Том 5. Проза, рассказы, сверхповести.

Громад во мгле оставив берег, Направив вольный в море бег И за собою бросив Терек, Шел пароход и море сек. Во мгле ночей что будет с ним? Сурова и мрачна судьба пароходов, Много из тех, кто земными любим, Скрыто внутри его шелковых сводов. Прильнув к веревочной ограде, Задумчиво смотрели полудети, В каком жемчужном водопаде Летели брызги в синем свете. И призрак стеклянный глубин, И чайки на берег намеки: Они точно крылья судьбин, От берега мы недалеки. На палубах шныряют сотни, Плывешь ты, по морю прохожий, Окован суровою кожей; Морские поют оборотни. Окраскою серою скромен И строгий в строеньи своем, Как остров во мраке огромен, Рассек голубой водоем. В плаще, одряхлевшем от носки, Блестя золотыми погонами, Взошел его вождь на подмостки – Он правит служебными звонами. – Теченье мысли не нарушу,– Кто-то сказал, смеясь во взоре,– Что будет год, оставив сушу, Наполним воздух или море. – Но что же, если мы вспорхнем Однажды дальше в синеву,– Со звезд полуночным огнем Увижу землю наяву. Ведь власти – речь и материк На жизнь и смерть хранят союз, Как будто войн устал старик Нести на плечах мелкий груз. Возница мира раньше вез Молниегривыми конями Из мира страданий и слез Более скорбей, одетых тенями. И к быту первых дикарей Мечта потомков полетит, И быт без слов – скорей, скорей! – Она задумчиво почтит. – Если мир одной державой Станет – сей образ люди ненавидят, – В мече ужели посох ржавый Потомки воинов увидят? Когда от битв небес излучин Вся содрогается земля, Ученых разум станет скучен, И я скучаю, им внемля. Да, те племёна, <что> моложе, Не соблазнились общим братством, Они мечом добудут ложе <. . . . . . . . . . . . . . .> – Не в самых явных очертаниях Рок предстоит для смертных глаз, Но иногда в своих скитаниях Он посещает тихий час. «Мне отмщение и Аз воздам»,– Все, может быть и мы услышим. Мы к гневным молний бороздам Лишь в бури час умы колышем. Пожар я помню небоскреба И глину ласточек гнезда, Два-три серебряные зоба Я не забуду никогда. Огнем и золотом багровым Пожар красивый рвет и мечет, А на стене в окне суровом Беспечно ласточка щебечет. Летают молнии пламена На свод морей, как трость волнуем, И ветров гневные племена Рассвирепели поцелуем. Еще ужасней наводненье: Где раньше пела детвора, Там волны с криками «ура» Ломают бедное селенье. Везде мычащие стада Как будто ревом помогают, И из купален без стыда Нагие люди выбегают. Судов на пристани крушенье, Плачевный колокола звон И на равнине в отдаленьи И крик, и вопль, и бледный стон. И что ж? где волны диким гнездом змей С лобзаньем к небу устремлялись, Там голубиный сон морей И солнца блеск – его скиталец. Да, от дворцов и темных хижин Идет мятеж на власть рассудка. Добряк в очках сидит обижен, Глупца услышать ведь не шутка. – О судьбах речь, кто жил глубоко, Кто сумрак и огонь зараз, Тот верит в видящее око, Чету всевидящую глаз. Бойтеся русских преследовать, Мы снова подымем ножи И с бурями будем беседовать На рубежах судьбы межи. И если седьмое колено Мешает яд и точит нож, Его права на то: измена Подкралась с лицами вельмож. На злодеяния бешеном вале Должен носиться потомка челнок, За то, что у предков когда-то отняли Славу, лучи и венок. – О юноша, ваш лепет, То дерзкий, то забавный, Мне рассказал, что вами не пит Кубок общий, в мире главный. Ведь листья зеленые жили особо, Позднее сплетались в державы стволов, Туда и мы – любимцы гроба, Невода мертвых неясный улов. – Желудок князем возгласить, Есть в этом, верю, темный смысл. Пора кончать тех поносить, Кто нас к утесу дум возвысил. Как на глав змеиных смысел Песни чертога быть зодчим, Как рассказать володение чисел, Поведать их полдням и ночам? О, сумасшествие пророка, Когда ты мир ночей потряс, Ты лишь младенцем в объятиях рока Несся сквозь звездных сияние ряс. – А изображение главы Вам дорогого существа: Сестры, невесты, брата – вы Лучи другого естества <?> – Кто изнемог под тяжестью возмездий И жизнь печальную оглянет, Тот пред лицом немых созвездий Своего предка проклянет. Опасно видеть в вере плату За перевоз на берег цели, Иначе вылезет к родному брату Сам лысый черт из темной щели. Мы жребия войн будем искать, Жребия войн земле неизвестного, И кровью войны станем плескать В лики свода небесного. И мы живем верны размерам, И сами войны суть лады, Идет число на смену верам И держит кормчего труды. И грозная бьется гора Сверкающей радугой пыли. Когда мы судили «вчера», О роке великом забыли. – Помнишь безумную ласточек дурь, Лиц пролетающих около, Или полет через области бурь Бело-жестокого сокола? О, бедствие нам – одиноким и зрячим Столбам на полях слепоты. Ответим мы стоном и плачем На шествие судеб пяты. Ты прав: не костер, а вязанка готовая дров, Из кубка живого я не пил. Ты же, чей разум суров, Ты старого разума пепел. Мы не рождаемся в жизнь дважды, – Сказал задумчивый мудрец.– Так веселись, будь светел каждый, И здравствуй ты, о звон колец! Свершай же, свершай свой бег, О, моря жестокого данник. Идешь, так хотел человек, Иди же, иди же, о странник! И храмы убийства быков В широких и круглых стенах, И буря внезапных хлопков, И бык, упадающий в прах. И жизни понятен мне снова учебник, Мрет муравейника правда живая, А ты, таинственный волшебник, За дубом стоишь, убивая: Приятно гибель и раскол Принесть, как смерти чародейник, Огромного дуба сокрытый за ствол, В кипучий трудом муравейник.

А волны черные и бурные С журчаньем бились о прибой, Как будто дерзко-балагурные Беседы с мрачною судьбой. Наездник напрасно, плывя, помогал. Конь вороной за отлива волной Шел, храпя, И после в испуге долой убегал, Ремнями возницу идти торопя, И снова к прибою бежал, оживая, Как будто в глубинах друзей узнавая, Как будто бы родина там вдалеке, Кругом же прибоя черта снеговая <. . . . . . . . . . . . . . .> – Вы, книги, пишетесь затем ли, Чтоб некогда ученый воссоздал, Смесив в руке святые земли, Что я когда-то описал? И он идет: железный остов Пронзает грудью грудь морскую, И две трубы неравных ростов Бросают дымы; я тоскую. Морские движутся хоромы, Но, предков мир, не рукоплещь, Ведь до сих пор не знаем, кто мы: Святое Я, рука иль вещь? Мы знаем крепко, что однажды Земных отторгнемся цепей, Так кубок пей, хотя нет жажды, Но все же кубок жизни пей. Мы стали к будущему зорки, Времен хотим увидеть даль, Сменили радугой опорки, Но жива спутника печаль. Меж шестерней и кривошипов Скользит задумчиво война, И где-то гайка, с оси выпав, Несет крушенье шатуна. Вы те же, 300, 6 и 5, Зубами блещете опять, Их вместе с вами, 48, Мы, будетляне, в сердце носим И их косою травы косим. Нас просят тщетно: мир верни, Где нет винта и шестерни. Но будетлянин, гайки трогая, Плаща искавший долго впору, Он знает, он построит многое, В числе для рук найдя опору. Ведь к сплаву молний и лавины Кричали толпы: «Мы невинны!» О человек, забудь смирение! Туда, где старой осью хлябая, Чуть поборая маслом трение И мертвых точек перебой,– Одно, одно! – созвездье слабое В волненьи борется с судьбой, Туда иди, красавец длани, Будь старшим братом этой лани, Ведь меж вечерних и звездных колес Ты один восстаешь на утес. И войны пред тем умеряют свой гнев, Кто скачет, рукою о рок зазвенев. Земного пути колесо маховое, И вечер, и речка, и черные хвои, И оси земной в тучах спрятанный вал – Кобзу кобзарю подавал, А солнце – ремень по морям и широтам – Скользит голубым поворотом.