Книга запретных наслаждений.

12.

Однажды утром к Гутенбергу явился Хайлманн с лицом мрачнее тучи; он сунул граверу под нос список партий бумаги, которые успел ему передать, а сам при этом не получил взамен ничего. Стоимость бумаги уже достигала двух сотен гульденов. Андреас, мужчина с мощными мускулистыми руками, привычными к тасканию больших тюков, хлопнул кулаком по стулу и предложил Иоганну либо немедленно расплатиться, либо вернуть бумагу, либо раскрыть секрет своего таинственного предприятия.

— Денег у меня сейчас нет, но…

— Никаких «но».

— Я потратил бумагу на опыты…

— Прекрасно, тогда я готов выслушать твой план.

Иоганн покачал головой, примирительно взмахнул руками и еще раз попытался оправдаться. И тогда Андреас схватил его правой рукой за горло, а левым кулаком нацелился прямо в нос. В тот момент, когда кулак уже приближался к намеченной цели, Гутенберг выкрикнул:

— Ладно-ладно, я расскажу!

Хайлманн мягко опустил своего собеседника на стул, пригладил огромной лапищей его замявшуюся одежду и совершенно спокойно произнес:

— Я тебя слушаю.

Гутенберг уже научился хитрить со своей невестой — так чтобы не раскрыть главного секрета; теперь он тоже принялся импровизировать:

— Речь идет о реликвиях из базилики Акисгран.

Андреас широко распахнул глаза и с интересом закивал. Иоганн обхватил до сих пор болевшую шею и продолжил:

— И главным образом, о голове святого Иоанна Крестителя.

Хайлманн восторженно улыбнулся, не подозревая, что на самом деле мысль о голове Крестителя пришла к Гутенбергу только что, когда его собственная голова едва не пострадала от кулака фабриканта.

В соборе Акисгран хранились четыре важнейшие немецкие реликвии: покров Богоматери, пеленка Младенца Иисуса, набедренная повязка, которая была на Иисусе во время распятия, и плат, которым накрывали после казни голову Иоанна Крестителя. Эти реликвии Карл Великий собрал в Имперской базилике, они выставлялись на всеобщее обозрение каждые семь лет. И тогда в собор стекались толпы паломников со всех концов света. Все так же потирая шею, Гутенберг продолжал свой рассказ:

— Я разрабатываю зеркало специальной конструкции, которое, если навести его на плат святого Иоанна, сможет сохранить его отражение. И тогда каждый из тысяч паломников, — Гутенберг слегка завысил цифру, — унесет с собой этот образ и будет наслаждаться целительным благословением святого.

Хайлманн оглушительно расхохотался. Иоганн не понимал, искренний это смех или только шутовская прелюдия к избиению. На всякий случай он прикрыл лицо руками.

— Гениально, прямо-таки гениально! — воскликнул Андреас, от всей души встряхивая измученное тело Гутенберга. — Я должен на это посмотреть.

— Мне нужно еще немного времени, чтобы все подготовить к показу.

— Ну хорошо, еще неделю.

— Да, за неделю я бы, наверное, управился, но именно на этой неделе я женюсь.

— Поздравляю, но прежде ты должен уладить все дела со мной. Этот день много чем запомнится. Неделя. И никаких больше отсрочек.

Теперь Гутенберг должен был выдумать что-то убедительное, что можно было предъявить Хайлманну. Ему неожиданно показалось, что судьба его головы будет не сильно отличаться от головы Иоанна Крестителя. В тот же день, ровно через неделю, Заспах должен был подготовить и его печатный стан.

Несомненно, этот день много чем запомнится.