Афоризмы. Русские писатели. Золотой век.

…Дух народный составляет нравственное могущество государств, подобно физическому, нужное для их твердости…Презрение к самому себе располагает ли человека и гражданина к великим делам? (Н. М. Карамзин).

Государству для его безопасности нужно не только физическое, но и нравственное могущество; жертвуя честью, справедливостью, вредим последнему. (Н. М. Карамзин).

…Всякая новость в государственном порядке есть зло, к коему надо прибегать только в необходимости: ибо одно время дает надлежащую твердость уставам; ибо более уважаем то, что давно уважаем и все делаем от привычки. (Н. М. Карамзин).

Фразы – для газет, только правила – для государства. (Н. М. Карамзин).

Спасительными уставами бывают единственно те, коих давно желают лучшие умы в государстве, и которые, так сказать, предчувствуются народом. (Н. М. Карамзин).

Зло, к которому мы привыкли, для нас чувствительно менее нового, а новому добру как-то не верится. (Н. М. Карамзин).

Законодатель должен смотреть на вещи с разных сторон, а не с одной; иначе, пресекая зло, может сделать еще более зла. (Н. М. Карамзин).

…Законы народа должны быть извлечены из его собственных понятий, нравов, обыкновений, местных обстоятельств. (Н. М. Карамзин).

Эпохи переходные, неизвестные, в таинственном шествии народов к цели общественного устройства, являют случаи, в которых действия лиц политических, какого бы сословия они ни были, должны необходимо выходить из ряда обыкновенного, пробуждать правительства и народы, усыпленные постоянным влиянием ложного устройства и предрассудков, наложенных веками. Когда эти люди принадлежат высшим сословиям состава общественного, тогда действия их есть обязанность и средство употреблением умственных способностей платить за выгоды, которые доставляют им совокупные усилия низших сословий. (М. С. Лунин).

Народ и правительство одинаково страдают, потому что устранили моральную власть, единственно могущую служить посредником, чтобы сговориться и посоветоваться о взаимных интересах. (М. С. Лунин).

Впрочем, не следует преувеличивать значение репрессивных мер. Когда правительство действует без участия народа, круг его нравственного воздействия по необходимости ограничен, чтобы не сказать ничтожен. (М. С. Лунин).

Народы и правительства не так легко покидают ложные пути, на которые их увлекли интересы партий или собственные страсти. (М. С. Лунин).

Люди погрешают против правительства, потому что само оно погрешает против принципов. (М. С. Лунин).

Ибо народ мыслит, несмотря на его глубокое молчание. (М. С. Лунин).

…Закон сильного – не то, что закон условный. Общество состоит из частных лиц, следственно, заключается в кругу частного действия. Правительство не имеет соперников в своих действиях. Сила уничтожает доверие. (Н. И. Тургенев).

Здесь определим значение или сущность истинного просвещения: оно есть знание своих прав и своих обязанностей. (Н. И. Тургенев).

В России от дурных мер, принимаемых правительством, есть спасение: дурное исполнение. (П. А. Вяземский).

Двух нравственностей быть не может: частной и народной. Она всегда одна: могут быть две пользы, два образца суждения относительно истин частных и народных или государственных, – это дело другое! На то у вас и деньги, чтобы кормить государственную нравственность. Но берегитесь жаловать государственными венцами и цицеронскими отличиями предателей товарищества, шпионов, доносчиков. Они навоз общества политического: им пользуешься при случае, но все держишь на заднем дворе и затыкаешь себе нос, когда мимо проходишь. (П. А. Вяземский).

По счастью, мы живем уже не в те времена, когда партийное упорство принималось за убеждения, а выпады сект – за благочестивое рвение. Можно поэтому надеяться, что удастся сговориться. Но вы, конечно, согласитесь, что не истине делать уступки. И тут дело не в требованиях эгоиста: для законного авторитета уступка означала бы отказ от всякой власти, всякой активной роли, уступка была бы самоуничтожением. (П. Я. Чаадаев).

Так неоднократно наблюдалось: едва появится на свет божий новая идея, тотчас все узкие эгоизмы, все ребяческие тщеславия, вся упрямая партийность, которые копошатся на поверхности общества, набрасываются на нее, овладевают ею, выворачивают ее наизнанку, искажают ее, и минуту спустя, размельченная всеми этими факторами, она уносится в те отвлеченные сферы, где исчезает всякая бесплодная пыль. (П. Я. Чаадаев).

Русский либерал – бессмысленная мошка, толкущаяся в солнечном луче; солнце это – солнце запада. (П. Я. Чаадаев).

Социализм победит не потому, что он прав, а потому, что неправы его противники. (П. Я. Чаадаев).

…Без золотых очков у закона глаз нет… (А. А. Бестужев).

Не дорого ценю я громкие права,

От коих не одна кружится голова…

И мало горя мне, свободно ли печать.

Морочит олухов, иль чуткая цензура.

В журнальных замыслах стесняет балагура.

Нет, милости не чувствует народ:

Твори добро – не скажет он спасибо;

Грабь и казни – тебе не будет хуже.

…Но знаешь ли, чем сильны мы, Басманов?

Не войском, нет, не польскою подмогой,

А мнением; да! мнением народным.

…Как бы ни старалось правительство, какие бы чувства, хоть самые добродетельные, самые великодушные и самые бескорыстные оно ни испытывало, но если оно перестает быть представителем и воплощением национальных интересов страны, если оно осуществляет лишь политику личного тщеславия, – то оно никогда не заслужит за рубежом ни благодарности, ни даже уважения… Им будут пользоваться в своих выгодах, и над ним по праву будут смеяться. (Ф. И. Тютчев).

Есть привычки ума, под влиянием коих печать сама по себе уж является злом, и, хоть бы она и служила власти, как это делается у нас – с рвением и убеждением, – но в глазах этой власти всегда найдется нечто лучшее, чем все услуги, какие она ей может оказать: это – чтобы печати не было вовсе. (Ф. И. Тютчев).

Конечно, между дурными вещами и истинными интересами власти не существует ни малейшей солидарности, а существует даже полное противодействие, но как заставить понять это? (Ф. И. Тютчев).

Всегда действующие в оппозиционном духе слишком увлекаются своим положением и в энтузиастическом порыве держатся только одного правила: противоречить всему прежнему. (Н. В. Гоголь).

Мы с вами еще не так давно рассуждали о всех должностях, какие ни есть в нашем государстве. Рассматривая каждую в ее законных пределах, мы находили, что они именно то, что им следует быть, все до единой как бы свыше созданы для нас с тем, чтобы отвечать на все потребности нашего государственного быта, и все сделались не тем оттого, что всяк, как бы наперерыв, старался или расширить пределы своей должности, или даже вовсе выступить из ее пределов. Всякий, даже честный и умный человек, старался хотя на один вершок быть полномочней и выше своего места, полагая, что он этим-то именно облагородит и себя, и свою должность. (Н. В. Гоголь).

Указ, как бы он обдуман и определителен ни был, есть не более как бланковый лист, если не будет снизу такого же чистого желанья применить его к делу той именно стороной, какой нужно и какую может прозреть только тот, кто просветлен понятием о справедливости божеской, а не человеческой. Без того все обратится во зло. (Н. В. Гоголь).

Способ, как творил Создатель,

Что считал он боле кстати —

Знать не может председатель.

Комитета по печати.

Авангарду, вы знаете, очень легко сделаться ариергардом… Все дело в перемене дирекции. (И. С. Тургенев).

Всякая публичная власть… есть неизбежно, по своему существу, по своей природе, равнодействующая всех наличных в народе и обществе сил и стремлений…Невыясненность руководящих начал и стремлений в обществе необходимо дает себя чувствовать и в административной деятельности точно так же, как сильно и резко определившееся направление народной и общественной мысли непременно охватывает, рано или поздно, и административные сферы. (К. Д. Кавелин).

Суд современный, грешный суд;

В нем судьи слепы, словно дети;

Он то решает в пять минут,

На что потребно пять столетий!

Повторяю, усиленно повторяю: все непосредственные люди и деятели потому и деятельны, что они тупы и ограничены. Как это объяснить? А вот как: они вследствие своей ограниченности ближайшие и второстепенные причины за первоначальные принимают, таким образом скорее и легче других убеждаются, что непреложное основание своему делу нашли, ну и успокаиваются; а ведь это главное. Ведь чтоб начать действовать, нужно быть совершенно успокоенным предварительно и чтоб сомнений уж никаких не оставалось. (Ф. М. Достоевский).

По выбору и ложь и правда служат.

У нас в руках орудием для блага.

Народного. Нужна народу правда —

И мы даем ее; мы правду прячем,

Когда обман народу во спасенье…

И наша ложь в народе будет правдой, —

В хронографы за правду перейдет.

Знамо,

Что про бояр хорошего не скажут.

Холопы их, а что случись дурного,

Так зазвонят, что в колокол.

Нельзя ж легко, порхая мотыльком,

Касаться лишь поверхности предметов:

Поверхностность – порок в почетных лицах,

Поставленных высоко над народом.

Разница в том только, что в Риме сияло нечестие, а у нас – благочестие, Рим заражало буйство, а нас – кротость, в Риме бушевала подлая чернь, а у нас – начальники. (М. Е. Салтыков-Щедрин).

…Такие мероприятия, как рукопожатие, ласковая улыбка и вообще кроткое обращение, чувствуются лишь непосредственно и не оставляют ярких и видимых следов в истории. (М. Е. Салтыков-Щедрин).

…Никогда право так не подтверждает само себя, как в то время, когда оно лупит. (М. Е. Салтыков-Щедрин).

Я думаю, что наше бывшее взяточничество (с удовольствием употребляю слово «бывшее» и даже могу удостоверить, что двугривенных ныне воистину никто не берет) очень значительное содействие оказало… Взяточничество располагало к излиянию дружества и к простоте отношений; оно уничтожало преграды и сокращало расстояния; оно прекращало бюрократический индифферентизм и делало сердце чиновника доступным для обывательских невзгод. (М. Е. Салтыков-Щедрин).

С начальником нужно быть очень сдержанным… Только в крайнем случае, когда уже вполне несомненно, что начальник находится в затруднении насчет предмета предстоящей беседы, можно помочь ему, бросив вскользь какую-нибудь мысль. Но и тут следует устроить так, чтобы генерал ни на минуту не усумнился, что эта мысль его собственная. (М. Е. Салтыков-Щедрин).

Но что еще оригинальнее: чиновникам министерства отчаяния присвояются двойные оклады жалованья против чиновников министерства оплодотворения на том основании, что первые хотя и бездействуют, но самое это бездействие имеет настолько укоризненный характер, что требует усиленного вознаграждения. (М. Е. Салтыков-Щедрин).

…Я не могу представить себе, чтоб у какого бы то ни было вопроса не имелось подлежащего начальника… (М. Е. Салтыков-Щедрин).

…Не полагайте движению препон, но умейте овладеть им. (М. Е. Салтыков-Щедрин).

Ведь ни сепаратизм, ни социализм не мешают писать доклады, циркуляры, предписания и отношения. (М. Е. Салтыков-Щедрин).

Государство так часто продается за грош, и притом так простодушно продается, что даже история уже не следит за подобными деяниями и не заносит их на свои скрижали. (М. Е. Салтыков-Щедрин).

…Политическая арена слишком легко превращается в арену для разрешения вопроса: при ком или при чем выгоднее? – благоразумно при этом умалчивая: для кого? Результатом такого положения вещей является, конечно, не торжество государства, а торжество ловких людей. Не преданность стране, не талант, не ум делаются гарантией успеха, а пронырливость, наглость и предательство.(М. Е. Салтыков-Щедрин).

…Шепчут о чем-то впотьмах.

Два-три усталых журнала.

Глашатай будущей свободы,

Ты в дни печалей и невзгод.

Сидел у моря – ждал погоды.

И нам указывал вперед.

Переменили ямщика,

А клячи прежние остались.

Что нам считаться заслугами партии,

Блеском, огнем корифеев своих, —

Если б и были нам выданы хартии,

Все бы равно испошлили мы их!