Том 5. Детский остров.

3.

Над кровлей вьются хлопья, Снега шипят-дымятся, И весла, словно копья, Чернеют у стены. С сугробов, с крыш, с заборов Несется пыль седая, И вьется, оседая, Вдоль Северной Двины.
Перед оконцем снежным, В пустой избе мерцая, Горит тюльпаном нежным Огарок восковой. Над книгой – тихий отрок… Буран стучится в сени. По балке ходят тени. В трубе протяжный вой.
В ногах медвежья полость… Весь вечер без попреков: Отец уехал в волость, А мачеха в гостях. В грамматике славянской Перечитал все строчки. В углу, как гриб на кочке, Спит лайка на сетях.
Треща, погасла свечка. Влез мальчик на полати. Под полостью в колечко Свернулся, словно кот. В часы ночного мрака В душе встает чредою, Как звезды над водою, Знакомый хоровод:
Чудесный зал фрегата, – Приборы, книги, глобус! Скелет морского ската, Полярный сноп огней… И Сухарева Башня С петровской школой новой, – Заезжий гость торговый Рассказывал о ней.
И в час ночного бденья Срывается молитва: «Ты, Свет и Утешенье, Опора слабых сил! В меня вдохнул Ты жажду, – Тебе ль ее отринуть?.. Не дай во мраке сгинуть И утоли мой пыл…»
Метель поет все тише, Под полостью так жарко. В ларе скребутся мыши, Проснулись петухи. И в голове бессонной Плывут-плывут рядами, Размерными ладами, Невнятные стихи…
Трески сушеной вязки Шуршат в сенях на стенке. У проруби салазки Опять забыл убрать… «В Москву!» – вздохнула вьюга, «В Москву!» – шепнули мыши, И снежный дед на крыше Гудит: «Бежать, бежать…»

1928.

Париж.