Сказки.

Сказки.

1. Король-лягушонок, или Железный Гейнрих[1].

[1].

В стародавние времена, когда заклятья ещё помогали, жил-был на свете король; все дочери были у него красавицы, но самая младшая была так прекрасна, что даже солнце, много видавшее на своём веку, и то удивлялось, сияя на её лице.

Вблизи королевского замка раскинулся большой дремучий лес, и был в том лесу под старою липой колодец; и вот в жаркие дни младшая королевна выходила в лес, садилась на край студёного колодца, и когда становилось ей скучно, она брала золотой мяч, подбрасывала его вверх, и ловила, – это было её самой любимой игрой. Но вот однажды, подбросив свой золотой мяч, она поймать его не успела, он упал наземь и покатился прямо в колодец. Королевна глаз не спускала с золотого мяча, но он исчез, а колодец был такой глубокий, такой глубокий, что и дна было не видать. Заплакала тогда королевна, и стала плакать всё сильней и сильней, и никак не могла утешиться. Вот горюет она о своём мяче и вдруг слышит – кто-то ей говорит:

– Что с тобой, королевна? Ты так плачешь, что и камень разжалобить можешь.

Она оглянулась, чтоб узнать, откуда это голос, вдруг видит – лягушонок высунул из воды свою толстую, уродливую голову.

– А-а, это ты, старый квакун, – сказала она, – я плачу о своём золотом мяче, что упал в колодец.

– Успокойся, чего плакать, – говорит лягушонок, – я тебе помогу. А что ты мне дашь, если я найду твою игрушку?

– Всё, что захочешь, милый лягушонок, – ответила королевна. – Мои платья, жемчуга, драгоценные камни и впридачу золотую корону, которую я ношу.

Говорит ей лягушонок:

– Не надо мне ни твоих платьев, ни жемчугов, ни драгоценных камней, и твоей золотой короны я не хочу; а вот если б ты меня полюбила бы да со мной подружилась, и мы играли бы вместе, и сидел бы я рядом с тобой за столиком, ел из твоей золотой тарелочки, пил из твоего маленького кубка и спал с тобой вместе в постельке, – если ты мне пообещаешь всё это, я мигом прыгну вниз и достану тебе твой золотой мяч.

– Да, да, обещаю тебе всё, что хочешь, только достань мне мой мяч! – А сама про себя подумала: «Что там глупый лягушонок болтает? Сидит он в воде среди лягушек да квакает, – где уж ему быть человеку товарищем!».

Получив с неё обещанье, лягушонок нырнул в воду, опустился на самое дно, быстро выплыл наверх, держа во рту мяч, и бросил его на траву. Увидав опять свою красивую игрушку, королевна очень обрадовалась, подняла её с земли и убежала.

– Постой, постой! – крикнул лягушонок. – Возьми и меня с собой, ведь мне за тобой не угнаться!

Но что с того, что он громко кричал ей вслед своё «ква-ква»? Она и слушать его не хотела, поспешая домой. А потом и совсем позабыла про бедного лягушонка, и пришлось ему опять спуститься в свой колодец.

На другой день она села с королём и придворными за стол и стала кушать из своей золотой тарелочки. Вдруг – топ-шлёп-шлёп – взбирается кто-то по мраморной лестнице и, взобравшись наверх, стучится в дверь и говорит:

– Молодая королевна, отвори мне дверь!

Она побежала поглядеть, кто бы это мог к ней постучаться. Открывает дверь, видит – сидит перед ней лягушонок. Мигом захлопнула она дверь и уселась опять за стол, но сделалось ей так страшно-страшно. Заметил король, как сильно бьётся у неё сердечко, и говорит:

– Дитя моё, чего ты так испугалась? Уж не великан ли какой спрятался за дверью и хочет тебя похитить?

– Ах, нет, – сказала королевна, – это вовсе не великан, а мерзкий лягушонок.

– А что ему от тебя надо?

– Ах, милый батюшка, да вот сидела я вчера в лесу у колодца и играла, и упал в воду мой золотой мяч. Я горько заплакала, а лягушонок достал мне его и стал требовать, чтоб я взяла его в товарищи, а я и пообещала ему, – но никогда я не думала, чтобы он мог выбраться из воды. А вот теперь он явился и хочет сюда войти.

А тем временем лягушонок постучался опять и кликнул:

Здравствуй, королевна, Дверь открой! Неужель забыла, Что вчера сулила, Помнишь, у колодца? Здравствуй, королевна, Дверь открой!

Тогда король сказал:

– Ты своё обещание должна выполнить. Ступай и открой ему дверь.

Она пошла, открыла дверь, и вот лягушонок прыгнул в комнату, поскакал вслед за ней, доскакал до её стула, сел и говорит:

– Возьми и посади меня рядом с собой.

Она не решалась, но король велел ей исполнить его желанье. Она усадила лягушонка на стул, а он на стол стал проситься; посадила она его на стол, а он говорит:

– А теперь придвинь мне поближе свою золотую тарелочку, будем есть с тобой вместе.

Хотя она и исполнила это, но было видно, что очень неохотно.

Принялся лягушонок за еду, а королевне и кусок в горло не лезет. Наконец он говорит:

– Я наелся досыта и устал, – теперь отнеси меня в свою спаленку, постели мне свою шёлковую постельку, и ляжем с тобой вместе спать.

Как заплакала тут королевна, – страшно ей стало холодного лягушонка, боится до него и дотронуться, а он ещё в прекрасной, чистой постельке спать с ней собирается. Разгневался король и говорит:

– Кто тебе в беде помог, тем пренебрегать не годится.

Взяла она тогда лягушонка двумя пальцами, понесла его к себе в спаленку, посадила в углу, а сама улеглась в постельку. А он прыгнул и говорит:

– Я устал, мне тоже спать хочется, – возьми меня к себе, а не то я твоему отцу пожалуюсь.

Рассердилась тут королевна и ударила его изо всех сил об стену.

– Ну, уж теперь, мерзкий лягушонок, ты успокоишься!

Но только упал он наземь, как вдруг обернулся королевичем с прекрасными, ласковыми глазами. И стал с той поры, по воле её отца, её милым другом и мужем. Он рассказал ей, что его околдовала злая ведьма, и никто бы не мог освободить его из колодца, кроме неё одной, и что завтра они отправятся в его королевство.

Вот легли они спать и уснули. А на другое утро, только разбудило их солнышко, подъехала ко дворцу карета с восьмериком белых коней, и были у них белые султаны на голове, а сбруя из золотых цепей, и стоял на запятках слуга королевича, а был то верный Гейнрих. Когда его хозяин был обращён в лягушонка, верный Гейнрих так горевал и печалился, что велел оковать себе сердце тремя железными обручами, чтоб не разорвалось оно от горя и печали.

И должен был в этой карете ехать молодой король в своё королевство. Усадил верный Гейнрих молодых в карету, а сам стал на запятках и радовался, что хозяин его избавился от злого заклятья.

Вот проехали они часть дороги, вдруг королевич слышит – сзади что-то треснуло. Обернулся он и крикнул:

– Гейнрих, треснула карета!

– Дело, сударь, тут не в этом, Это обруч с сердца спал, Что тоской меня сжимал, Когда вы в колодце жили Да с лягушками дружили.

Вот опять и опять затрещало что-то в пути, королевич думал, что это треснула карета, но были то обручи, что слетели с сердца верного Гейнриха, потому что хозяин его избавился от злого заклятья и стал снова счастливым.

2. Кошка и мышка вдвоём.

Познакомилась раз кошка с мышью и столько наговорила ей про свою большую любовь и дружбу, что мышь согласилась наконец жить с ней в одном доме и вести сообща хозяйство.

– Надо будет на зиму сделать запасы, а не то придётся нам с тобой голодать, – сказала кошка, – но тебе-то ведь, мышка, всюду ходить нельзя, а то, чего доброго, попадёшься в ловушку.

Так они и порешили и купили себе про запас горшочек жиру. Но они не знали, где его спрятать, и вот после долгих раздумий кошка и говорит:

– Лучшего места, нежели в церкви, я и не знаю. Уж оттуда никто его утащить не посмеет. Давай поставим горшочек под алтарём и не будем его трогать до той поры, пока он нам не понадобится.

И вот спрятали они горшочек в надёжном месте. Но прошло ни много ни мало времени, как захотелось вдруг кошке жиром полакомиться, – и говорит она мышке:

– Знаешь что, мышка, зовёт меня тётка на крестины: родила она сыночка, беленького с рыжими пятнышками; так вот, буду я у неё кумой. Я пойду, а ты уж сама за хозяйством присмотри.

– Ладно, – говорит мышь, – ступай себе с богом, а ежели будет что вкусное, ты и обо мне не забудь, – я бы тоже не прочь немножко сладенького красного винца хлебнуть.

Но всё, что рассказала кошка, была неправда, – никакой тётки у неё не было, и никто не звал её на крестины. А пошла она прямо в церковь, подобралась к горшочку с жиром, начала лизать, – и слизала всю верхушку. Потом прогулялась по городским крышам, огляделась, легла на солнышке и стала облизывать себе усы, вспоминая о горшочке с жиром. И только под вечер воротилась она домой.

– Ну, вот наконец ты и вернулась, – сказала мышка, – небось день свой провела весело?

– Да, неплохо, – ответила кошка.

– А как же назвали ребёночка? – спросила мышка.

– Початочком, – холодно ответила кошка.

– Початочком? – воскликнула мышка. – Что это за странное и редкое имя, разве оно принято в вашем семействе?

– Да что о том говорить, – сказала кошка, – пожалуй, оно не хуже, чем какой-нибудь Воришка Хлебных Крошек, как твоих крестников называют.

Захотелось вскоре кошке опять полакомиться. И говорит она мышке:

– Сделай мне одолжение, побудь ещё разок дома да присмотри сама за хозяйством, меня опять зовут на крестины; отказаться мне никак невозможно, ведь у ребёночка белый воротничок вокруг шейки.

Добрая мышка согласилась. А кошка пробралась вдоль городской стены в церковь да и выела половину горшочка жира. «Нет ничего вкусней, – подумала она, – когда что-нибудь поешь одна», и осталась такой работой вполне довольна.

Воротилась она домой, а мышка её и спрашивает:

– Ну, как же назвали ребёночка?

– Серединкою, – ответила кошка.

– Серединкою? Да что ты! Я такого имени отродясь не слыхала, бьюсь об заклад, что его и в календаре-то нет.

Стала кошка вскоре вспоминать о лакомстве и облизываться.

– Ведь хорошее-то случается всегда трижды, – говорит она мышке, – приходится мне опять кумой быть. Ребёночек-то родился весь чёрненький, одни только лапки беленькие, и ни единого белого пятнышка, а случается это в несколько лет раз, – отпусти уж меня на крестины.

– Початочек! Серединка! – ответила мышка. – Какие, однако ж, странные имена, есть над чем призадуматься.

– Да ты вот всё дома сидишь в своём тёмно-сером фризовом кафтане с длинной косичкой, – сказала кошка, – да только ворчишь; а всё оттого, что днём из дому не выходишь.

Когда кошка ушла, мышка убрала в доме и навела в хозяйстве всюду порядок, а кошка-лакомка тем временем слизала весь жир в горшочке дочиста. «Когда всё поешь, только тогда и успокоишься», – сказала она про себя и лишь к ночи вернулась домой, сытая и жирная. А мышка тотчас её и спрашивает:

– А какое ж имя дали третьему ребёночку?

– Оно тебе, пожалуй, тоже не понравится, – ответила кошка, – назвали его Поскребышком.

– Поскребышек! – воскликнула мышка. – Да-а! Над таким именем призадумаешься: я пока не видала, чтобы такое имя было где напечатано. Поскребышек! А что же оно должно значить? – Покачала она головой, свернулась в клубочек и легла спать.

И с той поры никто не звал кошку на крестины. А подошла зима, нечем было уже на дворе поживиться, – тут и вспомнила мышка про свои запасы и говорит:

– Кошка, давай-ка наведаемся к нашему горшочку с жиром, ведь мы его приберегли, теперь нам есть чем полакомиться.

– Что ж, – говорит кошка, – это будет, пожалуй, так же вкусно, как полизать язычком воздух.

Пустились они в путь-дорогу. Приходят, – стоит горшочек на том самом месте, да только пустой.

– Ох, – говорит мышка, – теперь-то я вижу, что случилось, теперь мне ясно, какой ты мне верный друг! Ты всё сама поела, когда на крестины ходила; сначала початочек, потом серединку, а затем…

– Да замолчи ты! – крикнула кошка. – Ещё одно слово, и я тебя съем.

«Поскребышек», – вертелось на языке у бедной мышки; и только сорвалось это слово у ней с языка, прыгнула кошка, схватила её и съела.

Вот видишь, как бывает оно на свете.

191А. Разбойник и его сыновья.

Жил когда-то на свете разбойник. Он обитал в дремучем лесу, в ущельях и пещерах, вместе со своими товарищами. Когда по большой дороге проезжали князья, помещики и богатые купцы, он подкарауливал их и забирал у них деньги и добро. Вот стал он годами постарше, это ремесло ему перестало нравиться, и он раскаялся, что совершил так много зла. Стал он вести жизнь более правильную, как человек честный, и, где только мог, делал добро. Было у него трое сыновей, когда они подросли, он позвал их к себе и сказал:

– Милые мои дети, скажите, какое вы ремесло хотите себе избрать, чтобы честно свой хлеб зарабатывать?

Посоветовались сыновья между собой и ответили ему так:

– Яблоко недалеко от яблони падает, мы хотим заняться тем, чем и вы занимались, – мы желаем быть разбойниками. Нам не по нутру такое ремесло, когда надо с утра до вечера работать, а заработок получать малый и вести тяжёлую жизнь.

– Ах, милые дети, – ответил отец, – почему вы не хотите жить спокойно и довольствоваться малым? Живи честно – проживёшь дольше. Заниматься разбоем – злое и бесчестное дело, оно приводит к плохому концу: не будет вам от такого богатства радости. Вас в конце концов поймают и повесят на виселице.

Но сыновья не обратили внимания на его предостережения, остались при своём и порешили начать. Они знали, что на конюшне у королевы находится прекрасная лошадь и что она очень дорогая, и решили её украсть. Кроме того, они доведались, что лошадь эта не ест другого корма, кроме сочной травы, которая растёт только в одном из сырых лесов. Пошли они втроём в тот лес, нарезали травы, связали её в большую вязанку и спрятали в неё своего младшего брата, что был из них самый маленький, и сделали они это так ловко, что заметить его было нельзя. И вот вынесли они ту вязанку травы на базар. Королевский конюший купил этот корм, велел отнести его в стойло и дать лошади. Когда наступила полночь и все уже спали, выбрался младший брат из вязанки с травой, отвязал лошадь, надел на неё золотую уздечку и шитую золотом сбрую; а бубенцы, что висели на ней, он залепил воском, чтоб не было слышно звонка. Потом открыл он ворота и помчался вскачь к тому месту, куда указали ему братья. Заметили вора одни только городские сторожа, они бросились вслед за ним, нашли его вместе с братьями, поймали их всех троих и отвели в тюрьму.

Привели их на другое утро к королеве. Она увидела, что все трое парни красивые, спросила у них, откуда они родом, и узнала, что они сыновья старого разбойника, который изменил свой прежний образ жизни и живёт теперь как добрый гражданин. Она велела отвести их назад в тюрьму и спросить у их отца, не пожелает ли он своих сыновей выкупить. Но старик пришёл и сказал:

– Мои сыновья не достойны того, чтобы я тратил на них хотя бы один грош.

Но королева сказала ему:

– Ты был знаменитым разбойником, так вот расскажи мне из своей разбойничьей жизни самый замечательный случай, и я верну тебе сыновей назад.

Услыхал это старик и начал свой рассказ так:

– Госпожа королева, выслушайте мою речь, я расскажу вам одно приключение, испугавшее меня больше всего на свете. Однажды я узнал о том, что в диком лесном ущелье живёт великан, обладающий большими сокровищами. Я отобрал из своих товарищей побольше людей, нас было сто человек, и вот мы отправились туда. Великана дома мы не застали; мы обрадовались этому и набрали золота и серебра столько, сколько могли дотащить. Мы уже было собрались в обратный путь и считали, что мы в полной безопасности, как вдруг нежданно-негаданно явился великан с десятью другими великанами и всех нас поймал. Поделили нас великаны между собой; и досталось каждому из них по десять, и попал я с девятью товарищами к тому великану, у которого мы похитили сокровища. Они связали нам руки на спине и погнали нас, точно овец, в свою пещеру в скале. Мы предложили откупиться деньгами и всем, что у нас было, но великан ответил:

– Мне не надо ваших богатств, я оставлю вас у себя и съем вас, это мне будет приятней.

Потом он ощупал каждого из нас, выбрал одного и сказал:

– Этот будет пожирней, с него я и начну.

Он убил его, бросил в котёл с водой, который он поставил на огонь. Так съедал он каждый день одного из нас, а так как я был самым тощим, то должен был быть съеден последним. Когда мои девять товарищей были уже съедены, я решился пуститься на хитрость.

– Я вижу, что у тебя больные глаза, – сказал я великану, – а я лекарь и в таких делах человек опытный; если ты оставишь меня в живых, я вылечу тебе глаза.

Великан обещал сохранить мне жизнь, если я сумею его вылечить. Он предоставил мне всё, что я для этого потребовал. Я налил масла в котёл, подсыпал туда серы, смолы, соли, мышьяка и разных ядовитых снадобий и поставил котёл на огонь, будто собираясь приготовить для его глаз пластырь. Только масло закипело, я предложил великану лечь на землю и вылил всё, что было в котле, ему на глаза, на шею и тело, и вот он совершенно ослеп, а кожа на теле была сожжена и облезла. Он с диким воплем вскочил, потом упал и начал кататься по земле, ревя и вопя, как лев или бык. Потом разъярённый, он бросился, схватил большую дубину и, бегая взад и вперёд по дому, начал бить по земле и по стенам, думая попасть в меня. Убежать мне было невозможно, – дом был со всех сторон обнесён высокими стенами, а двери заперты на железные засовы. Я кидался из угла в угол, наконец я решил, что одно спасение – это взобраться по лестнице до потолка; и вот я повис на руках, уцепившись за балку. Так провисел я день и всю ночь, но больше выдержать я не мог, и тогда я спустился вниз и спрятался между овцами. Тут пришлось быть попроворней, и, чтоб великан не мог меня схватить, мне надо было всё время бегать у овец между ног. Наконец я нашёл в одном углу баранью шкуру, влез в неё и постарался сделать так, чтобы бараньи рога пришлись бы как раз у меня на голове. Великан имел обыкновение, перед тем как овцы выходили на пастбище, пропускать их между ног. При этом он их считал, и какая овца была пожирней, ту он и хватал, потом варил её и съедал на обед. Это был подходящий случай убежать; я стал проходить между ногами великана, как делали это овцы. Когда великан ощупал меня и узнал, что я жирен, он схватил меня и сказал:

– Ты жирен, вот ты сегодня и попадёшь ко мне в брюхо.

Я сделал прыжок и вырвался у него из рук, но он схватил меня опять. Мне удалось вырваться ещё раз, но он меня снова поймал, и так продолжалось семь раз. Тогда он разгневался и сказал:

– Ну, беги, пусть тебя волки съедят, довольно ты надо мной насмехался.

Я очутился на воле, сбросил шкуру и язвительно крикнул ему, что я всё же от него убежал, и стал над ним насмехаться. Тогда он снял с пальца кольцо и сказал:

– Прими это золотое кольцо от меня в подарок, ты его заслужил. Нехорошо, если такой хитроумный человек, как ты, уйдёт от меня без даров.

Я взял кольцо, надел его себе на палец, но я не знал, что оно волшебное. С той поры, как надел я его, я принуждён был кричать без умолку: «Я здесь, я здесь!» И великан мог по моему крику знать, где я нахожусь; и он бросился за мной в лес. А так как великан был слепой, то он всё время натыкался на деревья и падал при этом наземь, словно огромное дерево. Но он быстро подымался, а так как ноги у него были длинные и он мог делать большие шаги, то он всегда меня почти нагонял и был совсем уж близко от меня, так как я всё время кричал: «Я здесь, я здесь!».

Вскоре я понял, что причина моего крика кроется в кольце; я попробовал его снять, но сделать это мне не удалось. И мне не оставалось ничего другого, как откусить себе палец. И тотчас я перестал кричать и счастливо убежал от великана. Хотя я и потерял палец, но зато спас себе жизнь.

– Госпожа королева, – сказал разбойник, – эту историю я рассказал вам для того, чтобы выкупить одного из своих сыновей, а теперь, чтобы освободить второго, я расскажу вам, что произошло дальше.

Когда я вырвался из рук великана, я блуждал в дремучих лесах, не зная, куда мне идти дальше. Я взбирался на самые высокие ели, на вершины гор, но, куда я ни вглядывался, нигде не было видно ни жилья, ни пашни, ни единого следа человеческой жизни – кругом были одни лишь страшные лесные дебри. Я шёл всё дальше и дальше, мучимый голодом и жаждой, и каждую минуту боялся, что вот-вот упаду от слабости. Наконец, когда солнце начало уже заходить, я взобрался на высокую гору и увидел, что в пустынной долине подымается густой дым, будто из хлебопекарной печи. Я быстро спустился с горы в ту сторону, откуда шёл дым; сойдя вниз, я увидел трёх мертвецов, они были повешены на ветке дерева. Я испугался, но взял себя в руки, направился дальше и вскоре подошёл к небольшому дому. Двери в нём стояли открытые настежь; у очага сидела какая-то женщина с ребёнком. Я вошёл, поздоровался и спросил, почему она сидит здесь одна и где её муж; спросил, далеко ли ещё до человеческого жилья. Она ответила, что до тех мест, где живут люди, очень далеко. Она рассказала мне со слезами на глазах, что прошлой ночью явились дикие лесные чудовища и похитили её вместе с ребёнком у мужа и завели в эти лесные дебри. Наутро чудовища ушли и велели ей убить ребёнка и сварить его; они сказали, что, вернувшись назад, собираются его съесть. Услыхав это, я почувствовал к матери и ребёнку большую жалость и решил их спасти. Я побежал к дереву, на котором были повешены трое воров, снял среднего из них, что был покрупней, и принёс его в дом. Я сказал женщине, чтоб она сварила его и подала на ужин великанам. А ребёнка я взял и спрятал в дупле дерева, а сам спрятался за домом так, чтобы мне можно было следить, когда подойдут великаны, и в случае чего поспешить на помощь женщине. Как только стало заходить солнце, я заметил, что чудовища спускаются с горы: были они на вид страшные и жуткие, похожие на обезьян. Они волокли за собой чьё-то мёртвое тело, но разглядеть, что это было, я не мог. Войдя в дом, они развели огонь в очаге, разорвали зубами окровавленное тело и сожрали его. Потом они сняли с очага котёл, в котором варилось мясо вора, и поделили куски между собой на ужин. Когда они поужинали, один из них, тот, кто по виду, должно быть, был у них вожаком, спросил у женщины, было ли это мясо ребёнка, которое они съели. Женщина ответила «Да». Тогда сказал чудовище-великан:

– А я думаю, что ты ребёнка спрятала, а нам сварила одного из воров, что висят на дереве.

И он велел троим из своих подручных пойти и принести ему с каждого вора по куску мяса, чтоб убедиться, что все они по-прежнему висят там. Услыхав это, я быстро побежал вперёд и повис между двумя ворами, держась руками за верёвку, с которой я снял третьего вора. Явились чудовища и вырезали у каждого из бедра по куску мяса. Они вырезали кусок и у меня, но я это перенёс, не проронив ни звука. У меня и до сих пор есть на теле рубец.

Разбойник немного помолчал, а потом продолжал:

– Госпожа королева, я рассказал вам это приключение ради моего второго сына; а теперь я расскажу вам конец этой истории ради моего третьего сына.

Когда дикие чудовища убежали с кусками мяса, я спрыгнул вниз и перевязал себе рану куском рубахи. Но я не обращал внимания на боль и думал только о том, чтобы выполнить перед женщиной своё обещание и спасти её вместе с ребёнком. Я поспешил вернуться назад к дому, спрятался и стал прислушиваться к тому, что происходило; в это время великан проверял три принесённых ему куска мяса. Когда он попробовал тот кусок, который был вырезан у меня, а был он ещё в крови, великан сказал:

– Ступайте скорей и принесите мне того вора, что висит посредине – его мясо свежее, оно мне по вкусу.

Услыхав это, я поспешил назад к виселице и повис опять на верёвке между двумя мертвецами. Вскоре явились чудовища, они сняли меня с виселицы, поволокли к дому и бросили меня наземь. Но только подняли они надо мной ножи, как вдруг поднялась такая буря с громом и молнией, что сами чудовища пришли в ужас. Они бросились с диким криком в окна, в двери, на крышу и оставили меня лежать одного на полу.

Прошло три часа, начало светать, и поднялось яркое солнце. Я собрался с женщиной в путь-дорогу, и мы пробирались с ней сорок дней через лесные дебри, питались только одними кореньями, ягодами и травой, которые росли в лесу. Наконец мы попали к людям, я привёл женщину с ребёнком к её мужу: и легко себе представить, как велика была его радость.

На этом рассказ разбойника окончился.

– Тем, что ты спас женщину и ребёнка, ты загладил злые дела, совершённые тобой, – сказала королева разбойнику, – я освобожу твоих трёх сыновей.

4. Сказка о том, кто ходил страху учиться.

Было у отца двое сыновей. Старший был умён и толков, всё у него ладилось, а младший был дурень: ничего как следует не понимал и к ученью был неспособен; посмотрят на него люди, бывало, и скажут:

– С этим придётся отцу немало ещё повозиться!

Если надо было что-нибудь сделать, то старший сын с делом всегда управится; но если отец велит ему что-нибудь принести, а время позднее или совсем к ночи, а дорога идёт через кладбище или мимо какого-нибудь другого мрачного места, он всегда отвечал:

– Ох, батюшка, не пойду я туда, мне страшно! – потому что был он боязлив.

Или, бывало, вечером начнут рассказывать у камелька всякие такие небылицы, что у иного мороз по коже пробирает, и скажут подчас слушатели: «Ах, как страшно!», а младший сидит себе в углу, тоже слушает, и никак ему невдомёк, что это значит – страшно.

– Вот все говорят: «Мне страшно! Страшно!», а мне вот ничуть не страшно. Это, пожалуй, дело такое, в котором я тоже ничего не смыслю.

Однажды и говорит ему отец:

– Эй, послушай, ты, там в углу! Ты вон гляди какой уже большой вырос и силы набрался, надо будет тебе тоже чему-нибудь научиться, чтобы хлеб себе зарабатывать. Видишь, как брат твой старается, а ты ни к чему не гож.

– Эх, батюшка, – ответил младший сын, – я бы охотно чему-нибудь научился; и раз уж на то пошло, то хотелось бы мне научиться, чтоб было мне страшно; в этом деле, видно, я ещё ничего не смыслю.

Услыхав это, старший брат посмеялся и подумал: «Боже ты мой, какой, однако, у меня брат дурень, из него никогда ничего не получится; кто хочет чем-нибудь сделаться, должен быть изворотлив».

Вздохнул отец и говорит младшему сыну:

– Уж чему-чему, а страху ты должен научиться; но на хлеб себе этим вряд ли ты заработаешь.

А тут вскоре зашёл к ним в гости пономарь. Стал ему отец на свою беду жаловаться и рассказал, что младший сын у него несмышлёный – ничего не знает, ничему не учится.

– Вы только подумайте, спрашиваю я у него, чем ты хлеб себе зарабатывать хочешь, а он говорит: хотел бы я страху научиться.

– Если уж на то пошло, – ответил пономарь, – этому он мог бы у меня научиться; вы его только ко мне пришлите, а я уж его пообтешу как следует.

Отец остался этим доволен и подумал: «Вот всё ж таки парня как-нибудь да пристрою».

И вот взял его пономарь жить у себя в доме, и должен был парень звонить в колокол. Спустя несколько дней разбудил его раз пономарь в полночь, велел ему встать, взобраться на колокольню и звонить в колокол.

«Уж теперь-то ты страху научишься», – подумал пономарь, а сам тайком пробрался на колокольню; и только парень взобрался наверх и успел повернуться, чтоб взяться за верёвку от колокола, видит – стоит на лестнице, как раз напротив окошка, какая-то фигура в белом.

– Кто это? – крикнул он; но фигура в белом ничего не ответила и не двинулась, не шелохнулась.

– Отвечай, – закричал парень, – или убирайся прочь отсюда, здесь тебе по ночам делать нечего!

Но пономарь продолжал стоять и даже с места не сдвинулся, чтоб парень подумал, что это стоит привидение.

Крикнул парень второй раз:

– Чего тебе здесь надобно? Коли ты человек порядочный, то отвечай, а не то я сброшу тебя вниз с лестницы.

Тут пономарь подумал: «До этого дело, пожалуй, не дойдёт», – он не проронил ни звука и стоял, точно вкопанный. Парень окликнул его в третий раз, но напрасно: тогда он подбежал и сбросил привидение с лестницы вниз, и покатилось оно с десяти ступенек, да так и осталось лежать в углу.

Отзвонил парень в колокол, вернулся домой и, ни слова не сказав, улёгся в постель и продолжал себе спать дальше. Долго дожидалась своего мужа пономариха, а он всё не возвращался. Наконец стало ей страшно, она разбудила парня и спрашивает:

– Не знаешь ли ты, куда это мой муж запропал? Ведь он на колокольню взобрался раньше тебя.

– Не знаю, – ответил парень, – но я видел, что кто-то стоял на лестнице напротив слухового окошка, ничего не отвечал, уходить не хотел, я и счёл его за вора и сбросил вниз. Сходите туда да поглядите, не он ли это, а то мне, право, будет жалко.

Кинулась пономариха туда и нашла своего мужа; он лежал в углу и стонал, – сломал себе ногу.

Она принесла его с колокольни и бросилась, громко причитая, к отцу парня.

– А парень-то ваш, – сказала она, – большой беды наделал, сбросил моего мужа вниз с лестницы, и тот сломал ногу. Забирайте-ка вы от нас своего шалопая.

Испугался отец, прибежал туда и начал бранить сына:

– Что это у тебя за проделки такие, уж не сам ли чёрт тебе их внушил?

– Батюшка, – ответил сын, – да выслушайте меня, я-то вовсе тут не виноват. Пономарь стоял на колокольне ночью, как человек, замысливший недоброе дело; я не знал, кто это, и трижды просил его отозваться или уйти.

– Эх, сказал отец, будет мне с тобой одно только горе. Убирайся ты с моих глаз долой, я и знать тебя больше не хочу.

– Хорошо, батюшка, я охотно уйду, но вы уж погодите, пока наступит день; я тогда уйду от вас и пойду страху учиться, – вот и обучусь ремеслу, что меня прокормить сможет.

– Учись себе чему хочешь, – сказал отец, – мне всё равно. На тебе пятьдесят талеров, ступай с ними куда хочешь, да только не смей говорить никому, откуда ты родом и кто твой отец, а то мне за тебя стыдно будет.

– Ладно, батюшка, как вам будет угодно; а если вы от меня большего не требуете, то я выполню всё как следует.

Только стало светать, сунул юноша в карман свои пятьдесят талеров и вышел на большую дорогу; шёл он и всё твердил про себя одно и то же: «Вот если б стало мне страшно! Вот если б стало мне страшно!».

Услыхал эти слова какой-то прохожий и подошёл к нему. Прошли они некоторое время вместе и увидели виселицу, и говорит ему тот прохожий:

– Видишь, вон стоит дерево, а на нём семеро с дочкой заплечных дел мастера свадьбу справили и теперь летать обучаются. Садись-ка ты под этим деревом, и как дождёшься ночи, то и страху научишься.

– Ежели это всё, – ответил парень, – то дело это нетрудное; раз я так скоро научусь страху, то ты получишь от меня за это пятьдесят талеров; только приходи ко мне утром пораньше.

Подошёл парень к виселице, уселся под нею и стал сумерек дожидаться. Стало ему холодно, и он развёл костёр; но к полуночи поднялся такой холодный ветер, что, несмотря на костёр, он никак не мог согреться. И начал ветер раскачивать повешенных, и они толкали один другого то туда, то сюда, и он подумал: «Я вот зябну внизу у костра, а каково же им там наверху мёрзнуть да друг об дружку стукаться». А так как был он жалостлив, то приставил лесенку, взобрался на виселицу, отвязал всех одного за другим и стащил всех семерых вниз. Потом он раздул огонь, разгорелось пламя сильней, и он усадил всех вокруг костра греться. Сидели они не двигаясь, и вдруг загорелась на них одежда. Тогда он говорит:

– Вы будьте с огнём поосторожней, а не то я вас вздёрну опять на виселицу.

Но мертвецы ничего не слыхали, они молчали и не обратили вниманья на то, что их лохмотья горят. Тут рассердился он и говорит:

– Ежели вы не будете осторожны, то я выручать вас не стану, а сгореть вместе с вами у меня нет никакой охоты, – и повесил их всех одного за другим опять. Потом он подсел к костру и уснул. Является на другое утро к нему тот прохожий получить с него пятьдесят талеров и говорит:

– Ну, теперь ты узнал, что такое страх?

– Нет, – ответил парень, – да откуда же мне было его узнать-то?

Ведь те, что там наверху, и рта не раскрыли и такими дураками оказались, что сожгли все свои старые лохмотья.

Понял тогда прохожий, что пятидесяти талеров ему с него не получить, и сказал, уходя:

– Такого я ещё ни разу на свете не видывал.

И отправился парень дальше своей дорогой и принялся снова про себя бормотать:

– Ах, если бы стало мне страшно! Ах, если бы стало мне страшно!

Услыхал это один извозчик, который шёл сзади него, и спрашивает:

– Кто ты такой?

– Не знаю, – ответил парень.

Начал извозчик его расспрашивать:

– А ты откуда?

– Не знаю.

– А кто твой отец?

– Этого мне говорить не велено.

– А что ж ты это всё про себя бормочешь?

– Э-э, – ответил парень, – да я хотел, чтоб мне стало страшно, да никто не может меня этому научить.

– Не болтай глупостей, – сказал извозчик, – только ступай со мной, и уж я тебе докажу, что я это сделаю.

Отправился парень вместе с извозчиком. Подошли они под вечер к харчевне и решили в ней заночевать. Входит парень в комнату и говорит опять:

– Вот если б стало мне страшно! Если б стало мне страшно!

Услыхал то хозяин харчевни, засмеялся и сказал:

– Если тебе этого так хочется, то случай для этого здесь, пожалуй, подвернётся.

– Ах, помолчал бы ты лучше, – сказала хозяйка, – не один уже смельчак жизнью своей поплатился, и жаль мне красивых глаз, если они больше света не увидят.

Но парень ответил:

– Ежели это и вправду так трудно, то мне бы хотелось этому научиться, ведь ради этого я и отправился странствовать.

И он не давал хозяину покоя до тех пор, пока тот наконец не рассказал ему, что неподалёку находится заколдованный замок, где страху научиться уж наверняка можно, если парень только согласится провести там три ночи подряд.

И обещал король тому, кто на это дело отважится, отдать дочь свою в жёны; а королевна – самая красивая девушка, какая только есть на свете; и запрятаны в замке большие сокровища, которые стерегут злые духи; и если эти сокровища расколдовать, то сделают они бедняка богатым. И будто много людей побывало в этом замке, но никто из них до сих пор назад не вернулся.

Пришёл парень на другое утро к королю и говорит:

– Если будет дозволено, то хотелось бы мне очень провести три ночи в заколдованном замке.

Посмотрел на него король, и так как парень ему понравился, то сказал он:

– Вдобавок ты можешь попросить у меня ещё три вещи, но это должны быть предметы неодушевлённые; ты их можешь взять с собой в замок.

Парень ответил:

– В таком случае я прошу дать мне огня, столярный станок и токарный вместе с резцом.

Король велел отнести всё это днём для него в замок. С наступлением ночи поднялся парень туда, развёл в комнате огонь, поставил рядом с собой столярный станок, а сам на токарный уселся.

– Ах, если б стало мне страшно! – сказал он. – Но, пожалуй, я и здесь страху не научусь.

Собрался он в полночь разворошить огонь, стал его раздувать, и вдруг в углу что-то закричало: «Мяу-мяу! Как нам холодно!».

– Эй, вы, дураки, – крикнул парень, – чего кричите? Ежели вам холодно, то ступайте сюда, подсаживайтесь к огню и грейтесь.

И только он это сказал, как прыгнули к нему две громадные чёрные кошки, уселись рядом с ним по бокам и дико на него поглядели своими огненными глазами. Только они согрелись, и говорят:

– Приятель, а давай-ка в карты сыграем.

– Отчего ж не сыграть, – ответил парень, – но покажите-ка сперва мне ваши лапы.

И выпустили кошки свои когти.

– Э-э, – сказал он, – да какие у вас, однако, длинные когти! Постойте-ка, их надо будет сначала маленько пообстричь.

И он схватил кошек за шиворот, поднял их на столярный станок и крепко прикрутил им лапы.

– Я вас узнал по когтям, – сказал он, – и в карты играть у меня охота пропала.

Он убил их и выбросил за окошко в воду. Только угомонил он этих двух и хотел было подсесть опять к своему камельку, как вдруг появились из всех углов и закоулков чёрные кошки и чёрные псы на раскалённых цепях; их становилось всё больше и больше, и ему некуда было от них податься; они страшно кричали, наступали на огонь, разбросали его и хотели было его потушить.

Некоторое время он смотрел на это спокойно, но наконец это его разозлило, он схватил свой резец и крикнул: «Прочь отсюда, сволочь!» – и кинулся на них. Часть из них успела отскочить в сторону, а других он убил и выбросил в пруд. Потом он вернулся назад, раздул опять из искры огонёк, и глаза стали у него смежаться: захотелось ему поспать. Оглянулся он – видит в углу большую кровать.

– Это как раз мне кстати, – сказал он и улёгся в неё. Но только хотел он закрыть глаза, как начала кровать сама двигаться и покатилась по всему замку.

– Оно, пожалуй, ничего, – сказал он, – но лучше бы она остановилась.

Но кровать продолжала катиться, будто в неё запрягли шестерик лошадей, – через пороги и лестницы, то вниз, то вверх; и вдруг – гуп-гуп! – опрокинулась кровать вверх ножками, и словно какая гора на него навалилась. Но парень посбрасывал с себя одеяла и подушки, выбрался и сказал:

– Ну, пусть себе катается тот, у кого есть на это охота, – лёг у своего очага и проспал до самого утра.

Наутро явился король и, увидев, что парень лежит на земле, подумал, что его погубили привидения и что он уже мёртвый. И сказал король:

– А жалко мне парня-красавца.

Услыхал это парень, поднялся и говорит:

– Нет, до этого ещё далеко!

Удивился король, обрадовался и спросил, что здесь с ним было.

– Всё было хорошо, – ответил юноша, – одна ночь прошла, пройдут и две остальные.

Пришёл парень к хозяину харчевни, а тот так и вытаращил глаза от изумления.

– Не думал я никак, – сказал он, – увидеть тебя в живых. Ну что, научился страху?

– Нет, – ответил тот, – всё было попусту. Ах, если бы кто рассказал мне, что это такое!

На вторую ночь отправился парень опять в старый замок, подсел к камельку и завёл снова свою старую песенку: «Если б стало мне страшно!» Наступила полночь, послышались шумы и стуки, сперва тихие, потом посильнее, потом опять стало тихо; и показалась наконец из трубы с громким воплем половина человека и рухнула прямо перед ним.

– Гей, – крикнул парень, – а где же другая половина? Этого мало!

Снова поднялся шум, всё загрохотало, загремело, завыло, и вот выпала из трубы и другая половина.

– Постой, – сказал парень, – я сперва раздую для тебя огонёк.

Раздул, оглянулся, видит – сомкнулись обе половины, и страшный человек уселся на его место.

– Такого уговору у нас не было, – сказал парень, – скамейка моя.

Хотел было человек его столкнуть, но парень не поддался, толкнул его со всей силы и уселся опять на своё место.

И выпало затем из трубы один за другим много ещё таких же людей. Они притащили кости мертвецов и два черепа, расставили их и начали играть в кегли.

Захотелось и парню сыграть тоже, вот он и спрашивает:

– Послушайте-ка, вы, нельзя ли и мне с вами сыграть?

– Пожалуй, если деньги у тебя водятся.

– Денег достаточно, – сказал парень, – да кегли-то у вас недостаточно круглые.

Взял он черепа, поставил их на токарный станок, пообточил, и стали они покруглей.

– Так-то будут они лучше кататься, – сказал он. – Эге, теперь дело пойдёт веселей!

Сыграл он с ними и проиграл немного денег. Но вот пробило двенадцать часов, и вмиг всё перед ним исчезло. Он улёгся и спокойно уснул.

Приходит на другое утро король узнать, как там было дело.

– Ну, каково пришлось тебе на сей раз? – спросил он.

– Да я в кегли играл, – ответил парень, – и несколько геллеров проиграл.

– А разве тебе не было страшно?

– Да что вы, – сказал парень, – весело было. Эх, узнать бы мне только, что такое страх!

На третью ночь уселся парень опять на станок и с такой досадой говорит:

– Эх-х, если бы стало мне страшно!

А время уже подошло к ночи, и вот явилось шестеро громадных людей, они принесли погребальные носилки.

А парень и говорит:

– Ага, это, должно быть, мой двоюродный братец, что несколько дней тому назад умер, – и он поманил его пальцем и кликнул:

– Ступай сюда, братец, ступай!

Они опустили гроб на землю, парень подошёл к нему и снял крышку: и лежал в нём мертвец. Пощупал парень ему лицо, и было оно как лёд холодное.

– Погоди, – сказал он, – я тебя маленько обогрею, – подошёл к очагу, согрел руку и положил её мертвецу на лицо, но тот остался холодным. Тогда вытащил парень мертвеца из гроба, подсел к камельку, положил мертвеца к себе на колени и начал растирать ему руки, чтоб кровь разошлась по жилам. Но когда и это не помогло, то парню пришло в голову: «Если лечь с ним в постель вместе, то можно будет лучше его согреть», – и он перенёс мертвеца на постель, укрыл его и улёгся с ним рядом. Тут вскоре мертвец согрелся и задвигался. А парень и говорит:

– Вот видишь, братец, я тебя и отогрел!

Тут поднялся мертвец и крикнул:

– А теперь я тебя задушу!

– Что? – сказал парень. – Так-то ты меня хочешь отблагодарить? Раз так, то возвращайся опять к себе в гроб, – и он поднял мертвеца, бросил его в гроб и прикрыл крышкой; потом явилось шестеро человек и его унесли.

– Всё никак не становится мне страшно, – сказал парень, – этак, пожалуй, я за всю свою жизнь страху не научусь!

Тогда выступил вперёд один из людей, он был ростом повыше остальных и на вид такой страшный; но был он стар, и была у него длинная седая борода.

– Ах ты мальчишка! – крикнул он. – Ты скоро узнаешь, что такое страх, ты должен умереть.

– Не так-то уж скоро, – ответил парень, – ведь я-то должен сам при этом присутствовать.

– Нет, уж тебя я схвачу, – пригрозило страшилище.

– Потише, потише, нечего руки протягивать! Если ты силён, то и я не слабей тебя, а может, и посильней буду.

– Это мы посмотрим, – сказал старик, – если ты посильнее меня, то я тебя отпущу; подходи, давай-ка померяемся!

И он повёл его по тёмным переходам в кузницу, взял топор и одним махом вогнал наковальню в землю.

– Я сумею ещё почище, – сказал парень, – и подошёл к другой наковальне.

Старик, желая посмотреть, стал рядом, и белая его борода опустилась до самой земли. Тут схватил парень топор, расколол наковальню надвое и защемил заодно бороду старика.

– Вот ты и попался, – сказал парень, – теперь твой черёд помирать. – Он схватил железный лом и кинулся с ним на старика. Начал старик стонать и просить над ним сжалиться и пообещал парню большие богатства. Вытащил тогда парень топор и отпустил старика.

Повёл его старик опять в замок и показал ему в подземелье три сундука, полных золотом.

– Одна часть золота, – сказал он, – беднякам, другая – королю, а третья часть – тебе.

Между тем пробило двенадцать часов, и дух исчез, и парень остался один в потёмках.

– Однако выбраться отсюда я, пожалуй, сумею, – сказал он и стал пробираться ощупью; нашёл дорогу в комнату и уснул у своего очага.

Приходит утром король и спрашивает:

– Ну что, теперь-то ты страху научился?

– Нет, – ответил юноша, – да и что тут было? Побывал здесь мой покойный двоюродный братец, и приходил какой-то бородач, много денег мне указал в подземелье, но что такое страх, так мне до сих пор никто и не сказал.

И сказал король:

– Ты замок этот расколдовал и можешь теперь на моей дочери жениться.

– Это очень хорошо, – ответил парень, – но что такое страх, я так до сих пор и не знаю.

Вот принесли наверх из подземелья золото и отпраздновали свадьбу, но молодой король, как ни любил свою жену и как ни был ею доволен, всё же всегда повторял:

– Если бы стало мне страшно, если бы стало мне страшно!

Наконец ей это надоело. И говорит раз служанка королеве:

– В этом деле я помогу, уж он страху научится.

Пошла она к ручью, что протекал в саду, и набрала полный ушат пескарей. Ночью, только молодой король уснул, стащила жена с него одеяло и вылила на него полный ушат холодной воды с пескарями, и начали маленькие рыбки прыгать и барахтаться по телу молодого короля, тут он проснулся да как закричит:

– Ой, милая жена, как мне страшно, как страшно! Да, теперь я уж знаю, что такое страх!

5. Волк и семеро козлят.

Жила-была старая коза. Было у ней семеро козлят, и она их так любила, как может любить своих детей только мать. Раз собралась она идти в лес, корму принести; вот созвала она всех своих семерых деток и говорит:

– Милые детки, хочу я в лес пойти, а вы смотрите волка берегитесь. Если придёт он сюда, то всех вас поест, заодно со шкурой и шерстью. Этот злодей часто прикидывается, но вы его сразу узнаете по толстому голосу и по чёрным лапам.

Ответили козлятки:

– Милая матушка, уж мы постережемся, вы ступайте себе, не беспокойтесь.

Заблеяла старая коза и преспокойно отправилась в путь-дорогу.

Прошло немного времени, вдруг кто-то стучится в дверь и кричит:

– Детки милые, отомкнитесь, ваша мать пришла, вам гостинцев принесла!

Но козляточки по толстому голосу услыхали, что это волк.

– Не откроемся, – закричали они, – ты не матушка наша; у той голос добрый и тонкий, а твой голос толстый: ты – волк.

Пошёл тогда волк к купцу и купил себе мела большой кусок, съел его, и стал у него голос тонкий. Вернулся назад, постучался в дверь и говорит:

– Детки, милые, отомкнитесь, ваша мать пришла, вам гостинцев принесла.

Положил волк свою чёрную лапу на окошко, увидали её козлятки и закричали:

– Не откроемся, у матушки нашей не чёрные лапы: ты – волк!

Побежал тогда волк к хлебопёку и говорит:

– Я зашиб себе ногу, помажь мне её тестом.

Помазал ему хлебопёк лапу тестом, побежал волк к мельнику и говорит:

– Присыпь мне лапу белой мукой.

Мельник подумал: «Волк, видно, хочет кого-то обмануть», и не согласился. А волк говорит:

– Если ты этого не сделаешь, я тебя съем.

Испугался мельник и побелил ему лапу. Вот какие бывают люди на свете!

Подошёл злодей в третий раз к двери, постучался и говорит:

– Детки милые, отомкнитесь, ваша мать пришла, вам из лесу гостинцы принесла!

Закричали козляточки:

– А ты покажи нам сначала свою лапу, чтобы мы знали, что ты наша матушка.

Положил волк свою лапу на окошко, увидели они, что она белая, и подумали, что он правду говорит, – и отворили ему дверь. А тот, кто вошёл, был волк.

Испугались они и решили спрятаться. Прыгнул один козлёночек под стол, другой – на кровать, третий – на печку, четвёртый – в кухню, пятый – в шкаф, шестой – под умывальник, а седьмой – в футляр от стенных часов. Но всех их нашёл волк и не стал долго разбираться: разинул пасть и проглотил их одного за другим; одного только он не нашёл, того младшего, что спрятался в часах.

Наевшись досыта, волк ушёл, растянулся на зелёном лужку под деревом и заснул.

Приходит вскоре старая коза из лесу домой. Ах, что ж она там увидела!.. Дверь настежь раскрыта. Стол, стулья, скамьи опрокинуты, умывальник разбит, подушки и одеяла с постели сброшены. Стала она искать своих деток, но найти их нигде не могла. Стала она их кликать по именам, но никто не отзывался. Наконец подошла она к младшему, и раздался в ответ тоненький голосок:

– Милая матушка, я в часах спрятался!

Вынула она его оттуда, и он рассказал, что приходил волк и всех поел. Можете себе представить, как оплакивала коза своих бедных деточек!

Наконец вышла она в великом горе из дому, а младший козлёночек побежал за ней следом. Пришла она на лужок, видит – лежит у дерева волк и храпит так, что аж ветки дрожат. Оглядела она его со всех сторон и увидела, что в раздувшемся брюхе у него что-то шевелится и барахтается.

«Ах, боже ты мой, – подумала она, – неужто мои бедные деточки, которых поел он на ужин, ещё живы-живёхоньки?» И велела она козлёнку бежать поскорее домой и принести ножницы, иглу и нитки. Вот вспорола она чудищу брюхо, но только сделала надрез, а тут и высунул козлёночек свою голову. Стала вспарывать брюхо дальше, – тут и повыскочили один за одним все шестеро, живы-живёхоньки, и ничего с ними плохого не сталось, потому что чудище от жадности заглатывало их целиком. Вот уж радость-то была! Стали они ласкаться да голубиться к милой своей матушке, скакать и прыгать, словно портной на свадьбе. Но старая коза сказала:

– Ступайте скорей и найдите камней-голышей, мы набьём ими брюхо проклятому зверю, пока он ещё сонный.

Натащили тут семеро козлят много-много камней и засунули их волку в брюхо столько, сколько влезло. Зашила старая коза ему наскоро брюхо, а тот ничего не заметил, даже ни разу не двинулся.

Выспался наконец волк, поднялся на ноги и почувствовал от камней в брюхе такую жажду, что пошёл к колодцу воды напиться. Только он двинулся, а камни в брюхе один о другой стучат да постукивают. И крикнул волк:

Что урчит и стучит, В моём брюхе бурчит? Думал я – шесть козлят, А то камни гремят.

Подошёл к колодцу, наклонился к воде, хотел напиться, и потянули его тяжёлые камни вниз, так он там и утонул. Увидали это семеро козлят, прибежали к матери и давай кричать:

– Волк мёртвый! Волк уже мёртвый! – и стали на радостях плясать вместе со своей матушкой вокруг колодца.

6. Верный Иоганнес.

Жил-был некогда старый король; заболел он однажды и подумал: «Видно, мне с постели уже не подняться, будет она мне смертным ложем». И сказал:

– Позовите ко мне верного Иоганнеса.

Верный Иоганнес был его любимым слугой; звали его так потому, что всю свою жизнь он был ему верен. Подошёл он к постели, а король ему и говорит:

– Мой верный Иоганнес, я чувствую, что близок мой конец, и одна у меня забота – о сыне моём: он ещё слишком молод и не всегда сможет решить, как надо ему поступить; если ты мне не пообещаешь его во всём наставлять, что ему должно делать, и быть ему вместо отца родного, я не смогу умереть спокойно.

И ответил верный Иоганнес:

– Я никогда его не оставлю и буду служить ему верно, даже если бы это стоило мне жизни.

И сказал старый король:

– Тогда я умру спокойно. – И продолжал: – После моей смерти ты должен показать ему весь замок, все комнаты, залы и подземелья, и все сокровища, что находятся в нём; но последней комнаты в длинном коридоре ты ему не показывай: там спрятан портрет королевны с Золотой Крыши. Если мой сын увидит этот портрет, он загорится к ней страстной любовью и упадёт без чувств, и ему будет тогда грозить большая опасность; ты должен его от этого уберечь.

И верный Иоганнес пообещал ещё раз старому королю всё исполнить, и король успокоился, опустил голову на подушку и умер.

Когда старого короля схоронили, рассказал верный Иоганнес молодому королевичу, что обещал он отцу на его смертном ложе, и говорит:

– Слово своё я исполню в точности, буду тебе верен, как был я верен и твоему отцу, хотя бы это и стоило мне жизни.

Прошло время поминок, и говорит королевичу верный Иоганнес:

– Подошёл срок посмотреть тебе на своё наследство, я хочу показать тебе отцовский замок.

И он водил его повсюду, и наверху и внизу, показал ему все сокровища и роскошные покои, но только не открыл одной комнаты, где находился опасный портрет. А был он поставлен так, что если открыть дверь, то прямо его и увидишь; и был он написан так прекрасно, что казался живым, и не было на свете ничего прекрасней его и милей. Молодой король заметил, что верный Иоганнес всегда проходил мимо одной двери, и сказал:

– Почему ты ни разу не откроешь её?

– Там находится нечто такое, – ответил верный Иоганнес, – чего ты испугаешься.

Но молодой король ответил:

– Я осмотрел весь замок и хочу также узнать, что находится в этой комнате, – он подошёл и хотел было открыть её силой. Но верный Иоганнес его удержал и сказал:

– Я обещал твоему отцу перед его смертью, что ты никогда не увидишь, что находится в этой комнате: это может кончиться и для тебя и для меня большим несчастьем.

– Ах, нет, – ответил юный король, – если я туда не войду, будет мне верная гибель: я не буду иметь ни дня, ни часа покоя, пока не увижу комнату своими глазами. Я не сойду с места, пока ты её не откроешь!

Понял верный Иоганнес, что тут ничего не поделаешь, и с тяжёлым сердцем, вздыхая, нашёл он в большой связке ключ. Открыл дверь и вошёл туда первый, – он думал, что король за его спиной портрета не увидит; но это не помогло, – король приподнялся на носки и глянул на портрет через плечи Иоганнеса.

И только он увидел изображение девушки, что была вся такая прекрасная, блистала золотом и драгоценными камнями, как тотчас упал без чувств на пол. Поднял его верный Иоганнес, отнёс в постель и в тревоге подумал: «Свершилось несчастье. Боже мой, что теперь будет?» Он дал молодому королю подкрепиться вином, и тот опять пришёл в себя. Первое слово, какое он произнёс, было:

– Ах, кто это изображён на этом чудесном портрете?

– Это королевна с Золотой Крыши, – ответил верный Иоганнес.

И сказал король:

– Моя любовь к ней так велика, что если бы все листья на деревьях имели язык, то и они не могли бы её полностью выразить. Я готов отдать свою жизнь, чтоб добиться её любви. Ты ведь, Иоганнес, мне самый преданный из всех, и ты должен мне в этом помочь.

Долго думал верный Иоганнес, как тут быть, ибо даже предстать перед лицом королевны было трудно. Наконец он придумал выход и сказал королю:

– Всё, что находится вокруг королевны, сделано из чистого золота – стулья, столы, посуда, кубки, миски и вся домашняя утварь. У тебя в кладовых лежит пять тонн золота; вели золотых дел мастерам сделать из одной тонны разные сосуды, различных птиц, диких и волшебных зверей, – это ей понравится, и тогда мы поедем с подарками и попытаем счастья.

Король велел созвать всех золотых дел мастеров, и пришлось им работать день и ночь, пока наконец не были готовы самые прекрасные изделия. Всё это было погружено на корабль; и вот верный Иоганнес нарядился в купеческую одежду, то же самое сделал и король, чтобы никто не мог их узнать. Вскоре отправились они за море и плыли долго-долго, пока не прибыли наконец в город, где жила королевна с Золотой Крыши.

Верный Иоганнес велел королю остаться на корабле и там его дожидаться.

– Может быть, я приведу с собой королевну, а вы позаботьтесь, чтобы всё было в порядке, велите расставить золотые сосуды и разукрасить корабль.

Он положил в свой передник разные золотые изделия, вышел на берег и отправился прямо к королевне в замок. Когда он пришёл на королевский двор, как раз в то время стояла у колодца красивая девушка, она держала в руках два золотых ведра и набирала в них воду. Она собралась уже нести студёную воду домой, но вдруг обернулась, увидела незнакомца и спросила его, кто он такой. Он ответил:

– Я купец, – и развязал свой передник и предложил ей посмотреть, что там находится.

– Ай, какие прекрасные золотые вещи! – воскликнула она и поставила вёдра наземь и принялась разглядывать одну вещь за другой. А потом сказала:

– Их бы надо посмотреть королевне, она так любит золотые вещи и, наверно, купит у вас всё.

Она взяла его за руку и повела наверх в замок, – она была королевской служанкой. Увидала королевна золотые товары, они ей очень понравились, и она сказала:

– Они сделаны так прекрасно, что я покупаю у тебя всё.

Но верный Иоганнес сказал:

– Да я только слуга богатого купца, и то, что находится со мной, ничто по сравнению с тем, что имеется на корабле у моего хозяина; там – самое искуснейшее и самое драгоценное, что было когда-либо сделано из золота.

Королевне захотелось, чтобы всё это было принесено к ней в замок, но он сказал:

– Для этого потребовалось бы много дней, ведь там золотых вещей несметное число, и для того чтобы их разместить, надо такое количество зал, что и всего вашего замка не хватит.

И вот любопытство и страсть у королевны так возросли, что она наконец сказала:

– Веди меня к кораблю, я готова туда пойти и сама посмотреть сокровища твоего хозяина.

Верный Иоганнес привёл её к кораблю и был этому очень рад, а король, глянув на неё, понял, что она куда прекрасней, чем её портрет, и почувствовал, что сердце у него разрывается в груди.

Вот взошла королевна на корабль, и король повёл её в трюм; а верный Иоганнес остался возле рулевого и велел оттолкнуть корабль от берега.

– Подымайте все паруса, пускай он летит, как птица!

А король начал показывать ей золотую утварь – блюда, кубки, сосуды, диковинных птиц и разных зверей чудесных. Прошло много часов, пока королевна всё это осмотрела, и на радостях она не заметила, что корабль плыл всё вперёд и вперёд. Посмотрела она последнюю вещь, поблагодарила купца и хотела уходить домой; но вот подошла она к борту и увидела, что корабль находится далеко от берега в открытом море и мчится на всех парусах.

– Ах! – воскликнула она в испуге. – Меня обманули, меня увезли, я попала в руки какому-то купцу. Мне лучше теперь умереть!

Но король схватил её за руку и сказал:

– Я не купец, а король, и родом не ниже тебя; а похитил тебя хитростью из-за страстной любви к тебе. Когда я увидел впервые твой портрет, я упал наземь без чувств.

Услыхала это королевна с Золотой Крыши и успокоилась; он покорил её сердце, и она охотно согласилась стать его женой.

Но когда они плыли в открытом море, верный Иоганнес сидел на носу корабля и играл на лютне, и вдруг он заметил в воздухе трёх воронов, которые слетелись на звуки. Он перестал играть и стал вслушиваться, о чём говорят между собой вороны, ибо он прекрасно понимал их язык. И молвил один из воронов:

– Э, да это он везёт к себе домой королевну с Золотой Крыши.

– Да, – ответил второй ворон, – но она ему ещё не принадлежит.

А третий ворон сказал:

– А всё-таки она его, ведь она находится у него на корабле.

И снова заговорил первый ворон и крикнул:

– Ну, да какой с того толк? Когда они высадятся на берег, к нему бросится навстречу рыжая лошадь; ему захочется на неё вскочить, и только он это сделает, как лошадь вмиг умчится вместе с ним по воздуху, и никогда уже больше не видать королю своей невесты.

И сказал второй ворон:

– А разве никакого спасения нету?

– О, спасение есть! Если кто-нибудь другой вскочит быстро на эту лошадь и выхватит огнестрельное оружие, которое спрятано в недоуздке, и её убьёт, то молодой король будет спасён. Но кто ж знает об этом! А кто и знает, но скажет о том королю, тот от колен до самых пят окаменеет.

Тогда молвил второй ворон:

– А я знаю ещё больше. Если лошадь и будет убита, то невесты своей молодой король всё-таки не получит: когда они войдут вместе в замок, то будет лежать на блюде свадебная рубашка, и покажется, будто она соткана из золота и серебра, а на самом-то деле сделана она из смолы и серы; и только молодой король её наденет, он весь сгорит в ней дотла.

И спросил третий ворон: – А разве нет никакого спасения?

– О, спасение есть! – ответил второй ворон. – Если кто-нибудь схватит эту рубашку перчаткой и бросит её в огонь и рубашка сгорит, то молодой король будет спасён. Но что толку с того? Кто знает об этом и скажет ему, тот окаменеет от колен до самого сердца.

И молвил третий ворон:

– А я знаю ещё больше. Если даже свадебная рубашка и сгорит, то молодой король невесты всё-таки не получит: когда после свадьбы начнутся танцы и молодая королева будет танцевать, она вдруг побледнеет и упадёт, словно мёртвая, наземь; и если кто-нибудь её не подымет и не высосет у неё из правой груди три капли крови и не выплюнет их, то королева умрёт. Но если кто об этом и знает, а расскажет другому, тот окаменеет от головы до самых пят.

Поговорили об этом вороны и полетели дальше. А верный Иоганнес всё хорошо запомнил и стал с той поры тихий и грустный. Если не сказать своему господину о том, что он слышал, то с ним случится несчастье, а рассказать ему, то придётся самому жизнью поплатиться. Наконец молвил он про себя: «Я спасу моего господина, даже если из-за этого мне пришлось бы погибнуть».

Вот подплыли они к берегу, и случилось то, что предсказал ворон, – к ним подскочила красивая рыжая лошадь.

– Вот и хорошо, – сказал король, – она и домчит меня в замок, – и хотел было на неё сесть. Но верный Иоганнес вышел вперёд, быстро вскочил на лошадь, выхватил у неё из недоуздка оружие и пристрелил её. Закричали тогда королевские слуги, не любившие верного Иоганнеса.

– Стыдно убивать такую прекрасную лошадь, ведь она могла бы отвезти короля в замок!

Но король сказал:

– Замолчите, не трогайте его, это мой самый верный Иоганнес; и кто знает – может быть это к добру!

Вот вошли они в замок, и стояло в зале блюдо, лежала на нём готовая свадебная рубашка, и казалось, что была она выткана вся из чистого золота и серебра. Подошёл молодой король, хотел её взять, но верный Иоганнес его оттолкнул, схватил перчаткой рубашку и быстро бросил её в огонь, и она сгорела.

Начали слуги опять роптать и сказали:

– Смотрите, а теперь он сжигает даже свадебную рубашку короля.

Но молодой король сказал:

– Кто знает, быть может, это к добру. Не трогайте его, это мой верный Иоганнес.

Вот стали праздновать свадьбу; начались танцы, и невеста тоже пошла танцевать; и верный Иоганнес внимательно следил за её лицом. Вдруг она побледнела и, словно мёртвая, упала на пол. Он мигом подскочил к ней и отнёс её в другую комнату; там уложил он её, стал на колени и высосал у неё три капли крови из правой груди, а кровь выплюнул. И она сразу стала дышать и очнулась.

Молодой король всё это видел, но не мог понять, почему верный Иоганнес это сделал; он разгневался и крикнул:

– Бросьте его в темницу!

На другое утро верного Иоганнеса осудили и повели на виселицу, и когда он стоял уже на помосте и его должны были повесить, он сказал:

– Каждый осуждённый имеет право перед своей смертью сказать последнее слово: могу ли и я это сделать?

– Да, – ответил король, – это тебе дозволяется.

И сказал тогда верный Иоганнес:

– Я приговорён несправедливо, я был всегда тебе верен, – и он рассказал о том, как слышал на море разговор воронов, и что всё это он сделал для того, чтобы спасти своего господина.

И воскликнул тогда король:

– О мой верный Иоганнес, я милую тебя! Сведите его с помоста.

Но только вымолвил верный Иоганнес последнее слово, как упал мёртвый наземь и окаменел.

И было от этого у короля и королевы великое горе, и сказал король:

– Ах, как плохо я отблагодарил за такую великую верность! – и он велел поднять окаменевшее тело Иоганнеса и поставить его у своей постели в опочивальне. Посмотрит, бывало, на него король, заплачет и скажет:

– Ах, если бы мог я оживить тебя снова, мой верный Иоганнес!

Прошло некоторое время, и родила королева близнецов, двух сыночков; они росли и были ей в радость. Однажды, когда королева была в церкви, а дети оставались с отцом и играли, посмотрел король с грустью на каменное изваяние, вздохнул и воскликнул:

– Ах, если бы мог я оживить тебя, мой самый верный Иоганнес!

И камень вдруг заговорил и сказал:

– Да, ты можешь меня оживить, если согласишься отдать для этого самое дорогое для тебя на свете.

И воскликнул король:

– Всё, что есть у меня на свете, я готов отдать ради тебя!

И камень промолвил:

– Если ты отрубишь своею собственной рукой головы своим детям и помажешь меня их кровью, то я оживу.

Испугался король, услыхав, что он должен убить своих любимых детей, но вспомнил про великую верность и что верный Иоганнес погиб ради него, – он схватил меч и отрубил своею собственной рукой головы своим детям. Потом он помазал их кровью камень, и вдруг камню вернулась жизнь, и верный Иоганнес стоял перед ним снова живой и невредимый.

И он сказал королю:

– Твоя верность будет вознаграждена, – и он взял головы детей, приставил их к туловищу, смазал их раны своей кровью, и вмиг они ожили снова, стали прыгать и играть, будто с ними ничего не случилось.

Сильно обрадовался король, и, увидев, что королева вернулась, он спрятал верного Иоганнеса и обоих детей в большой шкаф. Только королева вошла, король ей и говорит:

– Ты молилась в церкви?

– Да, – ответила она, – но я всё думала о верном Иоганнесе, что из-за нас с ним случилось такое несчастье.

И сказал ей король:

– Милая жена, мы можем вернуть ему жизнь, но для этого мы должны расстаться с нашими обоими сыновьями, которых надо принести в жертву ради него.

Побледнела королева, дрогнуло у неё сердце, но она сказала:

– Мы ему обязаны за его большую верность.

Обрадовался король, что она думает с ним заодно, он подошёл, открыл шкаф, и вывел оттуда детей и верного Иоганнеса, и сказал:

– Слава богу, он уже спасён, и наши сыночки тоже опять с нами. – И рассказал ей, как всё это случилось. И жили они с той поры счастливо все вместе до самой смерти.

7. Удачная торговля.

Погнал раз крестьянин на рынок свою корову и продал её за семь талеров. На обратном пути пришлось ему проходить мимо пруда, вдруг слышит – издали кричат лягушки:

Ква, ква, ква, ква!

– Да, – сказал он про себя, – этак они прокричат до самого овсяного поля. Нет, я выручил семь, а не два.

Подошёл он к пруду и крикнул им:

– Эй, глупые твари! Вы что, разве считать не умеете? Семь талеров, а не два.

Но лягушки остались при своём:

Ква, ква, ква, ква!

– Ну, ежели вы мне не верите, я могу вам сосчитать, – он достал из кармана деньги и отсчитал семь талеров, по двадцать четыре гроша в каждом. Но лягушки не обратили вниманья на его счёт и закричали опять:

Ква, ква, ква, ква!

– Эх, – крикнул совсем раздосадованный крестьянин, – вы что, лучше меня знаете? Ну, так сами считайте, – и кинул им все деньги в воду.

Стал он на берегу и ждёт, пока они кончат считать и вернут ему галеры назад; но лягушки настаивали на своём и всё продолжали кричать:

Ква, ква, ква, ква! —

А деньги назад не возвращали.

Прождал он долго, пока не наступил вечер, и ему надо было домой возвращаться, он выбранил лягушек и крикнул:

– Эй, вы, квакушки, большеголовые да пучеглазые! Ротища-то у вас большие, вы так кричите, что вас послушать – уши заболят, а семи талеров сосчитать всё-таки не сумели. Вы думаете, я буду стоять и дожидаться, пока вы окончите? – И он ушёл, а лягушки продолжали кричать ему вслед:

Ква, ква, ква, ква!

И он вернулся домой совсем раздосадованный.

А вскоре он приторговал себе другую корову, зарезал её и рассчитал, что ежели мясо продаст удачно, то выручит столько, сколько стоили бы две коровы вместе, да получит ещё и шкуру впридачу. Вот пришёл он с мясом в город, а к городским воротам сбежалась целая свора собак, и была впереди всех большая борзая. Она подбежала к нему, понюхала и залаяла:

Гав, гав, гав, гав!

Вот лает она и лает, а крестьянин ей и говорит:

– Да, я понимаю, что ты говоришь: «дай, мол, дай!» Ты просишь небось кусок мяса, а мне что тогда останется, ежели я тебе отдам?

А собака всё ему в ответ:

Гав, гав!

– Ты сама всего небось не съешь, а для своих товарищей просишь?

Гав, гав! —

Отвечает собака.

– Ну, ежели ты на этом настаиваешь, то я тебе мясо оставлю: я знаю тебя хорошо, мне известно, у кого ты служишь. Так вот что скажу я тебе: через три дня я должен получить свои деньги, а не то плохо тебе придётся. Ты можешь принести их мне домой.

И он свалил мясо на землю и воротился домой. А собаки принялись за мясо и громко залаяли:

Гав, гав!

Услыхал это издали крестьянин и подумал: «Они все теперь просят «дай», но платить мне будет за всех большая собака».

7. Удачная торговля. Сказки.

Прошло три дня, и подумал крестьянин: «Нынче вечером деньги будут у меня в кармане», и остался этим очень доволен. Но никто не собирался к нему приходить и отдавать деньги.

– Ни на кого нельзя теперь положиться, – сказал он и, потеряв терпение, отправился наконец в город к мяснику требовать свои деньги. Мясник подумал, что тот шутит, но крестьянин сказал:

– Нет, шутки в сторону, я хочу получить свои деньги. Разве большая собака не приносила вам домой давеча целой коровьей туши?

Рассердился тут мясник, схватил метлу и выгнал крестьянина из дому.

– Постой, – сказал крестьянин, – есть ещё правда на свете! – пошёл в королевский замок и стал просить, чтобы его выслушали. Привели его к королю, – а сидел король вместе со своей дочерью, – и спрашивает, какая беда с ним случилась?

– Ох, – сказал крестьянин, – лягушки и собаки отняли у меня моё добро, а мясник расплатился со мной палкой, – и рассказал подробно всё, как было. Начала тут королевна громко смеяться, и сказал король крестьянину:

– В этом деле я тебе ничем помочь не могу, но за это ты должен получить дочь мою в жёны: она отроду ещё ни разу не засмеялась, и я обещал выдать её замуж за того, кто её рассмешит. Можешь теперь благодарить бога за своё счастье.

– О-о, – ответил крестьянин, – да на что она мне сдалась: у меня есть дома жена, и той мне вполне хватит; как вернусь я домой, всё мне чудится, будто в каждом углу у меня по жене.

Разгневался король и говорит:

– Ты грубиян!

– Ах, господин мой король, – ответил крестьянин, – и чего вам ждать от вола, как не воловьего мяса!

– Погоди! – ответил король. – Ты получишь у меня другую награду. Теперь убирайся вон, а спустя три дня приходи опять, получишь сполна все свои пятьсот.

Подошёл крестьянин к дверям, а стража ему и говорит:

– Ты рассмешил королевну и получишь за это что-нибудь подходящее.

– Да, – ответил крестьянин, – думаю, что мне пятьсот отсчитают.

– Послушай, – говорит солдат, – уступи мне из них толику! Что тебе со всеми деньгами делать?

– Уж я для тебя, – говорит крестьянин, – готов уступить двести. Приходи через три дня к королю и попроси, чтоб он тебе выплатил.

А стоял вблизи какой-то меняла и разговор тот слыхал, подбежал он к крестьянину, схватил его за куртку и говорит:

– Вот чудо господне, какой вы, однако, счастливец! Я вам деньги обменяю, готов дать мелочью, ведь что вам с целыми талерами делать?

– Маушель, – сказал крестьянин, – да я тебе дам целых триста, только дай мне сейчас мелочь, а спустя три дня король за это с тобой рассчитается.

Обрадовался меняла такому барышу, принёс все деньги в потёртых грошах, а за три таких гроша давали два новеньких. Прошло три дня, явился крестьянин, согласно приказу, к королю.

– Снимите с него куртку, – сказал король, – сейчас он получит свои пятьсот.

– Ах, – сказал крестьянин, – да они уж мне не принадлежат: двести я подарил страже, а триста мне один меняла обменял, – от королевства мне ничего не причитается.

7. Удачная торговля. Сказки.

В это время входят солдат и меняла и требуют то, что посулил им крестьянин; и получил каждый из них ровно по столько же ударов. Солдат перенёс это терпеливо, он уже не раз это пробовал, но меняла жалобно завопил:

– Ой, ой, ой, да разве же это звонкие талеры?

Рассмешил крестьянин короля, поостыл у того гнев, и он сказал:

– Так как ты награду свою потерял прежде, чем успел её получить, то я дам тебе взамен неё вот что: ступай ко мне в казначейство да набери себе там золота, сколько хочешь.

Крестьянин не заставил себя долго упрашивать и набил себе полные карманы, сколько туда влезло. Потом он пошёл в харчевню и стал свои деньги считать. А меняла шёл за ним следом и слыхал, как крестьянин ворчал про себя:

– Вот король-то мошенник какой, здорово меня надул! Если бы он выдавал мне деньги сам, то я знал бы, по крайней мере, что имею, а теперь откуда мне знать, правильно ли то, что я наугад себе сунул в карман!

– Спаси господи, – сказал про себя меняла, – он говорит непочтительно о нашем короле, побегу-ка я донесу ему об этом и получу за это награду, а его вдобавок ещё и накажут.

Услыхал король про такие речи крестьянина, разгневался и велел позвать менялу и привести с собой грешника. Побежал меняла к крестьянину:

– Вы, – говорит, – должны явиться тотчас к королю, вот так, в чём стоите.

– Я уж лучше знаю, как подобает, – ответил крестьянин, – сперва велю пошить себе новую куртку; ты думаешь, что человек, у которого столько денег в кармане, может явиться в старой, поношенной куртке?

Понял меняла, что крестьянина без новой куртки не увести, а он боялся, что гнев у короля пройдёт, а идти-то ведь за наградой ему, а крестьянину за наказаньем, – вот и говорит он:

– Я готов вам по дружбе одолжить на короткое время прекрасный камзол. Уж чего не сделает человек из любви к ближнему!

Это крестьянину понравилось, он надел камзол менялы и пошёл с ним вместе. Сообщил король крестьянину про злые его речи, о которых донёс ему меняла.

– Эх, – сказал крестьянин, – что говорит меняла, то всегда бывает неправдой, от него ни одного верного слова не дождёшься. Вот он станет ещё утверждать, что я и камзол его надел.

– А что ж, – крикнул меняла, – разве камзол не мой собственный? Разве не одолжил я его вам по дружбе, чтобы вы могли явиться к королю?

Услыхал это король и говорит:

– Одного уж из нас – или крестьянина, или меня, – а меняла, наверно, надул, – и он велел в доплату ему отсчитать ещё звонких талеров. А крестьянин воротился домой в новом камзоле и говорит:

– Вот на этот раз ловко сошло.

8. Чудаковатый музыкант.

Жил-был однажды на свете чудаковатый музыкант. Шёл он раз по лесу один-одинёшенек и раздумывал о всякой всячине; но когда ему думать было уж не о чём, он молвил про себя:

– Время в лесу тянется медленно, надо бы себе подыскать доброго товарища.

Он взял скрипку, которая висела у него за спиной, и стал на ней наигрывать что-то весёлое, да так, что было слыхать по всему лесу.

Вскоре выбежал из лесной чащи волк.

– А-а, вот и волк явился! Его-то я меньше всего хотел бы видеть, – сказал музыкант.

Но волк подступил ближе и говорит ему:

– Ох, милый музыкант, как ты, однако, хорошо играешь! Так и я бы непрочь научиться.

– Этому делу недолго обучиться, – ответил ему музыкант, – только ты должен исполнить всё, что я тебе велю.

– О-о, музыкант, – сказал волк, – я буду тебя слушаться, как ученик своего учителя.

Музыкант велел ему идти вслед за собой. Вот прошли они часть дороги вместе, подошли к старому дубу; и было внутри него дупло, а посредине дерево было расщеплено.

– Смотри, – сказал музыкант, – если хочешь научиться играть на скрипке, то заложи передние лапы в расщелину.

Волк послушался, а музыкант тем временем быстро поднял с земли камень и загнал волку обе лапы в расщелину, да так крепко, что тот оказался в ловушке и нельзя ему было и пошевельнуться.

– А теперь жди меня, пока я вернусь, – сказал музыкант и пошёл своей дорогой дальше.

Прошло ни много ни мало времени, и говорит музыкант опять про себя: «Здесь, в лесу, время тянется долго, надо бы себе раздобыть другого товарища». Он взял свою скрипку и заиграл на весь лес. Вскоре, пробиваясь через заросли, явилась лиса.

– Ах, вот и лиса явилась! – сказал музыкант. – Но видеть её у меня нет особой охоты.

А лиса подошла к нему и говорит:

– Ой, милый музыкант, как ты прекрасно играешь! Так бы и мне тоже хотелось научиться.

– Что ж, научиться этому можно быстро, – сказал музыкант, – только ты должна исполнять всё, что я тебе велю.

– О музыкант, – ответила лиса, – я буду тебя слушаться, как ученица своего учителя.

– Ступай за мной, – сказал музыкант.

Вот прошли они часть пути и подошли к тропе, по обеим сторонам которой росли высокие кусты. Тут музыкант остановился, пригнул с одной стороны орешничек до самой земли, наступил на его верхушку ногой, а с другой стороны нагнул другое деревцо и говорит:

– Ну, что ж, лисонька, ежели ты чему-нибудь хочешь научиться, то протяни-ка мне свою левую переднюю лапу.

Лиса послушалась, – и музыкант привязал её лапу к левому стволу дерева.

– А теперь, лисонька, – сказал он, – протяни мне правую, – и привязал лапу к правому стволу дерева. Потом он посмотрел, прочно ли завязаны узлы, и отпустил лису; и вот поднялись деревья вверх и подбросили лисичку высоко-высоко; она повисла в воздухе и стала трепыхаться.

– А теперь дожидайся меня, пока я вернусь, – сказал музыкант и двинулся дальше.

И опять говорит про себя: «Время в лесу тянется медленно; надо бы мне найти себе другого товарища». Он взял свою скрипку, и разнеслись звуки по всему лесу. Вот прискакал к нему зайчик.

– Ах, зайчик явился! – сказал музыкант. – А я-то его и не звал.

– Ох, милый музыкант, – сказал зайчик, – как ты прекрасно играешь на скрипке, хотел бы и я научиться так играть.

– Этому делу быстро можно научиться, – сказал музыкант, – только ты должен делать всё, что я тебе велю.

– О музыкант, – ответил зайчик, – я буду тебя слушаться, как ученик своего учителя.

Прошли они часть дороги вместе, подошли к лесной поляне; а стояла там осина. Привязал музыкант зайчику на шею длинную бечёвку, а другой конец прикрепил к дереву.

– Ну, зайчик, а теперь обеги-ка двадцать раз вокруг дерева, – крикнул музыкант.

Зайчик послушался, обежал двадцать раз вокруг осины, и двадцать раз обкрутилась бечёвка вокруг ствола, и зайчик был пойман; и как ни тянул он и ни грыз бечёвку, она только больше и больше врезалась в его нежную шею.

– А теперь дожидайся, пока я назад вернусь, – сказал музыкант и двинулся дальше.

А волк тем временем всё дёргался, тянул, кусал камень и трудился до тех пор, пока не высвободил лап и не вытащил их из расщелины. Разгневанный, разъярённый, он кинулся вслед за музыкантом и решил его разорвать. Увидала лиса бегущего волка, начала выть и завопила во всё горло:

– Братец мой волк, ступай ко мне на помощь, меня музыкант обманул!

Нагнул волк деревья, перегрыз верёвки и освободил лису; и отправились они вместе, чтоб отомстить музыканту. Они нашли привязанного зайчика, освободили его тоже, а потом все вместе кинулись на поиски своего врага.

А музыкант, идя по дороге, заиграл опять на своей скрипке, но на этот раз ему посчастливилось больше. Его игру услыхал один бедный дровосек, и он невольно бросил свою работу и пришёл с топором в руке, чтобы послушать музыку.

– Наконец-то явился ко мне настоящий товарищ, – сказал музыкант, – ведь я-то искал человека, а не диких зверей.

И он начал играть на скрипке, и играл так прекрасно и с таким мастерством, что бедняк стоял, как зачарованный, и сердце у него ширилось от радости. И когда он стоял, явились волк, лиса и зайчик; и заметил дровосек, что они замышляют что-то недоброе. Поднял тогда дровосек свой острый топор и стал впереди музыканта, словно желая этим сказать: «Кто посмеет его тронуть, берегись, – тому придётся дело иметь со мной!» Испугались тогда звери и убежали назад в лес, а музыкант сыграл дровосеку ещё раз, в знак благодарности, и пошёл себе дальше.

9. Двенадцать братьев.

Жили когда-то король и королева; они жили между собой в мире и согласии, и было у них двенадцать детей, но всё одни только мальчики. Вот и говорит раз король своей жене:

– Если тринадцатый ребёнок, которого ты родишь, будет девочкой, то двенадцать мальчиков надо будет убить, чтобы у неё и богатства было больше и чтобы ей одной досталось всё королевство.

И велел король сделать двенадцать гробов, наложить в них стружек, и лежало в каждом по маленькой подушечке; эти гробы были поставлены в потайной комнате, а ключ от неё он отдал королеве и велел ей никому о том не рассказывать.

И сидела мать день-деньской такая грустная и печальная, что младший её сын, бывший всегда при ней неотлучно, которого она назвала, по-библейски, Вениамином, стал её спрашивать:

– Милая матушка, отчего ты такая печальная?

– Милое дитятко, – ответила она, – я об этом сказать тебе не могу. – Но он не давал ей покоя, пока она не пошла и не открыла комнату и не показала ему двенадцать готовых и наполненных стружками гробов. И сказала она:

– Мой милый Вениамин, эти гробы твой отец велел приготовить для тебя и твоих одиннадцати братьев. Если у меня родится на свет девочка, то все вы будете убиты и в них похоронены.

Она рассказывала ему об этом со слезами на глазах, а сын её утешал и говорил:

– Не плачь, милая матушка, мы что-нибудь да придумаем и отсюда уйдём.

– Уходи вместе со своими одиннадцатью братьями в лес, пускай кто-нибудь из вас взберётся на самое высокое дерево и всё время стоит там на страже и смотрит на башню нашего замка. Если родится у меня сыночек, я подыму белый флаг, – и вы можете тогда вернуться; а родится у меня дочка, я подыму красный флаг, – тогда вы убегайте как можно быстрее, и да хранит вас господь бог. Каждую ночь я буду вставать и за вас молиться: зимой – чтобы вы согрелись где-нибудь у костра, а летом – чтобы не погибли от зноя.

Она благословила своих сыновей, и они ушли в лес. Каждый из них стоял по очереди на страже на высоком дубу и глядел на замковую башню.

Так прошло одиннадцать дней, и настал черёд стоять на страже Вениамину; и увидел он, что поднят на башне флаг; но флаг был не белый, а красный как кровь, и он предвещал, что всем им придётся погибнуть. Услыхав об этом, братья разгневались и сказали:

– Неужто мы должны погибнуть из-за какой-то девочки! Поклянёмся за это отомстить! Где только ни встретим мы девочку, пусть прольётся её красная кровь!

Затем они двинулись дальше, в самую чащу лесную, туда, где было ещё темнее и глуше; и нашли они там небольшую заколдованную избушку, и она стояла пустая. И они сказали:

– Мы поселимся здесь; ты, Вениамин, как самый младший и самый слабый, будешь оставаться дома и вести хозяйство, а мы будем ходить на охоту и добывать пищу.

И они ходили в лес, били зайцев, диких косуль, птиц и голубей – всё, что в пищу годилось, и приносили домой свою добычу Вениамину, и он должен был приготовлять еду, чтобы они не голодали. И прожили они в той избушке целых десять лет, и время пролетело совсем незаметно.

А дочь, которую родила королева, за это время успела вырасти; была она сердцем добрая, лицом красивая, и была на лбу у неё золотая звезда.

Однажды в замке стирали бельё, и она заметила двенадцать мужских рубашек и спросила у матери:

– Чьи это рубашки, на отца ведь они слишком малы?

Ответила ей мать с тяжёлым сердцем:

– Милое дитя, это рубашки твоих двенадцати братьев.

Девушка спросила:

– А где же мои двенадцать братьев, я никогда о них ничего не слыхала.

– Бог весть, где странствуют они теперь по свету, – ответила мать и привела дочь к потайной комнате, открыла её и показала ей двенадцать наполненных стружками гробов и маленькие подушечки.

– Эти гробы, – сказала она, – были приготовлены для твоих братьев, но они тайно ушли из замка, когда ты родилась, – и она рассказала ей, как всё это произошло.

Девушка сказала:

– Не плачь, милая матушка, я пойду и разыщу своих братьев.

Она взяла двенадцать рубашек и ушла. Попала она как раз в тот самый дремучий лес. Шла она целый день и под вечер подошла к заколдованной избушке. Она вошла и увидела там мальчика, он спросил у неё:

– Ты откуда пришла и куда идёшь? – Он удивился, что она такая красивая, что на ней королевское платье, а на лбу золотая звезда.

– Я королевна, – ответила она, – ищу своих двенадцать братьев и буду искать их повсюду на свете, где есть только синее небо, пока не найду их.

И она показала ему двенадцать рубашек, которые принадлежали её братьям. И понял тогда Вениамин, что это его сестра, и сказал:

– Я твой младший брат Вениамин.

Она от радости заплакала, и Вениамин тоже, и стали они целовать и обнимать друг друга. И он сказал:

– Милая сестрица, я должен тебя предупредить, что мы с братьями поклялись убивать всякую девушку, какую встретим, потому что из-за девушки мы должны были покинуть своё королевство.

– Что ж, я охотно умру, – сказала она, – если этим смогу спасти своих двенадцать братьев.

– Но я не хочу, – ответил он, – чтобы ты умерла, спрячься вот в этот чан, пока не придут одиннадцать братьев, а я уж как-нибудь их отговорю.

Она так и сделала. Когда наступила ночь, братья вернулись с охоты, и был готов для них ужин. Они сели за стол, начали есть, и спрашивают Вениамина:

– Ну, какие у тебя новости?

– А разве вы ничего не знаете? – сказал Вениамин.

– Нет, – ответили они.

А он продолжал:

– Вы были в лесу, а я оставался дома, но знаю больше, чем вы.

– Так расскажи нам.

– Хорошо, – сказал он, – только пообещайте мне, что первую девушку, какую мы встретим, убивать не станем.

– Да, – воскликнули они, – мы её помилуем, только расскажи нам всё.

И он сказал:

– А наша сестра здесь.

Он поднял чан, и вот вышла оттуда королевна в своей королевской одежде, с золотою звездой на лбу; и была она так прекрасна, нежна и мила. Они все обрадовались, кинулись к ней на шею, стали её целовать и полюбили её от всего сердца.

И осталась она вместе с Вениамином в избушке и стала помогать ему по хозяйству. Одиннадцать братьев ходили в лес, ловили диких косуль, птиц и голубей, чтобы было что есть, а сестра с Вениамином готовили пищу. Она ходила собирать хворост, чтобы было на чём варить еду, а вместо овощей собирала разные травы и ставила в печь горшки, чтобы к приходу одиннадцати братьев приготовить им ужин. Она следила в избушке за чистотой и порядком, убирала постельки, чтобы были они чистые и свежие; и братья были всегда довольны и жили с ней все очень и очень дружно.

Однажды Вениамин вместе с сестрой приготовили прекрасный обед, и когда все собрались, они сели за стол, ели и пили и были радостные и весёлые.

Но рядом с заколдованной избушкой был маленький садик, и росло в нём двенадцать лилий, что зовутся также «студентами»; и вот захотелось ей сделать братьям приятное, она сорвала двенадцать лилий, чтобы подарить каждому брату после обеда по цветку. Но только сорвала она лилии – и вмиг обратились двенадцать братьев в двенадцать воронов; они поднялись над лесом и улетели, а заодно исчезли избушка и сад.

И осталась бедная девушка одна-одинёшенька в диком лесу. Огляделась она, видит – стоит перед ней старуха и говорит:

– Что ж ты, дитятко моё, наделала? Зачем сорвала двенадцать белых лилий? Это ведь были твои братья, теперь они навек обращены в воронов.

Начала девушка, плача, её спрашивать:

– А нет ли какого средства их спасти?

– Нет, – сказала старуха, – есть одно средство на свете, но это так трудно, что спасти их ты всё равно не сможешь: надо целых семь лет молчать, нельзя ни смеяться, ни говорить; а если ты вымолвишь хоть одно слово или до исполнения срока недостанет хотя бы одного часа, то всё тогда пропадёт, и одно твоё слово убьёт твоих братьев.

Подумала девушка: «Я знаю наверняка, что освобожу своих братьев». И она пошла, разыскала высокое дерево, взобралась на него и начала прясть там пряжу; она не говорила и не смеялась.

И случилось так, что охотился на ту пору как раз в этом самом лесу король, и была у него большая борзая; подбежала она к дереву, на котором сидела девушка, и стала вокруг него прыгать, визжать и лаять. Подъехал король к дереву, увидел прекрасную королевну с золотою звездой на лбу и был так восхищён её красотой, что спросил её, не хочет ли она стать его женой. Она ничего не ответила, только слегка головой кивнула. Тогда он взобрался на дерево, снял её оттуда, посадил на коня и привёз к себе домой. И они отпраздновали на радостях пышную свадьбу. Но невеста не говорила ни слова и не смеялась.

Вот прожили они уже вместе два года в радости и довольстве, и начала тогда мать короля, – а была она женщина злая, – клеветать на молодую королеву; и сказала она однажды королю:

– Да ведь это простая нищенка, которую ты привёз с собой, и почём знать, какими злыми делами она занимается втайне от тебя. Если она немая, то могла бы хоть раз засмеяться; а кто никогда не смеётся, совесть у того нечиста.

Король верить этому сначала не хотел, но старуха всё настаивала на своём, обвиняла королеву в разных недобрых делах и, наконец, короля убедила; и вот он приговорил её к смерти.

Уже развели во дворе большой костёр, на котором должны были её сжечь. И стоял король на башне у окна и смотрел со слезами на глазах: он по-прежнему крепко любил королеву. Вот привязали её к столбу, и стал огонь уже лизать красными языками её одежду, – и случилось это как раз в тот миг, когда минуло семь лет. И вдруг послышался в воздухе шум крыльев, – прилетели двенадцать воронов и опустились на землю; и только коснулись они земли, как снова обернулись двенадцатью братьями, которых она спасла. Они разбросали огонь, потушили пламя, освободили свою любимую сестру и стали её целовать и прижимать к сердцу.

И теперь, когда она могла уже заговорить, она рассказала королю, почему она всё время молчала и никогда не смеялась. Узнав, что она ни в чём не повинна, король обрадовался, и стали они жить да поживать в согласии до самой смерти. А злую свекровь привели на суд и посадили её в бочку с кипящим маслом и ядовитыми змеями, и погибла она лютою смертью.

10. Всякий сброд.

Сказал петушок курочке:

– Сейчас самая пора, когда поспевают орехи. Давай-ка отправимся с тобой на гору и хоть разок да наедимся досыта, пока их не утащила белка.

– Хорошо, – говорит курочка, – пойдём, давай вместе с тобой полакомимся.

И пошли они вместе на гору, – а было ещё совсем светло, – и остались там до самого вечера. Ну, я уже не знаю, то ли наелись они до отвала, то ли так возгордились, но, коротко говоря, не захотели домой пешком возвращаться. И вот сделал петушок из ореховой скорлупы возок. Когда возок был готов, курочка села в него и говорит петушку:

– А ты впрягайся и вези меня.

– Да что ты придумала? – сказал петушок. – Нет, уж лучше я пешком домой пойду, а впрягаться не стану, такого уговора у нас не было. Я, пожалуй, согласен сидеть за кучера на козлах, но тащить возок на себе – это дело никак не пойдёт.

Спорят они между собой, а в это время закрякала на них утка:

– Эй вы, воры, кто это вам дозволил на моей горе по орешнику лазить? Погодите, плохо вам придётся! – и с разинутым клювом она стала подступать к петушку.

Но и петушок, не будь ленив, клюнул крепко утку и ударил её своими шпорами, да так сильно, что стала она просить пощады; и вот в наказанье пришлось ей впрячься в возок.

Сел петушок вместо кучера на козлы и стал её погонять:

– Но-о, утка, беги поживей!

Проехали они немного и повстречали по пути двух пешеходов: булавку и иголку. И кричат они: «Стой, стой!», и говорят, что скоро, мол, стемнеет и станет так темно, что хоть глаз выколи, и тогда уж им не двинуться дальше; что дорога-де очень грязна, так нельзя ли им будет подсесть на возок; говорят, что были они у ворот портновской харчевни, да задержались: пиво распивали.

Видит петушок, что людишки они худые, много места не займут, вот и позволил им влезть на возок, но взял с них зарок, что они не будут наступать на ноги ни ему, ни курочке.

Поздно вечером прибыли они в гостиницу, а так как ночью ехать они не пожелали, да и утка к тому же все ноги себе пообтоптала – еле с ноги на ногу переваливалась, то заехали они туда на ночлег. Хозяин сначала не хотел было их пускать: дом-де весь полон гостей и места свободного нету, но потом подумал, что люди они, мол, незнатные, речи ведут приятные, а яйца ему были нужны – их снесла по дороге курочка, да и утку можно будет у себя придержать – она тоже неслась каждый день, – вот и согласился он, наконец, пустить их на ночлег. Велели они подать себе ужин и зажили припеваючи.

А наутро, чуть свет, когда все ещё спали, разбудил петух курочку, взял яйцо, надклевал его, и съели они его вдвоём, а скорлупу бросили в горящую печь. Потом подошли к иголке, – та ещё спала, – взяли её за ушко и воткнули в подушку хозяйского кресла, а булавку – в полотенце, а сами взяли и улетели в поле, ни слова никому не сказавши.

Утка, та любила спать на свежем воздухе и осталась потому во дворе; вдруг слышит – летят они, шумят крыльями, и тоже спохватилась, нашла какой-то ручеёк и поплыла вниз по течению, – да куда быстрей, чем когда тащила возок.

А часа через два вылез хозяин из-под своей пуховой перины, умылся и хотел было вытереть себе лицо полотенцем, но булавка как царапнет его по лицу, так и оставила красную полосу от уха до уха. Пошёл он тогда на кухню, хотел было раскурить трубку, подходит к печи, а тут как прыгнут ему в глаза яичные скорлупки.

– Не везёт мне нынче с утра, – сказал он, раздосадованный, и сел в дедовское кресло, но как подскочит вверх, как завопит:

– Ой-ой-ой!

Но иголка, та была похитрей, – уколола его не в голову. Тут он и совсем рассердился, стал подозревать во всём своих гостей, прибывших вчера так поздно вечером; он пошёл посмотреть, где они, а их уж и след простыл.

И поклялся он тогда больше не пускать к себе в дом всякий сброд: ест он много, да мало платит, да ещё вместо благодарности всякими проделками занимается.

11. Братец и сестрица.

Взял братец сестрицу за руку и говорит:

– С той поры, как мать у нас умерла, нету нам на свете радости: каждый день нас мачеха бьёт, а когда мы к ней подходим, толкает нас ногами. И едим мы одни лишь сухие корки, что от стола остаются; собачонке и то под столом лучше живётся, – ей бросит она иной раз хороший кусок. Боже мой, если б узнала о том наша мать! Давай уйдём вместе с тобой куда глаза глядят, будем бродить по свету.

И они ушли из дому. Целый день брели они по лугам, по полям, по горам; а когда пошёл дождь, сестрица сказала:

– Это плачут заодно и господь и наши сердца!

Под вечер зашли они в дремучий лес и так устали от голода, горя и долгого пути, что забрались в дупло дерева и уснули.

Они проснулись на другое утро, когда солнце стояло уже высоко на небе и своими лучами горячо прогревало дупло. И сказал тогда братец:

– Сестрица, мне хочется пить, – если б знать, где тут ручеёк, я бы пошёл напиться. Мне кажется, где-то вблизи журчит вода.

Братец поднялся, взял свою сестрицу за руку, и они стали искать ручеёк. Но злая мачеха была ведьмой. Она видела, что дети ушли, и прокралась за ними тайком, как умеют это делать ведьмы, и заколдовала все родники лесные. И вот, когда они нашли родничок, что прыгал, сверкая, по камням, и захотел братец из него напиться, услыхала сестрица, как родничок, журча, говорил:

– Кто из меня напьётся, тот тигром обернётся!

И крикнула сестрица:

– Братец, не пей, пожалуйста, из него воды, а не то диким зверем обернёшься и меня разорвёшь.

Братец не стал пить из этого родничка, хотя ему очень хотелось, и сказал:

– Я потерплю, пока найдём другой родничок.

Пришли они к другому роднику, и услыхала сестрица, что и этот тоже говорил:

– Кто из меня напьётся, тот волком обернётся!

И крикнула сестрица:

– Братец, не пей, пожалуйста, из этого родника, а не то обернёшься волком и меня съешь.

Братец не стал пить и сказал:

– Я подожду, пока мы придём к другому роднику, – вот уж тогда я напьюсь, что бы ты мне ни говорила; мне очень хочется пить.

Пришли они к третьему роднику. Услыхала сестрица, как он, журча, говорил:

– Кто из меня напьётся, диким козлом обернётся! Кто из меня напьётся, диким козлом обернётся!

Сестрица сказала тогда:

– Ах, братец, не пей ты, пожалуйста, воды из этого родника, а не то диким козлом обернёшься и в лес от меня убежишь.

Но братец стал у ручья на колени, нагнулся и напился воды. И только коснулись первые капли его губ, как сделался он вмиг диким козлёнком.

Заплакала сестрица над своим бедным заколдованным братцем, и козлик тоже заплакал; и сидел он рядышком с нею и был такой грустный-грустный. И сказала девочка:

– Успокойся, мой миленький козлик, я тебя никогда не оставлю.

И она сняла свою золотую подвязку, надела её на шею козлику, нарвала осоки и сплела из неё мягкую верёвку. Она привязала козлика за верёвку и повела его вместе с собой дальше и шла всё глубже и глубже, в самую чащу лесную.

Шли они долго-долго и подошли, наконец, к маленькой избушке. Заглянула девочка в избушку – видит: она пустая. И подумала девочка: «Вот здесь можно будет и поселиться». Она собрала для козлика листья и мох, сделала ему мягкую подстилку и каждое утро выходила собирать разные коренья, ягоды и орехи; и приносила козлику мягкой травы и кормила его с рук, и был козлик доволен и весело прыгал около неё. К вечеру, когда сестрица уставала, она читала молитву, клала свою голову на спину козлику – была она ей вместо подушки – и засыпала. И если бы можно было вернуть братцу его человеческий образ, то что за чудесная жизнь была бы у них!

Вот так и жили они одни в лесной чаще некоторое время. Но случилось, что как раз на ту пору затеял король в этом лесу большую охоту. И трубили среди леса охотничьи рога, раздавался собачий лай, весёлый посвист и улюлюканье егерей.

Козлик всё это слышал, и захотелось ему побывать на охоте.

– Ах, – сказал он сестрице, – отпусти меня в лес на охоту, я дольше вытерпеть не в силах. – И он долго её упрашивал, пока, наконец, она согласилась.

– Но смотри, – сказала она ему, – к вечеру возвращайся. От недобрых охотников дверь в избушке я запру, а чтоб я тебя узнала, ты постучись и скажи: «Сестрица, впусти меня», а если ты так не скажешь, то дверь я тебе не открою.

Вот выскочил козлик в лес, и было ему так приятно и весело гулять на приволье! Только увидел король со своими егерями красивого козлика, пустились они за ним в погоню, но нагнать его не могли; они думали, что вот-вот поймают его, а он скакнул в густую заросль и пропал у них на глазах.

Между тем стало уже смеркаться. Подбежал козлик к избушке, постучался и говорит:

– Сестрица, впусти меня. – И открылась перед ним маленькая дверь, вскочил козлик в избушку и отдыхал всю ночь на мягкой подстилке.

На другое утро охота началась снова; и когда козлик заслышал большой охотничий рог и улюлюканье егерей, он забеспокоился и сказал:

– Сестрица, открой дверь, отпусти меня в лес погулять.

Открыла сестрица дверь и сказала:

– Но к вечеру, смотри, возвращайся и скажи: «Сестрица, впусти меня».

Как увидел король со своими егерями опять козлика с золотою повязкой на шее, все помчались за ним в погоню, но козлик был очень проворен и быстр. Гонялись за ним егеря целый день напролёт и только к вечеру его окружили. Один из них ранил его в ногу, начал козлик прихрамывать, не смог бежать так быстро, как прежде. Тогда прокрался за ним следом один из егерей до самой избушки и услышал, как козлик говорил: «Сестрица, впусти меня!» – и видел, как дверь перед ним отворилась и тотчас закрылась опять. Охотник всё это хорошо приметил, вернулся к королю и рассказал о том, что видел и слышал. И сказал король:

– Завтра ещё раз выедем на охоту.

Сильно испугалась сестрица, увидев, что её козлик ранен. Она обмыла ему кровь, приложила к ране разные травы и сказала:

– Ступай полежи, милый мой козлик, и рана твоя заживёт.

Но рана была небольшая, и наутро у козлика и следа от неё не осталось. И когда он услышал в лесу опять весёлые звуки охоты, он сказал:

– Невмочь мне дома сидеть, хочу погулять я в лесу; меня никто не поймает, не бойся.

Заплакала сестрица и сказала:

– Нет, уж теперь они тебя убьют, и останусь я здесь одна в лесу, покинута всеми. Нет, не пущу я тебя нынче в лес.

– А я здесь тогда от тоски погибну, – ответил ей козлик. – Как заслышу я большой охотничий рог, так ноги сами и бегут у меня.

Что тут было делать сестрице? С тяжёлым сердцем она открыла ему дверь, и козлик, здоровый и весёлый, ускакал в лес.

Увидел его король и говорит егерям:

– Уж теперь гоняйтесь за ним целый день до самой ночи, но смотрите, чтоб никто из вас его не ранил.

И вот, только солнце зашло, говорит король егерю:

– Ну, ступай покажи мне эту лесную избушку.

Тогда он подошёл к маленькой двери, постучался и сказал:

– Дорогая сестрица, впусти меня.

Открылась дверь, и король вошёл в избушку; видит – стоит там девушка красоты несказанной. Испугалась девушка, увидав, что это вошёл не козлик, а какой-то чужой человек, и на голове у него золотая корона. Но король ласково на неё поглядел, протянул ей руку и сказал:

– Хочешь, пойдём со мной в замок, и будешь ты моей милой женой.

– Ах, я согласна, – ответила девушка, – но козлик должен идти со мной, я его никогда не оставлю.

– Хорошо, – сказал король, – пускай он останется на всю жизнь при тебе, и будет ему всего вдосталь.

А тут подскочил и козлик; и сестрица привязала его за верёвку из осоки и вывела из лесной избушки.

Посадил король девушку на коня и привёз её в свой замок; там отпраздновали они свадьбу с большой пышностью. Стала она теперь госпожой королевой, и они жили счастливо вместе долгие годы, а козлика холили и кормили, и он прыгал по королевскому саду.

Но злая мачеха, из-за которой детям выпало на долю бродить по свету, решила, что сестрицу разорвали, пожалуй, в лесу дикие звери, а козлик убит охотниками. Когда она услыхала, как они счастливы и что живётся им так хорошо, в сердце у неё зашевелились зависть и злоба, и они не давали ей покоя, и она думала только о том, как бы опять накликать на них беду.

А была её родная дочка уродлива, как тёмная ночь, и была она одноглазой. Стала она попрекать свою мать:

– Ведь стать королевой полагалось бы мне.

– Ты уж помолчи, – сказала старуха и стала её успокаивать: – придёт время, я всё сделаю, что надо.

Прошёл срок, и родила королева на свет прекрасного мальчика; а на ту пору был король как раз на охоте. Вот старая ведьма приняла вид королевской служанки, вошла в комнату, где лежала королева, и говорит больной:

– Королева, идите купаться, уж ванна готова, купанье вам поможет и прибавит сил; идите скорей, а то вода остынет.

Ведьмина дочь была тут же рядом; и отнесли они ослабевшую королеву в ванную комнату, опустили её в ванну, заперли дверь на ключ, а сами убежали. Но они развели в ванной такой адский огонь, что молодая красавица-королева должна была вот-вот задохнуться.

Сделав это, старуха взяла свою дочку, надела на неё чепец и уложила её в постель вместо королевы. И сделала она её похожей на королеву, только не могла она приставить ей второй глаз. Но чтоб король этого не заметил, пришлось её положить на ту сторону, где у неё не было глаза.

Воротился вечером король домой и, услыхав, что королева родила ему сына, сильно обрадовался, и ему захотелось пойти проведать свою любимую жену и поглядеть, что она делает. Но старуха закричала:

– Ради бога, задвиньте скорей полог, королеве смотреть на свет ещё трудно, её тревожить нельзя.

Король вернулся назад, не зная о том, что в постели лежит самозванная королева.

Наступила полночь, и все уже спали; и вот увидела мамка, сидевшая в детской у колыбели, – она одна только в доме не спала, – как открылись двери и в комнату вошла настоящая королева. Она взяла на руки из колыбели ребёнка и стала его кормить грудью. Потом она взбила ему подушечку, уложила его опять в колыбельку и укрыла одеяльцем. Но не забыла она и про козлика, заглянула в угол, где он лежал, и погладила его по спине. Потом она тихонько вышла через дверь; мамка на другое утро спросила стражу, не заходил ли кто ночью в замок, но сторожа ответили:

– Нет, мы никого не видали.

Так являлась она много ночей подряд и ни разу при этом не обмолвилась словом. Мамка каждый раз её видела, но сказать о том никому не решалась.

Так прошло некоторое время, но вот однажды королева ночью заговорила и молвила так:

Как мой сыночек? Как козлик мой? Явлюсь я дважды и не вернусь домой.

Мамка ей ничего не ответила, но когда королева исчезла, мамка пришла к королю и обо всём ему рассказала. Король сказал:

– Ах, боже мой, что же это значит? Следующую ночь я сам буду сторожить возле ребёнка.

Он пришёл вечером в детскую, а в полночь явилась опять королева и сказала:

Как мой сыночек? Как козлик мой? Приду я однажды и не вернусь домой.

И она ухаживала за ребёнком, как делала это всегда, а потом снова ушла. Король не осмелился заговорить с нею, но и следующую ночь он тоже не спал. И она снова спросила:

Как мой сыночек? Как козлик мой? Теперь уж больше я не вернусь домой.

И не мог король удержаться, он бросился к ней и сказал:

– Значит, ты моя милая жена!

И она ответила:

– Да, я твоя жена, – и в тот же миг по милости божьей она ожила и стала опять здоровой, румяной и свежей, как прежде.

Потом она рассказала королю о злодействе, что совершила над ней злая ведьма вместе со своей дочкой.

Тогда король велел привести их обеих на суд, и был вынесен им приговор.

Ведьмину дочь завели в лес, где её разорвали дикие звери, а ведьму взвели на костёр, и ей пришлось погибнуть лютою смертью. И когда остался от неё один только пепел, козлик опять обернулся человеком, и сестрица и братец стали жить да поживать счастливо вместе.

12. Рапунцель.

Однажды жили на свете муж и жена; им давно уже хотелось иметь ребёнка, но его всё не было; и вот, наконец, явилась у жены надежда, что милостивый господь исполнит её желание.

А было у них в горенке маленькое окошко, оттуда был виден великолепный сад, где росло много прекраснейших цветов и всякой зелени. Но сад был обнесён высокой оградой, и никто не осмеливался в него входить, так как сад этот принадлежал одной колдунье; она обладала большим могуществом, и все на свете её боялись.

Стояла раз жена у окошка, заглянула в сад и увидела грядку, а рос на ней прекраснейший рапунцель;[2] был он на вид такой свежий и такой зелёный, что ей страсть как захотелось отведать этого рапунцеля. Это желание у неё всё с каждым днём возрастало, но так как она знала, что его достать ей никак невозможно, то она вся исхудала, побледнела и выглядела несчастной. Испугался муж и спрашивает:

– Чего тебе, моя жёнушка, недостаёт?

– Ах, – говорит она, – если не добыть мне из того сада, что за нашим домом, зелёного рапунцеля и его не отведать, то останется мне одно – помереть.

Муж очень её любил и подумал: «Уж если жене моей от этого помирать приходится, то я достану для неё рапунцеля, чего бы это мне ни стоило».

И вот перелез он в сумерках через каменную ограду в сад колдуньи, нарвал второпях целую пригоршню зелёного рапунцеля и принёс его жене.

Она тут же приготовила себе из него салат и с жадностью его поела. И салат ей этот так понравился, показался ей таким вкусным, что на другой день появилось у неё желанье втрое большее, чем прежде. И она не могла найти себе покоя, пока муж не согласился полезть в сад ещё раз.

Он пробрался туда в сумерках, пролез через каменную ограду, но сильно перепугался, увидав перед собой колдунью.

– Как ты смеешь лазить в мой сад, – сказала она, гневно на него поглядев, – и красть у меня, как вор, мой зелёный рапунцель? Тебе плохо за это придётся.

– Ах, – ответил он, – вы уж меня простите, ведь я решился на это по нужде: моя жена увидала из окошка ваш зелёный рапунцель и почувствовала к нему такую страсть, что, пожалуй, умерла бы, если бы его не отведала.

Гнев у колдуньи немного прошёл, и она сказала ему:

– Если это правда, что ты говоришь, то я позволю тебе набрать рапунцеля столько, сколько ты пожелаешь, но при одном условии: ты должен будешь отдать мне ребёнка, который родится у твоей жены. Ему будет у меня хорошо, я буду о нём заботиться, как мать родная.

И он со страху согласился на всё. Когда жене пришло время рожать и она родила дочку, явилась тотчас колдунья, назвала дитя Рапунцель и забрала его с собой.

Стала Рапунцель самой красивой девочкой на свете. Когда ей исполнилось двенадцать лет, колдунья заперла её в башню, что находилась в лесу; в той башне не было ни дверей, ни лестницы, только на самом её верху было маленькое оконце. Когда колдунье хотелось забраться на башню, она становилась внизу и кричала:

Рапунцель, Рапунцель, проснись, Спусти свои косоньки вниз.

А были у Рапунцель длинные прекрасные волосы, тонкие, словно из пряжи золотой. Услышит она голос колдуньи, распустит свои косы, подвяжет их вверх к оконному крючку, и упадут волосы на целых двадцать аршин вниз, – и взбирается тогда колдунья, уцепившись за них, наверх.

Прошло несколько лет, и случилось королевскому сыну проезжать на коне через лес, где стояла башня. Вдруг он услышал пение, а было оно такое приятное, что он остановился и стал прислушиваться. Это пела Рапунцель своим чудесным голосом песню, коротая в одиночестве время. Захотелось королевичу взобраться наверх, и он стал искать вход в башню, но найти его было невозможно. Он поехал домой, но пение так запало ему в душу, что он каждый день выезжал в лес и слушал его.

Вот стоял он раз за деревом и увидел, как явилась колдунья, и услышал, как она закричала:

Рапунцель, Рапунцель, проснись, Спусти свои косоньки вниз!

Спустила Рапунцель свои косы вниз, и взобралась колдунья к ней наверх.

«Если это и есть та лесенка, по которой взбираются наверх, то и мне хотелось бы однажды попытать счастья», – и на другой день, когда начало уже смеркаться, подъехал королевич к башне и крикнул:

Рапунцель, Рапунцель, проснись, Спусти свои косоньки вниз!

И упали тотчас волосы вниз, и королевич взобрался наверх.

Рапунцель, увидя, что к ней вошёл человек, какого она никогда не видела, сначала сильно испугалась. Но королевич ласково с ней заговорил и рассказал, что сердце его было так тронуто её пением и не было ему нигде покоя, и вот он решил её непременно увидеть.

Тогда Рапунцель перестала бояться, и когда он спросил у неё, согласна ли она выйти за него замуж, – а был он молодой и красивый, – она подумала: «Он будет любить меня больше, чем старуха фрау Готель», – и дала своё согласие и протянула ему руку. Она сказала:

– Я охотно пойду вместе с тобой, но не знаю, как мне спуститься вниз. Когда ты будешь ко мне приходить, бери всякий раз с собой кусок шёлка; я буду плести из него лесенку, и когда она будет готова, я спущусь вниз, и ты увезёшь меня на своём коне.

Они условились, что он будет приходить к ней по вечерам, так как днём приходила старуха. Колдунья ничего не замечала до тех пор, пока однажды Рапунцель не заговорила с ней и не сказала:

– Скажи мне, фрау Готель, почему мне тебя тащить наверх тяжелей, чем молодого королевича? Он подымается ко мне в один миг.

– Ах ты, мерзкая девчонка! – крикнула колдунья. – Что я слышу? Я считала, что скрыла тебя ото всех, а ты меня всё-таки обманула! – И она вцепилась в ярости в прекрасные волосы Рапунцель, обмотала их несколько раз вокруг левой руки, а правой схватила ножницы и – чик-чик! – отрезала их, и чудесные косы лежали на земле.

И была колдунья такою безжалостной, что завела бедную Рапунцель в глухую чащу; и пришлось ей там жить в большой нищете и горе.

И в тот же самый день, как она прогнала Рапунцель, она привязала вечером отрезанные косы к оконному крючку и, когда явился королевич и крикнул:

Рапунцель, Рапунцель, проснись, Спусти свои косоньки вниз! —

То спустила колдунья волосы вниз.

И взобрался королевич наверх, но не нашёл там своей любимой Рапунцель, а увидел колдунью. Она глянула на него своим злобным, язвительным взглядом.

– Ага! – крикнула она насмешливо. – Ты хочешь увезти свою возлюбленную, но красавицы-птички нет больше в гнезде, и она уже не поёт. Её унесла кошка, а тебе она выцарапает к тому же глаза. Ты потерял Рапунцель навек, не видать её тебе больше никогда!

Королевич был вне себя от горя и в отчаянье выпрыгнул из башни; ему удалось сохранить жизнь, но колючие шипы кустарника, на которые он упал, выкололи ему глаза. И он бродил слепой по лесу, питаясь лишь одними кореньями да ягодами, и всё время горевал и плакал по потерянной им любимой жене.

Так блуждал он несколько лет в горе и печали и зашёл наконец в густую чащу, где жила, бедствуя, Рапунцель вместе со своими детьми-близнецами, которых она родила, с мальчиком и девочкою.

Вдруг услыхал королевич чей-то голос; он показался ему таким знакомым, и он пошёл навстречу ему; и когда подошёл он ближе, то Рапунцель его узнала, бросилась к нему на шею и горько заплакала. Но упали две слезинки к нему на глаза, и он снова прозрел и стал видеть, как прежде. И он привёл её в своё королевство, где встретили его с радостью, и они жили долгие-долгие годы в счастье и довольстве.

13. Три маленьких лесовика.

Жил-был один человек, и умерла у него жена; и жила женщина, и умер у неё муж; была у человека дочь, и у женщины тоже была дочь. Девушки были между собой знакомы и ходили вместе гулять, и захаживали не раз к этой женщине в дом. Вот женщина раз и говорит дочери того человека:

– Послушай, скажи-ка своему отцу, что я хочу выйти за него замуж, и уж будешь ты у меня каждый день в молоке купаться да вино попивать, а дочь моя пусть в воде купается и пьёт одну только воду.

Воротилась девушка домой и рассказала отцу то, что ей велела передать женщина. Говорит отец:

– Как же мне быть? Женишься раз, а плачешься век, – оно ведь и радость и горе.

И вот, не зная, как ему поступить, снял он с ноги сапог и говорит:

– Возьми-ка этот сапог – в нём подошва дырявая, отнеси его на чердак, и повесь на большой гвоздь, и налей в сапог воды. Коль вода из него не просочится, то придётся мне во второй раз жениться, а просочится – так не стану жениться.

Девушка сделала, как было ей велено; но от воды дыра в сапоге затянулась, и сапог оказался доверху полон воды. Рассказала она о том своему отцу. Вот полез он на чердак и увидел, что дочь говорит правду; пошёл к вдове и женился на ней, – тут они и свадьбу сыграли.

На другое утро встали обе девушки, видят – стоит перед отцовой дочкою молоко для мытья и вино для питья, а перед дочкой жены – вода для мытья да вода для питья. На второе утро видят – стоит вода для мытья и вода для питья и перед отцовой дочкой, и перед дочерью жены. А на третье утро – глядь, стоит вода для мытья да вода для питья перед отцовой дочкой, а молоко для мытья да вино для питья – перед дочерью жены; так пошло оно и дальше.

Невзлюбила мачеха падчерицу и не знала, что бы такое и придумать, чтоб было ей день ото дня и того хуже. А была она к тому же завистлива: ведь падчерица была и мила и красива, а родная её дочь уродлива и противна.

Однажды зимой, когда наступили лютые морозы и всё кругом позамерзло, горы и долины засыпало снегом, сшила мачеха платье из бумаги, подозвала девушку и говорит:

– Надень это платье, ступай в лес да принеси мне полное лукошко земляники: мне хочется ягод поесть.

– Господи, да ведь зимой земляника не растёт, – молвила девушка, – земля-то ведь вся промёрзла и снегом покрыта. И как пойду я в бумажном платье? На дворе ведь так холодно, что дух захватывает, ветер продует меня насквозь, а колючий терновник разорвёт мне платье.

– Ты что это? Перечить мне вздумала? – сказала мачеха. – Ступай живей и не смей мне и на глаза показываться, пока не наберёшь полное лукошко земляники.

Она дала ей кусок чёрствого хлеба и сказала:

– Этого тебе хватит на целый день, – а сама подумала: «На дворе ты замёрзнешь, и с голоду пропадёшь, и никогда назад не вернёшься».

Девушка послушалась, надела бумажное платье и вышла из дому с лукошком. А кругом одни только снега да снежные просторы и дали, и ни одного зелёного стебелька не видать.

Пришла она в лес, видит – стоит маленькая избушка; и выглядывают из неё три маленьких лесовика. Поздоровалась она с ними и робко в дверь постучалась. Они крикнули: «Входи!» – и она вошла в комнату и села на скамейку у печки, – ей хотелось согреться и съесть свой кусок хлеба. А маленькие человечки и говорят:

– Дай и нам кусочек.

– Хорошо, – ответила она и разломила свой кусок хлеба надвое и отдала им половину. А они потом спрашивают:

– Отчего ты в таком тоненьком платье зимою в лесу?

– Ах, – ответила девушка, – я должна набрать полное лукошко земляники, а без этого мне домой вернуться никак нельзя.

Когда она съела свой кусок хлеба, они дали ей метлу и сказали:

– Теперь подмети снег у чёрной двери избушки.

Она вышла, а маленькие человечки стали между собой говорить: «Что бы это нам ей такое подарить, ведь она прилежная и ласковая, и хлебом своим с нами поделилась».

И сказал первый из них:

– Я одарю её тем, что будет она день ото дня становиться всё краше.

Второй сказал:

– А я одарю её тем, что будут у ней изо рта, только скажет она слово, падать червонцы.

Сказал третий:

– А я одарю её тем, что явится король и женится на ней.

Исполнила девушка то, что сказали ей маленькие человечки, промела метлой снег у избушки, – и, как вы думаете, что же она нашла? Спелую землянику! Она пробилась тёмно-красной ягодкой из-под снега. И набрала девушка на радостях полное лукошко; поблагодарила маленьких лесовиков, попрощалась с каждым из них за руку и побежала домой, желая принести мачехе то, что та ей велела.

Воротилась она домой и только сказала «добрый вечер», как тотчас выпал у неё изо рта червонец. Потом она рассказала, что случилось с нею в лесу, и при каждом её слове падали у ней изо рта червонцы, так что вскоре вся комната была завалена ими.

– Поглядите-ка на это чванство! – закричала её сводная сестра, – так деньгами и швыряется. – Но втайне она ей позавидовала, и захотелось ей тоже пойти в лес за земляникой.

Мать стала её отговаривать:

– Нет, милая доченька, на дворе слишком холодно, ты можешь замёрзнуть. – Но та всё её упрашивала, и мать, наконец, согласилась, пошила ей роскошную меховую шубку и дала ей на дорогу хлеб с маслом и пирожки.

Отправилась девушка в лес и пошла прямо к той маленькой избушке. Три маленьких человечка, как и в тот раз, выглянули из окошка, но она с ними не поздоровалась и, не глядючи на них и не сказав им ни слова, ввалилась в комнату, уселась у печки и начала жевать свой хлеб с маслом и пирожки.

– Дай и нам немножко, – воскликнули маленькие человечки.

Но она им ответила:

– Мне и самой-то не хватит, чего ради буду я ещё с другими делиться?

Когда девушка поела, они сказали:

– Вот тебе метла, вымети чисто перед чёрной дверью.

– Э, да метите вы сами! – ответила она. – Я вам не служанка. – А когда она поняла, что они дарить ей ничего не собираются, она ушла от них.

И стали говорить между собой маленькие лесовики: «Что бы это ей такое подарить за то, что она такая недобрая, и с таким злым, завистливым сердцем, и не хочет делать никому добра?».

Первый сказал:

– Я одарю её тем, что будет она с каждым днём всё уродливей.

Второй сказал:

– Я одарю её тем, что при каждом слове, что вымолвит она, будет у ней изо рта выскакивать жаба.

А третий сказал:

– А я награжу её тем, что она умрёт лютою смертью.

Стала девушка искать землянику, но не нашла ни одной ягодки и воротилась с досады домой. Только она открыла рот, чтобы рассказать матери, что случилось с нею в лесу, как стало выскакивать у ней изо рта при каждом слове по жабе, и все почувствовали к ней отвращение.

Стала мачеха ещё пуще прежнего злиться на свою падчерицу и придумывать, как бы ей досадить, а падчерица становилась с каждым днём всё красивей и красивей.

Наконец достала мачеха котёл, поставила его на огонь и стала кипятить в нём пряжу. Когда та проварилась, взвалила она пряжу на плечи бедной девушке, дала ей в руки топор и велела идти на речку вырубить в ней прорубь и хорошенько помыть пряжу.

Девушка послушалась, пошла и вырубила во льду прорубь. Но когда она колола лёд, подъехала пышная карета, и сидел в ней король. Карета остановилась, и король спросил:

– Дитя моё, ты кто такая и что ты тут делаешь?

– Я бедная девушка, мою пряжу.

Король её пожалел и, увидев, что она такая красивая, сказал:

– Хочешь, поедем вместе со мной?

– Ах, с большою охотой! – ответила она, обрадовавшись, что ей не придётся идти назад к мачехе и сестре.

И она села в карету и поехала вместе с королём. Прибыли они в замок и отпраздновали там пышную свадьбу, и было это ей в награду от маленьких лесных человечков.

Спустя год родила молодая королева сына; и когда мачеха услыхала о таком великом счастье, то пришла со своей дочерью в замок, будто желая её проведать. Но как раз на ту пору король куда-то отлучился и при ней не было никого; тогда схватила злая женщина королеву за голову, а дочка взяла её за ноги, они подняли её с постели и бросили через окошко в реку, протекавшую около самого замка. Потом мачеха положила в постель свою уродливую дочь и укрыла её с головой одеялом.

Воротился король, и захотелось ему поговорить с женой, но старуха закричала:

– Тише, тише, сейчас нельзя, она лежит в сильной испарине, нынче её надо оставить в покое.

Король, не подозревая ничего дурного, пришёл только на другое утро, и когда он заговорил с женой, то при каждом слове выскакивала у неё изо рта жаба, а прежде, бывало, падал червонец. Тогда король спросил, что это значит, и старуха объяснила, что это у неё, дескать, от сильной испарины и что это скоро пройдёт.

А в ночи увидал поварёнок, как приплыла по водосточной канаве какая-то утка и спросила:

Король, как ты поживаешь? Бодрствуешь иль почиваешь?

Но когда он ей ничего не ответил, утка спросила:

А как мои гости, сидят?

Ответил ей поварёнок:

Нет, они крепко спят.

Стала она тогда спрашивать:

А как родимый сыночек?

И ответил поварёнок:

Он спит себе в люльке всю ночку.

И обернулась тогда утка королевой и вошла в замок, покормила ребёнка, покачала его в колыбельке, укрыла его и опять уплыла по канаве. Так являлась она подряд две ночи, а на третью сказала поварёнку:

– Ступай и скажи королю, чтоб он взял свой меч и трижды взмахнул им надо мной на пороге.

Побежал поварёнок и рассказал о том королю. Явился король и трижды взмахнул мечом над привидением; и только взмахнул в третий раз, вдруг видит – стоит перед ним его жена, жива, здорова и невредима, как была прежде.

И был король в великой радости, но продержал королеву в потайной комнате до воскресенья, когда должны были крестить ребёнка. А когда его окрестили, король спросил у старухи:

– Как должно поступить с человеком, который стаскивает кого-нибудь с постели и бросает его в воду?

– Никак иначе, – ответила старуха, – как посадить такого злодея в бочку, утыканную гвоздями, и скатить её с горы в реку.

И сказал король:

– Ты сама себе вынесла приговор.

И он велел принести бочку, утыканную гвоздями, и посадить в неё старуху с дочкой. Забили бочку наглухо и спустили с горы, и покатилась она прямо в реку.

14. Три пряхи.

Жила-была девушка, ленивица да прясть не охотница; и что ей мать ни говорила, а заставить её работать никак не могла.

Вот, наконец, у матери терпенья не стало, разгневалась она и побила свою дочь, а та и разревелась вовсю. А как раз в это время проезжала мимо королева; услыхала она плач, велела остановить карету, вошла в дом и спрашивает у матери, за что та бьёт свою дочь так, что слышен крик даже на улице.

Стыдно было женщине рассказывать, что дочка у ней такая ленивая, и она сказала:

– Да вот никак не могу оторвать её от прялки, у неё всё охота прясть да прясть, а мне-то, по бедности, откуда достать столько льна?

И сказала королева:

– Нет для меня ничего приятней, как слышать, когда прядут, и нет ничего мне милее, когда жужжат веретёна. Отдайте мне дочь свою в замок, льна у меня достаточно, и пусть себе прядёт, сколько ей вздумается.

Мать была этому рада, и королева забрала девушку с собой. Вот прибыли они в замок, повела королева её наверх и показала три светёлки, а набиты они были сверху донизу самым отборным льном.

– Вот этот лён ты мне и перепряди, – сказала она. Коль управишься с этой работой, я выдам тебя замуж за старшего своего сына. Я не посмотрю на то, что ты девушка бедная, твоё усердие будет вместо приданого.

Испугалась девушка: ведь она не могла перепрясть столько льна, даже если бы сидела над пряжей каждый день с утра и до вечера целых триста лет.

Осталась она одна и стала плакать и просидела так, сложа руки, целых три дня. А на третий день пришла королева и, увидев, что девушка ничего не напряла, удивилась, но та ей объяснила, что не могла начать работать, тоскуя по материнскому дому. Королева этим объяснением удовлетворилась, но, уходя, сказала:

– Ну, завтра, смотри, за работу принимайся.

И осталась девушка опять одна, и, не зная, что ей начать, что и придумать, подошла в горе к окошку. Она увидела, что идут три женщины: и была у одной из них ступня широкая, а у другой такая толстая нижняя губа, что прямо вся к подбородку свисала, а у третьей был широкий большой палец.

Остановились они у окошка, посмотрели наверх и спросили девушку, чего ей не хватает. Она стала жаловаться на своё горе; и вот предложили они ей помочь и сказали:

– Если ты пригласишь нас на свадьбу и нас стыдиться не будешь, а станешь называть нас своими тётушками и к себе за стол посадишь, то мы весь лён тебе перепрядем, и сделаем это быстро.

– Я буду очень рада, – ответила она, – входите и принимайтесь скорей за работу.

Она впустила трёх диковинных женщин и освободила для них место в первой светёлке. Они сели и начали прясть. Одна тянула нитку и вертела колесо, другая её смачивала, а третья сучила и пальцем о стол постукивала, – и падал ворох пряжи наземь, и была пряжа самой тонкой работы. Девушка скрывала от королевы этих трёх прях, и когда та приходила, показывала ей целый ворох готовой пряжи, и похвалам королевы не было конца. Когда в первой комнате льна уже не хватило, они перешли во вторую, наконец – в третью, а вскоре и в этой льна больше не хватило.

Потом три женщины попрощались и напомнили девушке:

– Смотри же, не забудь, что нам обещала; и будет тебе счастье!

Девушка показала королеве пустые комнаты и большую груду пряжи, и та стала готовить ей свадьбу; и радовался жених, что женится на такой искусной и прилежной девушке, и всячески её расхваливал.

– Есть у меня три тётки, – сказала девушка, – они мне сделали много добра, и я не хотела бы позабыть о них в своём счастье, – так вот, дозвольте мне пригласить их на свадьбу и посадить рядом с собою за стол.

Королева и жених отвечали:

– Ну, конечно, мы разрешаем!

И вот, когда начался свадебный пир, вошли во дворец три женщины в странном одеянии, а невеста им и говорит:

– Добро пожаловать, милые тётушки!

– Ах, – говорит жених, – как ты можешь дружить с такими противными бабами? – И он подошёл к той, у которой была широкая ступня, и спрашивает:

– Отчего это у тебя такая широкая ступня?

– От работы на прялке, – ответила она, – от работы на прялке.

Потом подходит жених ко второй и спрашивает:

– Отчего это у тебя губа такая отвисшая?

– Оттого, что лён смачивала, – ответила она, – оттого, что лён смачивала!

Спросил он третью:

– Отчего у тебя палец такой широкий?

– Оттого, что нитки сучила, – ответила она, – оттого, что нитки сучила!

Испугался тогда королевич и говорит:

– С этой поры никогда моя милая невеста не должна к прялке и близко подходить.

Так избавилась она от ненавистной ей пряжи.

15. Гензель и Гретель.

Жил на опушке дремучего леса бедный дровосек со своей женой и двумя детьми; мальчика звали Гензель, а девочку – Гретель. Жил дровосек впроголодь; вот наступила однажды в той земле такая дороговизна, что не на что было ему купить даже хлеба на пропитание.

И вот, под вечер, лёжа в постели, стал он раздумывать, и всё одолевали его разные мысли и заботы; повздыхал он и говорит жене:

– Что же теперь будет с нами? Как нам прокормить бедных детей, нам-то ведь и самим есть нечего!

– А знаешь что, – отвечала жена, – давай-ка пораньше утром, только начнёт светать, заведём детей в лес, в самую глухую чащу; разведём им костёр, дадим каждому по куску хлеба, а сами уйдём на работу и оставим их одних. Дороги домой они не найдут, вот мы от них и избавимся.

– Нет, жена, – говорит дровосек, – этого я не сделаю; ведь сердце-то у меня не камень, я детей одних бросить в лесу не могу, там нападут на них дикие звери и их разорвут.

– Эх ты, простофиля! – говорит жена. – Ведь иначе мы все вчетвером с голоду пропадём, и останется только одно, – гробы сколачивать. – И она донимала его до тех пор, пока он с ней согласился.

– А всё-таки жалко мне моих бедных детей! – сказал дровосек.

Дети от голода не могли уснуть и слыхали всё, что говорила мачеха отцу. Залилась Гретель горькими слезами и говорит Гензелю:

– Видно, нам теперь пропадать придётся.

– Тише, Гретель, – сказал Гензель, – не горюй, я уж что-нибудь да придумаю.

И вот когда родители уснули, он встал, надел свою курточку, отворил дверь в сени и тихонько выбрался на улицу. На ту пору ярко светила луна, и белые камешки, лежавшие перед избушкой, блестели, словно груды серебряных монет.

Гензель нагнулся и набил ими полный карман. Потом вернулся он домой и говорит Гретель:

– Утешься, милая сестрица, спи себе теперь спокойно, господь нас не оставит. – И с этими словами он снова улёгся в постель.

Только стало светать, ещё и солнышко не всходило, а мачеха уже подошла и стала будить детей:

– Эй вы, лежебоки, пора подыматься, собирайтесь-ка с нами в лес за дровами!

Дала она каждому из них по кусочку хлеба и говорит:

– Вот это будет вам на обед; да смотрите, не съешьте его раньше времени, больше ничего не получите.

Гретель спрятала хлеб в свой передник, – ведь у Гензеля карман был полон камней. И они собрались идти вместе в лес. Прошли они немного, вдруг Гензель остановился, оглянулся назад, посмотрел на избушку, – так он всё время оглядывался назад и останавливался. А отец ему и говорит:

– Гензель, чего это ты всё оглядываешься да отстаёшь? Смотри не зевай, иди побыстрей.

– Ах, батюшка, – ответил ему Гензель, – я всё гляжу на свою белую кошечку, вон сидит она на крыше, будто хочет сказать мне «прощай».

А мачеха и говорит:

– Эх, дурень ты, это вовсе не твоя кошечка, это утреннее солнце блестит на трубе.

А Гензель вовсе и не на кошечку смотрел, а доставал из кармана и бросал на дорогу блестящие камешки.

Вот вошли они в самую чащу леса, а отец и говорит:

– Ну, дети, собирайте теперь хворост, а я разведу костёр, чтобы вы не озябли.

Гензель и Гретель собрали целую кучу хворосту. Разожгли костёр. Когда пламя хорошо разгорелось, мачеха говорит:

– Ну, детки, ложитесь теперь у костра да отдохните как следует, а мы пойдём в лес дрова рубить. Как кончим работу, вернёмся назад и возьмём вас домой.

Сели Гензель и Гретель у костра, и когда наступил полдень, каждый из них съел по кусочку хлеба. Они всё время слышали стук топора и думали, что их отец где-то поблизости. Но то был совсем не стук топора, а чурбана, который привязал дровосек к сухому дереву, и он, раскачиваясь под ветром, стучал о ствол.

Долго сидели они так у костра, от усталости стали у них глаза закрываться, и они крепко-крепко уснули. А когда проснулись, была уже глухая ночь. Заплакала Гретель и говорит:

– Как же нам теперь выбраться из лесу?

Стал Гензель её утешать.

– Погоди маленько, скоро взойдёт луна, и мы уж найдём дорогу.

Когда взошла луна, взял Гензель сестрицу за руку и пошёл от камешка к камешку, – а сверкали они, словно новые серебряные денежки, и указывали детям путь-дорогу. Они шли всю ночь напролёт и подошли на рассвете к отцовской избушке.

Они постучались, мачеха открыла им дверь; видит она, что это Гензель и Гретель, и говорит:

– Что же это вы, скверные дети, так долго спали в лесу? А мы уж думали, что вы назад вовсе не хотите возвращаться.

Обрадовался отец, увидя детей, – было у него на сердце тяжело, что бросил он их одних.

А вскоре опять наступили голод и нужда, и дети услыхали, как мачеха ночью, лёжа в постели, говорила отцу:

– У нас опять всё уже съедено, осталось только полкраюхи хлеба, видно, нам скоро конец придёт. Надо бы нам от детей избавиться: давай заведём их в лес подальше, чтоб не найти им дороги назад, – другого выхода у нас нету.

Тяжко стало на сердце у дровосека, и он подумал: «Уж лучше бы мне последним куском с детьми поделиться». Но жена и слышать о том не хотела, стала его бранить и попрекать. И вот – плохое начало не к доброму концу, – уступил он раз, пришлось ему и теперь согласиться.

Дети ещё не спали и слышали весь разговор. И только родители уснули, поднялся Гензель опять и хотел было выйти из дому, чтобы собрать камешки, как и в прошлый раз, но мачеха заперла дверь, и Гензель выбраться из хижины не смог. Он стал утешать свою сестрицу и говорит:

– Не плачь, Гретель, спи спокойно, уж бог нам как-нибудь да поможет.

Ранним утром пришла мачеха и подняла детей с постели. Дала им кусок хлеба, он был ещё меньше, чем в первый раз. По дороге в лес Гензель крошил хлеб в кармане, всё останавливался и бросал хлебные крошки на дорогу.

– Что это ты, Гензель, всё останавливаешься да оглядываешься, – сказал отец, – ступай своей дорогой.

– Да это я смотрю на своего голубка, вон сидит он на крыше дома, будто со мной прощается, – ответил Гензель.

– Дурень ты, – сказала мачеха, – это вовсе не голубь твой, это утреннее солнце блестит на верхушке трубы.

А Гензель всё бросал и бросал по дороге хлебные крошки. Вот завела мачеха детей ещё глубже в лес, где они ни разу ещё не бывали. Развели опять большой костёр, и говорит мачеха:

– Детки, садитесь вот тут, а устанете, так поспите маленько; а мы пойдём в лес дрова рубить, а к вечеру, как кончим работу, вернёмся сюда и возьмём вас домой.

Когда наступил полдень, поделилась Гретель своим куском хлеба с Гензелем, – ведь он весь свой хлеб раскрошил по дороге. Потом они уснули. Но вот уж и вечер прошёл, и никто за бедными детьми не приходил. Проснулись они тёмной ночью, и стал Гензель утешать сестрицу:

– Погоди, Гретель, вот скоро луна взойдёт, и станут видны хлебные крошки, что я разбросал по дороге, они укажут нам дорогу домой.

Вот взошла луна, и дети отправились в путь-дорогу, но хлебных крошек не нашли, – тысячи птиц, что летают в лесу и в поле, все их поклевали. Тогда Гензель и говорит Гретель:

– Мы уж как-нибудь да найдём дорогу.

Но они её не нашли. Пришлось им идти целую ночь и весь день, с утра и до самого вечера, но выбраться из лесу они не могли. Дети сильно проголодались, ведь они ничего не ели, кроме ягод, которые собирали по пути. Они так устали, что еле-еле передвигали ноги, и вот прилегли они под деревом и уснули.

Наступило уже третье утро с той поры, как покинули они отцовскую избушку. Пошли они дальше. Идут и идут, а лес всё глубже и темней, и если бы вскоре не подоспела помощь, они выбились бы из сил.

Вот наступил полдень, и они заметили на ветке красивую белоснежную птичку. Она пела так хорошо, что они остановились и заслушались её пеньем. Но вдруг птичка умолкла и, взмахнув крыльями, полетела перед ними, а они пошли за ней следом, и шли, пока, наконец, не добрались до избушки, где птичка уселась на крыше. Подошли они ближе, видят – сделана избушка из хлеба, крыша на ней из пряников, а окошки все из прозрачного леденца.

– Вот мы за неё и примемся, – сказал Гензель, – и то-то будет у нас славное угощенье! Я отъем кусок крыши, а ты, Гретель, возьмись за окошко, – оно, должно быть, очень сладкое.

Взобрался Гензель на избушку и отломил кусочек крыши, чтоб попробовать, какая она на вкус, а Гретель подошла к окошку и начала его грызть.

Вдруг послышался изнутри чей-то тоненький голосок:

Хруп да хрум всё под окном, Кто грызёт и гложет дом?

Дети ответили:

Это гость чудесный, Ветер поднебесный!

И, не обращая внимания, они продолжали объедать домик.

Гензель, которому очень понравилась крыша, оторвал от неё большой кусок и сбросил вниз, а Гретель выломала целое круглое стекло из леденца и, усевшись около избушки, стала им лакомиться.

Вдруг открывается дверь, и выходит оттуда, опираясь на костыль, старая-престарая бабка. Гензель и Гретель так её испугались, что выронили из рук лакомство. Покачала старуха головой и говорит:

– Э, милые детки, кто это вас сюда привёл? Ну, милости просим, входите в избушку, худо вам тут не будет.

Она взяла их обоих за руки и ввела в свою избушку. Принесла им вкусной еды – молока с оладьями, посыпанными сахаром, яблок и орехов. Потом она постелила две красивые постельки и накрыла их белыми одеялами. Улеглись Гензель и Гретель и подумали, что попали, должно быть, в рай.

Но старуха только притворилась такою доброй, а была она на самом деле злой ведьмой, что подстерегает детей, и избушку из хлеба построила для приманки. Если кто попадал к ней в руки, она того убивала, потом варила и съедала, и было это для неё праздником. У ведьм всегда бывают красные глаза, и видят они вдаль плохо, но зато у них нюх, как у зверей, и они чуют близость человека.

Когда Гензель и Гретель подходили к её избушке, она злобно захохотала и сказала с усмешкой:

– Вот они и попались! Ну, уж теперь им от меня не уйти!

Рано поутру, когда дети ещё спали, она встала, посмотрела, как они спят спокойно да какие у них пухлые и румяные щёчки, и пробормотала про себя: «То-то приготовлю я себе лакомое блюдо».

Она схватила Гензеля своею костлявой рукой, унесла его в хлев и заперла там за решётчатой дверью – пусть кричит себе сколько вздумается, ничего ему не поможет. Потом пошла она к Гретель, растолкала её, разбудила и говорит:

– Вставай, лентяйка, да притащи мне воды, свари своему брату что-нибудь вкусное, – вон сидит он в хлеву, пускай хорошенько откармливается. А когда разжиреет, я его съем.

Залилась Гретель горькими слезами, но – что делать? – пришлось ей исполнить приказание злой ведьмы.

И вот были приготовлены для Гензеля самые вкусные блюда, а Гретель достались одни лишь объедки.

Каждое утро пробиралась старуха к маленькому хлеву и говорила:

– Гензель, протяни-ка мне свои пальцы, я хочу посмотреть, достаточно ли ты разжирел.

Но Гензель протягивал ей косточку, и старуха, у которой были слабые глаза, не могла разглядеть, что это такое, и думала, что то пальцы Гензеля, и удивлялась, отчего это он всё не жиреет.

Так прошло четыре недели, но Гензель всё ещё оставался худым, – тут старуха потеряла всякое терпенье и ждать больше не захотела.

– Эй, Гретель, – крикнула она девочке, – пошевеливайся живей, принеси-ка воды: всё равно – жирен ли Гензель, или тощ, а уж завтра утром я его заколю и сварю.

Ох, как горевала бедная сестрица, когда пришлось ей таскать воду, как текли у ней слёзы ручьями по щекам!

– Господи, да помоги же ты нам! – воскликнула она. – Лучше бы нас растерзали дикие звери в лесу, тогда хотя бы погибли мы вместе.

– Ну, нечего хныкать! – крикнула старуха. – Теперь тебе ничего не поможет.

Рано поутру Гретель должна была встать, выйти во двор, повесить котёл с водой и развести огонь.

– Сначала мы испечём хлеб, – сказала старуха, – я уже истопила печь и замесила опару. – Она толкнула бедную Гретель к самой печи, откуда так и полыхало большое пламя.

– Ну, полезай в печь, – сказала ведьма, – да погляди, хорошо ли она натоплена, не пора ли хлебы сажать?

Только полезла было Гретель в печь, а старуха в это время хотела закрыть её заслонкой, чтобы Гретель зажарить, а потом и съесть. Но Гретель догадалась, что затевает старуха, и говорит:

– Да я не знаю, как это сделать, как мне туда пролезть-то?

– Вот глупая гусыня, – сказала старуха, – смотри, какое большое устье, я и то могла бы туда залезть, – и она взобралась на шесток и просунула голову в печь.

Тут Гретель как толкнёт ведьму, да так, что та очутилась прямо в самой печи. Потом Гретель прикрыла печь железной заслонкой и заперла на задвижку. У-ух, как страшно завыла ведьма! А Гретель убежала; и сгорела проклятая ведьма в страшных мученьях.

Бросилась Гретель поскорей к Гензелю, открыла хлев и крикнула:

– Гензель, мы спасены: старая ведьма погибла!

Выскочил Гензель из хлева, словно птица из клетки, когда откроют ей дверку. Как обрадовались они, как кинулись друг другу на шею, как прыгали они от радости, как крепко они целовались! И так как теперь им нечего уже было бояться, то вошли они в ведьмину избушку, а стояли там всюду по углам ларцы с жемчугами и драгоценными каменьями.

– Эти, пожалуй, будут получше наших камешков, – сказал Гензель и набил ими полные карманы. А Гретель говорит:

– Мне тоже хочется что-нибудь принести домой, – и насыпала их полный передник.

– Ну, а теперь бежим поскорей отсюда, – сказал Гензель, – ведь нам надо ещё выбраться из ведьминого леса.

Вот прошли они так часа два и набрели, наконец, на большое озеро.

– Не перебраться нам через него, – говорит Гензель, – нигде не видать ни тропинки, ни моста.

– Да и лодочки не видно, – ответила Гретель, – а вон плывёт белая уточка; если я её попрошу, она поможет нам переправиться на другой берег.

И кликнула Гретель:

Утя, моя уточка, Подплыви к нам чуточку, Нет дорожки, ни моста, Переправь нас, не оставь!

Подплыла уточка, сел на неё Гензель и позвал сестрицу, чтоб и она села вместе с ним.

– Нет, – ответила Гретель, – уточке будет слишком тяжело; пускай перевезёт она сначала тебя, а потом и меня.

Так добрая уточка и сделала, и когда они счастливо переправились на другой берег и пошли дальше, то стал лес им всё знакомей и знакомей, и они заметили, наконец, издали отцовский дом. Тут на радостях они пустились бежать, вскочили в комнату и бросились отцу на шею.

С той поры как отец бросил детей в лесу, не было у него ни минуты радости, а жена его померла. Раскрыла Гретель передник, и рассыпались по комнате жемчуга и драгоценные камни, а Гензель доставал их из кармана целыми пригоршнями.

И настал конец их нужде и горю, и зажили они счастливо все вместе.

Тут и сказке конец идёт, А вон мышка бежит вперёд; Кто поймает её, тот Сошьёт себе шапку меховую, Да большую-пребольшую.

16. Три змеиных листочка.

Жил когда-то на свете бедняк, и нечем было ему больше кормить своего единственного сына. Раз сын ему и говорит:

– Милый батюшка, вам так трудно живётся, и я, видно, вам в тягость; уж лучше я сам уйду от вас и как-нибудь себе на хлеб заработаю.

Благословил его отец и простился с ним в великой печали. А в то время король одного могущественного государства вёл войну; и вот юноша поступил к нему на службу и отправился вместе с ним воевать. Подошли они близко к врагу, и начался бой; была большая опасность, сыпались на них градом пули, и падали со всех сторон его товарищи, сражённые насмерть; и когда убили военачальника, то оставшиеся в живых порешили спастись бегством, но юноша ринулся вперёд, обратился к ним со словами мужества и крикнул:

– Мы не допустим, чтоб родина наша погибла! – За ним бросились остальные, он повёл их в наступление и разбил врага.

Услыхал король, что ему одному он обязан победой, и возвысил его тогда над другими, подарил ему большие богатства и сделал его первым советником в своём королевстве.

Была у короля дочь – писаная красавица, но с очень большими причудами. Она дала обет выйти замуж только за того, кто пообещает ей, в случае её смерти, похоронить себя заживо вместе с ней.

– Если он меня любит от чистого сердца, – говорила она, – то зачем ему жить после моей смерти?

Она собиралась сделать то же самое, если бы её муж умер раньше неё, – она решила сойти вместе с ним в могилу. Этот странный обет отпугивал до этого времени всех женихов, но юноша был так увлечён её красотой, что не только не обратил на это внимания, но стал просить у её отца выдать дочь за него замуж.

– А знаешь ли ты, – сказал король, – какое при этом ты должен дать обещанье?

– Если она умрёт раньше меня, я должен сойти с ней вместе в могилу, – ответил он, – но любовь моя так велика, что об этой опасности я вовсе не думаю.

Тогда король согласился, и свадьба была отпразднована с большой пышностью.

Жили они некоторое время в счастии и довольстве, но вот однажды случилось, что молодая королева заболела тяжёлой болезнью, и ни один лекарь не мог ей помочь. И когда она лежала уже мёртвая, вспомнил молодой король, что пообещал он, и стало ему страшно ложиться заживо в могилу, но иного выхода не было: король велел выставить у всех ворот стражу, и спастись от судьбы не было возможности.

Когда наступил день и тело её вынесли в королевскую усыпальницу, привели и его туда, закрыли на засов ворота и заперли их на замок.

Рядом с гробом стоял стол, а на нём четыре свечи, четыре хлеба и четыре бутылки вина. Но вот стали припасы эти кончаться, и молодой король должен был умереть медленной смертью. Исполненный горя и печали, он сидел там и каждый день съедал по маленькому кусочку хлеба, выпивал только один глоток вина и видел, что смерть подходит всё ближе и ближе.

Он сидел и смотрел пристально в угол, вдруг видит – выползает оттуда змея и приближается к покойнице. Он подумал, что змея явилась, чтобы грызть труп, выхватил свой меч и сказал:

– Доколе я жив, ты не посмеешь к ней прикоснуться! – и разрубил змею натрое.

Вскоре выползла из угла вторая змея, но, увидев, что первая лежит убитая и порубленная на куски, она уползла, однако вскоре вернулась назад, держа в пасти три зелёных листочка. Потом взяла она три разрубленных куска той змеи, сложила их вместе и на каждую рану положила по листочку. И вмиг куски срослись, змея задвигалась, ожила снова, и они обе уползли прочь, а листочки остались лежать на земле.

И несчастливцу, который всё это видел, пришла в голову мысль: не сможет ли волшебная сила листьев, которая оживила змею, помочь и человеку. Он поднял листья, приложил один из них к устам покойной, а два других – на глаза. И только он это сделал, как задвигалась у ней кровь в жилах, прилила к бледному лицу, и оно снова порозовело. Потом вздохнула она, открыла глаза и спросила:

– Ах, господи, где это я?

– Ты со мной, моя милая жена, – ответил молодой король и рассказал ей, как всё произошло и как он вернул её снова к жизни. Он подал ей немного вина и хлеба, и вернулись к ней силы, она поднялась, они подошли к дверям, постучали и стали кричать так громко, что услыхала стража и доложила о том королю.

Король спустился сам в усыпальницу, открыл в неё вход и увидел их обоих бодрыми и здоровыми, и радовался вместе с ними, что все горести миновали. А три змеиных листка молодой король взял с собой, дал их слуге и сказал:

– Береги мне их крепко и всегда носи при себе. Кто знает, из какой беды они ещё смогут нас выручить.

Но с королевой, после того как её снова вернули к жизни, произошла перемена: казалось, что вся любовь к мужу у ней из сердца исчезла. Когда он задумал отправиться за море в странствие, к своему старику отцу, и взошёл на корабль вместе с женой, она позабыла про его великую любовь и верность, которые он ей доказал, спасая её от смерти, и ею овладела недобрая страсть к корабельщику.

Когда однажды молодой король лёг и уснул, она подозвала к себе корабельщика, схватила спящего за голову и велела корабельщику взять его за ноги, и они сбросили его в море. Когда они совершили злодейство, королева сказала корабельщику:

– А теперь давай вернёмся домой и скажем, что он по дороге скончался. А я уж так тебя расхвалю и так опишу перед своим отцом, что он нас обручит и назначит тебя наследником своей короны.

Но верный слуга всё это видел; он незаметно отвязал от корабля лодку, сел в неё и поплыл спасать своего господина, а предатели отправились дальше. Верный слуга вытащил мёртвого из воды, достал три змеиных листка, что были всегда при нём, положил их ему на глаза и рот и вернул его снова к жизни.

День и ночь они оба гребли изо всех сил, и лодка их мчалась так быстро, что они прибыли к старому королю раньше большого корабля. Король удивился, увидев, что они прибыли одни, и спросил, что с ними случилось. Узнав о злодействе своей дочери, он сказал:

– Я не могу поверить, чтоб она поступила так мерзко, но правда скоро выяснится, – и он велел им обоим отправиться в потайную комнату и находиться там от всех втайне.

Вскоре прибыл большой корабль, и злая королева явилась к своему отцу с опечаленным видом. Спросил её король:

– Ты почему вернулась назад одна? А где же твой муж?

– Ах, милый отец, – ответила она, – я вернулась домой в великой печали: мой муж в пути неожиданно заболел и умер, и если бы мне не помог добрый корабельщик, то мне бы пришлось плохо; он присутствовал при его смерти и может вам всё рассказать.

И сказал король:

– Я воскрешу мертвеца, – и он открыл потайную комнату и велел молодому королю и верному слуге выйти оттуда.

При виде мужа королеву точно громом поразило, она упала на колени и стала просить о пощаде. Но король сказал:

– Тут пощады быть не может; он готов был умереть вместе с тобой и вернул тебе жизнь, а ты погубила его сонного и должна за это понести заслуженное тобой наказание.

И вот посадили её вместе с её сообщником в дырявый челнок и пустили в море, где они и утонули в волнах.

17. Белая змея.

Давно тому назад жил на свете король, и был он славен по всей земле своей мудростью. Всё было ему известно, будто кто по воздуху подавал ему вести о самых сокровенных вещах. Но был у него странный обычай: каждый полдень, когда всё со стола убирали и никого постороннего не оставалось, приносил ему надёжный слуга ещё одно блюдо. Но было оно прикрыто, и даже слуга, и тот не знал, что находится на этом блюде; и не знал об этом ни один человек, ибо король открывал блюдо и приступал к еде только тогда, когда оставался совершенно один.

Так продолжалось долгое время, но вот однажды одолело слугу любопытство, он не мог с собой совладать и отнёс блюдо в свою комнату. Он прикрыл как следует двери, поднял с блюда крышку, видит – лежит там белая змея. Глянул он на неё и не мог удержаться, чтоб её не попробовать; он отрезал кусок и положил его в рот. И только он прикоснулся к нему языком, как тотчас услышал у окна странный шёпот нежных голосов. Он подошёл ближе, прислушался – видит, что это беседуют между собой воробьи и рассказывают друг другу всякую всячину, виденную ими на поле и в лесу: вкус змеиного мяса дал ему возможность понимать птичий язык.

И вот случилось, что как раз в этот день у королевы пропало её самое красивое кольцо, и подозрение пало на этого ближайшего слугу, который имел всюду доступ. Король кликнул слугу и начал ему грозить, всячески его ругая, что ежели он к утру не назовёт виновника, то будет признан вором и отдан под суд. Но ничего не помогло, слуга настаивал на своей невиновности, и его отпустили с тем же решением. В страхе и беспокойстве вышел он во двор и стал раздумывать, как ему из беды выбраться. А сидели у ручья мирно рядышком утки и отдыхали; они чистили и приглаживали себя клювами и вели между собой беседу. Слуга остановился и стал прислушиваться. А рассказывали утки друг другу, где они нынче утром бывали, где плавали, какой нашли корм; и вот говорит одна из них с досадой:

– У меня такая тяжесть в желудке, я второпях проглотила кольцо, что лежало под окном королевы.

Схватил слуга утку тотчас за шею, принёс её на кухню и говорит повару:

– Зарежь мне эту утку, видишь – какая она жирная.

– Да, – сказал повар, взвешивая её на руке, – она, что и говорить, хорошо откормилась, постаралась, видно, и давненько дожидается, чтоб её зажарили.

Он отрубил ей голову и стал её потрошить, и вот нашлось у неё в желудке кольцо королевы. И мог теперь слуга легко доказать королю свою невиновность; а так как королю хотелось загладить свою несправедливость, то он позволил ему что-нибудь у него попросить и обещал самую почётную должность при дворе, какую он только пожелает.

Но слуга от всего отказался и попросил только коня и денег на дорогу, – хотелось ему свет повидать и некоторое время постранствовать. Его просьба была исполнена, и он отправился в путь-дорогу.

Однажды, проезжая мимо озера, увидал он трёх рыб, которые застряли в камыше и старались выбраться к воде. Хотя и говорят, что рыбы будто немые, но слуга услыхал их жалобу, что вот приходится им теперь погибать такой жалкою смертью. А было у него сердце жалостливое, – он встал с коня и бросил трёх пленниц обратно в озеро. Начали они на радостях трепыхаться, высунули из воды головы и молвили ему:

– Мы этого тебе не забудем и отблагодарим тебя за то, что ты спас нам жизнь.

Поехал он дальше; и вскоре ему почудилось, будто у самых его ног на песке слышится чей-то голос. Он стал прислушиваться и услыхал, как царь муравьиный жаловался:

– Хотя бы оставили нас люди в покое, а заодно и неуклюжие животные!

И он свернул на обочину; и тогда сказал ему царь муравьиный:

– Мы этого тебе не забудем и отблагодарим тебя за это.

Дальше привела дорога его в лес, и увидел он там ворона и ворону, они стояли у гнезда и выбрасывали оттуда своих птенцов.

– Прочь отсюда, шалопаи вы этакие! – кричали они. – Вас теперь не накормишь, вы уже достаточно выросли и можете сами себя прокормить.

Бедные воронята лежали на земле и, пытаясь подняться, размахивали крыльями и кричали:

– Ведь мы беспомощные птенчики, вы должны нас кормить, мы летать ещё не умеем! Теперь нам одно остаётся – помереть с голоду.

Слез тогда добрый парень с коня, убил его шпагой и оставил на прокорм молодым воронятам. Они подскочили, наелись досыта и закричали:

– Мы этого тебе никогда не забудем и поможем тебе в беде!

Пришлось теперь парню идти пешком; прошёл он немало долгих путей и дорог, пока попал, наконец, в столицу. И были там на улицах большой шум и суета, и явился всадник и объявил во всеуслышанье:

– Королевна ищет себе мужа, и кто хочет за неё посвататься, тот должен сперва выполнить трудную задачу; а кто не сможет с ней удачно справиться, тот жизнью поплатится.

Много людей пыталось уже выполнить это, но только напрасно жизнью своей поплатились. Но когда парень увидел королевну, он был так ослеплён её несказанной красотой, что забыл про всякую опасность, пришёл к королю и объявил себя её женихом.

Его привели тотчас на морской берег, и был брошен в море на глазах у него перстень, и король велел ему достать этот перстень со дна моря и прибавил:

– А если ты вернёшься назад без него, то будут тебя сбрасывать всё время в воду, пока ты не утонешь в волнах.

Все пожалели красивого парня и покинули его одного у моря. Стоял он на берегу и раздумывал, что ему теперь делать. Вдруг видит – подплывают к нему три рыбы, то были те самые, которым он спас жизнь. И держала средняя во рту раковину, она положила её на берег к ногам юноши. Он поднял раковину, открыл её, и лежал там золотой перстень. Радостный, принёс он его королю и ждал, что тот даст ему обещанную награду. Но когда надменная королевна услыхала, что он простой слуга, отказала ему и потребовала, чтобы выполнил он сначала вторую задачу. Она сошла в сад и рассыпала там на траве десять больших мешков проса.

– К утру, прежде чем подымется солнце, ты должен мне всё это просо выбрать, – сказала она, – да так, чтоб ни одно зёрнышко не пропало.

Сел парень в саду и стал раздумывать, как выполнить ему такую задачу, но ничего придумать не мог и сидел пригорюнившись и ждал, что с наступлением утра его поведут на казнь. Но вот засияли в саду первые лучи солнца, и он увидел, что все десять мешков полны проса, и стоят все в ряд, и не пропало при этом ни одного зёрнышка. Явился ночью царь муравьиный со своими тысячами муравьёв, и благодарные насекомые с великим усердием выбрали просо и сложили его в мешки.

Вот сошла сама королевна в сад и увидала, к своему удивлению, что парень выполнил то, что было ему поручено. Но она не могла осилить своей гордыни и сказала:

– Хотя он и выполнил обе задачи, но не стать ему моим мужем прежде, чем не принесёт он мне яблока с дерева жизни.

Парень не знал, где растёт дерево жизни; но он собрался в путь-дорогу и решил искать его до тех пор, пока ноги будут идти, но у него не было никакой надежды его отыскать. Вот обошёл он уже три королевства и зашёл под вечер в лес. Сел под деревом, и захотелось ему спать, – но он услыхал в ветвях шелест, и упало ему в руку золотое яблоко. А тут слетели к нему вниз три ворона, уселись к нему на колени и сказали:

– Мы три молодых воронёнка, которых ты спас от голодной смерти. Мы теперь выросли и, когда услыхали, что ты ищешь золотое яблоко, прилетели из-за моря, долетели до самого края земли, где растёт дерево жизни, и принесли тебе это яблоко.

Сильно обрадовался парень, и пустился в обратный путь, и принёс прекрасной королевне золотое яблоко; и уж теперь отговариваться ей было невозможно: они поделили яблоко жизни и съели его вдвоём; и исполнилось её сердце к нему любовью, и дожили они в безмятежном счастье до самой глубокой старости.

18. Соломинка, уголёк и боб.

Жила-была в деревне бедная старуха. Собрала она раз миску бобов и хотела было их сварить. Она затопила печь и, чтоб огонь скорей разгорелся, подбросила пучок соломы. Стала пересыпать бобы в горшок, и вдруг один из них невзначай выскользнул и улёгся на полу рядом с соломинкой, а вскоре выскочил к ним из печи и горящий уголёк. Вот соломинка и говорит: – Откуда вы к нам, милые друзья?

Уголёк отвечает:

– Да вот посчастливилось мне из огня выскочить, а не то бы верная гибель была мне – я сгорел бы и обратился в пепел.

А боб ему говорит:

– Я тоже ловко спас свою шкуру, а то положила бы меня старуха в горшок и сварила бы из меня, как из моих товарищей, без всякого сожаления похлёбку.

– А мне-то разве лучше пришлось бы? – сказала соломинка. – Всех моих сестриц старуха в огонь и в дым обратила; вон – шестьдесят сразу схватила да и погубила. Я ещё счастливо выскользнула у неё из рук.

– Что ж нам теперь делать? – спрашивает уголёк.

– Я думаю, – ответил боб, – раз мы так счастливо спаслись от смерти, так давайте жить, как добрые друзья-товарищи, вместе; а чтоб с нами не приключилось опять какой беды, давайте уйдём отсюда и поселимся в иной, чужедальней стране.

Это всем понравилось, и они отправились вместе в путь-дорогу.

Долго ли, коротко ли, подошли они, наконец, к маленькому ручейку, и не было там ни мостика, ни жердинки, и они не знали, как им перебраться на другую сторону. Но соломинка скоро нашла выход и говорит:

– Знаете что, лягу-ка я поперёк ручья, а вы переправитесь по мне, как по мостику.

Так она и сделала – протянулась с берега на берег. А уголёк тот был нрава пылкого и смело затопал по вновь построенному мосту.

Дошёл он уже до середины, вдруг слышит под собой шум воды, – тут испугался он, остановился на месте и не решился идти дальше. А соломинка вдруг загорелась, переломилась надвое и упала в ручей. Уголёк упал за ней следом и, как попал в воду, зашипел и умер.

А боб, тот был поосторожней: он остался на берегу и, увидев, что случилось, засмеялся и никак не мог остановиться, и смеялся так сильно, что в конце концов лопнул.

Тут бы ему и конец настал, но, к счастью, подвернулся странствующий портной, отдыхавший у ручья. Сердце было у него жалостливое, он достал иглу и нитки и сшил лопнувший боб. Поблагодарил его боб от всей души, но только нитки-то у портного были чёрные.

Вот с той поры у всех бобов и виден посредине чёрный шов.

19. Сказка о рыбаке и его жене.

Жил-был когда-то рыбак со своею женой. Жили они вместе в бедной избушке, у самого моря. Рыбак выходил каждый день к берегу моря и ловил рыбу, – так он и жил, что всё рыбу ловил.

Вот сидел он однажды с удочкой и всё глядел на зеркальную воду; сидел он и сидел. Вдруг опустилась удочка на дно, глубоко-глубоко; стал он её вытаскивать и вытащил большую камбалу-рыбу. И говорит ему камбала-рыба:

– Послушай, рыбак, прошу я тебя, отпусти меня в море! Не рыба я камбала, а очарованный принц. Ну, что тебе будет пользы в том, что ты меня съешь? Не по вкусу придусь я тебе. Отпусти меня в море, чтоб снова мне плавать.

– Ну, – говорит рыбак, – чего меня уговаривать? Камбалу, что умеет говорить человечьим голосом, я и так отпущу на свободу.

И он отпустил её опять в чистое море. Опустилась она на дно и оставила за собой длинную струйку крови. Подивился рыбак и вернулся к жене в свою бедную избушку.

– Что ж ты, – говорит ему жена, – нынче ничего не поймал?

– Нет, – говорит рыбак, – поймал я камбалу-рыбу, а она сказала, что она – очарованный принц, вот и отпустил я её назад, пускай себе плавает в море.

– И ты у неё ничего и не выпросил? – спросила жена.

– Нет, – ответил рыбак, – чего же мне было желать?

– Эх, – сказала жена, – ведь плохо-то нам живётся в бедной избушке, скверно в ней пахнет, смотри, какая она грязная, выпросил бы ты избу получше. Ступай да покличь назад камбалу-рыбу, скажи ей, что хотим мы избу получше. Она уж наверное выполнит просьбу.

– Ох, – сказал рыбак, – неужто мне снова туда идти?

– Да ведь ты же её поймал и выпустил в море, она уж наверное всё сделает. Ступай, счастливой тебе дороги!

Не хотелось идти рыбаку, но он не посмел перечить жене и пошёл к морю.

Пришёл на берег. Позеленело море, потемнело, не сверкает, как прежде. Подошёл он к морю и говорит:

Человечек Тимпе-Те, Рыба-камбала в воде, Ильзебилль, моя жена, Против воли шлёт меня.

Приплыла камбала-рыба и спрашивает:

– Ну, чего ей надобно?

– Эх, – ответил рыбак, – ведь я-то тебя поймал, а жена мне говорит, будто я должен что-нибудь у тебя выпросить. Не хочет она больше жить в своей бедной избушке, хочет жить в хорошей избе.

– Ну, ступай, – говорит ему камбала-рыба, – всё тебе будет.

Воротился рыбак домой. Видит – на месте бедной избушки стоит хорошая новая изба, и сидит жена его перед дверью на скамейке. Взяла его жена за руку и говорит:

– Ну, входи, погляди-ка, теперь-то ведь куда лучше.

Вошёл он в избу, а в избе чистые сени и нарядная комната, и стоят в ней новые постели, а дальше чулан и столовая; и всюду полки, а на них самая лучшая утварь, и оловянная и медная – всё, что надо. А позади избы маленький дворик, и ходят там куры и утки; а дальше небольшой садик и огород с разной зеленью и овощами.

– Видишь, – говорит жена, – разве это не хорошо?

– Да, – ответил рыбак, – заживём мы теперь припеваючи, будем довольны и сыты.

– Ну, это ещё посмотрим, как оно будет, – говорит жена. Поужинали они и легли спать.

Вот прошла так неделя, другая, и говорит жена:

– Послушай, муженёк, а изба-то ведь тесная, двор и огород совсем маленькие; камбала-рыба могла бы подарить нам дом и побольше. Хочу жить в большом каменном замке. Ступай к камбале-рыбе, пусть подарит нам замок.

– Ах, жена, – ответил рыбак, – нам-то ведь и в этой избе хорошо, зачем нам жить в замке?

– Да что ты понимаешь! – говорит ему жена. – Ступай-ка опять к камбале-рыбе, она всё может нам сделать.

– Нет, жена, – говорит рыбак, – камбала-рыба подарила нам недавно избу, не хочу я идти к ней опять, а не то она разгневается.

– Да ступай, – говорит жена, – она всё может выполнить, и сделает это охотно. Ступай!

Тяжело было на сердце у рыбака, не хотелось ему идти; молвил он про себя: «Негоже так делать», но всё же пошёл.

Пришёл он к морю. Помутилось море, потемнело, совсем стало тёмным; иссиня-серым, и совсем не такое, как прежде – зелёное и светлое; но было оно ещё тихое-тихое.

Подошёл он к морю и говорит:

Человечек Тимпе-Те, Рыба-камбала в воде, Ильзебилль, моя жена, Против воли шлёт меня.

– Ну, чего она хочет? – говорит камбала-рыба.

– Эх, – ответил в смущении рыбак, – хочет она жить в большом каменном замке.

– Ну, ступай домой, вон стоит она у дверей, – молвила камбала-рыба.

Пошёл рыбак и подумал: «Пойду я теперь домой», – и домой воротился. Видит – стоит перед ним большой каменный дворец, и стоит его жена на крыльце и собирается войти во дворец. Она взяла его за руку и говорит:

– Ну, войдём вместе со мной.

Вошли они, видят – всюду в замке мраморные полы; и стоит множество всяких слуг, отворяют они перед ними высокие двери; а стены все так и блестят, красивые на них обои, а в комнатах стулья и столы все сплошь из золота, и висят на потолке хрустальные люстры; и все залы и покои коврами устланы; и лучшие яства и вина драгоценные стоят на столах, – чуть не ломятся под ними столы. А позади замка просторный конюшенный двор и коровник, и возки и повозки самые лучшие, да, кроме того, большой прекрасный сад с великолепными цветами и чудными плодовыми деревьями, и парк – длиной будет этак с полмили, – а в нём олени, лани и зайцы и всё, что только душа пожелает.

– Ну, что, – говорит жена, – разве это не прекрасно?

– О, да, – ответил рыбак, – пускай оно так и останется; давай заживём теперь в прекрасном замке и будем этим довольны.

– Ну, это мы ещё подумаем, – говорит жена, – потолкуем после.

С тем и пошли они спать.

На другое утро, только стало светать, проснулась жена первая и увидела, лёжа в постели, какой красивый вид за окном. Рыбак ещё спал; толкнула жена его локтем в бок и говорит:

– Вставай, муженёк, погляди-ка в окошко. А не стать ли нам королями над всей этой страной? Ступай-ка ты к камбале-рыбе, скажи – хотим мы быть королями.

– Ох, жена, – ответил рыбак, – и зачем нам быть королями? Не хочу я быть королём!

– Ну, – говорит ему жена, – ты не хочешь быть королём, а я вот хочу. Ступай-ка ты к камбале-рыбе, скажи ей, что хочу я стать королевой.

– Эх, жена, жена, – молвил рыбак, – зачем быть тебе королевой! Не посмею просить я её об этом.

– Почему? – говорит жена. – Мигом ступай к морю, я должна быть королевой.

Пошёл рыбак в смущенье, что хочет жена его стать королевой. «Ой, негоже, негоже так делать», – подумал рыбак.

Не хотелось ему идти, – пошёл-таки к морю.

Приходит он к морю, а море всё чёрное стало, волнуется, и ходят по нём волны большие и мутные-мутные. Подошёл он к берегу и говорит:

Человечек Тимпе-Те, Рыба-камбала в воде, Ильзебилль, моя жена, Против воли шлёт меня.

– Ну, чего она ещё захотела? – спрашивает камбала-рыба.

– Ах, – говорит рыбак, – она хочет стать королевой.

– Ступай домой, будет ей всё, – сказала камбала-рыба.

Воротился рыбак домой; подходит ко дворцу, видит – стал замок куда побольше, и башня на нём больше, да так красиво украшена; и стоят у ворот часовые и много солдат – играют на трубах, бьют в литавры и барабаны. Вошёл он в двери, а всюду мрамор и золото, и бархатные везде ковры да золотые кисти.

Открылись перед ним двери в залу, а там все придворные в сборе, и сидит его жена на высоком, из чистого золота, троне, усыпанном бриллиантами; а на голове у жены большая золотая корона, и в руке у неё из чистого золота скипетр с дорогими камнями, и стоят по обе стороны по шесть девушек в ряд, одна другой красивей.

Подходит к ней рыбак, постоял и говорит:

– Ох, жена, ты, значит, теперь королевою стала?

– Да, – отвечает она, – я теперь королева!

Постоял он некоторое время, оглядел её справа и слева и говорит:

– Ах, жена, вот и хорошо, что стала ты королевой. Теперь, пожалуй, тебе ничего больше и желать не надо.

– Нет, муженёк, – говорит жена, и точно какая тревога её одолела, – скучно мне быть королевой, не могу я дольше быть королевой. Ступай-ка ты к камбале-рыбе; я теперь королева, а хочу стать отныне императрицей.

– Ах, жена, – молвил рыбак, – ну, зачем тебе быть императрицей?

– Муж, – сказала она, – ступай-ка к этой камбале-рыбе, хочу я стать императрицей.

– Ох, жена, – отвечает ей муж на это, – императрицею сделать тебя она не сможет, я не посмею просить об этом камбалу-рыбу; императрица одна во всём государстве, императрицей не сможет сделать тебя камбала-рыба, никак не сможет.

– Что? – сказала жена. – Ведь я королева, а ты мой муж; пойдёшь к рыбе подобру-поздорову? Ступай! Раз могла сделать она меня королевой, может сделать и императрицей. Хочу стать я императрицей, ступай поживее.

И пришлось идти ему снова. Подошёл он к морю, но стало ему страшно; идя, подумал он про себя: «Дело, видно, идёт не к добру; совести нет у неё, хочет императрицею сделаться; надоест под конец это камбале-рыбе».

Пришёл он к морю, а море стало ещё чернее, вздулось и всё до самых глубин взволновалось, и ходили волны по нём, и разгуливал буйный ветер и дул им навстречу; и рыбаку сделалось страшно. Он вышел на берег и говорит:

Человечек Тимпе-Те, Рыба-камбала в воде, Ильзебилль, моя жена. Против воли шлёт меня.

– Ну, чего она ещё захотела? – спросила камбала-рыба.

– Ах, камбала-рыба, – сказал он, – хочет жена моя стать императрицей.

– Ступай, – сказала камбала-рыба, – будет ей всё.

Воротился рыбак домой, видит – одет весь замок полированным мрамором, стоят изваяния из алебастра, и всюду золотые украшения. Маршируют перед входом солдаты, дуют в трубы, бьют в литавры и барабаны; а по дому расхаживают бароны, графы да герцоги разные и прислуживают жене, точно слуги; открывают они перед ним двери, а все двери сплошь золотые.

Входит он, видит – сидит жена его на троне, а он из цельного золота кован, а высотой будет этак с две мили; а на голове у неё большая золотая корона вышиною в три локтя, усыпана вся алмазами и рубинами. В одной руке у жены скипетр, а в другой держава; и стоят по обе стороны телохранители в два ряда, один красивей другого, все, как на подбор, великаны, и самый из них большой ростом в две мили, и выстроились все в шеренгу от большого до самого малого карлика, что будет не больше, чем мой мизинец. И стоят перед ней князья да герцоги. Подошёл рыбак ближе, остановился и говорит:

– Жена, значит ты теперь императрица?

– Да, – говорит она, – теперь я императрица.

Постоял он, поглядел на неё хорошенько, разглядел, посмотрел ещё раз и говорит:

– Ох, жена, как красиво, когда ты императрицею стала!

– Ну, чего ж ты стоишь? Теперь я императрица, а хочу стать папою римским, ступай к камбале-рыбе.

– Ах, жена, – молвил рыбак, – чего ещё захотела! Папой стать ты не можешь, папа один во всём христианском мире, – этого рыба сделать никак уж не может.

– Муж, – говорит она, – хочу я стать папой, ступай поскорее к рыбе, должна я сегодня же сделаться папой.

– Нет, жена, – говорит ей рыбак, – я и сказать ей о том не посмею. Нет, так негоже и дерзко, – папою камбала-рыба сделать тебя не сможет.

– Муж, как ты смеешь мне перечить! – сказала жена. – Раз могла она сделать меня императрицей, сможет сделать и папой. Ну, поскорей отправляйся, я – императрица, а ты – мой муж, пойдёшь подобру-поздорову?

Испугался рыбак и пошёл, но было ему слишком тяжко, он дрожал, и колени у него подгибались.

И поднялся вдруг кругом такой ветер, мчались тучи, и стало на западном крае темным-темно, срывались листья с деревьев, волновалось море и бушевало и билось о берег, и были на нём вдали видны корабли, которые застигла буря; их носило, качая по волнам. Но небо было в середине ещё слегка синеватое, а на юге багряное, как перед грозою.

Подошёл рыбак к морю, остановился в страхе и говорит:

Человечек Тимпе-Те, Рыба-камбала в воде, Ильзебилль, моя жена, Против воли шлёт меня.

– Ну, чего она ещё захотела? – говорит камбала-рыба.

– Ох, – отвечает рыбак, – хочет стать она папою римским.

– Ступай, будет по её воле, – молвила камбала-рыба.

Воротился рыбак, приходит домой, видит – стоит большой собор, а вокруг него всё дворцы понастроены. Пробился он сквозь толпу. И было внутри всё освещено тысячами тысяч свечей, а жена облачена в ризы из чистого золота; видит – сидит она на троне на высочайшем, и на голове у неё три большие золотые короны. А вокруг стоит разное духовенство; и по обе стороны её поставлены свечи в два ряда, и самая большая из них – такая огромная и толстая, как самая что ни на есть высокая башня, а самая маленькая – та совсем крошечная. И все короли и цари стоят перед ней на коленях, целуют ей туфлю.

Посмотрел на неё рыбак внимательно и говорит:

– Жена, ты теперь, стало быть, папа?

– Да, – отвечает она, – я теперь папа.

Вот стоит он и глядит на неё пристально; и показалось ему, будто он смотрит на ясное солнышко. Оглядел он её хорошенько и говорит:

– Ах, жена, как прекрасно, что ты сделалась папой!

Сидит она перед ним истуканом и не двинется, не шелохнётся. И говорит он:

– Ну, жена, ты теперь-то, пожалуй, довольна. Вот ты и папа, и никак уж теперь не можешь стать выше.

– А я вот подумаю, – говорит жена.

Легли они спать, но она была недовольна, жадность не давала уснуть ей, и она всё думала, кем бы стать ей ещё.

А муж спал крепким сном: он набегался за день; а жена, та совсем не могла уснуть, всю ночь ворочалась с боку на бок и всё думала, чего бы ей ещё пожелать, кем бы стать ей ещё, но придумать ничего не могла. Вот уж и солнцу скоро всходить; увидала она утреннюю зарю, придвинулась к краю постели и стала глядеть из окна на восход солнца. «Что ж, – подумала она, – разве я не могла бы повелевать и луной и солнцем, чтоб всходили они, когда я захочу?».

– Муж, – толкнула она его локтем в бок, – чего спишь, скорей просыпайся да ступай к камбале-рыбе, скажи ей, что хочу я стать богом.

Муж на ту пору ещё не совсем проснулся, но, услыхав такие речи, он так испугался, что свалился с постели прямо на пол. Он подумал, что ослышался, может, стал протирать глаза и сказал:

– Ох, жена, жена, ты это что говоришь такое?

– Да вот, – отвечала она, – не могу я повелевать луною и солнцем, а должна только смотреть, как они всходят; и не буду я покойна до той поры, пока не смогу повелевать и луною и солнцем. – И так на него грозно она посмотрела, что стало ему страшно. – Мигом ступай к морю, хочу я стать богом!

– Ох, жена, жена, – молвил ей муж и упал перед ней на колени, – этого камбала-рыба уж никак сделать не может. Царём и папой она ещё могла тебя сделать; прошу, образумься и останься ты папой!

Тут пришла она в ярость, и взъерошились волосы у неё на голове, она толкнула его ногой да как крикнет:

– Не смей мне перечить, я терпеть этого больше не стану! Что, пойдёшь подобру-поздорову?

Тут поднялся он и мигом кинулся к морю и бежал прямо как угорелый.

Бушевала на море буря, и кругом всё так шумело и ревело, что он еле мог на ногах удержаться. Падали дома, дрожали деревья, и рушились в море камни со скал, и было всё небо как сажа чёрное. Гром грохотал, сверкали молнии, ходили по морю высокие чёрные волны, такой вышины, как колокольни; и горы и всё было покрыто белым венцом из пены.

Крикнул рыбак во всё горло, но не мог он и собственных слов расслышать:

Человечек Тимпе-Те, Рыба-камбала в воде, Ильзебилль, моя жена, Против воли шлёт меня.

– Ну, чего ещё она захотела? – спросила камбала-рыба.

– Ох, – сказал ей рыбак, – хочет стать она богом!

– Так ступай домой, сидит она снова на пороге своей избушки. Так и сидят они там и доныне.

20. Храбрый портняжка.

Однажды, летним утром, сидел портняжка у окна на своём столе для шитья; ему было весело, и он шил изо всех сил. А проходила по улице крестьянка, выкрикивая: «Хорошее варенье продаю! Хорошее варенье продаю!» Портняжке это слышать было приятно, он вытянул свою хилую шею в окошко и крикнул:

– Эй, голубушка, заходи-ка наверх, тут свой товар и продашь!

Женщина поднялась со своей тяжёлой корзиной к портному на третий этаж и стала развязывать перед ним все свои банки. Он все их оглядел, осмотрел, каждую поднял, пригляделся, понюхал и, наконец, сказал:

– Варенье, кажется, хорошее. Что ж, отвесь мне, голубушка, четыре лота, а то, пожалуй, и все четверть фунта возьму.

Женщина, понадеявшись сбыть немало своего товара, продала портному столько, сколько он просил, и ушла, ворча от досады.

– Ну, да благословит господь бог это варенье, – воскликнул портной, – и пошлёт мне бодрости и силы! – С этими словами он достал из шкафчика хлеб, откроил себе краюху и намазал её вареньем.

– Оно будет, пожалуй, недурно, – сказал он, – но сперва я закончу куртку, а потом уж как следует и поем.

Он положил кусок хлеба около себя и продолжал шить дальше, но на радостях стал шить крупными стёжками. А запах сладкого варенья между тем разнёсся всюду по комнате, и множество мух, сидевших на стене, почуяли это и целым роем слетелись на хлеб.

– Эй, вы, кто вас сюда звал? – сказал портной и стал прогонять незваных гостей.

Но мухи немецкого языка не понимали, они его не слушались, и их налетело ещё больше. Тут у портняжки, как говорится, терпенье, наконец, лопнуло, он вышел из себя, кинулся, схватил суконку и с криком: «Погодите, уж я вам задам!» – без всякой жалости хлопнул изо всей силы по мухам. Поднял он суконку, поглядел, сосчитал – и лежало перед ним, протянув ноги, не меньше чем семь убитых мух. «Вот я какой молодец! – сказал он, и сам удивился своей храбрости. – Надо, чтоб об этом весь город узнал».

Тут выкроил портняжка наскоро пояс, стачал его и большими буквами вышил на нём: «Побил семерых одним махом». «Да что город, – продолжал он рассуждать дальше, – весь свет должен об этом узнать!» – И сердце его затрепетало от радости, как бараний хвост.

Подпоясался портной поясом и собрался пуститься по белу свету, считая, что портняжная мастерская слишком тесна для его храбрости. Но прежде чем отправиться в путь-дорогу, он стал шарить по всему дому, нет ли чего такого, что можно было бы с собой захватить, но не нашёл ничего, кроме головки старого сыра, и взял её с собой. У ворот он увидал птицу, что запуталась в кустах; он поймал её и тоже сунул заодно с сыром в карман. Потом он смело двинулся в путь-дорогу, – а был он лёгок да проворен и потому никакой усталости не чувствовал.

Путь привёл его к горе, и когда он взобрался на самую вершину, то увидел там огромного великана, который сидел и спокойно поглядывал кругом.

Портняжка смело подошёл к нему, заговорил с ним и спросил:

– Здравствуй, товарищ, ты что тут сидишь да разглядываешь привольный и широкий свет? Я вот иду по белу свету странствовать, хочу попытать счастье, не пойдёшь ли и ты вместе со мной?

Великан презрительно поглядел на портного и сказал:

– Эй ты, жалкий оборванец!

– Как бы не так! – ответил портняжка, и он расстегнул свою куртку и показал великану пояс, – вот, можешь сам прочитать, что я за человек!

Великан прочитал: «Побил семерых одним махом» – и подумал, что речь идёт о людях, которых убил портной, и почувствовал к этому маленькому человечку некоторое уважение. Но ему захотелось сначала его испытать. Он взял камень в руку и сдавил его так, что из него потекла вода.

– Вот и ты попробуй так же, – сказал великан, – если силёнок у тебя хватит.

– Это и всё? – спросил портняжка. – Да это для меня пустяки! – И он полез в карман, достал оттуда головку мягкого сыра и сжал её так, что сок из неё потёк.

– Ну, что, – сказал он, – пожалуй, получше твоего будет?

Великан не знал, что ему и сказать, – от такого человечка он этого никак не ожидал. Поднял тогда великан камень и подбросил его вверх, да так высоко, что тот исчез из виду.

– Ну-ка ты, селезень, попробуй тоже.

– Что ж, брошено хорошо, – сказал портной, – но камень-то ведь опять на землю упал; а я вот брошу так, что он и назад не вернётся. – И он полез в карман, достал птицу и подбросил её вверх. Птица, обрадовавшись свободе, взлетела, поднялась высоко в небо и назад не вернулась.

– Ну, а это как тебе, дружище, понравится? – спросил портной.

20. Храбрый портняжка. Сказки.

– Бросать ты умеешь хорошо, – сказал великан, – но, посмотрим, сумеешь ли ты нести большую тяжесть. – И он подвёл портняжку к огромному дубу, что лежал срубленный на земле, и сказал: – Ежели ты достаточно силён, то помоги мне вытащить дерево из лесу.

– Ладно, – ответил маленький человечек, – ты положи ствол к себе на плечи, а я подниму и понесу сучья и ветки, – это ведь будет куда потяжелей.

Великан взвалил ствол себе на плечи, а портной уселся на одну из веток; и пришлось великану, который оглянуться назад никак не мог, тащить всё дерево да впридачу ещё и портняжку. И был портняжка весел и насвистывал песенку: «Трое портных подъезжало к воротам…», словно тащить дерево было для него детской забавой.

Протащил великан тяжёлую ношу недалёко, но дальше нести был не в силах и крикнул:

– Послушай, а дерево-то мне придётся бросить.

Тут портной проворно соскочил с ветки, схватил дерево обеими руками, будто нёс он его один, и сказал великану:

– Ты такой большой, а дерево-то нести не можешь.

Пошли они дальше вместе. Проходя мимо вишнёвого дерева, великан схватил его за верхушку, на которой висели самые спелые вишни, нагнул её вниз, дал портному и стал его угощать. Но портняжка был слишком слаб, удержать веток не смог, и когда великан их отпустил, дерево поднялось и портной взлетел вместе с ним на воздух. Он упал благополучно на землю, а великан и говорит:

– Что ж это ты, неужто ты не в силах удержать такой маленький прутик?

– Силы-то у меня хватит, – ответил портняжка, – ты думаешь, что это что-нибудь значит для того, кто побил семерых одним махом? Это я через дерево прыгнул, ведь внизу охотники стреляют по кустам. А ну, прыгни-ка ты так, если можешь.

Великан попробовал было, но через дерево перепрыгнуть не мог и повис на ветвях, так что и тут портняжка одержал верх.

И сказал великан:

– Если ты уж такой храбрец, то пойдём вместе со мной в нашу пещеру, там и заночуешь.

Портняжка согласился и отправился вслед за великаном. Подошли они к пещере, глядь – сидят там у костра и другие великаны, и у каждого из них в руке по жареной овце, и каждый её ест. Осмотрелся портняжка и подумал: «А здесь-то куда просторней, чем у меня в портняжной».

Великан указал ему постель и сказал, чтоб он лёг и как следует выспался. Но постель для портняжки была слишком велика, он не лёг в неё, а забрался в самый угол. Вот наступила полночь, и великан, думая, что портняжка спит глубоким сном, поднялся, взял большой железный лом и одним ударом разломал-кровать надвое, думая, что этого кузнечика он уже истребил.

Ранним утром великаны ушли в лес, а о портняжке и позабыли, и вдруг он выходит, весёлый и бесстрашный, им навстречу. Тут великаны испугались и подумали, что он всех их перебьёт, и бросились наутёк.

А портняжка двинулся дальше, куда глаза глядят. Долго он странствовал и вот пришёл, наконец, во двор королевского дворца и, почувствовав усталость, прилёг на траве и уснул. В то время как он лежал, пришли люди, стали его со всех сторон разглядывать и прочли у него на поясе надпись: «Побил семерых одним махом».

– Ох, – сказали они, – чего же хочет этот знатный герой здесь в мирное время? Это, должно быть, какой-нибудь важный человек.

Они пошли и объявили об этом королю, полагая, что на случай войны он будет здесь человеком важным и нужным и что отпускать его ни в коем случае не следует. Этот совет королю понравился, и он послал к портняжке одного из своих придворных, который должен был ему предложить, когда тот проснётся, поступить к королю на военную службу.

Посланец подошёл к спящему, подождал, пока тот стал потягиваться и открыл глаза, и только тогда изложил ему королевское поручение.

– Я затем сюда и явился, – ответил портной. – Что ж, я готов поступить к королю на службу.

20. Храбрый портняжка. Сказки.

Его приняли с почестями и отвели ему особое помещение. Но королевские войны отнеслись к портняжке недружелюбно и хотели его сбыть куда-нибудь подальше. «Что оно из этого выйдет? – говорили они между собой. – Если мы с ним поссоримся, то он, чего доброго, на нас набросится и побьёт семерых одним махом. Уж тут никто из нас против него не устоит». И вот они порешили отправиться всем вместе к королю и просить у него отставку.

– Где уж нам устоять, – сказали они, – рядом с таким человеком, который побивает семерых одним махом?

Опечалился король, что приходится ему из-за одного терять всех своих верных слуг, и захотелось ему поскорей от портного избавиться, чтобы больше его и на глаза не пускать. Но король не решился дать ему отставку: он боялся, что тот убьёт его, а заодно и придворных, а сам сядет на его трон. Долго он думал, раздумывал и, наконец, порешил сделать так. Он послал к портняжке и велел ему объявить, что он хочет ему, как великому военному герою, сделать некоторое предложение.

В одном из лесов его королевства поселились два великана, они своими грабежами и разбоями, поджогами и пожарами великий вред учиняют; и никто не осмеливается к ним приблизиться, не подвергаясь смертельной опасности. Так вот, если он этих двух великанов одолеет и убьёт, то отдаст он ему свою единственную дочь в жёны, а в приданое полкоролевства, а поедут с ним сто всадников на подмогу.

«Это было б неплохо для такого, как я, – подумал портняжка, – заполучить себе в жёны красавицу королевну да ещё полкоролевства впридачу, – такое не каждый день выпадает на долю».

– О, да! – сказал он в ответ. – Великанов этих я одолею, и сотни всадников мне для этого не надо; кто одним махом семерых побивает, тому двоих бояться нечего.

20. Храбрый портняжка. Сказки.

И вот пустился портняжка в поход, и ехала следом за ним сотня всадников. Подъехав к лесной опушке, он сказал своим провожатым:

– Вы оставайтесь здесь, а я уж расправлюсь с великанами один на один. – И он шмыгнул в лес, поглядывая по сторонам.

Вскоре он увидел двух великанов. Они лежали под деревом и спали, и при этом храпели вовсю, так что даже ветки на деревьях качались.

Портняжка, не будь ленив, набил себе оба кармана камнями и взобрался на дерево. Он долез до половины дерева, взобрался на ветку, уселся как раз над спящими великанами и стал сбрасывать одному из них на грудь камень за камнем. Великан долгое время ничего не замечал, но, наконец, проснулся, толкнул своего приятеля в бок и говорит:

– Ты чего меня бьёшь?

– Да это тебе приснилось, – ответил ему тот, – я тебя вовсе не бью. – И они опять улеглись спать. А портной вынул камень и сбросил его на второго великана.

– Что это? – воскликнул второй. – Ты чем в меня бросаешь?

– Я ничем в тебя не бросаю, – ответил первый и начал ворчать.

Так ссорились великаны некоторое время, и когда оба от этого устали, они помирились и опять уснули. А портняжка снова начал свою игру, выбрал камень побольше и кинул его изо всей силы в грудь первому великану.

– Это уж чересчур! – закричал тот, вскочил, как безумный, и как толкнёт своего приятеля об дерево, – так оно всё и задрожало. Второй отплатил ему той же монетой, и они так разъярились, что стали вырывать ногами с корнем деревья и бить ими друг друга, пока, наконец, оба не упали замертво наземь.

Тут портняжка спрыгнул с дерева. «Счастье ещё, – сказал он, – что не вырвали они того дерева, на котором я сидел, а то бы пришлось мне, пожалуй, прыгать, как белка, с дерева на дерево, – ну, да мы уж люди проворные!» Он вытащил свой меч и изо всех сил ударил обоих великанов в грудь, потом вышел из лесу к всадникам и сказал:

– Дело сделано, я прикончил обоих. Однако пришлось мне трудненько; почуяв беду, они вырывали целые деревья из земли, чтобы защититься, но им это мало помогло, раз явился такой, как я, что семерых одним махом побивает.

– А вы не ранены? – спросили всадники.

– Обошлось благополучно, – ответил портной, – и во́лосом не тронули.

Всадники верить ему не хотели и направились в лес. Они увидали там великанов, плававших в собственной крови, а вокруг них валялись вырванные с корнем деревья.

И вот потребовал тогда портняжка от короля обещанной ему награды, но тот уж и так раскаивался в своём обещанье и стал снова придумывать, как бы это ему избавиться от подобного героя.

– Прежде чем ты получишь мою дочь в жёны и пол королевств а в придачу, – сказал он ему, – ты должен совершить ещё одно геройское дело. Живёт в лесу единорог, он причиняет большой вред, ты должен его поймать.

– Единорога я боюсь ещё меньше, чем двух великанов; семерых одним махом – дело как раз по мне.

Вот взял он с собой верёвку и топор, вышел в лес и велел людям, которые были даны ему на подмогу, дожидаться его опять на лесной опушке. Долго искать ему не пришлось; единорог вскоре явился и кинулся прямо на портного, собираясь его тотчас насадить на свой рог.

– Потише, потише, – сказал портной. – Этак быстро дело не выйдет!

Он остановился и стал ждать, пока зверь подойдёт поближе, потом он проворно отскочил и спрятался за дерево. Единорог разбежался изо всех сил и вонзил свой рог в ствол, да так крепко, что у него не хватило сил вытащить его назад, – так он и поймался.

– Теперь-то птичка в моих руках, – сказал портной и, выйдя из-за дерева, накинул единорогу на шею верёвку, потом отрубил ему топором рог, что застрял в дереве, и, когда всё было в порядке, он вывел зверя из лесу и привёл его к королю.

Но король и теперь не хотел дать ему обещанной награды и выставил третье требование. Должен был портной для свадьбы поймать ему дикого вепря, что наносит в лесу большой вред, и должны были в этом деле ему помочь егеря.

– Ладно, – ответил портной, – это для меня детская забава!

Егерей с собой в лес он не взял, и они остались этим очень довольны, потому что дикий вепрь не раз встречал их так, что у них пропала охота за ним гоняться.

Когда вепрь заметил портного, то кинулся на него с пеной у рта и оскаленными клыками, собираясь сбить его с ног. Но ловкий герой вскочил в часовню, что находилась поблизости, и мигом выпрыгнул оттуда через окошко. Вепрь вбежал за ним следом, а портной обежал вокруг часовни и захлопнул за ним дверь, – тут лютый зверь и поймался: был он слишком тяжёл и неловок, чтобы выпрыгнуть из окошка.

Созвал тогда портной егерей, чтобы те собственными глазами увидели пойманного зверя, а наш герой направился тем временем к королю; и как уж тому не хотелось, а пришлось-таки сдержать своё обещание, и он отдал ему свою дочь и полкоролевства в придачу.

Знал бы он, что стоит перед ним не великий герой, а простой портняжка, то было бы ему ещё больше не по себе. Свадьбу отпраздновали с великой пышностью да малой радостью; и вот стал портной королём.

Спустя некоторое время услыхала ночью молодая королева, как супруг её во сне разговаривает: «Малый, а ну-ка, сшей мне куртку да заштопай штаны, а не то отдую тебя аршином». Тут и догадалась она, из какого переулка родом этот молодчик; рассказала на другое утро о своём горе отцу и стала просить его, чтобы избавил он её от такого мужа, – ведь оказался он простым портным. Стал король её утешать и сказал:

– В эту ночь ты опочивальню свою не запирай, мои слуги будут стоять у дверей, и когда он заснёт, они войдут, свяжут его и отнесут на корабль, и будет он отвезён в дальние земли.

Королева осталась этим довольна, но королевский оруженосец, который всё это слышал и был молодому королю предан, рассказал ему об этом замысле.

– Я с этим делом управлюсь, – сказал портняжка.

Вечером он улёгся в обычное время в постель со своей женой. Она подумала, что он уже спит, встала, открыла дверь и легла опять в постель. А портняжка притворился спящим и начал громко кричать: «Малый, сшей мне куртку да заштопай штаны, а не то я отдую тебя аршином! Я побил семерых одним махом, двух великанов убил, увёл из лесу единорога и поймал дикого вепря – мне ли бояться тех, кто стоит за дверью!».

Услыхали слуги, что говорит портной, охватил их великий страх, и они убежали прочь, будто гналось за ними по пятам грозное войско. И никто уже с той поры больше не отваживался трогать портного.

И вот, как был портняжка королём, так на всю свою жизнь им и остался.

21. Золушка.

Заболела раз у одного богача жена и почувствовала, что конец ей приходит. Подозвала она свою единственную дочку к постели и говорит:

– Моё милое дитя, будь скромной и ласковой, и господь тебе всегда поможет, а я буду глядеть на тебя с неба и всегда буду возле тебя.

Потом закрыла она глаза и умерла. Девочка ходила каждый день на могилу к матери и плакала, и была смирной и ласковой.

Вот наступила зима, и снег укутал белым саваном могилу, а когда весной опять засияло солнышко, взял богач себе в жёны другую жену.

Привела мачеха в дом своих дочерей. Были они лицом красивые и белые, но сердцем злые и жестокие. И настало тогда тяжёлое время для бедной падчерицы.

– Неужто эта дура будет сидеть у нас в комнате? – сказала мачеха. – Кто хочет есть хлеб, пускай его заработает. А ну-ка, живей на кухню, будешь стряпухой.

Отобрали они у неё красивые платья, надели на неё старую посконную рубаху и дали ей деревянные башмаки.

– Поглядите-ка на эту гордую принцессу, ишь как вырядилась, – говорили они, смеясь, и отвели её на кухню.

И должна она была там с утра до самого позднего вечера исполнять чёрную работу: вставать рано утром, носить воду, топить печь, стряпать и мыть. А кроме того, сводные сёстры всячески старались, как бы её посильней огорчить – насмехались над нею, высыпали горох и чечевицу в золу, и ей приходилось сидеть и выбирать их оттуда опять.

Вечером, когда она от работы уставала, ей приходилось ложиться спать не в постель, а на полу, рядом с печкой, на золе. И оттого, что была она всегда в золе, в пыли и грязная, прозвали её сёстры Золушкой.

Случилось однажды, что отец собрался ехать на ярмарку, и спросил у своих падчериц, что привезти им в подарок.

– Красивые платья, – сказала одна.

– Жемчуга и драгоценные камни, – попросила другая.

– Ну, а ты что, Золушка, хочешь?

– Привези мне, батюшка, ветку, что на обратном пути первая зацепит тебя за шапку, – отломи её и привези мне с собой.

Накупил отец своим падчерицам красивые платья, жемчуга и самоцветные камни, и когда на обратном пути ехал он через лесок, ветка орешника хлестнула его, да так сильно, что и шапку с головы у него сбила, он сорвал эту ветку и привёз её с собой. Воротился он домой и подарил падчерицам то, что они просили, а Золушке отдал ветку орешника.

Поблагодарила его Золушка, пошла на могилу к матери и посадила там ветку и так сильно плакала, что слёзы катились у неё из глаз на землю, и они полили ту ветку. Вот выросла веточка и стала красивым деревом. Золушка трижды в день приходила к дереву, плакала и молилась; и каждый раз прилетала на дерево белая птичка; и когда Золушка ей говорила какое-нибудь желание, птичка сбрасывала ей то, что она просила.

Но вот случилось однажды, что король затеял пир, который должен был длиться целых три дня, и созвал на праздник всех красивых девушек страны, с тем чтобы сын его мог выбрать себе невесту. Когда две названые сёстры узнали о том, что им тоже надо явиться на пир, они стали добрые, кликнули Золушку и говорят:

– Причеши нам волосы, почисть туфли и застегни застёжки, да покрепче, мы ведь идём в королевский дворец на смотрины.

Золушка их послушалась, но заплакала – ей тоже хотелось пойти потанцевать; она стала просить мачеху, чтобы та отпустила её.

– Ты ведь Золушка, – сказала ей мачеха, – вся ты в золе да в грязи, куда уж тебе идти на пир? У тебя ведь ни платья нету, ни туфель, а ты хочешь ещё танцевать.

Перестала Золушка её просить, а мачеха ей и говорит:

– Вот просыпала я миску чечевицы в золу. Коль выберешь её за два часа, тогда можешь идти вместе с сёстрами.

Вышла Золушка чёрным ходом в сад и молвила так:

– Вы, голубки ручные, вы, горлинки, птички поднебесные, летите, помогите мне выбрать чечевицу!

Хорошие – в горшочек, Поплоше, те в зобочек.

И прилетели к кухонному окошку два белых голубка, а за ними и горлинка, и наконец прилетели-послетались все птички поднебесные и опустились на золу. Наклонили голубки свои головки и начали клевать: тук-тук-тук-тук, а за ними и остальные тоже: тук-тук-тук-тук, и так повыбрали все зёрнышки в мисочку. Не прошло и часу, как кончили они работу и все улетели назад.

Принесла Золушка мисочку своей мачехе, стала радоваться, думая, что ей можно будет идти на пир, но мачеха сказала:

– Нет, Золушка, ведь у тебя нет платья, да и танцевать ты не умеешь, – там над тобой только посмеются.

Заплакала Золушка, а мачеха и говорит:

– Вот если выберешь мне за один час из золы две полных миски чечевицы, то можешь пойти вместе с сёстрами, – а сама подумала про себя: «Этого уж ей не сделать никогда». Высыпала мачеха две миски чечевицы в золу, а девушка вышла через чёрный ход в сад и молвила так:

– Вы, голубки ручные, вы, горлинки, птички поднебесные, летите, помогите мне выбрать чечевицу!

Хорошие – в горшочек, Поплоше, те в зобочек.

И прилетели к кухонному окошку два белых голубка, а вслед за ними и горлинка, и наконец прилетели-послетались все птички поднебесные и спустились на золу. Наклонили голубки головки и начали клевать: тук-тук-тук-тук, а за ними и остальные тоже: тук-тук-тук-тук, и повыбрали все зёрнышки в миску. Не прошло и получаса, как кончили они работу и улетели все назад.

Принесла Золушка две миски чечевицы мачехе, стала радоваться, думая, что теперь-то ей можно будет идти на пир, а мачеха и говорит:

– Ничего тебе не поможет: не пойдёшь ты вместе со своими сёстрами, – и платья у тебя нету да и танцевать ты не умеешь, – нам будет за тебя только стыдно.

Повернулась она спиной к Золушке и поспешила со своими двумя дочерьми на пир.

Когда дома никого не осталось, пошла Золушка на могилу к своей матери под ореховое деревцо и кликнула:

Ты качнися-отряхнися, деревцо, Кинься златом-серебром ты мне в лицо.

И сбросила ей птица золотое и серебряное платье, шитые шёлком да серебром туфельки. Надела она быстро это платье и явилась на смотрины.

А сводные её сёстры и мачеха об этом не знали и подумали, что это, должно быть, какая-то чужая королевна, – такая красивая была она в своём золотом платье. Им и в голову не приходило, что это Золушка; они думали, что сидит она дома в грязи и выбирает из золы чечевицу.

Вот вышел ей навстречу королевич, взял её за руку и стал с ней танцевать. И не хотел он танцевать ни с какой другой девушкой, всё держал её за руку, и если кто подходил приглашать её на танец, он говорил:

– Я с ней танцую.

Проплясала она до самого вечера и хотела уже домой возвращаться, а королевич ей и говорит:

– Я пойду тебя проводить. – Ему хотелось узнать, чья это дочка-красавица; но она от него убежала и взобралась на голубятню.

И дождался королевич до тех пор, пока не пришёл отец, и сказал ему королевич, что какая-то неизвестная девушка взобралась на голубятню. Старик подумал: «А не Золушка ли это?» и велел принести топор и багор, чтобы разрушить голубятню, но в ней никого не оказалось.

Вернулись родители домой, видят – лежит Золушка в своей посконной рубахе на золе, и горит у печки тусклая масляная лампочка. А дело было так: Золушка быстро выпрыгнула с другой стороны голубятни и побежала к ореховому деревцу, там она сняла своё красивое платье и положила его на могилу; унесла его птица назад, и надела Золушка опять свою серую посконную рубаху и села в кухне на кучу золы.

На другой день, когда пир начался снова и родители и сводные сёстры ушли опять из дому, направилась Золушка к ореховому дереву и молвила так:

Ты качнися-отряхнися, деревцо, Кинься златом-серебром ты мне в лицо.

И сбросила ей птица ещё более пышное платье, чем в прошлый раз. И когда явилась она в этом платье на пир, каждый дивился, глядя на её красоту. Королевич ждал её, пока она не пришла, и тотчас взял её за руку и танцевал только с нею одной. Когда к ней подходили другие и приглашали её на танец, он говорил:

– Я с ней танцую.

Вот наступил вечер, и она собралась уходить, и пошёл королевич следом за ней, чтобы посмотреть, в какой дом она войдёт. Но она убежала прямо в сад, который находился за домом. И росло в том саду красивое большое дерево, и висели на нём чудесные груши. Она проворно взобралась на него, как белочка по веткам, а королевич и не заметил, куда она исчезла. Стал он её поджидать, и когда явился отец, королевич ему говорит:

– От меня убежала неизвестная девушка, мне кажется, что она взобралась на грушу.

Отец подумал: «Уж не Золушка ли это?», и велел принести топор и срубил дерево, но на нём никого не оказалось. Пришли они в кухню, видят – лежит Золушка, как и в прошлый раз, на золе; как и тогда, она спрыгнула с другой стороны дерева и отдала птице, что прилетела на ореховое дерево, своё прекрасное платье и надела опять серую посконную рубаху.

На третий день, когда родители и сводные сёстры ушли на пир, отправилась Золушка снова на могилу к матери и молвила деревцу:

Ты качнися-отряхнися, деревцо, Кинься златом-серебром ты мне в лицо.

И сбросила ей птица платье, такое сияющее и великолепное, какого ещё никогда ни у кого не было; а туфельки были из чистого золота.

Вот явилась она на пир в этом платье, и никто не знал, что и сказать от изумленья. Королевич танцевал только с нею одной, а если кто её приглашал, он говорил:

– Я с ней танцую.

Вот наступил вечер, и собралась Золушка уходить; и хотелось королевичу её проводить, но она так ловко от него ускользнула, что он даже этого и не заметил. Но придумал королевич хитрость: он велел вымазать всю лестницу смолой; и когда она от него убегала, то туфелька с её левой ноги осталась на одной из ступенек. Королевич поднял эту туфельку, и была она такая маленькая и нарядная и вся из чистого золота.

На другое утро пошёл королевич с той туфелькой к отцу Золушки и говорит:

– Моей женой будет только та, на чью ногу придётся эта золотая туфелька.

Обрадовались обе сестры – ноги у них были очень красивые. Старшая отправилась в комнату, чтобы примерить туфельку, и мать была тоже с нею. Но никак не могла она натянуть туфельку на ногу: мешал большой палец, и туфелька оказалась ей мала. Тогда мать подала ей нож и говорит:

– А ты отруби большой палец; когда станешь королевой, всё равно пешком ходить тебе не придётся.

Отрубила девушка палец, натянула с трудом туфельку, закусила губы от боли и вышла к королевичу. И взял он её себе в невесты, посадил на коня и уехал с нею.

Но надо было им проезжать мимо могилы, а сидело там два голубка на ореховом деревце, и запели они:

Погляди-ка, посмотри, А башмак-то весь в крови, Башмачок, как видно, тесный, Дома ждёт тебя невеста.

Посмотрел королевич на её ногу, видит – кровь из неё течёт. Повернул он назад коня, привёз самозванную невесту домой и сказал, что это невеста не настоящая, – пускай, мол, наденет туфельку другая сестра.

Пошла та в комнату, стала примерять, влезли пальцы в туфельку, а пятка оказалась слишком большая. Тогда мать подала ей нож и говорит:

– А ты отруби кусок пятки: когда будешь королевой, пешком тебе всё равно ходить не придётся.

Отрубила девушка кусок пятки, всунула с трудом ногу в туфельку, закусила губы от боли и вышла к королевичу. И взял он её себе в невесты, посадил на коня и уехал с ней.

Но проезжали они мимо орехового деревца, а сидело на нём два голубка, и они запели:

Погляди-ка, посмотри, А башмак-то весь в крови, Башмачок, как видно, тесный, Дома ждёт тебя невеста.

Глянул он на её ногу, видит – кровь течёт из туфельки, и белые чулки совсем красные стали. Повернул он коня и привёз самозванную невесту назад в её дом.

– И эта тоже не настоящая, – сказал он, – нет ли у вас ещё дочери?

– Да вот, – сказал отец, – осталась от покойной моей жены маленькая, несмышлёная Золушка, – да куда уж ей быть невестой!

Но королевич попросил, чтоб её привели к нему: а мачеха и говорит:

– Да нет, она такая грязная, ей нельзя никому и на глаза показываться.

Но королевич захотел во что бы то ни стало её увидеть; и пришлось привести к нему Золушку. И вот умыла она сначала руки и лицо, потом вышла к королевичу, склонилась перед ним, и он подал ей золотую туфельку. Села она на скамейку, сняла с ноги свой тяжёлый деревянный башмак и надела туфельку, и пришлась она ей как раз впору. Вот встала она, посмотрел королевич ей в лицо и узнал в ней ту самую красавицу-девушку, с которой он танцевал, и он воскликнул:

– Вот это и есть настоящая моя невеста!

Испугались мачеха и сводные сёстры, побледнели от злости; а он взял Золушку, посадил на коня и ускакал с ней.

Когда проезжали они мимо орехового деревца, молвили два белых голубка:

Оглянися, посмотри, В башмачке-то нет крови, Башмачок, видать, не тесный, Вот она – твоя невеста!

Только они это вымолвили, улетели оба с дерева и уселись на плечи к Золушке: один на правое плечо, другой на левое, – так и остались они сидеть.

Когда пришло время быть свадьбе, явились и вероломные сёстры, хотели к ней подольститься и разделить с ней её счастье. И когда свадебный поезд отправился в церковь, сидела старшая по правую руку, а младшая по левую; и вот выклевали голуби каждой из них по глазу. А потом, когда возвращались назад из церкви, сидела старшая по левую руку, а младшая по правую; и выклевали голуби каждой из них ещё по глазу.

Так вот были они наказаны за злобу свою и лукавство на всю свою жизнь слепотой.

22. Загадка.

Жил-был когда-то королевич. Захотелось ему поездить по белу свету, и взял он с собой в дорогу только одного верного слугу.

Однажды попал королевич в дремучий лес, а стало уже смеркаться, и не мог он нигде найти себе ночлега, и не знал, где заночевать. Вдруг увидел он девушку, она направлялась к маленькой избушке; королевич подошёл поближе, видит – девушка она молодая и красивая. Он заговорил с нею и сказал:

– Милое дитя, нельзя ли будет мне с моим слугой переночевать в этой избушке?

– Конечно, можно, – сказала девушка печальным голосом, – но я вам не советую этого делать, вы туда не заходите.

– А почему не заходить? – спросил королевич.

Девушка вздохнула и говорит:

– Моя мачеха колдовством занимается и чужим людям добра не делает.

Тут он понял, что попал в дом ведьмы; но так как стало уже темнеть, а ехать он дальше не мог, то он не побоялся и вошёл в избушку. Старуха сидела в кресле у очага и глянула своими красными глазами на чужих людей.

– Добрый вечер, – заговорила она картавя, и так это ласково им предложила: – ложитесь себе и отдыхайте.

Она раздула угли, на которых что-то варила в маленьком горшке. Дочка предупредила заезжих, чтобы были они поосторожней, ничего бы не ели и не пили, так как старуха варит волшебные зелья.

Они проспали спокойно до раннего утра. Вот приготовились они к отъезду, и королевич сидел уже на коне, а старуха тут и говорит:

– Погоди маленько, я хочу поднести вам на прощанье вина.

Пока она его принесла, королевич успел уже ускакать, а слуге надо было ещё подтянуть на коне седло, и он остался один; а тут явилась злая ведьма со своим зельем.

– Передай это своему господину, – сказала она.

Но в этот миг пузырёк лопнул, и брызнул яд на коня, а был яд такой сильный, что конь тотчас пал замертво наземь. Слуга догнал своего господина и рассказал ему о том, что случилось, но слуге не хотелось бросать седло, и он кинулся назад, чтобы его забрать. Но когда он подошёл к мёртвому коню, на нём уже сидел ворон и клевал труп.

– Кто знает, найдём ли мы нынче что-либо лучшее? – сказал про себя слуга, убил ворона и взял его с собой.

Пробирались они через лес целый день, но выбраться из него никак не могли. С наступлением ночи они разыскали харчевню и зашли в неё. Слуга отдал ворона хозяину и попросил приготовить его на ужин. Но попали они в разбойничий притон. И явились тёмной ночью двенадцать разбойников и решили убить и ограбить заезжих людей. Но прежде чем приступить к своему делу, они сели за стол поужинать; хозяин и ведьма подсели к ним тоже и съели вместе с ними миску похлёбки, в которой был сварен ворон. Но только проглотили они по куску, как тотчас упали все замертво наземь, так как к ворону перешёл яд от конского трупа.

И осталась теперь в доме одна только дочь хозяина; была она девушка честная и в злых делах участия не принимала. Она открыла незнакомцу все комнаты и показала ему груды сокровищ. Но королевич сказал, что пусть всё это останется у неё, он ничего из этих богатств не хочет, и поскакал со своим слугой дальше.

Они странствовали долгое время и прибыли, наконец, в один город, где жила прекрасная, но гордая королевна. Она всем объявила, что тот, кто загадает ей такую загадку, которой она не сможет решить, станет её мужем; а если она её разгадает, то срубят тому человеку голову с плеч. Ей давалось на обдумывание три дня, и была она такая умная, что всегда к назначенному сроку все загадки разгадывала.

К тому времени погибло уже девять человек, а тут как раз прибыл и королевич и, ослеплённый её большой красотой, решил рискнуть своей жизнью. Он пришёл к ней и задал свою загадку.

– Что значит, – сказал он: – один не одолел никого, но одолел, однако ж, двенадцать?

Она не знала, что это такое, стала думать и разгадывать, но ничего придумать не могла. Она раскрыла свои книги загадок, но подобной загадки там не было, – короче говоря, её мудрости наступил предел. И, не зная, как быть, она приказала своей служанке пробраться тайком в спальню приезжего господина и подслушать там его сновидения, – она думала, что, может быть, он разговаривает во сне и выдаст свою загадку. Но умный слуга лёг в постель вместо господина, и когда явилась служанка, он сорвал с неё покрывало, в которое та закуталась, и прогнал её палкой из комнаты.

На другую ночь послала королевна свою камеристку, думая, что той удастся лучше подслушать; но и с неё сорвал слуга покрывало и прогнал её палкой. И вот королевич решил, что на третью ночь он может быть спокоен, и улёгся в постель. Но явилась сама королевна, закутанная в серое, как туман, покрывало, и уселась с ним рядом. Она подумала, что он уже уснул и ему снятся сны, и с ним заговорила, надеясь, что он ответит во сне, как случается это со многими, – но он бодрствовал и всё слышал и понимал очень хорошо. Она спросила:

– Один не одолел никого, что это значит?

Он ответил:

– Это ворон, что клевал мёртвого и отравленного коня и погиб из-за того.

Затем она спросила:

– И, однако, одолел двенадцать, что это значит?

– Это двенадцать разбойников, съевших ворона и оттого погибших.

Узнав разгадку, она решила выбраться тайком из комнаты, но он крепко ухватился за её покрывало, и оно осталось у него в руках.

На другое утро королевна объявила, что загадку она разгадала, велела призвать двенадцать судей и объяснила её перед ними. Но королевич попросил выслушать и его и сказал:

– Она подкралась ко мне ночью и выведала у меня ответ, а то бы она никогда её не разгадала.

И судьи сказали:

– Так принесите нам знак доказательства.

И принёс слуга три покрывала, и когда судьи увидели серое, как туман, покрывало, что обычно носила королевна, они сказали:

– Пусть покрывало это вышьют серебром и золотом, и будет оно вам свадебным одеяньем.

23. О мышке, птичке и колбаске.

Однажды мышка, птичка да колбаска порешили жить вместе. Стали они вести общее хозяйство и долго жили ладно и богато, в мире и согласии, и хозяйство их всё росло и росло.

Работа у птички была такая – летать каждый день в лес за дровами. А мышка должна была воду носить, огонь разводить и стол накрывать, а колбаска оставалась стряпать.

Но кому и так хорошо живётся, тому ещё бо́льшего хочется! Вот случилось птичке повстречаться в лесу с другой птицей, и рассказала она ей про своё хорошее житьё-бытьё и стала им похваляться. А та, другая птица, стала её бранить и говорить, что работает-де птичка слишком много, а получает мало; а те двое, что остаются дома, живут, мол, куда лучше. Вот хотя бы взять, например, мышку: разведёт она огонь, принесёт воду и идёт себе отдыхать в свою каморку, пока не позовут её на стол накрывать. А колбаска, та всё у горшков торчит да присматривает, чтобы пища варилась как следует, а как придёт время обедать, то стоит ей раза четыре повертеться в каше или в овощах, а они уже и жирны, и посолены, и к столу готовы.

Вот прилетела птичка домой, сбросила свою ношу, и сели они за стол, а после обеда как залегли, да так и проспали до самого утра, – вот уж жизнь-то была, что и говорить, расчудесная!

Но птичку раззадорили, и не захотелось ей на другой день лететь в лес. Она объявила, что слишком долго была у них служанкой и оставалась в дурах и что им следует поменяться работой и попробовать жить по-другому.

И как ни просили её мышка и колбаска, но птичка, однако, на своём настояла. Пришлось им согласиться; кинули жребий – и выпало колбаске дрова таскать, мышке стряпухою быть, а птичка должна была воду носить.

Но что же случилось потом? Отправилась колбаска за дровами, птичка развела огонь, мышка поставила горшок в печь, и стали они ждать, пока колбаска домой вернётся и притащит запас дров. А её всё нету и нету, почуяли они недоброе, и полетела птичка ей навстречу. Увидела она неподалёку на дороге собаку, которая, напав на бедную колбаску, схватила её и растерзала. Стала птичка обвинять собаку в грабеже и убийстве, но слова помогали мало. Собака ссылалась на то, что нашла, мол, будто у колбаски подмётные письма и потому решила её казнить.

Грустно стало птичке, она взвалила на себя дрова, полетела домой и рассказала обо всём, что слыхала и видала. Очень они опечалились с мышкой, но решили, что лучше всего им оставаться вместе.

Пришлось птичке накрывать стол, а мышка стала обед готовить. И вот решила она последовать примеру колбаски и прыгнуть в горшок с овощами, повертеться в нём, поболтаться, чтобы было наваристей. Но едва залезла она в горшок, как обварилась, да так сильно, что у неё вылезла шерсть, слезла кожа, тут ей и конец настал.

Пришла птичка обед к столу подавать, глядь – нету стряпухи. Птичка в смущении побросала дрова, стала звать её и кричать, но стряпухи своей она так и не нашла. И попал по неосторожности огонь на дрова; они загорелись, и начался пожар. Бросилась птичка второпях за водой, да упустила ведро в колодец, и сама за ним тоже в колодец упала, и не могла она спастись оттуда, – так и утонула.

24. Госпожа Метелица.

Было у одной вдовы две дочери; одна была красивая и работящая, а другая – уродливая и ленивая. Но мать больше любила уродливую и ленивую, а той приходилось исполнять всякую работу и быть в доме золушкой.

Бедная девушка должна была каждый день сидеть на улице у колодца и прясть пряжу, да так много, что от работы у неё кровь выступала на пальцах.

И вот случилось однажды, что всё веретено залилось кровью. Тогда девушка нагнулась к колодцу, чтобы его обмыть, но веретено выскочило у неё из рук и упало в воду. Она заплакала, побежала к мачехе и рассказала ей про своё горе.

Стала мачеха её сильно бранить и была такою жестокой, что сказала:

– Раз ты веретено уронила, то сумей его и назад достать.

Вернулась девушка к колодцу и не знала, что ей теперь и делать; и вот прыгнула она с перепугу в колодец, чтоб достать веретено. И стало ей дурно, но когда она опять очнулась, то увидела, что находится на прекрасном лугу, и светит над ним солнце, и растут на нём тысячи разных цветов. Она пошла по лугу дальше и пришла к печи, и было в ней полным-полно хлеба, и хлеб кричал:

– Ах, вытащи меня, вытащи, а не то я сгорю, – я давно уж испёкся!

Тогда она подошла и вытащила лопатой все хлебы один за другим.

Пошла она дальше и пришла к дереву, и было на нём полным-полно яблок, и сказало ей дерево:

– Ах, отряхни меня, отряхни, мои яблоки давно уж поспели!

Она начала трясти дерево, и посыпались, словно дождь, яблоки наземь, и она трясла яблоню до тех пор, пока не осталось на ней ни одного яблока. Сложила она яблоки в кучу и пошла дальше.

Пришла она к избушке и увидела в окошке старуху, и были у той такие большие зубы, что стало ей страшно, и она хотела было убежать. Но старуха крикнула ей вслед:

– Милое дитятко, ты чего боишься! Оставайся у меня. Если ты будешь хорошо исполнять у меня в доме всякую работу, тебе будет хорошо. Только смотри, стели как следует мне постель и старательно взбивай перину, чтобы перья взлетали, и будет тогда во всём свете идти снег;[3] я – госпожа Метелица.

24. Госпожа Метелица. Сказки.

Так как старуха обошлась с нею ласково, то на сердце у девушки стало легче, и она согласилась остаться и поступить к госпоже Метелице в работницы. Она старалась во всём угождать старухе и всякий раз так сильно взбивала ей перину, что перья взлетали кругом, словно снежинки; и потому девушке жилось у неё хорошо, и она никогда не слыхала от неё дурного слова, а вареного и жареного каждый день было у ней вдосталь.

Так прожила она некоторое время у госпожи Метелицы, да вдруг запечалилась и поначалу сама не знала, чего ей не хватает; но, наконец, она поняла, что тоскует по родному дому, и хотя ей было здесь в тысячу раз лучше, чем там, всё же она стремилась домой. Наконец она сказала старухе:

– Я истосковалась по родимому дому, и хотя мне так хорошо здесь под землёй, но дольше оставаться я не могу, мне хочется вернуться наверх – к своим.

Госпожа Метелица сказала:

– Мне нравится, что тебя тянет домой, и так как ты мне хорошо и прилежно служила, то я сама провожу тебя туда. – Она взяла её за руку и привела к большим воротам.

Открылись ворота, и когда девушка оказалась под ними, вдруг пошёл сильный золотой дождь, и всё золото осталось на ней, так что вся она была сплошь покрыта золотом.

– Это тебе за то, что ты так прилежно работала, – сказала госпожа Метелица и вернула ей также и веретено, упавшее в колодец. Вот закрылись за ней ворота, и очутилась девушка опять наверху, на земле, и совсем недалеко от дома своей мачехи. И только она вошла во двор, запел петух, он как раз сидел на колодце:

Ку-ка-ре-ку! Наша девица златая тут как тут.

И вошла она прямо в дом к мачехе; и оттого что была она вся золотом покрыта, её приняли и мачеха и сводная сестра ласково.

Рассказала девушка всё, что с ней приключилось. Как услыхала мачеха о том, как достигла она такого большого богатства, захотелось ей добыть такого же счастья и для своей уродливой, ленивой дочери.

И она посадила её у колодца прясть пряжу; а чтоб веретено было у ней тоже в крови, девушка уколола себе палец, сунув руку в густой терновник, а потом кинула веретено в колодец, а сама прыгнула вслед за ним.

Попала она, как и её сестра, на прекрасный луг и пошла той же тропинкой дальше. Подошла она к печи, а хлеб опять как закричит:

– Ах, вытащи меня, вытащи, а не то я сгорю, – я давно уж испёкся!

Но ленивица на это ответила:

– Да что мне за охота пачкаться! – и пошла дальше.

Подошла она вскоре к яблоне; и заговорила яблоня:

– Ах, отряхни меня, отряхни, мои яблоки давно уж поспели!

Но ответила она яблоне:

– Ещё чего захотела, ведь яблоко может упасть мне на голову! – и двинулась дальше.

24. Госпожа Метелица. Сказки.

Когда она подошла к дому госпожи Метелицы, не было у ней никакого страха, – она ведь уже слыхала про её большие зубы, – и тотчас нанялась к ней в работницы. В первый день она старалась, была в работе прилежная и слушалась госпожу Метелицу, когда та ей что поручала, – она всё думала о золоте, которое та ей подарит. Но на второй день стала она полениваться, на третий и того больше, а потом и вовсе не захотела вставать рано утром. Она не стлала госпоже Метелице постель как следует и не взбивала ей перины так, чтобы перья взлетали вверх. Это, наконец, госпоже Метелице надоело, и она отказала ей в работе. Ленивица очень этому обрадовалась, думая, что теперь-то и посыплется на неё золотой дождь.

Госпожа Метелица повела её тоже к воротам, но когда она стояла под ними, то вместо золота опрокинулся на неё полный котёл смолы.

– Это тебе в награду за твою работу, – сказала госпожа Метелица и закрыла за ней ворота.

Вернулась ленивица домой вся в смоле; и как увидел её петух, сидевший на колодце, так и запел:

Ку-ка-ре-ку! Наша девушка грязнуха тут как тут.

А смола на ней так на всю жизнь и осталась, и не смыть её было до самой смерти.

25. Семь воронов.

Было у одного человека семеро сыновей и ни одной дочки, а ему очень хотелось её иметь. Вот, наконец, жена подала ему добрую надежду, что будет у них дитя; и родилась у них девочка. Радость была большая; но дитя оказалось хилое и маленькое, так что пришлось его крестить раньше срока.

Послал отец одного из мальчиков к роднику принести поскорее воды для крещения; шестеро остальных побежало вслед за ним – каждому из них хотелось первому набрать воды, – вот и упал кувшин в колодец. И они стояли и не знали, что им теперь делать, и никто не решался вернуться домой. Отец ждал их, ждал, а они всё не возвращались, потерял он, наконец, терпенье и говорит:

– Пожалуй, гадкие мальчишки опять заигрались, а про дело забыли. – И он стал опасаться, что девочка помрёт некрещёной, и с досады крикнул:

– А чтоб вас всех в воронов обратило!

Только вымолвил он это слово, вдруг слышит над головой шум крыльев. Глянул он вверх, видит – кружат над ним семеро чёрных как смоль воронов.

И не могли отец с матерью снять своего заклятья, и как они ни горевали об утрате своих семерых сыновей, но всё же мало-помалу утешились, глядючи на свою любимую дочку. Она вскоре подросла, окрепла и с каждым днём становилась всё красивей и красивей.

Долгое время она не знала, что были у неё братья, – отец и мать избегали говорить ей об этом. Но вот однажды она случайно от людей услыхала, как те говорили, что девочка-де и вправду хороша, да виновата в несчастье своих семерых братьев.

Услыхав об этом, она сильно запечалилась, подошла к отцу-матери и стала у них спрашивать, были ли у неё братья и куда они пропали. И вот, – правды не скроешь, – им пришлось ей объяснить, что это случилось по воле свыше и рождение её было лишь нечаянной тому причиной. Стала девочка каждый день себя попрекать и крепко призадумалась, как бы ей вызволить своих братьев.

И не было ей покоя до той поры, пока не собралась она тайком в дальнюю путь-дорогу, чтоб отыскать своих братьев и освободить их во что бы то ни стало. Взяла она с собой в дорогу на память об отце-матери одно лишь колечко, хлебец – на случай, если проголодается, и скамеечку, чтобы можно было отдохнуть, если устанет.

И пошла она далеко-далеко, на самый край света. Вот подошла она к солнцу, но было оно такое жаркое, такое страшное, и оно пожирало маленьких детей. Бросилась она поскорей от солнца к месяцу, но был он такой холодный, мрачный и злой, и как увидел он девочку, сказал ей:

– Чую, чую мясо человечье.

Она убежала от него и пришла к звёздам. Они были ласковые и добрые, и сидела каждая из звёзд на особой скамеечке. Поднялась утренняя звезда, дала ей костылёк и сказала:

– Если не будет с тобой этого костылька – не разомкнуть тебе Стеклянной горы, где заточены твои братья.

Взяла девочка костылёк, завернула его хорошенько в платочек и пошла. Шла она долго-долго, пока не подошла к Стеклянной горе. Ворота были закрыты; хотела она достать костылёк, развернула платок, глядь – а он пустой, потеряла она подарок добрых звёзд.

Что тут делать? Ей так хотелось спасти своих братьев, а ключа от Стеклянной горы не оказалось. Взяла тогда добрая сестрица нож, отрезала себе мизинец, сунула его в ворота и легко их открыла. Входит она, а навстречу ей карлик, и говорит ей:

– Девочка, ты что здесь ищешь?

– Ищу я своих братьев, семерых воронов.

А карлик ей говорит:

– Воронов нету дома. Если хочешь их подождать, пока они вернутся, то входи.

Потом карлик принёс воронам пищу на семи тарелочках; отведала сестрица из каждой тарелочки по крошке и выпила из каждого кубочка по глоточку, а в последний кубочек опустила колечко, взятое с собой в дорогу.

Вдруг слышит в воздухе шум крыльев и свист. И говорит ей карлик:

– Это летят домой вороны.

Вот прилетели они, есть-пить захотели, стали искать свои тарелочки и кубочки. А ворон за вороном и говорит:

– Кто это ел из моей тарелочки? Кто пил из моего кубочка? Никак человечьи уста?

Допил седьмой ворон до дна свой кубок, тут и выкатилось колечко. Посмотрел он на него и узнал, что то колечко отца-матери, и говорит:

– Дай боже, чтобы наша сестрица тут оказалась, тогда мы будем расколдованы.

А девочка стояла тут же за дверью; она услыхала их желанье и вошла к ним, – и вот обернулись вороны опять в людей. И целовались они, миловались и весело вместе домой воротились.

26. Красная Шапочка.

Жила-была маленькая, милая девочка. И кто, бывало, ни взглянет на неё, всем она нравилась, но больше всех её любила бабушка и готова была всё ей отдать. Вот подарила она ей однажды из красного бархата шапочку, и оттого, что шапочка эта была ей очень к лицу и никакой другой она носить не хотела, то прозвали её Красной Шапочкой.

Вот однажды мать ей говорит:

– Красная Шапочка, вот кусок пирога да бутылка вина, ступай отнеси это бабушке; она больная и слабая, пускай поправляется. Выходи из дому пораньше, пока не жарко, да смотри, иди скромно, как полагается; в сторону с дороги не сворачивай, а то, чего доброго, упадёшь и бутылку разобьёшь, тогда бабушке ничего не достанется. А как войдёшь к ней в комнату, не забудь с ней поздороваться, а не то, чтоб сперва по всем углам туда да сюда заглядывать.

– Я уж справлюсь как следует, – ответила матери Красная Шапочка и с ней попрощалась.

А жила бабушка в самом лесу, полчаса ходьбы от деревни будет. Только вошла Красная Шапочка в лес, а навстречу ей волк. А Красная Шапочка и не знала, какой это злющий зверь, и вовсе его не испугалась.

– Здравствуй, Красная Шапочка! – сказал волк.

– Спасибо тебе, волк, на добром слове.

– Куда это ты, Красная Шапочка, собралась так рано?

– К бабушке.

– А что это у тебя в переднике?

– Вино и пирог, мы его вчера испекли, хотим чем-нибудь порадовать бабушку, она больная да слабая, пускай поправляется.

– Красная Шапочка, а где живёт твоя бабушка?

– Да вон там, чуть подальше в лесу, надо ещё с четверть часа пройти; под тремя большими дубами стоит её домик, а пониже густой орешник, – ты-то, пожалуй, знаешь, – сказала Красная Шапочка.

«Славная девочка, – подумал про себя волк, – лакомый был бы для меня кусочек; повкусней, пожалуй, чем старуха; но чтоб схватить обеих, надо дело повести похитрей».

И он пошёл рядом с Красной Шапочкой и говорит:

– Красная Шапочка, погляди, какие кругом красивые цветы, почему ты не посмотришь вокруг? Ты разве не слышишь, как прекрасно распевают птички? Ты идёшь, будто в школу торопишься, – а в лесу-то как весело время провести!

Глянула Красная Шапочка и увидела, как пляшут повсюду, пробиваясь сквозь деревья, солнечные лучи и всё кругом в прекрасных цветах, и подумала: «Хорошо бы принести бабушке свежий букет цветов, – это будет ей, наверно, тоже приятно; ещё ведь рано, придти вовремя я успею».

И она свернула с дороги прямо в лесную чащу и стала собирать цветы. Сорвёт цветок и подумает: «А дальше вон растёт ещё покрасивей», – и к тому побежит; и так уходила она всё глубже и глубже в лес. А волк тем временем кинулся прямёхонько к бабушкиному дому и в дверь постучался.

– Кто там?

– Это я, Красная Шапочка, принесла тебе вино и пирог, открой мне.

– А ты нажми на щеколду, – крикнула бабушка, – я очень слаба, подняться не в силах.

Нажал волк на щеколду, дверь быстро отворилась, и, ни слова не говоря, он подошёл прямо к бабушкиной постели и проглотил старуху. Затем он надел её платье, на голову – чепец, улёгся в постель и задёрнул полог.

А Красная Шапочка всё цветы собирала, и когда она уже их набрала так много, что больше нести не могла, вспомнила она о бабушке и отправилась к ней. Она удивилась, что дверь настежь открыта, а когда вошла в комнату, всё показалось ей таким странным, и она подумала: «Ах, боже мой, как мне нынче тут страшно, а ведь я всегда бывала у бабушки с такою охотой!» И она кликнула:

– Доброе утро! – но ответа не было.

Тогда она подошла к постели, раздвинула полог, видит – лежит бабушка, надвинут чепец у неё на самое лицо, и выглядит она так странно, странно.

– Ой, бабушка, отчего у тебя такие большие уши?

– Чтоб лучше тебя слышать!

– Ой, бабушка, а какие у тебя большие глаза!

– Это чтоб лучше тебя видеть!

– Ой, бабушка, а что это у тебя такие большие руки?

– Чтоб легче тебя схватить!

– Ох, бабушка, какой у тебя, однако, страшно большой рот!

– Это чтоб легче было тебя проглотить!

Только сказал это волк, и как вскочит с постели – и проглотил бедную Красную Шапочку.

Наелся волк и улёгся опять в постель, заснул и стал громко-прегромко храпеть. А проходил в ту пору мимо дома охотник и подумал: «Как, однако, старуха сильно храпит, надо будет посмотреть, может, ей надо чем помочь». И он вошёл к ней в комнату, подходит к постели, глядь – а там волк лежит.

– А-а! Вот ты где, старый греховодник! – сказал он. – Я уж давненько тебя разыскиваю.

И он хотел было уже нацелиться в него из ружья, да подумал, что волк, может быть, съел бабушку, а её можно ещё спасти; он не стал стрелять, а взял ножницы и начал вспарывать брюхо спящему волку. Сделал он несколько надрезов, видит – просвечивает красная шапочка, надрезал ещё, и выскочила оттуда девочка и закричала:

– Ах, как я испугалась, как было у волка в брюхе темно-темно!

Выбралась потом оттуда и старая бабушка, жива-живёхонька, – еле могла отдышаться. А Красная Шапочка притащила поскорее больших камней, и набили они ими брюхо волку. Тут проснулся он, хотел было убежать, но камни были такие тяжёлые, что он тотчас упал, – тут ему и конец настал.

И были все трое очень и очень довольны. Охотник снял с волка шкуру и отнёс её домой. Бабушка скушала пирог, выпила вина, что принесла ей Красная Шапочка, и начала поправляться да сил набираться, а Красная Шапочка подумала: «Уж с этих пор я никогда в жизни не буду сворачивать одна с большой дороги в лесу без материнского позволенья».

Рассказывают ещё, что однажды, когда Красная Шапочка опять несла бабушке пирог, заговорил с ней другой волк и хотел было увести её с большой дороги. Но Красная Шапочка была теперь поосторожней и пошла своим путём прямо, и рассказала бабушке, что встретился ей по дороге волк и сказал «здравствуй» и так злобно посмотрел на неё своими глазами, что, случись это не на проезжей дороге, он съел бы её.

– Так вот что, – сказала бабушка Красной Шапочке, – давай-ка запрём двери, чтоб не мог он сюда войти.

А тут вскоре и волк постучался и говорит:

– Бабушка, отопри мне, я – Красная Шапочка, пирог тебе принесла.

А они молчат, дверь не открывают. Тогда обошёл серый, крадучись, вокруг дома несколько раз, прыгнул потом на крышу и стал дожидаться, пока Красная Шапочка станет вечером возвращаться домой: он хотел пробраться за ней следом и съесть её в темноте. Но бабушка догадалась, что задумал волк. А стояло у них перед домом большое каменное корыто; вот бабушка и говорит внучке:

– Красная Шапочка, возьми ведро – я вчера варила в нём колбасу – и вылей воду в корыто.

Красная Шапочка стала носить воду, пока большое-пребольшое корыто наполнилось всё доверху. И почуял волк запах колбасы, повёл носом, глянул вниз и, наконец, так вытянул шею, что не мог удержаться и покатился с крыши и свалился вниз, да прямо в большое корыто, в нём и утонул он.

А Красная Шапочка счастливо домой воротилась, и никто уже с той поры её больше не обижал.

27. Бременские уличные музыканты.

Был у одного хозяина осёл, и много лет подряд таскал он без устали мешки на мельницу, но к старости стал слаб и к работе не так пригоден, как прежде.

Подумал хозяин, что кормить его теперь, пожалуй, не стоит; и осёл, заметив, что дело не к добру клонится, взял и убежал от хозяина и двинулся по дороге на Бремен, – он думал, что там удастся ему сделаться уличным музыкантом. Вот прошёл он немного, и случилось ему повстречать по дороге охотничью собаку: она лежала, тяжело дыша, высунув язык, – видно, бежать устала.

– Ты что это, Хватай, так тяжело дышишь? – спрашивает её осёл.

– Ох, – отвечает собака, – стара я стала, что ни день, то всё больше слабею, на охоту ходить уже не в силах; вот и задумал меня хозяин убить, но я от него убежала. Как же мне теперь на хлеб зарабатывать?

– Знаешь что, – говорит осёл, – я иду в Бремен, хочу сделаться там уличным музыкантом; пойдём вместе со мной, поступай ты тоже в музыканты. Я играю на лютне, а ты будешь бить в литавры.

Собака на это охотно согласилась, и они пошли дальше. Вскоре повстречали они на пути кота; он сидел у дороги, мрачный да невесёлый, словно дождевая туча.

– Ну, что, старина, Кот Котофеич, беда, что ли, какая с тобой приключилась? – спрашивает его осёл.

– Да как же мне быть весёлым, когда дело о жизни идёт, – отвечает кот, – стал я стар, зубы у меня притупились, сидеть бы мне теперь на печи да мурлыкать, а не мышей ловить, – вот и задумала меня хозяйка утопить, а я убежал подобру-поздорову. Ну, какой дашь мне добрый совет? Куда ж мне теперь деваться, чем прокормиться?

27. Бременские уличные музыканты. Сказки.

– Пойдём с нами в Бремен, – ты ведь ночные концерты устраивать мастер, вот и будешь там уличным музыкантом.

Коту это дело понравилось, и пошли они вместе. Пришлось нашим трём беглецам проходить мимо одного двора, видят они – сидит на воротах петух и кричит во всё горло.

– Чего ты горло дерёшь? – говорит осёл. – Что с тобой приключилось?

– Да это я хорошую погоду предвещаю, – ответил петух. – Ведь нынче богородицын день: она помыла рубашки Христу-младенцу и хочет их просушить. Да всё равно нет у моей хозяйки жалости: завтра воскресенье, утром гости приедут, и вот велела она кухарке сварить меня в супе, и отрубят мне нынче вечером голову. Вот потому и кричу я, пока могу, во всё горло.

– Вот оно что, петушок – красный гребешок, – сказал осёл, – эх, ступай-ка ты лучше с нами, мы идём в Бремен, – хуже смерти всё равно ничего не найдёшь; голос у тебя хороший, и если мы примемся вместе с тобой за музыку, то дело пойдёт на лад.

Петуху такое предложенье понравилось, и они двинулись все вчетвером дальше. Но дойти до Бремена за один день им не удалось, они попали вечером в лес и порешили там заночевать.

Осёл и собака улеглись под большим деревом, а кот и петух забрались на сук; петух взлетел на самую макушку дерева, где было ему всего надёжней. Но прежде чем уснуть, он осмотрелся по сторонам, и показалось ему, что вдали огонёк мерцает, и он крикнул своим товарищам, что тут, пожалуй, и дом недалече, потому что виден свет. И сказал осёл:

– Раз так, то нам надо подыматься и идти дальше, ведь ночлег-то здесь неважный.

А собака подумала, что некоторая толика костей и мяса была бы как раз кстати. И вот они двинулись в путь-дорогу, навстречу огоньку, и вскоре заметили, что он светит всё ярче и светлей, и стал совсем уже большой; и пришли они к ярко освещённому разбойничьему притону. Осёл, как самый большой из них, подошёл к окошку и стал в него заглядывать.

– Ну, осёл, что тебе видно? – спросил петух.

– Да что, – ответил осёл, – вижу накрытый стол, на нём всякие вкусные кушанья и напитки поставлены, и сидят за столом разбойники и едят в своё удовольствие.

– Там, пожалуй, кое-что и для нас бы нашлось, – сказал петух.

– Да, да, если бы только нам туда попасть! – сказал осёл.

И стали звери между собой судить да рядить, как к тому делу приступить, чтобы разбойников оттуда выгнать; и вот, наконец, нашли они способ. Решили, что осёл должен поставить передние ноги на окошко, а собака прыгнуть к ослу на спину; кот взберётся на собаку, а петух пускай взлетит и сядет коту на голову. Так они и сделали и, по условному знаку, все вместе принялись за музыку: осёл кричал, собака лаяла, кот мяукал, а петух, тот запел и закукарекал. Потом ворвались они через окошко в комнату, так что даже стёкла зазвенели.

Услышав ужасный крик, разбойники повскакивали из-за стола и, решив, что к ним явилось какое-то привиденье, в великом страхе кинулись в лес. Тогда четверо наших товарищей уселись за стол, и каждый принялся за то, что пришлось ему по вкусу из блюд, стоявших на столе, и начали есть и наедаться, будто на месяц вперёд.

Поужинав, четверо музыкантов погасили свет и стали искать, где бы им поудобней выспаться, – каждый по своему обычаю и привычке. Осёл улёгся на навозной куче, собака легла за дверью, кот на шестке у горячей золы, а петух сел на насест; а так как они с дальней дороги устали, то вскоре все и уснули.

Когда полночь уже прошла и разбойники издали заметили, что в доме свет не горит, всё как будто спокойно, тогда говорит атаман:

– Нечего нам страху поддаваться, – и приказал одному из своих людей пойти в дом на разведку.

Посланный нашёл, что там всё тихо и спокойно; он зашёл в кухню, чтобы зажечь свет, и показались ему сверкающие глаза кота горящими угольками, он ткнул в них серник, чтоб добыть огня. Но кот шуток не любил, он кинулся ему прямо в лицо, стал шипеть и царапаться. Тут испугался разбойник и давай бежать через чёрную дверь; а собака как раз за дверью лежала, вскочила она и укусила его за ногу. Пустился он бежать через двор да мимо навозной кучи, тут и лягнул его изо всех сил осёл задним копытом; проснулся от шума петух, встрепенулся, да как закричит с насеста: «Кукареку!».

27. Бременские уличные музыканты. Сказки.

Побежал разбойник со всех ног назад к своему атаману и говорит:

– Ох, там в доме страшная ведьма засела, как дохнет она мне в лицо, как вцепится в меня своими длинными пальцами; а у двери стоит человек с ножом, как полоснёт он меня по ноге; а на дворе лежит чёрное чудище, как ударит оно меня своей дубинкой; а на крыше, на самом верху, судья сидит и кричит: «Тащите вора сюда!» Тут я еле-еле ноги унёс.

С той поры боялись разбойники в дом возвращаться, а четырём бременским музыкантам там так понравилось, что и уходить не захотелось.

А кто эту сказку последний сказал, всё это сам своими глазами видал.

28. Поющая косточка.

Настало раз в одной земле великое разоренье из-за дикого кабана. Портил кабан крестьянам поля, уничтожал скот, а людей разрывал своими клыками. И вот посулил король, что тот, кто освободит землю от такой напасти, получит большую награду. Но зверь был такой огромный и сильный, что никто не отваживался подходить близко к лесу, где он обитал. Наконец король объявил, что тот, кто поймает или убьёт дикого кабана, получит в жёны его единственную дочь.

А жили в то время в этой земле двое братьев, сыновья одного бедняка. Вот явились они и решили отважиться на это опасное дело. Старший был хитёр и умён и согласился на это из удали, а младший был простодушен и глуп и пошёл на это от чистого сердца. И сказал король:

– Чтоб вернее зверя поймать, заходите в лес с разных сторон.

И отправился старший брат в лес с вечера, а младший с утра. Прошёл младший брат немного, глядь – подходит к нему маленький человечек, было у него в руке чёрное копьё, и говорит:

– Это копьё даю я тебе потому, что у тебя доброе и чистое сердце. С этим копьём ты можешь спокойно идти на дикого кабана, – он не причинит тебе никакого вреда.

Младший брат поблагодарил человечка, положил на плечи копьё и без всякого страха двинулся дальше. Вскоре он заметил зверя, который кинулся на него, но он протянул навстречу ему копьё, и зверь в слепой ярости бросился на копьё с такой силой, что сердце разорвалось у него надвое. Взвалил он тогда чудовище на плечи и отправился домой, чтоб отнести его королю.

Вышел он из лесу с другой стороны, видит – стоит на опушке дом, веселятся в нём люди, пляшут и распивают вино. Его старший брат тоже зашёл туда; считая, что кабан от него всё равно не убежит, захотелось ему сперва для пущей храбрости напиться.

Заметил он младшего брата, который выходил из лесу, нагружённый добычей, и не стало покоя его завистливому и злому сердцу. Он окликнул его:

– Милый братец, заходи-ка сюда, отдохни да подкрепись кубком вина.

Младший брат, не подозревая ничего дурного, зашёл в дом и рассказал брату о добром человечке, давшем ему копьё, которым он и убил кабана. Старший брат уговорил младшего остаться здесь до вечера, а затем они отправились вместе.

Подошли они в сумерках к мосту над ручьём, и предложил старший брат младшему идти вперёд; и вот когда тот дошёл до середины моста, ударил его старший брат сзади так сильно, что тот свалился замертво вниз. Закопал он его под мостом, взял затем кабана, принёс его королю и стал утверждать, что это он-де его убил; и получил он за то королевскую дочь в жёны.

Когда младший брат назад не вернулся, то старший сказал:

– Это его дикий кабан разорвал, – и все этому поверили.

Но ничего не остаётся скрытым от бога; так и это тёмное дело должно было обнаружиться. Много лет спустя гнал однажды пастух своё стадо через мост и заметил внизу на песке белую, как кипень, косточку и решил, что из неё выйдет хороший мундштук. Он спустился вниз, поднял её и вырезал из неё для своего рожка мундштук. Вот попробовал он на нём заиграть, и начала косточка, к великому удивленью пастуха, сама петь:

Ах, мой милый пастушок, Ты на косточке играешь в свой рожок, Братец-то меня убил, Под мостом захоронил, — Из-за злого кабана, Ради дочки короля.

– Что это за волшебный рожок, – сказал пастух, – сам по себе поёт, надо будет отнести его королю.

Пришёл он к королю, и запел снова рожок свою песенку. Тогда король всё понял и велел раскопать под мостом землю, – и нашли там кости убитого.

И не мог злой брат отрицать своего злодейства, и вот зашили его в мешок и живым утопили, а кости убитого брата схоронили на кладбище в красивом гробу на вечный покой.

29. Чёрт с тремя золотыми волосами.

Жила однажды бедная женщина, вот родила она сыночка, родился он на свет в рубашке, и было ему предсказано, что на четырнадцатом году он женится на королевской дочери. И случилось, что вскоре после того прибыл в эту деревню король; но никто не знал, что это король, и когда он стал расспрашивать у людей, что тут у них нового, ему ответили:

– Да вот родился у нас на этих днях ребёнок в рубашке; что он ни задумает, во всём ему будет удача. И предсказано ему ещё, что на четырнадцатом году будто женится он на королевской дочери.

А было у короля сердце злое; разгневался он, узнав о таком предсказанье, и пошёл к родителям ребёнка, прикинулся таким ласковым, таким добрым и говорит:

– Вы люди бедные, отдайте мне вашего ребёнка, уж я о нём позабочусь.

Поначалу они отказывались, но когда этот чужой человек предложил им за это немало золота, они порешили: «Уж раз он родился счастливцем, то будет это для него к лучшему», и они согласились и отдали ребёнка.

Положил король ребёнка в походный ларец и поскакал с ним на коне дальше. Подъехал он к глубокому омуту, бросил ларец в воду и подумал: «Вот я и спас свою дочь от непрошеного жениха». Но ларец не утонул, а поплыл, словно кораблик, и ни одна капля воды в него не просочилась. И отплыл он на две мили от королевской столицы, приплыл к мельнице и остановился у плотины. К счастью, стоял поблизости работник с мельницы, он заметил ларец и вытащил его багром на берег, думая найти в нём немалые сокровища; но когда он его открыл, то увидел, что лежит в нём красивый мальчик, здоровый и весёлый. Он принёс его к мельнику и его жене, и так как детей у них не было, то мельничиха обрадовалась и говорит:

– Это сам господь бог послал нам дитятко. – Стали они о найдёныше заботиться, и он вырос, воспитанный во многих добродетелях.

Но вот случилось однажды, что король, желая укрыться от грозы, зашёл на мельницу и, заметив рослого мальчика, спросил у мельника и его жены, не их ли это сын.

– Нет, – ответили они, – это найдёныш. Четырнадцать лет тому назад его принесло в ларце к нашей плотине, и работник вытащил его из воды.

Тогда король понял, что это не кто иной, как тот самый счастливец, которого он бросил в воду, и он сказал:

– А нельзя ли будет, люди добрые, послать его с моим письмом к королеве? Я дам ему за это в награду два золотых.

– Как прикажет король, – ответили мельник и мельничиха и велели юноше приготовиться в путь-дорогу.

И написал король письмо королеве, а было в нём сказано: «Как только этот мальчик прибудет с моим письмом, я приказываю его убить и закопать в землю; и сделать всё это надо до моего возвращения».

Отправился мальчик с этим письмом в дорогу, но в пути заблудился и попал под вечер в дремучий лес. В темноте он заметил огонёк, пошёл навстречу ему и очутился около избушки. Вошёл он туда, видит – сидит у очага старуха, а больше в избушке никого нету. Она увидала юношу, испугалась и говорит:

– Ты откуда и куда направляешься?

– Я иду с мельницы, – ответил он, – направляюсь к королеве, несу ей письмо; да вот заблудился в лесу и хотел бы у тебя переночевать.

– Бедный ты мальчик, – молвила старуха, – ведь ты попал в разбойничий притон; когда разбойники вечером вернутся домой, они тебя убьют.

– Ну, что ж, пускай приходит кто угодно, – сказал юноша, – я никого не боюсь; я так устал, что идти дальше не в силах. – И он лёг на лавку и уснул.

Вскоре явились разбойники и гневно спросили, почему тут лежит какой-то чужой мальчик.

– Ах, – сказала старуха, – да ведь это ж ещё совсем невинный младенец, он заблудился в лесу, и я из жалости его приютила; он должен доставить письмо королеве.

Распечатали разбойники письмо, прочитали его, а написано в нём было, что как только он явится, его надо немедля убить. И вот почувствовали жестокие разбойники жалость, их атаман разорвал письмо и написал вместо него другое, где сказано было, что как только он явится, его тотчас должны обвенчать с королевской дочерью. Они оставили его спокойно спать на лавке до самого утра, а когда он проснулся, дали ему письмо и показали дорогу.

Королева, получив письмо и прочитав его, поступила так, как было в нём указано: она велела устроить пышную свадьбу, и королевна была повенчана со счастливцем. А так как юноша был красивый и ласковый, то жила она с ним в радости и довольстве.

Спустя некоторое время король вернулся в свой замок и увидел, что исполнилось предсказанье и счастливец повенчан с его дочерью.

– Как же это случилось? – спросил он. – Ведь я в своём письме дал совсем другой указ.

Тогда подала ему королева письмо и сказала: пусть, мол, сам поглядит, что в нём написано. Прочитал король письмо и сразу заметил, что его подменили другим. Он спросил юношу, куда девалось доверенное ему письмо и почему он принёс вместо него другое.

– Я ничего об этом не знаю, – ответил он, – должно быть, его ночью подменили, когда я спал в лесу.

И сказал разгневанный король:

– Ну, это тебе не так-то легко удастся! Кто хочет получить дочь мою в жёны, тот должен добыть мне из ада три золотых волоса с головы чёрта, – если принесёшь, что я требую, то останется моя дочь твоею женой.

Так думал король отделаться от него раз навсегда. Но счастливец ответил:

– Что ж, золотые волосы я вам добуду, чёрта я не боюсь. – На том он простился с королём и начал своё странствие.

И привела его дорога к одной столице. Городской привратник начал его выспрашивать, какое он ремесло знает и что умеет делать.

– Я всё умею делать, – ответил счастливец.

– Тогда окажи нам услугу, – сказал привратник, – объясни, отчего наш фонтан на рыночной площади, из которого прежде било вино, ныне иссяк и даже вода из него не течёт.

– Это я вам объясню, – ответил юноша, – подождите только, пока я назад вернусь.

И он отправился дальше и подошёл к другому городу; и опять спросил его привратник, какое ремесло он знает и что умеет делать.

– Я всё умею делать, – ответил он.

– Тогда окажи нам услугу и скажи, отчего дерево в нашем городе раньше давало золотые яблоки, а теперь на нём даже и листьев нету.

– Это я вам объясню, – ответил он, – только подождите, пока я назад вернусь.

Пошёл он дальше и пришёл к большой реке, и надо было ему через ту реку переправиться. Перевозчик спросил его, какое он ремесло знает и что умеет делать.

– Я всё умею делать, – ответил он.

– Тогда окажи мне услугу, – сказал перевозчик, – растолкуй мне, почему я должен всё время заниматься перевозом и никто меня никогда не сменит?

– Я это тебе объясню, – ответил он, – только подожди, пока я назад вернусь.

Переправился он через реку и отыскал вход в преисподнюю. А было там черным-черно и копотью всё покрыто, а чёрта на ту пору дома не оказалось, и только сидела там его бабушка в широком, большом кресле.

– Чего тебе надобно? – спросила она у него, и показалась она ему не такой уж злой.

– Да вот хотелось бы мне добыть три золотых волоса с головы чёрта, – ответил он, – а не то придётся мне со своей женой разлучиться.

– Однако ж ты многого требуешь, – сказала она, – когда чёрт вернётся домой и увидит тебя здесь, то придётся тебе с жизнью своей расстаться. Но мне жалко тебя, я посмотрю – может, чем и смогу тебе помочь. – И она обратила его в муравья и сказала: – Заберись в складки моей юбки, там будет тебе безопасно.

– Да это-то хорошо, – ответил юноша, – но я хотел бы ещё получить ответ на три вопроса: почему фонтан, из которого прежде било вино, нынче иссяк и даже вода из него не течёт; почему на дереве, на котором прежде росли золотые яблоки, теперь даже листьев нету; и почему должен перевозчик всё время перевозить с берега на берег и никто его никогда не сменит.

– Это вопросы трудные, – ответила бабка, – но ты сиди смирно и слушай внимательно, что скажет чёрт, когда я стану вырывать у него три золотых волоса.

Вот наступил вечер, и воротился чёрт домой. Только вошёл он и, видно, сразу ж заметил, что воздух что-то нечистый.

– Чую, чую мясо человечье! – сказал он. – Тут что-то неладно. – Он заглянул во все углы, стал искать и обшаривать, но найти ничего не мог.

Тут стала бабушка его бранить:

– Да ведь здесь только что подметено, – говорит, – и всё в должный порядок приведено, а ты всё снова раскидываешь, – вечно ты чуешь носом человечье мясо. Садись-ка ты лучше да поужинай.

Поел он и попил, – видно, сильно устал, – и склонил голову на колени бабушке и попросил вшей в голове у него поискать. Тут вскоре он задремал, засопел и захрапел. Схватила тогда старуха один золотой волос, вырвала его и положила около себя.

– Ой! – вскрикнул чёрт. – Ты что делаешь?

– Да это мне дурной сон приснился, – ответила чёртова бабушка, – вот я и схватила тебя за волосы.

– Что ж тебе такое приснилось? – спрашивает чёрт.

– Приснился мне фонтан на рыночной площади, било из него прежде вино, а теперь он иссяк, и даже вода из него не течёт. Скажи, что причиной тому?

– Эх, если б знали они! – ответил чёрт. – Там сидит жаба под камнем, – если её убить, то вино потечёт снова.

Стала чёртова бабушка опять в голове у чёрта вшей искать, тут он снова заснул и так захрапел, что даже стёкла в окнах задрожали. И вырвала она у него второй волос.

– Ух! Да что это ты делаешь? – вскрикнул разгневанный чёрт.

– Ты не сердись, – ответила она, – это я спросонок.

– А что ж тебе опять приснилось? – спрашивает он.

– Да приснилось мне, будто растёт в одном королевстве яблоня, прежде приносила она золотые яблоки, а теперь даже листьев на ней нету. Что причиной тому?

– Эх, если б они знали! – ответил чёрт. – Её корни мышь подтачивает; если её убить, будет она снова родить золотые яблоки, а будет мышь и дальше грызть корни, то и вовсе она засохнет. Но оставь ты меня в покое со своими снами! Если ты ещё раз помешаешь мне спать, получишь пощёчину.

Тут стала бабушка ласково его успокаивать и принялась опять искать у него в голове, пока он не заснул и не захрапел. Тогда она схватила третий золотой волос и вырвала у него из головы. Тут чёрт как подскочит, как закричит, хотел было уже с нею расправиться, но она снова его успокоила и сказала:

– Что с дурными снами поделаешь!

– Да что же тебе приснилось? – спросил он с любопытством.

– Снился мне перевозчик; жаловался он, что должен всё перевозить с берега на берег и никто его никогда не сменит. Что причиной тому?

– Эх, дурак же он! – ответил чёрт. – Если кто подойдёт, чтоб через реку переправиться, пускай даст он ему в руки шест, – вот и должен будет другой стать перевозчиком, а он освободится.

Чёртова бабушка, вырвав три золотых волоса и получив ответ на все три вопроса, оставила старого чёрта в покое, и он проспал до самого утра.

Вот чёрт снова ушёл, достала тогда старуха из складок своей юбки муравья и вернула счастливцу опять его человеческий образ.

– Вот тебе три золотых волоса, – сказала она, – а что ответил чёрт на твои три вопроса, ты, пожалуй, и сам уже слышал.

– Да, – ответил счастливец, – я всё слыхал и хорошо запомнил.

– Ну, вот я тебе и помогла, – сказала она, – а теперь ступай своей дорогой.

Поблагодарил он старуху за помощь в беде, вышел из ада и был доволен, что во всём ему так посчастливилось. Пришёл он к перевозчику и должен был дать ему обещанный ответ.

– Сперва перевези меня на тот берег, – сказал счастливец, – тогда я тебе скажу, как освободиться. – И когда они переправились на другой берег, он дал ему чёртов совет: – Когда кто подойдёт опять к берегу и попросит его перевезти, ты сунь ему шест в руки.

Пошёл он дальше и пришёл в город, где росло бесплодное дерево и где городской привратник тоже ждал ответа. И сказал он ему то, что слышал от чёрта: «Убейте мышь, грызущую корни дерева, и оно опять будет родить золотые яблоки». Поблагодарил его привратник и дал ему в награду за это двух навьюченных золотом ослов, которые должны были следовать за ним.

Наконец пришёл он в город, где перестал бить фонтан. И он передал привратнику то, что посоветовал чёрт: «Надо найти жабу, – а сидит она под камнем в фонтане, – и её убить, и опять забьёт из фонтана вино». Поблагодарил его привратник и дал ему тоже двух навьюченных золотом ослов.

Наконец счастливец воротился домой к своей жене, и она обрадовалась от всего сердца, что снова его увидела и узнала о том, что всё хорошо ему удалось. И он принёс королю то, что тот от него требовал, – три золотых волоса с головы чёрта; и когда увидел король четырёх ослов, нагружённых золотом, то был и совсем доволен и сказал:

– Теперь все условия выполнены, – пускай моя дочь остаётся твоею женой. Но скажи мне, любезный зятёк, откуда у тебя столько золота? Ведь это ж богатства немалые!

– Да переправлялся я через реку, – ответил он, – и лежало оно, словно песок на берегу, я и забрал его с собой.

– А нельзя ли и мне его добыть? – спросил король, и одолела его великая жадность.

– Да сколько вам будет угодно! – ответил счастливец. – Есть на той реке перевозчик, вы попросите его перевезти вас на другой берег, а там уж и набьёте себе полные мешки золотом.

И отправился жадный король второпях в путь-дорогу, прибыл к реке и дал знак перевозчику, чтобы тот перевёз его. Подъехал перевозчик и предложил ему сесть в лодку, и когда подъехали они к другому берегу, сунул тот ему в руки свой шест, а сам выскочил из лодки.

И с той поры должен был король в наказанье за свои грехи сделаться перевозчиком.

– Что ж, перевозит он ещё и поныне?

– А то как же! Ведь никто шеста из рук у него не возьмёт.

30. Вошка и блошка.

Вошка и блошка жили одним хозяйством, даже пиво в одной яичной скорлупе варили. Да вот упала раз вошка в скорлупу и обожглась. И стала из-за этого блошка громко-прегромко кричать. А маленькая дверка и говорит:

– Ты чего, блошка, так раскричалась?

– Потому что вошка обожглась.

И стала тут дверка поскрипывать. Вот метёлочка в углу и говорит:

– Ты чего, дверка, так поскрипываешь?

– Да как же мне не скрипеть?

Обожглася наша вошка, Плачет блошка.

Тут принялась метёлочка изо всех сил мести. А на ту пору проезжала по дороге повозочка и говорит:

– Ты чего, метёлочка, так метёшь?

– Да как же мне не мести?

Обожглася наша вошка, Плачет блошка, Поскрипывает двёрочка.

А повозочка и говорит:

– А я тогда стану кататься, – и начала быстро-быстро кататься.

Говорит тогда навозный катышок, мимо которого катилась повозочка:

– Чего это ты, повозочка, так катаешься?

– Да как же мне не кататься?

Обожглася наша вошка, Плачет блошка, Поскрипывает двёрочка, Метёт себе метёлочка.

Вот и говорит навозный катышок:

– Ну, а я тогда огнём-полымем загорюсь, – и начал гореть ярким пламенем.

А около катышка росло деревцо. Вот оно и говорит:

– Чего это ты, катышок, загорелся?

– Да как же мне не гореть?

Обожглася наша вошка, Плачет блошка, Поскрипывает двёрочка, Метёт себе метёлочка, Повозочка катается.

А деревцо и говорит:

– Ну, а я тогда стану раскачиваться, – и начало так сильно раскачиваться, что все листья с него пооблетели.

Увидала это девочка – шла она с кувшинчиком за водой – и говорит:

– Чего это ты, деревцо, так раскачиваешься?

– Да как же мне не раскачиваться?

Обожглася наша вошка, Плачет блошка, Поскрипывает двёрочка, Метёт себе метёлочка, Повозочка катается, Катышок вон загорается.

Тогда девочка и говорит:

– А я тогда разобью свой кувшинчик. – И разбила кувшинчик.

Тогда заговорил родничок, из которого бежала вода:

– Девочка, зачем ты разбила свой кувшинчик?

– Да как же мне было не разбить свой кувшинчик?

Обожглася наша вошка, Плачет блошка, Поскрипывает двёрочка, Метёт себе метёлочка, Повозочка катается, Катышок вон загорается, И трясётся деревцо.

– Эх, – сказал родничок, – ну, а я тогда разольюсь, – и начал сильно-сильно разливаться. И всё затонуло в воде: девочка, деревцо, навозный катышок, повозочка, метёлочка, дверка, блошка и вошка – всё, всё.

31. Девушка-безручка.

Начал один мельник всё беднеть и беднеть, и осталась у него одна только мельница да позади неё большая яблоня. Вот отправился он раз в лес дрова рубить, и подошёл к нему старик, которого он ещё ни разу не видывал, и говорит:

– Полно тебе с топором возиться, я сделаю тебя богачом, если пообещаешь мне отдать то, что позади твоей мельницы.

«Пожалуй, это он о яблоне говорит», – подумал мельник и согласился и отписал её незнакомцу. А тот злобно захохотал и сказал:

– Смотри ж, спустя три года я явлюсь к тебе и возьму то, что мне принадлежит. – С этим он и ушёл.

Воротился мельник домой, встречает его жена и говорит:

– Скажи, муженёк, откуда это вдруг явилось у нас в доме такое богатство? Все сундуки и закрома полным-полны, а никто ничего не приносил, и я не знаю, как это всё получилось.

Говорит мельник:

– Да это всё от одного незнакомца, которого я повстречал в лесу; он пообещал мне большие богатства, а я ему отписал то, что находится за мельницей, – большую яблоню можем мы, пожалуй, и отдать.

– Ах, муженёк, – с ужасом воскликнула мельничиха, – да ведь это же был сам чёрт! Он не о яблоне говорил, а о нашей дочери, ведь это она стояла за мельницей и подметала двор.

Дочь мельника была красавица и к тому же скромница. Три года она жила в страхе божием и не знала греха. Срок между тем прошёл, и настал день, когда чёрт порешил её утащить. Она чисто умылась и очертила вокруг себя мелом круг. Явился чёрт спозаранку, но не мог никак к ней приблизиться. И, разгневавшись, он сказал мельнику:

– Не давай ей воды, чтоб она больше не умывалась, а то не будет у меня над ней никакой силы.

Испугался мельник и исполнил приказание. На другое утро снова явился чёрт, но девушка омыла руки слезами, и они были совершенно чистые. И опять не мог чёрт к ней приблизиться и говорит, разгневавшись, мельнику:

– Отруби ей руки, а то мне никак с нею не совладать.

Ужаснулся мельник и говорит:

– Да как же мне отрубить руки своему родному детищу?

Но чёрт ему пригрозил:

– Если ты этого не сделаешь, я тебя самого утащу.

Испугался отец и пообещал его послушаться.

Пришёл к девушке и говорит:

– Доченька, если я не отрублю тебе обе руки, то уведёт меня чёрт с собой. Я со страху обещал ему это сделать. Помоги мне в моей беде и прости меня за всё злое, что я тебе причиню.

– Милый батюшка, – ответила она, – делай со мной, что хочешь, я – твоя дочь. – И она протянула ему свои руки и дала их отрубить. В третий раз явился чёрт, но она так долго и сильно плакала, что слёзы омыли её обрубленные руки, и они были совсем чистые. Пришлось чёрту отступить, и он потерял над ней всякую власть.

Вот мельник и говорит ей:

– Это благодаря тебе я получил такое большое богатство, и я обещаю всю жизнь тебя лелеять и за тобой ухаживать.

Но она ему ответила:

– Нет, я здесь не останусь, я хочу уйти; добрые люди мне уж помогут, в чём надо. – Потом попросила она привязать ей к спине отрубленные руки и, только стало всходить солнце, двинулась в путь-дорогу.

Шла она целый день до самой ночи. И подошла, наконец, к королевскому саду и увидела при лунном сиянии, что все деревья усыпаны прекрасными плодами; но попасть в этот сад она не могла – он был весь окружён рвами с водой. А шла она уже целый день, и с утра не было во рту у неё ни крошки, и мучил её голод; и она подумала: «Ах, если бы мне попасть в этот сад и поесть немного плодов, а то пропадать придётся». Вдруг явилась дева в белой одежде, заперла плотиной воду и провела её по сухому рву. Пришла она в сад, и шла следом за ней дева. Увидала она дерево с плодами: были то прекрасные груши, но все они были на счету Подошла она и откусила с дерева грушу, чтоб утолить свой голод, не больше.

Увидал садовник девушку, но так как с нею была дева, то он испугался, что это привиденье, и не сказал ей ни слова, не крикнул и не заговорил с ней. Она съела грушу, насытилась и ушла и спряталась за кустом.

На другое утро пришёл король, которому принадлежал этот сад, и стал считать плоды, видит – одной груши недостаёт, и он спросил у садовника, куда она делась; её под деревом нету, значит, она куда-то пропала.

Ответил ему садовник:

– Прошлую ночь явилось сюда привиденье, было оно безрукое, и откусило грушу прямо с дерева.

Король спросил:

– А как же оно пробралось через воду? И куда ушло, съев грушу? Садовник ответил:

– Кто-то явился в белоснежном одеянье и запер плотиной воду, чтоб могло привиденье перейти через ров. Я подумал, уж не ангел ли это, и побоялся его окликнуть и спросить. Съев грушу, привиденье куда-то исчезло.

Король сказал:

– Если это так, как ты говоришь, я останусь эту ночь сторожить вместе с тобой.

Когда стемнело, король явился в сад и привёл с собою священника, чтобы тот поговорил с привиденьем. Сели все трое под деревом и стали сторожить. В полночь девушка вышла из-за куста, подошла к дереву и снова съела с него грушу. Вышел тогда священник и спросил:

– Ты послан богом или ты простой человек? Ты дух или кто?

Она отвечала:

– Я вовсе не дух, а всеми покинутая девушка.

– Если ты всеми покинута, – сказал король, – то я тебя не оставлю. – И он взял её с собой в королевский замок. А так как была она красивой и скромной, он полюбил её и велел сделать ей серебряные руки и женился на ней.

Прошёл год, и вот пришлось королю идти на войну, и он оставил молодую королеву на попеченье своей матери и сказал:

– Если ей придётся рожать, ухаживайте за ней как следует да напишите мне тотчас об этом письмо.

И вот она родила прекрасного сына. Написала мать королю грамотку и послала гонца с радостной вестью. Но посланец лёг по пути у ручья отдохнуть и, устав от долгой дороги, уснул. А тут явился чёрт, который всегда замышлял зло против доброй королевы, и подменил письмо другим; было написано в нём, что родила, мол, королева на свет оборотня.

Прочитал король письмо, ужаснулся, сильно запечалился, но всё же в ответ написал, чтоб ухаживали за королевой как следует и берегли её до его возвращения. Посланец отправился с этим письмом назад, но в пути прилёг отдохнуть на том самом месте – и уснул.

И явился опять чёрт и подсунул ему в карман другое письмо, а написано в нём было, чтоб королеву вместе с её ребёнком убили. Получила это письмо старая мать-королева и ужаснулась и, не поверив письму, написала ещё раз королю, но ответа не получила, оттого что чёрт всякий раз подсовывал посланцу ложные письма, а в последнем письме было сказано, чтобы в знак исполненья приказа сберегли язык и глаза королевы.

Заплакала старая мать-королева, что должна пролиться ни в чём не повинная кровь, и велела привести ночью самку оленя, вырезала ей язык и глаза и спрятала их. А молодой королеве сказала:

– Я не могу приказать, чтоб тебя убили, как это велел король, но дольше здесь тебе оставаться нельзя, – ступай со своим ребёнком куда хочешь и назад не возвращайся.

Привязала она ей ребёнка на спину, и бедная женщина ушла с заплаканными глазами из замка. Пришла она в тёмный, дремучий лес, стала на колени и начала богу молиться.

Вдруг явился к ней ангел и привёл её к какой-то избушке, и была прибита на ней небольшая табличка: «Здесь всякий живёт свободно». И вышла из этой избушки белоснежная дева и сказала:

– Добро пожаловать, госпожа королева! – и ввела её в дом. Потом она отвязала со спины её маленького сына, приложила его к груди, чтобы та его покормила, и положила его спать в красивую постельку.

И спросила бедная женщина:

– Откуда ты знаешь, что я была королевой?

Ответила белая дева:

– Я послана хранить тебя и дитя.

Прожила она в избушке семь лет, и заботились там о ней хорошо, и за её кротость и доброту у ней отросли снова руки.

Наконец король вернулся домой с похода, и первое, что ему захотелось, – это увидеть жену и ребёнка. Заплакала старая мать короля и сказала:

– Ты, злой человек, зачем написал мне, чтоб я загубила две ни в чём не повинные души! – и она показала ему оба письма, подделанные чёртом, и добавила: – Я поступила так, как ты велел, – и показала ему в доказательство язык и глаза самки оленя.

Горькими слезами стал оплакивать король свою жену и сыночка, и сжалилась тогда над ним старая мать и сказала:

– Успокойся, она жива. Я велела тайком убить самку оленя и сохранила в доказательство её глаза и язык, а твоей жене я привязала на спину ребёнка и велела ей идти куда глаза глядят по белу свету и взяла с неё обещание никогда не возвращаться сюда, так как ты был на неё так гневен!

И сказал король:

– Я пойду повсюду, где есть только синее небо, и не буду ни есть и ни пить, пока не разыщу своей любимой жены и ребёнка, если они ещё не погибли или не умерли с голоду.

Отправился король в дорогу и скитался почти целых семь лет, ища их повсюду – среди ущелий и в горных пещерах, но не найдя их, решил, что они погибли. Он не ел и не пил за всё это время ни разу, но надежды поддерживали его силы.

Наконец он попал в дремучий лес и набрёл на маленькую избушку, и была на ней прибита табличка: «Здесь всякий живёт свободно». Вышла оттуда белая дева, взяла его за руку, ввела в избушку и сказала:

– Добро пожаловать, мой король, – и спросила его, откуда пришёл он.

Он ответил:

– Вот скоро уже семь лет, как я скитаюсь по свету, ищу жену и ребёнка, но найти их нигде не могу.

Дева предложила ему поесть и напиться, но он отказался и пожелал только немного отдохнуть. Он лёг спать и накрыл лицо платком.

И явилась дева в комнату, где сидела королева со своим сыном, которого она называла всегда Горемыкой, и сказала ей:

– Выйди с ребёнком, явился твой муж.

Она вошла в комнату, где он лежал, и упал платок с его лица. И она сказала:

– Горемыка, подыми платок своего отца и прикрой ему снова лицо.

Ребёнок поднял платок и прикрыл им лицо своему отцу. Услыхал это король сквозь сон и сбросил платок. И сказал мальчик в нетерпенье:

– Милая матушка, как я могу прикрыть лицо своему отцу, если нету его у меня на свете? Ведь ты же мне говорила, что отец мой на небе. А такого странного человека я совсем не знаю. Он вовсе мне не отец.

Услыхал это король, поднялся и спросил, кто она такая.

И она ответила:

– Я твоя жена, а это твой сын – Горемыка.

И он увидал её живые руки и сказал:

– У моей жены руки были серебряные.

Но она ответила:

– Руки у меня по воле господней отросли снова.

И вошла в комнату дева, принесла серебряные руки и показала их ему. И только тогда он убедился, что это его возлюбленная жена и любимый ребёнок; он поцеловал их, обрадовался и сказал:

– Точно тяжёлый камень свалился с моего сердца.

Накормила их добрая дева ещё раз всех вместе, и они отправились домой к своей старой матери. И была повсюду великая радость, а король и королева устроили ещё раз свадебный пир и прожили счастливо и радостно до самой блаженной смерти.

32. Смышлёный Ганс.

Спрашивает мать Ганса:

– Ты куда, Ганс?

Ганс отвечает:

– К Гретель.

– Смотри, Ганс, чтоб всё было ладно.

– Всё будет ладно. Прощай, матушка.

– Прощай, Ганс.

Приходит Ганс к Гретель.

– Добрый день, Гретель!

– Добрый день, Ганс. Что принёс ты хорошего?

– Ничего не принёс, получить бы хотел.

Дарит Гретель Гансу иголку.

Говорит Ганс:

– Прощай, Гретель.

– Прощай, Ганс.

Берёт Ганс иглу, втыкает её в повозку с сеном и идёт вслед за повозкой домой.

– Добрый вечер, матушка.

– Добрый, вечер, Ганс. Где ты был?

– Был я у Гретель.

– А что ж ты ей подарил?

– Ничего не дарил, она мне дала.

– Что ж тебе Гретель дала?

– Иголку дала.

– Ганс, а где же иголка?

– Воткнул в повозку с сеном.

– Глупо ты поступил, Ганс, – надо было её в рукав воткнуть.

– Ничего, в другой раз сделаю лучше.

– Ты куда, Ганс?

– К Гретель, матушка.

– Смотри ж, Ганс, чтоб всё было ладно.

– Всё будет ладно. Прощай, матушка.

– Прощай, Ганс.

Приходит Ганс к Гретель.

– Добрый день, Гретель.

– Добрый день, Ганс. Что принёс ты хорошего?

– Ничего не принёс, получить бы хотел.

Подарила Гретель Гансу нож.

– Прощай, Гретель.

– Прощай, Ганс.

Берёт Ганс нож, втыкает его в рукав и идёт домой.

– Добрый вечер, матушка.

32. Смышлёный Ганс. Сказки.

– Добрый вечер, Ганс. Где ты был?

– Был я у Гретель.

– А что подарил ей?

– Ничего не дарил, она мне дала.

– А что ж тебе Гретель дала?

– Нож дала.

– Где же нож, Ганс?

– Да я его в рукав воткнул.

– Глупо ты, Ганс, поступил, – нож надо было в карман положить.

– Ничего, уж в другой раз сделаю лучше.

– Ты куда, Ганс?

– К Гретель, матушка.

– Смотри, чтоб всё было ладно.

– Уж будет ладно. Прощай, матушка.

– Прощай, Ганс.

Приходит Ганс к Гретель.

– Добрый день, Гретель!

– Добрый день, Ганс. Что принёс ты хорошего?

– Ничего не принёс, получить бы хотел.

Дарит Гретель Гансу молодую козочку.

– Прощай, Гретель.

– Прощай, Ганс.

Берёт Ганс козу, связывает ей ноги и кладёт её в карман. Приходит домой, а козочка по дороге задохнулась.

– Добрый вечер, матушка.

– Добрый вечер, Ганс. Где ты был?

– Был я у Гретель.

– Что ж ты ей подарил?

– Ничего не дарил, она мне дала.

– А что ж тебе Гретель дала?

– Козочку дала.

– А где же, Ганс, козочка?

– Я в карман её положил.

– Глупо ты сделал, Ганс, – надо было козу на верёвку привязать.

– Ничего, уж в другой раз сделаю лучше.

– Ты куда, Ганс?

– К Гретель, матушка.

– Смотри, чтобы всё было ладно.

– Уж будет ладно. Прощай, матушка.

– Прощай, Ганс.

Приходит Ганс к Гретель.

– Добрый день, Гретель!

– Добрый день, Ганс. Что принёс ты хорошего?

– Ничего не принёс, получить бы хотел.

Дарит Гретель Гансу сала кусок.

– Прощай, Гретель.

– Прощай, Ганс.

Берёт Ганс кусок сала, привязывает его на верёвку и тащит за собой. Сбежались по дороге собаки и сало все съели. Приходит Ганс домой, а в руке у него одна лишь верёвка, а на ней ничего.

32. Смышлёный Ганс. Сказки.

– Добрый вечер, матушка.

– Добрый вечер, Ганс. Где же ты был?

– Был я у Гретель.

– Что ж ты ей подарил?

– Ничего не дарил, она мне дала.

– А что ж тебе Гретель дала?

– Кусок сала дала.

– А куда же ты, Ганс, сало-то дел?

– Привязал на верёвку, повёл домой, да собаки стащили.

– Глупо ты сделал, Ганс, – надо было сало на голове нести.

– Ничего, уж в другой раз сделаю лучше.

– Ты куда, Ганс?

– К Гретель, матушка.

– Смотри, Ганс, чтоб всё было ладно.

– Уж будет ладно. Прощай, матушка.

– Прощай, Ганс.

Приходит Ганс к Гретель.

– Добрый день, Гретель!

– Добрый день, Ганс. Что принёс ты хорошего?

– Ничего не принёс, получить бы хотел.

Дарит Гретель Гансу телёнка.

– Прощай, Гретель.

– Прощай, Ганс.

Берёт Ганс телёнка, кладёт его на голову, и разбил телёнок всё лицо Гансу.

– Добрый вечер, матушка.

– Добрый вечер, Ганс. Где ты был?

– Был я у Гретель.

– Что ж ты ей подарил?

– Ничего не дарил, она мне дала.

– А что же тебе Гретель дала?

– Телёнка дала.

– Ганс, а где же телёнок?

– Положил его себе на голову, а он мне лицо разбил.

– Эх, глупо ты сделал, Ганс, – надо было телёнка привести да в стойло поставить.

– Ничего, уж в другой раз сделаю лучше.

– Ты куда, Ганс?

– К Гретель, матушка.

– Смотри, чтобы всё было ладно.

– Уж будет ладно. Прощай, матушка.

– Прощай, Ганс.

Приходит Ганс к Гретель.

– Добрый день, Гретель!

– Добрый день, Ганс. Что ж принёс ты хорошего?

– Ничего не принёс, получить бы хотел.

Говорит Гретель Гансу:

– Пойду я сама с тобой.

Берёт Ганс Гретель, привязывает её на верёвку, ведёт, приводит к стойлу и крепко-накрепко привязывает. Идёт потом Ганс к матери.

– Добрый вечер, матушка.

– Добрый вечер, Ганс. Где же ты был?

– Был я у Гретель.

– Что ж ты ей подарил?

– Ничего не дарил, она со мной вместе пришла.

– Где же ты Гретель оставил?

– Привёл её на верёвке, привязал к стойлу, подложил ей травы.

– Это ты, Ганс, глупо сделал, надо было на неё ласково глазами вскинуть.

– Ничего, в другой раз сделаю лучше.

Идёт Ганс в стойло, выкалывает всем телятам и овцам глаза и кидает их в лицо Гретель. Рассердилась тут Гретель, вырвалась и убежала, а была ведь невестою Ганса.

33. Три языка.

Жил однажды в Швейцарии старый граф; был у него единственный сын, да и тот был дурак, ничему не мог научиться.

Вот отец и говорит:

– Послушай, сынок, в голову тебе всё равно ничего не вобьёшь, надо будет тебе за дело приняться. Придётся тебе из дому уйти: я решил отдать тебя одному знаменитому мастеру, пускай он попробует из тебя что-нибудь сделать.

Отослали юношу в чужой город, и пробыл он там у мастера целый год. Прошёл срок, воротился юноша домой, а отец его и спрашивает:

– Ну, сынок, чему же ты научился?

– Научился я, батюшка, понимать, о чём лают собаки, – ответил он.

– Боже ты мой! – воскликнул отец. – И это всё, чему ты научился? Надо будет тебя послать в другой город, к другому мастеру.

Вот отвели юношу в другой город, и пробыл он там у мастера тоже целый год. Вернулся он домой, а отец опять его спрашивает:

– Ну, сын мой, чему же ты научился?

Тот отвечает:

– Научился я, батюшка, понимать, о чём говорят птицы.

Разгневался отец и говорит:

– Эх, пропащий ты человек, дорогое ты время потратил, а ничему не научился. И не стыдно тебе мне на глаза показываться? Пошлю я тебя к третьему мастеру, а не научишься ты и на сей раз, то не хочу я больше твоим отцом называться.

Пробыл сын у третьего мастера тоже целый год, воротился домой, а отец его и спрашивает:

– Сын мой, чему же ты научился?

А он отвечает:

– Милый батюшка, этот год учился я понимать, о чём лягушки квакают.

Тут уж и вовсе разгневался отец, вскочил, позвал своих слуг и говорит:

– Этот человек мне больше не сын, я прогоняю его из дому и велю вам завести его в лес и там с ним покончить.

Вывели его в лес и должны были его там убить, но слуги его пожалели и отпустили. Они вырезали у лани язык и глаза, чтобы принести старику знак доказательства.

А юноша двинулся дальше и спустя некоторое время пришёл к укреплённому замку и попросился там переночевать.

– Хорошо, – сказал хозяин замка, – если ты согласен заночевать внизу в старой башне, то ступай туда, но предупреждаю тебя, что это для жизни опасно, ибо там полно диких собак, они всё время лают и воют, и в урочный час им надо бросать человека, и они его тотчас съедают.

Вся округа была из-за этого в горе и печали, но никто помочь им в беде, однако, не мог. Но юноша был бесстрашен и сказал:

– Вы уж меня только пустите вниз к лающим псам и дайте мне им что-нибудь бросить. Со мной они ничего не сделают.

И так как он сам того пожелал, то дали ему немного еды для диких зверей и отвели в башню. Вот спустился он туда, но собаки на него не залаяли и, окружив его, ласково замахали хвостами, поели всё, что он дал им, и не причинили ему никакого вреда. На другое утро, к общему удивлению, он вернулся жив и невредим и говорит хозяину замка.

– Собаки мне рассказали на собачьем своём языке, почему они там поселились и отчего наносят вред округе. Они заколдованы и должны охранять большой клад, что закопан под башней, и до той поры они не успокоятся, пока этот клад не будет вырыт; а как это сделать, я тоже узнал из их разговоров.

И все обрадовались, услыхав об этом, и хозяин замка сказал, что примет его вместо сына родного, если ему посчастливится это сделать.

Юноша снова спустился вниз, и так как он знал, что ему должно делать, то и выполнил всё и принёс оттуда полный ларец золота. И не слышно стало с той поры воя диких собак, они пропали, и вся округа освободилась от злой напасти.

И вот спустя некоторое время надумал юноша отправиться в Рим. По пути он проезжал мимо болота, а сидели в нём лягушки и квакали.

Он прислушался, и когда услыхал, о чём они говорят, он стал задумчив и печален.

Наконец он прибыл в Рим, и как раз в это время умер папа, и было у кардиналов большое сомнение, кого им назначить его преемником. Наконец они порешили на том, что надо будет выбрать в папы того, кому откроется божественное знамение. Только они это решили, как входит в храм молодой граф, и вдруг спускаются к нему и садятся на плечи два белоснежных голубя. И признало тогда в этом духовенство знак божий, и его тут же спросили, не хочет ли он сделаться папой. Он был в нерешительности, не зная, достоин ли он этого, Но голуби ему шепнули, что, он может на это согласиться, и он сказал наконец: «Да».

И вот был он помазан и посвящён в папы, и случилось то, о чём он слыхал по дороге от лягушек и что его так сильно огорчило: будто должен он сделаться святым папой. Пришлось ему потом петь мессу, он не знал из неё ни одного слова, но два голубя сидели всегда у него на плечах и подсказывали ему всё на ухо.

34. Умная Эльза.

Жил-был человек, и была у него дочь, звали её Умной Эльзой. Вот выросла она, а отец и говорит:

– Пора бы отдать её замуж.

– Да, – сказала мать, – если только найдётся такой человек, что захочет её взять.

И вот пришёл, наконец, из дальних мест человек, звали его Ганс; стал он к ней свататься, но поставил условие, чтобы Умная Эльза была к тому же и весьма рассудительной.

– О, – сказал отец, – смекалка у неё в голове имеется.

А мать добавила:

– Ах, да уж что и говорить-то: она всё понимает, видит даже, как ветер по улице гуляет, и слышит, как мухи кашляют.

– Ну, – сказал Ганс, – а если она окажется не очень смышлёной, то я на ней не женюсь.

Вот сидят они за столом, обедают, а мать и говорит:

– Эльза, сходи-ка в погреб да принеси нам пива.

Взяла Умная Эльза с полки кувшин и спустилась в погреб, весело постукивая крышкой, чтобы время шло побыстрей. Пришла она в погреб, поставила перед пивной бочкой скамейку, чтобы не надо было нагибаться, и спина чтоб не заболела, и чтоб не слишком устать. Поставила она перед собой кувшин, отвернула кран и, чтобы глаза не оставались без дела, пока пиво нальётся, стала она стену разглядывать; вот смотрит она да разглядывает и заметила вдруг над собой кирку на стене, что забыли там по ошибке каменщики.

И вот начала Умная Эльза плакать и причитать: «Коли выйду я замуж за Ганса, и родится у нас ребёнок, и вырастет он, и пошлём мы его в погреб пива нацедить, вдруг упадёт ему на голову кирка и убьёт его насмерть». Вот сидит она и плачет, изо всех сил причитает по поводу предстоящего несчастья. А в доме наверху ждут в это время пива, а Умная Эльза всё не возвращается. Хозяйка и говорит работнице:

– Сходи-ка ты в погреб да погляди, что там с Эльзой случилось.

Пошла работница, видит – сидит Эльза перед бочкой и плачет-заливается.

– Эльза, чего ты плачешь? – спрашивает работница.

– Ох, – отвечает она, – да как же мне не плакать? Коли выйду я замуж за Ганса, и родится у нас ребёнок, вырастет он большой, и придётся ему пойти в погреб пива нацедить, то вдруг невзначай может упасть ему на голову кирка и убить его насмерть…

И сказала работница:

– Вот какая у нас Эльза умная!

Подсела она к ней и начала тоже горе оплакивать. А в доме все пива ждут не дождутся, а работница не возвращается. Тогда отец и говорит работнику:

– Сходи-ка ты в погреб да погляди, что там Эльза с работницей делают.

Спустился работник в погреб, видит – сидит Умная Эльза с работницей, и обе плачут. Спрашивает он у них:

– Чего вы плачете?

– Ох, – отвечает Эльза, – да как же мне не плакать? Коли выйду я замуж за Ганса, и родится у нас ребёнок, вырастет он большой, и придётся ему пойти в погреб пива нацедить, то вдруг упадёт ему на голову кирка и убьёт его насмерть…

Работник и говорит:

– Вон какая у нас Эльза умная! – подсел к ней и тоже заплакал. А в доме ждут работника, а он всё не возвращается. Тогда отец говорит матери:

– Сходи-ка ты сама в погреб да погляди, что там с Эльзой случилось.

Спустилась мать в погреб, видит – все трое плачут. Спрашивает она у них, чего это они плачут; и рассказала ей Эльза, что её будущего ребёнка, когда он подрастёт, может убить кирка, – будет он наливать пиво, а кирка вдруг и упадёт ему на голову. И сказала мать:

– Ох, какая же у нас умная Эльза! – и подсела к ним и тоже заплакала.

Подождал отец немного, видит – мать тоже не возвращается, а выпить пиво всё больше, и больше хочется. Вот и говорит он:

– Надо будет мне самому в погреб сходить да посмотреть, что это там с Эльзой случилось.

Спустился он в погреб, видит – сидят все рядышком и горько плачут; узнал он, что причиной тому Эльзин ребёнок, которого она, пожалуй, когда-нибудь родит, и что может его убить кирка, если, нацеживая пиво, он будет сидеть как раз под киркой, а в это время она может упасть, и он воскликнул:

– Какая же у нас, однако, умная Эльза! – сел и тоже вместе с ними заплакал.

Долго дожидался жених в доме один, но никто не возвращался, и подумал он: «Пожалуй, они меня внизу дожидаются, надо будет и мне тоже туда сходить да поглядеть, что они там делают». Спустился он вниз, видит – сидят они все впятером и плачут-рыдают, да так жалобно – один пуще другого.

– Что у вас за беда случилась? – спрашивает он.

– Ах, милый Ганс, – ответила Эльза, – когда мы с тобой поженимся и будет у нас ребёнок, вырастет он большой, то может случиться, что пошлём мы его в погреб пива нацедить, а кирка, что торчит на стене, может, чего доброго, упасть и разбить его голову и убить его насмерть. Ну, как же нам не плакать об этом.

– Ну, – сказал Ганс, – бо́льшего ума для моего хозяйства и не надо.

Эльза, ты такая умная, что я на тебе женюсь, – и взял её за руку, повёл наверх и отпраздновал с ней свадьбу.

Пожила она с Гансом немного, а он и говорит:

– Жена, я пойду на заработки. Надо нам деньгами разжиться, а ты ступай на поле жать пшеницу, чтоб был у нас в доме хлеб.

– Хорошо, милый Ганс, я так и сделаю.

Ушёл Ганс, наварила она себе вкусной каши и взяла с собой на поле. Пришла туда и сама себя спрашивает:

– Что мне делать? Жать ли сначала, или сперва поесть? Э, пожалуй, поем я сначала.

Съела она целый горшок каши, наелась до отвала и опять спрашивает:

– Что мне делать? Жать ли, или, может, сперва поспать? Пожалуй, посплю я сперва. – Легла она в пшеницу и уснула.

А Ганс в это время давно уже домой воротился, а Эльзы всё нету и нету. Вот он и говорит:

– Какая у меня умная Эльза, она такая прилежная – и домой не возвращается, и ничего не ест.

А её всё нету и нету. Вот уже и вечер наступил, вышел Ганс в поле поглядеть, сколько она пшеницы нажала; видит, что ничего не сжато и лежит Эльза в пшенице и спит. Побежал Ганс поскорей домой, принёс с собой птицеловную сеть с бубенцами и накинул её на Эльзу; а она всё продолжает спать. Побежал он домой, запер двери, уселся на лавку и принялся за работу.

Наконец совсем уж смерклось, проснулась Умная Эльза, и только она поднялась, а бубенцы на ней и зазвенели, и что ни сделает она шаг, а бубенцы всё звенят и звенят. Испугалась она и призадумалась: а вправду ли она Умная Эльза? И стала сама себя спрашивать: «Я ли это, или не я?» И сама не знала, как ей на это ответить, и стояла она некоторое время в сомнении; наконец она подумала: «Пойду-ка я домой да спрошу, я ли это, или не я, – они уж наверное знают».

Прибежала она домой, а двери заперты. Постучала она в окошко и спрашивает:

– Ганс, дома ли Эльза?

– Да, – ответил Ганс, – она дома.

Испугалась она и говорит:

– Ах, боже мой, значит это не я! – и кинулась к другим дверям. А люди услыхали звон бубенцов и не захотели ей отпирать, и нигде не нашлось ей приюта. И убежала она тогда из деревни; и никто её с той поры больше не видел.

35. Портной на небе.

Случилось однажды в прекрасный день, что захотелось господу богу прогуляться по небесному саду, и он взял с собой всех святых и апостолов, и остался на небе один только святой Пётр.

И велел ему господь во время своего отсутствия никого не пускать, и стоял Пётр у врат на страже. Вскоре кто-то постучался. Пётр спросил, кто это и чего ему здесь надо.

– Я бедный, честный портной, – ответил тоненький голосок, – прошу меня впустить.

– Да, видно, что честный, – сказал Пётр, – как вор на виселице. Небось ты не раз запускал руку в чужой карман и воровал у людей материю. Ты на небо не попадёшь, господь мне запретил, пока его здесь нету, пускать кого бы то ни было.

– Будьте, однако ж, милостивы, – воскликнул портной, – ведь маленькие обрезки, что падают со стола, они не ворованы, и что о них говорить! Вот видите, я прихрамываю, по дороге натёр себе волдыри на ногах, вернуться назад мне никак невозможно. Вы уж меня впустите, я готов выполнять всякую чёрную работу. Буду нянчить детей, стирать пелёнки, мыть скамьи, на которых они играли, убирать и всё содержать в порядке и штопать им разорванные платья.

И почувствовал святой Пётр жалость и приоткрыл хромому портному небесные врата настолько, чтобы тот мог еле-еле пролезть в них своим тощим телом. Он велел ему сесть в уголке за дверью И держать себя там тихо и чинно, чтобы бог, вернувшись назад, не заметил его и не разгневался.

Портной послушался, но когда святой Пётр вышел за дверь, он поднялся и стал в любопытстве ходить по всяким небесным закоулкам и улучил случай всё разглядеть. Наконец подошёл он к тому месту, где стояло много прекрасных и драгоценных стульев, и было посредине кресло, всё из чистого золота, украшенное сверкающими драгоценными камнями; и было оно куда повыше остальных стульев, и стояла перед ним золотая скамейка для ног. А было то кресло, на котором восседал сам господь, когда находился он дома, и, сидя на нём, мог видеть всё, что происходит на земле.

Остановился портной, поглядел на кресло, посмотрел ещё раз, – и оно понравилось ему больше, чем все остальные. Наконец он не мог удержаться от любопытства, взобрался наверх и уселся в то кресло.

И вот увидел он всё, что происходило на земле, и заметил там уродливую старуху; она стояла у ручья, стирала бельё и стащила тайком два покрывала. Увидев это, портной разгневался так крепко, что схватил золотую скамейку и кинул её через всё небо вниз на землю, в эту самую старуху-воровку. А так как достать скамейки назад он не мог, то слез тихонько с кресла, сел на своё прежнее место за дверьми и сделал вид, будто ничего и не случилось.

Вот вернулся назад господь вместе с небесным сонмом, и хотя портного он за дверью и не приметил, но, садясь в своё кресло, он увидел, что скамейки-то нету. Он спросил у святого Петра, куда делась скамейка, но тот не знал. Стал он его допрашивать, не пускал ли он кого на небо.

– Здесь никого не было, – ответил Пётр, – кроме хромого портного, он сидит до сих пор за дверью.

И велел господь портному к нему подойти и спросил его, не брал ли он скамейки и куда он её дел.

– О господи, – радостно ответил портной, – я кинул её на землю, в одну старуху, что украла во время стирки белья два покрывала.

– Ах ты, эдакий плут, – сказал господь, – если бы я начал судить так, как судишь ты, то как ты думаешь, что бы с тобой давно уж случилось? Да у меня бы давно не оказалось ни стульев, ни скамеек, ни кресел, даже не было бы и ухвата, – всё бы пришлось мне побросать в грешников. Отныне ты не можешь оставаться больше на небе и должен убраться опять за ворота, – ступай, куда тебе следует. Здесь наказывать могу только я один, господь бог.

И пришлось Петру увести с неба портного; а так как на нём башмаки были разорванные, а на ногах волдыри, то взял портной в руку клюку и отправился в ожидальню, где сидят и забавляются все честные солдаты.

36. Столик-накройся, золотой осёл и дубинка из мешка.

Давно тому назад жил на свете портной. Было у него три сына и одна единственная коза; она их всех молоком кормила, и потому приходилось за ней ухаживать как следует и каждый день гонять её на пастбище.

Сыновья пасли козу каждый по очереди. Погнал её раз старший сын пастись на кладбище, а трава росла там высокая да сочная, – вот коза щипала траву и прыгала. Вечером, когда надо было уже домой возвращаться, он у неё и спрашивает:

– Сыта ли ты, коза моя?

Ответила коза:

Я уж так сыта, Что не съесть мне больше ни листа. Ме-ме!

– Ну, так ступай домой, – сказал мальчик. Взял её за верёвочку, привёл в стойло и крепко привязал.

– Ну, – спросил старик-портной, – наелась ли коза наша досыта?

– О, – ответил сын, – она уж так сыта, что не хочет больше ни листа.

Но захотелось отцу самому в этом убедиться, и он пошёл в стойло, погладил любимую свою козочку и спрашивает:

– Сыта ли ты, коза моя?

И ответила ему коза:

С чего же быть мне сытою? Скакала я через могилочку И съела лишь былиночку. Ме-ме!

– Что я слышу! – воскликнул портной, выскочил из стойла и говорит сыну:

– Эх ты, лгунишка, что же ты говоришь, что коза наша сыта, а она-то совсем голодная! – и, разгневавшись, он взял со стены свой аршин, побил сына и прогнал его со двора.

На другой день настал черёд пасти козу среднему сыну. Вот нашёл он в саду возле забора местечко, где трава была хорошая, и коза всю её поела. Вечером он собрался домой и спрашивает:

– Сыта ли ты, коза моя?

А коза отвечает:

Я уж так сыта, Что не съесть мне больше ни листа. Ме-ме!

– Тогда ступай домой, – сказал мальчик, повёл её и крепко привязал к стойлу.

– Ну, – спросил старик-портной, – наелась ли коза наша досыта?

– О, – ответил сын, – она уж так сыта, что не хочет больше ни листа.

Но портной решил сам в этом убедиться. Он пошёл в стойло и спрашивает:

– Сыта ли ты, коза моя?

И ответила коза:

Да как же мне быть сытою? Скакала я через могилочку Да съела лишь былиночку. Ме-ме!

– Ах ты, этакий злодей! – крикнул портной. – Такую смирную козу да ещё заставлять голодать! – И он выбежал из стойла, схватил аршин, отчесал им сына и прогнал его со двора.

Пришёл черёд младшему сыну козу пасти, и порешил он дело поставить лучше: нашёл заросль с густою листвой и стал пасти там козу. Вечером, когда подошло время домой возвращаться, спрашивает он козу:

– Сыта ли нынче, коза моя?

И ответила коза:

Я уж так сыта, Что не съесть мне больше ни листа. Ме-ме!

– Ну, так ступай домой, – сказал мальчик, повёл её в стойло и крепко-накрепко привязал.

– Ну, – спросил старик-портной, – наелась ли коза наша досыта?

– О, – ответил сын, – она уж так сыта, что не хочет больше ни листа. – Но портной тому не поверил, пошёл в стойло и спрашивает:

– Сыта ли ты, коза наша, нынче?

И ответила злая коза:

С чего же быть мне сытою? Скакала я через могилочку Да съела лишь былиночку. Ме-ме!

– Ах ты, лживая тварь! – воскликнул портной. – Все вы тут лентяи да негодяи! Ну, теперь уж в дураках меня не оставите! – и, разгневанный, он выскочил из стойла да так отчесал по спине бедного мальчика, что тот еле из дому выскочил.

И остался старик-портной один со своею козой. На другое утро зашёл он в стойло, начал ласкать и гладить козу и говорит:

– Иди, моя милая козочка, я уж сам тебя поведу на пастбище. – Взял он её за верёвку и завёл в зелёные кусты, где росла трава-деревей и другие растения, которые так любят щипать козы.

– Тут уж ты хоть раз, а вдосталь наешься, – сказал он и оставил её пастись до самого вечера. А потом спрашивает её:

– Сыта ли ты, коза моя?

И она ответила:

Я уж так сыта, Что не съесть мне больше ни листа. Ме-ме!

– Ну, так ступай тогда домой, – сказал портной, отвёл её в стойло и привязал крепко-накрепко. Он ушёл, а потом вернулся опять и спрашивает:

– Ну, что, а теперь-то ты сыта?

Но коза ответила то же, что и сыновьям:

С чего же быть мне сытою? Скакала я через могилочку Да съела лишь былиночку. Ме-ме!

Услыхал это портной да так и остолбенел; он понял, что понапрасну выгнал своих трёх сыновей из дому.

– Погоди уж, – закричал он, – неблагодарная ты тварь! Тебя мало со двора прогнать, я тебе ещё такую отметину сделаю, что ты честным портным и на глаза не покажешься!

Выскочил он из хлева, принёс свою бритву, нагнул козе голову и выбрил её наголо. Потом взял плётку и так отчесал козу, что пустилась она бежать от него со всех ног.

И остался портной один-одинёшенек в своём доме. Стало ему очень грустно и захотелось теперь вернуть своих сыновей, да никто не знал, куда они девались.

Старший из них поступил в обученье к одному столяру и учился у него прилежно и старательно, и когда срок ему вышел и пришло время идти странствовать и работу искать, подарил ему мастер столик, с виду совсем неказистый, и сделан он был из простого дерева; но было у него одно свойство – если поставить его и сказать: «Столик, накройся!» – то добрый столик тотчас накрывался чистой маленькой скатертью, и стояли на нём тарелки, а рядом нож и вилка, и столько вареного и жареного, сколько места хватало, да ещё большой стакан красного вина искрился так, что сердце прямо радовалось.

Вот молодой подмастерье и подумал: «Ну, этого-то мне, пожалуй, на целую жизнь хватит!» – и, довольный и весёлый, отправился странствовать по свету; и его мало огорчало, хороша ли, плоха ли гостиница и можно ли там найти что поесть. Иногда он в неё и вовсе не заходил, а ставил свой столик перед собой, где ему было любо, будь то в поле, в лесу или на лугу, и говорил: «Столик, накройся!», и тотчас являлось всё, что его душе было угодно.

Наконец подумал он, что пора бы ему и домой к отцу воротиться, – гнев у него, пожалуй, уже поостыл, а с таким столиком старик примет его назад охотно. Но случилось так, что по пути домой забрёл он под вечер в гостиницу, а гостей там было полным-полно. Они поздоровались с ним и пригласили его присесть с ними вместе за стол и поужинать, а то трудно-де будет ему здесь что-нибудь получить.

– Нет, – ответил молодой столяр, – зачем я буду вас ещё объедать, уж лучше вы будьте моими гостями.

Посмеялись они и подумали, что он над ними шутит. Но он поставил свой деревянный столик посреди комнаты и сказал: «Столик, накройся!» И вмиг появились на нём кушанья, да такие вкусные, что подобных и сам хозяин гостиницы не мог бы им предложить, и запах пищи приятно щекотал нос гостям.

– Ну, давайте начнём, дорогие друзья, – сказал столяр.

И гости поняли его как должно и не заставили себя долго упрашивать, подсели к столику, достали свои ножи и смело принялись за еду. И что удивило их больше всего – это то, что когда они съедали одно кушанье, то вмиг появлялось само собой на его место другое. А хозяин стоял в сторонке и всё это видел; он не знал, что ему и сказать, и подумал: «Да, такого повара и мне в хозяйстве неплохо бы иметь».

Столяр и его гости веселились до самой поздней ночи и наконец улеглись спать, а с ними и молодой подмастерье, а столик свой волшебный он поставил к стене. Но хозяину гостиницы мысли о нём не давали покоя; он вспомнил, что у него в кладовой стоит старый столик, точь-в-точь похожий на этот, и он его принёс и тихонько подменил волшебный столик своим.

На другое утро столяр уплатил деньги за ночлег, взял столик, не подозревая, что его подменили, и отправился своим путём-дорогой дальше. К полудню пришёл он к отцу, и тот встретил его с большой радостью.

– Ну, дорогой сынок, чему же ты научился? – спросил он его.

– Стал я, батюшка, столяром.

– Что ж, это хорошее ремесло, – ответил старик, – а что ты принёс домой, что заработал во время странствий?

– Батюшка, самое дорогое, что я принёс с собой, – это вот этот столик.

Осмотрел его портной со всех сторон и говорит:

– Что ж, сделан-то он неважно, столик старый и плохой.

– Но ведь это «столик-накройся», – ответил сын, – если поставить его да сказать, чтоб он накрылся, то появятся на нём тотчас самые прекрасные блюда, да ещё и вино, чтоб сердцу было веселей. Вы вот пригласите всех родных и друзей, пусть попируют и попьют, – столик их всех накормит.

Вот собрались гости. Взял он свой столик, поставил его посредине комнаты и говорит: «Столик, накройся!» Но столик даже и не пошевелился и остался таким же пустым, как и всякий другой, который слов не понимает. Понял тогда бедный подмастерье, что столик-то ему подменили, и стыдно стало ему, что оказался он перед гостями лгуном.

Посмеялись над ним родственники, и пришлось им не солоно хлебавши домой возвращаться. Достал портной опять своё тряпьё и принялся снова за шитьё, а сын поступил к мастеру на работу.

Средний сын попал к мельнику и поступил к нему в обученье. Когда ему вышел срок, мастер сказал:

– Ты работал хорошо, и вот за это дарю я тебе осла не простого, а особенного, – в упряжку он не годится и мешков тоже таскать не станет.

– Да на что же он мне тогда нужен? – спрашивает молодой подмастерье.

– Он золото выплёвывает, – ответил мельник, – ежели поставить его на платок и сказать: «Бриклебрит!», то доброе животное станет выплёвывать золотые и сзади и спереди.

– Дело это хорошее, – сказал подмастерье, поблагодарил мастера и отправился странствовать по свету. Когда он нуждался в деньгах, то стоило ему только сказать своему ослу: «Бриклебрит!», и тотчас сыпался дождь золотых, и одна была лишь работа – подымать их с земли.

И куда ни приходил молодой мельник, подавали ему самое что ни на есть лучшее и самое дорогое, ведь денег-то у него был полон кошелёк.

Насмотрелся он всего на свете и подумал: «Что ж, надо бы, пожалуй, теперь и отца проведать, если явиться к нему с золотым ослом, то он, наверно, и гнев свой позабудет и встретит меня хорошо». И случилось так, что попал он в ту же самую гостиницу, в которой его брату подменили столик. Он вёл своего осла под уздцы, и хозяин хотел было взять у него осла и привязать его к стойлу, но молодой подмастерье сказал:

– Вы, пожалуйста, не трудитесь, своего серого я уж сам отведу в стойло и сам привяжу, я должен знать, где он будет находиться.

Хозяину это показалось странным; он подумал, что у того, кто должен сам ухаживать за своим ослом, денег-то, пожалуй, не очень густо; но когда незнакомец сунул руку в карман и достал оттуда два золотых и велел дать ему поесть чего получше, то хозяин от удивления глаза вытаращил, побежал и достал самое лучшее, что у него было.

После обеда гость спросил, сколько он должен заплатить; ну, тут уж хозяин мелу не пожалел, подсчитал вдвое больше, чем следует, и сказал, что надо доложить ещё два золотых. Сунул подмастерье руку в карман, а золота в нём больше не оказалось.

– Хозяин, вы подождите маленько, – сказал он, – я пойду и принесу вам золотые, – и взял с собою скатерть.

Хозяин не знал, что бы это должно значить; стало ему любопытно, и он пробрался следом за гостем, и когда тот закрыл двери конюшни на засов, стал он подглядывать в щёлку. Гость разостлал под ослом платок, крикнул: «Бриклебрит!» – и вмиг посыпалось золото из осла и сзади и спереди, и нападало его на землю немало.

– Вот она чертовщина какая! – сказал хозяин. – Да ведь это всё новенькие дукаты! Таких и целый кошелёк бы неплохо!

Гость оплатил свой трактирный счёт и улёгся спать. А хозяин пробрался ночью на конюшню, вывел оттуда монетных дел мастера, а на его место привязал другого осла.

На другое утро, только стало светать, отправился подмастерье дальше со своим ослом, думая, что это и есть его золотой осёл. К полудню явился он к своему отцу; тот очень ему обрадовался и принял его ласково.

– Ну, скажи, сынок, что ж из тебя вышло? – спросил старик.

– Стал я мельником, милый батюшка, – ответил он.

– А что же принёс ты домой из своих странствий?

– Да вот одного лишь осла.

– Ослов-то и здесь достаточно, – заметил отец, – лучше бы ты привёл хорошую козу.

– Так-то оно так, – ответил сын, – но ведь это осёл не простой, а золотой, – скажу я ему: «Бриклебрит!», и навалит он вам на платок целую кучу золота. Вот созовите родных, я всех их сделаю богачами.

– Это дело подходящее, – сказал портной, – теперь незачем мне будет с иглой мучиться, – и побежал тотчас сам и созвал всех родичей в гости. Собрались гости, и вот просит мельник очистить место, расстилает свой платок и приводит осла в комнату.

– Теперь смотрите, – сказал он и крикнул: «Бриклебрит!», но было то не золото, что на пол упало; и стало всем ясно, что этот осёл искусству такому не обучен; да оно и верно, что не всякий осёл на это способен бывает.

У бедного мельника лицо так и вытянулось; он понял, что его обманули; и стал он просить у родных прощенья, что придётся им домой возвращаться такими же бедными, как и раньше. И ничего больше не оставалось, как взяться старику опять за свою иглу, а подмастерью поступить на работу к мельнику.

Младший брат попал в обучение к одному токарю, а ремесло это тонкое, вот и пришлось ему дольше всех учиться. Но братья написали ему письмо и сообщили, какая беда с ними приключилась и как в самый последний вечер хозяин гостиницы украл у них их волшебные вещи.

Вот обучился токарь своему ремеслу, и настала пора ему странствовать, работу искать, и подарил ему мастер за хорошее поведение мешок и сказал:

– А лежит в этом мешке дубинка.

– Ну, мешок-то я могу положить себе на плечи, он может мне, пожалуй, и пригодиться, но дубинка на что? От неё только тяжесть одна.

– А вот я тебе объясню, – ответил мастер: – ежели тебя кто обидит, то стоит тебе только сказать: «Дубинка, из мешка!» – и тотчас выскочит она и бросится на людей и станет так весело по их спинам отплясывать, что целую неделю им нельзя будет ни двинуться, ни пошевельнуться; и не остановится она до тех пор, пока ты не скажешь: «Дубинка, в мешок!».

Поблагодарил подмастерье своего хозяина, повесил мешок за плечи, и если кто-либо подходил к нему близко, собираясь на него напасть, то он говорил: «Дубинка, из мешка!» – и мигом дубинка выскакивала и начинала у одного за другим кафтан или куртку на спине выколачивать, да не ожидая, пока её тот снимет; и так она это делала проворно, что не успеет один и оглянуться, как тут черёд и другому подходит.

Пришёл молодой токарь под вечер в ту самую гостиницу, где братьев его обманули. Положил свой мешок на стол и стал рассказывать про всякие диковины, которые ему пришлось повидать на свете.

– Да, – сказал он, – бывают этакие столики-самобранки, а бывают ещё и ослы золотые и всякая всячина; вещи-то они хорошие, что и говорить, смеяться над этим не приходится, но всё это ничего не стоит перед богатством, что удалось мне добыть, а лежит оно у меня в мешке.

Тут хозяин и навострил уши: «Что же оно может быть такое? – подумал он. – Должно быть, мешок полон драгоценных камней. Неплохо бы мне и его заполучить, ведь хорошее-то случается всегда трижды».

Вот подошло время ложиться спать, и завалился гость на скамью и положил себе под голову свой мешок вместо подушки. Хозяин, решив, что гость спит глубоким сном, подошёл к нему, ухватился за мешок и ну его тащить тайком да поосторожней, чтоб подменить его другим.

А токарь только этого и ждал; только хозяин хотел было мешок вытащить, токарь крикнул: «Дубинка, из мешка!» И как выскочит дубинка, да прямо на хозяина и здорово-таки намяла ему бока. Стал хозяин просить пощады, но чем громче кричал он, тем сильнее, да ещё в такт, колотила дубинка его по спине, пока, наконец, не упал он без чувств наземь.

И сказал тогда токарь:

– Если ты не вернёшь «столика-накройся» и золотого осла, то дубинка начнёт плясать снова.

– Ой, нет! – застонал еле слышно хозяин. – Я всё охотно верну назад, скажи только своему домовому, чтобы он убрался опять в мешок.

И ответил ему подмастерье:

– Ладно, я тебя помилую, но смотри, берегись!

Он крикнул: «Дубинка, в мешок!» – и дубинка оставила хозяина в покое.

На другое утро отправился токарь со «столиком-накройся» и золотым ослом домой к своему отцу. Обрадовался портной, увидев снова своего сына, и спросил его тоже, чему он в чужих краях научился.

– Дорогой батюшка, – ответил тот, – я токарем сделался.

– Это тонкое ремесло, – сказал отец, – ну, а что же принёс ты с собой из странствий?

– Дорогую вещицу, милый батюшка, – ответил сын, – дубинку в мешке.

– Что? – закричал отец. – Дубинку? Стоило ещё трудиться! Да ведь её же можно из каждого дерева вытесать.

– Да, но, пожалуй, не такую, милый батюшка; стоит мне только сказать ей: «Дубинка, из мешка!», и вмиг выскочит она и заставит того, кто плохо со мной обращается, так заплясать, что на земле лежать будет да просить о пощаде. Вот видите, благодаря этой дубинке я вернул назад и столик и золотого осла, который отнял вороватый хозяин гостиницы у моих братьев. Теперь позовите их обоих и пригласите всех родных, я всех досыта и угощу, и напою, и полные карманы им золотом набью.

Старик-портной не поверил было тому, однако ж созвал всю родню. Вот разостлал токарь в комнате платок, привёл золотого осла и сказал своему брату:

– Ну, милый братец, поговори-ка с ним.

И сказал мельник: «Бриклебрит!» – и тотчас стали падать на платок дождём червонцы; и осёл делал это до тех пор, пока у всех золота стало столько, что его еле можно было дотащить.

(А по тебе видать, что и ты не прочь был бы там побывать!).

Потом токарь принёс столик и сказал:

– Ну, братец, поговори-ка ты с ним.

И только столяр вымолвил: «Столик, накройся!», – он уже и скатертью был покрыт, и весь богато уставлен самыми прекрасными блюдами.

Тут начался пир, – и не было за всю жизнь у портного в доме такого обеда, и вся родня засиделась до самой поздней ночи, и все были веселы и довольны.

И запер портной в свой шкаф иглу и нитки, аршин и утюг и стал жить да поживать вместе со своими сыновьями в радости и в богатстве.

– Ну, а куда же девалась коза, что была причиной тому, что прогнал портной из дому своих сыновей?

– Это я тебе сейчас расскажу. Стыдно ей стало, что бритая у неё голова, вот и забежала она в лисью нору да там и спряталась. Вернулась лиса домой, видит – поблёскивают в темноте ей навстречу два больших глаза, – испугалась она и убежала. Встретился ей по дороге медведь, видит, что лиса в большом смущенье, и спрашивает у неё:

– Что это с тобой, лисичка-сестричка, чего это у тебя такой испуганный вид?

– Ох, – отвечает рыжая, – страшный зверь засел у меня в норе и таращит на меня огненные глазища.

– Да мы его враз выгоним, – говорит медведь, и пошёл с ней к норе и заглянул туда; но как увидел огненные глазища, тут страх на него и напал: что тут со страшным зверем поделаешь? И давай медведь из норы ходу. Тут повстречалась ему пчела; заметила она, что медведю как-то не по себе, и спрашивает:

– Медведь, чего это у тебя вид такой мрачный, куда девалась твоя весёлость?

– Тебе-то хорошо рассуждать, – ответил медведь, – а вот у лисы в доме засел страшный зверь, глаза выпучил, и выгнать его мы никак не в силах.

И сказала пчела:

– Жаль мне тебя, медведь; хоть я существо слабое и бедное и вы на меня и глядеть не хотите, но я всё-таки могу вам помочь.

И она влетела в лисью нору, села козе на бритую голову и так больно её ужалила, что та так и подпрыгнула, да как закричит: «Ме-ме!» и как угорелая выскочила оттуда. И никто до сих пор так и не знает, куда она забежала.

37. Мальчик-с-пальчик.

Жил когда-то на свете крестьянин-бедняк. Сидел он раз вечером у печки и разгребал жар, а жена сидела и пряла. Вот и говорит он жене:

– Как жаль, что нет у нас детей. Уж так у нас тихо, а вон в других домах, погляди, как шумно да весело.

– Да, – ответила жена и вздохнула, – если бы был у нас хоть один, даже такой маленький, как мизинец, и то я была бы довольна. И как бы мы его любили!

И вот случилось, что жена забеременела и спустя семь месяцев родила ребёнка, и был он здоровый и сложён хорошо, но ростом был всего с палец. И они сказали:

– Вот так оно и случилось, как мы хотели: дитятко наше мы будем любить, – и назвали его за его рост Мальчик-с-пальчик.

Они хорошо его кормили, но ребёнок всё не рос и не рос и оставался таким же, как и родился; но глаза были у него умные, и вскоре он показал себя понятливым и прилежным, и всё, что он ни делал, ему удавалось.

Собрался раз крестьянин в лес дрова рубить и сказал про себя: «Хорошо, если б кто приехал за дровами с повозкой».

– Батюшка, – говорит Мальчик-с-пальчик, – повозку я привезу, уж ты на меня положись, и доставлю её в лес как раз вовремя.

– Да как же ты с этим делом управишься, ведь ты слишком мал, чтоб лошадью править?

– Это, батюшка, ничего! Если мать запряжёт, то я заберусь лошади в ухо и буду кричать ей, куда ей следует ехать.

– Ладно, – ответил отец, – один раз, пожалуй, попробуем.

Пришло время, запрягла мать лошадь и посадила Мальчика-с-пальчик лошади в ухо, и стал мальчонка покрикивать, куда ей ехать: «Но! но! Левей, правей!».

Всё шло как следует, словно у опытного кучера, и повозка ехала верной дорогой прямо в лес. И случилось, что на повороте, когда Мальчик-с-пальчик крикнул: «Левей, левей!», показалось навстречу двое незнакомцев.

– Глянь, – сказал один из них, – что это такое? Едет повозка, возница на лошадь покрикивает, а самого его не видать.

– Тут что-то неспроста, – заметил другой, – давай-ка пойдём вслед за повозкой и посмотрим, где она остановится.

Но повозка всё ехала дальше в глубь леса и прямёхонько туда, где рубили деревья. Увидал Мальчик-с-пальчик отца и говорит ему:

– Вот, батюшка, я и приехал с повозкой. А теперь ты меня сними и спусти на землю.

Взял отец левой рукой лошадь под уздцы, а правой достал из лошадиного уха своего сыночка, который и уселся весело на былинку.

Увидели двое незнакомцев Мальчика-с-пальчик и не знали, что и сказать им от удивленья. Отвёл один другого в сторону и говорит:

– Послушай, этот малышка мог бы нам принести счастье, мы бы показывали его в большом городе за деньги, – давай-ка купим его.

Они подошли к крестьянину и говорят:

– Продай нам своего маленького человечка, ему у нас будет неплохо.

– Нет, – говорит крестьянин, – это мой любимец, и я ни за какое золото на свете его не продам.

Но Мальчик-с-пальчик услыхал, что его покупают, взобрался по складкам платья к отцу на плечи и стал нашёптывать ему на ухо:

– Батюшка, ты меня продай, а назад я уж к тебе вернусь.

И вот продал его отец за большие деньги двум незнакомцам.

– А куда тебя посадить? – спросили они малютку.

– Да уж посадите меня на поля вашей шляпы, там мне можно будет прогуливаться и рассматривать окрестности, я оттуда не упаду.

Они исполнили его желанье. Мальчик-с-пальчик попрощался с отцом, и они двинулись в путь-дорогу.

Так шли они некоторое время, а тут стало уже смеркаться, вот и говорит малютка:

– Спустите меня вниз по надобности.

– Да оставайся там наверху, – сказал человек, на голове у которого он сидел, – это ничего, от птиц тоже иной раз попадает.

– Нет, – ответил Мальчик-с-пальчик, – я уж знаю, как надо себя вести, скорей спустите меня вниз.

Снял человек шляпу и посадил малютку на придорожное поле. Тут он прыгнул и стал пробираться между комьями земли, приметил мышиную норку и вдруг скользнул в неё.

– До свиданья, господа, до свиданья, ступайте себе домой без меня, – крикнул он им из норки и стал над ними смеяться.

Подбежали те к мышиной норе, стали тыкать в неё палками, но напрасно, – Мальчик-с-пальчик заползал всё глубже и глубже, а становилось уже темно, и пришлось им воротиться домой с досадой да с пустою сумой.

Когда Мальчик-с-пальчик заметил, что они ушли, он выбрался из подземного хода наружу. «В потёмках идти по полю, пожалуй, будет опасно, – сказал он, – чего доброго, шею или ногу себе сломаешь!» К счастью, попалась ему по дороге пустая раковина улитки. «Слава богу, – сказал он, – теперь я смогу провести ночь спокойно», – и забрался в раковину.

Только хотел он было уже уснуть, вдруг слышит – идут мимо два человека, и один из них говорит:

– Как бы это нам выкрасть у богатого пастора деньги и серебро?

– Я бы тебе сказал, как это сделать! – крикнул Мальчик-с-пальчик.

– Что это? – спросил испуганный вор. – Я слышу, кто-то говорит. – Они остановились и стали прислушиваться. Тогда Мальчик-с-пальчик снова сказал:

– Возьмите меня с собой, я вам помогу.

– А где же ты?

– А вы поищите меня на земле и слушайте, откуда голос идёт, – ответил он.

Наконец воры отыскали его и подняли наверх.

– Ах ты, малышка, чем же ты нам можешь помочь? – сказали они.

– А вот чем, – ответил он: – я пролезу через решётку в кладовую пастора и достану вам то, что нужно.

– И то дело, – сказали они, – посмотрим, как ты с этим управишься.

Пришли они к дому пастора, и забрался Мальчик-с-пальчик в кладовую да как закричит оттуда во всё горло:

– Вы всё хотите забрать, что тут есть?

Испугались воры и сказали:

– Да ты говори потише, а то ещё кто-нибудь проснётся.

Но Мальчик-с-пальчик будто их не понял и как закричит опять во всю глотку:

– Вы что хотите: всё забрать, что тут есть?

Услыхала это кухарка, – она спала в соседней комнате, – приподнялась на постели и стала прислушиваться. Но воры перепугались и со страху отбежали от дома, но потом приободрились и подумали: «Наш парнишка хочет нас, видно, подразнить». Они вернулись и шепнули ему:

– Ну, довольно баловаться, достань-ка нам что-нибудь из кладовой.

Но Мальчик-с-пальчик опять закричал, да так громко, как только мог:

– Да я вам всё подам, вы только руки протяните!

А служанка прислушивалась и услышала всё, что они говорили; тут соскочила она с постели и, спотыкаясь, подбежала к двери кладовой. Воры пустились наутёк, точно за ними гнался волшебный стрелок, а служанка, никого не найдя, пошла зажечь свечу. Вошла она в кладовую, а Мальчик-с-пальчик тем временем незаметно пробрался в амбар.

Служанка, обшарив все углы, улеглась опять в постель, думая, что всё это ей почудилось во сне. А Мальчик-с-пальчик забрался в сено и, найдя там укромное местечко для сна, решил отдохнуть до утра, а потом уж вернуться домой к отцу-матери.

Но суждено ему было испытать иное! Да, много случается на свете горя и несчастья…

Когда стало светать, служанка встала с постели, чтобы задать немного корму скотине. Пошла она на сеновал, взяла охапку сена, и случилось, что захватила она как раз клок сена, в котором лежал и спал бедный Мальчик-с-пальчик. Но он спал так крепко, что ничего не заметил, и проснулся уже во рту у коровы, которая схватила его заодно с сеном.

«Ах, господи, – воскликнул он, – я точно на сукновальню попал!», но вскоре сообразил, где очутился. И он старался как-нибудь проскользнуть между зубами коровы, чтоб не оказаться раздавленным, и ему пришлось, наконец, сползти вниз, в желудок. «А в каморке-то окна прорубить, должно быть, позабыли, – сказал он, – вишь, и солнце в неё не светит, да и огня здесь не зажигают». Правду сказать, квартирка эта ему мало понравилась, и что было хуже всего – в дверь вползало всё новое и новое сено, а места становилось меньше и меньше. И он вскрикнул от страха так громко, как только мог:

– Не надо мне больше свежего корму, не давайте мне больше свежего корму!

А служанка в это время как раз доила корову; она услыхала что кто-то кричит, а никого не видать, и показался ей голос похожим на тот, что слышала она ночью, и она так испугалась, что упала со скамейки и разлила всё молоко. Побежала она, запыхавшись, к своему хозяину и говорит:

– Ах, боже мой, господин пастор, а корова-то наша заговорила!

– Ты что это, с ума спятила? – сказал пастор, однако же отправился в коровник – поглядеть, что там случилось. Но только вошёл он туда, а Мальчик-с-пальчик как закричит снова:

– Не давайте мне больше свежего корму, не давайте мне больше свежего корму.

Тут и сам пастор испугался и подумал, что в корову вселился злой дух, и он велел её зарезать. Зарезали корову, а желудок, где спрятался Мальчик-с-пальчик, бросили в навозную кучу.

Мальчику-с-пальчик пришлось с большим трудом выбираться из коровьего желудка, и немало ему пришлось повозиться; и вот он почти уже было выбрался и даже голову высунул, как приключилась новая беда: бежал мимо голодный волк, увидал требуху, схватил её и проглотил. Но Мальчик-с-пальчик не растерялся. «Пожалуй, – подумал он, – с волком можно будет сговориться», – и он закричал ему из волчьего брюха:

– Милый волк, а я знаю для тебя лакомый кусок.

– А где ж он? – спросил волк.

– Да в том вон доме, но пробраться в него можно через сточную канаву; там найдётся для тебя и пирогов, и сала, и колбасы, всего, всего вдосталь. – И он подробно описал волку дом своего отца.

Волк, не долго раздумывая, забрался в дом через водосточную канаву и нажрался там в кладовой всего, чего только ни нашлось, вдоволь. Наевшись до отвала, он хотел было назад возвращаться, но брюхо у него так раздулось, что прежней дорогой он выбраться уже не мог! На это и рассчитывал Мальчик-с-пальчик и, подняв в волчьем брюхе страшный шум, стал кричать и барахтаться изо всех сил.

– Да замолчи ты там, – сказал волк, – а то, чего доброго, людей разбудишь!

– Да чего там, – ответил малютка, – ведь ты же наелся, дай и мне теперь повеселиться, – и стал снова кричать во всё горло.

Тут от шума проснулись, наконец, отец с матерью, подбежали к кладовой и заглянули в щёлку. Как увидели они, что забрался туда волк, кинулись прочь; схватил отец топор, а мать косу.

– Ты иди следом за мной, – сказал муж, когда они входили в кладовую, – когда я его ударю, а он будет ещё живой, ты его добивай и брюхо косой вспарывай.

Услыхал Мальчик-с-пальчик голос своего отца и как закричит:

– Милый батюшка, я здесь, здесь, я спрятался в волчьем брюхе!

И воскликнул отец на радостях:

– Слава тебе, господи, дитятко наше нашлось! – и велел жене убрать косу, чтоб Мальчика-с-пальчик не поранить. Потом он размахнулся да как ударит волка топором по голове, тот и упал замертво. Нашли они нож и ножницы и вспороли волку брюхо и вытащили оттуда малышку.

– А мы-то, – говорит отец, – сколько горя натерпелись из-за тебя.

– Да, батюшка, немало я постранствовал, но, слава богу, снова выбрался на божий свет!

– Где же ты пропадал?

– Ах, батюшка, был я и в мышиной норке, и в коровьем желудке, и в волчьем брюхе, а теперь уж останусь у вас, никуда не уйду.

– А мы не продадим тебя ни за какие сокровища на свете, – сказали отец и мать и ласкали и милова́ли своего милого Мальчика-с-пальчик. Накормили его, напоили, пошили ему новое платье, – прежнее-то всё в странствиях у него поистрепалось.

38. Свадьба госпожи Лисы.

Сказка первая.

Жил-был старый Лис с девятью хвостами. И показалось ему, что жена ему не верна, и он решил её испытать. Растянулся он под лавкой, лежит, ни двинется, ни шелохнётся, притворился, будто совсем мёртвый.

Ушла госпожа Лиса в свою комнату, заперлась там, а кошка, что в служанках у неё жила, на шестке сидела и стряпала. И вот стало всюду известно, что старый Лис помер, и объявились тогда женихи. Услыхала служанка, что кто-то за дверью стоит и стучится; пошла она открывать, а был то молодой Лис, вот он и говорит:

Как поживаете вы, барышня кошка? Вы всё в трудах иль почиваете немножко?

Ответила кошка:

Я не сплю, я хозяйство сторожу, А что делаю – скажу: Хочешь, пива наварю, в него масла наложу, Тебя в гости приглашу?

– Спасибо вам, барышня, – сказал Лис. – А что делает госпожа Лиса?

Ответила служанка:

Она в комнате сидит, Всё горюет да не спит. Все повыплакала глазки, Вспоминает Лиса ласки.

– А ты, барышня, ей скажи, что явился, мол, Лис молодой и на ней хотел бы жениться.

– Ладно, сударь молодой, я скажу.

Кошка прыгнула – туп-туп, Двери стукнули – тук-тук.

– Госпожа Лиса, вы дома?

– Ах, конечно, дома, дома.

– Во дворе жених стоит.

– А каков же он на вид?

– А у него таких же девять красивых и пушистых хвостов, как и у покойного господина Лиса?

– Ах, нет, – ответила кошка, – у него один только хвост.

– Если так, то мне такого не надо.

Спустилась кошка-служанка вниз и прогнала жениха прочь. Вскоре после того кто-то опять постучался, и стоял то у дверей другой Лис, хотел посвататься за госпожу Лису, и было у него два хвоста; но и ему повезло не больше, чем первому. Потом приходили ещё другие, и было у каждого из них на один хвост больше, но всем им было отказано, пока не явился, наконец, Лис с девятью хвостами, как и у старого господина Лиса. Услыхала это вдова и говорит на радостях кошке:

Настежь двери отворяйте, Скорей Лиса убирайте!

Но только собрались праздновать свадьбу, как зашевелился старый Лис под лавкой и начал бить и колотить всех этих бродяжек и выгнал их всех заодно с госпожой Лисой из дому прочь.

Сказка вторая.

Как только помер старый Лис, объявился вскоре женихом волк, постучался в дверь, а кошка, что жила у госпожи Лисы в служанках, и впустила его. Поздоровался с ней волк и говорит:

Кошка, здравствуйте! Скажите, Вы чего одна сидите? Что вы делаете тут? А кошка отвечает: В молоко бросаю крошки, Угощу и вас немножко.

– Спасибо, госпожа кошка, – ответил волк, – а разве госпожи Лисы нет дома?

Кошка говорит:

Она в горнице сидит. Всё горюет да не спит, Горько плачет, причитает И всё Лиса поминает.

И ответил волк:

Хочет мужа поважней, Пусть спускается скорей. Кошка прыг – и у дверей, Машет хвостиком сильней, Вот и к залу подошла. Золотыми кольцами звенит: – Госпожа Лиса, вы дома? – говорит, — Коль хотите мужа поважней, То спускайтесь поживей.

Госпожа Лиса спрашивает:

– А есть ли у этого господина красные штанишки, и острая ли у него мордочка?

– Нет, – ответила кошка.

– Тогда мне такого не надо.

Только отказали волку, как явились пёс, олень, заяц, медведь, лев, а потом за ними все прочие звери лесные. Но всё не находилось такого, у которого были бы все добрые качества, которыми обладал старый господин Лис. И пришлось кошке каждый раз жениха выпроваживать.

Явился, наконец, молодой Лис. Вот госпожа Лиса и говорит:

– А есть ли у этого господина красные штанишки, и острая ли у него мордочка?

– Да, – сказала кошка, – у этого есть.

– Пусть тогда ко мне подымается, – сказала госпожа Лиса и велела служанке готовить свадебный пир:

Убери мне дом скорей, миленькая кошка, Лиса старого живей выбрось за окошко. Ты мышей ловила сколько И сама их поедала, Мне небось-то не давала.

И начали они с молодым Лисом праздновать свадьбу; то-то было там плясок да веселья! И если они уже не отпировали, то, пожалуй, пляшут ещё и сейчас.

39. Домовые.

Сказка первая.

Жил-был сапожник, да не по своей вине так обеднел, что остался у него напоследок всего только кожи кусок на пару башмаков. Вот выкроил он вечером башмаки, собираясь на другое утро их шить. Совесть у него была чиста, он лёг спокойно в постель и, полагаясь на волю господню, уснул.

Утром, встав и помолившись, хотел он было за работу приняться, глядь – стоят у него на столе башмаки, совсем готовые. Удивился он и не знал, что ему и сказать на это. Взял он башмаки в руки, чтоб получше их разглядеть. Видит – сработаны они чисто, нет нигде ни единого шва неправильного, словно вышли они из-под руки мастера. А тут вскоре и покупатель явился. Башмаки ему очень понравились, и он заплатил за них больше, чем обычно, и сапожник мог на эти деньги купить кожи на целых две пары башмаков.

Вечером скроил он их, собираясь на другое утро со свежими силами приняться за работу, но делать ему этого не пришлось: встал он утром, а они стояли уже сшитые; и покупателей нашлось достаточно, и заплатили они ему так много денег, что он смог купить теперь кожи на целых четыре пары башмаков. А ранним утром нашёл он все четыре пары уже сшитыми.

Так продолжалось всё дальше – что ни выкроит он вечером, а к утру оно уж и готово, – так что в скором времени имел он свой честный заработок и, наконец, стал человеком зажиточным.

И вот как-то вечером, незадолго до рождества, выкроил он опять башмаки и, прежде чем ложиться спать, говорит жене:

– А что, если нам эту ночь остаться здесь да посмотреть, кто это нам такую помощь оказывает?

Жена с ним согласилась, и они зажгли свечку, а сами спрятались в углу – там, где висели платья, – и стали присматриваться.

Вот наступила полночь, и явились два маленьких красивых голых человечка. Сели они за сапожный столик, взяли заготовки и начали своими пальчиками так ловко да быстро работать шилом, шить да постукивать, что сапожник и глаз не мог отвести от удивленья.

И не бросили человечки своей работы до тех пор, пока всё не было закончено и башмаки стояли готовые на столе; затем они спрыгнули и быстро исчезли.

Вот и говорит жена на другое утро:

– Эти маленькие человечки принесли нам богатство; надо будет отблагодарить их за это. Они всё суетятся и бегают, а сами-то раздетые, разутые, пожалуй, им холодно. Знаешь что? Сошью-ка я им рубашечки, кафтаны, жилеты и штанишки да свяжу им по паре чулочек.

А муж ей и говорит:

– Что ж, я с тобой вполне согласен.

Когда всё было сшито и приготовлено, разложили они на столе вместо заготовок подарки и спрятались снова, чтоб поглядеть, что станут делать человечки с теми подарками. Ровно в полночь прискакали они и хотели было приняться тотчас за работу, но, увидев, что заготовок нету, а лежат вместо них красивые платья, они сначала удивились, а потом очень обрадовались. Ловко и быстро оделись, оправили на себе красивые одежды и запели:

Теперь нам, красавчикам-мальчикам, можно И не возиться с дратвой сапожной!

И начали прыгать, плясать и скакать через стулья и скамьи. Наконец, танцуя, подошли они к дверям и исчезли.

С той поры они больше уже не являлись, но дела сапожника пошли хорошо; и что бы он ни начинал делать, была ему во всём целую жизнь удача.

Сказка вторая.

Жила-была на свете бедная девушка-работница. Была она к работе усердная, прилежная да внимательная: каждый день комнату в доме убирала и сор у дверей в большую кучу складывала.

Однажды утром, только собралась она опять за работу приняться, видит – лежит у двери письмо, но прочесть она его никак не могла; поставила она метлу в угол, а письмо отнесла своим хозяевам, и было в том письме приглашение от домовых: они просили девушку крестить у них ребёнка. Девушка не знала, как ей поступить; наконец после долгих уговоров и после того, как хозяева ей сказали, что от подобного приглашенья отказываться ей не следует, она согласилась.

И вот явилось трое домовых и повели её внутрь горы, где жили эти человечки. Всё было там маленьким, но таким красивым, таким великолепным, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

Роженица лежала в кровати, сделанной из чёрного дерева и украшенной резьбой и жемчугами; одеяло было золотом вышито, колыбель из слоновой кости, а купель вся из чистого золота.

Стала девушка у них кумой, ну, а затем и домой идти собралась, а маленькие домовые стали настойчиво её просить ещё дня на три у них остаться. Она осталась и прожила это время в радости и довольстве, и старались маленькие человечки сделать ей всё приятное. Наконец собралась она домой, но перед тем как ей уйти, насыпали они ей золота полные карманы и вывели её опять на гору.

Пришла она домой, хотела за работу приняться, взяла в руки метлу, что так и стояла с той поры в углу, и начала было подметать комнату. И вдруг явились чужие люди – жили они в этом доме – и стали её спрашивать, кто она такая и что она тут делает. И оказалось, что пробыла она у маленьких человечков в горе вовсе не три дня, а целых семь лет, а за это время прежние её хозяева умерли.

Сказка третья.

Выкрали раз у одной матери домовые из колыбели ребёнка, а вместо него подложили оборотня с большой головой да пучеглазого, и знал он только одно – есть да пить.

И пошла она по случаю такой беды за советом к соседке. А соседка говорит, что оборотня следует отнести на кухню, посадить на печь, развести огонь и вскипятить воду в двух яичных скорлупах; вот оборотень и засмеётся, а как засмеётся, то тут ему и конец придёт. Женщина сделала всё так, как сказала ей соседка. Поставила она на огонь яичные скорлупки с водой; ну, тут-то головастый уродец и заговорил:

Стал я старый такой, Как гора Вестервальд, и седой, Но не видел я никогда, В скорлупе чтоб кипела вода.

И начал тут хохотать. И явилось тогда множество маленьких домовых, принесли они опять настоящего ребёнка, усадили его на печь, а оборотня с собой взяли.

40. Разбойник-жених.

Жил-был когда-то мельник, и была у него красавица-дочь. Вот выросла она, и захотелось отцу пристроить её и выдать поудачнее замуж, и он подумал: «Если явится порядочный жених и станет к ней свататься, я выдам её за него замуж».

Вскоре явился жених; казалось, был он очень богат, и так как мельнику придраться было тут не к чему, то и пообещал он ему свою дочь. А девушка любила его не так, как должна любить невеста своего жениха, и не было у неё к нему никакой приязни: поглядит она на него или о нём подумает, и почувствует какой-то страх в своём сердце.

Вот раз он ей и говорит:

– Ты вот – моя невеста, а ни разу даже ко мне в гости не пришла.

А девушка отвечает:

– Да я не знаю, где находится ваш дом.

Говорит ей тогда жених:

– Дом мой вон там, в тёмном лесу.

Стала она отговариваться, что дороги, мол, ей туда не найти. А жених говорит:

– В следующее воскресенье ты должна ко мне прийти, я уже и гостей пригласил; а чтоб тебе найти дорогу в лесу, я золы тебе по пути насыплю.

Вот наступило воскресенье, надо было девушке собираться в путь-дорогу, и сделалось ей так страшно, она не могла понять почему, и чтоб отметить дорогу, она насыпала полные карманы гороху и чечевицы. Шла она почти весь день напролёт, пока не зашла в самую гущину, где было темным-темно, и стоял там единственный дом. Он ей не понравился, так выглядел он сумрачно и неуютно. Она вошла в дом, но там никого не оказалось, и было там тихо-тихо.

Вдруг послышался голос:

Осмотрись-ка ты, невеста, Не в разбойном ли ты месте?

Огляделась девушка и увидела, что это голос птицы, сидевшей в клетке на стене. И ещё раз повторила птица:

Осмотрись-ка ты, невеста, Не в разбойном ли ты месте?

Прошла тогда красавица-невеста дальше из одной комнаты в другую, и так обошла весь дом, но всюду было пусто, ни единой человеческой души. Наконец спустилась она в погреб, видит – сидит там такая старая старуха да головой качает.

– Не можете ли вы мне сказать, – молвила девушка, – не здесь ли живёт мой жених?

– Ах, бедняжка, – ответила старуха, – куда ты попала! Ведь ты в разбойничьем притоне. Ты думаешь, что ты невеста и скоро свадьбу справлять будешь, но придётся тебе праздновать свадьбу со смертью. Вон, видишь, большой котёл с водой, мне придётся поставить его на огонь, когда они тебя схватят и порубят безжалостно на куски, а потом тебя сварят и съедят; ведь они людоеды. Если я тебя не пожалею и не спасу, то придётся тебе пропадать.

Отвела её затем старуха и спрятала за большую бочку, где её никто не мог заметить.

– Сиди смирно, как мышка в норе, – сказала старуха, – не двигайся, не шелохнись, а не то пропадёшь. А ночью, когда разбойники уснут, мы с тобой убежим; я давно уже жду удобного случая.

Только они обо всём условились, как вернулась домой разбойничья злая шайка. Притащили разбойники с собой какую-то девушку; они были пьяные и не обратили внимания на её вопли и крики. Дали они ей выпить три полных стакана вина: один стакан белого, другой красного, а третий стакан янтарного, и у неё от этого напитка разорвалось сердце. Потом сорвали они с неё красивое платье, положили её на стол, порубили на куски её красивое тело и посыпали его солью.

Бедная невеста, сидя за бочкой, вся так и дрожала, она поняла, какую судьбу ей готовят разбойники. Заметил один из разбойников на мизинце убитой девушки золотое кольцо, но снять его сразу не смог, тогда он схватил топор и отрубил ей палец; но подскочил палец вверх как раз над самой бочкой и – упал невесте на колени.

Взяли разбойники свечу, начали искать палец, но найти его не могли. Вот и говорит один из разбойников:

– А ты за бочкой искал?

Тут старуха как крикнет:

– Ступайте скорей кушать, поищете завтра утром; палец от вас не убежит.

– Верно говорит старуха, – сказали разбойники, бросили поиски и уселись за еду; а старуха подсыпала им в вино сонного зелья, и они улеглись все спать в погребе, уснули и захрапели.

Услыхала это невеста и выбралась из-за бочки; но пришлось ей шагать через спящих, – они лежали все на земле вповалку, и страшно ей было, чтоб кого-нибудь из них не разбудить. Но господь бог помог ей счастливо пробраться; вышла с ней вместе и старуха, отворила двери, и бросились они бежать во весь дух из разбойничьего притона. Но ветер развеял рассыпанную по дороге золу, а горох и чечевица пустили ростки и взошли и указывали при лунном сиянье им дорогу. Шли они целую ночь и пришли под утро к мельнице. И рассказала девушка своему отцу всё, что случилось.

Вот наступил день, когда надо было праздновать свадьбу, и явился жених, а мельник созвал в гости всех своих родичей и знакомых. Уселись гости за стол, и было предложено каждому что-нибудь рассказать. Невеста сидела тихая и молчаливая. Вот жених и говорит невесте:

– Ну, моя душенька, разве ты ничего не знаешь? Рассказала бы и ты нам что-нибудь.

Она ответила:

– Ну, так вот расскажу я вам сон. Иду я будто одна через лес, иду, подхожу, наконец, к дому, а в нём ни единой живой души, висит на стене клетка с птицей, и говорит птица:

Осмотрись-ка ты, невеста, Не в разбойном ли ты месте?

И повторила птица это ещё раз. Да это, мой милый, мне только снилось. Пошла я тогда по всем комнатам, все они были пустые, и уж так там было бесприютно!.. Вот спустилась я, наконец, в погреб, и сидела там старая-престарая женщина и головой качала. Спрашиваю я: «Не в этом ли доме живёт мой жених?» А она отвечает: «Ах, бедняжка, да ведь ты в разбойный притон попала! Жених твой живёт здесь, но он собирается тебя на куски порубить, а потом сварить да съесть». Милый мой, да это мне только приснилось. И спрятала меня старуха за большой бочкой, и только я там притаилась, как явились домой разбойники, притащили с собой какую-то девушку, дали ей выпить тройного вина – белого, красного и янтарного, и разорвалось у ней сердце. Милый мой, ведь это мне только снилось. Потом сорвали они с неё красивое платье, положили на стол, порубили на куски её красивое тело и посыпали его солью. Милый мой, это мне только приснилось. И увидел один из разбойников, что на мизинце у ней золотое кольцо, а трудно было его с пальца стащить, взял он тогда топор и отрубил палец; но подскочил палец вверх, упал за большую бочку и попал как раз мне на колени. Вот он, этот палец с кольцом.

Сказала она это, вытащила его и показала гостям.

Как полотно побледнел при этом рассказе разбойник, вскочил из-за стола и собрался было бежать, но гости его схватили и привели на суд. И присудили его казнить, а с ним и его шайку за их разбойные дела.

41. Господин Корбес.

Жили-были петушок да курочка. И вот порешили они пуститься в странствие. Построил петушок красивый возок, было у него четыре красных колеса, и запряг он в него четырёх мышек.

Уселись петушок с курочкой в возок и поехали. Вскоре повстречали они по дороге кошку, а та их спрашивает:

– Куда это вы путь держите?

Петушок ей отвечает:

Едем мы во весь опор Прямо к Корбесу во двор.

– Возьмите и меня с собой, – говорит кошка.

Отвечает петушок:

– Что ж, пожалуй, полезай на задок, – а сядешь на передок, чего доброго, свалишься.

Да смотри, чтобы кареты Не запачкать мне при этом. Ну, колёсики, стучите, Звонче, мышки, затрубите, Едем мы во весь опор Прямо к Корбесу во двор!

Потом повстречался им на пути мельничный жёрнов, а затем яйцо, а за ним утка, а за нею булавка и, наконец, игла, – и все они уселись в возок и поехали вместе.

Подъехали они к дому господина Корбеса, но его самого дома не застали. Мышки втащили возок в сарай, петушок с курочкой взлетели на насест, кошка взобралась на печку, утка на колодезный сруб, яйцо закуталось в полотенце, булавка воткнулась в подушку на кресле, игла прыгнула на кровать, в самое изголовье, а мельничный жёрнов взобрался на дверь.

Вернулся домой господин Корбес, подходит к печке, чтоб огонь развести, а кошка взяла и всё лицо засыпала ему золой. Побежал он поскорей, чтоб умыться, а утка всё лицо ему обрызгала. Взялся он за полотенце, чтоб утереться, а яйцо выкатилось, разбилось и залепило ему глаза. Захотелось ему отдохнуть, а булавка взяла да уколола его. Тут рассердился он и бросился в постель. Но только положил голову на подушку, а там игла его уколола. Как вскочит он, как вскрикнет, как разъярится – и ну бежать из дому. Подбежал он к двери, а мельничный жёрнов спрыгнул вниз – и убил его.

И злой же, видно, человек был этот господин Корбес.

42. Кум.

Было у одного бедняка столько детей, что наприглашал он уже в кумовья весь свет, и когда у него родился ещё один ребёнок, то не осталось никого, кого бы он мог в кумовья пригласить. И не знал он, как ему теперь быть, – лёг с горя и уснул. И приснилось ему, будто должен он стать у ворот и позвать в кумовья первого встречного.

Проснулся он и решил сделать, как было во сне указано. Вышел за ворота и позвал первого встречного в кумовья. И подарил ему этот первый встречный бутылочку с водой и сказал:

– Это вода волшебная, ею ты можешь лечить больных, только смотри, где смерть стоит: если стоит она у изголовья, дай больному этой воды, и он выздоровеет; а если стоит смерть у его ног, то все старанья твои будут напрасны, всё равно он помрёт.

И мог с той поры бедняк всякий раз определить, можно ли спасти больного, или нет, и стал своим искусством он знаменит и зарабатывал немало денег.

Позвали его раз к ребёнку короля. Входит бедняк и видит – стоит смерть у изголовья, и вылечил он ребёнка водой. Случилось то же самое и во второй раз, а на третий раз стояла смерть у ног, и должен был ребёнок помереть.

Вот захотелось бедняку побывать в гостях у своего кума и рассказать ему, как идёт у него дело с волшебной водой. Входит он в дом, а там странные дела в хозяйстве. На первом этаже ссорятся между собой заступ и метла и лупят друг друга. Он спрашивает у них:

– А где живёт господин кум?

Метла отвечает:

– Этажом выше.

Подымается он на второй этаж, видит – лежит там множество мёртвых пальцев. Спрашивает он:

– Здесь ли живёт господин кум?

А один из пальцев указывает:

– Этажом повыше.

И лежит на третьем этаже куча мёртвых голов, и указывают они ему опять этажом выше. На четвёртом этаже видит он – стоят на плите рыбы, шипят на сковородке и сами жарятся. И они ответили то же самое:

– Этажом выше.

Поднялся он на пятый этаж, подошёл к комнате, заглянул сквозь замочную скважину и увидел своего кума, а на голове у него два длинных рога. Открыл бедняк дверь, вошёл, а кум лёг поскорей в постель и одеялом укрылся. Вот бедняк и говорит:

– Куманёк, что это у вас такой странный беспорядок в доме? Всхожу я на первый этаж – заступ с метлой спорят и дерутся между собой вовсю.

– Какой вы, однако, простак, – сказал кум, – да ведь это ж были работник с работницей, они беседовали между собой.

– А на втором этаже, я видел, мёртвые пальцы лежали.

– Э, какой же вы глупый! Да ведь это были корни ужовника.

– На третьем этаже, я видел, мёртвые головы лежали.

– Дурень же вы, однако, да ведь это были кочаны капусты.

– Видел я на четвёртом этаже рыб на сковороде, они шипели и сами жарились.

Только он это вымолвил, как явились рыбы, они сами себя несли.

– А когда взошёл я на пятый этаж да глянул в замочную скважину, увидел я вас, куманёк, и были на вас длинные-предлинные рога.

– Э, уж это неправда.

Испугался бедняк и давай оттуда бежать, а не то, почём знать, что господин куманёк бы с ним сделал.

43. Фрау Труда.

Жила однажды маленькая девочка. Была она упрямая и чересчур любопытная. Бывало, отец с матерью ей что-нибудь скажут, а она их не послушается, – ну, как тут беде не случиться? Вот говорит она раз отцу-матери:

– Я так много наслышалась о фрау Труде, что хотелось бы мне хоть разок у неё побывать; люди сказывают, что у неё так чудно и странно, и ещё говорят, что в доме у ней всякие диковинки водятся, – вот мне и любопытно на всё это поглядеть.

Но отец с матерью строго-настрого ей запретили идти и сказали:

– Фрау Труда – женщина злая, она колдовством занимается; если ты к ней пойдёшь, то мы и знать тебя больше не хотим.

Но девочка запрета родительского не послушалась и всё-таки пошла к фрау Труде. Пришла она к ней, а фрау Труда и спрашивает её:

– Ты чего такая бледная?

– Ах, – ответила девочка, и вся так и задрожала, – я испугалась того, что увидела.

– А что ж ты увидела?

– Увидела я у вас на лестнице чёрного человека.

– Да это был угольщик.

– А ещё увидела я зелёного человека.

– То был охотник.

– А ещё увидела я красного человека.

– То был мясник.

– Ах, фрау Труда, как было мне страшно! Глянула я в окошко, а вас-то и не видать, а вместо вас чёрт с огненной головою.

– Ого! – сказала фрау Труда. – Так это ты видела самую настоящую ведьму; я уж давненько тебя тут поджидаю, – всё хочу, чтобы ты пришла да мне посветила:

И обратила она девушку в полено и кинула его в огонь. И когда оно как следует разгорелось, подсела она к очагу, стала греться и сказала:

– Вот теперь-то она светит ярко!

44. Смерть в кумовьях.

Было у одного бедняка двенадцать душ детей, и должен он был день и ночь работать, чтоб на хлеб заработать.

Вот родился на свет тринадцатый ребёнок, и не знал бедняк, как из беды выбраться; вышел он на большую дорогу, чтоб первого встречного пригласить в кумовья. И первый, кто встретился ему, был господь бог: он знал, что у бедняка на сердце, и сказал ему:

– Бедный человек, мне тебя жалко, я готов быть крёстным отцом твоего ребёнка, я буду о нём заботиться и сделаю его на земле счастливым.

Говорит бедняк:

– А ты кто такой?

– Я – господь бог.

– В таком случае я тебя в кумовья не хочу, – сказал бедняк, – ты всё отдаёшь богачам, а нас, бедняков, голодать заставляешь. – И отвернулся бедняк от господа бога и отправился дальше.

Тут подошёл к нему чёрт и говорит:

– Чего ты ищешь? Ежели хочешь взять меня в крёстные твоего ребёнка, то я дам ему золота вдосталь да к тому ж предоставлю всякие удовольствия на свете.

Спросил человек:

– А кто ты такой?

– Я – чёрт.

– В таком случае я тебя в кумовья не желаю, – сказал человек, – ты обманываешь и вводишь людей в соблазн.

Отправился бедняк дальше. И подходит к нему костлявая смерть на худых ногах и говорит:

– Возьми меня в кумовья.

Спросил человек:

– Ты кто такая?

– Я смерть, я делаю всех равными.

Говорит человек:

– Ты справедливая, ты уносишь и богача и бедняка без различья, будь у меня кумой.

Ответила смерть:

– Я сделаю твоё дитя богатым и знатным, ибо кто со мной подружится, у того ни в чём недостатка не будет.

Сказал человек:

– В следующее воскресенье будем справлять крестины, приходи в этот день.

Явилась смерть, как и обещала, и оказалась настоящей кумой, как полагается.

Вот мальчик вырос, пришла к нему раз крёстная и велела ему следовать за собой. Повела его в лес, показала ему какую-то траву, которая там росла, и сказала:

– А теперь ты должен получить от своей крёстной подарок. Я сделаю тебя знаменитым лекарем. Если тебя позовут к больному, я буду каждый раз тоже являться; если я буду стоять у изголовья больного, ты можешь смело объявить, что ты его вылечишь; дай ему этой травы, и он выздоровеет. Но если я буду стоять у ног больного, то значит – он мой, и ты должен сказать, что всякая помощь бесполезна и что ни один лекарь на свете спасти больного не сможет. Но бойся пользоваться этим зельем против моей воли, а не то плохо тебе придётся.

В скором времени сделался юноша самым знаменитым лекарем во всём свете. «Стоит ему только глянуть на больного, и он уже знает, как обстоит дело, выздоровеет ли больной или помрёт», – так говорили о юноше, и отовсюду приходили к нему люди, звали его к больным и платили ему денег столько, что вскоре он сделался богачом.

Вот случилось однажды, что заболел король. Позвали этого лекаря, он должен был сказать, сможет ли король выздороветь.

Подошёл лекарь к постели, видит – стоит смерть у ног больного, и никакая трава помочь тут не сможет. «Если бы я мог хоть раз перехитрить смерть! – подумал лекарь. – Но она, конечно, обидится; правда, я её крестник, и она могла бы сделать вид, будто ничего не заметила. Давай-ка попробую».

Взял он больного, положил его задом наперёд, – и стояла теперь смерть у изголовья больного. Дал ему лекарь зелья, и король стал опять здоровым.

Но смерть пришла к лекарю, злобно и хмуро на него поглядела, погрозила ему пальцем и сказала:

– Ты меня обманул. На этот раз я тебя прощаю, потому что ты мой крестник, но если ты осмелишься ещё раз меня обмануть, я схвачу тебя самого и заберу на тот свет.

Прошло некоторое время, и вдруг заболела дочь короля тяжкой болезнью. А она была у него единственное дитя, и он плакал день и ночь и уже повыплакал все глаза. И король объявил, что тот, кто спасёт его дочь от смерти, станет её мужем и наследует корону.

Подошёл лекарь к постели больной и увидел смерть у её ног. Ему следовало бы не забывать предостережения его крёстной, но чудесная красота королевны и счастье сделаться её мужем так его ослепили, что он обо всём позабыл. Он не обратил вниманья на то, что смерть гневно на него глядела, подымала руку и грозила ему своим костлявым кулаком; он всё-таки поднял королевну и переложил её голову туда, где прежде лежали ноги. Потом дал он ей зелья, и вмиг у королевны порозовели щёки, и она стала выздоравливать.

Обманул лекарь смерть второй раз, и она подошла к нему большими шагами и сказала:

– Теперь с тобой всё покончено, подошёл твой черёд.

И она схватила его своей ледяной рукой так крепко, что вырваться он не мог, и повела его в подземную пещеру. Он увидел там тысячи тысяч свечей, горящих необозримыми рядами. Одни из них были большие, другие средней величины, а были и совсем маленькие. Каждый миг одни гасли, а другие зажигались, и казалось, что огоньки всё время меняют место и скачут то туда, то сюда.

– Видишь, – сказала смерть, – это людские свечи жизни. Большие – это свечи детей, средние – семейных людей в их лучшие годы, а маленькие – стариков. Но часто и у детей и у людей молодых бывают только маленькие свечечки.

– Покажи мне мою свечу жизни, – сказал лекарь, думая, что она у него ещё достаточно большая.

И указала смерть на маленький-маленький огарочек, который вот-вот готов был погаснуть, и сказала:

– Видишь, вот это твой.

– Ах, милая крёстная, – сказал испуганный лекарь, – сделайте милость, зажгите мне новую, чтобы мог я насладиться жизнью, чтобы сделался я королём и мужем прекрасной королевны.

– Не могу, – молвила смерть, – прежде чем загореться новой, одна свеча должна погаснуть.

– Так поставьте мою старую свечку на новую, и она будет продолжать гореть, когда догорит старая, – упрашивал лекарь.

Притворилась смерть, будто хочет исполнить его желание, принесла новую, большую свечу; но она хотела ему отомстить и, когда ставила новую свечу, уронила будто невзначай огарок, и он погас. И тотчас лекарь упал наземь и попал теперь сам в руки к смерти.

45. Странствия Мальчика-с-пальчик.

Был у одного портного сын; родился он маленьким, ростом не больше, как с палец, – потому и прозвали его Мальчик-с-пальчик. Но был он отважный, и вот однажды говорит он отцу:

– Пойду я, батюшка, странствовать по белу свету.

– Ладно, сынок, – сказал ему старик-отец, взял длинную штопальную иглу и сделал на огне головку из сургуча, – вот тебе и шпага на дорогу будет.

Захотелось маленькому портняжке ещё разок пообедать с домашними; прыгнул он в кухню, чтоб поглядеть, что матушка состряпала напоследок. Но кушанье начали только готовить, и миска стояла ещё на печи. Вот он и спрашивает:

– Матушка, что будет нынче у нас на обед?

– А вот сам погляди, – ответила мать.

Прыгнул Мальчик-с-пальчик на печь и стал заглядывать в миску. Но он слишком нагнулся, и пар от варившейся пищи подхватил его и унёс в дымовую трубу. И носился он вместе с паром по воздуху, но, наконец, опустился на землю. И занесло портняжку в далёкие-далёкие края.

Стал он бродить по свету и поступил на работу к одному мастеру, но тот его плохо кормил.

– Хозяйка, – говорит Мальчик-с-пальчик, – если вы мне не дадите лучшей пищи, я уйду от вас и завтра же утром напишу мелом на ваших дверях:

Картофеля много, а мяса-то мало, Прощай же, картофельный царь неудалый.

– Что это ты, пострел, надумал? – крикнула в сердцах хозяйка, и как схватит тряпку, чтоб ударить Мальчика-с-пальчик, но тут мой портняжка живо спрятался под напёрсток и стал оттуда выглядывать да язык хозяйке показывать. А та подняла напёрсток, чтобы поймать Мальчика-с-пальчик; а он – прыг в кучу тряпья и был таков. Раскидала хозяйка тряпьё, стала его искать, а он тем временем забрался в щель стола.

– Хе-хе, госпожа хозяйка! – закричал он, высунув голову.

Хозяйка замахнулась было, чтоб ударить его по голове, а он – прыг в ящик стола и был таков. Но, наконец, она его всё-таки поймала и прогнала со двора.

Отправился портняжка в путь-дорогу и попал в дремучий лес; повстречал он там ватагу разбойников; они собирались обокрасть королевскую казну. Увидели они портняжку и подумали: «Такой мальчонка и сквозь замочную скважину пролезет, – он нам пригодится вместо отмычки».

– Эй ты, великан Голиаф, – крикнул один из разбойников, – хочешь пробраться с нами вместе в королевскую кладовую? Ты сможешь туда залезть и выбросить нам деньги.

Мальчик-с-пальчик подумал и говорит:

– Что ж, я согласен, – и они пошли вместе к королевскому казначейству.

Пришли они. Осмотрел он дверь сверху донизу, нет ли где какой щели. И нашёл он вскоре щёлку, была она для него достаточно широка; но только он собрался залезть в эту щель, как заметил его один из стоявших у двери стражей и говорит другим:

– Что это за чудовищный паучище ползёт там? Раздавлю-ка я его.

– Да пускай себе ползёт, – ответил другой страж, – вреда-то он тебе не делает.

И вот Мальчик-с-пальчик пролез счастливо сквозь щёлку в кладовую, открыл окно, – а под окном стояли уже разбойники, – и стал выбрасывать им талер за талером.

Работа была в самом разгаре, и вдруг услыхал портняжка, что идёт король, который вздумал осмотреть свою сокровищницу. Мальчик-с-пальчик быстро спрятался.

Но король заметил, что многих талеров не хватает, и никак не мог понять, кто же это их украл, – ведь замки и засовы были заперты, и всё было как будто в порядке и под надёжной охраной. И сказал, уходя, король двум стражам:

– Вы караульте повнимательней, тут кто-то деньги украсть собирается.

Только Мальчик-с-пальчик принялся снова за работу, услыхали стражи, что в кладовой позвякивают деньги: звяк-звяк-звяк. Бросились они в кладовую, чтобы вора поймать. А портняжка услыхал, что они идут, и ещё того быстрей – прыг в угол и накрылся талером, и его не видно оттуда, да ещё стал поддразнивать стражу: «А я здесь!» Кинулась стража к нему, а он – шмыг в другой угол, спрятался под талером и кричит: «Эй, а я здесь!» Бросилась стража к нему, а Мальчик-с-пальчик уже в третьем углу, кричит им оттуда: «Эй, здесь я!».

И так дурачил он их и гонял по всей кладовой; устали стражи и ушли. А он выбросил все талеры один за другим в окошко, а последний швырнул изо всей, силы, а сам в это время вспрыгнул на него и вылетел вместе с ним в окно.

Стали тут разбойники его хвалить да расхваливать:

– Да ты, что и говорить, настоящий герой! Хочешь стать нашим атаманом?

Мальчик-с-пальчик поблагодарил их и сказал:

– Я сначала хочу по свету побродить да на мир поглядеть.

Поделили они между собой добычу, и взял себе портняжка один только крейцер, – бо́льшую монету нести ему было не под силу.

Повесил он свою шпагу через плечо, распрощался с разбойниками и отправился в путь-дорогу.

Поступал он на работу к разным мастерам, но работа ему была не по вкусу; наконец нанялся он работником в харчевню. Но невзлюбили его служанки за то, что они не видят его, а он видит всё, что они тайком делают, и обо всём рассказывает хозяевам – как крадут они с тарелок да из погребов тащат.

– Ну, погоди ты! Уж мы тебя отблагодарим! – и они сговорились между собой сыграть с ним злую шутку.

Спустя некоторое время пошла одна из служанок косить в саду траву; заметила она, как Мальчик-с-пальчик прыгает, словно кузнечик, с кустика на кустик перепрыгивает и лазит по стеблям трав, и вот скосила она его заодно с травой, бросила в мешок и подложила незаметно коровам. И была среди коров одна большая и чёрная, и она проглотила его вместе с травой, не причинив ему никакого вреда.

Но в коровьем желудке ему не понравилось: было там темным-темно, и даже не было свечки. Стали доить корову, а он как закричит:

Дзинь, дзинь о дно, Скоро ль вёдрышко полно?

Но его слов из-за шума разобрать было нельзя. Вскоре пришёл в коровник сам хозяин и говорит:

– Завтра надо будет эту корову зарезать.

Услыхал это Мальчик-с-пальчик, испугался да как завопит тоненьким голоском:

– Сначала выпустите меня, ведь я в ней сижу!

Услыхал это хозяин, но не понял, откуда это голос идёт.

– Где ты? – спрашивает он.

– Да в чёрной корове, – ответил Мальчик-с-пальчик; но хозяин не понял, что он сказал, и ушёл.

На другое утро корову зарезали. Но, к счастью, когда и рубили и разрезали мясо, Мальчик-с-пальчик под нож не попал, а очутился в вырезке, которую оставили для колбасы.

Пришёл мясник и принялся за работу; вдруг слышит он, кто-то орёт во всю глотку:

– Не рубите так сильно, не рубите, пожалуйста, ведь я здесь!

Но из-за стука ножей его никто не понял. И вот пришла беда для бедного Мальчика-с-пальчик; но в беде человек хитёр – и он прыгал между ножей, и ни один из них его не задел, и он живёхонек вылез оттуда. Но беды избежать ему всё-таки не удалось: ничего нельзя было придумать – его сунули заодно с начинкой в кровяную колбасу. Да, квартирка оказалась, что и говорить, несколько тесноватая, и к тому же его подвесили в печную трубу коптиться, а время шло так медленно!

Наконец зимой колбасу сняли, и вздумал хозяин попотчевать ею гостя. Вот стала хозяйка резать её на куски, но был Мальчик-с-пальчик осторожен, голову не слишком высовывал, чтоб не обрезали её по самую шею. Наконец он придумал, что ему делать: понатужился и – выпрыгнул наружу.

В доме, где ему так плохо пришлось, оставаться ему больше не хотелось, и он отправился опять странствовать. Но недолго пришлось ему наслаждаться свободой. Повстречал он в поле Лиса, и тот его вмиг проглотил.

– Ах, Лис, мой Лис, – закричал Мальчик-с-пальчик, – да ведь я у тебя в горле застрял, отпусти меня на волю!

– Хорошо, – ответил ему Лис, – какая мне с тебя польза? Если пообещаешь отдать мне всех кур, что во дворе у твоего отца, тогда я отпущу тебя на волю.

– Ладно, – ответил ему Мальчик-с-пальчик, – кур ты уж всех получишь, это я тебе обещаю.

И выпустил его Лис и отнёс его сам домой. Как увидел отец своего милого сыночка, отдал на радостях Лису всех кур.

– А я вот принёс тебе за это красивую денежку! – сказал Мальчик-с-пальчик и отдал ему крейцер, который он заработал во время странствий.

«А за что же Лис бедных кур на обед получил?» – Эх, дурень, ты, дурень, ведь отцу-то родное дитятко дороже, чем все куры во дворе.

46. Чудо-птица.

Жил-был однажды на свете колдун; обернулся он нищим и стал ходить по домам и милостыню просить и хватал красивых девушек. И никто не знал, куда он их уносит, так как с той поры их никто больше нигде не видел.

Вот подошёл он раз к дому одного человека, у которого было три красивых дочери; а был у колдуна вид бедного, дряхлого старца, и висела у него за плечами сума, будто для сбора подаяний. Попросил он дать ему немного поесть. Вышла из дома к нему старшая дочь и хотела подать ему кусок хлеба, но только он к ней прикоснулся, как тотчас пришлось девушке прыгнуть к нему в суму. Потом он ушёл оттуда быстрыми шагами и отнёс её в тёмный лес, в свой дом, а стоял он в самой гущине леса. В том доме было всё убрано очень красиво; и дал ей колдун всё, что только она пожелала, и сказал:

– Моя любушка, тебе у меня понравится, всё у тебя будет, чего только душа твоя пожелает.

Так продолжалось несколько дней, и вот однажды он ей говорит:

– Мне надо будет из дому отлучиться и оставить тебя на короткое время одну; на тебе ключи от дома, и можешь всюду ходить и всё рассматривать, только не смей заходить в одну из комнат, открыть её можно вот этим маленьким ключиком; делать это я тебе запрещаю под страхом смертной казни.

Дал он ей ещё яйцо и сказал:

– Это яйцо береги как следует, а лучше всего носи его всегда при себе; если оно пропадёт, то случится из-за этого большое несчастье.

Взяла она ключи и яйцо и обещала выполнить всё как следует. Когда он ушёл, стала она бродить по дому, обошла его весь снизу и доверху и осмотрела всё; комнаты сияли серебром и золотом, и ей казалось, что ни разу в жизни не видела она подобной красоты. Наконец она подошла к запретной двери, хотела было мимо неё пройти, но любопытство не давало ей покоя. Она осмотрела ключик, а был он похож на все остальные, вставила его в замочную скважину, слегка повернула – и вдруг дверь отворилась.

Но что же увидела она, войдя в комнату?

Стояло там посредине большое окровавленное корыто, и лежали в нём изрубленные люди; поодаль стояла плаха, и лежал на ней блестящий топор. Она так сильно испугалась, что яйцо выскочило у неё из рук. Она подняла его и стала стирать с него кровь, но напрасно она старалась, – кровь тотчас опять появлялась на яйце; тёрла она его, вытирала, но ничего из этого не вышло.

А вскоре воротился домой из своих странствий колдун, и первое, что он потребовал, были ключик и яйцо. Она подала их ему, но при этом дрожала, и увидел колдун тотчас по красному пятну, что она была в кровавой комнате.

– Если ты входила против моей воли в ту комнату, – сказал он, – то должна будешь теперь против своей воли опять вернуться туда. Твоей жизни пришёл конец!

Он бросил её наземь и потащил туда за волосы; отрубил ей на плахе голову, всю её изрубил на куски, – и потекла кровь по полу. Кинул он её потом в корыто, туда, где лежали и остальные.

– А теперь надо будет мне притащить и другую, – сказал колдун и, обернувшись нищим, стал опять ходить по домам и просить милостыню.

И подала ему вторая сестра кусок хлеба, он поймал её, как и первую, лишь только к ней прикоснулся, – и унёс её с собой. Пришлось ей не лучше, чем её сестре, – её тоже погубило любопытство. Открыла она кровавую комнату, заглянула туда и поплатилась за это жизнью.

А колдун отправился снова и принёс третью сестру, но та оказалась умной и хитрой. Дал он ей ключик и яйцо, а сам ушёл из дому. Но она сначала бережно спрятала яйцо, а потом осмотрела весь дом и, наконец, вошла в запретную комнату, и – ах! – что же она увидела! Обе её любимые сестры лежали в корыте, убитые и порубленные.

Но она подняла их и собрала по кускам, сложила их вместе, как должно, голову, руки и ноги. И когда всё было сложено как следует, они начали сами собой двигаться, срослись, – и обе девушки открыли глаза и ожили снова.

Они обрадовались, стали целоваться и обнимать друг дружку. А тут вернулся колдун и потребовал тотчас ключик и яйцо и, не найдя на нём и следа крови, сказал:

– Ты испытанье выдержала и должна стать моей невестой.

И потерял он над ней теперь всякую власть и должен был исполнять всё, что она потребует.

– Хорошо, – ответила она, – но ты должен сначала отнести на своих плечах моему отцу и матери полную корзину золота; а там мы и свадьбу справим.

Побежала она тогда к своим сёстрам, которых она спрятала в маленькой каморке, и говорит:

– Настал час, когда я могу вас спасти; злодей должен будет сам отнести вас домой. Но как только вы окажетесь дома, присылайте мне тотчас подмогу.

Посадила она обеих сестёр в корзину, а сверху прикрыла их золотом так, что их не было видно, потом кликнула она колдуна и сказала:

– Ну, теперь отнеси корзину, да смотри, по дороге не останавливайся и не отдыхай, я буду смотреть в окошко и за тобой доглядывать.

Взвалил колдун корзину на плечи и отправился в путь-дорогу, но корзина была такая тяжёлая, что пот градом катился у него с лица. Вот присел он немного отдохнуть, но тотчас закричала из корзины одна из сестёр:

– Я смотрю в окошко и вижу, вижу, что ты отдыхаешь, а ну, отправляйся-ка дальше.

Колдун подумал, что это кричит ему невеста, и тотчас двинулся дальше. Вот захотелось ему ещё раз присесть отдохнуть, но тотчас послышался голос:

– Я гляжу в окошко и вижу, вижу, что ты отдыхаешь, а ну, отправляйся живей дальше!

И только он останавливался, как тотчас раздавался голос, и ему приходилось идти дальше, и вот наконец, со стоном, запыхавшись, притащил он корзину с золотом и двумя девушками домой, к их отцу-матери.

А тем временем приготовила невеста дома свадебный пир и велела созвать на него друзей колдуна. Взяла она череп с оскаленными зубами, раскрасила его, надела на него венок из цветов, отнесла его наверх и поставила на чердаке в слуховом окошке, будто он оттуда выглядывает.

Когда всё было уже приготовлено, окунулась она в бочку с мёдом, распорола перину, выкаталась в перьях и стала теперь похожа на белую чудо-птицу, и никто не смог бы её теперь узнать. Вышла она после этого из дому; и повстречались ей по дороге некоторые из свадебных гостей и спрашивают у неё:

– Ты кто, скажи мне, чудо-птица?

– Да я вот из семейства Фица.

– А что же делает невеста молодая?

– Она убрала дом и, гостя ожидая, Глядит в окошко, головой кивая.

Наконец ей встретился и сам жених. Он медленно возвращался домой. И спросил он у неё, как и те гости свадебные:

– Ты кто, скажи мне, чудо-птица?

– Да я вот из семейства Фица.

– А что же делает невеста молодая?

– Она убрала дом и, гостя ожидая, Глядит в окошко, головой кивая.

Глянул жених наверх, увидел разукрашенный череп и подумал, что то его невеста, поклонился ей и ласково её приветствовал. Но только вошёл он вместе со своими гостями в дом, а тут вскоре явились братья и родные невесты, посланные ей на подмогу. Они заперли все двери дома, чтобы никто не мог оттуда убежать, и подожгли его со всех сторон, – и сгорел колдун вместе со всем своим сбродом в огне.

47. Сказка про можжевельник.

Было это давным-давно, лет тому, пожалуй, две тысячи назад. Жил-был на свете богач; была у него красивая, добрая жена, и они крепко любили друг друга, но детей у них не было, а им очень хотелось их иметь; и долго молилась жена день и ночь, но детей у них всё не было и не было.

А находился перед их домом двор, и рос в том дворе можжевельник. Однажды зимой стояла женщина под тем деревом и чистила яблоко, и когда она чистила яблоко, порезала себе палец, и капнула кровь на снег.

– Ах, – сказала женщина, глубоко вздохнув; и когда увидела кровь, стало ей так печально. – Ох, если бы родился у меня ребёнок, румяный, как кровь, и белый, как снег!

Только она это вымолвила, и стало ей так весело, радостно на душе: показалось ей, что из этого что-нибудь должно выйти. Пошла она домой; и вот прошёл с той поры месяц – и растаял снег; прошло два месяца – и всё зазеленело; а прошло три месяца – и появились на земле цветы; прошло четыре месяца – вошли деревья в сок, выросли, переплелись между собой зелёные ветки и запели на них птички; и звенел весь лес, и опадали с деревьев цветы; а прошёл пятый месяц – и стояла однажды женщина под можжевельником, и шёл от дерева такой приятный запах, что сердце у ней забилось от радости. Она упала на колени и не могла успокоиться. А когда прошёл шестой месяц, сделались плоды большие и сочные, и она стала спокойней; а на седьмом месяце дотронулась она до можжевёловых ягод, и ей стало завидно, и она пригорюнилась и заболела; прошёл восьмой месяц, позвала она своего мужа, заплакала и сказала:

– Если я умру, похорони меня под этим можжевельником.

Потом она стала спокойней и была радостной, пока не прошёл девятый месяц; и вот родила она ребёнка, и был он белый, как снег, и румяный, как кровь; увидала она его и так обрадовалась, что от радости померла.

Похоронил её муж под можжевельником и сильно-сильно заплакал. Но прошло время, и мало-помалу он успокоился, и хотя иной раз, бывало, и всплакнёт, но всё-таки сдерживался; а прошло ещё некоторое время, и он взял себе в дом другую жену.

Родилась от второй жены у него дочка, а ребёнок от первой жены был мальчик, румяный, как кровь, и белый, как снег. Посмотрит, бывало, жена на свою дочку – и видно, что так уж она её любит; а взглянет на маленького мальчика – и точно кто по сердцу её полоснёт; казалось ей, будто стоит он ей поперёк дороги, и она всегда думала, как бы это сделать так, чтоб всё добро досталось её дочке.

И внушил злой дух мачехе, чтобы возненавидела она маленького мальчика; стала она его толкать, била его по чём ни попало и щипала. И бедный ребёнок находился всегда в страхе; когда он приходил из школы, то не было у него ни одного часу спокойного.

Вот вышла раз мачеха из кладовой, а подошла к ней в это время маленькая дочка и говорит:

– Мама, дай мне яблочко.

– Ладно, дитятко, – сказала женщина и достала ей из сундука красивое яблоко. А была на том сундуке большая, тяжёлая крышка с большим острым железным замком.

– Мама, – говорит маленькая дочка, – а для братца разве нельзя взять яблоко?

Разозлилась тогда женщина и сказала:

– Можно, когда он из школы вернётся.

Вот увидела женщина из окошка, что мальчик домой возвращается, – и точно злой дух вселился в неё. Она отобрала у дочки яблоко и сказала:

– Яблоко достанется не тебе, а брату.

Бросила она яблоко в сундук и заперла его; а как раз в это время вошёл маленький мальчик; и внушил мачехе злой дух ласково к нему обратиться:

– Сыночек, может ты яблочко хочешь? – и косо на него посмотрела.

– Мама, – сказал маленький мальчик, – о-о, какое у тебя страшное лицо! Да, дай мне яблочко.

И пришло мачехе в голову, что надо ему сказать так:

– Пойдём со мной, – и она подняла крышку сундука, – выбери себе отсюда одно яблочко.

Но только маленький мальчик нагнулся к сундуку, как злой дух подтолкнул мачеху: бац! – и захлопнула она крышку, и отлетела голова и упала между красными яблоками. Испугалась мачеха и подумала: «Что же мне теперь делать?» Она поднялась в свою комнату, подошла к шкафу, достала из нижнего ящика свой белый платок, потом приставила голову мальчика к шее и так обвязала её платком, что ничего не было видно; посадила затем мальчика у двери на стуле и сунула ему в руку яблоко.

Вскоре пришла Марленикен к своей матери на кухню, та стояла у печки, и была перед ней на плите кастрюля с горячей водой, и она всё время её помешивала.

– Матушка, – сказала Марленикен, – а братец сидит у двери, и такой он бледный-бледный, и яблочко у него в руке. Я попросила его дать мне яблочко, а он мне ничего не ответил, и стало мне так страшно.

– А ты ступай туда опять, – сказала мать, – если он тебе не ответит, ты ударь его по уху.

Пошла Марленикен и говорит:

– Братец, дай мне яблочко.

А он молчит, ничего не говорит. И ударила она его по уху, и покатилась голова наземь. Испугалась девочка, стала плакать и кричать; побежала к матери и говорит:

– Ох, матушка, я отбила брату голову! – и она плакала, плакала, и никак нельзя было её утешить.

– Марленикен, – сказала мать, – что ж ты наделала?! Но смотри, молчи, чтоб никто не узнал об этом, теперь ничего уже не поделаешь, мы его в супе сварим.

Взяла мать маленького мальчика, порубила его на куски, положила их в кастрюлю и сварила в супе. А Марленикен тут же рядом стояла и плакала, плакала, и все её слёзы падали в кастрюлю, так что и соли не надо было класть.

Пришёл домой отец, сел за стол и говорит:

– А где сын?

И принесла тогда мать большую-пребольшую кастрюлю с чёрной похлёбкой, а Марленикен всё плачет, никак не может от слёз удержаться. А отец опять спрашивает:

– Где же мой сын?

– Ах, да он ушёл, – отвечает мать, – к матушке нашего двоюродного дедушки; ему захотелось там немного погостить.

– И чего это ему там понадобилось? Даже со мной не попрощался!

– О, ему так хотелось туда пойти, и он отпросился у меня на шесть недель; ведь там ему будет хорошо.

– Эх, – сказал муж, – а мне чего-то так грустно; нехорошо, что он ушёл, со мной даже не попрощавшись.

Принялся он за еду и говорит:

– Марленикен, о чём ты плачешь? Братец ведь скоро вернётся.

– Ах, жена, – говорит он, – какая у тебя вкусная похлёбка! Положи-ка мне ещё. – И чем больше он ел, тем больше хотелось ему есть.

Вот он и говорит:

– Наложи-ка мне побольше, зачем оставлять, пусть она вся мне достанется.

И он ел и ел, а кости под стол бросал, пока всё не поел. А Марленикен подошла к своему комоду, достала из нижнего ящика свой самый лучший шёлковый платок, собрала под столом все косточки, сложила и завязала их в шёлковый платок, вынесла их из дому и залилась горькими слезами. Положила она косточки под можжевельником на зелёную траву; и только она их там положила, как стало ей вдруг так легко, и она перестала плакать.

И начал можжевельник покачиваться, стали ветки на нём то раздвигаться, то опять сходиться, будто кто радовался и размахивал рукой. И спустилось в это время с дерева облако, и в облаке будто пламя вспыхнуло. Вылетела из пламени красивая птица и так прекрасно запела, взлетела высоко-высоко на воздух, а когда она улетела, стал можжевельник такой же, как был прежде, а платок с костями исчез.

Стало Марленикен так легко и приятно, будто брат её жив. Пошла она, радостная и весёлая, домой, села за стол и начала есть. А птица улетела и села на крышу дома к одному золотых дел мастеру и запела:

Меня мачеха убила, А отец меня поел, А Марленикен-сестрица Мои косточки собрала, В шёлковый платок связала Да под деревом сложила. Ах, тю-вить, тю-вить, тю-витьс! Я красивее всех птиц!

А золотых дел мастер сидел в это время в своей мастерской и делал золотую цепь; услыхал он птицу, что сидела у него на крыше и пела, и показалось это ему таким прекрасным. Он встал, но у порога потерял туфлю. Вышел он так на улицу, в одной туфле и в одном чулке; был на нём рабочий передник, и держал он в руке золотую цепь, а в другой щипцы. А солнце на улице светило так ярко. Подошёл он поближе, остановился и стал разглядывать птицу.

– Птица, – сказал он, – как ты хорошо поёшь! Спой мне ещё раз свою песенку.

– Нет, – говорит птица, – дважды петь я не стану. Дай мне золотую цепь, тогда я спою тебе ещё.

– Что ж, – сказал золотых дел мастер, – возьми себе золотую цепь и спой мне ещё раз.

Подлетела птица, схватила правой ногой золотую цепь, уселась перед золотых дел мастером и запела:

Меня мачеха убила, А отец меня поел, А Марленикен-сестрица Мои косточки собрала, В шёлковый платок связала Да под деревом сложила. Ах, тю-вить, тю-вить, тю-витьс! Я красивее всех птиц!

Полетела потом птица к одному сапожнику, уселась к нему на крышу и запела:

Меня мачеха убила, А отец меня поел, А Марленикен-сестрица Мои косточки собрала, В шёлковый платок связала, Да под деревом сложила. Ах, тю-вить, тю-вить, тю-витьс! Я красивее всех птиц!

Услыхал это сапожник, вышел на порог в своей безрукавке, глянул на крышу, прикрыл от солнца глаза рукой, чтоб не ослепнуть, и говорит:

– Птица, как ты прекрасно поёшь! – И он крикнул через порог: – Жена, а ну выйди-ка сюда на минутку, тут вот птица, посмотри на неё, как она прекрасно умеет петь.

Позвал он дочь, детей, подмастерьев, слугу и работницу, и все вышли на улицу и начали разглядывать птицу, какая она красивая, какие у неё ярко-красные и зелёные перья, а шея вся будто золотая, глаза у неё как звёзды сверкают.

– Птица, – сказал сапожник, – спой мне ещё раз эту песенку.

– Нет, – говорит птица, – дважды петь я не стану, ты должен мне за это что-нибудь подарить.

– Жена, – говорит сапожник, – ступай к моему столику, стоит там на верхней полке пара красных башмаков; принеси-ка мне их сюда.

Пошла жена, принесла башмаки.

– Послушай, птица, – говорит сапожник, – спой мне ещё разок эту самую песенку.

Подлетела птица, схватила в коготь левой ноги башмаки, взлетела опять на крышу и запела:

Меня мачеха убила, А отец меня поел, А Марленикен-сестрица Мои косточки собрала, В шёлковый платок связала И под деревом сложила. Ах, тю-вить, тю-вить, тю-витьс! Я красивее всех птиц!

Пропела она это и улетела; и держала она в правом когте золотую цепь, а в левом башмаки, и полетела она с ними на мельницу. А мельница стучала: тип-топ, тип-топ, тип-топ! И сидело у мельницы двадцать подручных, они обтёсывали жёрнов и постукивали: гик-гак, гик-гак, гик-гак! И ходила мельница: тип-топ, тип-топ, тип-топ!

Вот уселась птица на липу, что росла перед мельницей, и запела:

Меня мачеха убила…

И бросил работу один из подручных,

А отец меня поел…

И бросило работать ещё двое работников, а как услышали они:

А Марленикен-сестрица…

Бросило работу ещё четверо.

Мои косточки собрала, В шёлковый платок связала…

Продолжало теперь обтёсывать жёрнов всего восемь работников,

Да под деревом…

А потом и пять,

…Сложила…

И остался тогда работать всего лишь один. Только расслышал он последние слова:

Ах, тю-вить, тю-вить, тю-витьс! Я красивее всех птиц! —

Бросил работу и последний работник.

– Птица, – сказал он, – как ты прекрасно поёшь! Дай и мне эту песню послушать, спой мне ещё разок.

– Нет, – ответила птица, – дважды петь я даром не буду, дай мне мельничный жёрнов, и я спою тебе ещё раз.

– Ладно, коль споёшь нам всем, – сказал он, – то ты его получишь.

– Да, – сказали и остальные, – если она споёт нам ещё раз, то получит жёрнов.

И вот птица слетела вниз. Взялись тогда все двадцать работников за жёрнов вместе с птицей-свиристелью и стали подымать камень: гу-ух, гу-ух, гу-ух!

Просунула птица шею в отверстие жёрнова, надела его на себя, словно воротник, взлетела опять на дерево и запела:

Меня мачеха убила, А отец меня поел, А Марленикен-сестрица Мои косточки собрала, В шёлковый платок связала Да под деревом сложила. Ах, тю-вить, тю-вить, тю-витьс! Я красивее всех птиц!

Пропела она это и взмахнула крыльями; и была у ней в правом когте цепь золотая, в левом – башмаки, а на шее – мельничный жёрнов, и полетела она далеко-далеко к дому своего отца.

А в комнате за столом сидели в то время отец и мать и Марленикен. И вот говорит отец:

– Ах, как стало мне теперь легко на душе!

– Нет, – сказала мать, – а мне так страшно, будто большая гроза надвигается.

А Марленикен сидит и всё плачет да плачет.

Прилетела птица и села на крышу.

– Ах, – говорит отец, – мне так радостно и весело, и солнце-то вон как ярко светит; кажется, будто я должен скоро увидеть своего старого друга.

– Нет, – говорит жена, – а мне так страшно, что зуб на зуб не попадает, будто огонь проходит у меня по жилам. – И она распустила пошире свой лифчик. А Марленикен сидит в углу и плачет, платком закрыла глаза, и стал от слёз весь платок мокрый.

А птица села на можжевельник и запела:

Меня мачеха убила…

Услыхала это мать, закрыла глаза и глядеть не хочет, и слушать не хочет, и точно большой ураган зашумел у неё в ушах, загорелись у неё глаза, словно молнии в них засверкали.

А отец меня поел…

– Ах, матушка, – сказал муж, – прилетела к нам такая красивая птица, и как она прекрасно поёт, а солнце-то светит так ярко и блестит на верхушках крыш!

А Марленикен-сестрица…

И склонила Марленикен голову на колени, перестала плакать, а отец и говорит:

– Выйду-ка я да разгляжу птицу поближе.

– Ах, не уходи, – говорит жена, – мне кажется, будто весь дом дрожит и пламенем охвачен.

Но отец вышел во двор, и птица запела:

Мои косточки собрала, В шёлковый платок связала Да под деревом сложила. Ах, тю-вить, тю-вить, тю-витьс! Я красивее всех птиц!

И сбросила вдруг птица золотую цепь, и упала она отцу прямо на шею, и пришлась ему как раз впору. Вошёл он в дом и говорит:

– Посмотри-ка, что за чудесная птица, она подарила мне такую красивую золотую цепь; а какая сама птица на вид прекрасная!

Стало тут жене совсем уже страшно, начала она ходить по комнате взад и вперёд, и упал у неё с головы чепец.

А птица запела опять:

Меня мачеха убила…

– Ах, лучше бы мне сквозь землю провалиться, да не слышать этого.

А отец меня поел…

И повалилась жена наземь.

A Марленикен-сестрица…

– Ах, – говорит Марленикен, – пойду-ка я посмотрю, не подарит ли и мне птица что-нибудь.

И она вышла из комнаты.

Мои косточки собрала, В шёлковый платок связала…

И сбросила ей птица башмаки.

Да под деревом сложила. Ах, тю-вить, тю-вить, тю-витьс! Я красивее всех птиц!

И вот стало Марленикен так легко и радостно. Надела она новые красные башмаки и начала в них плясать и прыгать.

– Ах, – сказала она, – мне было так грустно, когда я отсюда выходила, а теперь мне так легко. Что за чудесная птица! Подарила мне красные башмаки.

– Нет, – говорит мать; тут она вскочила, и поднялись у ней волосы дыбом, будто огненные языки, – а мне вот кажется, будто настал конец свету. Выйти мне, что ли, из комнаты, – может, мне полегчает.

И только вышла она за дверь – бух! – сбросила птица ей на голову мельничный жёрнов, – и всю её разможжило. Услыхали это отец и Марленикен и вышли из комнаты; и поднялся на том месте пар, пламя и огненные языки, а когда всё это исчезло, видят они – стоит перед ними на том самом месте маленький братец. Он взял отца и Марленикен за руку, и были они все трое так рады и счастливы, вошли в дом, уселись за стол и начали вместе обедать.

48. Старый Султан.

Был у одного крестьянина верный пёс; звали его Султаном. Вот состарился он, повыпали у него зубы, и нечем ему было теперь кусать. Стоял раз крестьянин со своею женой у порога и говорит:

– А завтра я старого Султана пристрелить собираюсь, стал он уже никуда негож.

А жена пожалела верного пса и говорит:

– Да ведь он же нам честно служил столько лет, и нам надо бы кормить его теперь из милости.

– Э, что ты говоришь, – сказал муж, – видно, у тебя ума не хватает. У него ведь и зубов-то нету, ни один вор его не боится; службу он свою уже отслужил, может себе и убираться. Когда он служил нам, мы ведь его неплохо кормили.

А бедный пёс лежал в это время, растянувшись на солнышке, и всё это слышал, и стало ему грустно, что завтра его последний день наступает. А был у него добрый товарищ, и был то волк. Вот пробрался к нему пёс вечером в лес и стал на судьбу свою жаловаться.

– Послушай, куманёк, – сказал ему волк, – успокойся, уж я тебя из беды выручу. Я кое-что надумал. Завтра на рассвете твой хозяин пойдёт с женой сено косить, а так как дома некому будет остаться, то возьмут они с собой и своего маленького ребёнка. Во время работы они кладут ребёнка всегда в тень за кустами. А ты ложись с ним рядом, будто сторожить его собираешься. Я выйду из лесу и утащу ребёнка; а ты кинься за мной, будто его отбить у меня хочешь. Я ребёнка выроню, и ты принесёшь его опять родителям, и они подумают, что ты его спас, и уж так будут тебе благодарны, что не то чтобы злое тебе что-нибудь сделать, а напротив, будешь ты у них в большой милости, и ни в чём тебе с той поры отказа не будет.

Этот совет псу понравился; задумано – сделано.

Как увидел отец, что волк утащил ребёнка и бежит с ним по полю, он стал кричать; но когда старый Султан принёс его назад, начал пса гладить и говорит:

– Теперь я в обиду тебя не дам, будешь ты до самой смерти кормиться у меня из милости.

И говорит он жене:

– Ступай скорее домой да навари старому Султану вкусной похлёбки, ведь кусать-то ему трудно, да возьми с моей постели подушку, я дарю её Султану, пускай он на ней спит.

И с той поры стало жить старому Султану так хорошо, что лучшего и желать было нечего.

Приходит после того вскоре волк его навестить, и обрадовался он, что всё так хорошо обошлось.

– Ну, куманёк, – говорит он, – придётся тебе разок прикинуться, будто ты ничего не видишь, а я уж найду случай и утащу у твоего хозяина жирную овечку. Если нынче жить особняком, нам туго придётся.

– Нет, уж на это ты не рассчитывай, – ответил пёс, – моему хозяину я останусь верен, на такое дело я не согласен.

Подумал волк, что это он просто так говорит, и подкрался ночью, чтоб овцу утащить. Но верный Султан разгласил хозяину про замысел волка, и тот подстерёг его и здорово намял ему цепом бока. Но волку удалось вырваться, и он крикнул псу:

– Погоди, скверный товарищ, ты в этом ещё раскаешься!

На другое утро послал волк дикую свинью и велел ей вызвать пса в лес, чтобы там порешить дело. И никого не нашёл старый Султан себе в помощь, кроме кошки, да и та была без одной ноги. Вот вышли они вместе, и заковыляла бедная кошка в лес и от боли подняла свой хвост вверх.

А волк с товарищем был уже на месте. Увидели они, что противники идут к ним навстречу, и показалось им, будто пёс с собой саблю несёт, – это они поднятый хвост кошки за саблю приняли. А ковыляла несчастная кошка на трёх ногах, и они подумали, что это она подымает каждый раз камень, чтобы в них бросить. И стало им страшно: забралась дикая свинья в листья, а волк на дерево вспрыгнул.

Подошли собака с кошкой, видят – никого нету, и они очень удивились. Но дикая свинья не могла вся в листву запрятаться, – уши у ней торчали наружу. Огляделась кошка внимательно по сторонам, а тут свинья вдруг ушами задвигала. Подумала кошка, что это мышь шевелится, и как прыгнет на неё, и сильно-пресильно её укусила. Поднялась свинья с великим воем, бросилась со всех ног бежать и кричит:

– Вон на дереве сидит всему делу виновник!

Глянули кошка и собака наверх и увидели там волка, и стало ему стыдно, что он себя таким трусом показал, и заключил он тогда с псом мир.

49. Шесть лебедей.

Охотился раз король в большом дремучем лесу; без устали гонялся он за зверем, и никто из его людей не мог за ним поспеть. А уже наступил вечер; придержал тогда король своего коня, оглянулся и видит, что заблудился. Стал он искать дорогу, но найти её никак не мог.

И вот увидел он в лесу старуху с трясущейся головой; она шла к нему прямо навстречу, а была то ведьма.

– Бабушка, – сказал он ей, – не можете ли вы указать мне дорогу из лесу?

– О, да, господин король, – ответила она, – это я могу, но с одним условием, если вы его не выполните, то не выйти вам из лесу никогда и пропадёте вы тут с голоду.

– А какое же условие? – спрашивает король.

– Есть у меня дочь, – говорит старуха, – она такая красавица, какой вам и на свете нигде не сыскать, и заслуживает она вполне того, чтобы стать вашей женой; если вы согласны сделать её королевой, то я укажу вам дорогу из лесу.

Король в страхе согласился, и старуха привела его в свою избушку, где у очага сидела её дочь. Она приняла короля так, будто его и ждала; и он увидел, что она очень красива, но однако же, она ему не понравилась, и он не мог глядеть на неё без затаённого страха. Когда король посадил девушку на коня, старуха указала ему дорогу, и король воротился снова в свой королевский замок, где они и отпраздновали свадьбу.

А король был уже однажды женат, и от первой жены было у него семеро детей – шесть мальчиков и одна девочка, и любил он их больше всего на свете. Но он боялся, как бы не стала мачеха плохо с ними обращаться, как бы не сделала она им какого зла, и вот он отвёз их в потаённый замок, который находился в самой середине леса. Он был так скрыт в лесной чаще и дорогу к нему найти было так трудно, что и сам бы он не нашёл её, если бы не подарила ему одна ведунья клубок волшебных ниток; а был тот клубок такой, что стоило бросить его перед собой, как он сам разматывался и указывал путь-дорогу.

Король очень часто уезжал к своим любимым детям в лес; и вот, наконец, на частые его отлучки обратила внимание королева; ей захотелось узнать, что он делает там один в лесу. Она дала много денег своим слугам, и они выдали ей тайну, рассказали также и о клубке ниток, который один только и может указать туда путь. И не было у ней покоя до тех пор, пока не выведала она, где король хранит тот клубок; затем сшила она из шёлка маленькие белые рубашки, и так как она была обучена своей матерью колдовству, то зашила она в них чары.

Вот уехал однажды король на охоту, а она взяла те рубашки и отправилась в лес, и клубок указал ей путь-дорогу. Дети, увидав издали, что кто-то идёт, подумали, что это идёт к ним их любимый отец, и на радостях выбежали к нему навстречу. И вот набросила она на каждого из них рубашку; и только прикоснулись те рубашки к их телу, как обратились они в лебедей, поднялись над лесом и улетели.

Вернулась королева домой очень довольная, думая, что она избавилась от своих пасынков; но девочка не выбежала ей навстречу вместе с братьями, а королева этого не заметила. На другой день пришёл король, чтоб навестить своих детей, но нашёл одну только дочку.

– А где же твои братья? – спросил он у неё.

– Ах, милый отец, – отвечала она, – они улетели и оставили меня одну. – И она рассказала ему, что видела из окошка, как братья пролетели лебедями над лесом, и показала ему перья, что обронили они во дворе, которые она подобрала. Опечалился король, но не знал, что это злое дело совершила королева; он стал бояться, что у него похитят и дочку, и вот решил он взять её с собой. Но она боялась мачехи и упросила короля оставить её ещё на одну ночь в лесном замке.

Подумала бедная девочка: «Мне оставаться тут недолго придётся, – пойду я на поиски своих братьев».

Вот наступила ночь, и выбежала она из замка и пошла прямо в чащу лесную. Пробродила она там целую ночь и целый день, пока, наконец, от усталости идти больше уже не могла. И увидела она охотничий домик, вошла в него, видит – комната, а в ней шесть маленьких кроваток, но она ни в одну из них не решилась лечь, а забралась под одну из кроваток и легла прямо на жёстком полу и решила там заночевать.

Вскоре и солнце зашло, и услыхала она шум и увидела, что прилетело к окну шесть лебедей. Они уселись на окошко и стали дуть друг на друга, стали перья свои сдувать, и вот все перья с них послетели, и лебединое оперенье снялось с них, словно рубашка. Глянула на них девочка и узнала своих братьев, обрадовалась и вылезла из-под кровати. Братья, увидав свою сестрицу, не меньше её обрадовались, но радость их была недолгой.

– Здесь оставаться тебе нельзя, – сказали они ей, – это разбойничий притон. Если разбойники вернутся и найдут тебя тут, они тебя убьют.

– А вы разве не сможете меня защитить? – спросила у них сестрица.

– Нет, – ответили они, – мы можем снимать своё лебединое оперенье только по вечерам на четверть часа, тогда мы становимся людьми, а затем снова обращаемся в лебедей.

Заплакала сестрица и говорит:

– А неужто нельзя вас расколдовать?

– Ах, нет, – ответили они, – выполнить это слишком трудно. Ты не должна будешь шесть лет ни говорить, ни смеяться и должна сшить нам за это время шесть рубашек из звездоцвета. А если ты вымолвишь хоть одно слово, то вся твоя работа пропала.

Пока братья рассказывали ей об этом, прошло четверть часа, и они снова вылетели в окно лебедями.

Но девочка твёрдо решила освободить своих братьев, даже если бы это стоило ей жизни. Она покинула охотничий домик и ушла в самую чащу лесную, взобралась на дерево и провела там ночь. Наутро она спустилась с дерева, собрала звездоцветы и принялась шить. Говорить ей было не с кем, а смеяться ей не было охоты. Она всё сидела да на свою работу глядела. Так прошло много времени, и случилось, что король той страны охотился в эту пору в лесу, и его егеря подъехали к дереву, на котором сидела девочка. Они её окликнули:

– Кто ты такая?

Но она ничего не ответила.

– Спустись к нам вниз, – сказали они, – мы тебе ничего дурного не сделаем.

Но она только головой покачала.

Когда они стали её допрашивать, она сбросила им вниз золотое ожерелье, думая, что они будут этим довольны. Но они всё продолжали задавать ей вопросы; тогда она сбросила им свой пояс; но когда и это не помогло, сбросила им свои подвязки, и так мало-помалу она отдала им всё, что было на ней, и осталась в одной рубашке. Но егеря и тогда от неё не отстали; они влезли на дерево, сняли её оттуда и привели к королю. Король спросил:

– Кто ты такая? Что ты там делаешь на дереве? – Но она ничего не ответила.

Стал он спрашивать её на всех языках, какие только были ему известны, но она оставалась как рыба немой. А была она красивая, и вот король сильно влюбился в неё. Он укутал её в свой плащ и посадил её впереди себя на коня и привёз её в свой замок. И велел он одеть её в богатые платья, и она сияла своей красотой, словно ясный день; но невозможно было добиться от неё ни слова. Он сел у стола рядом с нею, и робость на её лице и её скромность так ему понравились, что он сказал:

– Вот на этой хочу я жениться и ни на какой другой на свете, – и через несколько дней он с ней обвенчался.

Но была у короля злая мать – она была недовольна его женитьбой и стала о молодой королеве злословить.

– Кто знает, откуда взялась эта девка, – говорила она, – и слова вымолвить не может; она недостойна быть женой короля.

Спустя год, когда королева родила на свет первого ребёнка, старуха унесла его, а королеве во время сна вымазала рот кровью. Затем она пошла к королю и обвинила её в том, что она людоедка. Король верить этому не хотел и не позволил причинить королеве зло. И вот сидела она всё время да шила рубашки и ни на что другое внимания не обращала.

Когда она снова родила прекрасного мальчика, лживая свекровь опять совершила такой же обман, но король не хотел верить её злым речам. Он сказал:

– Она слишком скромна и добра, чтобы могла совершить подобное; если б не была она немая, то доказала бы свою невиновность.

Но когда старуха и в третий раз похитила новорождённого младенца и обвинила королеву, которая не сказала ни слова в свою защиту, то королю оставалось только одно – отдать её на суд; и её присудили сжечь на костре.

Наступил день исполнения приговора, а был то как раз последний день из тех шести лет, в течение которых она не могла ни говорить, ни смеяться; и вот она освободила своих милых братьев от злого заклятья. Она уже сшила за это время шесть рубашек, и только на последней рубашке ещё не было левого рукава.

Когда её повели на костёр, то взяла она с собой рубашки, и когда взвели её уже на помост и вот-вот должны были развести огонь, она оглянулась и видит – летят к ней шесть лебедей. И поняла она, что близко её освобождение, и забилось у ней сердце от радости.

С шумом подлетели к ней лебеди и спустились так низко, что она смогла кинуть им рубашки; и только те рубашки к ним прикоснулись; спало с них лебединое оперенье, и стояли перед ней её братья, живы, здоровы и по-прежнему прекрасны, – только у младшего не хватало левого рукава, и потому у него на спине осталось лебединое крыло. Стали они обнимать да целовать друг друга, и пришла королева к королю, и он был сильно удивлён; но вот заговорила она и сказала:

– Мой возлюбленный супруг, отныне я могу говорить и открою тебе, что я ни в чём не повинна и ложно обвинена, – и она рассказала ему про обман старухи-свекрови, которая забрала и спрятала её троих детей. И принесли их в замок к великой радости короля, а злую свекровь в наказанье сожгли на костре, и остался от неё один лишь пепел.

А король и королева вместе с шестью своими братьями жили мирно и счастливо долгие-долгие годы.

50. Шиповничек.

Много лет тому назад жили король с королевой, и каждый день они говорили:

– Ах, если б родился у нас ребёнок! – Но детей у них всё не было и не было.

Вот случилось однажды, что королева сидела в купальне, и вылезла из воды на берег лягушка и говорит ей:

– Твоё желанье исполнится: не пройдёт и года, как родишь ты на свет дочь.

И что лягушка сказала, то и случилось, – родила королева девочку, и была она такая прекрасная, что король не знал, что и придумать ему на радостях, и вот он устроил большой пир. Созвал он на этот пир не только своих родных, друзей и знакомых, но и ведуний, чтобы были те к его ребёнку милостивы и благосклонны. А было их в его королевстве счётом тринадцать; но так как золотых тарелок, на которых они должны были есть, было у него всего лишь двенадцать, то одна из них осталась неприглашённой.

Праздник отпраздновали с великой пышностью, и под конец ведуньи одарили ребёнка чудесными дарами: одна – добродетелью, другая – красотой, третья – богатством и всем, что только можно пожелать на свете.

Когда одиннадцать произнесли уже свои предсказания, вдруг явилась на пир тринадцатая. Ей хотелось отомстить за то, что её не пригласили. И вот, ни с кем не здороваясь и ни на кого не глядя, она воскликнула громким голосом:

– Королевна на пятнадцатом году должна уколоться о веретено и от этого помереть!

И, не сказав больше ни слова, она повернулась и вышла из зала. Все были испуганы, но выступила тогда двенадцатая ведунья, она ещё не сказала своего пожелания; и так как отменить злое заклятье она была не в силах, а могла только его смягчить, то она сказала:

– Но то будет не смерть, а только вековой глубокий сон, в который впадёт королевна.

Король, желая уберечь свою любимую дочь от несчастья, издал указ: все веретёна во всём королевстве сжечь.

Вот и исполнились все предсказания, данные девочке ведуньями: она была так красива, так скромна, приветлива и так разумна, что всякий, кто её видел, невольно ею любовался.

Случилось, что в тот день, когда исполнилось ей пятнадцать лет, короля и королевы не было дома и девушка осталась в замке одна. Она пошла бродить всюду по замку, осматривать покои и кладовушки – всё, что вздумается; и подошла она, наконец, к старой башне. Она взошла по узкой витой лесенке в ту башню и очутилась у небольшой двери. А в замке торчал заржавленный ключ; повернула она его, дверь распахнулась, видит – сидит там в маленькой светёлке у веретена старуха и прилежно прядёт пряжу.

– Здравствуй, бабушка, – молвила королевна, – что ты тут делаешь?

– Пряжу пряду, – отвечала старуха и кивнула ей головой.

– А что это за штука такая, что так весело вертится? – спросила девушка, взяла веретено и хотела было тоже приняться за пряжу.

Но только она прикоснулась к веретену, как исполнился наговор, и она уколола веретеном палец. И в тот миг, когда она почувствовала укол, она упала на постель, что стояла в светёлке, и погрузилась в глубокий сон.

И сон этот распространился по всему замку; король и королева, которые только что вернулись домой и вошли в зал, тоже уснули, а вместе с ними и все придворные. Уснули и лошади в стойлах, и собаки на дворе, голуби на крыше, мухи на стенах; даже огонь, пылавший в печи, и тот замер и уснул, и жаркое перестало шипеть и поджариваться, а повар, схвативший было за волосы поварёнка за то, что тот чего-то не доглядел, опустил его и тоже уснул. И ветер утих, и не шелохнулся ни один листик на деревьях около замка.

И стала расти вокруг замка колючая терновая заросль; с каждым годом она становилась всё выше и выше и окружила, наконец, весь замок. Она выросла выше самого замка, и в этой заросли его стало совсем не видно, и даже флага на вышке нельзя было заметить.

И пошла по стране молва о прекрасной спящей королевне, которую прозвали Шиповничек, и вот стали наезжать туда от времени до времени разные королевичи и пытались пробраться через густую заросль в замок. Но было это невозможно, так как шипы держались крепко один за один, точно взявшись за руки, – и юноши запутывались в заросли и, зацепившись о шипы, не могли больше из них вырваться и погибали мучительной смертью.

После многих и долгих лет явился опять в ту страну один королевич, и услыхал он от одного старика о колючей заросли и о замке, где вот уже сто лет как спит сказочная красавица-королевна, по прозванью Шиповничек; и спят с ней заодно король и королева и все придворные. Старик ещё рассказал ему о том, что слыхал от своего деда, будто приходило уже немало королевичей, которые пытались пробиться сквозь колючую заросль, но все они остались там, зацепившись за шипы, и погибли жалкою смертью. И сказал тогда юноша:

– Я этого не боюсь, я хочу отправиться туда и увидеть прекрасную королевну Шиповничек.

Добрый старик стал его отговаривать, чтобы он туда не ходил, но он совета его не послушался.

А к тому времени как раз минуло сто лет, и настал день, когда королевна Шиповничек должна была снова проснуться. Подошёл королевич к колючей заросли, поглядел, видит – растут там вместо терновника красивые цветы, – они сами раздвинулись перед ним, и опять сомкнулись, и стали снова изгородью. Увидел он на дворе лошадей и рыжих гончих, что лежали и спали; сидели на крыше голуби, спрятавши головы под крыло. Вошёл он в замок и увидел, что спят на стене мухи, а повар на кухне всё ещё протягивает руку, будто собирается схватить за волосы поварёнка, и сидит стряпуха перед чёрной курицей, которую она должна ощипать.

Пошёл он дальше и увидел, что в зале лежат и спят все придворные, а наверху возле трона лежат король с королевой. И пошёл он дальше, и всё было так тихо, что слышно было ему даже его собственное дыханье.

Подошёл он, наконец, к башне и отворил дверь маленькой светёлки, где спала Шиповничек. Она лежала и была так прекрасна, что он не мог оторвать от неё глаз; и он нагнулся к ней и поцеловал её. И только он к ней прикоснулся, открыла Шиповничек глаза, проснулась и ласково на него поглядела. И сошли они вместе с башни.

И вот проснулись король с королевой и все придворные, и они удивлённо посмотрели друг на друга. Поднялись лошади на дворе и стали отряхиваться. Вскочили гончие собаки и замахали хвостами. Подняли голуби на крыше свои головки, огляделись и полетели в поле. Мухи стали ползать по стене. Огонь в кухне поднялся тоже, запылал и стал варить обед; жаркое начало снова жариться и шипеть. А повар дал такую затрещину поварёнку, что тот так и вскрикнул; а стряпуха стала поскорей ощипывать курицу.

И отпраздновали тогда пышную свадьбу королевича с королевной Шиповничек, и жили они счастливо до самой смерти.

51. Птица-Найдёныш.

Жил-был на свете лесник. Вышел он однажды в лес на охоту и забрался в самую чащу лесную; вдруг слышит он крик, будто маленький ребёнок плачет. Пошёл он навстречу и пришёл, наконец, к высокому дереву; видит – сидит на верхушке маленький ребёнок.

А дело было так: мать, должно быть, уснула под деревом вместе с ребёнком, а хищная птица заметила, что лежит он на коленях у матери; прилетела та птица, схватила его и унесла на высокое дерево.

Взобрался лесник на верхушку, достал оттуда ребёнка и подумал про себя: «А не взять ли его мне к себе домой на воспитание, чтоб рос он вместе с моей Ленхен?» Сказано – сделано: принёс он ребёнка домой, и стало у него теперь двое детей. И прозвали ребёнка, что был унесён птицей и найден на дереве, Птицей-Найдёнышем.

Птица-Найдёныш и Ленхен полюбили друг друга, да так сильно, что если, бывало, и разлучались, то всегда скучали один без другого.

А жила у лесника старуха-стряпуха. Взяла она однажды вечером два ведра и стала носить воду; и не раз ходила она к колодцу, а много-много раз. Увидела это Ленхен и говорит:

– Послушай, старая Занна, зачем ты так много воды носишь?

– Если ты никому не расскажешь, то я, так уж и быть, тебе скажу.

И ответила Ленхен, что никому не скажет, никому не расскажет об этом, и сказала стряпуха-старуха:

– Завтра поутру, когда лесник уйдёт на охоту, я вскипячу воду, и когда вода в котле закипит, брошу в него Птицу-Найдёныша и сварю его живьём.

На другое утро, раным-рано, встал лесник и отправился на охоту; дети ещё лежали в постели. Вот и говорит Ленхен Птице-Найдёнышу:

– Если ты меня не покинешь, то и я тебя не оставлю.

И сказал ей в ответ Птица-Найдёныш:

– Никогда!

Тогда Ленхен и говорит:

– Только тебе одному я и расскажу: вчера вечером притащила старая Занна в дом много вёдер воды; я и спрашиваю у неё, зачем это столько воды, а она мне отвечает: «Если ты никому не скажешь, я уж тебе расскажу». А я ей говорю: «Никому не скажу». Тогда она мне и сказала, что рано утром, когда отец уйдёт на охоту, вскипятит она полный котёл воды и кинет тебя туда и сварит живьём. Так вот, давай поскорей подыматься, оденемся и убежим вместе.

Вот дети встали, быстро оделись и ушли. Когда вода в котле закипела, пошла старуха-стряпуха в спальню за Птицей-Найдёнышем, чтоб взять его и бросить в котёл.

Вошла она в комнату, подходит к постели и видит, что дети ушли. Тогда она очень испугалась и говорит про себя: «Что мне сказать, когда вернётся лесник домой и увидит, что дети куда-то ушли? Надо скорей за ними побежать и привести их назад».

Посылает старуха-стряпуха вслед за детьми трёх работников, велит им бежать скорее и нагнать детей. А дети сидят себе на опушке лесной и издали видят, как бегут трое работников. Вот Ленхен и говорит Птице-Найдёнышу:

– Если ты меня не покинешь, то и я тебя не оставлю.

Отвечает ей Птица-Найдёныш:

– Никогда!

И сказала Ленхен:

– Обернись ты розовым кустом, а я – розой на нём.

Подходят трое работников к лесу и видят один только розовый куст да розу на нём, а детей нигде нет как нет. Вот они и говорят:

– Да что тут найдёшь?

Воротились они домой и рассказали старухе-стряпухе, что ничего не видали, кроме розового кусточка и розы на нём. Стала бранить их старуха-стряпуха:

– Ах вы, простофили, надо было вам разрубить надвое розовый куст, а розу сорвать и принести мне домой. Ну, живей, да сделайте так, как я вам велю.

И пришлось им снова идти на поиски. А дети увидели работников издали, и говорит Ленхен:

– Птица-Найдёныш, если ты не покинешь меня, то и я тебя не оставлю.

И ответил Птица-Найдёныш:

– Никогда!

Тогда Ленхен сказала:

– Так стань же ты церковкой, а я в ней венцом!

Вот подходят трое работников и видят одну только церковь да венец внутри. И говорят между собой: «Да что нам тут делать, давай вернёмся домой». Приходят они домой, и спрашивает у них старуха-стряпуха, нашли ли они детей; и ответили они, что ничего, мол, не нашли, кроме церкви да венца внутри.

– Ах, дураки вы, дураки, – стала бранить их старуха-стряпуха, – отчего же вы не разломали ту церковь и не принесли мне венца?

Вот собралась тогда в дорогу сама старуха-стряпуха, и пошла она вместе с тремя работниками разыскивать детей. А дети издали увидели, что идут трое работников и вслед за ними ковыляет старуха-стряпуха. И говорит Ленхен:

– Птица-Найдёныш, если ты меня не покинешь, и я тебя не оставлю.

Отвечает ей Птица-Найдёныш:

– Никогда!

И сказала Ленхен:

– Обернись ты озером, а я уткой на нём!

Вот подходит старуха-стряпуха и видит перед собой озеро; ложится она на землю и хочет всё озеро выпить. Но тут подплыла быстро к ней утка, ухватила её своим клювом за голову и стала тащить в воду, – и утонула старая ведьма.

Вернулись тогда дети вместе домой, и стало им весело-весело; и если они ещё не умерли, то живут, пожалуй, ещё и до сих пор.

52. Король-Дроздовик.

Была у одного короля дочь; она была необычайно красивая, но притом такая гордая и надменная, что ни один из женихов не казался для неё достаточно хорош. Она отказывала одному за другим да притом над каждым ещё смеялась.

Велел однажды король устроить большой пир и созвал отовсюду, из ближних и дальних мест, женихов, которые хотели бы за неё посвататься. Расставили их всех в ряд по порядку, по чину и званию; впереди стояли короли, потом герцоги, князья, графы и бароны, и наконец – дворяне.

И повели королевну по рядам, но в каждом из женихов она находила какой-нибудь изъян. Один был слишком толст: «Да этот, как винный бочонок!» – сказала она. Другой был слишком длинного роста: «Долговязый, слишком тонкий, да и статной нет походки!» – сказала она. Третий был слишком низкого роста: «Ну, какая в нём удача, если мал и толст впридачу?» Четвёртый был слишком бледен: «Этот выглядит, как смерть». Пятый был слишком румян: «Это прямо какой-то индюк!» Шестой был слишком молод: «Этот юн и больно зелен, он, как дерево сырое, не загорится».

И так находила она в каждом, к чему можно было бы придраться, но особенно посмеялась она над одним добрым королём, что был выше других, и чей подбородок был чуть кривоват.

– Ого, – сказала она и рассмеялась, – да у этого подбородок, словно клюв у дрозда! – И с той поры прозвали его Дроздовиком.

Как увидел старый король, что дочка его только одно и знает, что над людьми насмехается и всем собравшимся женихам отказала, он разгневался и поклялся, что она должна будет взять себе в мужья первого встречного нищего, что к нему в дверь постучится.

Спустя несколько дней явился какой-то музыкант и начал петь под окном, чтоб заработать себе милостыню. Услыхал это король и говорит:

– Пропустите его наверх.

Вошёл музыкант в своей грязной, оборванной одежде и начал петь перед королем и его дочерью песню; и когда кончил, он попросил подать ему милостыню.

Король сказал:

– Мне твоё пение так понравилось, что я отдам тебе свою дочь в жёны.

Испугалась королевна, но король сказал:

– Я дал клятву выдать тебя за первого попавшегося нищего, и клятву свою я должен сдержать.

И не помогли никакие уговоры; позвали попа, и пришлось ей тотчас обвенчаться с музыкантом. Когда это сделали, король сказал:

– Теперь тебе, как жене нищего, в моём замке оставаться не подобает, можешь себе отправляться со своим мужем куда угодно.

Вывел её нищий за руку из замка, и пришлось ей идти с ним пешком. Пришли они в дремучий лес, и спрашивает она:

– Это чьи леса и луга?

– Это всё короля-Дроздовика.

Не прогнала бы его, было б всё тогда твоё.

– Ах, как жалко, что нельзя Мне вернуть Дроздовика!

Проходили они по полям, и спросила она опять:

– Это чьи поля и река?

– Это всё короля-Дроздовика!

Не прогнала бы его, было б всё тогда твоё.

– Ах, как жалко, что нельзя Мне вернуть Дроздовика!

Проходили они затем по большому городу, и спросила она опять:

– Чей прекрасный этот город?

– Короля-Дроздовика с давних пор он.

Не прогнала бы его, было б всё тогда твоё.

– Ах, как жалко, что нельзя Мне вернуть Дроздовика!

– Мне вовсе не нравится, – сказал музыкант, – что ты всё хочешь себе в мужья кого-то другого: разве я тебе не мил?

Подошли они, наконец, к маленькой избушке, и она сказала:

– Боже мой, а домишко-то какой!

Чей же он, такой плохой?

И музыкант ответил:

– Это дом мой да и твой, мы будем жить здесь с тобой вместе.

И пришлось ей нагнуться, чтобы войти в низкую дверь.

– А где же слуги? – спросила королевна.

– Какие такие слуги? – ответил нищий. – Ты должна всё делать сама, если хочешь, чтоб было что-нибудь сделано. Ну-ка, живей растапливай печь и ставь воду, чтоб мне приготовить обед, я очень устал.

Но разводить огонь и стряпать королевна совсем не умела, и пришлось нищему самому приняться за работу; и дело кое-как обошлось. Поели они кое-чего впроголодь и легли спать.

Но только стало светать, он согнал её с постели, и ей пришлось заняться домашней работой. Так прожили они несколько дней, ни плохо, ни хорошо, и все свои запасы поели. Тогда муж говорит:

– Жена, этак у нас ничего не получится, мы вот едим, а ничего не зарабатываем. Принимайся-ка ты за плетенье корзин.

Он пошёл, нарезал ивовых прутьев, принёс их домой, и начала она плести, но жёсткие прутья изранили её нежные руки.

– Я вижу, дело это у тебя не пойдёт, – сказал муж, – возьмись-ка ты лучше за пряжу, – пожалуй, ты с этим управишься.

Она села и попробовала было прясть пряжу; но грубые нитки врезались в её нежные пальцы, и из них потекла кровь.

– Видишь, – сказал муж, – ты ни на какую работу не годишься, трудненько мне с тобой придётся. Попробую-ка я приняться за торговлю горшками и глиняной посудой. Ты должна будешь ходить на рынок и продавать товар.

«Ах, – подумала она, – ещё чего доброго придут на рынок люди из нашего королевства и увидят, что я сижу и продаю горшки, то-то они надо мной посмеются!».

Но что было делать? Она должна была подчиниться, а не то пришлось бы им пропадать с голоду.

В первый раз дело пошло хорошо – люди покупали у неё товар, так как была она красивая, и платили ей то, что она запрашивала; даже многие платили ей деньги, а горшки ей оставляли. Вот так и жили они на это.

Накупил муж опять много новых глиняных горшков. Уселась она с горшками на углу рынка, а товар вокруг себя расставила и начала торговать. Но вдруг прискакал пьяный гусар, налетел прямо на горшки, – и остались от них одни лишь черепки. Начала она плакать и от страху не знала, как ей теперь быть.

– Ах, что мне за это будет! – воскликнула она, – что скажет мне муж?

И она побежала домой и рассказала ему про своё горе.

– Да кто ж на углу рынка с глиняной посудой садится? – сказал муж. – А плакать ты перестань; я вижу, ты к приличной работе не годишься. Вот был я давеча в замке у нашего короля и спрашивал, не нужна ли там будет судомойка, и мне пообещали взять тебя на работу; там будут тебя за это кормить.

И стала королева судомойкой, ей пришлось помогать повару и исполнять самую чёрную работу. Она привязывала к своей сумке две мисочки и приносила в них домой то, что доставалось ей на долю от объедков, – тем они и питались.

Случилось, что на ту пору должны были праздновать свадьбу старшего королевича, и вот поднялась бедная женщина наверх в замок и стала у дверей в зал, чтоб поглядеть. Вот зажглись свечи, и входили туда гости один красивей другого, и всё было полно пышности и великолепия. И подумала она с горестью в сердце про свою злую долю и стала проклинать свою гордость и надменность, которые её так унизили и ввергли в большую нищету. Она слышала запах дорогих кушаний, которые вносили и выносили из зала слуги, и они бросали ей иной раз что-нибудь из объедков, она складывала их в свою мисочку, собираясь унести всё это потом домой.

Вдруг вошёл королевич, был он одет в бархат и шёлк, и были у него на шее золотые цепи. Увидев у дверей красивую женщину, он схватил её за руку и хотел было с ней танцевать; но она испугалась и стала отказываться, – узнала в нём короля-Дроздовика, что за неё сватался и которому она с насмешкой отказала. Но как она ни упиралась, а он всё-таки втащил её в зал; и вдруг оборвалась тесёмка, на которой висела у неё сумка, и выпали из неё на пол мисочки и разлился суп.

Как увидели это гости, стали все смеяться, над нею подшучивать, и ей было так стыдно, что она готова была лучше сквозь землю провалиться. Бросилась она к двери и хотела убежать, но на лестнице её нагнал какой-то человек и привёл её назад. Глянула она на него, и был то король-Дроздовик. Он ласково ей сказал:

– Ты не бойся, ведь я и музыкант, с которым ты вместе жила в бедной избушке, – это одно и то же. Это я из любви к тебе притворился музыкантом; а гусар, что перебил тебе все горшки, – это тоже был я. Всё это я сделал, чтобы сломить твою гордость и наказать тебя за твоё высокомерие, когда ты надо мной посмеялась.

Она горько заплакала и сказала:

– Я была так несправедлива, что недостойна быть твоею женой.

Но он ей сказал:

– Успокойся, трудные дни миновали, а теперь мы отпразднуем нашу свадьбу.

И явились королевские служанки, надели на неё пышные платья; и пришёл её отец, а с ним и весь двор; они пожелали ей счастья в замужестве с королём-Дроздовиком; и настоящая радость только теперь и началась.

И хотелось бы мне, чтобы ты да я там побывали тоже.

53. Снегурочка.

Это было в середине зимы. Падали снежинки, точно пух с неба, и сидела королева у окна, – рама его была из чёрного дерева, – и королева шила. Когда она шила, загляделась на снег и уколола иглою палец, – и упало три капли крови на снег. И красное на белом снегу выглядело так красиво, что подумала она про себя: «Вот, если б родился у меня ребёнок, белый, как этот снег, и румяный, как кровь, и черноволосый, как дерево на оконной раме!».

И родила королева вскоре дочку, и была она бела, как снег, румяна, как кровь, и такая черноволосая, как чёрное дерево, – и прозвали её потому Снегурочкой. А когда ребёнок родился, королева умерла.

Год спустя взял король себе другую жену. Эта была красивая женщина, но гордая и надменная, она терпеть не могла, когда кто-нибудь превосходил её красотой. Было у неё волшебное зеркальце, и когда становилась она перед ним и глядела в него, то спрашивала:

Зеркальце, зеркальце на стене, Кто всех красивей в нашей стране?

И зеркало отвечало:

Вы, королева, красивее всех в стране.

И она была довольна, так как знала, что зеркало говорит правду.

А Снегурочка за это время подросла и становилась всё краше, и когда ей исполнилось семь лет, была она такая прекрасная, как ясный день, и красивей самой королевы. Когда королева спросила у своего зеркальца:

Зеркальце, зеркальце на стене, Кто всех красивей в нашей стране?

Зеркальце ответило так:

Вы, госпожа королева, красивы собой, Но Снегурочка в тысячу раз богаче красой.

Испугалась тогда королева, пожелтела, позеленела от зависти. Увидит, бывало, Снегурочку – и сердце у ней разрывается, так невзлюбила она девочку. И зависть и высокомерие разрастались, как сорные травы, в её сердце всё выше и выше, и не было ей отныне покоя ни днём, ни ночью.

Тогда она позвала одного из своих егерей и сказала:

– Заведи эту девочку в лес, – я больше видеть её не могу. Ты должен её убить и принести мне в знак доказательства её лёгкие и печень.

Егерь послушался и завёл девочку в лес; но когда он вытащил свой охотничий нож и хотел было уже пронзить ни в чём не повинное сердце Снегурочки, та стала плакать и просить:

– Ах, милый егерь, оставь меня в живых! Я убегу далеко-далеко в дремучий лес и никогда не вернусь домой.

И оттого, что была она такая красивая, егерь над ней сжалился и сказал:

– Так и быть, беги, бедная девочка!

И подумал про себя: «Всё равно там тебя скоро съедят дикие звери», – и будто камень свалился у него с сердца, когда не пришлось ему убивать Снегурочку.

И как раз в это время подбежал молодой олень, егерь его заколол, вырезал у него лёгкие и печень и принёс их королеве в знак доказательства, что её приказанье исполнено. Повару было велено сварить их в солёной воде, и злая женщина их съела, думая, что это лёгкие и печень Снегурочки.

Осталась бедная девочка в дремучем лесу одна-одинёшенька, и в страхе она оглядела все листики на деревьях, не зная, как ей быть дальше, как своему горю помочь.

Она пустилась бежать, и бежала по острым камням, через колючие заросли; и прыгали около неё дикие звери, но её не трогали. Бежала она сколько сил хватило, но вот стало, наконец, смеркаться. Вдруг она увидела маленькую избушку и зашла в неё отдохнуть. И было в той избушке всё таким маленьким, но красивым и чистым, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

Стоял там накрытый белой скатертью столик, а на нём семь маленьких тарелочек, возле каждой тарелочки по ложечке, а ещё семь маленьких ножей и вилочек и семь маленьких кубков. Стояли у стены в ряд семь маленьких кроваток, и были они покрыты белоснежными покрывалами.

Захотелось Снегурочке поесть и попить, она взяла из каждой тарелочки понемногу овощей и хлеба и выпила из каждого кубочка по капельке вина, – ей не хотелось пить всё из одного. А так как она очень устала, то легла в одну из постелек, но ни одна из них для неё не подходила: одна была слишком длинной, другая слишком короткой; но седьмая оказалась, наконец, ей как раз впору; она в неё улеглась и, отдавшись на милость господню, уснула.

Когда уже совсем стемнело, пришли хозяева избушки; были то семеро карликов, которые в горах добывали руду. Они зажгли семь своих лампочек, и когда в избушке стало светло, они заметили, что у них кто-то был, потому что не всё оказалось в том порядке, в каком было раньше. И сказал первый карлик:

– Кто это на моём стуле сидел?

Второй:

– Кто это из моей тарелочки ел?

Третий:

– Кто взял кусок моего хлебца?

Четвёртый:

– А кто мои овощи ел?

Пятый:

– Кто моей вилочкой брал?

Шестой:

– А кто моим ножичком резал?

Седьмой спросил:

– Кто это пил из моего маленького кубка?

Оглянулся первый и заметил на своей постельке маленькую складочку, и спросил:

– А кто это лежал на моей кроватке?

Тут сбежались остальные и стали говорить:

– И в моей тоже кто-то лежал.

Глянул седьмой карлик на свою постель, видит – лежит в ней Снегурочка и спит. Кликнул он тогда остальных; подбежали они, стали от удивления кричать, принесли семь своих лампочек и осветили Снегурочку.

– Ах, боже мой! Ах, боже мой! – воскликнули они. – Какой, однако, красивый ребёнок!

Они так обрадовались, что не стали её будить и оставили её спать в постельке. А седьмой карлик проспал у каждого из своих товарищей по часу, – так вот и ночь прошла.

Наступило утро. Проснулась Снегурочка, увидела семь карликов и испугалась. Но были они с ней ласковы и спросили её:

– Как тебя звать?

– Меня зовут Снегурочкой, – ответила она.

– Как ты попала в нашу избушку? – продолжали спрашивать карлики.

И она рассказала им о том, что мачеха хотела её убить, но егерь сжалился над ней, и что бежала она целый день, пока, наконец, не нашла их избушку.

Карлики спросили:

– Хочешь вести у нас хозяйство? Стряпать, постели взбивать, стирать, шить и вязать, всё содержать в чистоте и порядке, – если ты на это согласна, то можешь у нас остаться, и будет у тебя всего вдосталь.

– Хорошо, – сказала Снегурочка, – с большой охотой, – и осталась у них.

Она содержала избушку в порядке. Утром карлики уходили в горы копать руду и золото, а вечером возвращались домой, и она должна была к их приходу приготовлять им ужин. Целый день девочке приходилось оставаться одной, и потому добрые карлики её предостерегали и говорили:

– Берегись своей мачехи: она скоро узнает, что ты здесь. Смотри, никого не впускай в дом.

А королева, съев лёгкие и печень Снегурочки, стала опять думать, что она теперь самая первая красавица в стране. Она подошла к зеркалу и спросила:

Зеркальце, зеркальце на стене, Кто всех красивей в нашей стране?

И ответило зеркало:

Вы, королева, красивы собой, Но Снегурочка там, за горами, У карлов семи за стенами, В тысячу раз богаче красой!

Испугалась тогда королева, – она ведь знала, что зеркальце говорит правду, и поняла, что егерь её обманул, что Снегурочка ещё жива. И она стала снова думать и гадать, как бы её извести. И не было ей от зависти покоя, оттого что не она самая первая красавица в стране.

И вот под конец она кое-что надумала: она накрасила себе лицо, переоделась старой торговкой, и теперь её никак нельзя было узнать. Направилась она через семь гор к семи карликам, постучалась в дверь и говорит:

– Продаю товары хорошие! Продаю!

Глянула Снегурочка в окошко и говорит:

– Здравствуй, голубушка! Ты что продаёшь?

– Хорошие товары, прекрасные товары, – ответила та, – шнурки разноцветные, – и достала ей один из них показать, и был он сплетён из пёстрого шёлка.

«Эту почтенную женщину можно, пожалуй, и в дом пустить», – подумала Снегурочка. Она отодвинула дверной засов и купила себе красивые шнурки.

– О, как они тебе идут, девочка, – молвила старуха, – дай-ка я зашнурую тебе лиф как следует.

Снегурочка, не предвидя ничего дурного, стала перед нею и дала затянуть на себе новые шнурки. И начала старуха шнуровать, да так быстро и так туго, что Снегурочка задохнулась и упала замертво наземь.

– Это за то, что ты самой красивой была, – сказала королева и быстро исчезла.

А вскоре, к вечеру, вернулись семь карликов домой, и как они испугались, когда увидели, что их милая Снегурочка лежит на полу – не двинется, не шелохнётся, словно мёртвая! Они подняли её и увидели, что она крепко-накрепко зашнурована; тогда разрезали они шнурки, и стала она понемногу дышать и постепенно пришла в себя.

Когда карлики услыхали о том, как всё это случилось, они сказали:

– Старая торговка была на самом-то деле злой королевой. Берегись, не впускай к себе никого, когда нас нет дома.

А злая женщина возвратилась тем временем домой, подошла к зеркальцу и спросила:

Зеркальце, зеркальце на стене, Кто всех красивей в нашей стране?

Ответило ей зеркало, как прежде:

Вы, королева, красивы собой, Но Снегурочка там, за горами, У карлов семи за стенами, В тысячу раз богаче красой!

Когда она услыхала такой ответ, вся кровь прилила у ней к сердцу, так она испугалась, – она поняла, что Снегурочка ожила снова.

– Ну, уж теперь, – сказала она, – я придумаю такое, что погубит тебя наверняка, – и, зная разное колдовство, она приготовила ядовитый гребень. Потом переоделась она и притворилась другою старухой. И отправилась за семь гор к семи карликам, постучалась в дверь и говорит:

– Продаю товары хорошие! Продаю!

Снегурочка выглянула в окошко и говорит:

– Проходи себе дальше, в дом пускать никого не велено!

– Поглядеть-то, пожалуй, можно, – молвила старуха, достала ядовитый гребень и, подняв его вверх, показала Снегурочке.

Он так понравился девочке, что она дала себя обмануть и открыла дверь. Они сошлись в цене, и старуха сказала:

– Ну, а теперь дай-ка я тебя как следует причешу.

Бедная Снегурочка, ничего не подозревая, дала старухе себя причесать; но только та прикоснулась гребешком к её волосам, как яд стал тотчас действовать, и девочка упала без чувств наземь.

– Ты, писаная красавица, – сказала злая женщина, – уж теперь-то пришёл тебе конец! – И сказав это, она ушла.

Но, по счастью, дело было под вечер, и семеро карликов вскоре вернулись домой. Заметив, что Снегурочка лежит на полу мёртвая, они тотчас заподозрили в этом мачеху, стали доискиваться, в чём дело, и нашли ядовитый гребень; и как только они его вытащили, Снегурочка опять пришла в себя и рассказала им обо всём, что случилось. Тогда карлики ещё раз предупредили её, чтоб она была поосторожней и дверь никому не открывала.

А королева возвратилась домой, села перед зеркалом и говорит:

Зеркальце, зеркальце на стене, Кто всех красивей в нашей стране?

И ответило зеркало, как прежде:

Вы, королева, красивы собой, Но Снегурочка там, за горами, У карлов семи за стенами, В тысячу раз богаче красой!

Услыхав, что говорит зеркало, она вся задрожала-затрепетала от гнева.

– Снегурочка должна погибнуть, – крикнула она, – даже если бы это мне самой стоило жизни!

И она отправилась в потайную комнату, куда никто никогда не входил, и приготовила там ядовитое-преядовитое яблоко. Было оно на вид очень красивое, белое с красными крапинками, и всякий, кто его бы увидел, захотел бы его съесть; но кто съел хотя бы кусочек, тот непременно бы умер.

Когда яблоко было готово, королева накрасила себе лицо, переоделась крестьянкой и отправилась в путь-дорогу – за семь гор, к семи карликам. Она постучалась; Снегурочка высунула голову в окошко и говорит:

– Пускать в дом никого не велено – семь карликов мне это запретили.

– Оно правильно, – ответила крестьянка, – но куда же я дену свои яблоки? Хочешь, я тебе одно из них подарю?

– Нет, – сказала Снегурочка, – мне брать ничего не велено.

– Ты, что ж, отравы боишься? – спросила старуха. – Погляди, я разрежу яблоко на две половинки: румяную съешь ты, а белую я.

А яблоко было сделано так хитро, что только румяная его половинка была отравленной. Захотелось Снегурочке отведать прекрасного яблока, и когда она увидела, что крестьянка его ест, девочка не удержалась, высунула из окошка руку и взяла отравленную половинку. Только откусила она кусок, как тотчас упала замертво наземь. Посмотрела на неё своими страшными глазами королева и, громко захохотав, сказала:

– Бела, как снег, румяна, как кровь, черноволоса, как чёрное дерево! Уж теперь-то твои карлики не разбудят тебя никогда!

Она вернулась домой и стала спрашивать у зеркала:

Зеркальце, зеркальце на стене, Кто всех красивей в нашей стране?

И ответило зеркало наконец:

Вы, королева, красивей во всей стране.

Успокоилось тогда её завистливое сердце, насколько может подобное сердце найти себе покой.

Карлики, возвратясь вечером домой, нашли Снегурочку лежащей на земле, бездыханной и мёртвой. Они подняли её и стали искать отраву: они расшнуровали её, причесали ей волосы, обмыли её водой и вином, но ничего не помогло, – бедная девочка, как была мёртвой, так мёртвой и осталась.

Положили они её в гроб, уселись все семеро вокруг неё, стали её оплакивать, и проплакали так целых три дня. Потом они решили её похоронить, но она выглядела, как живая, – щёки у неё были по-прежнему красивые и румяные.

И сказали они:

– Как можно её такую в землю закапывать?

И они велели сделать для неё стеклянный гроб, чтоб можно было её видеть со всех сторон, и положили её в тот гроб, написали на нём золотыми буквами её имя и что была она королевской дочерью. Отнесли они гроб на гору, и всегда один из них оставался при ней на страже. И явились также звери и птицы оплакивать Снегурочку: сначала сова, потом ворон и, наконец, голубок.

И долго-долго лежала в своём гробу Снегурочка, и казалось, что она спит, – была она бела, как снег, румяна, как кровь, и черноволоса, как чёрное дерево.

Но однажды случилось, что заехал королевич в тот лес и попал в дом карликов, чтобы там переночевать. Он увидел на горе гроб, а в нём прекрасную Снегурочку, и прочёл, что было написано на нём золотыми буквами. И сказал он тогда карликам:

– Отдайте мне этот гроб, я дам вам за это всё, что вы пожелаете.

Но карлики ответили:

– Мы не отдадим его даже за всё золото на свете.

Тогда он сказал:

– Так подарите мне его, – я не могу жить, не видя Снегурочки, я буду её глубоко уважать и почитать, как свою возлюбленную.

Когда он это сказал, добрые карлики сжалились над ним и отдали ему гроб; и велел королевич своим слугам нести его на плечах. Но случилось так, что они споткнулись в кустах, и от сотрясения кусок отравленного яблока выпал из горла Снегурочки. Тут открыла она глаза, подняла крышку гроба, а потом встала из него и ожила снова.

– Ах, господи, где ж это я? – воскликнула она.

Королевич, обрадованный, ответил:

– Ты со мной, – и рассказал ей всё, что произошло, и молвил: – Ты мне милее всего на свете; пойдём вместе со мной в замок моего отца и ты будешь моею женой.

Снегурочка согласилась и пошла вместе с ним; и отпраздновали они свадьбу с большой пышностью.

Но на свадебный пир была приглашена и злая мачеха Снегурочки. Нарядилась она в красивое платье, подошла к зеркалу и сказала:

Зеркальце, зеркальце на стене, Кто всех красивей в нашей стране?

И ответило зеркало:

Вы, госпожа королева, красивы собой, Но королевна в тысячу раз богаче красой!

И вымолвила тогда злая женщина своё проклятье, и стало ей так страшно, так страшно, что она не знала, как ей с собой совладать. Сначала она решила совсем не идти на свадьбу, но не было ей покоя – ей хотелось пойти и посмотреть на молодую королеву. Она вошла во дворец и узнала Снегурочку, и от страха и ужаса – как стояла, так на месте и застыла.

Но были уже поставлены для неё на горящие угли железные туфли, их принесли, держа щипцами, и поставили перед нею. И она должна была ступить ногами в докрасна раскалённые туфли и плясать в них до тех пор, пока, наконец, не упала, мёртвая, наземь.

54. Ранец, шапочка и рожок.

Жили когда-то три брата. Стали они всё беднеть и беднеть, и, наконец, так обеднели, что пришлось им совсем голодать, – не было у них даже и куска хлеба на пропитание. Вот они и говорят:

– Так жить больше нельзя; уж лучше мы пойдём по свету счастья искать.

Собрались они в путь и прошли уже далеко, много дорог и тропок поисходили, но счастья нигде так и не нашли. Вот попали они раз в дремучий лес, а посреди него стояла гора; подошли ближе, видят – а гора-то вся из серебра. И говорит старший:

– Ну вот я и нашёл своё счастье желанное, а большего я не хочу. – Набрал он серебра столько, сколько был в силах нести, повернул назад и домой воротился.

А двое других говорят:

– От счастья мы хотим большего, чем одно лишь серебро, – и они не взяли его и двинулись дальше.

Шли они несколько дней и пришли к горе, была она вся золотая. Остановился второй брат, подумал и не знал, как ему поступить.

– Что мне делать? – говорит он. – Взять ли мне золота, чтоб на всю жизнь хватило, или дальше идти?

Наконец он решился и набил все карманы золотом; простился со своим братом и домой воротился.

А третий сказал:

– Что мне серебро да золото! Не хочу я отказываться от своего счастья, – может, выпадет мне на долю что-нибудь получше.

Он двинулся дальше, прошёл ещё три дня и попал в лес, был он куда побольше, чем прежние, и не было ему ни конца, ни края; и не мог он там ничего найти, чтоб поесть и попить, и начал уже из сил выбиваться.

Тогда он взобрался на высокое дерево – поглядеть, не будет ли видно сверху, где тому лесу конец; но куда он ни смотрел, видны были одни лишь вершины деревьев. Тогда он спустился с дерева, но его мучил голод, и он подумал: «Ах, если б поесть мне ещё хоть разок». Только он слез с дерева, видит, что стоит под деревом стол, и на нём поставлены разные кушанья, и поднимается от них пар.

– Ну, на этот раз, – сказал он, – моё желанье исполнилось вовремя, – и, не допытываясь, кто это принёс еду, кто её приготовил, он сел за стол и ел с удовольствием, пока не утолил голод.

Кончил он есть и подумал: «Жаль, что такая хорошая скатёрка пропадает здесь в лесу», – он сложил её и сунул в карман.

Он пошёл дальше, и к вечеру, когда он опять почувствовал голод, ему захотелось испробовать свою скатерть. Вот разложил он её и говорит:

– Хочу, чтоб ты была опять вся уставлена хорошими кушаньями!

И только он вымолвил своё желанье, как появилось на ней множество блюд с прекраснейшими кушаньями, сколько места хватило.

– Теперь я вижу, – сказал он, – в какой кухне варят мне пищу; ты мне дороже, чем целая гора серебра и золота. – Он понял, что это скатерть-самобранка.

Но чтоб вернуться домой спокойно, скатерти-самобранки ему было мало: ему хотелось постранствовать ещё по белу свету и попытать счастья.

Встретил он раз вечером в дремучем лесу чумазого угольщика; тот обжигал уголь, и варилась у него на огне к ужину картошка.

– Добрый вечер, чёрный дрозд, – сказал он, – как ты тут один живёшь-поживаешь?

– Да изо дня в день одно и то же, – ответил угольщик, – каждый вечер – картошка; хочешь со мною поесть – будешь гостем моим.

– Спасибо, – ответил странник, – но я не хочу отнимать у тебя твоего ужина: на гостя ты не рассчитывал; а вот, если тебе угодно, то я тебя приглашаю на ужин.

– А кто же тебе приготовит ужин? – спросил угольщик. – Я вижу, что у тебя с собой ничего нету; а тут и два часа пройдёшь – никого не встретишь, кто мог бы дать тебе что-нибудь поесть.

– А еда всё-таки будет, – ответил странник, – да ещё такая вкусная, какой ты ни разу не пробовал.

И вот достал он из ранца свою скатерть, разложил её на земле и говорит:

– Скатерть, накройся! – И тотчас появилось жареное и вареное, и было оно горячее, словно только что из кухни принесено.

Угольщик вытаращил глаза, но долго просить себя не заставил, подсел к еде и стал запихивать в свой чёрный рот куски, какие побольше. Когда они поели, ухмыльнулся угольщик и говорит:

– Послушай, а скатёрка-то твоя мне нравится; она была бы мне в лесу подходящей, ведь тут никто не сварит тебе никогда чего-нибудь вкусного. Давай меняться. Вон висит у меня в углу солдатский ранец; хоть он и старый и на вид неказистый, зато таятся в нём чудесные силы; мне он, пожалуй, больше не нужен, и я готов обменять его на скатёрку.

– Но сперва мне надо узнать, какие в нём чудесные силы таятся, – сказал странник.

– А я тебе расскажу, – ответил угольщик: – вот как ударишь ты по нему рукой, то явится тотчас ефрейтор с шестью солдатами, вооружёнными с ног до головы, и что ты им ни прикажешь, то они и сделают.

– Что ж, – сказал странник, – я, пожалуй, готов поменяться, – и он отдал угольщику скатерть, снял со стены ранец, повесил его себе на спину и попрощался.

Прошёл он часть пути, и захотелось ему испытать чудесную силу своего ранца, он хлопнул по нему рукой, и вмиг перед ним явилось семеро воинов, и ефрейтор сказал:

– Что прикажете, мой сударь и господин начальник?

– Отправляйтесь ускоренным маршем к угольщику и потребуйте у него назад мою скатерть-самобранку.

Они сделали «налево кругом» и вскоре принесли то, что он приказал, – они отобрали у угольщика, не долго спрашивая, скатерть-самобранку.

Затем он приказал им вернуться назад в ранец и отправился дальше, надеясь, что счастье ему улыбнётся ещё больше. На заходе солнца пришёл он к другому угольщику, который готовил себе на костре ужин.

– Хочешь поужинать вместе со мной, – спросил его чумазый парень, – с солью картошки, а сала ни крошки, так подсаживайся ко мне ближе.

– Нет, – ответил странник, – уж будь ты у меня на этот раз гостем, – и он разостлал свою скатёрку; и появились на ней тотчас самые прекрасные кушанья. Сели они рядом, стали пить, и развеселились.

Поел угольщик и говорит:

– Да, вот лежит у меня наверху на полке старая, поношенная шапка, но у ней чудесные свойства: стоит её надеть да повернуть на голове, и вмиг явятся пушки, и будет наведено их целых двенадцать в ряд, и они всё перестреляют, – никто перед ними не устоит. Шапка-то эта мне не нужна, а за твою скатерть я бы охотно её тебе отдал.

– Что ж, это, пожалуй, подходит, – ответил парень, взял шапку, надел её, а угольщику оставил свою скатёрку.

Прошёл он часть дороги и ударил о свой ранец, и его солдаты доставили ему назад скатёрку. «Одно к одному подходит, – подумал он, – но мне кажется, что счастье моё ещё впереди». И надежды его не обманули.

Прошёл он ещё день и пришёл к третьему угольщику; этот тоже пригласил его, как и те, отведать его картошки без сала. Но он пригласил его поесть с ним на скатерти-самобранке, и это так пришлось угольщику по вкусу, что он предложил ему рожок, который обладал совсем иными свойствами, чем шапочка. Если на этом рожке заиграть, то рухнут все стены и крепости и обратятся все города и деревни в развалины. И вот, хотя он и отдал угольщику за рожок скатёрку, но тотчас велел своим солдатам её снова вернуть. Наконец оказались у него и ранец, и шапочка, и рожок.

– Теперь, – сказал он, – у меня, пожалуй, есть всё; пора и домой возвращаться и поглядеть, как моим братьям живётся.

Воротился он домой, а братья тем временем выстроили себе за серебро и золото прекрасный дом и жили в нём припеваючи. Вошёл он к ним в дом в потрёпанной куртке, на голове старая, поношенная шапчонка да старый ранец за плечами, – они его и за брата своего признать не хотели. Стали над ним насмехаться и говорят:

– Ты вот себя нашим братом считаешь, а серебром да золотом пренебрёг и пожелал себе бо́льшего счастья. Нет, наш брат явится окружённый пышностью и богатством, уж наверняка могущественным королём, а не каким-то нищим, – и прогнали они его со двора.

Тут разгневался он и начал бить по своему ранцу до тех пор, пока не стали перед ним в шеренгу сто пятьдесят солдат. Он велел им окружить дом своих братьев, а двум солдатам приказал взять прутья и начесать кожу двум гордецам, пока те не признают, кто он такой. Поднялась сильная суматоха, посбежались люди, чтобы помочь братьям в беде, но с солдатами никак не могли справиться. Наконец доложили о том королю, и был король недоволен и велел выслать своего начальника с отрядом солдат, чтобы выгнать из города нарушителей порядка; но у человека, обладавшего ранцем, оказался вскоре куда больший отряд, и он заставил отступить королевского начальника и его солдат с разбитыми носами назад. И сказал король:

– Этого беглого вора надо, однако, поймать.

На другой день он выслал против него бо́льший отряд, но успех был ещё меньший. Тот выставил против него солдат ещё больше, и чтобы поскорее покончить с королевским отрядом, он повернул на голове раз-другой свою шапчонку – и начали палить тяжёлые пушки, и королевские солдаты были разбиты и обращены в бегство.

– А теперь я не заключу мира, – сказал он, – пока король не отдаст мне дочь свою в жёны и пока не буду я управлять всей страной.

Об этом он и велел известить короля, и тот сказал своей дочери:

– Что теперь делать? Придётся выполнить то, что он требует. Если желать сохранить мир и корону на голове, то мне ничего не остаётся другого, как выдать тебя за него замуж.

И вот отпраздновали свадьбу; но молодой королеве было обидно, что муж у неё простой человек, носит потрёпанную шапчонку, за плечами старый ранец. Ей очень хотелось от него избавиться, и она думала день и ночь, как бы это ей сделать.

И вот она надумала: «А не в этом ли ранце кроется вся его чудесная сила?» – и она притворилась такой ласковой, разжалобила его и говорит:

– Снял бы ты свой старый ранец, он тебя так безобразит, что мне приходится за тебя краснеть.

– Моя любушка, – ответил он, – этот ранец и есть самое моё большое сокровище; пока он у меня, я не боюсь ничего на свете, – и он объяснил ей, какой волшебною силой тот обладает.

Тут бросилась она ему на шею, будто желая его расцеловать, а в это время ловко сняла у него с плеч ранец и, схватив его, убежала.

Когда она оказалась одна, она ударила по ранцу и приказала солдатам схватить и связать их прежнего хозяина и выгнать его из королевского дворца. Они повиновались, и тогда коварная жена вызвала ещё солдат, чтобы прогнали они его вовсе из королевства. И пришлось бы ему погибнуть, если б не осталось у него шапочки. Только удалось ему освободить руки, повернул он на голове несколько раз шапочку, – и тотчас начали громыхать пушки, всё было разгромлено, и пришлось самой королеве идти к нему и просить у него пощады. Она так ласково его просила и обещала исправиться, что, наконец, уговорила его заключить мир. И притворилась она такой любящей, что сумела вскоре его одурачить, и он рассказал ей, что если кто и захватит у него ранец, то всё же его одолеть нельзя до тех пор, пока находится у него эта старая шапочка.

Узнав эту тайну, она выждала, пока он уснул, забрала у него шапочку и велела вытолкать его на улицу. Но остался у него ещё рожок; и вот, сильно разгневавшись, стал он дуть в него изо всех сил. И вмиг рухнуло всё – стены и крепость, города и деревни, и были убиты при этом король с королевой. И не перестань он дуть в свой рожок, обратилось бы всё в развалины и не осталось бы и камня на камне.

И вот с той поры никто уже больше не осмеливался выступать против него, и стал он королём над всею страной.

55. Румпельштильцхен.

Жил когда-то на свете мельник. Был он беден, но была у него красавица-дочь. Случилось ему однажды вести с королём беседу; и вот, чтоб вызвать к себе уважение, говорит он королю:

– Есть у меня дочка, такая, что умеет прясть из соломы золотую пряжу.

Говорит король мельнику:

– Это дело мне очень нравится. Если дочь у тебя такая искусница, как ты говоришь, то приведи её завтра ко мне в замок, я посмотрю, как она это умеет делать.

Привёл мельник девушку к королю, отвёл её король в комнату, полную соломы, дал ей прялку, веретено и сказал:

– А теперь принимайся за работу; но если ты за ночь к раннему утру не перепрядешь эту солому в золотую пряжу, то не миновать тебе смерти. – Затем он сам запер её на ключ, и осталась она там одна.

Вот сидит бедная Мельникова дочка, не знает, что ей придумать, как свою жизнь спасти, – не умела она из соломы прясть золотой пряжи; и стало ей так страшно, что она, наконец, заплакала. Вдруг открывается дверь, и входит к ней в комнату маленький человечек и говорит:

– Здравствуй, молодая мельничиха! Чего ты так горько плачешь?

– Ax, – ответила девушка, – я должна перепрясть солому в золотую пряжу, а я не знаю, как это сделать.

А человечек и говорит:

– Что ты мне дашь за то, если я тебе её перепряду?

– Своё ожерелье, – ответила девушка.

Взял человечек у неё ожерелье, подсел к прялке, и – турр-турр-турр – три раза обернётся веретено – вот и намотано полное мотовило золотой пряжи. Вставил он другое, и – турр-турр-турр – три раза обернётся веретено – вот и второе мотовило полно золотой пряжи; и так работал он до самого утра и перепрял всю солому, и все мотовила были полны золотой пряжи.

Только начало солнце всходить, а король уже явился; как увидел он золотую пряжу, так диву и дался, обрадовался, но стало его сердце ещё более жадным к золоту. И он велел отвести Мельникову дочку во вторую комнату, а была она побольше первой и тоже полна соломы, и приказал ей, если жизнь ей дорога, перепрясть всю солому за ночь.

Не знала девушка, как ей быть, как тут горю помочь; но снова открылась дверь, явился маленький человечек и спросил:

– Что ты дашь мне за то, если я перепряду тебе солому в золото?

– Дам тебе с пальца колечко, – ответила девушка.

Взял человечек кольцо, начал снова жужжать веретеном и к утру перепрял всю солому в блестящую золотую пряжу. Король, увидя целые вороха золотой пряжи, обрадовался, но ему и этого золота показалось мало, и он велел отвести мельникову дочку в комнату ещё побольше, а было в ней полным-полно соломы, и сказал:

– Ты должна перепрясть всё это за ночь. Если тебе это удастся, станешь моею женой. «Хоть она и дочь мельника, – подумал он, – но богаче жены, однако ж, не найти мне во всём свете».

Вот осталась девушка одна, и явился в третий раз маленький человечек и спрашивает:

– Что ты дашь мне за то, если я и на этот раз перепряду за тебя солому?

– У меня больше нет ничего, что я могла бы дать тебе.

– Тогда пообещай мне своего первенца, когда станешь королевой.

«Кто знает, как оно там ещё будет!» – подумала Мельникова дочка. Да и как тут было горю помочь? Пришлось посулить человечку то, что он попросил; и за это человечек перепрял ей ещё раз солому в золотую пряжу.

Приходит утром король, видит – всё сделано, как он хотел. Устроил он тогда свадьбу, и красавица, дочь мельника, стала королевой.

Родила она спустя год прекрасное дитя, а о том человечке и думать позабыла. Как вдруг входит он к ней в комнату и говорит:

– А теперь отдай мне то, что пообещала.

Испугалась королева и стала ему предлагать богатства всего королевства, чтобы он только согласился оставить ей дитя. Но человечек сказал:

– Нет, мне живое милей всех сокровищ на свете.

Запечалилась королева, заплакала, и сжалился над ней человечек:

– Даю тебе три дня сроку, – сказал он, – если за это время ты узнаешь моё имя, то пускай дитя останется у тебя.

Всю ночь королева вспоминала разные имена, которые когда-либо слышала, и отправила гонца по всей стране разведать, какие существуют ещё имена. На другое утро явился маленький человечек, и она начала перечислять имена, начиная с Каспара, Мельхиора, Бальцера, и назвала всё по порядку, какие только знала, но на каждое имя человечек отвечал:

– Нет, меня зовут не так.

На другой день королева велела разузнать по соседям, как их зовут, и стала называть человечку необычные и редкие имена:

– А может, тебя зовут Ри́ппенбист, или Гаммельсва́де, или Шню́рбейн?

Но он всё отвечал:

– Нет, меня зовут не так.

На третий день вернулся гонец и сказал:

– Ни одного нового имени найти я не мог, а вот когда подошёл я к высокой горе, покрытой густым лесом, где живут одни только лисы да зайцы, увидел я маленькую избушку, пылал перед нею костёр, и скакал через него очень смешной, забавный человечек; он прыгал на одной ножке и кричал:

Нынче пеку, завтра пиво варю, У королевы дитя отберу; Ах, хорошо, что никто не знает, Что Румпельштильцхен[4] меня называют!

Можете себе представить, как обрадовалась королева, услыхав это имя! И вот, когда к ней в комнату вскоре явился человечек и спросил:

– Ну, госпожа королева, как же меня зовут? – она сначала спросила:

– Может быть, Кунц?

– Нет.

– А может быть, Гейнц?

– Нет.

– Так, пожалуй, ты Румпельштильцхен!

– Это тебе сам чёрт подсказал, сам чёрт подсказал! – завопил человечек и так сильно топнул в гневе правой ногой, что провалился в землю по самый пояс. А потом схватил в ярости обеими руками левую ногу и сам разорвал себя пополам.

56. Милый Роланд.

Жила когда-то женщина, и была она настоящая ведьма. Было у неё двое дочерей; одна из них уродливая и злая, и женщина любила её потому, что приходилась она ей родной дочерью; а другая – добрая и красивая, и женщина её ненавидела потому, что та приходилась ей падчерицей.

Надела раз падчерица красивый передник, он понравился другой дочери, и та стала сводной сестре завидовать и сказала матери, что хочет во что бы то ни стало иметь этот передник.

– Успокойся, моё дитятко, – сказала старуха, – ты его получишь. Твою сводную сестру давно уже пора убить; нынче ночью, когда она уснёт, я приду и отрублю ей голову. Только смотри, ты ложись в постель поближе к стене, а её подвинь на край кровати.

И пришлось бы бедной девушке погибнуть, но как раз в это время она стояла в углу и всё слышала. Девушку целый день из дому не выпускали, а когда подошло время ложиться спать, ей велели лечь в постель первой, чтоб сестра её могла улечься поближе к стенке, сзади неё. Когда сестра уснула, девушка подвинула её тихонько на край кровати, а сама улеглась сзади у стены, на её месте.

Подкралась ночью старуха, и был у ней в правой руке топор, а левой она сначала пощупала, лежит ли кто на краю кровати; потом она схватила топор обеими руками и отрубила голову своей собственной дочери.

Когда старуха ушла, девушка поднялась и пошла к своему милому, звали его Роландом, и постучалась к нему в дверь. Он вышел, а она ему и говорит:

– Послушай, милый Роланд, нам надо поскорей отсюда бежать. Мачеха хотела меня убить, а вместо меня убила собственную дочку. Настанет утро, и она увидит, что она наделала, и тогда мы пропали.

– Я советую тебе сначала, – сказал Роланд, – забрать у неё её волшебную палочку, а то нам никак нельзя будет спастись, если она кинется за нами в погоню.

Достала девушка волшебную палочку, взяла потом мёртвую голову и капнула на пол три капли крови: одну у постели, другую на кухне, а третью на лестнице. А затем убежала со своим милым.

Утром поднялась ведьма-старуха, кликнула свою дочку, хотела дать ей передник, но та не явилась. Тогда она крикнула:

– Где ты?

– Да я здесь, на лестнице, подметаю, – ответила капля крови.

Вышла старуха, но на лестнице никого не оказалось, и она крикнула ещё раз:

– Где ты?

– Да я вот здесь, греюсь на кухне, – крикнула вторая капля крови.

Пошла ведьма на кухню, но там никого не оказалось. Крикнула она ещё раз:

– Где ты?

– Ах, да я здесь, на кровати, я сплю! – крикнула третья капля крови.

Входит старуха в комнату, подошла к постели. И что же она увидела? Своё родное дитя, что плавало в луже крови и которому она сама же голову отрубила.

Разъярилась ведьма, подскочила к окну, а так как видеть она могла кругом далеко-далеко, то сразу заметила свою падчерицу, которая бежала со своим милым Роландом.

– Это вам не поможет! – крикнула ведьма. – Как бы вы далеко от меня не ушли, а убежать вам всё-таки не удастся.

Надела она свои семимильные сапоги, в которых что ни шаг – то на целый час вперёд продвигалась, и в скором времени нагнала обоих. Как увидела девушка, что старуха уже близко, обратила она с помощью волшебной палочки своего любимого Роланда в озеро, а сама обернулась уткой и поплыла на середину озера. Остановилась ведьма на берегу, стала бросать в воду хлебные крошки; она всячески хотела подманить к себе утку. Но утка приманить себя не дала, и пришлось старухе вернуться вечером домой ни с чем.

А девушка вместе со своим милым Роландом приняла свой прежний образ, и пошли они вместе дальше, и шли целую ночь до самого рассвета. Потом обернулась девушка прекрасным цветком, что вдруг вырос в терновой заросли, а своего любимого Роланда обратила она в скрипача.

Вскоре явилась ведьма и говорит музыканту:

– Милый музыкант, можно мне сорвать этот красивый цветок?

– О, разумеется, можно, – ответил он, – а я тебе ещё к тому ж и сыграю.

И только ведьма забралась второпях в колючую заросль и хотела было сорвать цветок, – она прекрасно знала, кто был этим цветком, – как начал музыкант играть, и хотелось ли ведьме или не хотелось, а пришлось ей плясать, так как танец тот был волшебный. И чем быстрее играл музыкант, тем всё выше приходилось ей делать прыжки.

И вот изорвали колючки всю одежду на ведьме, искололи её всю до крови, а музыкант всё продолжал играть; и пришлось ведьме плясать до тех пор, пока не свалилась она замертво наземь.

Вот спаслись они наконец, и сказал Роланд:

– А теперь я пойду к своему отцу и попрошу его, чтоб он устроил нам свадьбу.

– А я здесь останусь, – сказала девушка, – буду тебя дожидаться, а чтоб меня никто не узнал, я обернусь придорожным столбом из красного камня.

Вот Роланд ушёл, а девушка тем временем стояла красным столбом у дороги и ждала своего любимого. Когда Роланд пришёл домой, его обольстила другая девушка, – она подстроила так, что он вовсе позабыл про свою милую.

Долго-долго стояла бедная девушка в поле, но когда Роланд совсем не вернулся, она запечалилась, обернулась цветком и подумала: «Может, будет кто проходить мимо и меня растопчет».

Но случилось так, что на том самом поле пас своих овец пастух. Он увидел цветок, и был цветок такой красивый, что он сорвал его, взял с собой, принёс и спрятал к себе в сундучок. И с того времени пошли волшебные дела в доме у пастуха. Встанет он утром, глядь, вся работа уже сделана: комната подметена, стол и скамьи убраны, в очаге горит огонь, и вода принесена; а вернётся он в полдень домой – и стол уж накрыт, и расставлена на нём всякая еда.

И никак не мог пастух понять, как всё это делается, – ведь у себя в доме он ни разу никого постороннего не замечал, да и кто бы мог в маленькой избушке спрятаться? Хороший уход, конечно, ему понравился, но ему стало, наконец, всё-таки страшно; и он отправился к ведунье за советом.

Ведунья сказала:

– Тут не иначе, как кроется какое-то колдовство. Ты как-нибудь утром пораньше прислушайся на заре, не двигается ли что в комнате, и ежели что заметишь, то набрось мигом на него платок, вот колдовство и поймается.

Пастух так и сделал, как сказала ему ведунья, и на другое утро, только стало светать, увидел он, что сундучок открылся и вышел оттуда цветок. Вмиг подскочил пастух к цветку и набросил на него белый платок. И вмиг чары исчезли, и стояла перед ним прекрасная девушка.

Она рассказала ему всё: что была она цветком и всё это время заботилась об его хозяйстве, рассказала ему и про свою судьбу. И так как девушка пастуху понравилась, то он спросил у неё, согласна ли она выйти за него замуж. Но она ответила:

– Нет, я хочу остаться верною своему милому Роланду, хотя он меня и покинул. – Но она обещала от пастуха не уходить и вести его хозяйство по-прежнему.

А подошло уже время, когда Роланд должен был праздновать свадьбу. И были, по старому обычаю, приглашены на свадьбу все деревенские девушки петь в честь жениха и невесты песни.

Услыхала о том верная девушка и так запечалилась, что ей казалось, что сердце у ней от тоски разорвётся, и она не захотела идти на свадьбу. Но за нею пришли другие девушки и потащили её с собой. Вот настал ей черёд петь песню, но она отошла назад и не пела до тех пор, пока не осталась одна, иначе она не могла. Но только она запела свою песню и услыхал её Роланд, как тотчас вскочил и воскликнул:

– Мне этот голос знаком, вот это моя настоящая невеста, никакой я другой не хочу!

И всё, что он позабыл, что исчезло у него из памяти, вдруг, будто домой, вернулось опять к нему в сердце.

Отпраздновала тогда верная девушка свадьбу со своим милым Роландом, и пришёл конец её мученьям, и настало время радости и веселья.

57. Золотая птица.

Жил в стародавние времена король. Был у него позади замка прекрасный сад для гулянья, и росло в том саду дерево, на котором были золотые яблоки. Когда яблоки поспевали, им вели счёт, но каждое утро одного яблока недоставало. Донесли о том королю, и он велел, чтобы каждую ночь под деревом ставили стражу.

Было у короля три сына, и вот с наступлением ночи послал он в сад старшего. Но к полуночи не мог он сна одолеть, и наутро опять не досчитались одного яблока. На другую ночь должен был сторожить средний сын, но и с тем случилось то же самое: когда пробило двенадцать часов, он уснул, а наутро не досчитались одного яблока. Вот настал черёд нести стражу младшему сыну; он уже было приготовился идти, но король не очень ему доверял и подумал, что этот справится с делом ещё меньше, чем его братья, но под конец он всё-таки его послал.

Вот улёгся юноша под деревом, начал сторожить, но не допустил, чтобы сон его одолел. Пробило двенадцать часов, и вот в воздухе что-то зашумело; и он увидел в лунном сиянье летящую птицу, все перья блистали у неё золотом. Опустилась птица на дерево, и только отклевала она яблоко, как пустил юноша в неё стрелу. Птица улетела, но попала стрела ей в оперенье, и одно из её золотых перьев упало наземь. Поднял его юноша, принёс наутро королю и рассказал ему, что видел он ночью.

Собрал король тогда своих советников, и все в один голос решили, что такое перо, как это, дороже, пожалуй, целого королевства.

– Раз перо такое драгоценное, – сказал король, – то в таком случае мне одного будет мало, я хочу непременно иметь целую птицу.

И вот отправился в путь-дорогу старший сын; он полагался на свою рассудительность и думал, что золотую птицу он уж непременно добудет.

Прошёл он ни много, ни мало и увидел на лесной опушке лису; приложил он к плечу ружьё и нацелился в неё. Но лиса закричала:

– Не бей меня, дам я тебе за это добрый совет. Ты на пути за золотою птицей, и нынче под вечер ты придёшь в деревню, где находятся две харчевни, – они стоят одна напротив другой. Одна будет освещена ярко, в ней весело и шумно; но ты в эту не заходи, а ступай в другую, хотя она и покажется тебе с виду неказистой.

«Как может такой глупый зверь дать мне разумный совет!» – подумал королевич и выстрелил, но в лису не попал, она распустила свой хвост и убежала в лес. Потом он отправился дальше и пришёл под вечер в деревню, где находились две харчевни – в одной плясали и пели, а у другой был вид убогий и мрачный.

«Был бы я дураком, – подумал он, – если бы пошёл в дрянную, нищенскую харчевню, а хорошей бы пренебрёг». И он направился в весёлую харчевню и стал проводить там время в пирушках и радостях, а про птицу и про отца и все его добрые наставления и позабыл.

Прошло некоторое время, а старший сын всё домой не возвращается; тогда собрался в путь-дорогу средний сын, – захотелось ему найти золотую птицу. Как и старшему брату, повстречалась ему лиса, дала ему добрый совет, но он тоже не обратил на него вниманья. Подошёл он к двум харчевням, и стоял у окна одной из них его брат, неслись оттуда весёлые песни, и брат окликнул его. Не мог средний брат удержаться, зашёл в эту харчевню и стал там жить в своё удовольствие.

Снова прошло некоторое время, и захотелось младшему королевичу отправиться в путь-дорогу и попытать счастья. Но отец на это не соглашался.

– Это дело напрасное! – сказал он. – Куда уж ему найти золотую птицу, старшие братья уже ходили. А случись с ним какая беда, не сможет он из неё выбраться; ведь ума-то ему не хватает.

Но младший всё не давал королю покоя, и тот позволил ему, наконец, отправиться в путь-дорогу. И сидела опять на лесной опушке лиса, стала его просить пощадить ей жизнь и дала ему добрый совет. Юноша был жалостлив и сказал:

– Лисичка, будь спокойна, зла я тебе не сделаю.

– Ты в этом не раскаешься, – ответила лиса, – а чтоб скорей тебе добраться до места, садись-ка ты ко мне на хвост.

И только он сел, как пустилась лиса бежать и понеслась через горы и долы, – только в ушах от ветра свистело. Прибыли они в деревню; простился юноша с лисой, послушался её доброго совета и зашёл, не оглядываясь, прямо в харчевню, которая поплоше, и спокойно там переночевал.

На другое утро, только он вышел на поле, видит – сидит там лиса и говорит:

– Я расскажу, что делать тебе дальше. Ступай всё напрямик, и подойдёшь ты наконец к замку; увидишь, что перед замком залёг целый отряд солдат, – но ты не беспокойся, все они будут спать и храпеть; пройди между ними посередине и ступай прямо в замок, пройди через все комнаты; войдёшь потом в потайную комнату, и висит там деревянная клетка с золотой птицей, и стоит с ней рядом пустая золотая клетка, для пущей красоты. Но, смотри, берегись, не пересаживай птицу из простой клетки в дорогую, а не то тебе плохо придётся.

Только сказала это лиса, протянула опять свой хвост, и уселся на него королевич. Понеслась лиса через леса и горы, – только в ушах от ветра свистело. Прибыл он к замку и увидел всё, о чём говорила ему лиса. Вошёл королевич в потайную комнату, и сидела там золотая птица в деревянной клетке, а золотая с ней рядом стояла, и лежали в комнате по углам три золотых яблока. И он подумал, что было бы смешно, если б он оставил такую прекрасную птицу в простой и некрасивой клетке. Он открыл дверцу, схватил птицу и пересадил её в золотую. Но в этот миг закричала птица пронзительным голосом. Проснулись солдаты, вбежали в комнату и отвели его в темницу.

На другое утро привели его на суд, и так как он во всём признался, то присудили его к смертной казни. Но король сказал, что готов его помиловать, если он доставит ему золотого коня, что скачет быстрее ветра, и тогда он получит в награду золотую птицу.

Отправился королевич в путь-дорогу; вздохнул и запечалился, не зная, где ж ему отыскать золотого коня. И вдруг увидел он старого своего друга – лису; сидела она у дороги.

– Вот видишь, – сказала лиса, – так вышло оттого, что ты меня не послушался. Но духом не падай, я тебе помогу и скажу, как раздобыть тебе золотого коня. Ты должен идти всё напрямик, и подойдёшь ты к замку, – там и стоит конь на конюшне. И будут лежать перед конюшней конюхи, но они будут спать и храпеть, и ты сможешь спокойно вывести золотого коня. Но ты должен запомнить хорошо одно: седлай его плохим седлом из дерева и кожи, а никак не золотым, что будет висеть рядом, а не то плохо тебе придётся.

Вытянула лиса свой хвост, сел на него королевич, и понесла его лиса через леса и горы, – только в ушах от ветра свистело.

Случилось всё так, как говорила лиса, – зашёл он в конюшню, где стоял золотой конь, хотел оседлать его плохим седлом, да подумал: «Стыдно не оседлать такую прекрасную лошадь дорогим седлом, как это ей подобает». Но только прикоснулось золотое седло к коню, как начал он громко ржать. Проснулись конюхи, схватили юношу и бросили его в темницу. На другое утро суд приговорил его к смертной казни. Но король пообещал его помиловать и подарить ему золотого коня, если он добудет ему из золотого замка прекрасную королевну.

С тяжёлым сердцем отправился юноша в путь-дорогу, но, по счастью, он повстречал вскоре свою верную лису.

– Следовало бы тебя в несчастье покинуть, – сказала лиса, – но мне тебя жаль, и я ещё раз выручу тебя из беды. Дорога приведёт тебя как раз к золотому замку; туда ты придёшь вечером, а ночью, когда всё утихнет, выйдет прекрасная королевна в купальню купаться. Когда она будет туда входить, ты подскочи к ней и поцелуй её один раз, тогда она пойдёт за тобой, и ты сможешь её увести оттуда. Но только никак не соглашайся, чтоб она перед этим прощалась со своими отцом-матерью, а не то плохо тебе придётся.

Протянула лиса свой хвост, сел на него королевич, и понесла она его через леса и горы, – только в ушах от ветра гудело.

Вот подъехал он к золотому замку, и было всё, как сказала ему лиса. Подождал он до полуночи, когда всё погрузилось в глубокий сон, и вышла прекрасная девушка в купальню; тут выскочил он и поцеловал её один раз. Она сказала ему, что охотно пойдёт за него замуж, но стала его со слезами, на глазах умолять, чтоб дозволил он ей перед этим проститься с родителями. Сначала он противился её просьбам, но она горько заплакала, бросилась ему в ноги, и он, наконец, уступил. И только подошла девушка к постели своего отца, как он тотчас проснулся, а за ним и все остальные в замке, и юношу схватили и посадили в темницу.

На другое утро сказал ему король:

– Ты поплатишься за это своей жизнью и только тогда будешь помилован, если сроешь гору, что находится перед моими окнами, – из-за неё я не вижу, что делается кругом; и должен ты это выполнить в течение восьми дней. Удастся это тебе – ты получишь за это в награду мою дочь.

Принялся королевич за работу, стал рыть и копать лопатой без отдыха, но спустя семь дней он увидел, как мало он сделал и что вся его работа ничего не стоит, и он совсем пригорюнился, – все надежды его рухнули. А на седьмой день вечером явилась лиса и говорит:

– Ты не сто́ишь того, чтоб я о тебе заботилась; но ступай да ложись себе спать, я всю работу за тебя выполню.

Проснулся он на другое утро, глянул в окошко, видит – горы как не бывало. Поспешил юноша на радостях к королю и объявил ему, что условие его выполнено; и хотелось ли королю, или не хотелось, а пришлось ему слово своё сдержать и отдать ему свою дочь.

Отправились они вместе из замка; прошло немного времени, и вот явилась к ним лиса.

– Хотя ты и обладаешь теперь самым дорогим, – сказала она, – но девушке из золотого замка принадлежит и золотой конь.

– А как же мне его добыть? – спрашивает юноша.

– Это я тебе объясню, – отвечала лиса. – Ты сперва отведи прекрасную девушку к королю, который послал тебя в золотой замок; будет там неслыханная радость, и они отдадут тебе охотно золотого коня и сами его выведут. Мигом садись на него и протяни им всем на прощанье руку, а напоследок прекрасной девушке; и как только ты возьмёшь её за руку, втащи её сразу на коня и скачи во весь дух оттуда, – и никто не сможет тебя догнать: тот конь летит быстрее ветра.

Всё удалось счастливо, и королевич увёз прекрасную девушку на золотом коне. Но лиса их не бросила и молвила юноше:

– А теперь я тебе помогу добыть и золотую птицу. Когда ты подъедешь к тому замку, где находится птица, то сними девушку с коня, а я уж за ней присмотрю. Затем въезжай на золотом коне во двор замка, – тебя увидят, и будет там великая радость; и они вынесут тебе золотую птицу. Когда клетка с птицей будет у тебя в руках, ты скачи во весь опор к нам назад и возьмёшь снова прекрасную девушку.

Когда всё счастливо исполнилось и королевич уже собирался ехать со своими сокровищами домой, говорит ему лиса:

– Теперь ты должен отблагодарить меня за помощь.

– А что ж ты за это от меня потребуешь? – спросил юноша.

– Когда мы будем в лесу, ты меня пристрели и отруби мне голову и лапы.

– Нечего сказать, хороша благодарность, – молвил королевич, – этого я уж никак выполнить не смогу.

Говорит лиса:

– Если ты этого сделать не хочешь, я должна буду тебя покинуть. Но прежде чем я от тебя уйду, я хочу дать тебе ещё один добрый совет: бойся двух вещей – не покупай мяса с виселицы и не садись на краю колодца.

Затем лиса убежала в лес.

Юноша подумал: «Что за диковинный зверь и какие странные у него причуды. Кто же станет покупать мясо с виселицы! А желания сидеть на краю колодца у меня никогда не было».

Поехал он вместе с прекрасной девушкой дальше; а дорога проходила через ту деревню, где остались его оба брата. И было там большое сборище и много шуму. Королевич спросил, что тут случилось; ему ответили, что здесь должны повесить двух людей. Подошёл он – видит, что это два его брата, которые совершили разные злые дела и прогуляли всё своё состояние. Он спросил, нельзя ли будет их освободить.

– Можно, если вы согласны за них уплатить, – ответили люди, – но зачем вам выбрасывать деньги понапрасну и их выкупать?

Но королевич не раздумывая за них уплатил, и вот они оказались на свободе и двинулись дальше все вместе. Попали они в тот самый лес, где повстречалась им впервые лиса. Солнце горячо припекало, а в лесу было прохладно и приятно, и вот говорят два брата:

– Давайте отдохнём у колодца, поедим и напьёмся.

Он согласился, но за разговорами позабыл про совет лисы и сел на краю колодца, не предчувствуя ничего дурного. Тогда двое братьев сбросили его в колодец, захватили девушку, коня и птицу и направились домой к своему отцу.

– Вот, – говорят они, – привезли мы не только золотую птицу, а достали ещё и золотого коня и девушку из золотого замка.

И была там великая радость, но конь ничего не ел, птица не пела, а девушка сидела и всё плакала.

Но младший брат не погиб. По счастью, колодец оказался сухим, он упал на мягкий мох, не причинив себе никакого вреда, но выбраться он оттуда не мог. Но и в этой беде его не покинула верная лиса. Она прибежала к нему, стала его бранить, что он забыл про её совет.

– Но всё-таки я не могу тебя покинуть, – сказала она, – и помогу тебе выбраться из колодца.

Она велела ему уцепиться за её хвост и держаться покрепче и вытащила его наверх.

– Но ты ещё не совсем избавился от опасности, – сказала лиса. – Твои братья не уверены в твоей гибели, и они расставили по всему лесу сторожей, чтоб тебя убить, если тебя заметят.

А сидел у дороги нищий, и вот обменялся юноша с ним одеждой и явился, переодетый, к королевскому двору. Его никто не узнал, но птица начала петь, конь начал есть, а прекрасная девушка перестала плакать.

Спросил король в удивленье:

– Что это значит?

А девушка ему говорит:

– Не знаю, мне было прежде так грустно, а теперь стало радостно. Мне кажется, что явился мой настоящий жених.

И она рассказала королю обо всём, что случилось, хотя оба брата и угрожали ей смертью, если она проговорится. Тогда велел король призвать к себе всех людей, бывших в замке, явился и юноша, переодетый нищим; но девушка тотчас его узнала и кинулась к нему на шею. Злых братьев схватили и казнили, а младшего повенчали с прекрасной девушкой, и он был назначен наследником короля.

А что же сталось с бедной лисой?

Прошло много времени, и отправился раз королевич снова в тот самый лес. Повстречалась ему лиса и говорит:

– Теперь у тебя есть всё, что ты мог себе пожелать, а вот моему несчастью никак не может наступить конец, но в твоих силах меня выручить, – и стала лиса опять его просить и умолять, чтобы он согласился её застрелить и отрубить ей голову и лапы. Так он и сделал; и только выполнил он её просьбу, как обернулась лиса юношей, а был то не кто иной, как брат прекрасной королевны, который наконец-то был освобождён от злого заклятья. И теперь у них было всё, чтобы быть всю свою жизнь счастливыми.

58. Собака и воробей.

Не было у овчарки доброго хозяина, а был у неё такой, что всё морил её голодом. Вот не стало у неё сил больше терпеть, и ушла она от него, грустная да печальная. Встретился ей по пути воробей и спрашивает:

– Отчего ты, сестрица-собака, так пригорюнилась?

Ответила собака:

– Я голодная, а есть-то мне нечего.

Воробей и говорит:

– Давай, милая сестрица, пойдём с тобой в город, я накормлю тебя досыта.

Пошли они в город. Проходили они мимо мясной лавки, а воробей и говорит собаке:

– Ты постой тут, а я тебе отклюю кусочек мяса.

Он сел на прилавок, оглянулся кругом, никого не видно, и давай клевать мясо; он тащил и рвал кусок, что лежал на краю, пока тот не свалился на землю. Схватила мясо собака, побежала в уголок и всё мясо поела, а воробей и говорит:

– А теперь пойдём к другой лавке, я сброшу тебе ещё кусок, чтобы ты наелась как следует.

Съела собака и другой кусок мяса, а воробей спрашивает:

– Ну, сестрица-собака, наелась ты теперь досыта?

– Да, я мясом уже сыта, – ответила она, – но я ещё хлеба не ела.

Сказал воробей:

– Хлеб ты тоже получишь, только ступай за мной.

И он привёл её к булочной и начал клевать две булочки, пока они вниз скатились. Но захотелось собаке ещё, и повёл её воробей к другой булочной, сбросил ей ещё хлебец. Собака съела его, а воробей и спрашивает:

– Ну что, сестрица-собака, наелась ты теперь досыта?

– Да, – ответила собака, – а теперь давай за город прогуляемся.

Вышли они на большую дорогу. Погода была тёплая, прошли они немного, а собака и говорит:

– Я уморилась, хотелось бы мне немного поспать.

– Ладно, поспи, – ответил воробей, – а я тем временем на ветке посижу.

Улеглась собака на дороге и крепко уснула. А когда она лежала и спала, подъехал возница, – в повозку у него было запряжено трое лошадей, и лежали на повозке два бочонка вина. Увидал воробей, что возница и не думает сворачивать с дороги, а продолжает ехать по колее, где лежала собака, и крикнул:

– Эй, возница, ты этак не делай, а не то я сделаю тебя бедным!

Но возница буркнул про себя: «Бедным-то ты меня не сделаешь», – и, щёлкнув бичом, он погнал лошадей прямо на собаку, – и вот раздавили её колёса насмерть.

Крикнул тогда воробей:

– Ты убил мою сестрицу-собаку, ты за это поплатишься повозкой и лошадью.

– Ишь ты! Повозкой да лошадью, – проворчал возница, – как это ты мне можешь сделать! – и поехал себе дальше.

А воробей забрался под рогожу и стал клевать затычку в бочонке, и клевал, пока не вытащил её: и расплескалось всё вино наземь, а возница того не заметил. Оглянулся он назад, видит – с повозки что-то капает, стал он разглядывать бочки и заметил, что одна из них порожняя.

– Ах, бедный я человек! – воскликнул он.

– Нет, ты ещё недостаточно бедный, – сказал воробей и, подлетев, сел на голову коренной лошади и выклевал ей глаза.

Увидал это возница, выхватил мотыгу, хотел было ударить воробья; но воробей взлетел, и угодил возница как раз в голову лошади, и та упала замертво наземь.

– Ах, бедный я человек! – воскликнул он.

– Нет, ты ещё недостаточно бедный, – сказал воробей; и когда возница поехал дальше на двух лошадях, забрался воробей опять под рогожу, выклевал затычку из второй бочки, и всё вино расплескалось.

Заметил это возница и снова воскликнул:

– Ах, бедный я человек!

Но воробей ответил:

– Нет, ты ещё недостаточно бедный, – уселся на голову второй лошади и выклевал ей глаза.

Подбежал возница, кинулся на воробья с мотыгой, но тот порх и улетел; пришёлся удар как раз по лошади, и упала она замертво наземь.

– Ах, бедный я человек! – воскликнул он.

– Нет, ты ещё недостаточно бедный, – сказал воробей, сел на голову к третьей лошади и выклевал ей глаза.

Разъярился возница, ударил по воробью, да не попал в него и убил свою третью лошадь.

– Ах, бедный я человек! – воскликнул он.

– Нет, ты ещё недостаточно бедный, – ответил воробей, – сделаю я тебя бедным дома, – и с тем улетел.

Пришлось вознице бросить свою повозку, и он вернулся домой в большой досаде и гневе.

– Ох, какое у меня несчастье приключилось! – сказал он своей жене. – Всё вино вытекло, и все три лошади погибли.

– Ах, муженёк, – отвечала жена, – а какая к нам вредная птица в дом залетела! Собрала птиц со всего света, слетелись они на нашу пшеницу и её выклёвывают.

Вышел он на поле, видит – сидят там тысячи тысяч птиц и всю пшеницу поклевали, и был между ними тот самый воробей.

Крикнул возница:

– Ах, бедный я человек!

– Нет, ты ещё недостаточно бедный, – ответил воробей. – Ты, возница, ещё за это жизнью своей расплатишься, – и улетел.

Вот потерял возница всё своё добро, входит он в комнату, садится за печкой, и был он злой и свирепый. А воробей уселся у окошка да как закричит:

– Возница, ты ещё жизнью своей поплатишься!

Тут схватил возница мотыгу и кинул её в воробья; но выбил он только оконницу, а в птицу не попал. Влетел воробей в комнату, уселся на печь да как закричит:

– Возница, ты ещё жизнью своей поплатишься!

Тут возница в бешенстве и в ярости всю печь развалил, а воробей всё с места на место перелетает. Вот перебил возница всю свою посуду, и зеркальце, и скамьи, и стол, наконец развалил даже стены своего дома, а всё в воробья попасть никак не может. Наконец он всё-таки его поймал.

А жена и спрашивает:

– Не убить ли мне воробья?

– Нет, – крикнул он, – это было бы слишком милостиво; он должен погибнуть лютою смертью, я его живьём проглочу.

Берёт он воробья и проглатывает его. А воробей начинает у него в животе трепыхаться, вылетает опять наружу и влетает к нему в рот, высовывает оттуда голову и кричит:

– Возница, ты ещё жизнью своей за это поплатишься!

Тогда возница даёт жене мотыгу и говорит:

– Жена, убей-ка эту птицу у меня во рту.

Размахивает жена мотыгой, а попасть в воробья не может, и вот угодила она прямо в голову мужу, и тот падает мёртвый наземь.

А воробей выпорхнул и улетел.

59. Фридер и Катерлизхен.

Жил-был человек, звали его Фридер, и была девушка, звали её Катерлизхен; вот поженились они и стали жить вместе, как молодые муж и жена. Однажды говорит Фридер:

– Я поеду на поле, а ты, Катерлизхен, приготовь к моему возвращению чего-нибудь поесть, чтоб голод заморить, да свежего пива глоток, чтоб жажду утолить.

– Ступай, Фридерхен, – отвечала Катерлизхен, – ступай, я всё тебе приготовлю.

Подошло время обедать, и достала она из трубы копчёную колбасу, взяла сковородку, положила на неё масла и поставила её на огонь. Начала колбаса поджариваться и шипеть, а Катерлизхен стоит, держит сковородку за ручку и думает: «Пока колбаса изжарится, надо бы сходить в погреб да пива нацедить». Поставила она сковородку на огонь, взяла кружку, спустилась в погреб и стала наливать пиво. Бежит пиво в кружку; смотрит Катерлизхен, и вдруг ей приходит в голову: «Эх, а собака-то ведь не привязана; чего доброго, она колбасу со сковородки стащит. Хорошо, что я ещё вовремя вспомнила», – и вмиг выбежала она из погреба.

Но дворняжка тем временем схватила уже колбасу и тащит её по двору. А Катерлизхен, не будь ленива, погналась за собакой; гонит она её по полю. А собака-то была куда попроворней, чем Катерлизхен: колбасы изо рта не выпускала и стала удирать со всех ног. «Ну, что пропало, то пропало!» – сказала Катерлизхен, вернулась назад, а так как бежать она утомилась, то стала идти медленней, чтобы отдышаться.

А в это время пиво всё бежало и бежало из бочки, – кран-то ведь Катерлизхен завернуть позабыла; и когда кружка наполнилась до самого края, начало пиво литься на пол и лилось оно до тех пор, пока вся бочка не вылилась. Уже на лестнице Катерлизхен увидала, что за беда приключилась.

«Вот так-так! – воскликнула она. – Что же мне теперь делать; чтобы Фридер не заметил?» Она подумала и, наконец, вспомнила, что стоит у ней на чердаке мешок хорошей пшеничной муки, купленный ещё в прошлом году на ярмарке, и она решила снести его в погреб и посыпать мукой там, где разлилось пиво.

«Да, – сказала она, – кто вовремя что сберегает, тому оно в беде помогает», – полезла она на чердак, притащила мешок с мукой и бросила его как раз на кружку с пивом; опрокинулась кружка, и разлилось пиво на пол. «Правильно говорится, – сказала Катерлизхен, – что беда беду погоняет», – и стала она рассыпать муку по всему погребу. Сделав это, она осталась своей работой очень довольна и сказала: «Как стало здесь, однако, чисто и хорошо».

В полдень воротился Фридер домой.

– Ну, жена, что ж ты мне на обед приготовила?

– Ах, Фридерхен, – ответила она, – хотела я тебе колбасы изжарить, да стала пиво к обеду наливать, а собака колбасу со сковородки стащила; пока я за собакой гналась, всё пиво из бочки выбежало; хотела я пиво мукой присыпать, да кружку с пивом опрокинула; но ты будь спокоен – в погребе уже сухо.

И сказал Фридер:

– Ах, Катерлизхен, Катерлизхен, не надо было так делать! Можно ли было оставлять колбасу, чтоб собака её стащила, а пиво из бочки выбежало, да ещё засыпать его самой лучшей мукой.

– Да ведь я же, Фридерхен, не знала, ты бы мне раньше об этом сказал.

Муж подумал: «Если и дальше будут с моей женой такие случаи приключаться, то придётся мне самому кое-что придумать».

Он скопил круглую сумму талеров, обменял их на золото и говорит Катерлизхен:

– Видишь, эти вот жёлтые кружочки спрячу я в кубышку и закопаю в хлеву под коровьими яслями. Но ты смотри, кубышки этой не трогай, а не то плохо тебе будет.

– Нет, Фридерхен, я трогать её не стану, – ответила Катерлизхен.

Вот раз мужа не было дома, а в это время явились в деревню купцы продавать глиняные горшки и миски, и они спросили молодую женщину, не купит ли она у них чего из их товара.

– Да вот, милые люди, – говорит им Катерлизхен, – денег-то у меня нету, купить мне не на что; если вам нужны жёлтые кружочки, то я, пожалуй, тогда и купила бы что-нибудь.

– Жёлтые кружочки пожалуй что и пригодятся, а покажи-ка их нам.

– А вы ступайте в хлев да поройтесь, они закопаны под коровьими яслями, вот там и найдёте жёлтые кружочки, а мне с вами вместе идти туда никак нельзя.

Вошли плуты-продавцы в хлев, стали там копаться и нашли чистое золото. Схватили они его и убежали, а свои горшки да миски в доме оставили. Катерлизхен подумала, что новая-то посуда ей пригодится; а было её в кухне у неё достаточно, и вот повыбивала она у всех горшков донышки и нацепила горшки на заборные столбы вокруг дома вместо украшения.

Воротился Фридер домой, увидал такую обнову и говорит:

– Катерлизхен, что это ты наделала?

– Да я купила их, Фридерхен, за те жёлтые кружочки, что спрятаны были под коровьими яслями; сама я туда не ходила, торговцы их сами выкопали.

– Ах, жена, жена, – говорит Фридер, – что же ты наделала! Да ведь это ж были не жёлтые кружочки, было то чистое золото – всё наше богатство; разве можно было так делать?

– Фридерхен, да ведь я, – говорит жена, – об этом не знала. Надо было мне раньше о том сказать.

Постояла Катерлизхен, подумала и говорит:

– Послушай, Фридерхен, ведь золото можно назад вернуть, давай побежим за ворами.

– Что ж, – говорит Фридер, – давай попробуем; только захвати с собой хлеба и сыру, чтоб было чем в дороге закусить.

– Ладно, Фридерхен, я возьму.

Отправились они в погоню, и так как Фридер ходил быстрей, то и шёл он впереди Катерлизхен.

«А мне ещё лучше, – подумала она, – когда надо будет домой возвращаться, я окажусь впереди». Вот подошла она к горе, где по обеим сторонам дороги были глубокие рытвины. «Гляди-ка, – молвила Катерлизхен, – как они землю-то всю поизрезали, поизрыли, измяли. За весь свой век она никогда не заживёт». А было сердце у неё жалостливое, взяла она масло и намазала им колеи справа и слева, чтоб колёса не так их давили; нагнулась она, их жалеючи, а сыр у ней из сумки и выпал и покатился с горы.

Говорит Катерлизхен: «Ну, раз уж взобралась я на гору, то вниз за тобой спускаться не стану, пусть уж другой за ним побежит и приведёт его назад». Взяла она другой сыр и скатила его вниз. Но сыры назад не вернулись. Тогда сбросила она и третий сыр и подумала: «Может быть, они ждут третьего, – одни не хотят возвращаться?» А три сыра всё не возвращаются и не возвращаются; вот она и говорит: «Не знаю, что тут и подумать. Пожалуй, третий не нашёл дороги да заблудился; надо будет послать за ним четвёртый, чтоб позвал он их назад». Но и с четвёртым сыром случилось то же, что и с третьим.

Рассердилась тогда Катерлизхен, сбросила вниз и пятый, и шестой, а они были у ней последние. Некоторое время стояла она и ждала, не вернутся ли они назад, а они всё не возвращались; тогда она и говорит: «О, вас хорошо бы за смертью посылать; долго вы что-то ходите; небось думаете, что я буду вас тут дожидаться? Я пойду, а вы уж меня сами нагоните, ноги-то у вас помоложе моих будут».

И Катерлизхен ушла и нашла Фридера; он стоял, её дожидался, – есть ему очень захотелось.

– Ну, дай-ка мне чего-нибудь поесть. – Она подала ему сухой хлеб.

– А где же масло и сыр? – спрашивает муж.

– Ах, Фридерхен, – говорит Катерлизхен, – маслом я колеи вымазала, а сыры, те скоро вернутся; один у меня из сумки выкатился, я и послала за ним вдогонку другие, чтоб позвали они его назад.

Говорит Фридер:

– Не надо было, Катерлизхен, так делать! Не надо было маслом дорогу намазывать и сыры с горы скатывать.

– Это правда, Фридерхен; чего же ты мне раньше о том не сказал?

Поели они сухого хлеба, а Фридер и спрашивает:

– А заперла ли ты дом, когда уходила?

– Нет, Фридерхен; отчего ты мне раньше о том не сказал?

– Так ступай домой, сначала дом запри, а потом уж пойдём дальше; да принеси чего-нибудь поесть, а я подожду тебя здесь.

Пошла Катерлизхен домой и думает: «Надо будет принести Фридерхену поесть чего-нибудь другого, сыр и масло ему, видно, не нравятся, – принесу-ка ему мешок сушёных груш да кружку уксуса. Заперла она на засов верхнюю дверь в доме, а нижнюю сняла с петель, взвалила её на плечи и пошла, думая, что если дверь возьмёт с собой, то в дом никто уже не заберётся. Катерлизхен идёт себе медленно, не торопясь и думает: «Пусть Фридерхен отдохнёт подольше». Подошла она к нему и говорит:

– Вот, Фридерхен, тебе и дверь от дома; теперь ты можешь сам дом сторожить.

– Ах, господи, – сказал он, – какая у меня умная жена! Нижнюю дверь сняла, чтобы всякий мог в дом забраться, а верхнюю заперла на засов. Теперь поздно уже домой назад возвращаться, а раз ты дверь сюда принесла, то и тащи её теперь сама дальше.

– Дверь-то, Фридерхен, я потащу, а сушёные груши да кружку уксуса мне будет нести тяжело. Повешу я их на дверь, пускай она их несёт.

Пошли они в лес, стали разыскивать плутов-продавцов, но не нашли их. Стало уже, наконец, в лесу темнеть; взобрались они на дерево и решили там заночевать. Только уселись они на верхушке дерева, как подошли к дереву люди, которые уносят то, что за ними само идти не хочет, и находят вещи, прежде чем кто-нибудь их потеряет. Они уселись как раз под дерево, на котором сидели Фридер и Катерлизхен, развели костёр, собираясь делить между собой добычу. Тогда Фридер спустился с дерева на другую сторону и набрал камней, а затем снова влез на дерево и хотел убить воров насмерть. Стал он бросать в них камни, но всё не попадал, а воры и говорят: «Скоро, пожалуй, начнёт светать, вот ветер сбивает уже с елей шишки».

А Катерлизхен всё держала дверь на плечах, но стало ей под конец тяжело, и подумала она, что виной тому сушёные груши, и говорит:

– Фридерхен, сброшу-ка я сушёные груши вниз.

– Нет, Катерлизхен, сейчас делать этого не надо, а то воры могут нас заметить.

– Ах, Фридерхен, я не могу, очень уж мне тяжело.

– Ну, так бросай, чёрт возьми!

И посыпались груши вниз сквозь ветки, а плуты-продавцы внизу и говорят: «Это птицы помёт сбрасывают». А дверь всё по-прежнему давит плечи; тут вскоре Катерлизхен и говорит:

– Ах, Фридерхен, надо и уксус, пожалуй, вылить.

– Нет, Катерлизхен, не делай ты этого, не то они нас заметят.

– Ах, Фридерхен, я больше не могу, уж больно мне тяжело.

– Ну что ж, выливай, чёрт возьми!

Вылила она уксус и облила им плутов-продавцов. Вот они и говорят меж собой: «Это падает уже роса».

И подумала, наконец, Катерлизхен: «А не дверь ли это такая тяжёлая?» и говорит:

– Фридерхен, сброшу-ка я дверь.

– Нет, Катерлизхен, сейчас не надо этого делать, а то они нас заметят.

– Ах, Фридерхен, я не могу больше, уж больно мне тяжело.

– Нет, Катерлизхен, а ты держи покрепче.

– Ах, Фридерхен, я её уроню.

– Ну, – ответил Фридер сердито, – и роняй, чёрт возьми!

И упала дверь с грохотом вниз; а плуты-продавцы как закричат: «Чёрт спускается с дерева!» – да как бросятся бежать и всё, что было у них, побросали. На рассвете спустились Фридер и Катерлизхен с дерева и нашли внизу всё своё золото и понесли его домой.

Воротились они домой, а Фридер и говорит:

– Ну, Катерлизхен, теперь ты уж должна быть прилежной и хорошо работать.

– Ладно, Фридерхен, буду работать, – пойду на поле жать пшеницу.

Вышла Катерлизхен на поле и говорит про себя: «Поесть ли мне прежде, или жать, или сначала поспать, а потом уже жать? Э-э, поем я сначала». Поела Катерлизхен, а после еды ей спать захотелось; начала она жать, а была она сонная и порезала себе передник, юбку и рубашку. Вот проснулась после долгого сна Катерлизхен, встала полуголая и говорит про себя:

– Я ли это или не я? Ах, нет, это не я.

А меж тем наступила ночь; побежала Катерлизхен в деревню, стала в окошко к мужу стучаться и кричать:

– Фридерхен!

– Что там такое?

– Скажи мне, дома ли Катерлизхен?

– Да, да, – ответил Фридер, – она дома, лежит и спит.

А она говорит:

– Хорошо; стало быть, я уж дома, – и убежала.

Встретила Катерлизхен на улице воров, они воровать собирались. Подходит она к ним и говорит:

– Я вам помогу воровать.

Воры подумали: она, должно быть, здешние места знает, – и согласились. Катерлизхен подходила к домам и кричала:

– Люди добрые, есть ли у вас что? А то мы красть собираемся.

Подумали воры: «Так дело не пойдёт», – и решили от Катерлизхен избавиться. Вот и говорят они ей:

– На краю деревни растёт у пастора в огороде репа, ступай туда и нарви нам её.

Пошла Катерлизхен на огород и начала рвать репу, села, и лень ей было подняться. А на ту пору шёл мимо прохожий, посмотрел он, остановился и подумал, что это сам чёрт, должно быть, тащит репу. Побежал он в деревню к пастору и говорит:

– Господин пастор, а в вашем огороде чёрт репу тащит.

– Ах, господи, – ответил пастор, – нога-то у меня хромая, не могу я пойти на огород и чёрта прогнать.

Прохожий предложил:

– А я вам вместо костыля буду, – и он повёл пастора на огород.

Приходят они на огород, а Катерлизхен в это время поднимается и встаёт во весь рост.

– Ох, да ведь это же чёрт! – закричал пастор, и как бросились они оба бежать! Ну, тут пастор со страху и хромать перестал, и бежал он со своей хромой ногой куда проворней, чем тот, кто привёл его на огород на своих здоровых ногах.

60. Два брата.

Жили однажды два брата – один богатый, другой бедный. Был богатый золотых дел мастером, и было сердце у него злое. А бедный кормился тем, что мётлы вязал, и был он добрый и честный. Было у бедного брата двое детей, мальчики-близнецы, и были они один на другого как две капли воды похожи. И ходили, два мальчика в дом к богачу, где им давали поесть, что из объедков останется.

Случилось, что пошёл раз бедняк в лес за прутьями и увидел там птицу; она была вся золотая и такая красивая, какой он ни разу ещё не видывал. Поднял он камешек, бросил и попал прямо в птицу; упало с неё одно лишь золотое перо, а птица улетела. Взял бедняк перо и принёс его своему брату. Посмотрел тот на перо и говорит:

– Да это настоящее золото, – и дал ему за него много денег.

На другой день взобрался бедняк на берёзу и хотел было срубить несколько веток, вдруг вылетела оттуда та же самая птица. Стал он дальше искать – и нашёл гнездо, лежало в нём яйцо, и было оно золотое. Взял он яйцо и отнёс его своему брату. А тот говорит опять:

– Это чистое золото, – и дал ему за него столько, сколько оно стоило.

Наконец золотых дел мастер сказал:

– Хотелось бы мне иметь самую птицу.

Пошёл бедняк в третий раз в лес и увидел на дереве золотую птицу; он взял камень, сбил её с дерева и принёс своему брату, и тот дал ему за неё целую пригоршню золота.

«Ну, теперь-то мне есть на что жить», – подумал бедняк и воротился довольный домой.

А был золотых дел мастер хитёр и умён: он прекрасно знал, что это за птица. Позвал он жену и говорит:

– Зажарь-ка мне золотую птицу, да постарайся, чтоб ничего из неё не пропало. У меня охота съесть её одному.

А птица та была не простая, а волшебная: кто съест её сердце и печень, тот каждое утро будет находить у себя под подушкой золотой.

Ощипала жена птицу, приготовила её как следует, насадила на вертел и принялась её жарить. Но случилось так, что понадобилось ей выйти из кухни по какому-то делу, и вбежали как раз туда в это время двое детей бедняка-метельщика, стали у вертела и разок-другой его повернули. И выпало из птицы на сковородку два кусочка, а мальчик и говорит:

– Я голоден. Давай-ка эти маленькие кусочки съедим, ведь этого никто не заметит.

И они съели оба по кусочку; а тут входит жена богача, видит, что они что-то едят, и спрашивает:

– Что это вы едите?

– Два кусочка, они выпали из птицы, – ответили мальчики.

– Да ведь это же были сердце и печень! – воскликнула испуганная женщина, и чтоб муж ничего не заметил и не разгневался, она быстро зарезала петушка, вырезала у него сердце и печень и сунула их в золотую птицу. Когда птица поджарилась, женщина принесла её золотых дел мастеру, и тот съел её один и ничего не оставил. На другое утро сунул он руку под подушки, рассчитывая вытащить оттуда золотой, но там не оказалось ничего.

А дети и не знали, откуда им счастье такое привалило: на другое утро, только они встали, как что-то со звоном упало на пол; подняли они, смотрят, – а это два червонца. Принесли они их своему отцу. Тот удивился и говорит:

– Как же это могло случиться?

Но когда они нашли и на другое утро два золотых, и так каждый день, то пошёл он к своему брату и рассказал ему эту удивительную историю.

Золотых дел мастер тотчас смекнул, как это вышло, и понял, что дети съели сердце и печень золотой птицы. И вот, чтобы отомстить им за это, – а был он к тому же завистлив и бессердечен, – он сказал их отцу:

– Дети твои с нечистой силой спутались; не бери этого золота и не держи их больше у себя в доме, ибо нечистый имеет над ними силу и может и тебя самого довести до беды.

Отец боялся чёрта, и как ни было ему тяжело, а завёл он своих детей-близнецов в лес и бросил их там, хоть и трудно ему было на сердце.

Вот стали двое детей бродить по лесу да искать дорогу домой, но найти её никак не могли и всё больше и больше заходили в густую чащу. Встретили они, наконец, охотника, и спросил он у них:

– Дети, вы чьи?

– Мы сыновья бедного метельщика, – ответили они и рассказали ему, что отец не захотел их больше держать у себя в доме оттого, что каждое утро у них под подушками оказывался золотой.

– Ну, – сказал охотник, – в этом нет ничего дурного, если вы при этом остались честными и не стали оттого лежебоками.

Доброму человеку мальчики понравились, а так как детей у него не было, то взял он их к себе домой и сказал:

– Я вам буду вместо отца родного и вас воспитаю.

Стали они учиться у него охотничьему делу, а червонцы, которые каждый из них находил, подымаясь с постели, он для них сберегал на случай, если они в будущем им понадобятся.

Вот дети выросли. И взял их однажды приёмный отец с собой в лес и сказал:

– Сегодня каждый из вас должен сделать по пробному выстрелу, чтобы я мог признать вас подмастерьями и настоящими охотниками.

Вышли они с ним на стойку и долго ждали, а дичи всё не попадалось. Глянул охотник и увидел стаю белых гусей; летели они треугольником, и он сказал одному из учеников:

– А ну-ка, сбей мне с каждого угла по одному гусю.

Тот нацелился и сделал свой пробный выстрел удачно. Вскоре после того показалась вторая стая, она летела двойкой. И велел охотник другому ученику сбить по одному гусю, и ему тоже пробный выстрел удался. Тогда приёмный отец говорит:

– Теперь я вас отпускаю, вы уже опытные охотники.

Пошли после того двое братьев в лес, стали между собой советоваться и кое-что порешили. А когда вечером сели ужинать, они говорят своему приёмному отцу:

– Мы есть не станем, и куска не съедим, пока вы не исполните одну нашу просьбу.

Он спрашивает:

– Какая же у вас просьба?

Они отвечают:

– Теперь ученье своё мы закончили и должны попытать счастья. Так вот, дозвольте нам уйти странствовать.

И сказал старик с радостью:

– Вы рассуждаете, как храбрые охотники, и то, что вы хотите, было и моим желаньем. Отправляйтесь в путь, и будет вам удача. – Потом они вместе радостно поели и выпили.

Вот наступил назначенный день, и подарил приёмный отец каждому из них по хорошему ружью и по собаке и велел взять из сбережённых червонцев столько, сколько каждый из них пожелает. Затем он проводил их и дал им ещё на прощанье блестящий отточенный нож и сказал:

– Если вам придётся когда-нибудь друг с другом расстаться, воткните этот нож в дерево на перекрёстке дорог, и тот, кто из вас вернётся, сможет по этому ножу узнать про судьбу своего брата; та сторона ножа, в какую сторону тот уйдёт, в случае его смерти покроется ржавчиной; а пока он будет в живых, она останется блестящей.

Пошли двое братьев дальше и зашли в лес, да такой дремучий, что и за целый день не могли оттуда выбраться. Пришлось им там заночевать, и они съели всё, что было у них в охотничьих сумках; пришлось им идти ещё и другой день, но из лесу выбраться они никак не могли. Есть им было нечего. Вот один из них и говорит:

– Надо бы нам что-нибудь застрелить, а не то голодать придётся.

Зарядил он своё ружьё и стал поглядывать по сторонам. Вдруг выбежал старый заяц. Нацелился охотник, а заяц как закричит:

Ты не бей меня, стрелок, Двух зайчат отдам за то.

Прыгнул заяц в кусты и принёс двух зайчат; но зверушки играли так весело и были такие приятные, что охотник не мог решиться их убить. Братья оставили их у себя, и маленькие зайчата поскакали вслед за ними. А тут увидели они вскоре, как пробиралась тайком лиса, хотели её было убить, но она как закричит:

Ты не бей меня, стрелок, Лисенят я дам за то.

Принесла она им двух лисенят; но охотникам не хотелось их убивать. Они оставили их заодно с зайчатами, и пошли лисенята вслед за охотниками. А тут вскоре вышел из чащи волк. Нацелились в него охотники, а волк как закричит:

Ты не бей меня, стрелок, Двух волчат отдам за то.

Пустили охотники к остальным зверям двух молодых волчат, и те пошли следом за ними. Потом явился медведь, и ему тоже захотелось пожить ещё на свете и по лесу потопать, и он закричал:

Ты не бей меня, стрелок, Медвежат отдам за то.

Двое молодых медвежат тоже присоединились к остальным зверям и пошли за охотниками. И кто же явился наконец? Явился лев и тряхнул своей гривой. Но охотники не испугались и прицелились в него. Но лев тотчас сказал:

Ты не бей меня, стрелок, Львят отдам тебе за то.

Он принёс своих львят, и оказалось теперь у охотников два льва, два медведя, две лисы и два зайца; все они шли за ними следом и им служили. Но голода своего охотники так и не удовлетворили, и говорят они лисенятам:

– Эй вы, проныры, достаньте-ка нам что-нибудь поесть, вы-то ведь хитрые-прехитрые.

И ответили они:

– Неподалёку отсюда находится деревня, где мы не раз кур таскали; дорогу туда мы вам укажем.

Пошли охотники в ту деревню, купили себе кое-чего поесть, велели накормить и своих зверей и отправились дальше. Лисенятам все места здесь были хорошо знакомы, где какие дворы с курами находятся, и они могли везде указать охотникам.

Ходили-бродили охотники по разным местам, но нигде не могли себе найти такой службы, чтоб остаться всем вместе. Тогда они и говорят:

– Не иначе, как придётся нам друг с другом расстаться.

Поделили они между собой зверей, – и получил каждый по львёнку, медвежонку, волчонку, лисёнку и зайчику. Потом они попрощались, обещали любить друг друга братской любовью до самой смерти, воткнули в дерево нож, который им дал приёмный отец, и вот пошёл один на восток, а другой на запад.

Пришёл младший брат со своими зверями в город, и было в том городе всё чёрным крепом затянуто. Зашёл он в харчевню и спросил у хозяина, не сможет ли тот приютить его зверей. Отвёл хозяин их в стойло, а была там в стене дыра; вылез заяц наружу и притащил себе кочан капусты, а лиса принесла курицу, съела её и принялась за петуха. А волк, медвежонок и львёнок были побольше и вылезти не могли. Предложил хозяин вывести зверей туда, где лежала в то время на траве корова, пусть-де вдосталь там наедятся. Накормил охотник своих зверей и спрашивает потом у хозяина:

– Отчего весь город чёрным крепом затянут?

Ответил хозяин:

– Оттого, что завтра должна умереть единственная дочь короля.

Спрашивает охотник:

– Разве она смертельно больна?

– Нет, – ответил хозяин, – она совершенно здорова, но должна умереть.

– Как же это так? – спросил охотник.

– Да вот стоит за городом высокая гора, и живёт на ней дракон; и каждый год ему обязаны отдавать невинную девушку, а не то он опустошит всю нашу страну. Ему отдали уже всех девушек, и не осталось ни одной, кроме королевны; но пощады ждать не приходится, её должны отдать завтра дракону.

Охотник сказал:

– А почему ж не убьют дракона?

– Ах, – ответил хозяин, – уж сколько рыцарей пыталось это сделать, но все жизнью своей поплатились; король обещал тому, кто одолеет дракона, отдать свою дочь в жёны, а после смерти своей и всё королевство.

Ничего не сказал на это охотник, но на другое утро он взял своих зверей и поднялся вместе с ними на Драконову гору. Стоял на её вершине небольшой храм, на алтаре было три чаши с вином, и было на них написано: «Кто эти чаши выпьет, станет самым могучим человеком на свете и овладеет мечом, что закопан перед дверным порогом».

Охотник из чаш этих пить не стал, вышел оттуда и нашёл в земле меч, но не смог он его и с места сдвинуть. Он вернулся назад, выпил чаши и стал вдруг настолько могуч, что смог уже меч поднять, держа его в руке, и им размахивать.

Настал час, когда девушка должна была быть выдана дракону, и её провожали король, маршал и придворные. Увидела девушка издали на вершине Драконовой горы охотника и подумала, что то стоит дракон и её дожидается, и не хотела подыматься на гору; но, наконец, пришлось ей взойти туда против воли, а не то бы погиб весь город. Вернулся король домой с придворными в великой печали, а маршал королевский должен был там оставаться и издали за всем наблюдать.

Поднялась королевна на самую вершину горы, – и стоял там не дракон, а молодой охотник; он утешил её и сказал, что хочет её спасти; он отвёл её в храм и там запер.

Вскоре появился с великим шумом семиглавый дракон. Увидав охотника, дракон удивился и говорит:

– Что тебе тут на горе надо?

Ответил охотник:

– Я хочу с тобой сразиться.

Сказал дракон:

– Не один уже рыцарь здесь свою жизнь положил, и с тобой я тоже управлюсь, – и он дохнул пламенем из своих семи пастей.

Загорелась сухая трава, и пришлось бы охотнику в пламени и дыму задохнуться; но прибежали звери и весь огонь затоптали.

Кинулся дракон на охотника, но тот выхватил свой меч, он засвистел в воздухе и снёс дракону три головы прочь. Тут разъярился дракон, поднялся на воздух и стал изрыгать на охотника пламя; хотел было на него броситься, но охотник выхватил снова меч и отрубил ему ещё три головы.

Ослабело чудовище и рухнуло наземь, но всё ж таки готовилось кинуться на охотника; но тот, собрав последние силы, отсёк ему хвост. Бороться охотник больше не мог, он кликнул своих зверей, – и они разорвали дракона в клочья.

Кончился бой, отпер охотник храм, видит – лежит королевна на полу: от страха и ужаса, пока длился бой, она лишилась чувств. Он вынес её на воздух, и когда она снова очнулась и открыла глаза, он показал ей изрубленного на куски дракона и сказал, что она теперь спасена. Она обрадовалась и сказала:

– Ты станешь теперь моим мужем, ведь мой отец обещал выдать меня за того, кто убьёт дракона.

Потом сняла она с шеи коралловое ожерелье и разделила его в награду между зверями, и достался льву золотой замочек. А свой носовой платок, на котором было вышито её имя, она подарила охотнику. Он пошёл и вырезал из семи драконовых голов языки и завернул их в платок, чтобы лучше их сохранить.

После того как всё это случилось, охотник, измученный жарой и сраженьем, сказал девушке:

– Мы оба с тобой устали, давай немного поспим.

Она согласилась; они легли на землю, и молвил охотник льву:

– Ты нас охраняй, чтоб во время сна никто на нас не напал, – и они с девушкой уснули. Лев улёгся рядом с ними, чтобы нести стражу, но он тоже устал от битвы с драконом и потому кликнул медведя и сказал:

– Ложись рядом со мной, мне надо немного поспать; если кто подойдёт, ты меня разбуди.

Улёгся медведь рядом с ним, но он тоже устал, кликнул волка и сказал:

– Ложись рядом со мной, мне надо немного поспать; если кто подойдёт, ты меня разбуди.

Улёгся волк рядом с ним, он тоже устал, кликнул лису и сказал:

– Ложись рядом со мной, мне надо немного поспать; а если кто подойдёт, ты меня разбуди.

Улеглась с ним рядом лиса, и она тоже устала, позвала зайца и говорит:

– Ложись со мной рядом, мне надо немного поспать; если кто придёт, ты меня разбуди.

Сел заяц рядом с ней, но бедный зайчик ведь тоже устал, ему некого было позвать в сторожа, – и он уснул.

И вот уснули королевна, охотник, лев, медвежонок, волк, лиса и зайчик, и все спали глубоким сном.

Но маршал, который должен был за всем наблюдать издали, не видел, чтобы дракон улетел с девушкой. На горе было всё тихо, и вот, наконец, он отважился и взошёл на вершину. И лежал дракон на земле, изрубленный и разорванный на куски; а поодаль от него королевна и охотник со своими зверями, и все были погружены в глубокий сон. А был маршал человек злой и жестокий, он выхватил свой меч и отрубил охотнику голову, схватил девушку на руки и унёс её с горы. Девушка, проснувшись, испугалась, но маршал ей говорит:

– Ты теперь в моих руках; ты должна будешь сказать, что это я убил дракона.

– Этого сказать я не могу, – ответила она, – ведь это сделал охотник со своими зверями.

Тогда выхватил маршал свой меч и пригрозил её убить, если она его не послушает, и так заставил её дать обещание. Затем он принёс её королю. Как увидел король свою любимую дочку в живых, то не знал, как ему и радоваться, – ведь он думал, что её разорвало чудовище.

И сказал маршал:

– Это я убил дракона и освободил девушку и всё королевство, поэтому требую её себе в жёны, как это было обещано.

Король спросил девушку:

– Это правда, что он говорит?

– Ах, да, – ответила она, – это, должно быть, правда. Но я ставлю условие, чтоб свадьба праздновалась только спустя год и один день. – Она надеялась за это время услышать что-нибудь о своём милом охотнике.

А на Драконовой горе всё ещё лежали звери со своим мёртвым хозяином. Но вот прилетел большой шмель и сел на нос зайцу; заяц смахнул его лапой и продолжал спать. Прилетел шмель во второй раз, но заяц опять смахнул его лапой и продолжал спать. Прилетел шмель в третий раз и укусил его за нос, чтоб заяц проснулся. Только заяц проснулся, разбудил он лису, лиса – волка, волк – медведя, а медведь льва. Проснулся лев, видит – нет девушки, а хозяин лежит мёртвый; поднял лев страшный рёв и завопил:

– Кто это сделал? Медведь, почему ты меня не разбудил?

Медведь спросил волка:

– Почему ты меня не разбудил?

А волк лису:

– Почему ты меня не разбудила?

А лиса зайца:

– Почему ты меня не разбудил?

И только один бедный заяц не знал, что ему ответить, – так и остался он виноватым.

Решили тогда звери на него накинуться, но он стал просить о пощаде и сказал:

– Не губите меня, я нашего хозяина оживлю. Я знаю одну гору, растёт на ней корень: если кому положить его в рот, тот от всяких болезней и ран исцелится. Но до этой горы ходу двести часов.

Сказал лев:

– Ты должен за сутки сбегать туда и назад вернуться и принести этот корень.

Ускакал заяц, и за сутки вернулся назад, и принёс корень. Приставил лев голову охотнику, заяц засунул ему в рот корень, вмиг всё снова срослось, забилось сердце, и он ожил опять.

Проснулся охотник, видит – нету девушки, испугался он и подумал: «Она, должно быть, ушла, пока я спал, чтобы от меня избавиться».

Лев второпях приставил голову своему хозяину задом наперёд, но за печальными думами о королевне охотник этого не заметил: только к полудню, когда ему захотелось есть, он увидел, что голова поставлена у него задом наперёд; он никак не мог разобраться, отчего это так, и спросил у зверей, что с ним приключилось во сне.

Тогда рассказал ему лев, что все они, утомившись, уснули, а когда проснулись, нашли его мёртвым, с отрубленной головой; заяц принёс корень жизни, а он второпях приставил голову задом наперёд; но ошибку свою, конечно, он исправит. Он оторвал охотнику голову, повернул её, а заяц заживил её корнем.

Однако охотник запечалился, пошёл скитаться по свету и заставил своих зверей плясать перед людьми. И случилось так, что как раз по прошествии года он пришёл снова в тот самый город, где освободил королевну от дракона; но теперь весь город был украшен красною тканью. Спросил охотник хозяина харчевни:

– Год тому назад город был весь в трауре, а нынче он весь в красном? Что это значит?

Ответил хозяин харчевни:

– Год тому назад дочь нашего короля должны были выдать на съедение дракону, но маршал вступил с ним в бой и его убил, и вот завтра должны праздновать их свадьбу, – вот почему был город тогда в трауре, а нынче он весь в красном.

На другой день, когда назначен был свадебный пир, говорит охотник хозяину харчевни:

– Ты мне поверишь, хозяин, что нынче я буду есть при тебе хлеб с королевского стола?

– Нет, – ответил хозяин, – бьюсь с тобой об заклад на сто червонцев, что этого не случится.

Охотник принял условие и выставил в свою очередь кошелёк с таким же количеством золотых. Затем кликнул он зайца:

– Ступай, мой милый попрыгун, да принеси мне хлеб с королевского стола.

Для зайчика это было совсем нетрудно, а поручить это кому-нибудь другому он не мог, и пришлось ему скакать одному. «Ох, – подумал он, – придётся мне самому по улицам прыгать, – пожалуй, кинутся за мной гончие». Как подумал он, так и случилось; кинулись за ним собаки и хотели было вцепиться ему в шкуру. Но заяц прыгнул – разве ты не видал? – и как бросится в караульную будку, и солдат его не заметил. Подбежали собаки, хотели было зайца оттуда вытащить, но солдат шуток не любил, ударил их прикладом, и они с лаем и воем убежали прочь.

Заметил заяц, что хитрость ему удалась, прискакал в замок да прямо к королевне; уселся к ней под стул и стал ей ногу царапать. А королевна говорит: «Пошла прочь!» – она думала, что это собака. Заяц царапнул королевну за ногу ещё раз, а она опять говорит: «Пошла прочь!» – она думала, что это собака. Но заяц не смутился и царапнул королевну в третий раз. Глянула она вниз и узнала зайца по своему ожерелью. Взяла она зайчика к себе на колени, отнесла в свою комнату и спрашивает:

– Милый зайчик, чего ты хочешь?

Он ответил:

– Мой хозяин, который убил дракона, находится здесь; он послал меня попросить хлеба, который ест сам король.

Обрадовалась королевна, велела позвать хлебодара и приказала ему принести хлеб, который ест король. Тогда зайчик говорит:

– Но пускай хлебодар мне его и донесёт, а не то нападут на меня гончие.

И отнёс хлебодар этот хлеб до самых дверей харчевни. Стал заяц на задние лапы, взял хлеб в передние и принёс его своему хозяину. Тогда охотник и говорит:

– Ну, хозяин, а сто золотых-то теперь мои!

Удивился хозяин, а тот говорит:

– Что ж, хозяин, хлеб-то у меня имеется! Да вот хотелось бы мне теперь и королевского жаркого отведать.

Сказал хозяин:

– Что ж, посмотрим, – но спорить больше не стал.

Кликнул охотник лису и говорит:

– Лисичка, сходи-ка ты да принеси мне жаркое, какое кушает сам король.

Рыжая лиса знала все ходы и выходы лучше других. Прокралась она по углам да закоулкам, и ни одна собака её не заметила. Села лиса под стулом королевны, стала ей ногу царапать. Глянула королевна вниз и узнала лису по ожерелью; взяла её к себе в комнату и спрашивает:

– Лисонька, милая, чего тебе надобно?

Ответила лиса:

– Мой хозяин, который убил дракона, находится здесь и послал меня, чтоб я попросила жаркого, что ест сам король.

Велела королевна позвать повара и сказала, чтоб он приготовил жаркое, какое ест король, и донёс бы его лисе до самых дверей харчевни.

Взяла лиса блюдо, отогнала сначала хвостом мух, что уселись на жаркое, и принесла его своему господину.

– Ну, хозяин, – сказал охотник, – хлеб и мясо у нас теперь имеются, но хотелось бы отведать и тех овощей, что ест сам король.

Кликнул он волка и говорит:

– Милый волк, ступай да принеси ты мне тех овощей, что ест король.

Пошёл волк напрямик в замок, потому что он никого не боялся, зашёл в комнату королевны и дёрнул её сзади за платье, чтоб она оглянулась. Узнала она его по ожерелью и спрашивает:

– Милый волк, чего тебе надобно?

Он ответил:

– Мой хозяин, который убил дракона, находится здесь, он просил дать тех овощей, которые ест сам король.

Кликнула королевна повара и велела ему приготовить тех овощей, которые ест король, и донести их волку до самых дверей харчевни. Взял волк у него блюдо и принёс его своему господину.

– Вот видите, хозяин, – говорит охотник, – теперь имеется у меня и хлеб, и жаркое, и овощи; но хотелось бы мне отведать ещё и сладкого, которое ест король.

Он кликнул медведя и говорит:

– Милый медведь, ты небось любишь сладким полакомиться, так вот ступай да принеси мне сладкое блюдо, какое ест сам король.

Затопал медведь прямо к замку, и каждый ему уступал дорогу. Подошёл он к страже, и выставила стража перед ним ружья, не хотела его пропускать в королевский замок. Тут поднялся медведь на задние лапы, надавал им таких затрещин, что вся стража попадала наземь, – и двинулся медведь прямо к королевне, стал сзади неё и зарычал тихонько. Оглянулась она, узнала медведя и велела ему идти с ней в комнату, и спрашивает:

– Милый медведь, ты чего хочешь?

Он ответил:

– Мой хозяин, который убил дракона, находится здесь, он прислал меня за сладким, которое ест сам король.

Велела королевна позвать кондитера и приготовить сладкое блюдо, какое ест король, и отнести его медведю до самых дверей харчевни. Начал тут медведь лизать сладкие леденцы, что скатились наземь, затем он поднялся на задние лапы, взял в передние блюдо и принёс его своему господину.

– Видите, хозяин, – сказал охотник, – вот имеется у меня теперь и хлеб, и жаркое, и овощи, и сладкое; но хотелось бы мне попить и вина, которое пьёт сам король.

Позвал он своего льва и сказал:

– Милый лев, ведь ты до хмельного охотник, так вот ступай да принеси мне вина, которое пьёт сам король.

Зашагал лев по улицам, и люди от него убегали; а когда подошёл он к страже, та хотела ему преградить дорогу, но лев так взревел, что все от него отскочили.

Подошёл лев к королевской комнате и постучался хвостом в дверь. Вышла оттуда королевна, она было льва испугалась, но, узнав его по золотому замочку от своего ожерелья, велела ему идти за ней в комнату и спросила:

– Милый лев, ты чего хочешь?

Он ответил:

– Мой хозяин, который убил дракона, находится здесь; он поручил мне попросить вина, какое пьёт сам король.

Позвала королевна виночерпия, и он должен был дать льву вина, которое пьёт сам король. Сказал лев:

– Я хочу пойти с виночерпием вместе и посмотреть, чтоб он дал мне настоящего.

Спустился лев вместе с виночерпием в винный подвал. Пришли они туда, и хотел виночерпий нацедить ему простого вина, какое пьют слуги, но лев сказал:

– Постой! Сперва я вино попробую, – нацедил себе полкружки и выпил его залпом. – Нет, – сказал он, – это вино не то.

Глянул на него виночерпий искоса, но пошёл и хотел нацедить ему вина из другой бочки, что было для королевского маршала. Но лев сказал:

– Постой! Сперва я вино попробую, – нацедил себе полкружки и выпил его. – Это будет получше, но всё-таки это не то.

Разозлился тогда виночерпий и сказал:

– Может ли такой глупый зверь в вине разбираться?

Но лев дал ему по уху, – тот так и покатился на землю; и когда поднялся на ноги, он повёл льва, ни слова не молвив, в особый небольшой подвал, где стояло королевское вино, которое не давали пить никому из людей. Нацедил лев сперва себе полкружки, отведал вина и говорит:

– Это, пожалуй, настоящее, – и велел виночерпию налить его шесть бутылок.

Затем поднялись они наверх. Вышел лев из подвала шатаясь, был он немного под хмелем, и должен был виночерпий отнести ему вино до самых дверей харчевни; тут взял лев корзину в пасть и принёс её своему господину.

Сказал охотник:

– Видишь, хозяин, теперь есть у меня хлеб, и мясо, и овощи, и сладкое, и вино – всё, что ест и пьёт сам король; а теперь я со своими зверями пообедаю.

Он уселся, начал есть и пить и дал также поесть и попить зайцу, лисе, волку, медведю и льву; был он весел, – он знал, что королевна его по-настоящему любит. Вот пообедал он и говорит:

– Ну, хозяин, я поел и попил по-королевски, а теперь пойду в королевский замок да женюсь на королевне.

А хозяин спрашивает:

– Как же это может случиться, ежели у неё есть жених и нынче будут справлять свадьбу?

Вытащил тогда охотник платок, что дала ему королевна на Драконовой горе, а в нём были завязаны семь языков чудовища, и сказал:

– Мне эти знаки доказательства помогут.

Осмотрел хозяин платок и говорит:

– Ежели я всему и поверил, то уж этому ни за что не поверю и ставлю в заклад свою харчевню и двор.

Вынул охотник кошелёк с тысячей червонцев, положил его на стол и говорит:

– А я ставлю тыщу червонцев.

Стал король спрашивать у своей дочери во время пира:

– А что хотели все эти дикие звери, которые приходили в мой замок и опять ушли?

– Я этого сказать не смею, – ответила она, – а вы позовите хозяина этих зверей, он вам всё расскажет.

Послал король своего слугу в харчевню и велел ему пригласить к себе незнакомца; слуга явился туда как раз в то время, когда охотник бился об заклад с хозяином харчевни. И сказал охотник:

– Вот видите, хозяин, а король-то прислал своего слугу и приглашает меня явиться, но так запросто я не пойду. – И он обратился к королевскому слуге: – Передайте мою просьбу королю, чтоб прислал он мне королевскую одежду, карету, запряжённую шестериком, и слуг, которые бы меня сопровождали.

Услыхал это король и говорит своей дочери:

– Как мне быть?

– Велите его привезти, как он этого требует, – сказала она, – и вы поступите правильно.

Послал тогда король ему королевскую одежду, карету, запряжённую шестериком коней, и слуг, которые бы его сопровождали.

Увидел охотник, что за ним приехали, и говорит:

– Вот видите, хозяин, а теперь меня отвезут, как я и потребовал, – и он надел на себя королевскую одежду, взял платок с драконовыми языками и направился к королю.

Увидел король, что тот приехал, и говорит своей дочери:

– Как мне следует его принять?

– Вы должны выйти к нему навстречу, – сказала она, – и вы поступите правильно.

Вот вышел к нему навстречу король, ввёл его в замок, и следовали за ним все его звери. Король пригласил его сесть рядом с собой и королевной, – а маршал сидел по другую руку от него, как жених, но охотника он теперь не узнал.

И вот как раз принесли в это время семь голов дракона, чтоб гости на них посмотрели, и сказал король:

– Эти семь голов отрубил у дракона маршал, поэтому я выдаю дочь свою нынче за него замуж.

Тогда поднялся из-за стола охотник, открыл семь драконовых пастей и спросил:

– А где ж семь языков дракона?

Испугался маршал, побледнел и не знал, что и ответить; наконец он проговорил в испуге:

– У драконов языков не бывает!

– Да, их не следует иметь лжецам, но драконовы языки – это знак доказательства победителя!

Охотник развязал свой платок, где лежали все семь языков, и приложил каждый из них к пасти дракона, – и языки как раз пришлись к каждой из них. Затем он достал платок, на котором было вышито имя королевны, показал его невесте и спросил, кому она подарила его. Она ответила:

– Тому, кто убил дракона.

Тогда он кликнул своих зверей, снял у каждого из них ожерелье, а со льва золотой замочек, показал их невесте и спросил, кому они принадлежат.

– Ожерелье с золотым замочком, – ответила она, – было моё, я поделила его между зверями за то, что они помогли одолеть дракона.

И сказал охотник:

– Когда я лежал на поле боя усталый и уснул, то явился маршал и отрубил мне голову. Затем он унёс королевну и объявил, что это будто бы он убил дракона; а то, что он солгал, я доказываю драконовыми языками, вот этим платком и ожерельем.

И он рассказал, как спасли его звери при помощи волшебного корня, как целый год он бродил вместе с ними по свету и теперь опять вернулся сюда, где узнал про обман маршала от хозяина харчевни.

Тогда спросил король свою дочь:

– Правда, что этот человек убил дракона?

Она ответила:

– Да, это правда. Теперь я могу открыть злодеяния маршала, так как всё выяснилось без моего участия: он взял с меня обещанье молчать. Вот почему я просила праздновать свадьбу не раньше чем через год и один день.

Тогда король велел позвать двенадцать советников, чтоб они вынесли маршалу приговор; и они присудили, что он должен быть разорван четырьмя быками. Маршала казнили, а король отдал дочь свою замуж за охотника и назначил его наследником всего королевства. Свадьбу отпраздновали с великим весельем, и молодой король велел позвать своего родного отца и приёмного и одарил их большими сокровищами. Не забыл он и про хозяина харчевни, – он позвал его и сказал:

– Вот видите, хозяин, я на королевне женился, и ваша харчевня и двор, стало быть, теперь мои.

Сказал хозяин:

– Да, они теперь ваши по праву.

Но молодой король сказал:

– По милости моей пускай харчевню и двор хозяин оставит себе, и дарю я ему ещё тысячу червонцев в придачу.

И были молодой король и молодая королева веселы и довольны и зажили счастливо вместе. Он часто выезжал на охоту, это было для него большой радостью, и верные звери всегда его сопровождали.

Находился поблизости лес, о нём шла молва, что там нечистая сила водится, и кто в него попадал впервые, тому было трудно выбраться назад. Но молодому королю сильно захотелось в том лесу поохотиться, и он не давал старому королю покоя, пока тот, наконец, это ему позволил.

Вот выехал молодой король с большой свитой и, въезжая в лес, заметил белоснежную самку оленя и сказал своим людям:

– Вы подождите здесь, пока я вернусь назад, я хочу поохотиться за прекрасным зверем, – и он поскакал вслед за ней в самую чащу леса, и следовали за ним только его звери.

Люди прождали его до самого вечера, но он назад не вернулся. Тогда они поехали домой и сказали молодой королеве:

– Король погнался в заколдованном лесу за белою самкой оленя и назад не вернулся.

И королева сильно о нём беспокоилась. А он всё скакал и скакал за прекрасным зверем и никак не мог его нагнать; то казалось ему, что пора уже стрелять, но зверь вмиг убегал далеко-далеко и, наконец, скрылся совсем из виду. Тут он заметил, что заехал в самые дебри лесные, взял свой рог и начал трубить; но ответа не было, люди не могли его услышать. А уже наступила ночь, и он понял, что нынче ему домой не вернуться.

Он слез с коня, развёл возле дерева костёр и решил там заночевать. Когда он сидел у костра, и его звери лежали с ним рядом, ему показалось, будто послышался человеческий голос: он оглянулся, но ничего не увидел. Вскоре он опять услыхал, будто наверху кто-то стонет; он глянул наверх, видит – сидит на дереве какая-то старуха и всё причитает:

– Ух, ух, ух, как мне холодно!

Он сказал:

– Слезай да погрейся, если тебе холодно.

Но она ответила:

– Нет, твои звери меня укусят.

Он сказал:

– Бабушка, они не тронут тебя, слезай вниз.

Но это была ведьма, она сказала:

– Я сброшу тебе с дерева прутик; если ты прутиком этим ударишь зверей по спине, тогда они мне ничего не сделают, – и она сбросила ему маленький прутик.

Он ударил тем прутиком зверей, те тотчас тихо улеглись – и вдруг окаменели. Теперь ведьме зверей бояться было нечего, она спрыгнула вниз и дотронулась прутиком до короля и обратила его в камень. Потом она засмеялась и потащила его и зверей в яму, где лежало много таких же камней.

Не вернулся молодой король домой, и забота и страх у королевы всё росли и росли. А случилось, что как раз в это время пришёл в королевство второй брат – тот, что при расставанье ушёл странствовать на восток. Он искал работу и не мог её нигде найти; он стал тогда бродить по разным местам и заставлял своих зверей плясать перед людьми.

И вот пришло ему в голову пойти посмотреть на нож, который воткнули они при разлуке в ствол дерева, чтоб узнать, что с его братом. Пришёл он туда и видит, что сторона его брата наполовину уже заржавела, а наполовину осталась блестящей. Он испугался и подумал: «С моим братом, видно, случилось большое несчастье, но я, может, его спасу: ведь половина ножа осталась блестящей».

И он двинулся со всеми зверями на запад. Когда он подошёл к городским воротам, вышла ему навстречу стража и спросила: доложить ли о нём его супруге, – молодая королева уже несколько дней, мол, в большой тревоге по поводу его отсутствия и опасается, что он погиб в заколдованном лесу. Стража приняла его за молодого короля, так как был он на него очень похож, и за ним тоже шли следом дикие звери. Он понял, что речь идёт о его брате, и подумал. «Самое лучшее, это выдать себя за него, – тем легче, пожалуй, я смогу его спасти». И он велел страже проводить его в замок, где был принят с великой радостью. Молодая королева подумала, что это её муж, и спросила, почему он так долго не возвращался. Он ответил:

– Я заблудился в лесу и выбраться раньше оттуда никак не мог.

Вечером его проводили в королевскую опочивальню, но он положил на постели между собой и молодой королевой отточенный меч. Она не знала, что это значит, но спросить его о том не решилась.

Он пробыл там несколько дней и за это время успел разведать всё про заколдованный лес, и сказал наконец:

– Я хочу ещё раз в нём поохотиться.

Король и молодая королева стали его отговаривать, но он настоял на своём и выехал в лес с большой свитой. Вот попал он в тот лес, и случилось с ним то же, что и с его братом; он увидел белую самку оленя и сказал своим людям:

– Вы здесь оставайтесь и меня подождите, пока я вернусь, я хочу поохотиться за прекрасным зверем.

И он ускакал в лес, а следом за ним мчались его звери. Но он не мог нагнать самку оленя и попал в такие дебри лесные, что пришлось ему там заночевать. Он развёл костёр и услыхал, что кто-то наверху дерева стонет:

– Ух, ух, ух, как мне холодно!

Он глянул наверх, видит – сидит на верхушке старуха: а это была та самая ведьма. Он сказал:

– Если тебе, бабушка, холодно, слезай вниз и погрейся.

Она ответила:

– Нет, твои звери меня укусят.

А он говорит:

– Они не тронут тебя.

Тогда она крикнула:

– Я сброшу тебе прутик, ты ударь их тем прутиком, они тогда не тронут меня.

Услыхал это охотник, но старухе не поверил и говорит:

– Своих зверей я бить не стану, слезай вниз, а не то я тебя стащу.

Она крикнула ему:

– Ишь чего захотел! Всё равно ты со мной не справишься!

Но он ответил:

– Сама не сойдёшь, так сниму тебя пулей.

А она говорит:

– Стреляй, я твоих пуль не боюсь.

Приложил он к плечу ружьё, выстрелил в неё, но ведьма против свинцовых пуль была заколдована и крикнула:

– Тебе в меня не попасть!

Тут охотник сообразил, сорвал со своей куртки три серебряных пуговицы и зарядил ими ружьё, так как против них её колдовство было бессильно. Когда он выстрелил, она враз рухнула с воплем вниз. Он наступил на неё ногой и говорит:

– Старая ведьма, если ты сейчас не признаешься, где мой брат, я схвачу тебя и брошу в костёр.

Сильно испугалась ведьма, стала просить о пощаде и говорит:

– Он лежит со своими зверями, обращённый в камень, в яме.

Тогда он заставил её пойти с ним вместе, пригрозил ей и сказал:

– Теперь-то ты, старая мартышка, вернёшь жизнь моему брату и всем, кто лежит с ним вместе, а не то попадёшь в костёр.

Взяла ведьма прутик, прикоснулась к камням – и вмиг ожили брат со зверями и много других людей, купцов, ремесленников и пастухов.

Они стали благодарить его за своё освобожденье и отправились потом по домам. А братья-близнецы, увидев друг друга, стали целоваться, и большая была у них радость на сердце. Схватили они потом ведьму, связали её и бросили в костёр; и только она сгорела, очистился лес сам собою, стал светлый и такой прозрачный, что можно было видеть королевский замок за три часа ходу оттуда.

Отправились два брата домой, и по дороге рассказали каждый друг другу про свою судьбу. Когда младший брат рассказал, что он наследник всего королевства, старший говорит ему:

– Это я сразу же понял: когда я пришёл в город, меня приняли за тебя и стали воздавать мне королевские почести, молодая королева приняла меня за своего мужа, и пришлось мне сидеть за столом с ней рядом и спать с ней вместе в твоей постели.

Как услыхал это младший брат, так возревновал и разгневался, что выхватил меч и отрубил брату голову. Но когда он увидел, что тот лежит мёртвый и течёт его красная кровь, он сильно в этом раскаялся.

– Мой брат меня освободил от колдовства, – воскликнул он, – а я его за это убил! – и он горько заплакал.

Но к нему подошёл заяц и предложил принести корень жизни; он поскакал и принёс его как раз вовремя. Мёртвый ожил и даже раны своей не заметил.

Потом они двинулись дальше, и сказал младший брат:

– Ты выглядишь так же, как я, на тебе такие же королевские одежды, и за тобой, так же как и за мной, следуют звери. Давай войдём в разные ворота и явимся к старому королю одновременно.

Они расстались, и вот к старому королю пришла в одно и то же время стража обоих ворот и доложила, что молодой король, мол, вернулся со своими зверями с охоты.

Сказал тогда король:

– Этого быть не может, ведь от одних ворот до других будет ходу не меньше часа.

Но в это самое время с двух разных сторон прибыли на королевский двор два брата и вошли в замок. Спросил тогда король у своей дочери:

– Скажи, который же из двух твой муж? Они оба похожи один на другого, – я этого понять никак не могу.

Но она так испугалась, что не могла объяснить. Вдруг она заметила ожерелье, которое раздала зверям, и увидела на одном из львов свой золотой замочек и на радостях воскликнула:

– Тот, за кем идёт этот лев, и есть мой настоящий супруг!

Засмеялся молодой король и сказал:

– Да, и вправду я настоящий.

И они уселись все вместе за стол, начали есть и пить и были радостны и веселы.

Вечером, когда молодой король ложился в постель, спросила его жена:

– Ты зачем в прошлые ночи клал всегда в нашу постель отточенный меч? Я думала, что ты хотел меня убить.

И узнал он тогда, насколько был верен ему брат.

61. Мужичок.

Была одна деревня, где жили всё сплошь одни только крестьяне-богатеи; и был один только среди них бедняк, звали они его Мужичком. Не было у него никогда коровы, да и денег на её покупку тоже не было; а ему и жене его вот как хотелось бы её иметь! Вот и говорит он ей однажды:

– Послушай, жена, мне пришла в голову добрая мысль: кум-то ведь наш столяр, пусть сделает он нам из дерева тёлочку да покрасит её бурою краской, чтоб была она похожа на телят; со временем она подрастёт, вот и будет у нас корова.

Жене это тоже понравилось. И смастерил им кум-столяр и выстругал тёлочку как следует; краской её покрасил, как полагается, да устроил ещё так, что и голову она наклоняла, будто пасётся.

Вот на другое утро погнали коров пастись в поле, а Мужичок зазвал к себе пастуха и говорит:

– Видишь, есть теперь у меня тёлочка, да она ещё мала, её надо нести на руках.

Сказал пастух:

– Что ж, ладно, – взял он её на руки, вынес на пастбище и поставил на травку.

Тёлочка всё стоит, будто траву щиплет, а пастух и говорит: «Скоро она станет и сама бегать; глянь-ка, она уже и есть умеет».

Вечером собрался он гнать стадо домой и говорит тёлке:

– Коли можешь стоять и есть уж умеешь как следует, то должна сама и ходить, – не стану я тащить тебя домой на руках.

А Мужичок стоит у ворот, дожидается своей тёлочки. Вот гонит пастух коров по деревне, а тёлочки и нету. Спрашивает Мужичок о ней у пастуха. А пастух отвечает:

– Она на лугу всё пасётся да пасётся, никак уходить не хочет.

Тогда Мужичок говорит:

– Как это так, ты должен был скотину ко мне домой пригнать.

И вернулись они вместе с пастухом на луг; но кто-то тёлочку, видно, украл, они там её не нашли. Вот пастух и говорит:

– Она куда-нибудь забежала.

А Мужичок ему в ответ:

– Как бы не так! – и повёл пастуха к старосте; а тот и присудил, что должен пастух за своё нераденье дать Мужичку вместо пропавшей тёлочки корову.

Вот и получил Мужичок со своею женой корову, которую им так давно хотелось иметь. Они очень обрадовались, но корму-то у них не было и корову им нечем было кормить, и вот пришлось её зарезать. Мясо они засолили, и Мужичок пошёл в город, собираясь продать там шкуру, а на вырученные деньги купить себе новую тёлочку. Проходил он мимо мельницы; видит – сидит там ворон со сломанным крылом. Пожалел он его, взял и завернул его в шкуру. Но погода стала плохая, поднялся ветер, и дождь начал лить как из ведра, – дальше идти было трудно.

Он вернулся на мельницу и попросил его приютить. Мельничиха была дома одна и говорит Мужичку:

– Что ж, ложись на солому, – и дала ему кусок хлеба с сыром.

Мужичок поел и лёг спать, а шкуру положил около себя. Женщина подумала: «Он устал и, пожалуй, уже спит». А тут приходит в гости поп. Мельничиха приняла его ласково и говорит:

– Мужа моего сейчас дома нет, давай вместе закусим.

Мужичок стал прислушиваться, и когда речь зашла об угощении, он подосадовал, что пришлось ему довольствоваться одним только хлебом да сыром. А мельничиха принесла еду и наставила всякой всячины – и вареного, и жареного, окрошку, пироги и вино.

Только они сели за стол и начали есть, как кто-то постучался в дверь. Мельничиха говорит:

– Ах, господи, это, пожалуй, мой муж.

Живо сунула она жаркое в печурку, вино – под подушку, окрошку – на постель, пироги – под постель, а попа в шкаф спрятала, что в сенцах стоял. Затем открыла она дверь мужу и говорит:

– Слава богу, что ты воротился! Вот уж погода, точно конец свету настал!

Увидал мельник Мужичка на соломе и спрашивает:

– А этому чего тут надо?

– Ах, – ответила жена, – да вот бедняга попал в бурю и дождь, ну и попросился переночевать. Дала я ему кусок хлеба с сыром и позволила лечь на соломе.

Муж говорит:

– Пускай его спит, только дай-ка ты мне чего-нибудь поесть.

А жена говорит:

– Нет у меня ничего, кроме хлеба да сыра.

– Я и тем буду доволен, – ответил муж, – давай, пожалуй, хлеба с сыром.

Глянул он на Мужичка и говорит:

– Эй ты, ступай да поешь с нами ещё раз!

Мужичок не заставил себя долго просить, поднялся и стал есть. Увидел мельник, что лежит на земле коровья шкура и в неё ворон завёрнут, вот он и спрашивает:

– Что это у тебя там такое?

А Мужичок и говорит:

– Да там у меня предсказатель запрятан.

– Может, он и мне что-нибудь предскажет? – спросил мельник.

– Пожалуй, – ответил ему Мужичок, – но он предсказывает только четырежды, а пятый раз таит про себя.

Мельнику стало любопытно, и он стал просить:

– Так вели ты ему что-нибудь предсказать.

Прижал Мужичок ворона за голову, тот так и крикнул и закаркал: «кар-кар».

Мельник спросил:

– Ну, что же он сказал?

Мужичок ответил:

– Во-первых, сказал он, что вино спрятано под подушкой.

– Это было бы неплохо! – воскликнул мельник; пошёл он туда и нашёл вино.

– Ну, говори дальше! – сказал мельник.

Мужичок заставил ворона снова закаркать и сказать.

– Во-вторых, он говорит, что жаркое стоит в печурке.

– Это было бы кстати! – воскликнул мельник; пошёл он туда и нашёл жаркое.

Мужичок заставил ворона ещё предсказывать и объявил:

– В-третьих, он говорит, что салат лежит на постели.

– Это тоже было б неплохо! – воскликнул мельник; пошёл он туда и нашёл салат.

Ещё раз прижал Мужичок ворона, да так, что тот запищал и закаркал. И объявил Мужичок:

– А в-четвёртых, сказал он, что пироги лежат под кроватью.

– Это было б недурно! – воскликнул мельник, полез под кровать и нашёл там пироги.

Сели они оба за стол, а мельничиха до смерти перепугалась, легла в постель и все ключи у себя попрятала. Захотелось мельнику узнать и пятое, а Мужичок говорит:

– Давай сначала поедим все четыре, а пятое – оно будет, пожалуй, похуже.

Вот поели они, стали торговаться, сколько должен дать мельник за пятое предсказанье, и сошлись они на трёхстах талерах. Вот прижал Мужичок ещё раз голову ворону – тот так и закаркал во всю глотку. Спрашивает мельник:

– Что же он сказал?

А Мужичок отвечает:

– Он сказал, что в шкафу в сенях спрятался чёрт.

Мельник говорит:

– Ну, чёрта надо будет оттуда выгнать, – открыл дверь, и вот пришлось жене отдать мужу ключ.

И Мужичок отпер шкаф. И выскочил оттуда стремглав этот самый поп. А мельник говорит:

– Видал я своими глазами чёрного человека – это и был чёрт.

Мужичок на другое утро, только стало светать, захватил свои триста талеров и давай бог ноги. Воротился Мужичок домой и привёл мало-помалу хозяйство своё в порядок, выстроил себе красивый дом, и крестьяне стали о нём говорить:

– А Мужичок-то, пожалуй, побывал там, где падает дождь золотой и где деньги гребут прямо лопатами.

И потребовали Мужичка к старосте, чтоб сказал он, откуда у него явилось такое богатство. И ответил он:

– Был я в городе и продал коровью шкуру за триста талеров.

Услыхали это крестьяне, захотелось и им тоже получить такие же деньги. Прибежали они домой, всех коров своих позарезали, шкуры содрали, чтобы продать их в городе да барыш взять побольше. А староста и говорит:

– Моя работница пусть в город идёт первая.

Пришла та к купцу в город, и дал он ей всего три талера за шкуру; а когда явились и другие, дал он им и того меньше и сказал:

– Да куда мне все эти шкуры девать-то?

Рассердились крестьяне, что Мужичок их так ловко обманул, и порешили ему отомстить: подали жалобу старосте, что ввёл он их-де в обман. И ни в чём не повинный Мужичок был единогласно присуждён к смерти; и должны были его спустить в продырявленной бочке в реку.

Привели Мужичка и вызвали попа, чтоб прочитал он по нём заупокойную. А всем остальным велено было разойтись. Как увидел Мужичок попа, узнал в нём того самого, что был в гостях у мельничихи. Вот и говорит он ему:

– Я освободил вас из шкафа, а вы освободите меня из бочки.

А как раз на ту пору пастух гнал овец, а о том пастухе он знал, что давно ему хочется сделаться старостой. И вот закричал он во всю глотку:

– Нет, я не согласен! Даже если бы весь мир того пожелал, то и тогда я бы не согласился.

Услыхал это пастух, подошёл и спрашивает:

– Что с тобой? На что ты не согласен?

А Мужичок отвечает:

– Да вот хотят они сделать меня старостой, если сяду я в ту бочку, но я никак не согласен.

Тогда пастух и говорит:

– Если только это и нужно, чтоб стать старостой, я сейчас сяду в бочку.

А Мужичок говорит:

– Если согласен ты сесть, то и старостой будешь.

Пастух согласился, сел в бочку, и Мужичок донышко в бочке заколотил, а сам подошёл к стаду и погнал его вместо пастуха. А поп пошёл к своим прихожанам и сказал, что заупокойную он уже прочитал. И пришли крестьяне и скатили бочку в реку. Только начала бочка катиться, а пастух из неё как закричит:

– Да, я охотно старостой буду!

Подумали они, что то кричит Мужичок, и говорят:

– И мы думаем то же; но ты сначала осмотрись-ка, что делается там внизу, – и скатили они бочку в реку.

Стали затем крестьяне по домам расходиться; пришли в деревню, видят – и Мужичок возвращается тоже, гонит стадо овец, как ни в чём не бывало. Удивились крестьяне и спрашивают:

– Мужичок, ты это откуда взялся? Ты из воды, что ли, вылез?

– Ну да, – ответил им Мужичок, – я спустился глубоко-глубоко и попал на самое дно; выбил я из бочки донышко, вылез, а там внизу такие прекрасные луга, и пасётся на них много ягнят, – вот и взял я себе целое стадо.

Спрашивают крестьяне:

– А много ли их там ещё осталось?

– О, много! – ответил Мужичок. – Куда побольше, чем вам нужно.

Сговорились тогда меж собой крестьяне, что и они тоже не прочь бы овец раздобыть – каждый по целому стаду. А староста и говорит:

– Я пойду первый.

Вот пришли они все вместе к реке, а по синему небу как раз на ту пору ходили облачка, те, которых называют барашками: они отражались в воде. И вот закричали крестьяне:

– Овец-то уж видно на дне!

Пробился староста вперёд и говорит:

– Я первый кинусь на дно, ведь надо поглядеть да осмотреться; если всё будет как надо, я вас кликну.

И вот бросился он в воду, «бултых» – отдалось по воде. А крестьяне подумали, что кричит он: «идите», – и вот они всей гурьбой кинулись вслед за ним в воду.

И вымерла вся деревня, и остался один Мужичок наследником всего их добра и сделался человеком богатым.

62. Пчелиная матка.

Вышли однажды два королевича на поиски приключений, и стали они вести жизнь разгульную да распутную, и даже домой не возвращались.

И отправился младший, которого звали Дурнем, в путь-дорогу, на поиски братьев. И вот он нашёл их, и стали они над ним смеяться, что вздумал он своей простотой себе в жизни дорогу пробить, – ведь они двое куда его поумней, да и то не сумели той дороги найти.

И отправились они все трое дальше, и пришли к муравейнику. Двое старших порешили его раскопать, чтоб поглядеть, как маленькие муравьи будут в страхе бежать и уносить свои личинки, но Дурень сказал:

– Оставьте муравьёв в покое, я не позволю, чтобы вы их тревожили.

Пошли они дальше и пришли к озеру, на котором плавало много уток. Двое братьев хотели поймать и зажарить несколько уток, но Дурень им этого не позволил и сказал:

– Оставьте уток в покое, я не позволю, чтоб вы их убивали.

Пришли они, наконец, к дуплу, где было пчелиное гнездо, и было там так много мёда, что он даже по стволу стекал. Двое братьев решили развести под деревом костёр, чтоб выкурить пчёл, а мёд забрать себе. Но Дурень снова их удержал и сказал:

– Оставьте пчёл в покое, я не позволю, чтоб вы их уничтожали.

Наконец пришли трое братьев к замку, и стояли на конюшне одни только окаменевшие кони, и не было видно кругом ни одной живой души. Прошли они по всем залам и подошли, наконец, к дверям, и висело на них три замка; но в двери была щель, через которую они смогли разглядеть комнату; и увидели они седого человечка, что сидел у стола. Они окликнули его раз, другой, но он не слышал. Наконец окликнули его в третий раз, и он тогда встал, отпер замки и вышел им навстречу. Но он не вымолвил ни слова и повёл их к богато убранному столу. Вот поели они и попили, и отвёл он каждого из них в особую опочивальню.

На другое утро седой человечек явился к старшему из братьев, кивнул ему и повёл его к каменному столу, и написаны были на нём три задачи, – если их решить, то замок будет расколдован. А состояла первая задача в том, что надо было разыскать в лесу подо мхом жемчуга королевны, и было их счётом целая тысяча. А если до захода солнца не хватит хотя бы одной жемчужины до тысячи, то тот, кто будет искать их, обратится в камень.

Старший брат отправился в лес и целый день провёл в поисках, но день подходил к концу, когда нашёл он только сотню жемчужин; и случилось с ним то, что начертано было на столе, – обратился он в камень. На другой день вышел на поиски второй брат. Но и ему не очень-то повезло: нашёл он не больше чем две сотни жемчужин, и обратился он в камень.

И настал, наконец, черёд идти Дурню; стал он искать во мхах, но найти жемчуга было так трудно, и дело подвигалось медленно. Сел он тогда на камень и заплакал. Вот сидит он на камне и плачет, и явился к нему царь муравьиный, которому он однажды спас жизнь; а явился тот царь муравьиный с пятью тысячами муравьёв, и вскоре они собрали одну за другой все жемчужины и сложили их в кучу.

А вторая задача состояла в том, чтоб достать со дна озера ключ к опочивальне королевны.

Вот пришёл к озеру Дурень, и подплыли к нему утки, которых он однажды спас, нырнули в воду и достали со дна ключ.

Третья задача была самая трудная – надо было выбрать из трёх спящих королевен самую младшую и самую хорошую. А были они похожи одна на другую и ничем одна от другой не отличались, – разве только тем, что перед сном ели они разные сладости: старшая съела кусок сахару, средняя – немного сиропа, а младшая – целую ложку мёда.

И явилась тогда пчелиная матка тех пчёл, которых Дурень защитил от огня; прикоснулась она к губам каждой из трёх королевен и осталась на губах той, которая мёд ела; и вот королевич узнал, что это младшая. И были сняты чары – всё освободилось ото сна, и тот, кто был обращён в камень, снова принял свой человеческий образ.

И женился Дурень на младшей и самой милой, и стал после смерти её отца королём; а двум остальным братьям достались в жёны две другие сестры.

63. Три пёрышка.

Жил-был однажды король; было у него три сына. Из них двое умных да толковых, а третий и говорил-то мало, был он простоват, и звали его все Дурнем.

Вот король состарился уже и стал слаб; видит, что скоро ему помирать придётся, но никак не мог решить, кому же из своих сыновей царство своё передать в наследство. Вот и говорит он сыновьям:

– Ступайте странствовать по белу свету, и кто принесёт мне самой лучшей работы ковёр, тот и будет после смерти моей королём.

А чтоб не было между ними никакого спора, повёл он их к замку, взял три пёрышка, дунул на них, и они взлетели вверх; а он и говорит:

– Куда они полетят, туда и вам идти.

Полетело одно пёрышко на восток, другое на запад, а третье взлетело, но далеко не улетело и опустилось вскоре на землю. Вот отправился один брат направо, другой пошёл налево, – и посмеялись они над Дурнем, что остался возле третьего пёрышка, там, где оно и упало.

Сел Дурень на землю и запечалился. Вдруг он заметил, что там, где лежит перо, находится ход в подземелье. Поднял он дверь, видит – идёт дальше лестница, и спустился он по ней вниз. Подошёл к другой двери, постучался, слышит – изнутри кто-то настойчиво кричит:

Девушка зелёная, Ножка ты сушёная, Костяной ноги собачка, Погляди-ка поскорей, Кто стоит там у дверей?

Отворилась дверь, видит он – сидит перед ним большая, толстая жаба, а вокруг неё много маленьких жаб. Спрашивает у него толстая жаба, чего он хочет. Он ей говорит:

– Хотел бы я получить самый красивый и самой тонкой работы ковёр.

Позвала та молодую жабу и говорит:

Девушка зелёная, Ножка ты сушёная, Костяной ноги собачка, Эй, поди-ка поскорей, Принеси ларец живей!

Принесла молодая жаба ларец. Открыла его толстая жаба, достала оттуда ковёр и дала его Дурню. И был тот ковёр такой прекрасный и такой тонкой работы, что подобного во всём свете никто и соткать не смог бы. Поблагодарил он её и выбрался снова наверх.

А те двое братьев считали своего младшего брата таким глупым, что подумали: ничего он, мол, никогда не найдёт и ничего не принесёт.

– Чего нам ещё стараться искать, – сказали они и взяли у первой попавшейся им пастушки грубый шерстяной платок и принесли его домой королю.

В это самое время воротился назад Дурень и принёс свой прекрасный ковёр. Как увидел это король, удивился и говорит:

– Уж если по справедливости поступать, то королевство должно принадлежать младшему сыну.

Но двое братьев не давали отцу покоя, стали говорить и доказывать, что невозможно-де Дурню, у которого и разума не хватает, быть королём, и стали просить его о новом уговоре.

Вот отец и говорит:

– Королевство получит тот, кто принесёт мне самое красивое кольцо, – и он вывел трёх братьев во двор замка, взял три пёрышка, дунул на них, – и поднялись они на воздух и полетели в разные стороны, куда и должны были отправиться братья.

Два старшие брата отправились снова на восток и на запад, а пёрышко Дурня упало наземь, как раз у самого входа в подземелье. Спустился он снова вниз к толстой жабе и сказал ей, что ему надо добыть самое красивое кольцо. Она тотчас велела принести свой большой ларец, достала оттуда кольцо и подала ему. И блестело оно, усыпанное драгоценными камнями, и было такое красивое, что подобного ни один золотых дел мастер на свете не смог бы никогда сделать.

Посмеялись два старших брата над Дурнем, что собрался он найти золотое кольцо, и не старались его вовсе искать, а взяли старый обод с колеса, посбивали с него гвозди и принесли его королю.

Когда Дурень показал своё золотое кольцо, отец и говорит опять:

– Ему принадлежит королевство.

Но двое старших всё докучали королю, пока, наконец, он не согласился на третий уговор и порешил, что тот должен получить королевство, кто приведёт домой самую красивую девушку.

Взял он три пёрышка, дунул на них, – и поднялись они на воздух и полетели так же, как и в прошлый раз.

Спустился Дурень, не долго думая, вниз к толстой жабе и говорит:

– Я должен привести домой самую красивую девушку.

Но жаба ответила:

– Самую красивую? Ой, что ты! Такой сейчас нету, но ты её всё-таки получишь.

И она дала ему выдолбленную жёлтую репу, запряжённую шестью мышатами. И говорит, совсем запечалясь, Дурень:

– А что же мне делать-то с ними?

Ответила жаба:

– А ты посади в неё одну из моих маленьких жаб.

Взял он, какая ему первая под руку попалась, и посадил её в жёлтый возок; но только села она в него, как тотчас обернулась волшебной красоты девицей, репа – каретой, а шестеро мышат – конями. Поцеловал он девицу, погнал коней и привёз её к королю.

Братья его явились позже, – они даже и не старались отыскать красивую девушку, а захватили с собой первых попавшихся им навстречу деревенских баб. Увидел их король и говорит:

– Младшему после смерти моей будет принадлежать королевство.

Но двое старших снова прокричали все уши королю:

– Мы никак не можем допустить, чтобы Дурень стал королём, – и потребовали, чтобы предпочтение оказано было тому, чья жена прыгнет через кольцо, что висит посреди зала. Они думали так: «Деревенские бабы сумеют это сделать, ведь они куда посильней, чем эта нежная девушка, – она прыгнет и наверняка разобьётся насмерть».

Старый король и на это согласился. И вот прыгнули две деревенские бабы, проскочили через кольцо, но были они неуклюжи, упали и перешибли свои грубые руки и ноги. А затем прыгнула прекрасная девушка, которую привёз Дурень, и она проскочила легко, точно лань, – и спорить дальше было уж не о чём. Так и получил Дурень королевскую корону, и долгие годы правил он мудро.

64. Золотой гусь.

Жил-был человек. Было у него три сына, звали младшего Дурнем; его презирали, смеялись над ним и всегда обижали. Собрался раз старший идти в лес – дрова рубить, и дала ему мать на дорогу вкусный сдобный пирог и бутылку вина, чтоб не знал он ни голода, ни жажды. Он пришёл в лес и вот повстречал там старого седого человечка. Поздоровался с ним человечек и говорит:

– Дай мне кусок пирога, что у тебя в кармане, и глоток вина – я очень проголодался и хочу пить.

Но умный сын ответил:

– Если я отдам тебе пирог да вино, то мне самому ничего не останется. Ступай своей дорогой.

Так и остался человечек ни с чем, а умный сын пошёл себе дальше. Вот начал он рубить дерево; ударил топором да угодил себе прямо в руку, – пришлось ему домой возвращаться и делать себе перевязку. А вышло всё из-за того седого человечка.

Потом пошёл в лес средний сын, и дала ему мать, как и старшему сыну, сдобный пирог и бутылку вина. Ему тоже повстречался старый седой человечек и попросил у него кусок пирога и глоток вина. Но и средний сын, тоже разумный, ответил:

– Дам я тебе – мне меньше достанется. Ступай своей дорогой.

Так и остался человечек ни с чем, а средний сын пошёл себе дальше. Но и он был наказан: ударил он несколько раз по дереву и попал топором в ногу, вот и пришлось его домой на руках относить.

Тогда Дурень и говорит:

– Дозволь мне, батюшка, хоть раз в лес пойти дров нарубить.

Ответил отец:

– Братья твои уже ходили, да только себе навредили, – куда уж тебе, ты в этом деле ничего не смыслишь.

Но Дурень всё просил да просил, и отец, наконец, сказал:

– Ну, ступай, авось в беде поумнеешь.

И дала ему мать пирог, а был он на воде замешен да в золе испечён, и бутылку кислого пива. Пришёл Дурень в лес; повстречался ему тоже старый седой человечек, поздоровался с ним и говорит:

– Дай мне кусок пирога и глоток из твоей бутылки, – я так голоден и мне очень хочется пить.

Ответил Дурень:

– Но у меня-то ведь пирог на золе испечён, а пиво кислое; но если это тебе по вкусу, давай присядем и вместе закусим.

Сели они; достал Дурень свой пирог, что был на золе испечён, а оказался он сдобным и вкусным, а кислое пиво стало хорошим вином. Поели они, попили, и сказал человечек:

– Оттого, что у тебя сердце доброе и ты охотно со мной поделился, я награжу тебя счастьем. Вон стоит старое дерево, ты сруби его, и между корнями для тебя кое-что найдётся. – Потом человечек попрощался и ушёл.

Пошёл Дурень, подрубил дерево, оно свалилось, вдруг видит он – сидит на корнях гусь, а перья у гуся все из чистого золота. Поднял он гуся, взял его с собой и пошёл в харчевню, где и решил заночевать. А у хозяина харчевни были три дочери; увидали они гуся, стало им любопытно, что это за диковинная птица такая, и захотелось им добыть одно из его золотых перьев. Старшая подумала: «Случай к тому, пожалуй, подвернётся, я вытащу себе золотое перо». Только Дурень отлучился, схватила она гуся за крыло, но тут пальцы её так к крылу и пристали. Пришла вскоре вторая сестра, и было у неё одно на уме: как бы это вытащить и себе золотое перо; но только она прикоснулась к своей сестре, так тотчас к ней и прилипла. А тут пришла и третья сестра, чтоб добыть себе золотое перо, но сёстры ей крикнули:

– Ради бога, не подходи к нам, отойди!

Но она не поняла, почему это нельзя подойти, и подумала: «Если сёстры мои там, то и я могу быть тоже с ними», – и только она подбежала и прикоснулась к одной из сестёр, так тотчас к ней и прилипла. Вот и пришлось им провести ночь возле гуся.

На другое утро взял Дурень гуся под мышку и ушёл, мало беспокоясь о том, что трое девушек тащатся за ним следом. Пришлось им всё время бежать следом за гусем то туда, то сюда, куда ноги Дурня надумают. Повстречался им в поле пастор; увидал он такое шествие и говорит:

– Постыдитесь, бесстыжие девушки! Чего бежите следом за парнем, куда это годится? – И он схватил младшую за руку, собираясь её оттащить. Но только он к ней прикоснулся, как тоже прилип, и пришлось ему самому бежать следом за ними.

Повстречался им вскоре на пути причетник; увидел он пастора, спешащего следом за тремя девушками, удивился и закричал:

– Эй, господин пастор, куда это вы так спешите? Не забудьте, что нынче надо ещё ребёнка крестить, – и он подбежал к пастору, схватил его за рукав и тоже прилип.

Когда они все впятером бежали следом друг за дружкой, повстречалось им двое крестьян, возвращавшихся со своими мотыгами с поля; пастор крикнул им, чтоб они освободили его и причетника. Но только прикоснулись крестьяне к причетнику, как тоже прилипли, – и стало их теперь семеро бегущих следом за Дурнем и его гусем.

Вот пришёл Дурень в город, а правил в том городе король; и была у него дочка, такая строгая да мрачная, что ни один человек не мог её никак рассмешить. И потому королём был объявлен указ, что кто, мол, её рассмешит, тот на ней и женится.

Услыхал Дурень об этом и отправился со своим гусем и целой ватагой спутников к королевне. Увидела та семерых, бегущих друг за дружкой, и так начала смеяться, что и остановиться ей было трудно. Потребовал тогда Дурень её себе в невесты, но королю будущий зять что-то не очень понравился. Стал король придумывать всякие отговорки и сказал, чтоб привёл он ему такого человека, который бы смог целый подвал вина выпить. Тут Дурень и вспомнил про седого человечка и подумал, что тот сможет, пожалуй, прийти ему на помощь. Отправился Дурень в лес и увидел на том самом месте, где рубил он однажды дерево, какого-то человечка; тот сидел, и по лицу его было видно, что он сильно пригорюнился. Стал Дурень его расспрашивать, чего он горюет. Тот ответил:

– Мучит меня сильная жажда, никак не могу я её утолить. Холодной воды я не пью, бочку вина я уже опорожнил, но для меня это всё одно, что капля на раскалённый камень.

– Я могу в этом деле тебе помочь, – сказал Дурень. – Ступай за мной, и ты вдосталь напьёшься.

Повёл его Дурень в королевский подвал. Подсел человечек к огромным бочкам и стал пить; пил и пил, пока живот у него не раздулся, и не прошло и дня, как выпил он целый подвал.

Потребовал во второй раз Дурень себе невесту, но король рассердился, что такой простой парень, которого всяк величает Дурнем, может взять его дочь себе в жёны, и поставил тогда новое условие: должен Дурень сначала найти такого человека, который бы смог целую гору хлеба поесть.

Не долго думая, отправился Дурень прямо в лес; и сидел на том самом месте какой-то человек; он подтянул свой пояс потуже, лицо у него было грустное, и он сказал:

– Я уже съел целую печь ситного хлеба, да что это для меня, когда у меня такой сильный голод! Утробы моей никак не насытишь, и приходится мне пояс подтягивать всё туже, чтоб с голоду не пропасть!

Обрадовался Дурень и говорит:

– Так вставай и ступай за мной: уж ты досыта наешься.

Привёл он его к королевскому двору, а туда свезли на ту пору всю муку со всего королевства и напекли огромную гору хлебов; ну, тут лесной человек подошёл и начал есть, – и в один день вся хлебная гора исчезла.

В третий раз потребовал Дурень себе невесту, но королю хотелось от него избавиться, и потребовал он у Дурня такой корабль, чтобы мог по воде и по суше плавать.

– Как только ты на том корабле ко мне подплывёшь, – сказал он Дурню, – тотчас получишь дочь мою в жёны.

Отправился Дурень прямою дорогой в лес; сидел там старый седой человечек, которому он отдал когда-то свой пирог, и сказал человечек:

– Это ты меня накормил, напоил, дам я тебе за это корабль; я это делаю потому, что ты меня пожалел.

И дал он ему корабль, что мог ходить и по суше и по морю. Увидел король тот корабль и не мог отказаться выдать дочь свою замуж за Дурня. Вот сыграли свадьбу, и после смерти короля наследовал Дурень всё королевство и жил долгие годы счастливо со своею женой.

65. Девушка-Дикарка.

Жил когда-то король; была у него жена с золотыми волосами, такая красавица, что подобной не найти было во всём свете.

Случилось однажды ей заболеть, и когда она почувствовала, что скоро умрёт, позвала короля и сказала:

– Если ты после моей смерти захочешь снова жениться, то бери себе в жёны только такую, которая будет равной мне по красоте и чтоб были у неё такие же золотые волосы, как у меня; это ты должен мне обещать. И вот, после того как король пообещал ей это, она закрыла глаза и умерла.

Долгое время король был безутешен и не думал о том, чтобы жениться во второй раз. Но вот, наконец, говорят ему советники:

– По-иному быть не может, – должен король жениться в другой раз, чтобы у нас была королева.

Разослали тогда во все края посланцев на поиски невесты, которая бы точь-в-точь походила красотой на покойную королеву. Но во всём свете нельзя было сыскать подобной, а если бы такую и нашли, то не могло быть ни одной девушки, у которой были бы такие же золотые волосы.

Но была у короля дочь; была она такая же красивая, как и её покойная мать, и были у ней такие же золотые волосы. Вот когда она подросла, посмотрел на неё однажды король и увидел, что она точь-в-точь похожа на его покойную жену, и вдруг почувствовал к ней сильную страсть. И сказал он своим советникам:

– Я хочу жениться на своей дочери, она – точное подобие моей покойной жены, а мне никак не найти невесты, на неё похожей.

Услыхали это советники, испугались и говорят:

– Богом запрещено жениться отцу на своей дочери, от такого греха ничего путного не выйдет, а заодно будет ввергнуто в беду и всё королевство.

А пуще того испугалась дочь, узнав о таком решении своего отца, но она надеялась отговорить его от этого замысла. И она сказала ему:

– Прежде чем выполнить ваше желанье, я должна получить от вас три платья: одно золотое, как солнце, другое – серебряное, как луна, а третье – сверкающее, как звёзды; кроме того, хочу я иметь мантию, сшитую из тысячи разных мехов и шкурок, и чтобы с каждого зверя вашего королевства было на ней по куску кожи. Она думала: «Всего этого добыть невозможно, и я отвлеку этим отца от его дурных мыслей». Но, однако, король замысла своего не оставил; самые искусные девушки королевства должны были выткать три платья: одно – золотое, как солнце, другое – серебряное, как луна, а третье – сверкающее, как звёзды; а королевским охотникам велено поймать самых разных зверей в королевстве и вырезать у каждого из них по куску кожи. И вот была сделана мантия из тысячи разных шкурок и мехов. Наконец, когда всё было готово, велел король принести ему мантию; он развернул её перед дочерью и сказал:

– Завтра быть свадьбе.

Поняла тогда королевна, что нет никакой надежды отвратить любовь отца, и она решила бежать. Ночью, когда всё кругом спало, она встала и взяла из своих драгоценностей только три вещи: золотое кольцо, золотое веретёнце и маленькое золотое мотовило; а три платья, как солнце, луна и звёзды, она спрятала в ореховую скорлупу; накинула на себя мантию из тысячи разных шкурок и вымазала себе лицо и руки сажей. Она отдала себя на волю господню и двинулась в путь. Шла она целую ночь, пока не пришла в дремучий лес. Она очень устала и забралась в дупло дерева и там уснула.

Взошло солнце, а она всё продолжала спать, пока не настал ясный день. И случилось как раз так, что король, которому принадлежал этот лес, в это время охотился в нём. Подбежали королевские собаки к дереву, учуяли королевну, стали бегать вокруг дерева и лаять. Сказал тогда король егерям:

– Посмотрите-ка, что там за дичь спряталась.

Егеря исполнили его приказ, вернулись назад и говорят:

– Лежит в дупле дерева странный зверь, мы такого ещё ни разу не видывали; покрыт зверь шкурой из тысячи разных мехов, лежит и спит.

Говорит им король:

– Вы постарайтесь поймать мне этого зверя живым, привяжите его к повозке и возьмите с собой.

Но только егеря дотронулись до девушки, она мигом проснулась, испугалась и говорит им:

– Я бедная девушка, отцом-матерью покинутая. Сжальтесь надо мной, возьмите меня с собой!

И сказали тогда егеря:

– Замарашка, да ты как раз пригодишься на кухне, ступай с нами, будешь там золу выгребать.

Посадили они её на повозку и отвезли домой в королевский замок.

Отвели девушке маленький закуток под лестницей, где и света не было, и сказали:

– Зверушка, вот здесь ты и будешь жить и спать.

Потом они послали её на кухню, и она стала носить дрова и воду, следить за печкой, птиц ощипывать, чистить разные овощи, золу выгребать и исполнять всякую чёрную работу.

Так жила Дикарка долгое время в горе и беде. Ах, прекрасная королевна, что ещё с тобой станется!

Вот случилось, что устроили раз в замке пир, и говорит она тогда повару:

– Можно мне пойти наверх и немного поглядеть? Я буду стоять у дверей.

Повар ответил:

– Ладно уж, ступай, но только через полчаса ты должна назад вернуться и убрать золу.

Взяла она свою масляную лампочку, пошла к себе в каморку, сняла меховую мантию, смыла с лица и рук сажу, и вернулась к ней опять её прежняя красота. Потом открыла она орешек и достала оттуда своё платье, что сияло, как солнце. Она оделась и поднялась наверх в замок; все уступали ей дорогу, её никто не узнал, и все думали, что не иначе как явилась какая-то королевна. Вышел к ней навстречу король, протянул ей руку, стал с нею танцевать, думая в сердце своём: «Такой красивой девушки я ни разу не видывал». Вот кончился танец, она поклонилась, и не успел король оглянуться, как она уже скрылась, и никто не знал куда. Позвали сторожей, что стояли у замка, спросили у них, но никто её не видел.

А убежала она к себе в каморку, быстро сняла с себя платье, вымазала лицо и руки сажей, надела меховую мантию, и снова стала Дикаркой. Пришла она на кухню, хотела было приняться за работу – убирать золу, а повар и говорит:

– Это ты отложи до завтра, а свари мне сейчас для короля суп, мне тоже хочется заглянуть немного наверх. Но смотри мне, чтоб ни один волос в суп не попал, а то потом я не дам тебе ничего есть.

Повар ушёл; и сварила Дикарка для короля суп; наварила она хлебной похлёбки, постаралась сделать её как можно получше, и когда похлёбка сварилась, достала она своё золотое кольцо и бросила его в миску. Вот кончились танцы, и велел король принести ему суп; отведал он супа, и он так пришёлся ему по вкусу, что ему показалось, будто лучшего он никогда не едал. Доел он всю миску и – увидел на дне золотое кольцо, и никак не мог понять, как оно туда попало. Велел он тогда позвать к себе повара. Испугался повар, услыхав о таком приказе, и говорит Дикарке:

– Ты, должно быть, уронила в суп волос; если это правда, я тебя побью.

Приходит повар к королю, а король его спрашивает, кто это суп варил?

Говорит повар:

– Я его варил.

А король говорит:

– Нет, это неправда, он сварен по-другому и куда лучше, чем прежде.

Отвечает повар:

– Должен признаться, что варил его не я, а варила его Дикарка.

И сказал король:

– Ступай и позови мне её сюда.

Пришла Дикарка, а король её спрашивает:

– Ты кто такая?

– Я бедная сирота, нет у меня ни отца, ни матери.

Спрашивает король дальше:

– А ты кем у меня работаешь в замке?

Она отвечает:

– Да я ни к чему не пригодна, разве что только пинки да побои получать.

Спрашивает король дальше:

– А откуда ты взяла кольцо, которое оказалось в супе?

Ответила она:

– Об этом кольце я ничего не знаю.

Так и не смог король ничего узнать, и пришлось ему её назад отослать.

Спустя некоторое время был устроен опять пир, и Дикарка попросила у повара позволенья, как и в прошлый раз, пойти туда поглядеть. Повар ответил:

– Ладно, но смотри, через полчаса назад возвращайся, да свари королю хлебной похлёбки, которая ему так по вкусу пришлась.

Побежала она в свою каморку, быстро умылась, достала из ореховой скорлупы платье, что было серебряное, как луна, и надела его на себя. Поднялась она наверх в замок и была похожа на королевну. Вышел к ней навстречу король, был рад её видеть опять, и как раз в то время начинался танец, – и они танцевали вместе. Но только кончился танец, она исчезла так быстро, что король не успел заметить, куда она скрылась. А убежала она к себе в каморку, стала снова Дикаркой и пошла на кухню варить хлебную похлёбку. А повар был наверху; и вот достала она золотое веретёнце, бросила его в миску и налила туда похлёбку. Подали её королю, и он её ел, и похлёбка ему понравилась так же, как и в прошлый раз; велел король позвать повара, и пришлось тому и на этот раз признаться, что эту похлёбку варила Дикарка. Призвали Дикарку опять к королю, но она ответила, что для одного лишь годна, чтоб получать пинки да побои, и что о золотом веретёнце она ничего не знает.

Устроил король в третий раз пир, и случилось всё так же, как и прежде. И хотя повар сказал:

– Дикарка, а ты, видно, колдунья, должно быть, в суп что-то подкладываешь, отчего становится он таким вкусным и нравится королю больше, чем тот, что варю я.

Но она долго его упрашивала, и наконец он отпустил её на короткое время побывать на пиру. Надела она платье, что сияло, как звёзды, и вошла в нём в зал. И снова король танцевал с прекрасной девушкой, и ему казалось, что она никогда ещё не была такою красивой. В то время как он танцевал, надел он ей незаметно на палец золотое кольцо и велел, чтоб танцы продолжались подольше. Кончился танец, и он хотел удержать её за руку, но она вырвалась и быстро затерялась среди гостей. Побежала она второпях в свою каморку под лестницей, но так как она пробыла в замке больше, чем полчаса, то она не успела снять с себя прекрасное платье, а набросила только меховую мантию, и не смогла второпях вымазаться вся сажей, и вот один палец остался у неё белым. Прибежала Дикарка на кухню, сварила королю хлебную похлёбку и, только повар ушёл, положила в неё золотое мотовило. Увидел король золотое мотовило на дне миски и велел позвать Дикарку. И вдруг он увидел, что у неё белый палец, а на пальце кольцо, которое он подарил ей во время танцев. Схватил он тогда её за руку и крепко зажал, и только она хотела вырваться и убежать, вдруг распахнулась слегка меховая мантия и засверкало на ней звёздное платье. Схватил король мантию и сорвал её с неё. И вот стали видны золотые волосы, и она предстала перед ним во всей своей красоте, – никак нельзя уже было ей скрыться. А когда она смыла с лица сажу и золу, то стала она прекрасной, и подобной красоты ещё никто на свете не видывал.

И сказал король:

– Ты моя милая невеста, и мы никогда с тобой не расстанемся.

А потом и свадьбу сыграли, и жили они в счастье и довольстве до самой смерти.

66. Заячья невеста.

Жила-была женщина со своей дочкой, и был у неё прекрасный огород, и росла на том огороде капуста. Но повадился туда ходить зайчик и к зиме поел всю капусту. Вот и говорит мать дочке:

– Ступай на огород и прогони зайчика.

И говорит девушка, зайчику:

– Прочь, прочь, зайчик, а то ты этак всю капусту поешь!

А зайчик ей и говорит:

– Девушка, иди сюда, садись ко мне на мой заячий хвостик и поедем вместе со мной в заячью избушку.

А девушка не соглашается. На другой день приходит зайчик опять и ест капусту. Говорит мать дочке:

– Ступай на огород да прогони зайчика.

Говорит девушка зайчику:

– Пш-пш, зайчишка, этак ты всю капусту поешь!

А зайчик говорит:

– Девушка, иди сюда, садись ко мне на заячий хвостик и поедем вместе со мной в заячью избушку.

А девушка не соглашается. Приходит зайчик и на третий день и ест капусту. Вот мать и говорит своей дочке:

– Ступай на огород да прогони зайчика.

Девушка говорит:

– Пш-пш, зайчишка, этак ты всю капусту поешь!

А зайчик ей отвечает:

– Девушка, иди сюда, садись ко мне на заячий хвостик и поедем вместе со мной в мою заячью избушку.

Села девушка на заячий хвостик, – и повёз её зайчик далеко-далеко в свою избушку. Говорит он девушке:

– Ну, а теперь навари зелёной капусты и проса, а я пойду звать гостей к нам на свадьбу.

Вот собрались все гости свадебные. (А кто же были у них поезжане? Я тебе расскажу это, как сказывал мне о том другой человек: были там всякие зайцы; ворон был вместо попа, чтоб обвенчать молодых, лиса – за причетника, а алтарь был под самою радугой.).

Но девушка пригорюнилась, что была она среди них одна-одинёшенька.

А тут приходит зайчик и говорит:

– Отворися, отоприся, веселятся гости свадебные!

А невеста молчит и плачет. Зайчик ушёл; потом приходит опять и говорит:

– Отворися, отоприся, есть хотят гости свадебные!

А невеста всё молчит да плачет. Зайчик уходит и опять приходит и говорит:

– Отворися, отоприся, гости свадебные уж заждалися!

А невеста молчит, и зайчик уходит. Сделала она тогда из соломы чучело, нарядила его в своё платье, дала ему в руку поварёшку и посадила к котлу с просом, а сама ушла к матери.

Приходит опять зайчик и говорит:

– Отворися, отоприся, – отворяет дверь да как ударит чучело по голове, – у того и чепец с головы свалился. Увидал тогда зайчик, что это не его невеста, и ушёл грустный и печальный.

67. Двенадцать охотников.

Жил королевич, и была у него невеста; он сильно её любил. Раз сидел он у неё счастливый, и вдруг пришло известие, что отец его заболел и лежит при смерти и хочет перед своей кончиной с ним проститься.

Сказал тогда королевич своей возлюбленной:

– Я должен уехать, мне придётся тебя покинуть; так вот, даю я тебе на память кольцо. Когда я стану королём, то вернусь назад и увезу тебя вместе с собой.

Сел он на коня и поскакал; и когда он приехал к отцу, тот был уже при смерти. И сказал ему отец:

– Любезный мой сын, я хотел в последний раз повидаться с тобой перед смертью, обещай мне, что ты женишься по моей воле, – и назвал он одну королевну, что должна была стать его женой. Сын был так опечален, что, не подумав, сказал:

– Хорошо, дорогой мой батюшка, пусть будет по воле вашей.

Затем король закрыл глаза и умер.

Прошло время поминок, и должен был сын исполнить обещанье, данное им отцу, и он велел отправить к той королевне сватов, и родители согласились выдать её за него замуж. Но услыхала о том его первая невеста и так запечалилась из-за его неверности, что чуть было не умерла с горя. И сказал ей тогда отец:

– Доченька моя дорогая, чего ты так печалишься? Что ты захочешь, то и получишь.

Призадумалась она на минуту и сказала так:

– Дорогой мой батюшка, хочу я, чтобы было у меня одиннадцать девушек, похожих на меня и лицом, и станом, и ростом.

И ответил король:

– Если это сделать возможно, пусть желанье твоё исполнится.

И приказал он искать по всему королевству девушек, пока не найдётся одиннадцать, совершенно похожих на его дочь и лицом, и станом, и ростом.

Вот привели их к королевне, и она велела сшить им двенадцать охотничьих костюмов, похожих один на другой, и должны были одиннадцать девушек нарядиться в эти охотничьи костюмы, а королевна надела двенадцатый. Затем она простилась со своим отцом и ускакала вместе с девушками, и прибыла ко двору своего прежнего жениха, которого она так любила.

Она спросила, не нужны ли ему будут охотники и не возьмёт ли он всех их вместе к себе на службу. Посмотрел на неё король, но не узнал; а так как были они все красивые, то он и согласился и сказал, что примет их на службу охотно; и стали они двенадцатью охотниками у короля.

Но был у короля лев, и был он зверем волшебным, он ведал обо всём сокрытом и тайном. И случилось так, что однажды вечером он сказал королю:

– Ты думаешь, что и вправду у тебя двенадцать охотников?

– Да, – ответил король, – это двенадцать охотников.

А лев говорит:

– Ты ошибаешься, – это двенадцать девушек.

А король ему говорит:

– Это уж никак не похоже на правду; ну, как ты мне это докажешь?

– О, вели только рассыпать в прихожей горох, – ответил лев, – и ты сразу увидишь. У мужчин шаг твёрдый, уверенный: если они пройдут по горошинам, то ни одна из них не сдвинется; а девушки – те ногами семенят да шаркают, ступают осторожно, – вот горошины и раскатываются у них под ногами.

Королю совет этот понравился, и велел он рассыпать в прихожей горох.

Но был у короля слуга, он к охотникам хорошо относился, и только он услыхал, что хотят их испытать, пришёл к ним, рассказал обо всём и говорит:

– Лев хочет открыть королю, что вы девушки.

Поблагодарила слугу королевна и обратилась затем к своим девушкам:

– Ну, теперь набирайтесь сил и ступайте по горошинам твёрдым, уверенным шагом.

Когда на другое утро король призвал к себе двенадцать охотников и они явились к нему в прихожую, где был рассыпан горох, то прошли они по гороху уверенно и твёрдо, и походка у них была крепкая и верная, и ни одна горошина не покатилась, даже с места не сдвинулась.

Вот ушли они, а король и говорит льву:

– Ты мне наврал: они прошли, как мужчины.

Лев ответил:

– Они проведали, что их будут испытывать, и понабрались сил. Ты вот поставь в прихожей двенадцать прялок; придут они, увидят их, обрадуются, а мужчины – те радоваться не станут.

Этот совет королю понравился, и он велел поставить в прихожей двенадцать прялок.

Но слуга, который желал охотникам добра, пошёл и открыл им и этот замысел короля. И сказала королевна, оставшись наедине со своими одиннадцатью девушками:

– Держитесь как следует и на прялки вовсе не глядите.

И вот, когда на другое утро король призвал своих двенадцать охотников, то прошли они через прихожую, а на прялки и вовсе не глянули. Тогда говорит король снова своему льву:

– Ты мне солгал: это мужчины, на прялки они ведь и не посмотрели.

Лев ответил:

– Они проведали о том, что хотят их испытать, и себя пересилили. – Но король льву больше верить не стал.

И двенадцать охотников всегда сопровождали короля на охоту, и чем дальше, тем больше они ему полюбились. И случилось так, что раз во время охоты пришло известие о том, что невеста короля уже в пути. Услыхала о том настоящая невеста, и стало ей так обидно и больно, что сердце у ней почти перестало биться, и она упала без чувств. Король, решив, что с его милым охотником случилось что-то недоброе, подбежал к нему, желая помочь, и сдёрнул с руки у него перчатку. И вдруг увидел он кольцо, подаренное им своей первой невесте, заглянул он ей в лицо и узнал её. И растрогалось его сердце, поцеловал он её, а когда она открыла глаза, он сказал:

– Ты – моя, а я – твой, и никто на свете не может нас разлучить.

И он послал навстречу другой невесте гонца и велел просить её вернуться назад в своё королевство, потому что, мол, есть у него уже жена, а кто старый ключ найдёт, тому нового не надо. Тут и свадьбу они сыграли. И лев снова попал к королю в милость, – ведь он ему всю правду сказал.

68. Вор и его учитель.

Собрался Ян отдать сына своего ремеслу обучаться; пошёл в церковь и стал богу молиться, чтобы узнать, что сыну будет полезней всего. А стоял у алтаря причетник и говорит: «Воровство, воровство!» Воротился Ян к своему сыну и объявил, что тот должен воровству обучаться, что это-де сказал ему сам господь бог. И пошёл он со своим сыном искать такого человека, который воровать мастер. Шли они долго и зашли, наконец, в глухой и дремучий лес, видят – стоит там маленькая избушка, и сидит в той избушке старая-престарая женщина. Ян ей и говорит:

– Не знаешь ли ты такого человека, что воровать умеет?

– Этому делу можно и здесь хорошо научиться, – ответила старуха, – сын мой на эти дела большой мастер.

Вот и спрашивает он у сына старухи, хорошо ли тот воровство знает. Говорит воровских дел мастер:

– Твоего сына я обучу как следует; придёшь сюда год спустя, и ежели сына своего узнаешь, то и денег за ученье я с тебя не возьму, а не узнаешь, то должен ты будешь заплатить мне двести талеров.

Воротился отец домой, а сын стал колдовству да воровству обучаться. Прошёл год, и отправился отец к воровских дел мастеру, да по дороге пригорюнился, не зная, сможет ли сына своего узнать. Идёт он, запечалился, вдруг навстречу ему маленький человечек. И спрашивает его тот человечек:

– Послушай, ты чего это пригорюнился? Чего запечалился?

– Ох, – отвечает Ян, – год тому назад отдал я своего сына к воровских дел мастеру в обученье, велел он мне год спустя прийти к нему снова, и если сына своего я не узнаю, то должен буду уплатить ему двести талеров, а если узнаю, то и платить ничего не придётся, – вот мне и страшно, что я его не узнаю, а где мне тогда денег-то столько добыть?

И сказал ему человечек:

– Ты должен взять с собой лукошко с хлебом и стать под дымовою трубой; увидишь там на шесте клеточку, и выглянет оттуда птичка, это и будет твой сын.

Пошёл Ян туда, поставил лукошко с чёрным хлебом перед клеткой, – вылетела из неё птичка и смотрит на хлеб.

– Эй, сыночек, ты здесь? – спрашивает отец.

Обрадовался сын, что отца своего увидал. Но воровских дел мастер говорит:

– Это сам чёрт тебя надоумил, а то как бы ты своего сына узнал?

– Отец, нам надо отсюда поскорей уходить, – сказал юноша.

И отправился отец со своим сыном домой. Вдруг едет по дороге им навстречу карета, и говорит сын своему отцу:

– Обернусь я большою борзой, и вы сможете на мне заработать немало денег.

Высовывается из кареты господин:

– А не продадите ли вы мне эту собаку?

– Что ж, продам, – ответил отец.

– А сколько вы денег за неё хотите?

– Тридцать талеров.

– Это слишком много, но пёс, видно, очень породистый, я, пожалуй, согласен.

Забрал господин пса в карету, но только немного отъехал, а пёс как выскочит из неё через окошко и вмиг обернулся юношей и снова очутился возле своего отца. И пошли они вместе домой. А была на другой день в соседней деревне ярмарка, вот парень и говорит своему отцу:

– А теперь обернусь я красивым конём, а вы меня продадите. Но прежде чем продать, вы должны снять с меня уздечку; а то не смогу я стать опять человеком.

Вывел отец коня на ярмарку, но пришёл туда и воровских дел мастер и купил коня за сто талеров, а отец и позабыл снять с него уздечку. Вот повёл вор коня домой и поставил его в конюшню. Вошла туда работница, а конь ей говорит:

– Снимите с меня уздечку, снимите с меня уздечку!

Стоит работница, удивляется:

– Э-э, да ты и говорить умеешь! – Подошла она к коню, сняла с него уздечку, и обернулся конь воробьём, вылетел в дверь; а колдун тоже воробьём обернулся и полетел вслед за ним. Вот слетелись они, стали биться, и колдун проиграл; кинулся он тогда в воду и обернулся рыбой. А парень тоже рыбой обернулся, догнал его, и стали они биться, и колдун опять проиграл. Обернулся тогда колдун петухом, а парень – лисой да и откусил голову петуху, так вот и погиб воровских дел мастер и лежит там и поныне.

69. Йоринда и Йорингель.

Стоял когда-то в большом и густом лесу старый замок, и жила в том замке только одна старуха, и была она самая большая колдунья. Днём превращалась она в кошку или ночную сову, а вечером принимала опять свой прежний человеческий вид. Она умела приманивать всяких зверей и птиц, убивала их, варила и жарила себе на еду. Если кто подходил на сто шагов к этому замку, тот останавливался как вкопанный и не мог сдвинуться с места, пока она не снимала с него заклятья; а если входила в тот заколдованный круг невинная девушка, колдунья обращала её в птицу, запирала в клетку и уносила в одну из комнат замка. Так собрала она в замке целых семь тысяч клеток с разными диковинными птицами.

А жила-была в ту пору девушка, звали её Йориндой, и была она прекрасней всех остальных девушек на свете. Посватался за неё такой же прекрасный юноша, звали его Йорингель, и это были предбрачные дни, – и весело, радостно было им вместе.

И вот, чтобы поговорить наедине, пошли они раз погулять в лес.

– Только смотри, – говорит ей Йорингель, – к замку близко не подходи.

А вечер был хороший, ярко светило солнце сквозь деревья в тёмную лесную зелень, и жалобно пела горлинка над старыми буками.

Йоринда несколько раз принималась плакать, потом села она на солнышке и пригорюнилась. Йорингелю тоже стало грустно. И были они так печальны, будто предстояла им близкая смерть. Они оглянулись – видят, что заблудились, не знают, как найти им теперь дорогу домой. А солнце ещё не зашло за горы, но скрылось уже наполовину за вершинами.

Глянул Йорингель сквозь заросль лесную, видит – стоят перед ним уже близко-близко старые стены замка. Испугался он, и стало ему до смерти страшно. А Йоринда запела:

Как птичка красногрудая всё жалобно поёт, Про гибель неминучую всё голубку поёт, Так жалобно, всё жалобно, Тю-вить, тю-вить, тех-тех!

Посмотрел Йорингель на Йоринду и видит – обернулась она соловьём, который пел своё «тю-вить, тю-вить».

Ночная сова с горящими глазами трижды облетела вокруг соловья и трижды ухнула: «угу-угу-угу». И не мог Йорингель сдвинуться с места, стоял точно вкопанный – ни плакать, ни слова молвить, ни рукою пошевельнуть, ни ногой двинуть. Вот закатилось и солнце. Улетела сова в лесную чащу, и вышла тотчас оттуда горбатая старуха, жёлтая да худая; большие красные глазища, нос крючком до самого подбородка. Проворчала она что-то себе под нос, поймала соловья и унесла с собой на руке. И слова вымолвить не мог Йорингель, и с места не сойти ему было: пропал соловей. Вернулась, наконец, старуха и говорит глухим голосом:

– Прощай, Захиэль! Как глянет месяц в клеточку, ты развяжись – и прощай.

Освободился от чар Йорингель. Упал он перед старухою на колени, взмолился, чтобы вернула она ему назад Йоринду.

Но старуха ответила:

– Никогда тебе больше не видать Йоринды, – и ушла.

Он кричал, горько плакал и горевал, но всё было понапрасну. «Ах, что же мне делать теперь?» – И ушёл Йорингель оттуда и попал, наконец, в какую-то чужую деревню; там долгое время он пас овец. Он часто бродил вокруг замка, но близко к нему никогда не подходил. И вот приснился ему ночью сон, будто нашёл он алый цветок, а в середине его большую, прекрасную жемчужину. Цветок он сорвал и пошёл с ним к замку, и к чему он ни прикасался тем цветком, всё освобождалось от злых чар; и приснилось ему ещё, что и Йоринду он нашёл благодаря тому же цветку.

Проснулся он утром и стал искать по полям и горам, не найдётся ли где такой цветок. Он всё искал, и на девятый день нашёл на рассвете алый цветок. И лежала внутри цветка большая росинка – такая большая, словно жемчужина. Пошёл он с этим цветком, и он шёл целый день и целую ночь в сторону замка. Он подошёл к нему на сто шагов, и никто его не остановил, и вот подошёл он к самым воротам. Сильно обрадовался Йорингель, прикоснулся цветком к воротам – и распахнулись они перед ним. Вошёл он, идёт через двор, прислушивается, не слыхать ли где птичьего пенья; и услышал он вдруг птичьи голоса. Он отправился дальше и нашёл зал, а в нём колдунью, и увидел, что она кормит птиц в своих семи тысячах клеток. Как увидела она Йорингеля, рассердилась, сильно разгневалась, стала браниться, плевать на него ядом и жёлчью, ну, а подступиться к нему и на два шага была не в силах. А он на неё и не смотрит, идёт себе по залу, осматривает клетки с птицами; и видит он много сотен соловьёв в клетках, но как найти ему свою Йоринду?

Присматривается он и замечает, что старуха тайком достаёт одну клеточку с птицей и несёт её к двери. Мигом прыгнул он за нею, дотронулся цветком до клеточки и до старухи-колдуньи, – тут потеряла она свою колдовскую силу, и вот явилась перед ним Йоринда; она бросилась к нему на шею, и была она такая же красивая, как и прежде. И он обратил тогда и всех остальных птиц в девушек и воротился домой со своей Йориндой, и жили они счастливо долгие-долгие годы.

70. Три счастливца.

Позвал однажды отец своих трёх сыновей и подарил первому из них петуха, второму – косу, а третьему – кошку.

– Я уже стар стал, – сказал он, – скоро мне помирать придётся, вот и хочу я вас чем-нибудь обеспечить перед своей смертью. Денег у меня нету, и то, что я вам даю, стоит будто и мало, но главное в том, чтобы с толком его применить к делу: стоит вам только найти такую страну, где подобных вещей ещё не знают, и счастье вам будет обеспечено.

Отец умер, и вот старший ушёл из дому со своим петухом, но куда он ни приходил, петух всюду был давно уж известен: в городах он видел его издали на башнях, где он вертелся флюгаркой под ветром на крышах; по деревням их немало горланило по дворам, – и никто, увидев его, не удивлялся, и было непохоже, чтобы благодаря петуху можно было счастье своё устроить. Но вот случилось ему, наконец, попасть на остров, где люди не только про петуха не слыхали, но и времени счёт вести не умели. Они, конечно, знали, когда утро, когда вечер, но если они просыпались ночью, то никто не знал, который час.

– Вот поглядите, – сказал он, – что за стройная да красивая птица. На голове у неё рубиново-красный венец, и носит она шпоры, точно какой-нибудь рыцарь; она окликает вас ночью трижды в положенное время, а когда кричит она в последний раз, это значит, что скоро взойдёт солнце. А когда запоёт она среди бела дня, этим указывает на верную перемену погоды.

Людям это понравилось, они решили целую ночь не спать и с великой радостью слушали, как петух отчётливо и громко пел в два, в четыре и в шесть часов, указывая время. Они спросили, не продаст ли он им петуха и сколько за него потребует денег.

– Столько золота, сколько осёл дотащить сможет, – ответил он.

– И деньги-то малые за такую драгоценную птицу, – обрадовались они и охотно заплатили ему то, что он потребовал.

Воротился он со своим богатством домой; братья его удивились, и сказал средний из них:

– Пойти, что ли, и мне? Может, и я сбуду свою косу так же удачно.

70. Три счастливца. Сказки.

Но поначалу было оно как-то на то непохоже: повсюду встречал он крестьян, и у них тоже были косы за плечами, как и у него. Но, наконец, и ему посчастливилось попасть на остров, где люди о косе до той поры и понятия не имели. Когда у них созревали хлеба, они подвозили к полям пушки и выстрелами срезали хлеб. Но дело это было ненадёжное. Одно ядро стреляло слишком далеко, другое вместо стебля попадало в колосья, и от выстрела они разлетались, и много зёрен пропадало понапрасну, а кроме того, было много лишнего шуму. И вот пошёл средний брат на поле и стал косить, да так бесшумно и быстро, что люди от изумленья так рты и пораскрывали. Они были согласны отдать ему за ту косу всё, что он потребует. И вот получил он лошадь, на которую золота навьючили столько, сколько она могла тащить.

Захотелось и третьему брату сбыть свою кошку подходящему человеку. Но и с ним, пока он ходил по нашей земле, вышло поначалу то же, что и с братьями; и ничего придумать он не мог, – повсюду кошек было так много, что новорождённых котят большей частью топили. Наконец удалось ему перебраться на один остров, и, по счастью, оказалось, что кошек там ни разу не видывали, а мышей там развелось так много и они так обнаглели, что прямо плясали по столам и скамьям, всё равно – дома ли хозяин или нет. Люди очень жаловались на такое бедствие, даже сам король не знал, как спастись от них в своём замке: во всех углах пищали мыши и грызли всё, что только им ни попадалось.

Вот вышла кошка на охоту и вскоре очистила несколько зал от мышей; стали люди просить короля, чтоб купил он этого чудесного зверя на пользу государству. Король охотно уплатил то, что было за неё потребовано, и дал мула, навьюченного золотом; и воротился домой третий брат с самыми большими богатствами.

Всласть наелась кошка в королевском замке мышами; передушила она их столько, что и счесть было невозможно. Наконец стало ей от такой работы жарко и захотелось ей пить; остановилась она, головой повертела и закричала: «мяу-мяу». Испугался король, услыхав такой странный крик, а за ним и придворные, и в страхе бежали они все вместе из замка. И держал король в нижнем зале совет, как быть, как лучше всего поступить. Было, наконец, решено выслать к кошке герольда и потребовать, чтобы она покинула замок, и предупредить её, что в противном случае к ней будет применена сила.

70. Три счастливца. Сказки.

И сказали советники, что лучше уж от мышей мучиться, – к этому злу они, мол, привычны, – чем отдавать свою жизнь на произвол такому чудовищу.

Один из пажей должен был подняться в замок и спросить у кошки, согласна ли она убраться отсюда подобру-поздорову. Но стала кошку жажда мучить пуще прежнего, и она ответила только: «мяу-мяу». А паж понял: «нет, мол, нет», и передал королю этот ответ.

– Ну, – сказали тогда советники, – в таком случае она должна будет уступить силе. – И были наведены пушки; открыли огонь, и загорелся от выстрелов замок. Когда огонь стал проникать в зал, где сидела кошка, она благополучно выскочила в окно; но осаждающие не прекращали пальбу до тех пор, пока весь замок не был разрушен до основанья и не осталось от него и камня на камне.

71. Шестеро весь свет обойдут.

Жил-был на свете человек, и был он на все руки мастер; служил он на войне и был смел и отважен, но как кончилась война, получил он отставку да три гроша харчевых на дорогу. «Постой, – сказал он, – это мне не очень-то нравится. Найду-ка я нужных людей – вот и отдаст мне, пожалуй, король все сокровища целой страны».

И отправился он разгневанный в лес и увидел там человека; и вырвал тот человек с корнем шесть деревьев, точно были это соломинки какие. И говорит он ему:

– Хочешь стать моим слугой и везде следовать за мной?

– Ладно, – ответил тот, – но вот отнесу я сперва матери вязанку хвороста, – и он взял одно из деревьев, связал им остальные пять, взвалил их на плечи и понёс домой.

Затем он вернулся и пошёл вместе со своим хозяином, а хозяин ему и говорит:

– Мы с тобой вдвоём весь свет обойдём.

Прошли они немного, и повстречался им на пути охотник; стоял он, опустившись на колено, и, приложив ружьё, целился. И говорит ему хозяин:

– Охотник, ты что, стрелять собираешься?

Тот ему ответил:

– В двух милях отсюда сидит на ветке дуба муха, – вот и хочу я прострелить ей левый глаз.

– О, раз так, то ступай вместе со мной, – сказал человек. – Если мы будем втроём, то весь свет обойдём.

Охотник согласился и пошёл за ним; и пришли они к семи ветряным мельницам; их крылья быстро вертелись, а ветер не дул ни слева, ни справа, даже листок на дереве, и тот не шевелился. Вот человек и говорит:

– Не понимаю, как движутся эти мельницы, ведь и ветерка-то нету. – И он двинулся дальше со своими слугами; прошли они две мили и увидели человека на дереве; он прижал одну ноздрю, а дул в другую.

– Послушай, что это ты там наверху делаешь? – спросил его человек.

А тот и говорит:

– Да вон в двух милях отсюда стоят семь мельниц, ну вот я и дую на них, а они и вертятся.

– О, раз так, то ступай за мной, – сказал человек. – Если будем мы вчетвером, то весь свет обойдём.

Тот слез с дерева и пошёл с ними вместе; а вскоре увидели они ещё одного; стоял он на одной ноге, а другую отстегнул и положил около себя.

Вот хозяин и говорит:

– Ты, однако, удобно на отдых расположился.

– Я скороход, – ответил тот, – а чтоб не бежать очень уж быстро, я одну ногу и отстегнул; а то, ежели побегу я на двоих, то будет, пожалуй, побыстрей, чем птица летит.

– О, раз так, то ступай за мной. Если будем мы впятером, то весь свет обойдём!

71. Шестеро весь свет обойдут. Сказки.

И пошёл скороход вместе с ними; вскоре повстречали они человека, – а у того шапочка еле на голове держится, на самое ухо надвинута. Вот хозяин ему и говорит:

– Красиво, что и говорить, красиво! Поправь шапку-то, а то совсем дураком выглядишь.

– Этого никак сделать нельзя, – ответил тот. – Если надвину я шапку прямо, то наступит такой сильный мороз, что все птицы поднебесные на лету позамерзнут и упадут замертво наземь.

– О, раз так, то ступай за мной! – сказал хозяин. – Если будем мы вшестером, то весь свет обойдём.

И пришли они все шестеро в город. А король объявил там во всеобщее сведенье, что тот, кто согласится бежать с его дочерью взапуски и в этом деле выйдет победителем, тот и станет её мужем, но кто окажется побеждённым, тому голову с плеч долой. Явился тогда человек и говорит:

– Я выставлю за себя своего слугу, он за меня побежит.

Король ответил:

– Раз так, ты должен отдать мне в залог и его жизнь; и если победит моя дочь, то не сносить вам обоим головы на плечах.

Так они и сговорились и порешили; пристегнул тогда человек скороходу вторую ногу и говорит ему:

– Ну, будь попроворней и помоги одержать нам победу.

А было сговорено, что кто первый принесёт воду из дальнего колодца, тот и будет победителем. Вот получили скороход с королевной по кружке и пустились бежать взапуски. Пробежала королевна совсем небольшое расстояние, а скороход уже из виду скрылся, – помчался точно ветер. Вскоре добежал он до колодца, набрал полную кружку воды и повернул назад. На обратном пути напала на него усталость, и поставил он кружку, а сам лёг на землю и уснул. Но вместо подушки положил он себе под голову конский череп, чтоб спать было жёстко и чтоб поскорее проснуться. А королевна, та тоже бегать умела хорошо, но так, примерно, как всякий человек бегать умеет. И вот прибежала она к колодцу и поспешила с полной кружкой воды назад. Заметив, что скороход лежит и спит, она обрадовалась и говорит:

– Теперь-то соперник в моих руках, – выплеснула она воду из его кружки и помчалась дальше.

Тут бы всё и пропало, если бы зоркий охотник, по счастью, не стоял на башне замка и не заметил бы всего, что случилось. И сказал он:

– А всё ж королевне победить нас не придётся, – и, зарядив своё ружьё, он выстрелил так метко, что выбил конский череп из-под головы скорохода, не причинив ему никакого вреда.

Проснулся скороход, вскочил и увидел, что кружка его пуста и что королевна далеко его обогнала. Но он не растерялся, бросился с кружкой снова к колодцу, зачерпнул воды и прибежал всё же на десять минут раньше королевны.

– Вот, – сказал он, – только сейчас я и расправил как следует ноги, а раньше разве это был бег!

И стало королю обидно, а ещё больше того королевне, что какой-то простой отставной солдат может теперь увезти её из дому. Посоветовались они между собой, как избавиться им от него, а заодно и от его товарищей; и сказал король королевне:

– Не бойся, средство такое я нашёл; они домой не вернутся.

И обратился он к ним с такими словами:

– Теперь надо будет всем вам вместе повеселиться, поесть да выпить как следует, – и повёл он их в комнату, а пол в ней был весь железный, двери были тоже железные, и на окнах были железные прутья. И был в комнате той накрыт стол, и стояли на нём разные вкусные яства; и сказал король:

– Добро пожаловать! Наслаждайтесь в своё удовольствие!

Только они туда вошли, велел король закрыть за ними двери на замки и на засовы. Затем он велел позвать повара и приказал ему развести огонь под комнатой, и чтоб горел он до тех пор, пока железо не раскалится докрасна. Так повар и сделал, – и согрелись шестеро как следует, пока за столом сидели, и подумали они, что это от еды стало им так жарко; но когда жара становилась всё больше и больше и им захотелось выйти из комнаты, они увидели, что все двери и окна заперты, – видно, король задумал что-то недоброе и порешил их удушить.

– Но это ему не удастся, – сказал тот, на котором была шапчонка, – я нагоню такой холод, что никакой жар перед ним не устоит. – И он надел свою шапчонку прямо – и настал такой мороз, что всякая жара вмиг исчезла, и кушанья на блюдах начали подмерзать.

Прошло два часа, и король подумал, что они от жары уже погибли, и велел тогда открыть двери, чтоб самому на тех шестерых посмотреть. Открылась дверь, и увидел он, что все живы и здоровы да ещё говорят, что им приятно было бы выйти наружу погреться, что мороз-де в комнате такой, что замерзает даже еда на блюдах.

Тогда разгневанный король спустился вниз к повару, стал его ругать на чём свет стоит да спрашивать, почему он не исполнил того, что было ему велено.

Но повар ответил:

– Жару-то ведь было довольно, вот поглядите хоть сами.

Глянул король и увидел, что под железной комнатой пылает сильный огонь; тут-то и понял король, что с этими шестерыми таким способом ничего не поделаешь.

И стал король думать да раздумывать снова, как бы ему от недобрых гостей избавиться. Призвал он главного из них и говорит:

– Хочешь, я дам тебе золота, сколько угодно, а ты откажись от моей дочери.

– О, я согласен, господин король, – ответил тот, – дайте мне золота столько, сколько слуга мой сможет донести, и я требовать вашей дочери не стану. – Королю это понравилось, а тот и говорит:

– Ну что ж, приду я за ним спустя две недели.

Тогда он созвал всех портных со всего королевства, и должны они были сидеть две недели подряд и шить мешок. А когда его сшили, то должен был тот силач, что деревья с корнем выворачивал, взять его на плечи и идти с ним к королю. И спросил король:

– Что это за силач, который может тащить на своих плечах целую груду полотна? – Испугался и подумал: «Сколько же золота он утащит?».

И он велел принести целую бочку золота, несли его шестнадцать самых сильных людей королевства, – а силач сунул золото одной рукой в мешок и говорит:

– Чего же вы больше-то не принесли, этим ведь и дна мешка не покроешь.

Тогда велел король перетащить сюда мало-помалу всю свою казну. Силач и её засунул в мешок, но и после того он не наполнился даже наполовину.

– Тащите побольше! – кричал он, – а то этими крохами ничего не заполнишь.

И собрали тогда со всего государства семь тысяч повозок золота; но всё это, заодно с запряжёнными в них быками, засунул силач в свой мешок.

– Чего тут разглядывать, – сказал он, – надо брать всё, что под руку попадётся, а то этак и мешка не наполнишь.

Сунул всё это он в мешок, а в нём ещё немало места пустого осталось. Вот он и говорит:

– Ну, дело, однако ж, надо кончать, ведь мешки завязывают иной раз, когда они бывают и неполные. – И он взвалил мешок себе на спину и ушёл вместе со своими товарищами.

Увидал король, что один человек унёс на спине всё богатство целой страны, разгневался и велел своим всадникам сесть на коней, догнать шестерых и отнять у того силача мешок. И вот два полка их вскоре нагнали, и крикнули всадники:

– Сдавайтесь в плен; бросайте мешок с золотом на землю, а не то мы вас всех перебьём!

– Да что вы говорите? – сказал тот, кто в ноздрю здорово дуть умел. – Это мы-то сдадимся в плен? Скорей вы у нас все в воздухе запляшете, – и он зажал одну ноздрю и дунул в другую, да прямо на оба конных полка, – и рассыпалась конница и разлетелась по воздуху над горами, над долинами во все стороны.

Один из фельдфебелей закричал, прося о пощаде, стал объяснять, что ранен уже девять раз, и солдат-де он исправный, и оскорбленья такого никак не заслужил. Тогда тот стал дуть чуть потише, и фельдфебель благополучно спустился на землю; и сказал он фельдфебелю:

– Ну, а теперь возвращайся домой к королю да скажи ему, пускай вышлет конницы ещё больше, я и ту по воздуху всю размечу.

Услыхал о том король и сказал:

– Пусть они поскорей убираются, тут что-то неладное.

И вот принесли шестеро все богатства к себе домой, поделили их поровну и стали жить да поживать припеваючи до самой своей смерти.

72. Волк и человек.

Рассказала раз волку лиса про силу человека, что ни один-де зверь не устоит перед ним и разве одной только хитростью можно уберечь от него свою шкуру. Ну, волк и говорит:

– Встретить бы мне хоть раз человека, уж я на него нападу!

– Я могу тебе в этом помочь, – ответила ему лиса, – приходи завтра раным-рано на заре, и я покажу тебе человека.

Явился волк раным-рано на заре, и вывела его лиса на дорогу, по которой всегда проходил охотник. Но сперва прошёл там старый отставной солдат.

– Вот это и есть человек?

– Нет, – отвечает лиса, – этот был когда-то человеком.

Затем прошёл по дороге мальчик в школу.

– Вот это и есть человек?

– Нет, – ответила лиса, – этот будет ещё человеком.

Вот идёт, наконец, охотник, за спиной у него двустволка, а на поясе охотничий нож. Говорит волку лиса:

– Видишь, вон идёт человек, ты на него напади, а я поскорей спрячусь в нору. – Тут волк и кинулся на человека.

Увидел его охотник и говорит:

– Жаль, что не зарядил ружьё пулей.

Взял он ружьё, прицелился и выпустил заряд дроби прямо волку в морду. Волк скривился, но, однако ж, не испугался и пошёл прямо на человека; охотник выпустил второй заряд. Волк сжал зубы от боли и кинулся на человека; выхватил тогда охотник свой охотничий нож и ударил им волка в бок раз и другой; пустился волк, истекая кровью, бежать и прибежал, воя, к лисе.

– Ну, братец-волк, – сказала лиса, – расскажи, как ты расправился с человеком?

– Ах, – говорит ей волк, – я и не представлял себе, чтобы человек был так силён; снял он сначала палку с плеча и как дунет, и как полетело мне что-то в лицо, да как защекочет; а потом дунул он ещё раз в палку – точно молния с градом пролетела у самого носа; подхожу я к нему поближе, а он как вытащит из тела блестящее ребро и как ударит меня им, тут я еле и жив остался!

– Вот видишь, – сказала лиса, – какой ты, однако, хвастун! Замахиваешься широко, а ударить-то и не можешь.

73. Волк и лиса.

Жила лиса у волка в услуженье, и что волк её заставлял, то лисе и приходилось делать, – оттого, что была она его слабее; и захотелось лисе от хозяина такого избавиться. Случилось раз идти им вместе по лесу, а волк и говорит:

– Лиса рыжая, достань мне что-нибудь поесть, а не то я тебя съем!

И ответила лиса:

– Я знаю один крестьянский двор, есть там двое молодых ягнят; если хочешь, давай одного утащим.

Это волку понравилось, пошли они туда; и украла лиса ягнёнка, притащила его волку, а сама убежала. Съел волк ягнёнка, но этого показалось ему мало, захотелось ему добыть другого, и пошёл он, чтоб его утащить. Но волк был такой неловкий, – заметила волка мать ягнёночка и принялась так сильно кричать и блеять, что сбежались крестьяне. Нашли они волка и так его избили, что он, прихрамывая и воя, явился к лисе.

– Ты меня, однако, здорово подвела, – сказал он, – хотел я было утащить другого ягнёнка, но поймали меня крестьяне и сильно мне бока намяли.

А лиса говорит:

– А зачем ты такой ненасытный?

На третий день пошли они снова на поле, и говорит волк опять:

– Лиса рыжая, достань мне что-нибудь поесть, а не то я тебя съем.

И ответила лиса:

– Я знаю один крестьянский двор, нынче вечером там хозяйка блины печёт, – давай их утащим.

Пошли они туда, а лиса весь дом кругом обшарила, всё разглядывала да принюхивалась, пока не узнала, где горшки стоят, стащила потом шесть блинов и принесла их волку.

– На тебе, ешь, – сказала она ему, а сама пошла своей дорогой.

Проглотил волк блины вмиг и говорит:

– Они такие вкусные, что мне ещё хочется, – пошёл и свалил всю миску на пол, – одни только черепки остались.

Раздался грохот, и явилась хозяйка, заметила волка, стала людей звать на помощь. Сбежались люди, стали бить его кто чем попало, и убежал он, на обе ноги прихрамывая и громко воя, к лисе в лес.

– Что это ты меня так сильно подвела? – воскликнул волк. – Поймали меня крестьяне и начесали мне спину!

Отвечает лиса:

– А зачем ты такой ненасытный?

На третий день вышли они вместе на поле. Волк, прихрамывая, еле поспевал за лисой, и говорит ей:

– Лиса рыжая, достань-ка мне что-нибудь поесть, а не то я тебя съем.

Отвечает лиса:

– Я знаю одного крестьянина, он зарезал корову, и засолённое мясо лежит у него в погребе, в бочонке, – давай его утащим!

Сказал волк:

– Так давай пойдём поскорее вместе, а ты мне поможешь, если я сам выбраться не смогу.

– Что ж, пойдём, пожалуй, – сказала лиса и показала ему все пути и лазейки.

И вот добрались они, наконец, до погреба. А было там мяса вдосталь, и волк тотчас принялся за него и подумал: «Всё съем – времени хватит». Лиса тоже как следует полакомилась, но всё кругом поглядывала и частенько подбегала к дыре, через которую они в погреб забрались, да всё пробовала, достаточно ли дыра широка, чтоб в неё пролезть. А волк говорит:

– Лиса милая, скажи мне, отчего ты всё взад да вперёд бегаешь и всё куда-то выскакиваешь?

– Да надо ведь поглядеть, не идёт ли кто, – отвечала хитрая лиса, – не ешь только слишком много.

Волк говорит:

– Я уйду не раньше, чем весь бочонок съем.

А между тем приходит в погреб крестьянин, услыхал он шорох лисьих лап. Как увидела его лиса, одним махом выскочила в дыру; хотел было и волк следом за ней, но он так набил себе брюхо, что пролезть не смог и застрял в дыре. Взял крестьянин дубину и убил его. А лиса в лес убежала и рада была, что от такого обжоры избавилась.

74. Лиса и кума.

Родила волчиха на свет волчонка и позвала в кумы лису.

– Ведь она нам близкою роднёй приходится, – сказала волчиха, – и ума у ней много и ловкости немало, и она сможет моего сыночка обучить и помочь ему в жизни.

Приходит лиса, такая почтенная и важная, и говорит:

– Дорогая и уважаемая кума, благодарю вас за честь, оказанную мне, и считаю должным заметить, что и вы получите тоже от этого не меньшее удовольствие.

На крестинах лиса хорошо полакомилась, развеселилась и говорит:

– Дорогая кума, в нашу обязанность входит заботиться о ребёночке. Вам надо всегда иметь хорошую пищу, чтоб ребёночек-то окреп. Я знаю в одном месте овечьи ясли, там мы могли бы легко заполучить лакомый кусок.

Волчихе песенка эта пришлась по вкусу, и она отправилась вместе с лисой к крестьянскому двору. Лиса показала ей издали ясли и говорит:

– Вон там вы можете незаметно пролезть, а я тем временем на другой стороне что-нибудь высмотрю, не удастся ли мне схватить курочку.

Но лиса никуда не пошла, а легла на лесной опушке, растянулась и стала отдыхать. Забралась волчиха в ясли, а лежала там собака, и подняла она шум. Прибежали крестьяне, схватили куму и задали ей порядочную трёпку. Наконец ей всё-таки удалось удрать; она кое-как выбралась и потащилась домой, вдруг видит – лежит лиса. А та притворилась и стала жаловаться:

– Ах, кумушка, как мне плохо пришлось! Напали на меня крестьяне и всю меня избили; ежели вы не хотите, чтоб я тут осталась лежать да умирать, то вы должны меня отсюда унести.

Волчиха сама еле могла двигаться, но уж так ей стало лису жалко, что взвалила она её к себе на плечи и отнесла осторожно свою здоровёхонькую куму до самого её дома.

Тут лиса ей и говорит:

– Ну, а теперь, милая кума, прощайте, счастливо вам оставаться! – посмеялась над ней вдосталь и убежала.

75. Лиса и кот.

Случилось раз коту в лесу с госпожой лисой повстречаться. «Она умная и такая опытная, что её все на свете уважают», – подумал кот и ласково к ней обратился:

– Добрый день, милая госпожа лиса, как вам живётся? Как справляетесь вы в наши трудные времена? Ведь дороговизна-то какая!

Посмотрела лиса надменно на кота, смерила его с ног до головы и помедлила, не зная, стоит ли ему и отвечать. Наконец она сказала:

– Ах ты, несчастный Мурлыка, дурень ты этакий, голодный ты мышелов, что это тебе в голову пришло, что ты осмеливаешься ещё спрашивать, как мне живётся? Чему ты учился? Какие науки прошёл?

– Я прошёл только одну, – скромно ответил кот.

– А какая же это наука? – спросила лиса.

– Если за мной гонятся собаки, то я умею прыгнуть на дерево и спастись.

– Это и всё? – сказала лиса. – А вот я на целую сотню искусств мастерица, да, кроме того, у меня полный мешок хитростей. Мне тебя жаль, пойдём-ка вместе со мной, и я тебя научу, как лучше от собак убегать.

А тут как раз на эту пору проходил охотник с четырьмя собаками. Кот быстро прыгнул на дерево и уселся на самой верхушке, и ветки и листья его укрыли.

– Развяжите ваш мешок, госпожа лиса, развяжите мешок! – крикнул ей кот, но собаки её уже схватили и крепко держали в зубах.

– Эх, госпожа лиса! – воскликнул кот. – Вот вы со своею сотней искусств и попались! А могли б вы взобраться, как я, на дерево, не пришлось бы вам с жизнью своей проститься.

76. Гвоздика.

Жила-была королева, и судил ей так господь бог, что детей у неё не было. И она ходила каждое утро в сад и молила бога, чтоб послал он ей сына или дочь. И вот однажды она услышала голос:

– Радуйся, будет у тебя сын-счастливец, все его желания будут исполняться, и всё, что он ни пожелает, то и сбудется.

Она пришла к королю и рассказала ему эту радостную весть; и когда подошло время, родила она сына, и король был в великой радости.

Она ходила каждое утро с младенцем в сад, где находился зверинец, и умывалась у прозрачного родника. Случилось однажды так, что когда ребёнок был уже постарше, он лежал у неё на коленях, и она в это время уснула. И явился старый повар; он знал, что это ребёнок такой, что если он что задумает, то и исполнится, – и похитил его. Он взял затем курицу, зарезал её и окропил кровью передник и платье ребёнку. Ребёнка он унёс и спрятал в потаённом месте, где его должна была выкормить мамка; а сам побежал к королю и обвинил королеву в том, будто она допустила диких зверей похитить своего ребёнка. Увидел король кровь на переднике, поверил всему и так разгневался, что велел построить высокую башню, куда не заглядывал бы ни один луч солнца и луны, приказал посадить туда свою жену и там её замуровать. И пришлось ей томиться там целых семь лет без питья и пищи. Но господь послал двух белых голубей, они должны были дважды в день прилетать и приносить ей еду, пока не пройдёт семь лет.

Но повар подумал про себя: «Ведь это такой ребёнок, что все его желанья исполняются, и он может накликать на меня несчастье». И он ушёл из замка и явился к мальчику; а тот за это время вырос настолько, что начал уже говорить. Вот повар ему и сказал:

– Пожелай себе прекрасный замок с садом и всё, что к замку полагается.

И только мальчик вымолвил слово, как в ту же минуту явилось всё, что он пожелал.

Спустя некоторое время повар ему говорит:

– Нехорошо тебе жить в одиночестве; пожелай, чтоб была с тобой вместе красивая девушка.

И королевич её пожелал, и она вмиг перед ним явилась, и была такая прекрасная, что ни один живописец не мог бы написать подобной. Вот стали они вместе играть и полюбили друг друга от всего сердца. А старый повар ходил на охоту, будто какой знатный господин. Но вот пришла ему раз в голову мысль, что королевич может однажды пожелать жить вместе со своим отцом, и тогда это принесло бы ему большое несчастье. Он вышел из дому, взял с собой девушку и сказал:

– Этой ночью, когда мальчик уснёт, подойди к его постели, всади ему нож в сердце и принеси мне его сердце и язык; если же ты этого не выполнишь, то сама умрёшь.

Повар ушёл, а на другой день вернулся и видит, что она этого не сделала; девушка ему говорит:

– Зачем мне проливать невинную кровь, ведь он-то ещё никого не обидел.

Говорит повар опять:

– Если ты этого не сделаешь, придётся тебе жизнью своей поплатиться.

Только он ушёл, велела девушка привести небольшого оленя и заколоть его; она взяла его сердце и язык, положила их на тарелку, а когда повар-старик явился домой, она сказала мальчику:

– Ложись в постель и укройся одеялом.

Вот входит злодей и говорит:

– Где сердце и язык мальчика?

Подала ему девушка тарелку, а королевич сбросил с себя одеяло и сказал:

– Ты, что ж, старый злодей, задумал меня убить? Я вынесу тебе за это приговор. Отныне ты станешь чёрным пуделем с золотой цепью на шее и будешь пожирать раскалённые угли, и будет у тебя из шеи выбиваться пламя.

Только вымолвил королевич эти слова, как вмиг обратился старик в пуделя, и была у него на шее цепь золотая. И велено было поварам принести горящие угли, – и он сожрал их все, и выбилось пламя у него из шеи. Пробыл королевич там недолгое время и вспомнил о своей матери: жива ли она ещё? И сказал девушке:

– Мне хотелось бы вернуться домой на родину; если хочешь, поедем вместе со мной, и я буду тебя кормить.

– Ах, – отвечала она, – дорога туда далека, и что я буду делать на чужбине, где меня никто не знает?

И так как желания ехать у неё не было, а разлучаться они не хотели, то заколдовал он её в красивую гвоздику и взял её вместе с собой.

И вот королевич уехал оттуда, а пудель должен был бежать следом за ним. Наконец он вернулся к себе на родину. Подошёл королевич к башне, где сидела его мать; а была башня очень высокая, и он пожелал, чтоб явилась лестница, которая доходила бы до самого верха. Он взобрался по той лестнице, заглянул в башню и крикнул:

– Милая матушка, госпожа королева, вы живы ещё или умерли с голоду?

Ответила она:

– Я только что поела и вполне сыта, – она подумала, что то были ангелы.

А он говорит:

– Я любимый ваш сын, которого будто бы похитили у вас дикие звери; но я жив и в скором времени вас спасу.

Спустился королевич с башни и пошёл к своему отцу; велел доложить, что он, мол, охотник из чужой земли и не может ли он поступить к королю на службу.

Ответил король:

– Да, если он достаточно опытный и может доставлять дичь, пусть явится ко мне.

Но дичи в тех краях никогда не водилось. И пообещал охотник доставлять ему дичи всегда столько, сколько будет необходимо для королевского стола. Потом он велел всем егерям собраться, чтоб отправиться с ним вместе в лес. Вот пошли егеря вместе с охотником, и он велел устроить в лесу облаву, но так, чтоб в одном месте большой круг оставался бы открытым; а сам стал в середину и начал желать. И вмиг, явилось больше двухсот с лишним штук дичи, и егерям оставалось только её стрелять. И они нагрузили дичь на целых шестьдесят крестьянских телег и привезли её королю; и король мог, наконец, украсить свой стол дичью, которой долгие годы у него вовсе не было.

По этому случаю король очень обрадовался и пригласил на другой день на обед к себе всех придворных и устроил большое пиршество. Когда все гости собрались, сказал король своему охотнику:

– Так как ты очень ловок, то садись рядом со мной.

И ответил ему охотник:

– Ваше величество, господин король, позвольте заметить, что я охотник плохой.

Но король настаивал на своём и сказал:

– Нет, ты должен сидеть рядом со мной, – и пришлось тому подчиниться.

Когда охотник сидел за торжественным столом, он подумал про свою любимую мать; и вот он пожелал, чтобы кто-нибудь из придворных спросил бы о ней, как поживает, мол, госпожа королева в башне, жива ли она или уже погибла. И стоило ему только это пожелать, как заговорил о ней маршал и сказал:

– Ваше величество, нам-то вот здесь радостно, а как там поживает в башне госпожа королева, в живых ли она ещё или, может, уже умерла?

И ответил король:

– Она позволила диким зверям разорвать моего любимого сына, и о ней слышать я не хочу!

Тогда поднялся охотник и говорит:

– Мой милостивейший батюшка, она ещё жива, а я – ваш родной сын, меня не дикие звери разорвали, а похитил меня злодей, повар-старик; он унёс меня из замка, когда она уснула, и выкрал меня у неё, когда я лежал у неё на коленях, и он обрызгал её передник кровью курицы.

Потом он взял чёрного пуделя с золотой цепью на шее и сказал:

– Вот он, этот злодей, – и велел принести раскалённых углей, и пудель все их сожрал, и выбилось пламя у него из шеи.

И спросил королевич у отца, не угодно ли будет ему увидеть злодея в настоящем виде; и он пожелал, чтобы тот обратился снова в повара: глядь – стоит перед ним повар в белом фартуке и с ножом на боку. Увидев его, король разгневался и велел бросить его в самую глубокую темницу, в подземелье.

А охотник продолжал:

– Батюшка, не угодно ли вам увидеть ту девушку, что нежно меня воспитывала? Её заставляли меня убить, но она не сделала этого, хотя за отказ свой должна была поплатиться жизнью.

Ответил король:

– Да, я бы с удовольствием посмотрел на неё.

И сказал сын:

– Милостивейший батюшка, я покажу её вам в образе красивого цветка.

Он сунул руку в карман, достал оттуда гвоздику и положил её на королевский стол, и была она такая прекрасная, что подобной король ещё ни разу не видывал.

И говорит тогда сын:

– А теперь я покажу её вам в настоящем виде, – и он расколдовал её, и стала она девушкой, и была такою прекрасной, что ни один живописец не смог бы написать лучшей.

Послал тогда король двух своих камеристок и слуг, чтобы поднялись они в башню, вывели бы оттуда королеву и привели её к королевскому столу. Вот привезли её в пиршественный зал, но она не стала ничего есть и сказала:

– Милостивый господь, что поддерживал меня в башне, скоро пошлёт мне освобождение.

Она прожила ещё три дня, а потом тихо и спокойно умерла.

Старый король велел повара четвертовать; но печаль терзала его сердце, и он вскоре умер. А сын женился на прекрасной девушке, которую принёс с собой в кармане в образе цветка; а живут ли они сейчас, о том одному богу известно.

77. Умная Гретель.

Жила-была кухарка, звали её Гретель; носила она башмаки на красных каблуках, и как выйдет, бывало, в них из дому, повернётся то в одну, то в другую сторону, обрадуется и подумает: «А я, однако, девушка красивая». Вернётся домой, хлебнёт на радостях глоток вина, а после того, конечно, и есть захочется, вот и начнёт она пробовать самое вкусное, что готовит к обеду; всё попробует, пока не наестся вдосталь, потом скажет:

– Ведь кухарка должна знать, вкусная ли пища.

Вот раз хозяин ей и говорит:

– Гретель, нынче ко мне гость придёт; зажарь мне две курицы, да смотри, чтоб повкусней вышло.

– Ладно, хозяин, я уж сготовлю, – ответила Гретель.

Зарезала она кур, обварила их кипятком, ощипала, насадила на вертел и понесла их в печь жариться, а дело было уже под вечер. Начали куры поджариваться и были совсем готовы, а гость всё не являлся. Вот и говорит Гретель хозяину:

– Если гость не придёт, то надо кур из печи вынуть, какая будет досада, если их тотчас не съесть, ведь они-то сейчас в самом соку!

Хозяин говорит:

– Ну, раз так, то я сам побегу за гостем.

Только хозяин ушёл, отставила Гретель вертел с курами в сторону, а сама подумала: «Если долго придётся стоять у печки, то ещё вспотеешь и пить захочется: почём знать, когда они там явятся, – сбегаю-ка я в погреб и перехвачу глоточек». Спустилась она в погреб, подставила кружку и говорит:

– Да поможет тебе господь бог, Гретель, – и хлебнула порядочный глоток. – Вино к вину тянет, – молвила она, – не хорошо отрываться, – и выпила ещё порядочный глоток. Пришла она и поставила кур снова на огонь, помазала их маслом и стала весело поворачивать вертел. А жаркое пахло так вкусно, что Гретель подумала: «Мне будто чего-то недостаёт, надо бы кур отведать!» – потрогала она пальцем, лизнула и говорит:

– Ой, какие вкусные куры! Прямо-таки грешно не есть их теперь же!

Подбежала она к окошку поглядеть, не идёт ли хозяин с гостем, видит – нет никого. Подошла она снова к курам и подумала: «Одно крылышко подгорело, будет лучше, если я его съем». Отрезала она его, съела, и как же оно ей по вкусу пришлось! Съела она и подумала: «Надо будет и другое отрезать, а не то хозяин заметит, что чего-то недостаёт». Съела она оба крылышка, и пошла опять поглядеть, не идёт ли хозяин, но видит, что его нету. «Кто знает, – пришло ей в голову, – может, они и вовсе не придут; пожалуй, куда-нибудь зашли». Вот она и говорит:

– Эй, Гретель, будь веселей, одна уже начата, выпей-ка ещё добрый глоток вина и съешь всю её целиком, а как съешь всё, то и успокоишься: чего божьему дару пропадать!

Сбегала она ещё раз в погреб, хлебнула порядочный глоток и на радостях съела курицу. Не стало одной курицы, а хозяин домой всё не возвращается. Посмотрела Гретель на другую курицу и говорит:

– Где одно, там и другое, – одно к одному приходится. Что правильно для одного, то и для другого справедливо; я так полагаю: ежели выпить ещё разок, то от этого никакого вреда не будет.

Хлебнула она ещё порядочный глоток и вслед за первой покончила и со второй курицей.

Наелась она вволю, а тут приходит хозяин и говорит:

– Ну, Гретель, живей, сейчас гость придёт.

– Ладно, хозяин, я уж всё приготовлю, – ответила Гретель.

Посмотрел хозяин, накрыт ли как следует стол, взял большой нож, чтобы кур разрезать, и начал его тут же точить. Приходит как раз в это время гость, стучится вежливо и тихонько в дверь. Гретель бежит посмотреть, кто там такой; увидела она гостя, приложила палец к губам и говорит ему:

– Тише! Тише! Скорей убирайтесь отсюда; если хозяин вас поймает, то плохо вам придётся. Он хотел вас пригласить на ужин, но у него одно на уме: как бы вам уши отрезать. Слышите, вот он и нож для этого точит.

Услыхал гость, что нож натачивают, и давай бежать со всех ног с лестницы. А Гретель, не будь ленива, бросилась к хозяину с криком:

– Хорошего вы гостя пригласили, нечего сказать!

– Гретель, а что такое? Что ты говоришь?

– Да вот, – говорит, – выхватил он из миски обе курицы, которых я только что подавать собралась, и убежал с ними.

– Вот так-так! – сказал хозяин, и жаль ему стало хороших кур. – Хотя бы одну мне оставил на ужин.

И он крикнул вслед гостю, чтобы тот остановился, но гость сделал вид, будто ничего не слышит. Кинулся хозяин вслед за ним, как был, с ножом в руке, и закричал:

– Одну только! Одну только! – желая этим сказать, чтоб гость оставил ему хотя бы одну курицу и не брал бы обеих; а гостю показалось, что тот требует дать ему одно ухо, и как угорелый бросился домой, чтобы как-нибудь да спасти свои уши.

78. Старый дед и внучёк.

Жил-был старый-престарый дед: глаза у него ослепли, уши оглохли, и дрожали у него колени. Когда сидел он за столом, то еле держал ложку в руках и проливал суп на скатерть, да ещё изо рта суп капал на стол. Надокучило сыну и невестке на это глядеть, и вот посадили они старого деда в угол за печкой и стали подавать ему еду в глиняной мисочке, да и кормили его подчас впроголодь. И глядел дед с грустью на стол, и на глазах у него показывались слёзы.

Вот раз не удержал он в дрожащих руках мисочку, упала она наземь и разбилась. Стала его бранить молодая невестка, но он ничего не сказал, только тяжело вздохнул. Купила ему невестка деревянную мисочку за два геллера, и пришлось ему теперь есть из неё. Вот сидят они раз, и приносит маленький внучёк – было ему четыре года – небольшие дощечки и начинает их складывать.

– Что ты там делаешь? – спрашивает отец.

– Я делаю корытце, – отвечает ребёнок, – буду кормить из него отца с матерью, когда я стану большим.

Посмотрели муж и жена друг на друга – и заплакали. Подвели тотчас старого деда к столу и позволили ему с той поры есть всегда вместе с ними и не попрекали его, если он немного проливал на стол.

79. Ундина.

Играли раз братец с сестрицей у колодца и, играючи, упали оба в колодец. А жила там внизу ундина, вот она и говорит:

– Уж теперь-то вы мои! Теперь вы должны на меня прилежно работать, – и увела их с собой.

Дала она девочке прясть запутанный жёсткий лён, и к тому же ей пришлось наливать воду в бездонную бочку; а мальчика заставила рубить дерево тупым топором; и получали они вместо еды одни только твёрдые, как камень, клёцки. Стало, наконец, детям совсем невмоготу, и они выждали, когда однажды в воскресный день ундина была в церкви, и убежали. А так как церковь находилась по пути, то ундина заметила, что птички-то улетели, и пустилась за ними большими прыжками в погоню. Но дети увидели её издали, и бросила девочка позади себя щётку, – и выросла вдруг большая гора щёток с тысячами тысяч колючек, и пришлось ундине пробиваться через неё с большим трудом; но, наконец, она всё-таки сквозь неё пролезла. Как увидели это дети, бросил мальчик тогда позади себя гребёнку, – и поднялась большая гора из гребёнок с тысячами тысяч зубцов; но ундина знала, как за них уцепиться, и, наконец, всё-таки по ним прошла.

Бросила тогда девочка вслед за собой зеркало, – и выросла зеркальная гора, и была она такая скользкая, что никак не могла злая ундина через неё перелезть. И подумала ундина: «Лучше пойду я скорее домой, возьму свой топор да разрублю зеркальную гору надвое». Но пока она вернулась назад и разрубила зеркала, дети уже давно убежали далеко-далеко, – и пришлось ундине опять опуститься в свой колодец.

80. Про смерть курочки.

Пошла раз курочка с петушком на гору, где росли орехи, и условились они между собой, что кто первый найдёт орешек, тот и поделится своей находкой. Нашла курочка большой-большой орех, но о том петушку ничего не сказала и решила этот орешек съесть сама. А орешек-то был такой большой, что она никак не могла его проглотить, и он застрял у ней в горле; испугалась она, что орешком подавится; и закричала:

– Петушок, пожалуйста, побеги ты скорей, принеси мне водицы напиться, а то я задохнусь.

Петушок кинулся со всех ног к роднику и говорит:

– Родник, дай мне водицы! Лежит курочка на горе, где растут орехи, – проглотила она большой орешек и вот-вот задохнётся.

А родник отвечает:

– Побеги ты сначала к невесте, пускай даст мне алого шёлку.

Побежал петушок к невесте:

– Невеста, дай мне алого шёлку, дам я его роднику, он даст мне за это водицы, а водицу я отнесу курочке, лежит она на горе, где растут орехи, – проглотила она большой орешек и может задохнуться.

Говорит невеста:

– Побеги сначала да принеси мне мой веночек, я позабыла его на иве.

Побежал петушок к иве, снял с ветки веночек, принёс его невесте, и дала ему невеста за это алого шёлку, и принёс он его роднику, и дал родник за это водицы. И принёс петушок курочке водицы напиться.

Пришёл он, а курочка тем временем уже задохнулась, лежит мёртвая и не двигается. И стало петушку так грустно, так грустно, и закричал он во всё горло; сошлись все звери, стали оплакивать курочку. И построили шесть мышей маленький возок, чтоб отвезти и похоронить в могиле курочку. Когда возок был готов, они впряглись в него, петушок стал править. Но повстречалась им по дороге лиса:

– Куда это ты, петушок, едешь?

– Везу хоронить свою курочку.

– А можно мне с тобою поехать?

Ладно, садись только сзади возка, Лошадки мои норовисты слегка.

Вот села лиса сзади, а за нею волк и медведь, олень и лев и все прочие звери лесные. Так и ехали они, пока не приехали к ручью.

– А как же нам теперь через него перебраться? – говорит петушок.

А у ручья лежала соломинка, говорит она:

– Перекинусь я над ручьём, а вы по мне и переедете.

Но только ступило шестеро мышек на мост, соскользнула соломинка и упала в воду, и все шестеро мышек упали вслед за ней и утонули. И приключилась снова беда, но явился уголь и говорит:

– Я достаточно велик: протянусь я с берега на берег, а вы по мне и переедете.

Лёг уголь над водой, но, на беду, прикоснулся он к ней, зашипел, потух, и настал ему конец. Увидал это камень, сжалился он над ними, захотелось ему помочь петушку, и он лёг над водой. Стал тогда тащить возок сам петушок. Вот было переправился он на другой берег, и были они уже с курочкой на суше, захотелось ему перетащить и тех, что сзади сидели, – а было их очень уж много, – и покатился возок назад, и попадали они все вместе в воду и утонули. Остался петушок один с мёртвой курочкой. Вырыл он ей могилу, положил её туда и насыпал над нею могильный холм, присел на него и стал горевать, и так долго он горевал, пока сам не помер. Так оба они и умерли.

81. Брат-Весельчак.

Была когда-то большая война, и когда она окончилась, много солдат вышло в отставку. Получил и Брат-Весельчак отставку и в придачу всего лишь солдатский хлебец и четыре крейцера деньгами; с тем и пустился он в путь-дорогу. А сидел у дороги святой Пётр в образе нищего. Когда Брат-Весельчак проходил мимо, стал нищий милостыню у него просить; А тот отвечает:

– Милый мой нищий, что же мне тебе подать? Был я в солдатах и вот получил отставку, и есть у меня всего-навсего один лишь хлебец солдатский да четыре крейцера денег; как истрачу их, придётся мне тоже, как и тебе, милостыню просить. Но всё ж таки я тебе что-нибудь подам.

Разделил он хлебец на четыре части, дал апостолу часть да ещё крейцер деньгами. Поблагодарил его святой Пётр и пошёл себе дальше, уселся опять в образе другого нищего у дороги, где проходил солдат. Подошёл солдат, а тот попросил опять, как и в прошлый раз, подать ему милостыню. Ответил Брат-Весельчак то же самое, что и тогда, и дал ему снова четверть хлебца да крейцер деньгами. Поблагодарил святой Пётр, пошёл себе дальше и сел в третий раз у дороги, в образе другого нищего, и попросил у Брата-Весельчака милостыню. Подал ему Брат-Весельчак и в третий раз четверть хлебца да третий свой крейцер. Поблагодарил его святой Пётр, и Брат-Весельчак пошёл дальше, и осталось у него всего лишь хлеба краюшка да один крейцер деньгами. Вот и зашёл он с этим в харчевню; хлебец поел, а на крейцер велел подать себе пива. Закусил он и двинулся дальше, а ему навстречу опять святой Пётр в образе отставного солдата и говорит ему:

– Здоро́во, товарищ! Не дашь ли мне хлеба кусок да крейцер, чтоб выпить маленько?

– Где ж мне взять их? – ответил Брат-Весельчак. – Получил я отставку да хлебец солдатский и четыре крейцера деньгами. Повстречал по дороге трёх нищих, дал каждому из них по четверти хлебца да деньгами по крейцеру. Последнюю краюшку я в харчевне съел, а на последний крейцер немного выпил. Теперь у меня в кармане пусто, и если у тебя тоже нет ничего, то, пожалуй, пойдём вместе с тобой милостыню просить.

– Нет, – ответил святой Пётр, – вот этого как раз и не требуется: я малость знаком с лекарским ремеслом и заработать себе смогу, сколько мне будет надо.

– Да, – сказал Брат-Весельчак, – но в этом деле я ничего не смыслю, и выходит, что придётся мне милостыню идти просить одному.

– Ну, а ты ступай со мной вместе, – сказал святой Пётр, – если я что заработаю, дам тебе половину.

– Это дело для меня подходящее, – сказал Брат-Весельчак.

И вот пошли они вместе. Подошли они к одному крестьянскому дому и слышат там плач и крик; вошли они в дом, а лежит там человек тяжело больной и уже при смерти; его жена причитает и плачет навзрыд.

– Брось плакать и причитать, – сказал святой Пётр, – я готов твоего мужа вылечить. – Достал он из кармана мазь и вмиг исцелил больного; тот мог встать и стал совершенно здоров. Вот муж с женой и говорят на радостях:

– Как же нам вас отблагодарить? Что дать вам за это?

Но святой Пётр принять ничего не пожелал; и чем больше его упрашивали, тем он больше отказывался. Тут Брат-Весельчак толкнул святого Петра и говорит:

– Да возьми ты что-нибудь, ведь нам пригодится.

Принесла, наконец, крестьянка ягнёнка и говорит святому Петру, чтобы он его взял, а тот брать не хочет. Тут Брат-Весельчак отвёл его в сторону и говорит:

– Да бери ты, глупый чёрт, нам-то ведь пригодится.

И сказал, наконец, святой Пётр:

– Ну, ягнёнка я возьму, но нести его не буду; если хочешь, то неси его сам.

– Да дело это нетрудное, – сказал Брат-Весельчак, – уж я его понесу, – и он взвалил ягнёнка себе на плечи. Пошли они дальше и пришли в лес. Стало Брату-Весельчаку трудно нести ягнёнка; был он голоден и говорит святому Петру:

– Погляди, вот и местечко красивое, здесь мы могли бы ягнёнка сварить и съесть.

– Что ж, я согласен, – отвечал святой Пётр, – но стряпать я не умею. Если хочешь варить, то вот тебе и котёл, а я, пока мясо сварится, пойду погуляю. Но ты не смей начинать есть, пока я не вернусь, а приду я вовремя.

– Ну, ступай себе, – сказал Брат-Весельчак, – я уж управлюсь, сварить его сумею.

И святой Пётр ушёл, а Брат-Весельчак зарезал ягнёнка, развёл костёр, бросил мясо в котёл и начал варить. Был ягнёнок уже готов, а апостола всё нету. Вытащил тогда Брат-Весельчак ягнёнка из котла, разрезал его и нашёл сердце.

– Это, пожалуй, самое вкусное, – сказал он, попробовал его и, наконец, съел его всё. Воротился святой Пётр и говорит:

– Можешь съесть всего ягнёнка, а я съем одно только сердце, дай мне его.

Взял Брат-Весельчак нож и вилку и сделал вид, будто усердно ищет его в мясе, но никак не может найти. Наконец, не долго думая, говорит:

– Тут его нету.

– Ну, а куда ж оно могло деться? – спрашивает апостол.

– Это уж я не знаю, – ответил Брат-Весельчак. – Но ты только подумай, какие мы с тобой оба дураки: ищем у ягнёнка сердце, а никому из нас и в голову не придёт, что у ягнёнка-то ведь сердца не бывает!

– Э, – сказал святой Пётр, – да это ты что-то выдумываешь! Ведь у каждого животного имеется сердце, почему ж не быть ему и у ягнёнка.

– Нет, братец, так оно и есть, нет у ягнёнка сердца. Ты только как следует поразмысли и сообрази, что и вправду нет у него сердца.

– Ну, ладно, – сказал святой Пётр, – раз нет сердца, так мне тогда ничего и не надо, можешь всего ягнёнка сам съесть.

– Ну, чего сейчас не доем, то возьму с собой в ранец, – сказал Брат-Весельчак. Съел половину ягнёнка, а остальное себе в ранец засунул.

Пошли они дальше, и сделал святой Пётр так, что через дорогу, по которой им надо было проходить, вдруг стала протекать большая река. Святой Пётр и говорит:

– Ступай ты вперёд.

– Нет, – говорит Брат-Весельчак, – иди ты вперёд, – а сам подумал: «Если он не перейдёт реку, я тут останусь».

Вошёл святой Пётр в воду, и была она ему всего лишь по колено. Собрался и Брат-Весельчак переходить вброд, и вдруг река стала глубже, и вода оказалась ему по самую шею. Тут он как закричит:

– Братец, помоги мне!

А святой Пётр и говорит:

– А ты готов сознаться, что ты съел сердце ягнёнка?

– Нет, – ответил он, – я его не ел.

И стала тогда вода прибывать и дошла ему до самого рта.

– Помоги мне, братец! – завопил солдат.

А святой Пётр и говорит ему опять:

– А ты готов сознаться, что ты съел сердце ягнёнка?

– Нет, – ответил он, – я его не ел.

Но святому Петру всё-таки не хотелось, чтоб солдат утонул, и повелел он воде схлынуть и помог ему перейти.

Пошли они дальше и пришли в одно королевство; услыхали они там, что королевна лежит больная, при смерти.

– Хо-хо, братец, – говорит солдат святому Петру, – вот уж будет нам добыча и на веки вечные хватит.

И казалось ему, что святой Пётр идёт недостаточно быстро.

– Ты, братец любезный, шагай повеселей, ноги подымай повыше, – говорит он ему, – чтобы явиться нам как раз вовремя.

А святой Пётр шёл всё медленней, как его Брат-Весельчак ни гнал, ни подталкивал; и услыхали они, наконец, что королевна уже умерла.

– Вот тебе и на, – говорит Брат-Весельчак, – а всё это из-за того, что ты шёл будто спросонок.

– Да ты успокойся, – ответил святой Пётр, – я в силах не только больных врачевать, но могу и мёртвых воскрешать.

– Ну, ежели так, – сказал Брат-Весельчак, – это мне нравится, тут по крайней мере заработаем мы с тобой целых полкоролевства.

Пришли они в королевский замок, и были там все в великой печали; но святой Пётр объявил королю, что он готов его дочь воскресить. Привели его к ней, а он и говорит:

– Принесите мне котёл с водой.

Принесли ему котёл с водой, и велел он, чтоб все вышли, и позволил остаться с ним одному лишь Брату-Весельчаку.

Потом разрезал он покойницу на куски, бросил их в воду, развёл огонь под котлом и начал варить. Отвалилось от костей мясо, вынул он белые кости, положил их на стол в надлежащем порядке. Только он это сделал, вышел и трижды промолвил: «Во имя пресвятой троицы, мёртвая, встань». Только он это сказал в третий раз, поднялась королевна – живая, здоровая и красивая. И был король по этому случаю в великой радости и сказал святому Петру:

– Требуй от меня награду, и если то будет даже половина моего королевства, я её тебе отдам.

Но ответил святой Пётр:

– Я за это ничего не хочу.

«Ох, ты дурень какой!» – подумал Брат-Весельчак, отвёл своего товарища в сторону и говорит:

– Не будь ты, однако, таким дураком; если ты ничего не хочешь, то ведь мне что-нибудь да надо.

Но святой Пётр не пожелал себе ничего; а король заметил, что другому из них хочется что-нибудь получить, и он велел своему казначею насыпать ему полный ранец золота.

Пошли они дальше. Пришли в лес, вот святой Пётр и говорит Брату-Весельчаку:

– Давай теперь золото делить.

– Ладно, – ответил солдат, – давай делиться.

И поделил святой Пётр золото, но разделил его на три части.

Подумал Брат-Весельчак: «Что это у него заскок в голове случился? Делит всё на три части, а нас-то ведь двое».

Но святой Пётр сказал:

– Вот я разделил правильно: одна часть мне, другая тебе, а третья часть тому, кто съел сердце ягнёнка!

– О, да ведь это же я его съел! – ответил Брат-Весельчак и быстро сгрёб золото себе в карман, – уж в этом ты мне поверь.

– Как же так, – сказал святой Пётр, – ведь у ягнёнка-то сердца нету?

– Э, да ты что, братец, как это ты соображаешь! Ведь у ягнёнка, как и у всякого другого животного, сердце имеется; отчего бы ему одному не иметь его?

– Ну, ладно уж, – сказал святой Пётр, – получай золото ты один, но больше оставаться с тобой я не хочу, пойду теперь я один.

– Как хочешь, любезный братец, – ответил солдат, – счастливой тебе дороги.

И пошёл святой Пётр другим путём, а Брат-Весельчак подумал: «Да оно и к лучшему, что он от меня убрался, удивительный, надо сказать, святой».

И хотя у солдата денег было достаточно, но обращаться он с ними не умел, порастратил, пораздарил их, и спустя некоторое время у него опять ничего не оказалось. А пришёл он в то время в одну страну и услыхал, что там умерла королевна. «Хе-хе, – подумал он, – будет мне удача, я её воскрешу и уж велю уплатить себе как следует». Явился он к королю и предложил ему воскресить умершую. А король слышал, что ходит какой-то отставной солдат и воскрешает мёртвых, и подумал, что Брат-Весельчак и есть тот самый человек; но так как он ему не доверял, то спросил сперва у своих советников, и те сказали, что он может рискнуть, – всё равно, мол, дочь его мёртвая.

Вот велел Брат-Весельчак налить в котёл воды и всем из комнаты выйти. Разрубил он умершую королевну на части, бросил их в воду, развёл огонь так же, как, видел он, делал это святой Пётр. Начала вода кипеть, и отвалилось мясо, вынул он из котла кости и разложил их на столе; но он не знал, в каком порядке их класть, и все их перепутал. Стал он перед костями и говорит: «Во имя пресвятой троицы, мёртвая, встань!» Проговорил он это трижды, но кости никак не пошевелились. Произнёс он тогда эти слова ещё трижды, но всё было понапрасну.

– Ну, чёртова девка, вставай, – крикнул он, – а не то тебе плохо придётся!

Только он это вымолвил, как вдруг влезает в окошко святой Пётр в прежнем образе отставного солдата и говорит:

– Эй, нечестивец, ты что это тут затеял? Как может мёртвая встать, если ты все кости у ней перепутал?

– Любезный братец, да я ведь старался, как мог, – ответил он.

– Ну, на этот раз я тебя из беды выручу; но должен тебе сказать, что если ты ещё затеешь что-нибудь подобное, попадёшь в большую беду. А кроме того, не смей ты просить или брать что-нибудь у короля.

Сложил святой Пётр кости в должном порядке и трижды промолвил:

«Во имя пресвятой троицы, мёртвая, встань», – и королевна встала, и была здорова и так же прекрасна, как прежде. Вышел потом святой Пётр снова через окошко. Обрадовался Брат-Весельчак, что всё так хорошо обошлось, но досадно ему стало, что не должен он ничего брать. «Хотелось бы мне знать, – подумал он, – что это у него за такие причуды, – одной рукою даёт, а другой отбирает; нету в этом никакого смысла». Предложил король Брату-Весельчаку просить у него, что он пожелает. Солдат не мог ничего принять, но всё-таки хитростью и намёками он устроил так, что король велел отсыпать ему полный ранец золота, с тем и отправился он дальше. Выходит солдат, а у ворот стоит святой Пётр и говорит:

– Ишь, что ты за человек, ведь я же тебе запретил что-либо брать, а ты вот полный ранец золота набрал!

– А я-то при чём, – ответил Брат-Весельчак, – если мне его сунули.

– А я тебе говорю, чтобы ты в другой раз подобных вещей не делал, а не то плохо тебе придётся.

– Э, брат, да ты уж об этом не беспокойся: теперь есть у меня золото, чего мне сейчас перемываньем костей заниматься!

– Да, – сказал святой Пётр, – но долго ли золото продержится! А чтоб ты не вступал опять на неуказанный путь, дам я твоему ранцу силу, чтобы всё, чего ты ни пожелаешь, в нём и оставалось. Прощай, теперь меня больше не увидишь.

– С богом! – сказал Брат-Весельчак, а сам подумал: «Я рад, что такой чудаковатый малый уходит, уж вслед за ним я не поплетусь». А про волшебную силу ранца он и думать перестал.

Побывал Брат-Весельчак со своим золотом повсюду; всё его проиграл, просадил, поистратил, как и в первый раз. И осталось у него под конец денег всего лишь четыре крейцера. Проходил он как-то мимо харчевни и подумал: «Ну, конец моим денежкам» – и велел подать себе на три крейцера пива и хлеба на крейцер. Вот сидит он себе и пьёт, а сам чует запах жареных гусей. Посмотрел-поглядел Брат-Весельчак кругом и видит, что хозяин двух гусей в духовке оставил. Вспомнил он тут, что говорил ему однажды его товарищ: если пожелает он что в ранце иметь, то у него и будет.

«Э, надо бы это на гусях испробовать!» Он вышел и говорит за дверьми:

– Хочу, чтоб два жареных гуся из духовки в ранец ко мне попали.

Только он это вымолвил, открывает ранец, смотрит – лежат в нём два гуся.

– Ох, это хорошо! – сказал он. – Ну, теперь я буду парень не промах, – он пошёл на лужок и достал из ранца своё жаркое. Только начал он его уплетать, а в это время проходило двое мастеровых, и они поглядели на нетронутого целого гуся голодными глазами. Подумал Брат-Весельчак: «С меня и одного хватит», – подозвал он парней к себе и говорит:

– Ну нате, берите гуся и ешьте за моё здоровье.

Поблагодарили они и пошли с гусем в харчевню; велели подать себе полбутылки вина и хлеба, вытащили дарёного гуся и принялись за еду. Смотрит хозяйка и говорит своему мужу:

– Там вон двое гуся едят; погляди-ка, не тот ли это самый, что был у нас в духовке.

Побежал хозяин, видит – а в духовке-то пусто.

– Ишь, какой воровской народ, на даровщинку есть гусей собираются! Сейчас же платите, а не то я вам прутьями бока начешу.

А те двое и говорят:

– Мы вовсе не воры, гуся подарил нам на том вон лугу один отставной солдат.

– Да вы мне головы не морочьте! Солдат здесь и правда был, но ушёл он, как человек честный, за ним я следил. Вы – воры и должны платить.

Но им уплатить было нечем, – взял тогда хозяин палку и выгнал их из харчевни.

А Брат-Весельчак шёл себе своею дорогой и пришёл в одно место, где стоял красивый замок, а рядом с ним была плохая харчевня. Зашёл он в ту харчевню, попросился переночевать, но хозяин ему отказал и объяснил:

– Места у меня больше свободного нету, дом полон знатных гостей.

– Вот так странное дело, – сказал Брат-Весельчак, – идут к вам, а не в богатый замок.

– Да, – ответил хозяин, – есть тому причина: кто ни пробовал в том замке поспать одну ночь, тот живой назад не возвращался.

– Что ж, если другие пробовали, – сказал Брат-Весельчак, – то и я хочу попробовать.

– Нет, вы лучше это дело бросьте, – сказал хозяин, – а то головой поплатитесь.

– Да, но ведь не сразу же и головой-то платиться, – сказал Брат-Весельчак, – вы мне только дайте ключи да еды повкусней и что-нибудь выпить.

Дал ему хозяин ключи, еды да питья, и пошёл с тем Брат-Весельчак в замок; поел он вкусно и спать ему захотелось; лёг на землю, кровати там не было. Вскоре он заснул, а ночью разбудил его страшный шум. Просыпается, видит – в комнате девять страшных чертей, сошлись вокруг него и плясать начали. А Брат-Весельчак и говорит:

– Пляшите себе, сколько вам влезет, а близко ко мне не подступайте.

Но стали черти напирать всё ближе и ближе, и вот почти лезут уже своими мерзкими ногами в лицо.

– Потише, потише, чёртовы привиденья, – сказал он; а те лезут, напирают всё больше и больше. Разозлился тут Брат-Весельчак и как крикнет:

– Эй, вы, а не то я живо наведу порядок! – выхватил ножку стула и кинул в самую их середину.

Но девять-то чертей против одного солдата было чересчур многовато, и когда он колотил одного из передних, остальные хватали его за волосы и безжалостно их вырывали.

– Чёрт возьми, – кричал он, – сейчас мне туго придётся, но погодите! Все девять в мой ранец, марш! – И – раз-два – кинулись они туда; захлопнул он ранец и бросил его в угол. Стало вдруг тихо, и Брат-Весельчак улёгся снова и проспал до самого позднего утра.

Явился хозяин и тот дворянин, которому принадлежал замок, – хотелось им посмотреть, что тут с солдатом вышло. Увидали они его в полном здравии и весёлым, удивились и спрашивают:

– Что, разве вам духи ничего не сделали?

– Ещё чего не хватало! – ответил Брат-Весельчак. – Они все у меня уже в ранце. Вы можете теперь совершенно спокойно жить в своём замке; отныне ни один не будет там разгуливать.

Дворянин поблагодарил его, наградил щедро и предложил остаться у него на службе, хотел его обеспечить на всю жизнь.

– Нет, – ответил солдат, – я уж привык всюду бродить, пойду себе дальше.

И ушёл оттуда Брат-Весельчак, зашёл по пути в кузницу и положил ранец с девятью чертями на наковальню и попросил кузнеца и его подмастерьев ударить как следует. Ударили те изо всех сил большими молотами, и подняли черти жалобный вой. Открыл солдат ранец, глядь – лежат восемь из них мёртвые, и только один, тот, что сидел в складке, остался в живых. Вылез чёрт оттуда и направился опять в ад.

Долгое время ещё странствовал по свету Брат-Весельчак, и кто знает об этом, мог бы немало о том порассказать. Наконец стал он стар и подумал о смерти; вот направился он к одному отшельнику, известному своим благочестием, и говорит ему:

– Я от странствий устал, хотелось бы мне попасть в царство небесное.

Ответил отшельник:

– Есть два пути: один из них широкий и приятный, он ведёт в ад, а другой узкий и трудный – и ведёт он на небо.

«Был бы я дураком, – подумал Брат-Весельчак, – если бы вздумал идти узким и трудным путём».

Он собрался и двинулся по широкой, приятной дороге и подошёл, наконец, к большим чёрным воротам, а были то врата ада. Постучался в них Брат-Весельчак; выглянул привратник посмотреть и узнать, кто там такой. Увидал он Брата-Весельчака, испугался, а был это как раз тот самый девятый чёрт, что сидел у солдата в ранце и выскочил из него с синяком под глазом. Поэтому он быстро задвинул засов, побежал к старшему чёрту и говорит:

– Стоит там один парень с ранцем за плечами, хочет сюда войти, но вы его ни за что не впускайте, а не то захочется ему весь ад в ранец упрятать. Был я однажды в том ранце, и здорово он меня молотом отколотил.

И крикнули Брату-Весельчаку, чтоб проваливал он оттуда, что его, мол, сюда не пустят никак.

«Если они не хотят, чтоб я у них был, – подумал он, – то надо мне будет посмотреть, не найду ли я пристанища себе на небе. Надо же мне где-нибудь да находиться».

Повернулся он и отправился дальше; шёл он, пока не пришёл к вратам рая, и постучался туда. Святой Пётр как раз в это время сидел на страже у врат. Брат-Весельчак его тотчас узнал и подумал: «Вот и нашёл я старого дружка, здесь дело пойдёт лучше».

Но святой Пётр сказал:

– Ты что, хочешь на небо попасть?

– Ты уж меня, братец, пусти, надо же мне где-нибудь да пристроиться. Если бы приняли меня в ад, то я сюда и не пришёл бы.

– Нет, – сказал святой Пётр, – тебе сюда не войти.

– Ну, раз не хочешь меня впускать, забирай тогда и свой ранец; раз так, то не хочу я иметь от тебя ничего, – сказал Брат-Весельчак.

– Что ж, давай его сюда, – сказал святой Пётр.

Тогда солдат протянул ранец сквозь решётку на небо, а святой Пётр взял его и повесил рядом со своим креслом.

И говорит тогда Брат-Весельчак:

– А теперь хочу я сам к себе в ранец попасть.

Шмыг – и был он уже там и сидел теперь на небе, и пришлось святому Петру там его и оставить.

82. Гансль-Игрок.

Жил когда-то человек; он только одно и знал, что в карты играть, и прозвали его потому Гансль-Игрок; а так как он не переставая играл, то и проиграл и свой дом, и всё, что у него было. И вот, как раз в последний день, когда заимодавцы хотели забрать у него и дом, явился к нему господь бог, а с ним вместе святой Пётр, и попросились к нему на ночлег.

Гансль-Игрок и говорит:

– Хотите, оставайтесь ночевать, но дать вам постель и накормить вас я не могу.

Тогда господь бог сказал, что пусть он только их на ночлег пустит, а еды они уж сами себе купят. Гансль на это согласился.

Вот дал ему святой Пётр три гроша, чтоб пошёл Гансль к булочнику купить хлеба. Пошёл Гансль-Игрок, но проходил мимо дома, где обычно всякие игроки-шулера собирались, которые у него все и повыиграли; они подозвали его и стали ему кричать:

– Гансль, поди-ка сюда!

– Да, – говорит он им, – вы хотите у меня и эти три гроша выиграть.

Но они его не отпустили. Вошёл он к ним и проиграл эти три гроша. А святой Пётр и господь бог всё ждут его дожидаются, а он назад не возвращается. Вышли они тогда к нему навстречу. Приходит Гансль-Игрок и говорит, что деньги, мол, у него из кармана в дыру проскочили и он всё время лазил да их разыскивал. Но господь бог уже знал, что тот их проиграл.

Дал ему святой Пётр ещё три гроша. Ну, уж теперь Гансль не дал себя ввести в соблазн и принёс святому Петру хлеба. Вот спрашивает господь бог Гансля, не найдётся ли, мол, у него вина, а Гансль-Игрок говорит:

– Нет, сударь, бочки все у меня порожние.

Говорит тогда господь бог, чтоб спустился он в подвал:

– Там теперь самое лучшее вино стоит.

Долго не хотел Гансль-Игрок этому верить, но, наконец, сказал:

– Ладно, схожу в подвал, но я-то ведь знаю, что вина там нету.

Начал он нацеживать из бочки, и вдруг потекло из неё самое лучшее вино.

Принёс он господу богу вина, и остались они у него ночевать.

На другой день, рано на рассвете, говорит господь бог Ганслю-Игроку, чтоб выпросил он у него для себя три награды. Думал господь, что тот будет просить, чтоб пустил он его на небо, но Гансль-Игрок попросил у него карты, которыми можно было бы всегда выигрывать, такую же игральную кость и дерево, на котором росли бы разные плоды и овощи, и если б кто на то дерево взобрался, то спуститься оттуда назад бы не мог, пока он сам ему не прикажет. И дал ему господь бог всё, что он попросил, а затем ушёл вместе со святым Петром.

Только теперь и начал Гансль-Игрок играть по-настоящему, и в скором времени выиграл целых полсвета.

Говорит тогда святой Пётр господу богу:

– Дело не к добру клонится, этак в конце концов он весь свет выиграет. Надо бы нам послать к нему смерть.

И они послали к нему смерть. Приходит смерть, а Гансль-Игрок как раз в это время сидел за игорным столом. Вот смерть и говорит:

– Гансль, выйди-ка сюда на минутку.

А Гансль-Игрок ей отвечает:

– Подожди маленько, пока игра кончится, а пока что взберись на то вон дерево, да что-нибудь сорви, чтоб было нам что по дороге жевать.

Вот смерть и взобралась на дерево; захотелось ей вниз спуститься, но она никак не могла, и заставил её Гансль-Игрок сидеть там целых семь лет, и за это время не умер ни один человек на свете.

Говорит тогда святой Пётр господу богу:

– Дело, господь, не к добру клонится, теперь ведь никто не помирает, надо бы нам к нему самим сходить.

Пошли они сами, и приказал господь бог Ганслю-Игроку, чтоб позволил он смерти с дерева слезть. Тот тотчас пошёл и сказал смерти:

– Слезай вниз!

И смерть тотчас схватила его и задушила. Она ушла вместе с ним оттуда и увела его на тот свет. Вот подошёл это мой Гансль к небесным вратам и постучался.

– Кто там такой?

– Гансль-Игрок.

– Ах, нам такого не надо, ступай прочь отсюда.

Подошёл он тогда к вратам чистилища и постучался опять.

– Кто там такой?

– Гансль-Игрок.

– Э, да ведь ты попал к нам не из-за беды и несчастья, а играть мы с тобой не собираемся. Ступай прочь отсюда.

Подошёл тогда Гансль к вратам ада, его впустили, но там никого не оказалось, кроме старца Люцифера да хромых чертей (другие в то время по свету расхаживали). Усадил их тотчас Гансль-Игрок и принялся опять за свою игру. Но сейчас у Люцифера не было ничего, кроме вот этих хромых чертей; вот Гансль-Игрок и выиграл их у Люцифера, потому что своими картами он мог всё выиграть.

Выбрался он со своими хромыми чертями из ада и направился в Гогенфурт. Вырезал он там себе шест для прыжков, подкинул его к небу и начал небо раскачивать, и стало оно уже потрескивать.

Вот и говорит опять святой Пётр господу богу:

– Дело не к добру клонится, надо будет его сюда впустить, а не то он нас самих с неба сбросит.

Вот, значит, пустили они его на небо. Но принялся Гансль-Игрок опять там за свою игру, и поднялся на небе тотчас такой шум и беспорядок, что не могли они и собственных слов разобрать.

И говорит святой Пётр опять:

– Господь, дело не к добру клонится, надо будет его вниз сбросить, а не то он взбунтует всё небо.

Вот, значит, взяли они его и сбросили вниз: и разделилась тогда его душа на части и вселилась в разных других игроков-побродяжек, что живут и до сей поры.

83. Ганс в счастье.

Прослужил Ганс семь лет у хозяина и говорит ему:

– Хозяин, срок работы моей кончился; хочу я домой к матери вернуться, уплатите мне что полагается.

А хозяин отвечает:

– Ты служил мне верно и честно, и какова твоя служба была, такова будет тебе и награда, – и дал он ему кусок золота величиной с голову Ганса. Вынул Ганс из кармана свой платок, завернул в него золотой слиток, взвалил его на плечи и двинулся в путь-дорогу домой.

Идёт он, с ноги на ногу переваливаясь, видит – навстречу ему мчится вскачь всадник на резвом коне. «Ах, – говорит Ганс вслух, – как славно ездить верхом на лошади! Сидит себе человек, точно на стуле, о камень не спотыкается, башмаков не сбивает, а движется вперёд, не утруждая себя». Услыхал это всадник, придержал коня и крикнул:

– Эй, Ганс, чего ты пешком-то идёшь?

– А вот должен я, – говорит, – отнести домой этот слиток; хотя он из чистого золота, но голову прямо держать нельзя, да и плечи он здорово давит.

– Знаешь что, – сказал всадник, – давай-ка мы поменяемся: дам я тебе своего коня, а ты мне отдашь свой слиток.

– С большим удовольствием, – ответил Ганс, – но скажу вам наперёд, придётся вам с ним повозиться.

Слез всадник с коня, взял золото, помог Гансу сесть на коня, дал ему в руки поводья и сказал:

– Если вздумаешь ехать быстрее, ты языком прищёлкни да крикни «гоп-гоп».

Сел Ганс на коня, обрадовался и поехал себе молодцом налегке дальше. Вздумалось ему ещё скорей коня припустить, стал он языком прищёлкивать да кричать «гоп-гоп». Пустился конь вскачь, и не успел он и оглянуться, как лежал уже в придорожной канаве. Конь тоже перескочил бы через канаву, если б не придержал крестьянин, что гнал по дороге корову. Ганс вылез из канавы и встал на ноги. И вот в досаде говорит он крестьянину:

– Скверное дело ездить верхом на коне, особенно если попадёшь на такую клячу, как эта; и трясёт да ещё сбрасывает тебя, – тут и шею-то легко свернуть. Ну, уж больше ни разу я на неё не сяду. Вот корова твоя – это дело другое; идёшь это себе за ней преспокойно, да кроме того каждый день получаешь и молоко, и масло, и творог. Много бы я дал, чтобы иметь такую корову!

– Ну что ж, – ответил крестьянин, – если тебе угодно, я согласен поменяться с тобой на коня.

Ганс с большой радостью согласился, а крестьянин вскочил на коня и быстро от него ускакал.

Ганс спокойно погнал свою корову, вспоминая об удачной сделке. «Будет у меня теперь кусок хлеба, недостатка в этом, пожалуй, не будет, а захочется – можно будет и масла и творогу поесть; а захочется попить – подою я корову и напьюсь молока. Чего же мне ещё надо?» Зашёл он по дороге в харчевню отдохнуть и поел на радостях всё, что у него было с собой и на обед и на ужин, а на свои последние два гроша велел налить себе полкружки пива. Затем погнал он свою корову дальше по дороге, в деревню к своей матери. К полудню жара становилась всё тяжелей, а Гансу надо было идти по крайней мере ещё целый час полем. Стало Гансу невмоготу от жары, и язык во рту у него совсем пересох. «С этим делом можно будет справиться, – подумал он, – подою-ка я свою корову да попью молока». Привязал Ганс корову к сухому дереву, а так как подойника у него с собой не было, то подставил он свою кожаную шапку; но как он ни старался, а молока не выдоил ни капли. А так как стал он доить не умеючи, то корова от нетерпенья ударила его задней ногой в голову, да так сильно, что он грохнулся наземь и некоторое время никак не мог сообразить, где он находится. К счастью, проходил на ту пору по дороге мясник, он вёз на тележке поросёнка.

– Что это с тобой случилось? – крикнул он и помог доброму Гансу подняться. Ганс рассказал, что с ним произошло. Мясник подал ему свою дорожную фляжку и сказал:

– На, выпей да подкрепись. Корова, должно быть, яловая; видать, стара и годна разве что для упряжи или на убой.

– Эх-эх-эх, – сказал Ганс, почёсывая себе затылок, – и кто бы это мог подумать! Оно, конечно, хорошо, если такую скотину можно будет дома зарезать, и мяса-то сколько будет! Да много ли сделаешь вкусного из говядины? По-моему, мясо-то не очень сочное. Вот если бы иметь такого поросёнка! И вкус у него другой, да ещё и колбас можно наделать.

– Послушай-ка, Ганс, – сказал мясник, – уж я для твоего удовольствия готов поменяться: отдам тебе за корову свинью.

– Да вознаградит тебя господь бог за твою доброту ко мне, – сказал Ганс, отдал ему корову и попросил, чтобы мясник развязал свинку и дал бы ему в руки верёвку, к которой была та привязана.

Отправился Ганс дальше, и стал он раздумывать, что все вот желанья его исполняются, а если встретится какая помеха, то всё снова тотчас хорошо улаживается. А тут ввязался идти с ним вместе по пути парень, нёс он под мышкой красивого белого гуся. Заговорили они, и Ганс начал рассказывать ему про своё счастье и как ему удавалось всё обменивать выгодно и удачно. Парень ему рассказал, что несёт гуся этого на пирушку по случаю крестин.

– Вот попробуй-ка ты его поднять, – сказал он и схватил гуся за крылья, – вишь, какой он тяжёлый! Мы целых восемь недель его откармливали. Если зажарить его да начать есть, то придётся, пожалуй, жир с обеих щёк вытирать.

– Да, – сказал Ганс, взял его в руку и попробовал, какой он будет на вес, – что и говорить, жирный, но моя-то свинья тоже подходящая свинка.

Стал парень между тем по сторонам с тревогой оглядываться и покачивать головой.

– Послушай, – сказал он снова, – а с твоей-то свиньёй дело может выйти плохое. В деревне, через которую я проходил, только что у старосты свинью из хлева украли. Боюсь я, не эта ли самая она и есть. Послали уже и людей на розыски, и плохо придётся, если тебя с ней поймают, – в лучшем случае запрячут тебя куда-нибудь.

Стало страшно доброму Гансу.

– Ах, боже ты мой! – сказал он, – выручи ты меня из беды, тебе тут в случае чего легче справиться будет, возьми-ка ты мою свинью, а мне дай своего гуся.

– Дело-то оно несколько опасное, – ответил парень, – но не хочется мне в твоей беде быть виноватым. – Взял он верёвку в руку и быстро погнал свинью окольной дорогой; а добрый Ганс шёл без забот и печалей, с гусем под мышкой, домой.

«Если оно хорошенько-то поразмыслить, – сказал он про себя, – я обменял ещё выгодно: будет у меня славное жаркое, да к тому же и жиру немало, а его можно будет перетопить, и хватит его, чтобы есть с хлебом, по крайней мере на целую четверть года; да ещё какой прекрасный белый пух, – я велю им набить себе подушку, и засыпать-то на ней как будет сладко. Вот матери будет радость!».

Проходил он уже через последнюю деревню и увидел точильщика, что стоял у своей тележки; колесо его жужжало, и он, работая, напевал:

Точу ножи-ножницы, верчу колесо, Вот жизнь развесёлая, крути да и всё.

Ганс остановился и стал смотреть на его работу; наконец он обратился к нему и говорит:

– Должно быть, тебе хорошо живётся, ты вон как весело точишь.

– Да, – ответил точильщик, – ремесло моё золотое. Хороший точильщик как полезет к себе в карман, так и деньги найдутся. Но где это ты купил такого красивого гуся?

– Да я его не покупал, я его на свинью променял.

– А свинью ты откуда взял?

– Выменял на корову.

– А корову?

– Выменял на коня.

– А коня?

– За него я дал слиток золота величиной с мою голову.

– А золото?

– А то уплата за мои семь лет работы.

– Ну, что и говорить, был ты всегда находчив, – заметил точильщик, – надо бы тебе так дело устроить, чтоб деньги у тебя всегда в кармане водились, и будешь ты тогда вполне счастлив.

– А как это сделать? – спросил Ганс.

– Надо тебе стать точильщиком, таким вот, как я; требуется для этого всего-то один точильный камень, а всё остальное уж само собой приложится. Вот есть у меня камень, – правда, он малость попорчен, да возьму я за него всего лишь твоего гуся; согласен?

– Да как можешь ты ещё спрашивать? – отвечал Ганс, – ведь стану я тогда счастливейшим человеком на свете; ежели будут у меня всегда деньги в кармане водиться, о чём же мне тогда и печалиться будет?

И он отдал ему гуся, а вместо него взял точильный камень.

– Ну, – сказал точильщик, подымая с земли простой тяжёлый булыжник, – вот тебе в придачу хороший камень, на нём будет удобно старые гвозди расправлять. Возьми и его заодно и донеси как следует.

Взвалил Ганс камни на плечи и с лёгким сердцем отправился дальше; глаза его сияли от радости: «Должно быть, родился я в рубашке, – воскликнул он, – всё, чего я ни пожелаю, само идёт ко мне в руки, словно к какому-нибудь счастливцу». А надо сказать, был он на ногах с самого раннего утра и приутомился; да и голод стал его мучить, а весь свой дорожный запас он на радостях по поводу проданной коровы проел. И вот он уже еле-еле передвигал ноги и то и дело останавливался, чтобы передохнуть, а к тому же и камни сильно оттягивали ему плечи. И стал он подумывать, что было бы неплохо, если б можно было от них избавиться. Еле добрался он до придорожного колодца, собираясь отдохнуть и свежей воды напиться; а чтобы как-нибудь не повредить камней, он положил их осторожно у самого края колодца. Затем сел он и сам и хотел было нагнуться, чтобы воды напиться, да как-то недоглядел, столкнул их, – и оба камня бултыхнулись прямо в колодец. Ганс, увидя, что они пошли на самое дно, вскочил от радости, бросился на колени и в слезах стал благодарить господа бога за то, что оказался он к нему и на этот раз милостив и освободил его так легко от тяжёлых камней, которые ему только мешали, и случилось это так, что ему ни в чём и упрекать себя не придётся.

– Нет на свете, – воскликнул он, – такого счастливого человека, как я!

С лёгким сердцем и без всякой ноши двинулся он дальше и воротился, наконец, домой к своей матери.

84. Ганс женится.

Жил-был на свете крестьянский парень, звали его Гансом; захотелось его двоюродному брату сосватать для него богатую невесту. Посадил он Ганса на лежанку и велел хорошенько натопить печь. Затем принёс он кувшин молока да большой каравай пшеничного хлеба, дал ему в руки новую блестящую денежку и говорит:

– Ганс, денежку эту ты держи покрепче, а пшеничный хлеб кроши в молоко, и сиди так, не сходя с места, пока я назад не вернусь.

– Ладно, – говорит Ганс, – это я всё исполню.

Надел сват старые заплатанные штаны и отправился в другую деревню к богатой крестьянской девушке и говорит:

– Не хочешь ли выйти замуж за моего двоюродного брата Ганса? Парень он работящий и смышлёный, – он тебе понравится.

А отец у неё был человек скупой; вот он и спрашивает:

– А как у него насчёт хозяйства? Хлеба-то у него хватает?

– Да что и говорить, друг любезный, – ответил сват, – мой-то младший братец сидит себе в тепле да в холе, и денежка у него в руке имеется, а есть-то ему, что и говорить, хватает. Да и заплат[5] у него не меньше будет, чем у меня, – и он при этом хлопнул себя по заплатанным штанам. – Ежели вы согласны будете, то потрудитесь пройти вместе со мной, и я вам на месте покажу, что всё оно так и есть, как я говорю.

Не хотелось скряге упускать хорошего случая, вот он и говорит:

– Если всё так оно и есть, то я против свадьбы ничего не имею.

И вот в назначенный день справили они свадьбу, и когда молодая жена собралась пойти на поле посмотреть земли своего жениха, Ганс сначала снял с себя праздничный наряд, надел свою заплатанную куртку и сказал:

– Хорошее-то платье, пожалуй, ещё и запачкаешь.

И пошли они вместе на поле, и где по пути встречался им виноградник, то ли пахотная земля или луга, Ганс указывал на них пальцем, а затем, похлопывая по заплатам своего кафтана, говорил:

– Гляди, голубушка, вот эта заплата моя, и та тоже будет моя, – он хотел этим сказать, чтобы жена не на те поля смотрела, а на его куртку, которая была вправду его собственной.

– И ты на той свадьбе была? – Да, была, и в полном наряде. Головной мой убор был из снега; а как взошло солнышко, он весь и растаял; а платье было моё из паутины, но шла я через колючий кустарник и всё-то его изорвала; а туфельки были у меня стеклянные; споткнулась я о камень, молвили они «дзынь», да и раскололись.

85. Золотые дети.

Жил-был на свете бедняк со своей бедной женой, и была у них одна лишь небольшая избушка, и кормились они рыбной ловлей – что заработают, то сразу и проедят. Раз вышел рыбак на берег и закинул сеть свою в воду, начал тянуть и вытащил рыбу – не простую, была она вся золотая. Посмотрел он на неё, удивился, и вдруг рыба заговорила и сказала:

– Послушай, рыбак, если пустишь ты меня снова в воду, то сделаю я твою убогую избушку богатым замком.

И ответил рыбак:

– Что мне в замке твоём, если есть мне нечего!

А золотая рыба ему и говорит:

– И о том позабочусь: будет у тебя в замке шкаф; только ты его откроешь, то увидишь, что стоят в нём разные блюда с прекрасными кушаньями, и столько, сколько ты пожелаешь.

– Если так, – молвил бедняк, – то, пожалуй, сделаю тебе одолжение.

– Хорошо, – ответила золотая рыба, – но с таким уговором, что не скажешь ты никому на свете, кто бы то ни был, откуда к тебе счастье явилось; а скажешь хоть слово, всё тотчас исчезнет.

Бросил рыбак волшебную рыбу в реку и домой воротился. Глядь, где прежде стояла у него избушка, вырос теперь большой замок. Поглядел он на него, удивился, вошёл в него, видит – сидит его жена в роскошных покоях, нарядилась в красивое платье. Была она довольна и говорит:

– Скажи ты мне, муженёк, откуда всё это вдруг явилось? Мне это всё очень нравится.

– Да, – сказал муж, – и мне тоже нравится. Только я очень голоден, дай-ка мне чего-нибудь поесть.

А жена говорит:

– Нету у меня ничего, и не знаю я, где и найти в этом новом доме.

– Не тужи, – ответил ей муж, – вон, я вижу, стоит большой шкаф, ты возьми его да открой.

Открыла она шкаф, глядь – стоят в нём пироги, мясо, овощи и вино, – прямо глянуть приятно. И воскликнула на радостях жена:

– Чего ж нам ещё надобно? – уселись они за стол, стали есть да пить вместе. Вот наелись они, а жена и спрашивает:

– А скажи мне, муженёк, откуда же явилось всё это богатство?

– Эх, – ответил он, – ты уж меня о том не спрашивай, не допытывай, рассказать я тебе об этом не смею, а если кому о том я скажу, то пропадёт всё наше счастье.

– Ладно, – говорит жена, – если я не должна о том спрашивать, то и ведать о том не желаю.

Но она сказала неправду; и не имела она покоя ни днём, ни ночью, мучила она мужа и так ему докучала, что он с досады ей и рассказал, как явилось всё это от волшебной золотой рыбы, которую он поймал и за то отпустил на свободу. Только он это промолвил, вдруг исчез прекрасный замок вместе со шкафом, и очутились они снова в своей ветхой рыбачьей избушке.

И пришлось рыбаку снова приняться за свой промысел и начать рыбачить. Но, по счастью, случилось так, что вытащил он ещё раз золотую рыбу.

– Послушай, – молвила рыба, – если ты снова отпустишь меня в воду, я верну тебе замок вместе со шкафом, полным всякой снеди; только смотри – держи слово, не выдавай никак, от кого всё это ты получил, а не то ты снова всё потеряешь.

– Уж на этот раз я поостерегусь, – ответил рыбак и бросил рыбу в воду. Воротился он домой, видит – а там снова прежнее богатство, и жена радуется счастью. Но любопытство не давало ей покоя, и спустя несколько дней начала она снова спрашивать и допытываться, откуда всё это взялось и как он это устроил. Муж долго молчал, но, наконец, она его так донимать стала, что он не сдержался и выдал свою тайну. В тот же миг исчез замок, и вот сидят они снова в своей ветхой избушке.

– Ну, вот ты своего и добилась, – сказал муж, – что ж, придётся нам теперь снова корку сухую грызть.

– Ах, – сказала жена, – уж лучше мне и богатств никаких не надо, если я не знаю, откуда они явились, а то б не имела я и дня покоя.

Отправился муж снова рыбачить, и через некоторое время так уж оно вышло, что вытащил он и в третий раз золотую рыбу.

– Послушай, – молвила рыба, – видно, мне суждено попадаться тебе в руки; возьми ты меня с собой домой и разрежь меня на шесть кусков; два из них дай съесть жене, два – лошади дай, а два закопай в землю, – и будет тебе от этого счастье.

Взял рыбак золотую рыбу домой и сделал так, как она ему велела. И вышло так, что из тех двух кусков, что он закопал в землю, выросли две золотые лилии, лошадь двух золотых жеребят дала, а жена рыбака двух детей родила, и были они все золотые.

Подросли дети, стали большие да красивые, и лилии и лошади выросли тоже вместе с ними. И говорят дети:

– Отец, мы хотим сесть на наших золотых коней и пуститься странствовать по свету.

Ответил он им, пригорюнившись:

– Как перенести мне разлуку, когда вы уедете, и не знать, что с вами?

А они говорят:

– Останутся здесь две золотые лилии: вы по ним увидите, что с нами: будут они расти, значит, и мы здоровы; а увянут – значит, мы больны; а если они отцветут – значит, нас нету уже в живых.

И ускакали они и приехали к харчевне; а было там много народу; когда увидели люди двух золотых юношей, стали смеяться и над ними подшучивать. Когда один из юношей услыхал те насмешки, он застыдился и не захотел больше странствовать по свету, повернул назад и воротился к своему отцу. А другой отправился дальше, и вот подъехал он к дремучему лесу. Хотел он уже было въехать в лес, но люди сказали:

– Вы там не проедете – в лесу полно разбойников, они на вас нападут, а как увидят, что вы золотой и конь у вас золотой, то, чего доброго, ещё и убьют.

Но он не испугался и сказал:

– Я должен во что бы то ни стало через лес этот проехать.

Он взял медвежьи шкуры, закутался в них и коня укрыл тоже, чтоб золота не было видно, и смело въехал в лес. Только он немного проехал, вдруг услыхал в глубине шум и голоса говоривших между собой. Потом поодаль от дороги кто-то крикнул: «Там кто-то едет», а с другой стороны ответили: «Ну, и пусть себе едет, это, должно быть, какой-то медвежатник; он беден, как церковная мышь, на что он нам нужен!» – Так счастливо проехал золотой юноша через тот лес, и никакой беды с ним не случилось.

Однажды заехал он по пути в деревню и увидел там девушку; была она так прекрасна, что он не знал, может ли быть на свете другая, её красивей. Он так влюбился в неё, что пришёл к ней и сказал:

– Я люблю тебя всем сердцем и душой, согласна ли ты выйти за меня замуж?

И он тоже понравился девушке, она согласилась и ответила ему:

– Да, я хочу стать твоей женой и быть тебе верной на всю жизнь.

И стали они свадьбу справлять, но когда они радовались и веселились, воротился отец невесты домой и, увидев, что дочь его устроила свадьбу, удивился и спросил:

– А где ж твой жених?

Ему показали на золотого юношу, но был он укутан в медвежью шкуру. И сказал разгневанный отец:

– Никогда медвежатнику не получить моей дочери себе в жёны, – и хотел было его убить.

Тут стала невеста просить отца да уговаривать:

– Теперь он мне муж, я люблю его от всего сердца.

И вот отец смилостивился. Но он всё размышлял об этом, и на другое утро встал рано, желая посмотреть на мужа своей дочери – вправду ли он простой оборванец-нищий. Заглянул он и увидел в постели красивого золотого юношу; сброшенные медвежьи шкуры лежали на полу. И он вернулся и подумал: «Как хорошо, что я сдержал свой гнев, а то бы совершил я большое преступление».

А золотому юноше в это время снилось, что выезжает он на охоту за прекрасным оленем; и, проснувшись поутру, сказал он своей невесте:

– Я хочу отправиться на охоту.

Ей стало страшно, и она начала его просить остаться с нею:

– С тобой легко может случиться большое несчастье.

Но он ответил:

– Нет, мне надо ехать. – Он встал и отправился в лес; и вскоре остановился перед ним, как и снилось ему во сне, стройный олень. Он нацелился и хотел было его застрелить, но олень ускакал. Он погнался за ним по оврагам и зарослям и без устали гонялся за ним целый день; но вечером олень скрылся из виду. Оглянулся золотой юноша, видит – стоит он перед небольшой избушкой, а в избушке той жила ведьма. Он постучался, вышла навстречу старушка и спрашивает:

– Что надобно вам в такую позднюю пору в глухом лесу?

Он ответил:

– Не видали ли вы оленя?

– Да, – сказала она, – этого оленя я хорошо знаю.

А в это время громко залаяла на юношу собачонка, что выскочила из избушки следом за ведьмой.

– Да замолчи ты, злая жаба, – сказал он, – а не то я тебя застрелю.

Тогда ведьма крикнула гневно:

– Как, ты хочешь мою собачку убить?! – и обратила она юношу тотчас в камень.

А невеста всё его домой ждала понапрасну и думала: «Видно, с ним что-то случилось, недаром я так боялась и на сердце было у меня так тяжело».

А дома, как раз в это самое время второй брат остановился около золотых лилий и видит, что вдруг одна из них отцвела.

– Ах, боже ты мой, – сказал он, – с моим братом случилось большое несчастье; надо скорей идти, может, мне ещё удастся его спасти.

А отец говорит:

– Нет, оставайся ты дома; если я и тебя потеряю, то что мне делать тогда?

Но сын ответил:

– Я должен во что бы то ни стало идти.

Вскочил он на своего золотого коня и помчался и приехал он в тот же дремучий лес, где лежал его брат камнем. Вышла из избушки старая ведьма, окликнула его, чтоб и его заколдовать, но он к ней близко не подошёл и сказал:

– Я тебя застрелю, если ты тотчас не оживишь моего брата.

С большой неохотой прикоснулась она к камню пальцем, и тотчас вернулся брату его человеческий образ. Обрадовались золотые юноши, увидав друг друга, стали целовать да обнимать друг друга, сели на своих коней и выехали вместе из лесу: один – к своей невесте, а другой – домой к отцу.

И сказал тогда отец:

– Я-то знал, что ты спасёшь своего брата, ведь золотая лилия вдруг поднялась и зацвела снова.

И стали они жить да поживать припеваючи до самой своей смерти.

86. Лиса и гуси.

Раз пришла лиса на лужок, видит – сидит там стадо красивых жирных гусей. Засмеялась лиса и говорит:

– А я пришла, видно, кстати, вы так славно сидите рядышком, что можно вас будет легко одного за другим и съесть.

Загоготали гуси от страха, вскочили и начали кричать да жалобно просить, чтоб оставила лиса их в живых. Но лиса их и слушать не захотела и говорит:

– Не будет вам от меня пощады, всем вам смерть.

Вот один гусь расхрабрился было и говорит:

– Уж если мы, бедные гуси, должны умереть такими молодыми, то окажи нам одну милость, разреши нам помолиться, чтобы перед смертью замолить наши грехи, а потом уж станем мы в ряд, и ты будешь выбирать того, кто из нас пожирней.

– Ладно, – говорит лиса, – это правильно, и просьба у вас скромная; ну, молитесь себе, а я пока подожду.

И вот начал первый гусь петь свою протяжную молитву и повторять: «га-га-га!», и молитве той всё не было конца. Тогда второй гусь не стал ожидать, пока дойдёт до него черёд, и начал тоже: «га-га-га!» А тут за ним и третий, и четвёртый, и вскоре загоготали все гуси разом.

(Как кончат они молиться, так и сказка дальше пойдёт, но молятся всё они до сих пор.).

87. Бедняк и богач.

В стародавние времена, когда господь бог ходил ещё по земле, случилось, что однажды под вечер он устал, его застала ночь, и негде ему было переночевать. А стояли по дороге два дома, один против другого; был один большой и красивый, а другой – маленький и на вид неказистый. Большой дом принадлежал богачу, а маленький бедняку. И подумал господь: «Богатого я не затрудню, я у него и заночую». Услыхал богач, что стучатся к нему в дверь, открыл окошко и спросил незнакомца, что ему надобно. Господь ответил:

– Пустите меня переночевать!

Оглядел богач путника с головы до ног, а так как господь одевался в простую одежду и по его виду было не похоже, чтоб у него водились деньги в кармане, то покачал богач головой и сказал:

– Я не могу вас пустить, комнаты у меня завалены овощами и семенами; ежели мне пускать на ночлег всякого, кто в дверь постучится, то пришлось бы мне самому идти по свету с сумой. Попроситесь, может где и пустят.

Он захлопнул окошко, и господь бог остался стоять у дверей. Повернулся господь и направился через дорогу к маленькому домику. Только он постучался, отодвинул бедняк щеколду, открыл свою дверку и пригласил странника войти.

– Ночуйте у меня, – сказала он, – на дворе уж темно, да и куда вам теперь идти!

Это господу богу понравилось, и он вошёл к нему в дом. Подала жена бедняка ему руку, поздоровалась с ним и сказала, чтоб он устраивался, как будет ему удобней, чтоб было ему приятно; многого они не имеют, но то, что у них есть, они дадут ему от чистого сердца. Она поставила на огонь картошку, и пока та варилась, подоила козу, чтоб угостить его немного молоком. Вот накрыли стол, сел господь бог и ел с ними вместе, и ему понравилась их бедная пища, оттого что лица у них были при этом довольные. Вот поели они, и наступило время ложиться спать. Позвала тихонько жена своего мужа и говорит:

– Послушай, муженёк, давай нынче постелем себе на ночь солому, а бедный странник пускай ложится на нашу постель и отдохнёт: целый-то день он был на ногах, тут всякий умается.

– Я предложу ему это охотно, – ответил тот, подошёл к господу богу и предложил, что если будет ему угодно лечь спать в их постель, то он мог бы на ней как следует отдохнуть. Господь бог не пожелал отбирать у стариков их постель, но они так ему предлагали, что, наконец, он согласился и лёг в их постель; а они постелили себе на полу солому. На другой день поднялись они чуть свет и сварили гостю завтрак, такой хороший, какой только могли. Вот уже засияло солнце в окошко, встал господь, поел с ними и опять собрался в путь-дорогу. Он стоял уже в дверях, но обернулся и сказал:

– Оттого, что вы были такие жалостливые и добрые, пожелайте себе три разных желанья, и я вам их исполню.

И сказал бедняк:

– Чего же мне себе пожелать, как ни вечного блаженства и чтобы мы оба, пока живы, были бы здоровы и имели бы свой хлеб насущный; а третьего я и не знаю, чего себе пожелать.

И ответил милостивый господь бог:

– Не хочешь ли ты иметь новый дом вместо старого?

– О, да, – ответил бедняк, – если бы я мог и его получить, это было бы мне очень приятно.

И исполнил господь их желанья, обратил старый их дом в новый, дал им ещё раз своё благословенье и отправился дальше.

Был уже день, когда богач поднялся. Высунулся он в окошко, видит – стоит напротив него новый, нарядный дом под красною черепицей, а стояла там прежде старая избушка. Раскрыл богач от удивленья глаза, кликнул жену и говорит:.

– Скажи мне, как это случилось? Ведь вчера ж вечером стояла там старая, убогая избушка, а нынче стоит новый, красивый дом. Сбегай-ка вниз да узнай, как всё это произошло.

Пошла жена, стала расспрашивать бедняка. И он ей рассказал:

– Зашёл вчера вечером какой-то странник, попросился у нас ночевать, а нынче утром, когда мы с ним прощались, он выполнил три наши желанья: вечное блаженство, здоровье в жизни и хлеб насущный да ещё вместо нашей старой избушки новый, красивый дом.

Кинулась жена богача домой и рассказала мужу, как всё случилось. А муж и говорит:

– Я готов сам себя на куски разорвать: эх, кабы знал я! Ведь незнакомец-то заходил раньше ко мне и хотел у нас переночевать, а я ему отказал.

– А ты не мешкай, – говорит жена, – садись поскорей на лошадь и сможешь нагнать того человека и его попросить, чтобы он исполнил твои три желанья.

Послушался богач доброго совета, помчался на лошади и нагнал господа бога. Заговорил он с ним мягко и вежливо и стал просить, чтобы тот не обижался, что его тотчас не впустили, искал он-де ключ от дверей, а он тем временем ушёл. Если будет назад возвращаться той же дорогой, то пускай, мол, останавливается у него.

– Хорошо, – сказал господь бог, – если я когда буду возвращаться, то так и сделаю.

Спросил богач, не может ли и он пожелать себе тоже три желанья, как и его сосед?

– Да, – сказал господь бог, – пожелать, конечно, можно, но это было бы плохо для тебя же самого, и лучше бы тебе ничего не желать.

Богач подумал, что надо бы себе что-нибудь такое придумать, что сделало бы его счастливым, если будет оно выполнено. И сказал господь бог:

– Езжай себе домой, и твои три желанья исполнятся.

Получил богач то, что хотел, поехал домой и начал раздумывать, что бы это такое себе пожелать: Думал он, раздумывал и опустил поводья, и пустилась лошадь вскачь, а это мешало богачу думать, и он никак не мог собраться с мыслями. Похлопал он лошадь по шее и говорит:

– Лиза, потише, – но лошадь продолжала скакать и начала становиться на дыбы. Рассердился богач и крикнул в нетерпенье: – Э, чтоб ты себе шею сломала!

И только он вымолвил эти слова – бух, свалился он на землю, а лошадь лежала мёртвая и не шевелилась: так было исполнено его первое желанье.

А так как богач был по природе скрягой, то не хотелось ему бросать седла, снял он его и взвалил себе на плечи. Пришлось ему теперь идти пешком. «Осталось у меня ещё два желанья», – подумал он и на этом успокоился. Шёл он медленно по песку, а в полдень солнце грело горячо, и стало ему жарко и так на душе досадно: седло давило ему плечи, а ему всё никак не приходило в голову, что бы это себе пожелать. «Если бы я пожелал себе все царства и все сокровища мира, – молвил он про себя, – то всё-таки приходило бы мне в голову то одно, то другое желанье, это я точно знаю; мне хочется устроить так, чтобы мне ничего не оставалось желать». Он вздохнул и сказал:

– Да, если б я был баварским крестьянином, у которого бы тоже оставалось три желанья, то я знал бы, что делать, и пожелал бы себе, во-первых, побольше пива; во-вторых, пива столько, сколько бы мог выпить; а в-третьих, бочку пива в придачу.

То казалось ему, что вот уже желанье у него нашлось, но потом он считал его слишком малым. И вспомнилось ему, как должно быть теперь хорошо его жене, – сидит она себе дома в прохладной комнате и ест что-нибудь вкусное. Но это его порядочно рассердило, и вдруг невзначай он вымолвил:

– Хотелось бы мне, чтоб сидела она лучше дома в седле и не могла бы с него слезть и чтоб я не тащил его на плечах.

Только сорвалось у него с языка последнее слово, как исчезло седло с его плеч, и он понял, что исполнилось его второе желанье. Но стало ему только сейчас по-настоящему жарко, он пошёл быстрей и захотелось ему сидеть дома одному в своей комнате и думать о чем-нибудь таком большом – о последнем своём желанье. Приходит он домой, открывает в комнату дверь, видит – сидит там его жена в седле и никак с него слезть не может, стонет и кричит. А он и говорит:

– Будь этим довольна, я готов пожелать тебе все богатства на свете, только оставайся ты сидеть в седле.

Но она обозвала его дураком и сказала:

– На что мне все богатства на свете, если я сижу в седле? Ты этого мне пожелал, ты и должен помочь мне с него слезть.

И хотелось ему или не хотелось, а пришлось-таки высказать своё третье желанье: чтоб избавилась жена от седла и смогла бы с него слезть. И тотчас желанье это исполнилось. Итак, досталось ему одно лишь: досада, заботы, ругань да пропавшая лошадь. А бедняки жили себе в довольстве, тихо и мирно, как живут добрые люди до самой блаженной смерти.

88. Певчий попрыгун-жаворонок.

Жил-был на свете человек, и собрался он в дальнюю дорогу. И вот спрашивает он на прощанье у своих трёх дочерей, что привезти им в подарок. Попросила старшая жемчуга, средняя – брильянты, а младшая сказала:

– Милый батюшка, хочу я, чтоб привёз ты мне певчего прыгуна-жаворонка.

Ответил отец:

– Ладно, если я такого достану, то привезу.

Поцеловал он всех трёх дочерей и отправился в путь-дорогу. Но вот пришло время ему домой возвращаться, и накупил он для двух старших дочерей жемчугов и брильянтов, но напрасно искал он для младшей певчего прыгуна-жаворонка; и было это ему досадно, потому что была она его любимой дочкой. А путь лежал через лес, и стоял в самом лесу прекрасный замок, и росло вблизи замка дерево, а на самой его вершине увидел он певчего прыгуна-жаворонка. «Э, да ты кстати мне повстречался!» – сказал он, обрадовавшись. Позвал своего слугу и велел ему влезть на верхушку и поймать птичку. Но только подошёл тот к дереву, как выскочил сзади лев, тряхнул гривой и так заревел, что листья на деревьях задрожали.

– Кто посмеет украсть моего певчего прыгуна-жаворонка, – закричал он, – того я съем живьём!

А человек и говорит:

– Я не знал, что птица принадлежит тебе. Я готов исправить свою ошибку и дорогой ценой откупиться, только оставь меня в живых.

Говорит тогда лев:

– Одно тебя может спасти: пообещай мне то, что первым тебе дома повстречается. Если ты на это согласен, то, так и быть, дарю тебе жизнь и в придачу птицу для твоей дочери.

Но человек отказался и говорит:

– Ведь это может оказаться моей младшей дочерью, – она любит меня сильнее всех и всегда выбегает мне навстречу, когда я возвращаюсь домой.

Но слуге стало страшно, и говорит он:

– Неужто вас непременно встретит дочь? Это может оказаться кошка или собака.

И он уговорил своего хозяина, и тот взял певчего прыгуна-жаворонка и пообещал льву отдать первое, что встретится ему дома.

И вот воротился он домой. Входит к себе в дом, и первая, кого он встретил, была не кто иная, как его младшая любимая дочь. Бросилась она к нему навстречу, стала его целовать и обнимать, а как увидела, что привёз он ей певчего прыгуна-жаворонка, была она вне себя от радости. Но отцу было не до веселья, он заплакал и говорит:

– Милая моя дочка, дорогой ценой заплатил я за эту маленькую птичку, – пришлось мне пообещать отдать тебя дикому льву; он растерзает тебя и съест. – И рассказал ей всё, что произошло, и стал просить её, что бы ни случилось, а ко льву не идти. Стала она его утешать и говорит:

– Милый батюшка, что обещано, то надо исполнить; я пойду, но льва постараюсь задобрить и вернуться домой целой и невредимой.

На другое утро попросила она указать ей дорогу, простилась и спокойно отправилась в самую чащу лесную. А был лев не кто иной, как заколдованный королевич, днём он был львом, и вместе с ним и все его слуги были тоже львами, а ночью они опять превращались в людей.

Когда она пришла, встретил лев её ласково и проводил в свой дворец. А когда наступила ночь, стал он прекрасным юношей; тут и свадьбу сыграли с большой пышностью. И стали они жить счастливо вместе, ночью бодрствовали, а днём спали. Вот приходит он раз и говорит:

– Завтра в доме у твоего отца будет пир по случаю свадьбы старшей твоей сестры; если хочешь, то мои львы проводят тебя туда.

Она сказала, что охотно повидала бы своего отца, и направилась домой, и провожали её львы. И была великая радость, когда она явилась, – ведь все думали, что её растерзал лев и что давно её уже нет в живых. Рассказала она, какой у неё красивый муж и как хорошо ей живётся, и пробыла она дома, пока продолжалась свадьба, а затем вернулась назад в лес. Когда выходила замуж средняя дочь, её опять пригласили на свадьбу, и она сказала льву:

– На этот раз не хочу я идти одна, пойдём вместе со мной.

Но лев ответил, что это будет для него слишком опасно, – ведь если упадёт на него луч от зажжённой свечи, то обернётся он голубем, и придётся ему семь лет летать вместе с голубями.

– Ax, – сказала она, – уж пойдём вместе со мной, я буду тебя охранять и защищу от всякого света.

И вот отправились они вместе и взяли с собой и своего маленького ребёнка. Она велела построить там зал с прочными и толстыми стенами, куда не проникал бы ни один луч, чтобы лев мог сидеть в нём, когда зажгутся свадебные свечи. Но дверь была сделана из сырого дерева, она рассохлась и дала небольшую трещину, которую никто из людей не заметил. Стали праздновать пышную свадьбу, и когда свадебный поезд возвращался из церкви с факелами и свечами мимо зала, упал тонкий, как волос, луч на королевича, и в тот же миг был он обращён в голубя. Когда жена вернулась домой и стала искать мужа, найти его нигде не могла, – перед нею сидел белый голубь. И голубь сказал:

– Семь лет должен буду летать я по свету. Но каждые семь шагов я буду ронять по капельке алой крови и по белому пёрышку, они укажут тебе дорогу, и если ты пойдёшь по следу, то сможешь меня освободить.

Сказав это, голубь вылетел в дверь, и она пошла вслед за ним; и каждые семь шагов падали наземь алые капельки крови и белые пёрышки и указывали ей дорогу. И так шла она всё дальше и дальше по свету, не оглядывалась и не отдыхала. И прошло уже почти семь лет. Стала она радоваться, думая, что скоро будут они освобождены от чар, но было это ещё так далеко!

Шла она всё дальше, и вот однажды не упало пёрышко наземь, не скатилась алая капелька крови. Глянула она наверх, видит – голубь исчез. Она подумала: «Люди мне ничем помочь не могут», и она поднялась к солнцу и сказала ему:

– Светишь ты во все углы тёмные и на вершины горные, не видало ли ты, где белый голубь летает?

– Нет, – ответило солнце, – не видало я голубя белого, но подарю тебе ларец, ты открой его, когда будешь в великой беде и опасности.

Поблагодарила она солнце и пошла дальше; шла она до самого вечера, пока не взошёл уже и месяц, и спросила она у месяца:

– Ты целую ночь светишь на поля широкие, на леса на высокие, не видал ли ты, где белый голубь летает?

– Нет, – ответил ей месяц, – не видал я белого голубя, вот подарю я тебе яйцо, ты разбей его, когда будешь в большой беде и опасности.

Поблагодарила она месяц и пошла дальше; шла она, пока явился ветер ночной и подул на неё прохладой. И молвила она ветру ночному:

– Ты веешь над всеми деревьями, подо всеми листьями дуешь, не видал ли ты, где белый голубь летает?

– Нет, – сказал ей ветер ночной, – не видел я белого голубя, но спрошу у других трёх ветров, может, они видали.

Явился ветер восточный и западный ветер, но они не видели ничего, а южный ветер ответил:

– Видел я белого голубя, полетел он к Красному морю, там обернулся он снова львом, ведь минуло семь лет, и борется лев там с драконом, а дракон тот – зачарованная королевна.

И сказал ей ветер ночной:

– Дам я тебе совет: ступай к Красному морю, растут на правом его берегу большие лозы: ты их сосчитай, и срежь одиннадцатую, и ударь ею дракона – тогда лев его одолеет, и вернётся к обоим снова их человеческий образ. Потом оглянись назад, и увидишь ты птицу-грифа, что сидит у Красного моря; вскочи вместе с милым своим на спину к нему, и перенесёт вас птица через море домой. На тебе ещё орешек; когда будешь ты посреди моря, кинь его в воду, и вырастет из воды большой орешник, и отдохнёт на нём птица-гриф. Если ей отдохнуть не удастся, то не хватит у ней сил перенести вас через море; а забудешь ты бросить в воду орешек, то уронит вас птица-гриф в море.

Пошла она к морю и нашла там всё, о чём говорил ей ветер ночной. Сосчитала она лозы на морском берегу, одиннадцатую срезала, ударила ею дракона, и лев его одолел; и вмиг обратились они снова в людей. Только освободилась от чар королевна, что прежде была драконом, взяла она за руки юношу, села на птицу-грифа и исчезла с ним вместе. И осталась бедная странница опять одна, села она на землю и заплакала. Но, наконец, она успокоилась и сказала: «Я пойду дальше, так далеко, куда только ветер дует и доколе петух будет петь, пока его не найду». И пошла она дальше, и прошла много путей и дорог, пока не пришла, наконец, к замку, где жили они вдвоём, и узнала, что скоро будут справлять они свадьбу. И сказала она:

– Бог мне поможет ещё раз! – и она открыла ларец, подаренный солнцем, и лежало в том ларце платье, и сияло так же, как самоё солнце. Она достала его, надела и поднялась в замок, и все люди и даже невеста посмотрели на неё с удивлением; и это платье так понравилось невесте, что захотелось ей надеть его под венец, и она спросила, не может ли та его продать.

– Не продам я его ни за деньги, ни за какое добро, – ответила она, – а за плоть и за кровь.

Невеста спросила, что она этим хочет сказать. И она ответила:

– Позволь мне переночевать ночь в той комнате, где спит твой жених.

Невеста не согласилась; но ей так хотелось получить платье, что, наконец, она дала согласие, приказав слуге подсыпать королевичу сонного зелья.

Когда наступила ночь и королевич уснул, её отвели в спаленку. Села она у его постели и сказала:

– Я шла за тобой семь лет, была я у солнца и месяца, и у четырёх ветров я была – всё о тебе узнала, я помогла тебе одолеть дракона, неужто ты меня совсем позабыл?

Но королевич спал крепко, и казалось ему, будто ветер шумит среди елей в лесу. Когда наступило утро, её увели из спальни, и пришлось ей отдать своё золотое платье.

Но когда и это не помогло, запечалилась она, вышла на луг, села и заплакала. Сидя там, она вспомнила о яйце, что подарил ей месяц; она разбила яйцо – и вылупилась из него наседка с двенадцатью золотыми цыплятами, они побегали, поклевали и залезли опять под крылья наседки, – и не было ничего милее на свете, как смотреть на это.

Потом она встала и пошла по лугу, но невеста заметила из окошка маленьких цыплят, и они ей так понравились, что она вышла из замка и спросила, не продаст ли их странница.

– Ни за деньги, ни за добро, а за плоть и за кровь. Дозволь мне ещё одну ночь пробыть в спальне, где спит жених.

Невеста согласилась, но решила её обмануть, как и в прошлый вечер. Когда королевич ложился в постель, он спросил своего слугу, что это был за шум и за шёпот в прошлую ночь. И слуга рассказал ему обо всём: что велено было дать ему сонного зелья, потому что какая-то бедная девушка спала тайком в его спальне, и что в эту ночь он должен дать ему снова сонного зелья. Тогда королевич сказал:

– Вылей это зелье на пол у моей постели.

Ночью девушку ввели снова, и стала она рассказывать, как ей тяжело пришлось; и он тотчас по голосу узнал свою милую жену, вскочил с постели и воскликнул:

– Только теперь впервые я воистину освобождён от чар, а был я будто во сне, ибо меня околдовала чужая королевна и заставила меня тебя позабыть, но бог вовремя снял с меня наважденье.

Тогда они вышли оба ночью тайком из замка, – они боялись отца королевны, который был колдуном, – сели на птицу-грифа, и перенесла их птица-гриф через Красное море. И когда были они посреди моря, бросила она в воду орешек. И тотчас выросло большое дерево орешник, отдохнула на нём птица-гриф и принесла их потом домой, где нашли они своего ребёнка; он за это время вырос и сделался красивым мальчиком; и жили они с той поры счастливо до самой смерти.

89. Гусятница.

Жила однажды старая королева; муж у неё умер много лет тому назад, но была у неё красавица-дочь. Когда она выросла, её обручили с одним королевичем из далёкой страны. Пришло время, когда они должны были быть повенчаны и девушке надо было ехать в чужое королевство, и вот собрала тогда старуха-мать много дорогой утвари и драгоценностей – всё, что входило в приданое королевы, так как она всем сердцем любила свою дочь. Дала она ей и камеристку, которая должна была ехать вместе с нею, чтобы передать невесту в руки жениха; и дали им для путешествия двух коней, и звали коня королевны Фалада, и умел тот конь говорить. Вот настал час расставанья, и пошла старая мать-королева в свою опочивальню, взяла маленький нож, порезала себе пальцы, и брызнула из них кровь; потом взяла она белый платочек, и упали на него три капли крови; королева отдала этот платочек дочери и сказала:

– Милое моё дитятко, храни его крепко, он пригодится тебе в дороге.

С грустью простились они друг с другом; сунула королевна платочек за пазуху, села на коня и отправилась к своему жениху. Проехали они час, и почувствовала королевна сильную жажду и говорит своей камеристке:

– Слезь с коня и набери мне воды из ручья в мой кубок, что взяла ты в дорогу, мне очень хочется пить.

– Если вам хочется пить, – сказала камеристка, – то слезьте сами с коня, наклонитесь к воде и напейтесь, я вашей служанкой быть не хочу.

Королевну мучила жажда, и она сошла с коня, нагнулась к ручью, напилась, но напиться из золотого кубка ей так и не пришлось. И она сказала:

– Ах, господи!

И ответили ей три капли крови: «Если бы мать знала об этом, у ней разорвалось бы сердце в груди».

Запечалилась королевна, но ничего не сказала и села опять на коня. Так проехали они несколько миль, но день был жаркий, солнце сильно пекло, и ей снова захотелось пить. А проезжали они мимо родника, и она крикнула снова своей камеристке:

– Сойди с коня и дай мне попить из моего золотого кубка. – Королевна все её злые слова уже позабыла. Но камеристка сказала ещё высокомерней:

– Если хотите пить, то и пейте сами, а вашей служанкой я быть не хочу.

И королевна сошла в великой жажде с коня, нагнулась над родником, заплакала и сказала:

– Ах, господи!

И ответили опять капли крови: «Если бы мать знала об этом, сердце б у ней разорвалось в груди».

Начала королевна пить и сильно нагнулась, и выпал у неё из-за пазухи платок, на котором были три капли крови, и уплыл по воде, но в горе она этого не заметила. А камеристка всё это видела и обрадовалась, что получила власть над невестой: ведь если ей потерять эти три капли крови, то станет она беспомощной и слабой. Только хотела королевна сесть опять на своего коня, которого звали Фалада, но камеристка сказала:

– На Фаладе поеду я, а ты можешь ехать на моей кобыле.

И королевне пришлось подчиниться. Потом камеристка грубо ей приказала, чтоб сняла она королевские одежды и надела бы на себя её простое платье, и к тому же заставила её поклясться перед богом, что она не скажет об этом при королевском дворе ни одному человеку, а если она не даст такой клятвы, то будет тотчас убита. Но конь Фалада всё это видел и хорошо запомнил.

Села камеристка на коня Фаладу, а настоящая невеста на простую лошадь, и поехали они дальше, и вот приехали, наконец, в королевский замок. И была там великая радость по поводу их прибытия, выбежал к ним навстречу королевич, снял камеристку с коня, думая, что это и будет его настоящая жена. Повели её по лестнице, а настоящей королевне пришлось остаться внизу. Посмотрел старый король в окно и увидел, что она стоит во дворе, заметил, какая она стройная, нежная и какая красивая. Пошёл он тотчас в королевскую горницу и спросил у невесты про девушку, что с ней вместе приехала и стоит теперь внизу во дворе, кто она, мол, такая?

– Я взяла её с собой в дорогу, чтоб было мне с кем ехать. Дайте девушке какую-нибудь работу, чтоб она не стояла без дела.

Но у короля работы для неё не нашлось, и, не зная, что придумать, он сказал:

– Есть у меня тут мальчонка, он пасёт гусей, пускай она ему помогает.

Мальчика звали Кюрдхен; и пришлось настоящей невесте помогать ему пасти гусей.

Немного спустя говорит фальшивая невеста молодому королю:

– Мой любезный супруг, сделайте мне одно одолженье.

– Я выполню его с удовольствием, – ответил он ей.

– Велите позвать живодёра и отрубить голову коню, на котором я сюда приехала, он по дороге меня рассердил.

А на самом-то деле она боялась, чтобы конь не рассказал, как поступила она с королевной. Раз уж на то пошло, то должно оно было случиться, и пришлось верному Фаладе погибнуть. Но слух об этом дошёл до настоящей королевны, и она тайно пообещала живодёру уплатить золотой, если он окажет ей небольшую услугу. Были в том городе большие чёрные ворота, через них она проходила всегда утром и вечером со своими гусями.

– Прибейте, – сказала она, – над чёрными воротами голову убитого Фалады, чтоб я видела её каждый раз.

И живодёр обещал ей это: он отрубил голову Фаладе и крепко прибил её над чёрными воротами.

На заре, когда гнали они вместе с Кюрдхен через эти ворота гусей, она, проходя, говорила:

Вот где висишь ты, конь мой Фалада!

И голова отвечала:

А ты, королевна, ходишь за стадом. Если б об этом матушка знала, Сердце б у ней разорвалось.

И она медленно выходила за город и гнала гусей на пастбище.

Придя на лужок, она садилась на землю и распускала свои волосы, а были они, словно чистое золото. И Кюрдхен смотрел на них и радовался, глядючи, как сверкали они, и захотелось ему вырвать у неё несколько волосков. Но она сказала:

Подуй, ветер-ветерок, Сдуй у Кюрдхен колпачок, Пусть бежит за ним вдогонку; А я косы заплету, Их в порядок приведу.

И поднялся вдруг такой сильный ветер, что сорвал у Кюрдхен его шапочку, – полетела она по полю, и пришлось ему бежать за нею вдогонку. Пока он вернулся назад, она тем временем волосы расчесала, заплела их в косы, и он не мог вырвать у ней ни одного волоска. Рассердился Кюрдхен и перестал с ней разговаривать; и они продолжали пасти гусей, пока не наступил вечер, а потом пошли домой.

На другое утро, когда они гнали гусей через чёрные ворота, девушка сказала:

Вот где висишь ты, конь мой Фалада!

И ответил Фалада:

А ты, королевна, ходишь за стадом. Если б об этом матушка знала, Сердце б у ней разорвалось.

Села она опять на лужок и начала расчёсывать волосы. Подбежал Кюрдхен и хотел схватить её за волосы, но она быстро промолвила:

Подуй, ветер-ветерок, Сдуй у Кюрдхен колпачок, Пусть бежит за ним вдогонку; А я косы заплету, Их в порядок приведу.

И подул ветер, сдул у него с головы шапочку, и пришлось Кюрдхен бежать за нею вдогонку, и когда он вернулся, девушка давно уже привела волосы в порядок, и он не мог вырвать у ней ни одного волоса. И пасли они гусей до самого вечера.

А вечером, когда воротились они домой, пришёл Кюрдхен к старому королю и говорит:

– С этой девушкой я пасти гусей больше не стану.

– Почему? – спросил старый король.

– Да она мне весь день докучает.

Приказал старый король рассказать, что же она ему такое делает.

И сказал Кюрдхен:

– Утром, когда проходим мы со стадом через чёрные ворота, – а висит там на стене лошадиная голова, – девушка говорит:

Вот где висишь ты, конь мой Фалада!

А голова отвечает:

А ты, королевна, ходишь за стадом. Если б об этом матушка знала, Сердце б у ней разорвалось.

И стал Кюрдхен рассказывать дальше, что происходит на гусином лугу и как приходится ему бегать вдогонку за шапочкой.

Старый король велел ему и впредь пасти гусей, а сам, только наступило утро, сел за чёрными воротами и услыхал, как говорила она с головою Фалады; потом он пошёл вслед за нею на пастбище и спрятался на лугу за кустом. И увидел он вскоре своими собственными глазами, как гусятница и пастушок пригнали гусей, и как села она потом и начала расплетать волосы, и как засияли они от блеска.

И опять сказала она:

Подуй, ветер-ветерок, Сдуй у Кюрдхен колпачок, Пусть бежит за ним вдогонку; А я косы заплету, Их в порядок приведу.

И поднялся вихрь и сорвал с Кюрдхен шапочку, и пришлось ему бежать далеко-далеко за нею вдогонку, а пастушка тем временем медленно причесала и заплела волосы, и старый король всё это видел. Потом он незаметно вернулся назад, и когда вечером гусятница возвращалась домой, король отозвал её в сторону и спросил, зачем она всё это делает.

– Я сказать вам об этом не смею, да и не могу ни одному человеку пожаловаться на своё горе, – я поклялась в том перед богом, а не то мне придётся погибнуть.

Он стал её допытывать и не давал ей покоя, но ничего добиться от неё не мог. И сказал король:

– Если ты мне ничего не хочешь сказать, так пожалуйся тогда на своё горе железной печке, – и ушёл.

Тогда она забралась в железную печку, начала плакать и причитать, и всё, что было у ней на сердце, высказала, и говорит:

– Живу я, всеми покинутая, а я-то ведь королевна; коварная камеристка принудила меня силой снять с себя королевские одежды и заняла у жениха моё место, и должна я исполнять чёрную работу и пасти гусей. Если бы знала об этом моя матушка, сердце б у ней разорвалось!

А старый король стоял за печкой и слышал всё, что она говорила. Вышел он потом и велел ей вылезть из печки. Надели на неё королевские одежды; и казалось прямо чудом, какая была она прекрасная. Позвал старый король своего сына и объявил ему, что невеста у него фальшивая, а на самом деле она всего лишь камеристка, а настоящая стоит перед ним – это была бывшая гусятница.

Сильно обрадовался молодой король, увидав её красоту и доброту, и было устроено большое пиршество и созвали на него всех людей и добрых друзей. И сидел на первом месте жених, а рядом с ним королевна, а с другой стороны камеристка, но была камеристка ослеплена и не узнала её в пышном наряде. Вот поели они, попили, стало им весело, и задал тогда старый король камеристке загадку: чего заслуживает та, которая так, мол, и так обманула своего хозяина, – и он рассказал ей всё, как было, по порядку, и спросил:

– Какого приговора она достойна?

И сказала фальшивая невеста:

– Она достойна одного, чтоб раздели её догола и бросили в бочку, утыканную острыми гвоздями; и надо запрячь в ту бочку двух белых лошадей, и пусть тащат они её по всем улицам.

– Так ты же и есть та самая, – сказал старый король, – которая произнесла себе приговор, так и до́лжно с тобой поступить.

И вот, когда исполнили приговор, женился молодой король на своей настоящей невесте, и стали они оба править своим королевством в мире и в счастье.

90. Юный великан.

Был у одного крестьянина сын; и был он ростом всего с палец, больше никак не рос, и за несколько лет ничуть не сделался больше. Собрался раз крестьянин ехать на поле – землю пахать, а малютка ему и говорит:

– Батюшка, хочу я с тобой на поле поехать.

– На поле? – говорит отец. – Нет, уж лучше оставайся ты дома; какая с тебя польза будет, – чего доброго, я тебя ещё потеряю.

И начал Мальчик-с-пальчик плакать; и чтобы его успокоить, сунул его отец в карман и взял вместе с собой. Приехав на поле, он достал его из кармана и посадил на только что вспаханную борозду. Вот сидит на ней Мальчик-с-пальчик, а в это время выходит из-за горы огромный великан.

– Видишь эту громадину? – спросил его отец, желая напугать этим малыша; а чтоб был он послушным, сказал: – Вот он тебя заберёт с собой.

Великан в это время сделал несколько шагов своими длинными ножищами и очутился у самой борозды. Взял он маленького Мальчика-с-пальчик осторожно двумя пальцами, поднял вверх, поглядел на него внимательно и, ни слова не молвив, двинулся с ним дальше. Отец стоял рядом, но от страха и слова вымолвить не мог, и решил, что пропал теперь его сыночек и никогда уж он больше его не увидит.

И унёс великан его к себе домой, начал его выкармливать; и вырос Мальчик-с-пальчик и стал таким же большим и сильным, как и все великаны. Прошло два года, и направился старый великан вместе с ним в лес. Он захотел его испытать и сказал:

– Вытащи-ка мне вот этот прутик.

А стал мальчик такой уже сильный, что вырвал из земли молодое дерево вместе с корнями. Великан подумал: «Ну, дело теперь пойдёт лучше». И взял его с собой и выкармливал ещё целых два года. Стал он его опять испытывать, и силы у мальчика настолько прибавилось, что мог он вырвать из земли теперь и старое дерево. Но великану это казалось ещё недостаточным, он выкармливал его ещё два года, потом пошёл с ним в лес и сказал:

– Ну-ка, вырви мне прутик побольше, – и парень вырвал ему из земли самый толстый дуб – он так и затрещал; и было это для него делом совсем пустячным.

– Ну, теперь хватит, – сказал великан, – ты уже обучился, – и отвёл его назад на поле, откуда он его принёс.

А отец его как раз в это время шёл за плугом. Юный великан подошёл к нему и говорит:

– Посмотрите, батюшка, каким человеком ваш сын сделался.

Испугался крестьянин и говорит:

– Нет, ты мне не сын, я такого не хочу, отойди от меня.

– Да нет же, я ваш сын, и дозвольте мне приняться за работу; пахать я умею так же хорошо, как и вы, а может, ещё и получше.

– Нет, нет, ты не сын мне, да и пахать-то ты не умеешь; уходи от меня прочь.

Но так как он великана побаивался, то отошёл от плуга и сел на край поля. Взял тогда парень всю упряжку и нажал одной только рукой на плуг, но нажим был такой сильный, что плуг глубоко врезался в землю. Тут крестьянин не вытерпел и крикнул:

– Коли хочешь землю пахать, то не надо так сильно нажимать, а то пахота будет неважная.

Тогда парень выпряг коней, потащил плуг на себе и сказал:

– Ступай, батюшка, домой да вели матери наварить мне миску еды, да чтобы побольше, а я уж за это время сам всё поле вспашу.

Пошёл крестьянин домой и сказал жене, чтоб наварила она еды побольше. Вспахал парень поле, а было оно величиной в два моргена,[6] и сделал он это один, а потом впряг себя в борону и стал боронить всё поле двумя боронами сразу. Кончив работу, пошёл он в лес, вырвал из земли два дуба, взвалил их себе на плечи, а сзади и спереди по бороне, да ещё сзади и спереди по лошади, и понёс всё это, словно вязанку соломы, домой к отцу-матери. Входит он во двор, а мать его не узнала и спрашивает:

– Что это за страшный и огромный человечище?

А крестьянин отвечает:

– Да это наш сын.

А она говорит:

– Нет, это не наш сын, – такого верзилы у нас никогда не было, наш-то ведь был совсем крошечный.

И она крикнула ему:

– Ступай прочь, такого мы не хотим!

90. Юный великан. Сказки.

Но парень промолчал, отвёл лошадей на конюшню, засыпал им овса, подложил им сена – всё как следует. Когда он закончил работу, вошёл в комнату, сел ла скамью и говорит:

– Матушка, ну, а теперь мне хочется чего-нибудь поесть, скоро ли будет ужин?

– Скоро, – ответила она и принесла две больших полных миски еды, её хватило бы для неё и для мужа, пожалуй, на целую неделю. Но парень поел всё это сам и спросил, нельзя ли ещё чего подбавить.

– Нет, – сказала она, – это всё, что у нас имеется.

– Да ведь это только, чтоб отведать, – мне бы надо побольше.

Она не решилась ему отказать, пошла на кухню и поставила на огонь большой котёл, из которого свиньи ели, и когда он вскипел, принесла она ему целый котёл.

– Наконец-то ещё маленько принесли, – сказал он и съел всё за один присест; но и этим он не наелся. Тогда говорит он отцу:

– Я вижу, что сыт я у вас не буду. Достаньте мне железную палицу, да покрепче, такую, чтоб мне на колене не переломить, и пойду я странствовать по свету.

Крестьянин обрадовался, запряг в повозку пару лошадей и привёз от кузнеца палицу, такую большую и толстую, какую только могла дотащить пара лошадей. Положил парень палицу на колено и – трах! – переломил её пополам, как гороховый стебель, и отбросил в сторону. Запряг тогда отец четырёх лошадей и привёз палицу, такую большую и толстую, какую могла только дотащить четвёрка лошадей. И эту сын, положив на колено, переломил, кинул её в сторону и говорит:

– Батюшка, ты в этом деле помочь мне, видно, не можешь; надо запрячь лошадей побольше и привезти палицу, какую покрепче.

И запряг отец восьмерик лошадей и привёз палицу, такую большую и толстую, какую только восемь лошадей могли дотащить. Взял её сын в руку, отломил сверху кусок и говорит:

– Ну, вижу я, что палицы, какая мне нужна, вы достать не можете, дольше оставаться у вас я не хочу.

И он ушёл от него и стал выдавать себя всюду за кузнеца-подмастерья. Пришёл раз в деревню, а жил в той деревне кузнец и был он большой скряга – никому ничего не давал и хотел, чтоб всё принадлежало только ему. Вот пришёл он к нему в кузницу и спрашивает, не нужен ли ему будет кузнец-подмастерье.

– Да, – говорит кузнец; глянул на него и подумал: «Этот парень здоровенный, ковать сумеет хорошо и на хлеб себе заработает». И спросил:

– А какую ты плату за работу хочешь?

– Да мне никакой платы не надо, – говорит он, – а вот каждые две недели, когда будешь с другими подмастерьями расплачиваться, хотел бы я давать тебе по два тумака, а ты уж изволь их выдержать.

Такой уговор скряге пришёлся по сердцу: он рассчитал, что так сбережёт он немало денег. На другое утро новый подмастерье должен был приняться в первый раз за работу, и когда мастер принёс раскалённую докрасна болванку, тот ударил разок, но железо от удара всё так и разлетелось, а наковальня вгрузла в землю так глубоко, что её нельзя было никак оттуда вытащить.

Рассердился скряга и говорит:

– Э-э, нет, держать я тебя на работе не стану, ты куёшь слишком грубо. А сколько ты хочешь за этот удар?

Подмастерье ему отвечает:

– Одно я хочу – дать тебе небольшого пинка, больше мне ничего от тебя не надо. – И он поднял ногу, дал ему пинка, и перелетел кузнец через четыре стога сена.

Потом выбрал он себе самую толстую железную болванку, какая была в кузнице, взял её вместо посоха в руку и отправился дальше.

Вскоре подошёл он к деревне и спросил у старосты, не потребуется ли ему старший работник.

– Да, – ответил староста, – пожалуй, будет нужен. Ты, видно, парень здоровый, с делом, пожалуй, управишься. А сколько ты жалованья за год хочешь?

Он опять-таки ответил, что жалованья ему не надо, а вот хочет он давать ему каждый год по три тумака, которые тот должен выдержать. Староста таким ответом остался доволен, – он был тоже порядочный скряга. На другое утро работникам надо было ехать в лес за дровами, все уже встали, а старший работник ещё лежал в кровати. Вот один из работников его и окликнул:

– Эй ты, вставай, пора в лес за дровами ехать, и тебе тоже вместе с нами.

90. Юный великан. Сказки.

– Э, – ответил он насмешливо и грубо, – вы уж себе отправляйтесь, а я раньше вас с делом управлюсь.

Вот работники и пошли к старосте и рассказали ему, что старший-де работник ещё лежит на полатях и, видно, ехать с ними в лес не собирается. Староста сказал, что пусть его разбудят как следует и скажут, чтоб он запряг лошадей. А старший работник опять им отвечает:

– Да вы езжайте себе, я раньше всех вас с делом управлюсь.

И он пролежал на полатях ещё часа два. Наконец вылез он из перины, принёс из амбара две мерки чечевицы, сварил себе похлёбку, спокойно её поел, а потом пошёл на конюшню, запряг лошадей и поехал в лес. А вблизи от порубки была ложбина, по которой надо было ему ехать. Проехал он с телегой через ложбину, остановил лошадей, отошёл назад к телеге и устроил из деревьев и хворосту такую засеку, что через неё ни одна лошадь не могла бы проехать. Подошёл он к порубке, а в это время другие работники уже выезжали оттуда домой с гружёными телегами, вот он им и говорит:

– Езжайте-езжайте, я всё равно раньше вас домой приеду. – Отъехал он немного, вырвал сразу из земли два самых больших дерева, взвалил их на телегу и повернул назад. Подъезжает к засеке, видит – стоят работники и никак не могут через неё проехать.

– Вот видите, – сказал он, – остались бы вы со мной, то и домой бы поскорей приехали да ещё часок-другой могли бы поспать.

Он хотел тоже проехать через ложбину, но лошади пробраться никак через неё не могли. Тогда он их выпряг, положил на телегу, а сам ухватился за оглобли и враз перетащил всё через засеку, и сделал это так легко, словно телега была перьями нагружена. Вот перебрался он на другую сторону и говорит тогда остальным:

– Вот видите, я скорей вас проехал, – и двинулся дальше, а остальным пришлось там остаться.

Заехав во двор, он взял в руки дерево, показал его старосте и говорит:

– А дров-то, пожалуй, целая сажень выйдет.

Вот староста и говорит своей жене:

– А работник наш и вправду хорош; хоть и спит он много, да с делом раньше других справляется.

Так прослужил он у старосты целый год. Вышел срок, и стали работники получать своё жалованье. Вот он и говорит:

– Время и мне свою плату получать.

Испугался староста пинков, которые он должен был получить, и стал его просить и уговаривать, чтобы он простил ему те тумаки:

– Я уж лучше старшим работником стану, а ты будь за меня старостой.

– Нет, – сказал он, – не хочу я быть старостой; я старший работник и хочу им остаться, а своё, как мы условились, должен я получить.

Стал староста ему предлагать всё, что он только пожелает, но старший работник на все его предложения отвечал «нет». Староста не знал, что ему и делать, и попросил у него на размышленье две недели отсрочки. Старший работник на это согласился. Созвал тогда староста всех своих писарей, чтоб пораздумали они хорошенько и дали бы добрый совет. Писаря долго думали-раздумывали и, наконец, сказали, что никто перед старшим работником устоять не сможет, а то, пожалуй, и жизнью расплатиться придётся, – ведь он каждого, как комара, раздавит. И они посоветовали старосте, чтобы велел он старшему работнику спуститься в колодец и его почистить, а когда он спустится вниз, прикатить мельничный жёрнов и сбросить его ему на голову, – тогда уж он никогда оттуда не вылезет.

Совет этот старосте понравился, и старший работник спуститься в колодец согласился. Когда он очутился на дне колодца, они скатили в колодец самый большой мельничный жёрнов, думая, что расшибут работнику голову, а он вдруг как закричит оттуда:

– Отгоните кур от колодца, а то роются они там в песке и сбрасывают мне в глаза всякий мусор, и мне оттого ничего не видно.

Крикнул тогда староста: «Кш-кш!», будто кур отгоняет. Закончил старший работник свою работу, вылез из колодца и говорит:

– Поглядите, какое у меня красивое ожерелье, – а был это на самом деле жёрнов, висел он у него на шее.

Пожелал старший работник получить теперь своё жалованье, но староста опять выпросил две недели на размышленье. Сошлись все писаря и дали такой совет: послать старшего работника в заколдованную мельницу, чтоб перемолол он там ночью зерно; никто ещё с той мельницы наутро живым не возвращался. Это предложение старосте понравилось, и он позвал в тот же вечер работника и велел ему отвезти на мельницу восемь четвертей зерна и за ночь всё это перемолоть, – очень, мол, нужно. Пошёл старший работник в амбар, насыпал две четверти зерна в правый карман, две четверти в левый, а четыре насыпал в перемётную суму, взвалил на себя и, нагруженный, отправился к заколдованной мельнице. Мельник сказал ему, что днём он может зерно перемолоть как следует, но ночью никак дело не выйдет, – мельница-де заколдованная, и всякого, кто в неё зайдёт, мёртвым наутро выносить приходится. Но работник сказал:

– Я уж как-нибудь управлюсь, вы только уходите отсюда да ложитесь себе спать.

И пошёл он на мельницу и засыпал зерно. Часам к одиннадцати зашёл он к мельнику в комнату и присел на лавку. Посидел немного, – вдруг открывается дверь, и входит в комнату большой-пребольшой стол, и ставятся на него сами собой вино и жарко́е и много всяких других яств, а в комнате ведь никого не было, кто мог бы всё это принести. И придвинулись потом стулья сами к столу, но никто из людей не явился. Вдруг увидел он пальцы, они двигали ножами и вилками и накладывали кушанья на тарелки, а больше ничего разглядеть он не мог. Он был голоден, а когда увидел кушанья, то подсел тоже к столу и стал есть вместе с другими; и всё ему показалось очень вкусным. Когда он наелся и другие тоже поели всё, что было у них на тарелках, вдруг кто-то стал все свечи тушить, – это он; ясно слышал, – и когда стало темным-темно, хоть глаз выколи, то кто-то дал ему вроде пощёчины. Тогда он сказал: – Если это повторится ещё раз, я дам сдачи!

И когда он получил ещё раз пощёчину, он тоже размахнулся и тотчас ударил кого-то в ответ.

И так продолжалось целую ночь: он не спускал ни разу и честно давал сдачу, не ленился – бил куда попадётся. Но только стало светать, как всё вмиг прекратилось. Мельник встал, захотелось ему посмотреть на работника, и он был удивлён, что увидел его в живых. И тот рассказал:

– Наелся я досыта, но и пощёчин получил немало; ну, и сдачи тоже давал.

Обрадовался мельник и сказал, что теперь мельница расколдована, и хотел было дать ему за это много денег в награду, но он сказал:

– Денег я не хочу, у меня их и так довольно. – Взвалил он мешок с мукой на плечи, пошёл домой и сказал старосте, что с делом он управился, а теперь хочет получить расчёт.

Как услыхал об этом староста, тут уж и совсем перепугался и никак не мог успокоиться, стал ходить по комнате взад и вперёд, и пот градом так и катился у него с лица. Открыл он окошко, чтоб подышать свежим воздухом, но не успел и дохнуть, как дал ему старший работник такого пинка, что вылетел он из окна, взлетел прямо на воздух и стал подыматься выше и выше, пока, наконец, стал совсем невидим. Тогда старший работник говорит старостихе:

– Если он назад не вернётся, то другой пинок вам уж получать придётся.

Закричала старостиха:

– Нет, нет, уж мне этого не выдержать! – открыла она другое окошко, и у неё капли пота тоже на лбу проступили. И вот дал работник ей пинка, и вылетела она в окошко; а так как была она легче мужа, то и взлетела куда повыше.

Стал муж ей кричать:

– Спускайся ко мне!

А она всё кричала:

– Ты уж лучше ко мне подымайся, а мне к тебе спуститься никак невозможно. – И стали они носиться по воздуху, а друг к другу приблизиться всё никак не могут.

Летают ли они там до сих пор, по правде сказать, я не знаю. А юный великан взял свою железную палицу и пошёл себе дальше.

91. Подземный человечек.

Жил-был некогда богатый король, и было у него три дочери; они каждый день гуляли по замковому саду, а король был такой большой любитель всяких плодовых деревьев, что объявил, что всякого, кто сорвёт хоть одно яблоко с дерева, он силой заклятья упрячет на сто сажен под землю. Вот наступила осень, и стали яблоки на одном из деревьев красные, точно кровь. А три королевские дочери гуляли каждый день под деревом и смотрели, не стряхнёт ли ветром хоть одно яблоко, – ведь за всю свою жизнь они не нашли ни одного, которое бы упало, – а дерево чуть не ломилось от яблок, и ветки его пригнулись до самой земли. И вот очень уж захотелось младшей королевне съесть яблочко, и сказала она своим сёстрам:

– Наш отец нас очень любит, и вряд ли он выполнит своё заклятье; я думаю, что это относится только к чужим людям. – И она сорвала самое крупное яблоко и, подбежав к своими сёстрам, сказала:

– Вот, отведайте, милые сестрицы, хотя бы кусочек! Я за всю свою жизнь не ела никогда такого вкусного яблока.

И откусили обе старшие королевны по куску яблока, и все трое тотчас опустились под землю, да так глубоко, что не слыхать было и петушиного крика.

Вот наступил полдень, и король собрался уже идти к столу, но дочерей нигде найти не мог; он долго искал их и в замке и в саду, но всё понапрасну. Он был так опечален, что приказал объявить по всей стране, что тот, кто найдёт его дочерей, возьмёт любую из них себе в жёны. И много тогда молодых людей пустилось на поиски, так как трёх королевских дочерей все очень любили, – были они ко всем ласковы, да лицом к тому же очень красивы. Среди прочих были три молодых охотника, и, проездив целую неделю, прибыли они к большому замку, а в замке том были красивые комнаты, и в одной из них был накрыт стол; стояли на нём разные вкусные яства, и все они были горячие, и шёл от них ещё пар, хотя во всём замке не было не слышно и не видно ни одной человеческой души. Просидели они там, дожидаясь, целых полдня, а кушанья всё оставались горячими, и от них шёл пар; они так проголодались, что сели и начали есть, да порешили между собой остаться жить в этом замке и кинуть жребий, кому в доме остаться, а кому ехать вдвоём на поиски королевских дочерей; так они и сделали; и выпал жребий остаться в замке старшему. На другой день двое младших отправились на поиски, а старший остался дома. Вдруг является в полдень маленький человечек и начинает его просить дать ему кусочек хлеба; взял тогда старший охотник хлеб, отрезал целый ломоть и подал ему, но маленький человечек его уронил и попросил, чтобы тот был так добр и подал ему этот кусок хлеба. Он согласился и, вот когда он нагнулся за хлебом, маленький человечек взял палку, схватил его за волосы и стал бить.

На другой день дома пришлось оставаться среднему – и с тем случилось то же самое. Вернулись охотники вечером домой, а старший и спрашивает среднего:

– Ну, как поживаешь?

– Ох, очень плохо! – Стали они тогда рассказывать один другому про свою беду, но младшему ничего о том не сказали, – они его не любили и всегда называли глупым Гансом, потому, что он был не такой, как они.

На третий день дома оставаться пришлось младшему, и снова явился маленький человечек и стал просить дать ему кусочек хлеба; дал Ганс ему хлеба, а тот его снова уронил и стал просить, чтобы был он так добр и поднял бы кусок хлеба. Но младший сказал маленькому человечку:

– Что? Разве ты сам не можешь его поднять? Если ты не хочешь позаботиться о своём хлебе насущном, то ты недостоин его и есть.

Разозлился тогда человечек и сказал, что он должен ему поднять хлеб, но Ганс, не будь ленив, схватил человечка того за шиворот и здорово его отколотил. Стал тогда человечек кричать изо всех сил:

– Не бей меня, отпусти ты меня, – скажу я тебе тогда, где находятся королевны!

Услыхал это Ганс и перестал его бить. И рассказал ему тот человечек, что живёт он, мол, под землёй и что там их больше тысячи, и предложил ему идти, вместе с ним, обещая ему указать, где находятся королевны. Привёл он его к глубокому колодцу, но воды в нём не было. Рассказал ему человечек, что он доподлинно знает о том, что его приятели злое против него замышляют и что если он хочет освободить королевен, то должен сделать это один; что и его спутники тоже хотят отыскать королевен, но хотят они это сделать, не прилагая усилий и избегая опасностей; что должен он взять большую корзину, сесть в неё, взять с собой колокольчик и большой охотничий нож и спуститься вниз; а внизу находятся три комнаты, и в каждой из них сидит по королевне, а возле каждой из них лежит многоголовый дракон, и должен он тем драконам все головы отрубить.

Рассказал всё это подземный человечек и исчез.

Наступил вечер, и вернулись два охотника и стали у него спрашивать, как ему дома пришлось, и он ответил, что было очень хорошо, – никаких людишек он не видел, а вот в полдень приходил-де маленький человечек, кусочек хлеба просил; и хлеба он ему дал, но тот человечек его уронил и стал просить, чтоб он его поднял и подал ему; но он сделать этого не захотел, и стал тогда человечек его бранить, а он его хорошенько отколотил, и человечек тогда ему рассказал, где находятся королевны. Услыхав о том, оба охотника так разозлились, что от злости прямо пожелтели да позеленели. На другое утро пошли они все к колодцу и бросили жребий, кто первый должен спуститься туда в корзине; и выпал жребий опять старшему. Сел он в корзину, взял с собой колокольчик и говорит:

– Когда я позвоню, тащите меня быстро наверх.

Только он начал спускаться, как зазвонил колокольчик, чтоб тащили его наверх. Тогда сел в корзину средний, но и с ним было то же. Вот наступил черёд младшему, и спустили его на самый низ. Вышел он из корзины, взял свой большой охотничий нож, подошёл к первой двери, остановился и стал прислушиваться; и услыхал он, что дракон громко храпит. Тогда он медленно приоткрыл дверь, видит – сидит в комнате одна из королевен, а девятиглавый дракон положил головы ей на колени и стережёт её. Взял он тогда свой большой охотничий нож и отрубил смаху все девять голов. Тут королевна вскочила и бросилась ему на шею, стала его обнимать и целовать; и сняла она с груди своё ожерелье, – а было оно из червонного золота, – и надела ему на шею. И отправился он затем за второй королевной. Её тоже стерёг дракон с семью головами, и освободил он её так же, как и младшую, которую сторожил дракон с четырьмя головами, и отрубил ему головы тоже. И стали они все его расспрашивать, обнимать и целовать без конца. Затем он стал звонить в колокольчик, пока его не услышали. И посадил он трёх королевен одну за другой в корзину и велел всех их тащить наверх. Но пришёл черёд и ему наверх подыматься; тут он вспомнил слова подземного человечка, что приятели его замышляют против него недоброе. Взял он тогда большой камень, что лежал на дне колодца, и положил его в корзину; но когда корзина поднялась до середины, обрезали коварные охотники верёвку, и упала корзина с камнем на дно колодца, и подумали они, что он разбился, и убежали с тремя королевнами, взяв с них обещание, что они скажут своему отцу, что освободили их, дескать, они. Вот пришли они к королю и стали его просить отдать им дочерей в жёны.

А тем временем молодой охотник бродил, грустный и печальный, по трём комнатам, думая, что придётся ему тут и помирать. Вдруг видит он – висит на стене флейта, и сказал он: «Зачем ты висишь здесь на стене, кому тут может быть весело?» Поглядел он на головы драконов и промолвил: «И вы тоже помочь мне ничем не можете». Расхаживал он по комнатам так долго, что весь земляной пол утоптал. Наконец пришли ему в голову другие мысли, и он снял со стены флейту и начал на ней играть; вдруг явилось множество подземных человечков, и с каждым звуком флейты их являлось всё больше и больше; тогда он стал продолжать игру, пока вся комната не наполнилась человечками. Стали все они его спрашивать, чего он хочет, и он им ответил, что хотелось бы ему снова вернуться на землю, на белый свет поглядеть; и подхватили тогда они его, и каждый схватил его за один волос на голове, и так они его за волосы наверх из колодца и вытянули.

Когда он очутился на земле, то счастливо добрался к королевскому замку, где как раз в это время должна была состояться свадьба одной из королевен, и он направился прямо в комнату, где находился король со своими тремя дочерьми. Увидев его, они упали на пол без чувств. Разгневался король и велел посадить его тотчас в темницу, думая, что он причинил зло его дочерям. Но когда королевны снова очнулись, они стали просить своего отца, чтобы он освободил его из темницы. Король их спросил, почему они просят его об этом, и они ответили, что не смеют ничего о том ему рассказать. Тогда он велел, чтобы они рассказали о том печке. Вышел он из комнаты и стал у дверей подслушивать, и так узнал он обо всём. Велел он тогда тех двух охотников повесить, а третьему отдать свою младшую дочь в жёны.

И надел я на свадьбу стеклянные башмаки, да споткнулся о камень, и – дзынь! – пришёл им капут.

92. Король с Золотой горы.

Было у одного купца двое детей, мальчик и девочка; были они маленькие и не умели ещё ходить. Отправил однажды купец за море корабли, и находилось всё его состояние на тех кораблях, и он думал много денег оттого заработать; но вот пришло известие, что корабли утонули. И стал он вместо богатого человека бедняком, остался у него всего только клочок земли за городом. Чтоб как-нибудь про своё горе забыть, вышел он из дому в поле, стал прохаживаться, и вдруг явился перед ним маленький чёрный человечек и спрашивает, чего он запечалился, какая у него на сердце грусть.

Сказал купец:

– Если б ты мог мне помочь, я бы охотно тебе рассказал.

– Почём знать, – ответил чёрный человечек, – может, и помогу.

Рассказал тогда купец о том, что все его богатства на море утонули, и остался у него всего лишь вот этот клочок земли.

– А ты не горюй, – молвил человечек, – если ты мне пообещаешь доставить сюда через двенадцать лет на это вот самое место, то, что первое дома тебя в ногу толкнёт, то получишь денег столько, сколько захочешь.

Подумал купец: «Ну, это, наверно, моя собака», – а про своего маленького сына он и забыл, – и согласился; дал чёрному человечку расписку, печать к ней приложил и домой отправился.

Пришёл купец домой, а маленький сын обрадовался ему; стал, держась за скамейку, к нему пробираться и крепко вцепился ему в колени. Испугался отец, вспомнил про своё обещанье и понял теперь, в чём он сам расписался. А так как никаких денег в ящиках он нигде у себя пока что не находил, то и подумал, что человечек, пожалуй, подшутил. Месяц спустя пошёл купец на чердак, хотел собрать там старую оловянную посуду и её продать, как вдруг увидел он там целую кучу денег. И радостно-весело стало ему опять. Начал он покупать снова товары и вскоре сделался купцом ещё поважней прежнего, и тужить ему теперь ни о чём не приходилось. Тем временем сын его вырос и стал таким умным и рассудительным.

Но чем ближе подходило время к двенадцати годам, тем озабоченней становился купец, и по лицу его было видно, что он чувствует страх. Вот и спрашивает у него однажды сын, что с ним такое. Отцу не хотелось говорить ему об этом, но сын так долго его упрашивал, что в конце концов он рассказал, что пришлось ему пообещать, – не зная этого, – отдать его чёрному человечку и что получил он за это много денег; дал он в том человечку расписку и печать приложил, и вот должен он, когда исполнится двенадцать лет, его отдать.

– Вы уж, батюшка, – сказал сын, – не бойтесь, всё будет хорошо, чёрный человечек не имеет надо мной никакой силы.

Попросил сын у пастора благословенья, и когда подошёл срок, он вышел вместе с отцом на поле; начертил сын круг и стал вместе с отцом в середину круга. Явился чёрный человечек и говорит старику-отцу:

– Ну, принёс ты мне, что обещал?

Промолчал отец, ничего не сказал, а сын спрашивает:

– Чего тебе тут надобно?

Чёрный человечек говорит:

– Мне надо с твоим отцом поговорить, а не с тобой.

Ответил сын:

– Ты моего отца обманул и ввёл в соблазн, давай расписку назад.

– Нет, – говорит чёрный человечек, – от своего права я не откажусь.

Долго они между собой спорили и, наконец, порешили на том, что сын принадлежит отныне нечистому, а не своему родному отцу, и должен сын сесть на кораблик, что стоит на реке, а отец обязан своей собственной ногой оттолкнуть кораблик от берега, и пусть себе сын плывёт по воле волн. Простился сын со своим отцом, сел на кораблик, и пришлось отцу оттолкнуть тот кораблик своей собственной ногой. Перевернулся кораблик вверх дном, оказалась палуба в воде, и подумал отец, что его сыну придётся погибнуть. Вернулся отец домой, стал о нём горевать и его оплакивать.

Но кораблик не утонул, а спокойно поплыл себе дальше, и сидел в нём юноша в безопасности; и плыл кораблик долго-долго, пока, наконец, не пристал к неведомым берегам. Вышел юноша на берег, видит – стоит перед ним прекрасный замок, и он пошёл прямо к тому замку. Но только вступил он в замок, видит, что тот заколдован. Обошёл он все комнаты, они оказались пустые; зашёл он в последнюю комнату, и лежала там, извиваясь, змея. А была змея заколдованной девушкой; увидев его, она обрадовалась и говорит:

– Ты явился, мой избавитель? Я ждала тебя, дожидалась целых двенадцать лет. Это королевство заколдовано, и ты должен его расколдовать.

– А как же мне это сделать? – спросил он.

– Сегодня ночью явятся двенадцать чёрных человечков, все они увешаны цепями; они станут тебя спрашивать, что ты тут делаешь, но ты молчи, ни слова не говори, не отвечай им, и пусть они делают с тобой, что хотят. Они станут тебя мучить, бить и колоть, а ты терпи, ничего не говори; в полночь они должны будут уйти. На вторую ночь явятся снова другие двенадцать, на третью ночь – двадцать четыре, и отрубят они тебе голову; но в полночь их власть окончится, и если ты выдержишь и не вымолвишь ни единого слова, то я буду расколдована. Я приду к тебе и принесу с собой пузырёк с живою водою. Я окроплю тебя этой водой, и ты снова воскреснешь и будешь здоров, как прежде.

И он сказал ей:

– Я с радостью тебя освобожу.

И вот случилось всё, как она говорила; чёрные человечки не могли вынудить у него ни единого слова, и на другую ночь стала змея прекрасною королевной; она явилась с живою водой и воскресила юношу. Бросилась она к нему на шею, стала его целовать, и были радость и ликованье во всём замке. Отпраздновали свадьбу, и он стал королём с Золотой горы.

И вот зажили они вместе в счастье и довольстве, и родила королева прекрасного мальчика. Прошло уж восемь лет, и вспомнил король про своего отца; заговорило у него сердце и захотелось ему навестить отца. Но королева не хотела его отпускать и сказала:

– Я знаю наперёд, что это принесёт мне несчастье.

Однако он не давал ей покоя до тех пор, пока она не согласилась. Дала она ему на прощанье волшебное кольцо и сказала:

– Возьми это кольцо, надень его себе на палец, и оно вмиг перенесёт тебя туда, куда ты захочешь; но дай мне обещанье, что ты не воспользуешься кольцом для того, чтоб унести меня отсюда к твоему отцу.

Он пообещал ей это, надел на палец кольцо и пожелал перенестись на родину, к тому городу, где жил его отец. И вмиг он там очутился, и захотелось ему попасть в город. Подошёл он к воротам, но стража не хотела его пропускать, оттого что была на нём странная, хотя богатая и роскошная одежда. Тогда он взошёл на гору, где пас своё стадо пастух, обменялся с ним одеждой, надел старую пастушью куртку, и никто тогда не стал его задерживать, и он прошёл в город. Вот пришёл он к своему отцу и объявил ему, кто он такой; но отец никак не мог поверить, что это его родной сын, и сказал:

– Хотя и был у меня сын, но он давно уже умер. Я вижу, что ты бедный, убогий пастух, и я готов накормить тебя досыта.

И говорит пастух своим отцу-матери:

– Нет, я вправду ваш сын. Может, вы знаете какой-либо знак у меня на теле, по которому вы могли бы меня узнать?

– Да, – сказала мать, – была у нашего сына под правым плечом красная родинка.

Он приподнял рубаху, и они увидели у него под правым плечом красную родинку и перестали тогда сомневаться, что это и вправду их родной сын. Потом он рассказал им, что он – король с Золотой горы, что жена у него королева и что есть у них прекрасный сын семи лет.

И сказал отец:

– Я никогда этому не поверю! Какой же славный король станет ходить в изодранной пастушьей одежде?

Тут разгневался сын и повернул, позабыв про своё обещанье, вокруг пальца кольцо и пожелал, чтобы жена и ребёнок тотчас к нему явились; и вмиг они были уже здесь. Но королева начала плакать и горевать и сказала, что он нарушил своё слово и сделал их оттого несчастными.

Он ответил:

– Я сделал это по забывчивости, а не по злой воле, – и стал её утешать. Она сделала вид, будто ему простила, но в душе затаила злобу.

Тогда он повёл её за город, в поле, и показал ей ту реку, где когда-то оттолкнули его кораблик, и сказал:

– Я устал, давай сядем на землю, и я немного вздремну у тебя на коленях. – Положил он ей голову на колени, и она стала искать у него в голове, пока он уснул. Когда он уснул, сняла королева сначала у него с пальца кольцо, потом тихонько высвободила ногу, но осталась туфелька; потом взяла она на руки своего ребёнка и пожелала вернуться к себе в королевство.

Проснулся он, видит, что лежит один, всеми покинут; жены и ребёнка нету, и кольца на пальце нет тоже, осталась в знак доказательства одна лишь туфелька.

«Вернуться домой к родителям я не могу, – подумал он, – а то они ещё скажут, что я колдун; надо мне собираться и уходить отсюда и идти до тех пор, пока не вернусь в своё королевство». Он ушёл и, наконец, прибыл к горе; а стояли у той горы три великана и спорили между собой, не зная, как поделить им отцовское наследство. Увидели они, что идёт мимо юноша, окликнули его и говорят: – Маленькие люди толковые; подели между нами отцово наследство. А наследство это состоит, во-первых, из сабли, – у кого находится в руках эта сабля и кто скажет: «Все головы с плеч долой, кроме моей одной!» – то будут лежать вмиг все головы на земле; во-вторых, из плаща, – кто им закутается, тот сделается невидимкой; и в-третьих, из пары сапог, – кто те сапоги на себя наденет, то, куда он ни пожелает попасть, вмиг там и очутится.

Вот юноша и говорит:

– А вы дайте мне эти три вещи, я испробую, в исправности ли они.

Дали они ему плащ, накинул он его на себя – и вмиг стал невидимкой и обратился в муху. Потом он принял опять свой прежний вид и сказал:

– Плащ хорош, а теперь дайте мне меч.

А они говорят:

– Нет, мы его тебе не дадим! Ведь если ты скажешь: «Все головы с плеч долой, кроме моей одной!», то полетят наши головы с плеч и останется голова только у тебя одного.

Но они всё ж таки дали ему меч, взяв с него слово, что он испробует его силу на дереве. Так он и сделал, и меч разрубил ствол дерева, точно соломинку.

Захотелось ему испробовать и сапоги, но великаны сказали:

– Нет, мы сапог тебе не дадим; ведь если ты их наденешь и пожелаешь попасть на вершину горы, мы останемся тут внизу, и у нас ничего не будет.

– Нет, – сказал он, – я этого не сделаю.

Они дали ему сапоги. И вот оказались у него все эти три вещи, а он думал только о своей жене и ребёнке и молвил про себя: «Ах, если б попасть мне на Золотую гору!» – и вмиг на глазах великанов он исчез; так было поделено их наследство.

Был уже юноша вблизи замка; услыхал он радостные крики, звуки скрипок и флейт, и люди сказали ему, что это его жена празднует свадьбу с другим. Разгневался он и сказал:

– Лживая женщина, она меня обманула и покинула город, когда я уснул. – И он накинул на себя свой плащ и вошёл невидимкою в замок.

Вошёл он в зал, и стоял там большой стол, уставленный богатой едой; гости ели и пили, смеялись, шутили. А королева сидела среди них в прекрасных одеждах, на королевском троне, и была у неё на голове корона. Он стал позади её, и его никто не видел. Когда ей клали на тарелку кусок мяса, он брал его и съедал: наливали ей стакан вина, он брал его и выпивал; ей всё время подкладывали еду, но у неё ничего не было, – тарелка и стакан вмиг исчезали. Она была этим огорчена, ей стало стыдно, она ушла к себе в комнату и заплакала, а он пошёл следом за ней.

Сказала она:

– Неужто дьявол мной овладел, разве ни разу не приходил мой избавитель?

Он ударил её по лицу и сказал:

– Разве никогда не приходил твой избавитель? Да ведь он рядом с тобою, обманщица! Разве я это заслужил от тебя?

И он сделался видим, вошёл в зал и крикнул:

– Пиру конец, настоящий король явился!

Короли, князья и советники, которые там собрались, начали над ним издеваться и смеяться; но он коротко молвил:

– Уйдёте вы отсюда или нет?

Они хотели было его схватить и уже кинулись на него, но он выхватил свой меч и сказал:

– Все головы с плеч долой, кроме моей одной!

И покатились все головы наземь, и он остался один хозяином замка и стал опять королём с Золотой горы.

93. Ворона.

Жила-была некогда королева; была у неё дочка, совсем ещё маленькая, – её ещё на руках носили. Однажды стала девочка капризничать, и что мать ей ни говорила, девочка никак не могла успокоиться. Потеряла мать терпенье, а летали вокруг замка в то время вороны; вот открыла она окно и сказала:

– Хоть бы ты стала вороной и от меня улетела, мне было бы тогда спокойней!

Только вымолвила она это слово, обернулась девочка вороной и выпорхнула у неё из рук прямо в окошко. Улетела она в тёмный лес и оставалась там долгое время, и родители ничего о ней не знали. Спустя некоторое время проезжал через тот лес один человек, услыхал он, что кричат вороны, и пошёл туда; подошёл он ближе, а ворона ему и говорит:

– Я родилась королевной, но меня заколдовали, и ты можешь меня освободить от заклятья.

– А что же надо мне для этого сделать? – спросил он.

Говорит ворона:

– Ступай дальше в лес, и увидишь там дом, сидит в том доме старуха; она предложит тебе поесть и попить, но ты этого делать не смей, а не то нападёт на тебя сон и тогда ты не сможешь меня освободить. В саду за тем домом стоит большая сторожевая вышка; ты взойти на ту вышку и там меня дожидайся. Три дня подряд я буду являться к тебе в карете, каждый раз в два часа, и будет она запряжена сначала четвёркою белых жеребцов, потом четвёркой буланых, наконец четвёркою вороных; и если ты будешь бодрствовать и не уснёшь, я буду расколдована.

Человек пообещал выполнить всё, что она пожелает, а ворона говорит:

– Ах, я уж знаю, ты меня от колдовства не освободишь, ты что-нибудь да возьмёшь у старухи.

Но человек пообещал ещё раз, что ничего у старухи брать не станет, ни еды, ни питья. Когда подошёл он к тому дому, вышла к нему навстречу старуха и говорит:

– Бедный вы человек, как вы истощали! Заходите и подкрепитесь, покушайте чего-нибудь да выпейте.

– Нет, – говорит человек, – я не хочу ни есть и ни пить.

Но она всё приставала к нему и говорила:

– Если вы есть не хотите, то отпейте хоть из этого вот стакана, ведь это всё равно что ничего.

И вот она уговорила его, и он выпил. После полудня, около двух часов, вышел он в сад, взобрался на вышку и стал дожидаться ворону. Стоит он там, и вдруг такая на него напала усталость, что он не мог себя пересилить и прилёг немного; но уснуть ему всё-таки не хотелось. Но только он лёг поудобней, как сами собой глаза у него закрылись, он заснул и спал так крепко, что ничто на свете не могло бы его разбудить.

В два часа подъехала ворона на четвёрке белых жеребцов, она сильно грустила и сказала:

– Я знаю, он спит.

Вошла она в сад, – так оно и оказалось: он лежал на вышке и спал. Вышла она из кареты, подошла к нему, стала его расталкивать, окликнула, но он не проснулся.

На другой день в полдень явилась опять старуха, принесла ему еды и питья, но он не хотел их брать. Она не давала ему покоя и уговаривала его до тех пор, пока он не хлебнул из стакана. Около двух часов вышел он в сад, поднялся на вышку и стал ждать ворону, но вдруг он почувствовал такую усталость, что устоять был не в силах; он ничего не мог поделать, захотелось ему лечь, и его одолел глубокий сон.

Явилась ворона на четвёрке буланых коней, была она в великой печали и молвила:

– Я знаю, он спит.

Взошла она к нему на вышку, где он лежал, но не могла его никак разбудить. На другой день говорит ему старуха:

– Что это такое? Ты не ешь ничего и не пьёшь, неужто ты умирать задумал?

Он ответил:

– Я есть и пить не хочу и не смею.

Но она поставила перед ним блюдо с едой и стакан вина. Услыхал он запах, не мог удержаться и хлебнул большой глоток. Пришло время, и вышел он в сад, на вышку, и стал дожидаться королевну; а был он ещё больше утомлён, чем в те дни, лёг на землю и уснул, да так крепко, точно весь окаменел.

В два часа явилась ворона; приехала она на четвёрке вороных жеребцов, в чёрной карете и вся в чёрном. И была ворона совсем уже в глубокой печали и сказала:

– Я знаю, он спит и освободить меня не сможет.

Пришла она к нему, а он лежит и спит крепким-крепким сном. Толкнула она его, окликнула, но разбудить не могла. Положила она тогда рядом с ним хлеб и кусок мяса, а на третье бутылку вина, чтоб он мог поесть и выпить столько, сколько бы захотел, а пища и вино не уменьшались бы. Потом сняла она с пальца золотое кольцо и надела ему на палец, а было на том кольце её имя вырезано. Оставила она ему и письмо, было в нём перечислено, что она ему принесла, и сказано, что пища и питьё никогда не будет уменьшаться; и было в этом письме ещё написано: «Я вижу, что ты освободить меня здесь не сможешь; если хочешь освободить, то приходи в золотой замок Стеклянной горы, – сделать это в твоей власти, я знаю это наверняка». Положила она всё это, села потом в карету и поехала в золотой замок Стеклянной горы.

Он проснулся, видит, что спал, и стало ему на сердце грустно, и он сказал:

– Видно, она только проехала мимо, а я её не освободил.

Вдруг он заметил – что-то лежит около него; он прочитал письмо, и было в нём описано, как всё случилось. Вот поднялся он и направился к золотому замку Стеклянной горы, но он не знал, где тот замок находится. Странствовал он по свету долгое время и попал, наконец, в тёмный лес. Шёл он тем лесом целых четырнадцать дней и никак не мог из него выбраться. Однажды к вечеру он так устал, что лёг под кустом и уснул. На другой день двинулся он дальше, а под вечер собрался снова прилечь под кустом, – и вдруг услыхал вой, плач, и никак не мог уснуть. Был час, когда люди зажигают свет, и он увидел, что где-то вдали светится огонёк; он поднялся и пошёл ему навстречу; он пришёл к какому-то дому, и дом показался ему совсем крошечным оттого, что перед ним стоял великан. Подумал он: «Если войти в этот дом, великан меня заметит и можно легко своей жизнью поплатиться». Но, наконец, он решился и вошёл. Увидал его великан и говорит:

– Это хорошо, что ты явился, я давненько уже ничего не ел. Я проглочу тебя на ужин.

– Посмотрим, – сказал человек, – я не так-то легко дам себя проглотить. Если ты хочешь есть, то еды у меня вдосталь, чтоб тебя накормить досыта.

– Если это правда, – сказал великан, – можешь спокойно оставаться; я хотел съесть тебя потому, что у меня нет ничего другого. – Они пошли, подсели к столу, и он достал хлеб, вино и мясо, и сколько они ни ели и ни пили, всегда оставалось столько же.

– Это мне нравится, – сказал великан и ел сколько влезет.

Потом человек ему говорит:

– Не можешь ли ты мне сказать, где находится золотой замок Стеклянной горы?

Великан сказал:

– А я посмотрю по своей карте, на ней можно найти все города и деревни и все дома.

Принёс он полевую карту, что была у него в комнате, и стал искать на ней замок, но на карте такого замка не было.

– Это ничего, – сказал великан, – есть у меня в шкафу наверху ещё карты побольше, посмотрим по ним. – Но и на них замка не оказалось.

Собрался человек идти дальше; но великан стал его просить остаться ещё день-другой у него, пока не вернётся домой его брат, который ушёл на поиски пищи. Воротился домой брат великана, и стали они его спрашивать, где находится золотой замок Стеклянной горы; тот ответил:

– Вот как поужинаю да наемся, поищу его на карте.

Вошли они вместе с ним в его горницу и стали искать на его карте, но замка такого найти никак не могли. Принёс тогда брат великана другие старинные карты, стали они искать по тем картам; искали-искали, пока, наконец, не нашли золотой замок Стеклянной горы, но был он за много тысяч миль отсюда.

– А как же мне туда попасть? – спросил человек.

Великан и говорит:

– Есть у меня два часа свободного времени, я готов отнести тебя почти до самого замка, а потом мне надо будет домой возвращаться и кормить грудью ребёнка, который у нас живёт.

Понёс великан человека, и оставалось до замка сто часов ходу, вот он и говорит:

– Остальную часть дороги ты пройдёшь без труда и сам.

Повернул потом великан назад, а человек пошёл дальше, и шёл он день и ночь, пока, наконец, не пришёл к золотому замку Стеклянной горы. Этот замок стоял на горе из стекла, и заколдованная девушка объехала вокруг него в своей карете, а затем вошла туда. Увидел он её, обрадовался и хотел было взобраться к ней, наверх, но как ни старался, а всё по стеклу вниз скатывался. Понял он, что ему к ней не добраться, крепко запечалился и молвил про себя: «Останусь-ка я тут внизу и стану её дожидаться». Построил он себе хижину, просидел в ней целый год и каждый день глядел на королевну, как ездила она там наверху, но наверх к ней взобраться он никак не мог.

Заметил он однажды из своей избушки, как бились между собой трое разбойников-великанов, и крикнул им:

– Господь с вами!

Услыхав это, они остановились, но никого не заметили и продолжали драться вовсю. Он крикнул им опять:

– Господь с вами!

Они остановились было, оглянулись, но, никого не заметив, продолжали биться. Крикнул он в третий раз:

– Господь с вами! – и подумал: «Надо поглядеть, что эти трое задумали».

Он подошёл к ним и спрашивает, почему они между собой дерутся. И сказал один из великанов, что нашёл он-де палку, такую, что если ею ударить в дверь, то дверь разлетится; другой великан сказал, что нашёл он такой плащ, что если его на себя накинуть, то станешь невидимкой; а третий сказал, что поймал он такого коня, что всюду на нём можно проехать и даже на Стеклянную гору взобраться. И вот, не знают они теперь, как им быть – оставаться ли им вместе или разойтись. Тогда человек сказал:

– Хотел бы я у вас эти три вещи выменять; хотя денег у меня и нету, но зато имеются у меня другие предметы, что будут подороже всяких денег. Но я должен сперва вашу находку испытать, чтоб узнать, правду ли вы говорите.

И они позволили ему сесть на коня, набросили на него плащ и дали ему в руки палку; только он всё это получил, как стал вмиг невидимкой. Ударил он разбойников со всего маху и крикнул:

– Ну, медвежатники, получайте теперь, что вам следует! Вы этим довольны?

Потом въехал он на коне на Стеклянную гору и был уже перед самым замком – но замок был закрыт. Ударил он палкой в ворота, они вмиг распахнулись, он вошёл туда, поднялся по лестнице наверх и вошёл в зал; сидела там девушка, а перед нею стояла золотая чаша с вином. Девушка не могла его заметить, оттого что был он укутан плащом. Он подошёл к ней, снял с пальца кольцо, что она когда-то ему подарила, бросил его в чашу, и оно на дне зазвенело. И она воскликнула:

– Это моё кольцо! Значит, и тот человек, который меня освободит от заклятья, должен здесь находиться.

Стали его искать по всему замку, но нигде не нашли; он вышел, сел на коня и сбросил с себя плащ. Вот подошли к воротам, и все увидели его и от радости закричали. Тогда он сошёл с коня и обнял королевну; а она поцеловала его и сказала:

– Теперь ты меня освободил от злых чар, завтра мы отпразднуем нашу свадьбу.

94. Умная дочь крестьянская.

Жил когда-то на свете бедный крестьянин; земли у него вовсе не было, и была у него всего лишь одна небольшая избушка да единственная дочка. Вот и говорит раз дочка отцу:

– Надо бы нам выпросить у короля хотя бы какой-нибудь кусок пустоши.

Услыхал король про их бедность и подарил им клочок луга. Перепахала она его вместе с отцом, и собрались они посеять на нём рожь да ещё что-нибудь. Вспахали они почти уже всё поле и вдруг нашли в земле ступку, а была она из чистого золота.

– Знаешь что, – сказал отец дочке, – господин король был к нам так милостив, что подарил нам эту землю. Давай отдадим мы ему за это золотую ступку.

Но дочь на это не согласилась и говорит:

– Батюшка, если есть у нас одна только ступка, а пестика нету, то с нас ведь потребуют ещё и пестик, – лучше уж вы помолчите.

Но отец её не послушался, взял ступку и отнёс её королю и сказал, что нашёл её на лугу, и спросил, не примет ли он её от него в дар. Взял король ступку и спрашивает:

– А не находил ли ты ещё чего?

– Нет, – ответил крестьянин.

И сказал король, чтоб доставил он ему и пестик. Крестьянин сказал, что такого они, мол, не находили, но этот ответ помог ему мало, – всё равно, что говорить на ветер. И посадили его в темницу, чтобы сидел он там, пока пестика не достанет. Тюремщики приносили ему каждый день хлеб да воду – то, что в тюрьме полагается; и услыхали тюремщики, как он всё повторял про себя: «Ах, если б я послушался своей дочери! Ах, если б я послушался своей дочери!» Тогда пошли тюремщики к королю и доложили, что узник всё кричит и повторяет: «Ах, если б я послушался своей дочери», а от пищи и питья отказывается. И приказал король тюремщикам привести узника к нему, и спросил его король, отчего это он всё кричит: «Ах, если б я послушался своей дочери».

– Что же такое сказала твоя дочь?

– Да она сказала, чтоб я не относил вам ступки, а то потребуют с меня ещё и пестик.

– Если у тебя такая разумная дочь, то пускай она явится ко мне.

И вот пришлось ей идти к королю, и стал он спрашивать, так ли она уж умна и вправду; и сказал, что хочет задать ей одну задачу; если она её решит, то он женится на ней. Она тотчас сказала «хорошо» и согласилась её решить. Тогда король и говорит:

– Приходи ко мне не одетая и не голая, не верхом и не в повозке, не путём, а всё же дорогою, – если ты сможешь это выполнить, то я на тебе женюсь.

Вот пошла она, разделась совсем догола – и стала она неодетая; и взяла большую рыбачью сеть, стала в неё и укуталась ею – вот и не была она голая; наняла она себе за деньги осла и привязала ту сеть к ослиному хвосту, чтоб тащил он её, – вот и не ехала она ни верхом, ни в повозке; а осёл должен был тащить её по колее, и касалась она земли одним только большим пальцем ноги – и вот шла она ни путём, ни без дороги. Вот явилась она, и король сказал, что задачу она решила и всё выполнила как следует. Велел он тогда выпустить её отца из темницы, взял он её себе в жёны и отдал в её распоряжение всю королевскую казну.

Прошло несколько лет. И выехал однажды король на парад; и случилось, что крестьяне, распродав свои дрова, остановились со своими повозками у замка; иные повозки запряжены были волами, а иные лошадьми. И было у одного крестьянина три лошади, и одна из них с маленьким жеребёнком; жеребёнок убежал и лёг между волами, запряжёнными в повозку. Сойдясь, крестьяне заспорили, задрались между собой и стали шуметь; тот, у кого были волы, хотел взять себе жеребёнка, утверждая, что он-де родился от его волов, а другой сказал: «Нет, он от моих лошадей родился, и должен он остаться у меня». И дошёл их спор до самого короля, и он вынес приговор: где лежал жеребёнок, там он и должен остаться; и вот жеребёнка получил крестьянин, который приехал на волах, а ему он и вовсе не принадлежал. И пришлось другому уйти ни с чем; заплакал он с горя о пропавшем своём жеребёнке. И вот узнал он о том, что госпожа королева очень милостива, потому что сама родом из бедных крестьян; и он пошёл к ней, стал её просить, не может ли она ему помочь вернуть его жеребёнка.

Она сказала:

– Ладно, если ты мне пообещаешь, что меня не выдашь, то я скажу, как надо сделать. Рано поутру, когда король будет проезжать на развод караулов, стань посреди улицы, где он будет следовать, возьми большой невод и делай вид, будто ловишь рыбу, и всё продолжай тянуть сеть и вытряхивать, будто она полна рыбы, – и она объяснила ему, что должен он ответить, если король станет его спрашивать.

И вот на другой день крестьянин принялся ловить неводом рыбу на суше. Король, проезжая мимо, это увидел и послал своего гонца спросить, чем этот дурак там занимается. Тот ответил:

– Я рыбу ловлю.

А гонец спрашивает, как же он может ловить рыбу, когда нет воды. Тогда крестьянин сказал:

– Да так же, как от двух волов может родиться жеребёнок, так вот и я ловлю рыбу на суше.

Гонец передал его ответ королю; и приказал король привести к нему крестьянина и объявил ему, что это не сам он придумал, и пусть, мол, тотчас сознаётся, кто его этому научил. Но крестьянин сознаваться не хотел и всё говорил: «Да боже упаси! Сам я придумал!» Разложили его тогда на соломе и стали бить и пытать, пока он, наконец, не сознался, что этому научила его королева.

Воротился король домой и говорит своей жене:

– Зачем ты мне говоришь неправду? Отныне не хочу я, чтоб была ты моею женой; прошли твои денёчки, ступай туда, откуда пришла, – в крестьянскую свою избёнку.

Однако на прощанье он дозволил ей взять с собой то, что всего ей дороже да милей.

И молвила она:

– Хорошо, мой милый муженёк, если ты велишь, то я так и сделаю, – и она кинулась к нему в объятья, стала его целовать и сказала, что хотелось бы ей с ним как следует проститься. И она велела принести крепкого сонного зелья, чтоб выпить с ним напоследок; и выпил король весь кубок залпом, а она еле хлебнула. И вот вскоре впал он в глубокий сон; увидев это, она позвала слугу, взяла красивое белое покрывало, укутала в него короля и велела слугам вынести его и положить в карету и отвезла его тайком в свою избушку. Положила она его в свою постельку, и спал он целый день и целую ночь, а когда проснулся, огляделся и говорит:

– Ах, господи, где же это я? – и стал звать своего слугу, но никто не явился. Подошла, наконец, к постели жена и говорит ему:

– Мой милый король, вы мне велели, чтоб взяла я собой из замка самое что ни на есть для меня дорогое да любимое, но нету для меня ничего дороже и милее на свете тебя, – вот и взяла я тебя вместе с собой.

Навернулись слёзы на глаза у короля, и сказал он ей:

– Дорогая жена, ты должна быть моею, а я твоим, – и взял он её снова в свой королевский замок и велел отпраздновать свадьбу ещё раз; и живут, пожалуй, они и до нынешних дней.

95. Старый Гильдебранд.

Жили-были когда-то крестьянин с крестьянкой, и приглянулась крестьянка сельскому попу; очень ему хотелось провести с той крестьянкой весь день в своё удовольствие, той этого тоже хотелось.

Ну, вот и говорит он раз крестьянке:

– Послушай, милая моя крестьянка, я теперь кое-что надумал, как нам с тобой вместе весь день провести в полном удовольствии. Знаешь что, ложись-ка ты в постель в ночь под среду да скажи своему муженьку, будто ты заболела, да только жалуйся и стони покрепче и делай этак до самого воскресенья, когда я проповедь читаю. А я скажу в своей проповеди, что ежели у кого в доме есть больной ребёнок, или больной муж, или больная жена, или отец болен, мать больна, или сестра, брат или кто другой из семьи, пускай тот отправится на богомолье на гору Геккерли в Вёлишланд, где можно за один крейцер купить целую осьмину лаврового листа, и тотчас у того выздоровеет больной ребёнок, больной муж и жена больная, больной отец, больная мать, больная сестра или кто другой из семьи.

– Я так и сделаю, – сказала на это крестьянка.

Ну, после того под среду улеглась она в постель и стала на болезнь жаловаться, как никогда ещё не жаловалась, и муж делал с ней всё, что только знал, но ничто не помогало. Вот наступило воскресенье, а крестьянка и говорит:

– Мне так неможется, словно смерть моя подходит, и одного б мне хотелось перед своей кончиной – это послушать проповедь нашего господина пастора, которую он будет нынче читать.

– Ох, дитя моё, – сказал на это крестьянин, – не делай ты этого, а то может сделаться тебе ещё хуже, ежели ты подымешься. Знаешь что, пойду-ка я на проповедь сам, внимательно её выслушаю и всё тебе перескажу, что скажет господин пастор.

– Ну, – сказала крестьянка, – ступай уж ты, но слушай внимательно и расскажешь мне всё, что слышал.

Вот пошёл крестьянин на проповедь; начал господин пастор читать проповедь и говорят:

– И ежели у кого имеется в доме больной ребёнок или больной муж, больная жена или отец болен, мать больна или сестра, брат или кто другой из семьи, то пусть отправится тот на богомолье на гору Геккерли в Вёлишланд, где можно за один крейцер купить целую осьмину лаврового листа, – и тотчас выздоровеет у того больной ребёнок, больной муж, больная жена, больной отец, больная мать, больная сестра, брат или кто другой из семьи; и кто пожелает предпринять такое странствие, должен после окончания мессы прийти ко мне, и я дам тому мешок для лаврового листа и крейцер.

Никто так не обрадовался, услышав это, как крестьянин. После окончания мессы направился он тотчас к попу, и тот дал ему мешок для лаврового листа и крейцер. Вернулся крестьянин домой и только вошёл в двери, да как закричит:

– Хе-хе, милая жёнушка, теперь уж считай, что ты выздоровела! Господин пастор сказал нынче в проповеди, что ежели у кого в доме имеется больной ребёнок или больной муж, больная жена, отец болен или больна мать, больна сестра, брат или кто другой из семьи и ежели тот отправится на богомолье на гору Геккерли в Вёлишланд, где целая осьмина лаврового листа стоит один крейцер, то выздоровеет у того больной ребёнок, больной муж, больная жена, больной отец, больная мать, больная сестра, брат или кто другой из семьи. Я уж получил от господина пастора и мешок для лаврового листа и крейцер и сейчас же отправляюсь в дорогу, чтоб ты поскорей выздоровела.

И он ушёл из дому. Но только он ушёл, поднялась тотчас крестьянка с постели, и поп был уже тут как тут. Но теперь мы оставим их вдвоём, а сами пойдём вместе с крестьянином. Между тем он уже далеко отошёл, чтоб поскорее взобраться на гору Геккерли; вот идёт он, торопится и встречает на пути своего кума. А был его кум торговец яйцами и возвращался как раз с рынка, где продал яйца.

– Здорово! – говорит ему кум. – Куда это ты, куманёк, так торопишься?

– Да вот, кум, во святые места, – отвечает крестьянин, – жена у меня заболела, а слыхал я нынче в проповеди господина пастора, что ежели у кого в доме имеется больной ребёнок или больной муж, больная жена, больной отец, больная мать, сестра больная, брат или кто другой из семьи, то пусть тот отправится на богомолье на гору Геккерли в Вёлишланд, где целая осьмина лаврового листа стоит один крейцер, – и выздоровеет у того враз больной ребёнок, больной муж, больная жена, больной отец, больная мать, сестра больная, брат или кто другой из семьи; вот и взял я у господина пастора мешок для лаврового листа и крейцер и иду теперь на богомолье.

– Но послушай, куманёк, – говорит кум крестьянину, – неужто ты такой простофиля, что всему этому поверил? Знаешь, в чём дело? Да ведь попу охота провести с твоей женой весь день вдвоём в полное своё удовольствие, потому они тебя и околпачили, чтоб ты им не мешал.

– Да что ты? – сказал крестьянин. – Хотел бы я проверить, правда ли это.

– Ну, – сказал кум, – знаешь что, садись-ка ты ко мне в корзину от яиц, а я тебя домой отнесу, и ты всё сам увидишь.

Сказано – сделано; посадил кум крестьянина к себе в корзину и принёс его домой. Как пришли они домой – го-го, как там весело было! Зарезала крестьянка почти всё, что у ней во дворе находилось, напекла пышек, и поп уже был тут как тут и притащил с собой скрипку. Постучался кум в дверь; спрашивает крестьянка, кто там такой.

– Кума, да это я, – говорит кум, – пустите меня нынче на ночлег, яиц-то я на рынке нынче не продал, приходится мне их домой тащить, а они-то ведь очень тяжёлые, мне их не донести, да и на дворе уже темень какая.

– Да, куманёк, – говорит крестьянка, – пришли вы что-то не во-время.

Ну, ничего не поделаешь, входите, забирайтесь на печь, на лежанку подальше.

Вот забрался кум со своею корзиной на печь; а поп и крестьянка были уже навеселе.

Вот поп и говорит:

– Слушай, голубушка, ты ведь умеешь петь так хорошо; спой-ка мне что-нибудь.

– Ах, – говорит крестьянка, – петь я уж теперь разучилась, вот в молодые годы умела я петь хорошо, а теперь это прошло.

– Э, да спой, – говорит снова поп, – хоть немножко.

И начала крестьянка петь:

Я муженька, однако, ловко отослала На гору Геккерли, теперь одна осталась.

А тут и поп за нею запел:

И хорошо б ему там целый год остаться, Да всё с мешком по Геккерли бы шляться. Аллилуйя!

А там на печке и кум запел себе тоже (надо сказать вам, что звали крестьянина Гильдебрандом), затянул он песенку:

Гильдебранд, любезный мой, Что ж забрался ты на печку, дорогой? Аллилуйя!

А там запел и крестьянин в корзине:

Таких я песенок не в силах больше вынесть, Хочу скорее из корзины вылезть.

Вылезает он из корзины и начинает попа бить, колотить; и прогнал его так из дому.

96. Три птички.

Было это тому назад тысяча лет с лишним, и жили здесь, в нашей стране, всё одни только маленькие короли. Один из них жил в Кеейтерберге и любил ходить на охоту.

Вот раз выехал он из замка со своими охотниками, а под горой пасли своих коров три девушки; как увидели они короля и вместе с ним столько людей, крикнула старшая другим девушкам, показав на короля:

– Э-гей! Э-гей! Коль не выйду я замуж за этого, то другого не хочу.

Вторая девушка на другой стороне горы показала на того, кто шёл по правую руку короля, и сказала:

– Э-гей! Э-гей! А коль я не выйду вон за того, то другого не хочу.

И крикнула младшая, указав на того, кто шёл по левую руку:

– Э-гей! Э-гей! А я вон за этого, а другого не хочу.

А были те двое – министры. Король всё это слушал, и вот, когда вернулся он домой с охоты, велел позвать к себе трёх девушек и спросил их, что они такое вчера на горе говорили.

Но они сказать о том не захотели. Вот и спрашивает король сначала старшую: не хочет ли она, мол, выйти за него замуж? Она ответила «да», а обе её сестры вышли замуж за министров. А были все три красавицы, да белолицые, а особенно королева: у неё волосы были как лён.

Но детей у тех двух сестёр не было, и вот, когда король должен был однажды уехать, он велел им явиться к королеве, чтобы они тешили её и забавляли, так как была она как раз в то время беременна.

Вот родила она маленького мальчика с красной звездою на лбу. Переглянулись обе сестры и порешили бросить красивого мальчика в воду. Бросили они его в реку (думаю, что то была река Везер), и вдруг взлетела в это время птичка высоко-высоко в воздух и запела:

Утонешь, но снова, По вещему слову, Будь лилией белой, Мальчик мой смелый!

Как услыхали они это, сильно перепугались и поскорей поспешили уйти. Когда король воротился домой, они объявили ему, что родила, мол, королева пса. И сказал король:

– Что господь посылает, то благо.

Но находился у реки в ту пору рыбак; он вытащил мальчика из воды, тот оказался ещё живой, а так как у рыбака и его жены детей не было, то взяли они его к себе и выкормили.

Спустя год король опять куда-то уехал, и родила в это время королева снова мальчика; забрали его у неё коварные сёстры и бросили также в реку. Вдруг вылетела из воды птичка, поднялась высоко-высоко в воздух и запела:

Утонешь, но снова, По вещему слову, Будь лилией белой, Мальчик мой смелый!

А когда король воротился домой, они сказали, что родила, мол, королева опять пса, но он снова решил:

– Что господь посылает, то благо.

Уехал король в третий раз, и родила королева девочку, и её тоже бросили коварные сёстры в реку. И вылетела опять из воды птичка, поднялась высоко-высоко в воздух и запела:

Утонешь, но снова, По вещему слову, Стань лилией белою, Девонька смелая!

А когда король вернулся домой, они сказали ему, что родила, мол, королева кошку. Разгневался король и велел бросить свою жену в темницу, и она сидела там долгие годы.

А дети тем временем подросли; и вот однажды пошёл старший с другими мальчиками ловить рыбу, а они не захотели идти с ним вместе и говорят:

– Ты найдёныш, ступай своей дорогой.

Мальчик сильно обиделся и спросил у старого рыбака, правда ли это? И тот ему рассказал, что ловил он однажды рыбу и вытащил его из воды. Тогда мальчик сказал, что он хочет отсюда уйти, чтоб разыскать своего отца. Стал рыбак его просить, чтоб он всё-таки остался, но мальчика никак нельзя было уговорить, и пришлось рыбаку согласиться. Собрался мальчик в путь-дорогу, шёл он много дней подряд куда глаза глядят и пришёл наконец к морю, и стояла на берегу старуха и ловила рыбу.

– Здравствуй, матушка, – сказал мальчик.

– Спасибо на добром слове.

– Ты, пожалуй, тут долго просидишь, пока рыбу поймаешь.

– А ты, пожалуй, долго проходишь, пока своего отца найдёшь. А как ты думаешь переправиться через море? – спросила старуха.

– Да бог его знает.

Посадила его старуха тогда к себе на спину и перенесла через море. И мальчик долгое время искал отца, но нигде найти его не мог.

Вот прошёл, должно быть, год, и вышел средний брат разыскивать брата. Пришёл он к морю, и случилось с ним то же, что и с его братом. Осталась теперь дома одна только дочка; она долго горевала о своих братьях и упросила, наконец, рыбака, чтоб он отпустил её пойти на розыски братьев. И пришла она тоже к морю и сказала старухе:

– Здравствуй, матушка.

– Большое тебе спасибо.

– Помоги тебе боже рыбу поймать.

Услыхала это старуха и стала такая ласковая; перенесла её через море, дала ей прутик и сказала:

– Иди, доченька, всё вон этой дорогой, а как будешь проходить мимо большой чёрной собаки, на неё не смотри, иди тихо и смело. Потом подойдёшь ты к большому замку, кинь там на пороге этот вот прутик и пройди прямо через весь замок, и выйдешь из него на другую сторону; там стоит старый колодец, растёт за ним большое дерево, и висит на том дереве клетка с птицей; ты эту клетку сними. Потом зачерпни кружку воды из колодца и вернись той же самой дорогой назад в замок. Возьми с порога с собой прутик, а когда ты будешь опять проходить мимо собаки, ударь её прутиком по голове. Но, смотри, попади как следует, а потом ко мне назад возвращайся.

Вышло всё так, как сказала ей женщина, и на обратном пути она нашла своих братьев, которые к тому времени уже обошли полсвета. Пошла она с ними вместе. Подошли вместе к чёрной собаке, что как раз на дороге лежала; ударила девочка собаку по голове, обернулась собака прекрасным принцем; он пошёл с ними вместе, и подошли они к морю. Там по-прежнему стояла старуха; она сильно обрадовалась, увидав их всех вчетвером, и перенесла их всех через море; а потом она оттуда ушла, так как отныне была расколдована. И пошли все вчетвером к старому рыбаку, и все были рады и веселы, что нашли снова друг друга; а клетку с птицей они повесили на стене.

Но младшему сыну не хотелось дома сидеть, однажды взял он ружьё и пошёл на охоту. Когда он устал, взял свой рожок и начал на нём наигрывать. А король в это время был тоже на охоте; услыхал он рожок, подошёл туда, встретил мальчика и говорит:

– Кто тебе здесь позволил охотиться?

– Да никто.

– А ты чей будешь?

– Я сын рыбака.

– Да ведь у него детей нету.

– Если не веришь, пойдём вместе со мной.

Король так и сделал и спросил об этом у рыбака; и тот рассказал ему всё, а птичка в клетке на стене вдруг запела:

Сидит матушка в темнице, Одинокая томится. О король, твои ведь дети Были лучшие на свете. Злые сёстры их сгубили, В тёмной речке утопили, Но на дне реки большой Их нашёл рыбак простой.

Испугались тут все, и взял король вместе с собой в замок птицу, рыбака и троих детей; и велел открыть темницу, и выпустил оттуда свою жену; но была она совсем больная и такая несчастная. Тогда дала ей дочка напиться воды из колодца, и стала королева опять молодой и здоровой. А обе коварные сёстры были сожжены на костре, дочка же королевы вышла замуж за принца.

97. Живая вода.

Жил когда-то король; был он больной, и никто уже не верил, что он сможет когда-нибудь выздороветь. А было у короля три сына; вот запечалились они из-за этого, сошли вниз в королевский сад и заплакали. Но повстречался им в саду какой-то старик, стал про их горе расспрашивать. Они ему говорят, что отец у них сильно болен, наверно, помрёт, а помочь ему никак невозможно. А старик и говорит:

– Я знаю ещё одно средство, – это живая вода; если кто той воды напьётся, то снова выздоровеет; но воду эту найти нелегко.

Старший сын и говорит:

– Уж я эту воду найду.

Пошёл он к больному королю, начал его просить, чтоб тот отпустил его на поиски живой воды, что это только и может его исцелить.

– Нет, – сказал король, – это дело слишком опасное, уж лучше мне умереть.

Но сын долго его упрашивал, и, наконец, король согласился. А принц подумал в душе: «Принесу я ту воду, стану у отца самым любимым сыном и наследую королевство».

И он двинулся в путь-дорогу; проехал он некоторое время, глядь – стоит на дороге карлик. Карлик окликнул его и говорит:

– Куда это ты так торопишься?

– Глупый малыш, – гордо ответил принц, – тебе об этом незачем знать, – и поскакал дальше.

Разгневался маленький человечек и пожелал ему зла. Попал принц вскоре в горное ущелье, и чем дальше он ехал, тем всё больше сходились горы, и наконец дорога стала такая узкая, что дальше нельзя было и шагу ступить; невозможно было и коня повернуть или встать с седла; и вот очутился принц взаперти в скалах. Долгое время прождал его больной король, но он всё не возвращался.

Говорит тогда средний сын:

– Отец, дозвольте мне отправиться на поиски живой воды, – а сам про себя подумал: «Если брат мой умер, то королевство достанется мне».

Король поначалу тоже не хотел его отпускать, но наконец уступил его просьбам. Поехал принц той же дорогой, что и его брат, и тоже повстречался ему карлик, который его остановил и спросил, куда это он так торопится.

– Эх ты, малыш, – сказал принц, – о том знать тебе незачем, – и поскакал дальше, даже не оглянувшись.

Но карлик его заколдовал, и принц тоже попал, как и его брат, в горное ущелье и не мог двинуться ни назад, ни вперёд. Так-то оно бывает с людьми высокомерными!

Не воротился назад и средний сын, и вызвался тогда идти на поиски живой воды младший сын, и пришлось королю в конце концов его отпустить.

Повстречал меньшой принц карлика, и тот спросил его тоже, куда это он так торопится. Принц остановил коня, поговорил с карликом, ответил ему на вопрос и сказал:

– Я ищу живую воду, – отец мой лежит при смерти.

– А ты знаешь, где найти её?

– Нет, – ответил принц, – не знаю.

– Оттого, что ты держишь себя как следует и не чванишься, как твои лицемерные братья, я укажу тебе дорогу, как к живой воде добраться. Эта вода течёт из родника во дворе заколдованного замка. Но ты туда пробраться не сможешь, если я не дам тебе железного прутика и двух маленьких коврижек хлеба. Ты ударь тем прутиком трижды в железные ворота замка, и они тогда распахнутся; лежат на дворе два льва, они разинут пасть, но если ты бросишь каждому из них по коврижке, они будут молчать; но ты не мешкай, набери себе живой воды, пока не пробьёт полночь, а не то ворота закроются и ты окажешься там взаперти.

Поблагодарил его принц, взял прутик и коврижки и двинулся с тем в путь-дорогу. Когда он прибыл туда, всё было, как сказал ему карлик. Ворота распахнулись после третьего удара прутиком, и когда он задобрил львов хлебом, он проник в замок и вошёл в большой прекрасный зал; а сидели в том зале зачарованные принцы. Поснимал он у них с пальцев кольца; и лежали тут же меч и хлеб, и он взял их с собой. Потом зашёл он в комнату, и стояла там прекрасная девушка. Увидев его, она обрадовалась, поцеловала его и сказала, что он её освободил от злых чар и может теперь получить всё её королевство; а если он вернётся через год назад, то они отпразднуют с ним свадьбу. Потом она сказала ему, где родник с живой водой, но что должен он торопиться и набрать из него воды, прежде чем пробьёт полночь. Пошёл принц дальше, зашёл, наконец, в комнату, где стояла красивая, только что постеленная кровать; а был он утомлён и захотелось ему немного отдохнуть. Он лёг и уснул; а когда проснулся, пробило без четверти двенадцать. Он вскочил в испуге, побежал к роднику, зачерпнул воды в кубок, что стоял там, и поспешил скорее уйти. Только он вышел за ворота, как раз пробило двенадцать, и ворота захлопнулись так сильно, что оторвали ему кусок пятки.

Но ему было радостно и весело, что достал он живой воды, и он отправился домой. Пришлось ему проходить опять мимо карлика. Увидел карлик меч и хлеб и говорит:

– Ты добыл для себя великое благо: этим мечом ты можешь разбить целое войско, а этого хлеба тебе будет невпоед.

Не захотел принц домой возвращаться без своих братьев и говорит:

– Милый карлик, не можешь ли ты мне сказать, где находятся мои оба брата? Они отправились за живой водой и назад до сих пор не вернулись.

– Они сидят взаперти между двумя горами, – сказал карлик, – я там их заколдовал, оттого что были они такие надменные.

Стал принц упрашивать карлика и просил его до тех пор, пока тот их не выпустил. Но карлик его предостерёг и сказал:

– Ты их берегись, у них злое сердце.

Явились его братья, он обрадовался им и рассказал, что с ним было, – как нашёл он живую воду, что набрал её полный кубок и освободил прекрасную принцессу; что будет она его ждать целый год, а потом они отпразднуют свадьбу и он получит большое королевство. Потом поехали они вместе и попали в такую страну, где были война и голод, и король той страны думал, что ему придётся пропадать, так была велика опасность. Тогда пришёл к тому королю принц, дал ему хлеба, и король накормил этим хлебом всё своё королевство; дал принц ему меч, – он разгромил им войско врагов и мог с той поры жить в мире и спокойствии. Взял принц назад свой хлеб и меч, и трое братьев двинулись дальше. Но пришлось им побывать ещё в двух странах, где царили война и голод; и принц давал королям каждый раз свой хлеб и меч, – и так он спас три страны. Потом сели братья на корабль и поплыли по морю.

Дорогой старшие братья говорят друг другу:

– Ведь меньшой брат нашёл живую воду, а не мы; отец отдаст ему за это всё королевство, а оно по праву принадлежит нам, он отымет у нас наше счастье.

И они порешили ему отомстить и условились между собой младшего брата погубить. Они выбрали время, когда он крепко уснул, вылили живую воду из кубка, забрали её себе, а ему налили в кубок горькой морской воды.

Вернулись они домой, и принёс младший сын больному королю свой кубок, чтобы тот выпил из него и стал бы здоров. Но только отпил он немного горькой морской воды, разболелся ещё пуще прежнего. Стал он на болезнь жаловаться; тогда явились к нему старшие сыновья, начали младшего обвинять, будто хотел он отца отравить; принесли ему настоящей живой воды и подали ему напиться. Только он отпил той воды, как почувствовал, что болезнь у него прошла и стал он сильным и здоровым, каким был в молодые годы.

Пришли старшие братья к младшему, стали над ним насмехаться и говорят:

– Хотя ты живую воду и нашёл и уж как старался, а награду-то за это получим мы. Надо было быть тебе поумней и смотреть в оба; мы её у тебя забрали, когда ты уснул на корабле, а через год один из нас возьмёт себе и прекрасную королевну. Но смотри, берегись, нас не выдай; ведь отец тебе не верит, и если ты скажешь хоть слово, поплатишься жизнью, а будешь молчать, то мы тебя помилуем.

Разгневался старый король на младшего сына: он поверил, что тот замышлял его погубить. И велел он собрать придворных, чтоб его судить, и было решено его тайно пристрелить. Выехал принц раз на охоту, ничего не подозревая дурного, и отправился с ним вместе королевский егерь. Они очутились в лесу совершенно одни, вид у егеря был такой грустный, и вот говорит ему принц:

– Что с тобой, милый мой егерь?

А егерь отвечает:

– Об этом сказать я не смею, а всё-таки должен.

А принц говорит:

– А ты всё мне скажи, я тебя прощу.

– Ах, – ответил егерь, – я вас должен убить, мне приказал это король.

Испугался принц и говорит:

– Милый егерь, оставь меня в живых; я дам тебе свою королевскую одежду, а ты дай мне взамен её свою простую.

– Я это охотно сделаю, – сказал егерь, – всё равно я стрелять бы в вас не мог.

И они обменялись одеждами. Воротился егерь домой, а принц направился дальше в лес. Спустя некоторое время прибыло к старому королю для его младшего сына три повозки золота и драгоценных камней; а были они присланы тремя королями, что разбили своих врагов мечом принца и накормили свои королевства его хлебом. Подумал старый король: «Неужто мой сын ни в чём не повинен?» – и сказал своим слугам:

– Если бы сын мой остался в живых! Как я жалею, что приказал его убить.

– Он ещё жив, – сказал егерь, – я не мог осилить своего сердца и выполнить ваше приказанье, – и он рассказал королю всё, как было.

Словно камень свалился с сердца короля, и он приказал оповестить по всем королевствам, что сын его может вернуться назад и будет им ласково принят.

Королевна велела проложить перед своим замком дорогу, да чтоб была она вся золотая, блестящая, и сказала своим людям, что кто по дороге той будет скакать прямо к ней, тот и есть её настоящий жених, и его должны пропустить, а кто будет ехать окольной тропою, тот не настоящий жених, и чтоб они его не впускали.

Вот подошло время, и старший брат подумал, что надо скорее спешить к королевне и выдать себя за её избавителя, и тогда он возьмёт её себе в жёны и получит ещё королевство в придачу. Он выехал и, подъезжая к замку, увидел прекрасную золотую дорогу и подумал: «Как жаль скакать по такой дороге», и он свернул с неё и поехал правой стороной, по обочине. Он подъехал к воротам, но люди сказали ему, что он ненастоящий жених и пусть, мол, уезжает себе отсюда. Вскоре после того собрался в путь-дорогу второй принц; он подъехал к золотой дороге, и только ступил конь на неё копытом, принц подумал: «Жалко такую дорогу сбивать», и свернул, поехал левой стороной, по обочине. Подъехал он к воротам, но люди сказали, что он ненастоящий жених, пускай, мол, себе уезжает отсюда. Как раз исполнился год, и собрался выехать из лесу к своей возлюбленной меньшой брат, чтоб вместе с ней развеять своё горе. Собрался он в путь-дорогу и всё думал только про королевну, и так хотелось ему быть поскорее с нею, что не заметил он вовсе той золотой дороги. Поскакал его конь прямо посередине; вот он подъехал к воротам, распахнулись ворота, и радостно встретила его королевна и сказала, что он – её избавитель и всему королевству хозяин; и отпраздновали свадьбу в великом веселье и радости. Когда свадебный пир закончился, она сказала ему, что его отец приглашает его к себе и прощает. Он поехал к отцу и рассказал ему обо всём – как обманули его братья и как пришлось ему при этом молчать. Старый король хотел их казнить, но они сели на корабль и уплыли за море и с той поры так назад и не вернулись.

98. Доктор Всезнайка.

Жил-был бедный крестьянин, звали его Рак. Повёз он однажды на двух волах телегу дров в город и продал их за два талера одному доктору. Стали с крестьянином расплачиваться, и как раз в это время доктор сидел за столом; увидал крестьянин, как вкусно тот ест и пьёт, и крепко ему захотелось, чтоб и у него всё было так же и чтоб сделался он тоже доктором. Постоял крестьянин маленько и спрашивает, не может ли он тоже доктором сделаться?

– О! – сказал доктор, – дело это, конечно, можно быстро устроить.

– А что же я должен для этого сделать? – спросил крестьянин.

– Сперва ты купи себе букварь, есть такой, что спереди на картинке петух на нём нарисован; потом продай свою телегу и двух волов и купи на те деньги одежду и всё, что к врачебному делу относится; в-третьих, закажи написать себе вывеску, чтоб на ней значилось: «Я – доктор Всезнайка», и вели прибить её у себя над дверью.

Так крестьянин и сделал, как сказано ему было. Вот позанимался он лекарским делом некоторое время, но не так уж долго, и украли в то время у одного богатого и важного господина деньги. Рассказали ему про доктора Всезнайку, – что живёт, мол, в такой-то деревне человек и может свободно узнать, куда деньги делись. Велел господин запрячь карету, поехал в ту самую деревню и спрашивает у крестьянина, не он ли будет тот самый доктор Всезнайка.

– Да, это я и есть.

– Так поедемте вместе со мной и отыщите мне украденные деньги.

– Что ж, ладно, но жена моя Грета должна ехать вместе со мной.

Господин на это согласился и велел их обоих усадить в карету, и они поехали вместе. Вот приехали они в помещичью усадьбу; стол уже был накрыт, и зовут доктора Всезнайку сперва вместе откушать.

– Да, но и жену мою Грету надо тоже позвать, – сказал он и уселся вместе с ней позади стола. Вот подходит первый слуга, приносит блюдо с богатой едой; тут крестьянин толкнул жену свою в бок и говорит:

– Грета, а это ведь первый.

Он хотел сказать, что это первый слуга, что блюдо принёс. А слуга понял, что он будто хотел сказать: «Это, мол, и есть первый вор», и так как он и был им на самом деле, то испугался и рассказал во дворе своим товарищам:

– А доктор-то ведь всё знает, нам плохо придётся; он сказал, что я первый и есть.

Не хотелось второму слуге идти, но всё же пришлось ему подавать. Входит он со своим блюдом, а крестьянин толкнул свою жену в бок:

– Грета, – говорит, – а это второй.

Стало слуге страшно, и он поспешил скорее уйти. Третьему слуге тоже пришлось не лучше, сказал крестьянин опять:

– Грета, а это вот третий.

Четвёртому слуге пришлось нести накрытое блюдо; вот хозяин обращается к доктору, пусть-де покажет теперь своё искусство угадывать и скажет, что в этом блюде находится; а были там раки. Посмотрел крестьянин на блюдо и, не зная, как тут быть, говорит:

– Ах, бедный я Рак!

Услыхал это господин и воскликнул:

– Да, он отгадал: стало быть, знает, у кого и деньги находятся.

И стало слуге очень страшно, подмигнул он доктору, чтобы тот вышел к нему на минутку. Крестьянин вышел, – и сознались перед ним все четверо слуг, что деньги они украли; и рады, мол, будут все деньги ему отдать да в придачу ещё крупную сумму обещали, если он их не выдаст: а не то их повесят. Повели они доктора туда, где лежали спрятанные деньги. Доктор остался этим доволен, вернулся в комнату, уселся за стол и говорит:

– Сударь, а теперь поищу я по своей книге, куда деньги девались. – А пятый слуга залез тем временем в печь, чтоб подслушать, не знает ли доктор чего ещё. А доктор уселся, раскрыл свой букварь, начал его перелистывать да искать петушка на картинке. Но найти его сразу не мог, вот и говорит он:

– Ты ведь здесь, ну так вылазь.

И подумал тот, кто в печку забрался, что это сказано про него, выскочил в большом испуге оттуда и завопил:

– Этот человек всё знает!

Потом показал доктор Всезнайка господину, где деньги запрятаны, но не сказал, кто их украл, и получил и с той и с другой стороны много денег в награду и стал весьма знаменит.

99. Дух в бутылке.

Жил однажды на свете бедный дровосек и работал он с утра до самой поздней ночи. Вот собрал он, наконец, немного деньжат и говорит своему сыну:

– Ты у меня одно-единственное дитя, и хочу я те деньги, что заработал кровавым потом, отдать на твоё ученье; научишься ты чему-нибудь путному и будешь меня кормить на старости лет, когда стану я слаб и должен буду сидеть дома.

И поступил юноша в высшую школу, учился он в ней прилежно, и учителя его хвалили; и так пробыл он там некоторое время. Проучился он в двух школах, но всего, однако ж, чему там обучали, пройти он ещё не успел, а тут и бедность настала, заработков отца не хватало, и пришлось ему снова домой воротиться.

– Эх, – молвил отец в огорчении, – дать я тебе больше ничего не могу, и при нынешней дороговизне и гроша-то ведь лишнего не заработаешь, разве что хватит только на хлеб насущный.

– Милый батюшка, – ответил сын, – вы о том не беспокойтесь; если на то воля господня, то всё выйдет к лучшему; я уж что-нибудь да придумаю.

Вот собрался отец идти в лес, чтоб заработать немного на лесных работах, а сын ему и говорит:

– Пойду я с вами да вам помогу.

– Ладно, – сказал отец, – но тебе там трудненько придётся: ты ведь к тяжёлой работе непривычен, пожалуй не выдержишь; да у меня и топор-то всего один, а лишних денег, чтоб купить другой, нету.

– А вы попросите у соседа, – ответил сын, – он одолжит вам топор, а там я себе и новый заработаю.

Занял отец топор у соседа, и на другое утро, только стало светать, отправились они вместе в лес. Сын помогал отцу и при этом не уставал, и работа шла как следует. Когда солнце стояло как раз над головою, отец и говорит:

– Давай отдохнём да пополдничаем, оно и работа пойдёт потом лучше.

Взял сын кусок хлеба и говорит:

– Вы, батюшка, отдохните, а я не устал, я по лесу похожу да птичьих гнёзд поищу.

– Э, да какой ты, однако, шустрый, – молвил отец, – чего тебе там шататься? Устанешь, а потом и руки не подымешь; оставайся-ка ты лучше здесь да посиди вместе со мной.

Но сын не послушался и ушёл в лес, поел хлеба, повеселел и стал на зелёные ветки заглядываться, не отыщется ли где какое гнездо. Так бродил он по лесу, пока, наконец, не подошёл к большому старому дубу – должно быть, было ему уж несколько сот лет, и был он такой толстый, что куда побольше, чем в четыре обхвата. Он остановился, поглядел на него и подумал: «А на нём, пожалуй, не одна птица гнездо себе свила». И вдруг ему показалось, будто он слышит какой-то голос. Он насторожился и услыхал чей-то глухой крик: «Выпусти меня, выпусти!» Осмотрелся он – никого не видать, но ему показалось, будто доносится из-под земли чей-то голос. Тогда он крикнул:

– Эй, где ты?

И голос ответил:

– Я здесь, у самых корней дуба. Выпусти меня, выпусти!

Начал студент раскапывать землю под деревом и искать около корней, и вот, наконец, наткнулся он в маленькой ямке на стеклянную бутылку. Он поднял её, посмотрел на свет и увидел, что в ней что-то прыгает, похожее на лягушку.

– Выпусти меня, выпусти! – послышался голос снова, и студент, не предполагая ничего плохого, вынул пробку.

И вышел тотчас оттуда дух и стал расти, и рос он так быстро, что в несколько мгновений уже стояло перед студентом отвратительное чудовище вышиной с полдерева.

– Знаешь ли ты, – закричал он страшным голосом, – какая награда тебе будет за то, что ты меня выпустил?

– Нет, – ответил студент, – откуда ж мне знать об этом?

– Так вот я тебе скажу, – крикнул дух, – я тебе за это шею сломаю!

– Чего же ты мне раньше-то об этом не сказал? – ответил студент. – Уж я бы тогда там тебя и оставил; а голова-то моя перед тобой устоит, вот хоть людей об этом спроси.

– Да что всё у людей да у людей спрашивать, – закричал дух, – заслуженную тобой награду ты должен получить. Ты думаешь, что это я из милости был заперт так долго в бутылке? Нет, это было в наказанье; я – могущественный Меркурий, и кто меня освободит, тому я должен сломать шею.

– Эй ты, потише, – ответил студент, – так быстро дело не пойдёт; сначала мне надо узнать, и вправду ли ты сидел в бутылке, и действительно ли ты настоящий дух. Если ты сможешь снова залезть в бутылку, тогда я тебе поверю, а потом уже можешь делать со мной что хочешь.

Дух высокомерно ответил:

– Да что тут уметь! Дело это простое, – и он свернулся, сделался таким тонким и маленьким, каким был раньше, и пролез снова в горлышко бутылки. Только он туда забрался, а студент взял и тотчас заткнул бутылку пробкой и бросил её под корни дуба на прежнее место. Так и обманул он духа. И собрался идти студент назад к своему отцу, а дух как завопит, да так жалобно-прежалобно.

– Ах, выпусти ты меня, выпусти!

– Нет, – ответил ему студент, – во второй раз я тебя уже не выпущу; кто хотел меня жизни лишить, того уж если я поймал, то не выпущу.

– Если ты меня отпустишь, – закричал дух, – то дам я тебе столько, что на всю жизнь хватит.

– Нет, – ответил студент, – ты меня опять, как первый раз, обманешь.

– Упустишь ты своё счастье, – сказал дух, – я ничего дурного тебе не сделаю, а награжу тебя щедро.

Студент подумал: «Пожалуй, попробую, может, и вправду сдержит он слово, придираться ко мне, пожалуй, ему не за что». И вот он вынул пробку, – и поднялся дух из бутылки, как в прошлый раз, вытянулся и стал ростом с великана.

– Ну, теперь получай свою награду, – сказал он и подал студенту небольшой лоскут вроде пластыря и говорит:

– Если потрёшь ты одним концом рану, то она заживёт, а потрёшь ты другим концом сталь или железо, обратится оно в серебро.

– Надо будет сначала проверить, – ответил студент; подошёл к дереву, разрубил топором кору и потёр её одним концом лоскута – и тотчас кора затянулась и срослась. – Ну, вижу, что всё это правильно, – сказал он духу, – а теперь мы можем с тобой и расстаться.

Дух поблагодарил его за освобожденье, а студент поблагодарил духа за его подарок и отправился к своему отцу.

– Где это ты шатался? – спросил его отец. – А о работе и забыл. Ну, не говорил ли я, что она будет тебе не под силу.

– Да вы, батюшка, будьте спокойны, я уж наверстаю.

– Да что уж навёрстывать, – молвил сердито отец, – дело это для тебя неподходящее.

– А вот, батюшка, посмотрите, – как ударю я это дерево, так оно и затрещит.

Взял он свой лоскут, натёр им топор и ударил со всего маху; но железо превратилось в серебро, а лезвие всё погнулось.

– Эй, батюшка, посмотрите, какой вы мне плохой топор дали, он весь погнулся.

Испугался отец и говорит:

– Ах, что же ты наделал! Придётся теперь мне за него платить, а чем же платить-то? Вот она польза от твоей работы!

– Не сердитесь, – ответил сын, – за топор уж я сам заплачу.

– Ах, дурень ты, чем же ты будешь платить-то? У тебя ведь только и есть, что я тебе даю; вот она, студенческая твоя премудрость, которой ты себе голову набил, а что до того, чтобы дерево срубить, в этом ты ничего не смыслишь.

Ну, тут студент и говорит отцу:

– Работать я больше не в силах, давайте лучше вечером пирушку устроим.

– Да что ты в самом деле! – говорит отец. – Думаешь, мне одно только и останется, что засунуть руки в карманы, как делаешь это ты? Нет, мне надо ещё поработать, а ты можешь домой убираться.

– Отец, да я ведь в первый раз здесь в лесу, дороги мне одному не найти, пойдёмте вместе со мной.

Ну, гнев у отца поутих, уговорил сын отца, и пошли они вместе домой. Вот и говорит отец сыну:

– Ступай продай сломанный топор, увидишь, что тебе за него дадут; а остальные деньги придётся мне заработать, чтобы уплатить соседу за топор.

Взял сын топор и отнёс его в город к золотых дел мастеру. Тот взял его, сделал пробу, положил на весы и говорит:

– Цена ему будет четыреста талеров, но денег у меня таких сейчас при себе нету.

А студент говорит:

– Уплатите мне то, что у вас есть, а остальное останетесь должны. – И дал ему золотых дел мастер триста талеров, а сто остался должен. Воротился студент домой и говорит:

– Ну, отец, деньги теперь у меня завелись; пойдите спросите сколько сосед за топор хочет.

– Да я и без того знаю, – ответил старик, – один талер и шесть грошей.

– Так вот, дайте ему два талера и двенадцать грошей, будет это как раз вдвое, и с него хватит; глядите – денег у меня достаточно.

Он дал отцу сто талеров и говорит:

– Недостатка в них теперь у вас никогда не будет, живите себе в своё удовольствие.

– Боже ты мой, – сказал старик, – как же это ты так вдруг разбогател?

И рассказал сын ему всё, что случилось, и как, понадеявшись на своё счастье, получил он такую богатую добычу. Взяв остальные деньги, отправился он снова в высшую школу и продолжал учиться дальше, а так как умел он лечить своим пластырем всякие раны, то и стал самым знаменитым доктором в мире.

100. Чёртов чумазый брат.

Одному отставному солдату жить было нечем, и не знал он, как ему из такой беды выпутаться. Вот отправился он в лес, прошёл немного и повстречал маленького человечка, а то был чёрт. И сказал ему человечек:

– Что это с тобой? Вид у тебя что-то невесёлый.

Ответил ему солдат:

– Да вот есть хочется, а денег нету.

Чёрт и говорит ему:

– Пойдёшь ко мне в услуженье – хватит тебе на весь твой век; а служить ты мне должен семь лет, и после того снова будешь ты человеком вольным. Только вот что я тебе скажу: ты не должен ни мыться, ни чесаться, ни сморкаться, ни стричься, ни обрезать ногтей и глаз не протирать.

Солдат говорит:

– Ну, что ж делать тогда, коли воля твоя, – и пошёл за человечком, и повёл его тот прямёхонько в ад. И сказал ему чёрт, что он делать обязан: должен он под котлами огонь разводить, где грешники сидят, дом держать в чистоте да сор выносить за порог и всюду следить за порядком. Но если он заглянет хоть раз в котёл, то плохо ему придётся. Солдат сказал:

– Ладно, уж я постараюсь.

И отправился старый чёрт снова странствовать по свету, а солдат приступил к исполнению своих обязанностей: стал огонь разводить, пол подметать, сор выносить за порог – всё, как было ему велено. Вернулся старый чёрт, посмотрел, всё ли исполнено, остался доволен и ушёл снова. Оглянулся солдат, поглядел хорошенько, видит – расставлены кругом котлы в аду, пылает под ними сильный огонь, и варится в них что-то да клокочет. Жизнь бы отдать солдат готов, лишь бы в них заглянуть, но запретил ему строго-настрого чёрт это делать. Но вот, наконец, он не мог удержаться, поднял слегка крышку первого котла и заглянул в него. И увидал он, что сидит в нём бывший его унтер-офицер.

– Ага, голубчик, – сказал солдат, – вот куда ты попал! Прежде я был в твоих руках, а теперь ты у меня, – и быстро опустил он крышку, стал раздувать огонь и подложил ещё дров. Подошёл он затем ко второму котлу, поднял слегка крышку, заглянул, видит – а в нём прапорщик.

– Ага, голубчик, вот ты куда попал! Прежде я был в твоих руках, теперь ты у меня, – закрыл солдат крышку и принёс полено, чтоб тому ещё жарче было. Захотелось солдату посмотреть, кто же это в третьем котле сидит, а там – сам генерал.

– Ага, голубчик, вот куда ты попал! Прежде я был у тебя в руках, а теперь ты у меня, – и принёс солдат мехи, стал раздувать огонь, и запылало адское пламя под ним пуще прежнего. Так нёс солдат свою службу в аду целых семь лет, не мылся, не чесался, не сморкался, не стригся, ногтей не срезал и глаз не протирал; и прошло семь лет так быстро, что ему показалось, что минуло только полгода. Когда окончился срок службы, пришёл чёрт и говорит;

– Ну, Ганс, что ты здесь делал?

– Раздувал я огонь под котлами, пол подметал да сор выносил.

– Нет, ты и в котлы заглядывал; счастье твоё, что ты подкладывал дров, а то бы теперь тебе пропадать; что ж, срок твой прошёл, хочешь домой вернуться?

– Да, – сказал солдат, – хотелось бы мне поглядеть, что там дома отец мой делает.

Чёрт говорит:

– Так вот, получай своё жалованье: иди да набери себе мусору в ранец и возьми его с собой. А должен ты идти домой неумытый и нечёсаный, с длинными волосами на голове и на бороде, с неостриженными ногтями и грязными глазами, а если тебя кто спросит, откуда, мол, идёшь, то скажи: «Из ада», а если кто спросит, кто ты таков, должен ответить: «Чёртов чумазый брат и сам себе король».

Ни слова не сказал солдат и сделал то, что велел ему чёрт, но жалованьем своим он остался совсем недоволен.

Попал он снова наверх, в лес, снял свой ранец со спины и хотел было вытряхнуть из него мусор; но только он его открыл – и превратился весь мусор в чистое золото.

– Этого я уж никак не думал, – сказал он, остался доволен и пошёл в город.

У ворот гостиницы стоял хозяин, и когда он заметил солдата, то испугался: Ганс выглядел прямо каким-то страшилищем, хуже, чем пугало на огороде. Подозвал его хозяин гостиницы к себе и говорит:

– Откуда ты идёшь?

– Из ада.

– А кто ты таков?

– Чёртов чумазый брат и сам себе король.

Не хотел было хозяин его впускать, но как показал он ему золото, то сам и двери перед ним распахнул. Велел Ганс отвести ему самую лучшую комнату да прислуживать ему как следует, поел досыта и попил, но, однако, не мылся, не чесался, как и велел ему чёрт, и лёг, наконец, спать. А хозяину всё виделся перед глазами ранец, полный золота, и не давал он ему покоя, пока не забрался он ночью к солдату и не украл у него тот ранец.

Встал на другое утро Ганс, хотел было заплатить хозяину деньги и идти дальше, но видит, что ранец куда-то пропал. Он спохватился и подумал: «Вот без вины в беду-то попал», и вернулся он снова прямою дорогой в ад; пожаловался он старому чёрту на своё несчастье и стал просить его о помощи. Чёрт сказал:

– Садись, я умою тебя, причешу, нос утру, волосы и ногти постригу и глаза протру.

Кончил он это дело и дал ему снова ранец, полный мусора, и говорит:

– Ступай да скажи хозяину, чтоб отдал он твоё золото назад, а то я сам к нему приду и отведу его в ад, и будет он вместо тебя огонь раздувать.

Поднялся Ганс из ада и говорит хозяину:

– Ты украл у меня золото; если не вернёшь его мне назад, придётся идти тебе в ад на моё место, и станешь ты таким же страшилищем, как и я.

И отдал хозяин ему золото да ещё дал в придачу, и просил его никому о том не говорить, и стал Ганс теперь человеком богатым.

Отправился он в путь-дорогу домой, к своему отцу, купил себе, чтобы было во что одеться, дешёвенькую куртку, стал по дороге музыкой заниматься, а музыке той научился он у чёрта в аду. А жил в той стране старый король; и стал Ганс перед ним играть; и понравилась очень королю его музыка, и обещал он ему в жёны свою старшую дочь. Но как услыхала она о том, что должна выходить замуж за простого человека в полотняной куртке, сказала:

– Уж лучше мне в омут глубокий броситься, чем идти замуж за него.

И отдал тогда король ему свою младшую дочь в жёны, и та из любви к своему отцу согласилась. И вот получил чёртов чумазый брат королевскую дочь в жёны, а когда умер король, то и всё его королевство.

101. Медвежатник.

Жил-был однажды молодой парень; нанялся он в солдаты, и был храбрый и всегда первый там, где пули сыпались градом. Пока продолжалась война, всё шло хорошо, но вот заключили мир, и получил солдат чистую отставку, и сказал капитан, что может он теперь отправляться куда ему вздумается. А отец и мать у солдата умерли, и не было у него теперь родного дома; вот и пошёл он к своим братьям и попросил их ему помочь, пока начнётся опять война. Но было у братьев сердце жестокое, и они сказали:

– Что нам с тобой делать? В работники ты нам не нужен; ты уж сам рассуди, как тебе на свете прожить.

А было у солдата всего одно лишь ружьё, взял он его на плечи и решил идти куда глаза глядят. Подошёл он к лесным местам, и куда ни глянешь – всё одни деревья кругом стоят. Сел он под деревом, запечалился и стал про судьбу свою раздумывать. «Денег у меня нету, – подумал он, – обучен я одному лишь военному ремеслу, а сейчас мир заключён, и стал я никому не нужен; вижу наперёд, что мне с голоду пропадать придётся». Вдруг услыхал он шум, огляделся, видит – стоит перед ним какой-то незнакомец, зелёный на нём камзол, выглядит на вид прилично; но вместо ноги у него грубое лошадиное копыто.

– Я уж знаю, чего тебе недостаёт, – сказал человек, – денег и добра будет у тебя вдосталь – столько, сколько донести будешь в силах; но надо мне сперва испытать, не будешь ли ты боязлив, а то зачем мне деньги свои давать понапрасну.

– Солдат и страх – это одно с другим не вяжется, – ответил солдат, – а впрочем, ты можешь меня испытать.

– Хорошо, – ответил человек, – оглянись-ка назад.

Обернулся солдат, видит – двигается на него, рыча, большой медведь.

– Ого! – крикнул солдат. – Я тебя по носу пощекочу, и пропадёт у тебя охота рычать! – Он приложил ружьё и выстрелил прямо медведю в нос. Рухнул медведь на землю и не пошевельнулся.

– Я вижу, – сказал незнакомец, – храбрости у тебя достаточно; но есть у меня ещё одно условие, и ты должен его выполнить.

– Если это мне не помешает остаться праведником, – ответил солдат, который прекрасно понял, с кем он имеет дело, – а то я ни за какие блага на свете не соглашусь.

– Это ты сам поймёшь, – ответил зелёный камзол. – За эти семь лет ты не должен мыться, бороды и волос не причёсывать, ногтей не обрезать и «Отче наш» не читать. Дам я тебе камзол и плащ, и будешь ты их это время носить. Если за эти семь лет ты умрёшь, то будешь ты мой, а останешься в живых, будешь свободен, да к тому же всю свою жизнь богат.

Вспомнил солдат про свою большую нужду и что не раз приходилось ему со смертью встречаться, вот и решил он и на сей раз отважиться, – и согласился. Снял чёрт свой зелёный камзол, подал его солдату и сказал:

– Будешь этот камзол носить, и если сунешь руку в карман, будет в нём всегда денег полно.

Содрал он с медведя шкуру и говорит:

– Пусть она будет тебе вместо плаща и подстилки для спанья: ты должен на ней спать и ни на какую другую постель не ложиться. По этой одежде будут тебя называть медвежатником. – С тем чёрт и исчез.

Натянул солдат камзол, мигом руку в карман сунул и глядь – дело вышло правильное. Накинул он на себя медвежью шкуру и пустился в путь-дорогу. В настроении он был хорошем и ничего не пропускал такого, что казалось ему приятным, ну и денег он не жалел, конечно. В первый год дела шли ничего, а на второй год он стал уже выглядеть, как чудовище. Волосы покрывали почти всё лицо, борода была похожа на кусок грубого войлока, на пальцах отросли когти, а лицо было у него настолько покрыто грязью, что ежели бы посеять на нём салат, то он непременно взошёл бы. Кто его видел, тот от него убегал, но так как он всюду раздавал деньги бедным людям и те за него молились, чтобы за эти семь лет он не помер, то он всегда находил себе пока что приют. На четвёртом году он зашёл как-то в харчевню, но хозяин не хотел его принимать и даже не пустил его и на конюшню, чтоб лошадей не испугать.

Но когда медвежатник полез в карман и достал полную пригоршню дукатов то хозяин смягчился и дал ему комнату во флигеле; однако он взял с него обещанье никому на глаза на показываться, – чтоб не пошла о его гостинице дурная молва.

Вот сидел медвежатник вечером один и от всего сердца желал, чтоб поскорей прошли эти семь лет. Вдруг услыхал он в соседней комнате громкие стоны. А сердце было у него жалостливое, он открыл дверь и увидел какого-то старика, который плакал навзрыд и заламывал над головой руки. Подошёл медвежатник поближе, но человек вскочил, собираясь убежать. Услыхав человеческий голос, он смутился, но медвежатнику удалось ласковыми речами успокоить его, и тот объяснил ему причину своего горя. Старик рассказал, что он мало-помалу промотал своё имущество, и теперь ему с дочерьми приходится терпеть нищету, что он так беден, что даже не в состоянии расплатиться с хозяином гостиницы и должен быть за это посажен в тюрьму.

– Ежели в этом всё ваше горе, – сказал медвежатник, – то денег у меня хватит.

Он велел позвать хозяина, уплатил ему и сунул в карман несчастному вдобавок ещё полный кошелёк золота.

Старик понял, что он ото всех бед избавился, и не знал уж как его и отблагодарить.

– Пойдём вместе со мной, – сказал он ему, – у меня дочери красоты неописанной, выбирай себе одну из них в жёны. Если дочь услышит, что ты для меня сделал, она отказываться не станет. Правда, вид у тебя несколько странный, но она уж тебя приведёт в порядок.

Это медвежатнику очень понравилось, и он пошёл вместе с ним.

Увидела его старшая дочь и, посмотрев на его лицо, так ужаснулась, что даже вскрикнула и убежала. А средняя хотя и осталась, но разглядывала его с ног до головы, а потом сказала:

– Как мне взять себе мужа, потерявшего человеческий облик? Мне бы уж больше понравился бритый медведь, которого я однажды видела и который выдавал себя за человека: на том по крайней мере была гусарская шинель и белые перчатки. Если бы он был только уродлив, то я могла бы к нему, пожалуй, привыкнуть. Но самая младшая сказала:

– Милый батюшка, это человек, должно быть, хороший, раз он выручил вас из беды. Если вы за это пообещали ему невесту, то слово надо сдержать.

Жаль, что лицо у медвежатника было покрыто грязью и заросло волосами, а то можно было б увидеть, как запрыгало сердце у него от радости, когда услыхал он эти слова. Он снял кольцо с пальца, переломил его надвое, дал ей половину, а другую у себя оставил. И написал на её половине своё имя, а на своей половине её имя, и просил хранить бережно свою часть кольца. Он стал собираться в дорогу и сказал на прощанье:

– Мне надо странствовать ещё три года, и если я не вернусь, то ты свободна и считай, что я умер. Но проси господа бога, чтоб он сохранил мне жизнь.

Оделась бедная невеста во всё чёрное, и когда думала про своего жениха, у неё на глазах выступали слёзы. От своих сестёр терпела она одни только насмешки и издевательства. «Ты ж не забудь, – говорила старшая, – когда будешь протягивать ему руку, он ударит тебя лапой». «Берегись, – говорила средняя, – медведи – они любят сладкое; если ты ему понравишься, он тебя съест». «Ты всегда должна исполнять его волю, – продолжала старшая, – а не то начнёт он рычать». А средняя говорила: «А свадьба-то будет какая весёлая! Медведи – они здорово умеют плясать!».

Невеста молчала и сбить с толку себя не позволила. А медвежатник странствовал тем временем по свету из одного места в другое, где мог – делал людям добро и щедро помогал беднякам, чтоб они за него молились. Наконец, когда наступил последний день этих семи лет, он вышел снова в лес и сел под деревьями. Вскоре засвистел ветер, явился перед ним чёрт и поглядел на него с укоризной. Кинул ему потом старый камзол и потребовал у него назад свой зелёный.

– На этом дело ещё не кончилось, – сказал охотник, – ты должен сначала меня помыть и почистить.

И хотелось ли чёрту или нет, а пришлось ему принести воды, обмыть медвежатника, волосы ему причесать и ногти обрезать. И стал он после того выглядеть, как храбрый воин, и стал куда красивей, чем прежде.

Чёрт, к счастью, убрался, и у медвежатника сделалось на сердце легко. Пошёл он в город, заказал себе красивый бархатный камзол, сел в карету, запряжённую четвёркой сивых коней, и направился к дому своей невесты. Его никто не узнал, а отец принял за важного полководца и повёл в комнату, где сидели его дочери. Вышло так, что усадили его как раз между двумя старшими; они налили ему вина, положили ему самые лучшие кушанья, порешив, что более красивого человека на свете им ни разу не приходилось видеть. А невеста, та сидела напротив него в чёрном платье. Она ни разу не глянула и слова не вымолвила. Наконец он спрашивает у отца, согласен ли тот выдать одну из своих дочерей за него замуж; тут вскочили обе старшие, убежали к себе в комнату, собираясь надеть самые роскошные платья; каждая из них воображала, что она и есть та самая, которую он избрал. Но только незнакомец остался наедине со своею невестой, тотчас достал половину кольца и бросил его в кубок с вином и подал ей через стол. Она взяла кубок, выпила и нашла на дне половину кольца, и сердце у ней так и забилось. Достала она другую половину кольца, которую носила на ожерелье, приложила её к той, и оказалось, что обе части как раз пришлись одна к другой.

И сказал он:

– Я твой обручённый жених, которого ты видела в образе медвежатника; но по милости божьей вернулся ко мне снова мой человеческий вид, и я стал опять чистым.

Он подошёл к ней, обнял её и поцеловал. Тем временем явились обе сестры в полном наряде, но, увидев, что красавец достался младшей, и узнав, что это был медвежатник, они в гневе и ярости выбежали из комнаты; и одна утопилась в колодце, а другая повесилась на дереве.

Вечером кто-то постучался в дверь; открывает жених и видит, что это чёрт в зелёном камзоле; и говорит чёрт:

– Вот видишь, теперь мне досталось две души вместо твоей одной.

102. Королёк и медведь.

Однажды летней порою пошли медведь и волк в лес погулять. Услыхал медведь прекрасное пение какой-то птицы и говорит:

– Братец-волк, что это за птица, которая так прекрасно поёт?

– Тише! Это король всех птиц, – сказал волк, – перед ним мы все должны преклоняться.

А то был королёк.

– Если это так и есть, – сказал медведь, – мне хотелось бы поглядеть на его королевский дворец, проводи меня туда.

– Это не так-то просто, как ты думаешь, – сказал волк, – надо подождать, пока прибудет госпожа королева.

А вскоре явилась и госпожа королева, принесла в клюве корм, потом явился и сам король, и стали они кормить своих птенчиков. Захотелось медведю поскорей подкрасться, но волк схватил его за рукав и говорит:

– Нет, надо будет подождать, пока господин король и госпожа королева уйдут.

Заприметили волк с медведем хорошо ту впадину, где находилось гнездо, а потом убежали оттуда. Но не было медведю покоя, – хотелось ему посмотреть на королевский дворец, и он пошёл туда вскоре опять. А в это время король и королева далеко улетели. Заглянул медведь в гнездо, видит – лежат в нём пятеро или шестеро птенцов.

– Вот это и есть королевский дворец? – воскликнул медведь. – Ну, и неказистый же дворец! А вы и вовсе не королевские дети, а подкидыши.

Услыхали это молодые корольки, страшно рассердились и как запищат:

– Нет, мы вовсе не подкидыши! Наши родители люди честные. Медведь, ты за это ещё поплатишься.

Стало медведю и волку страшно, они вернулись и засели в своих норах. А молодые корольки продолжали шуметь и кричать во всё горло; вот родители принесли им опять корм, а они говорят:

– Не станем мы есть мушиных ножек, даже к ним и не прикоснёмся, лучше с голоду пропадём, пока не будет решено, законные мы дети или нет. Был тут медведь и нас оскорбил.

Сказал тогда старый король:

– Ну, успокойтесь, мы с этим делом покончим!

И он полетел с госпожой королевой к медвежьей берлоге и закричал у самого лаза:

– Эй, старый ворчун-медведь, ты зачем оскорбил моих детей? Плохо тебе за это придётся. Надо дело решать кровавой войной.

Итак, объявлена была медведю война, и призваны были им все четвероногие звери: бык, осёл, корова, олень, косуля и всё остальное зверьё, что населяет землю. А королёк призвал всех и всё, что летает в воздухе, – не только птиц больших и малых, но и комаров, шершней, пчёл и мух, – все должны были слететься.

Подошло время, когда должна была начаться война; и выслал тогда королёк разведчиков – узнать, кто у врагов главный генерал-командир. Комар, самый хитрый из всех, стал летать по лесу, где собирались враги, и, наконец, уселся на дерево под листком, там, где давали боевой пароль. Вот поднялся медведь, кликнул лиса и говорит:

– Лис, ты самый хитрый из всех зверей, ты должен быть генералом и вести нас на войну.

– Хорошо, – говорит лис, – но какие же знаки отличия вы мне дадите?

Но никто этого не знал. Тогда сказал лис:

– У меня красивый длинный пушистый хвост, и он похож точь-в-точь на рыжий султан. Если я хвост буду держать вверх – то, значит, дело идёт хорошо, и вы маршируйте прямо за мной; а если я хвост опущу вниз – то бегите со всех ног куда глаза глядят.

Услыхал это комар, прилетел домой и передал корольку обо всём в точности.

Вот наступил день, когда должно было начаться сраженье, и – туп-туп-туп! – прибежало-посбежалось с шумом четвероногое зверьё, аж земля дрожала. Прилетел и королёк по воздуху со своим войском; и жужжал, и вопил, и гудел воздух – аж страшно, ой, как страшно становилось всякому! Они двинулись с двух сторон друг на друга.

Выслал королёк вниз шмеля, тот должен был сесть лису под хвост и укусить его изо всех сил. Получил лис первый укус, вздрогнул, поднял ногу, но всё-таки вытерпел и продолжал держать хвост высоко. Но при втором укусе пришлось ему хвост враз опустить; а третьего не мог он выдержать, закричал и поджал хвост между ног. Увидали это звери, подумали, что всё пропало, и пустились бежать наутёк, каждый в свою нору. И птицы выиграли сраженье.

Полетели тогда король и госпожа королева домой к своим деткам и закричали:

– Радуйтесь, дети, ешьте и пейте в своё удовольствие, мы на войне победили!

Но молодые корольки сказали:

– Нет, не станем мы есть до тех пор, пока медведь не придёт к гнезду и не скажет, что мы – законные дети.

И полетел королёк, подлетел к самому лазу медвежьей берлоги и как крикнет:

– Эй, медведь-ворчун, ступай к гнезду моих деток, просить у них прощенья и сказать, что они законные дети, а не то все рёбра тебе поломаю!

И пополз медведь туда в великом страхе и попросил прощенья. Только тогда и успокоились молодые корольки, уселись все рядышком, стали есть и пить и веселились до самой глубокой ночи.

103. Сладкая каша.

Жила-была бедная, скромная девочка одна со своей матерью, и есть им было нечего. Пошла раз девочка в лес и встретила по дороге старуху, которая уже знала про её горемычное житьё и подарила ей глиняный горшочек. Стоило ему только сказать: «Горшочек, вари!» – и сварится в нём вкусная, сладкая пшённая каша; а скажи ему только: «Горшочек, перестань!» – и перестанет вариться в нём каша. Принесла девочка горшочек домой своей матери, и вот избавились они от бедности и голода и стали, когда захочется им, есть сладкую кашу.

Однажды девочка ушла из дому, а мать и говорит: «Горшочек, вари!» – и стала вариться в нём каша, и наелась мать досыта. Но захотелось ей, чтоб горшочек перестал варить кашу, да позабыла она слово. И вот варит он и варит, и ползёт каша уже через край, и всё варится каша. Вот уже кухня полна, и вся изба полна, и ползёт каша в другую избу, и улица вся полна, словно хочет она весь мир накормить; и приключилась большая беда, и ни один человек не знал, как тому горю помочь. Наконец, когда один только дом и остался цел, приходит девочка; и только она сказала: «Горшочек, перестань!» – перестал он варить кашу; а тот, кому надо было ехать снова в город, должен был в каше проедать себе дорогу.

104. Умные люди.

Достал раз крестьянин из угла свою толстенную палку, а была она вырезана из граба, и говорит жене:

104. Умные люди. Сказки.

– Трина, я пойду далеко, вернусь назад этак дня через три. Если зайдёт к нам торговец скотом и захочет купить три наших коровы, можешь продать их, но только за двести талеров, никак не меньше. Слышишь?

– Ступай с богом! – ответила жена. – Уж я так и сделаю.

– Ты уж молчи! – сказал муж. – Тебя словно кто в детстве пришиб, такой ты и до сих пор осталась. Но смотри, наделаешь глупостей, размалюю я тебе спину досиня, и без всякой это краски, а одной только палкой, вот этой самой, что у меня в руке, будут полосы целый год держаться, ты уж мне в этом поверь! – С этими словами крестьянин отправился в путь-дорогу.

На другое утро приходит торговец. Ну, жена не стала слишком долго с ним разговаривать. Осмотрел торговец коров и, узнав цену, говорит:

– Что ж, это я охотно заплачу; столько они, пожалуй, по сравнению с другими, и стоят.

Отвязал он их и вывел из стойла. Собрался гнать их за ворота, а хозяйка схватила его за рукав и говорит:

– Сначала вы должны мне двести талеров уплатить, а так я вас не выпущу.

– Это правильно, – отвечает торговец, – да я вот позабыл свой кошелёк с деньгами к поясу пристегнуть. Но уж вы не беспокойтесь, будьте уверены, я вам уплачу. Двух коров возьму я с собой, а третью вам в задаток оставлю.

Хозяйке это здорово понравилось, она отпустила торговца с коровами, а сама подумала: «Как Ганс-то, пожалуй, обрадуется, когда узнает, что я так умно поступила!».

Воротился крестьянин домой, как и говорил, через три дня, и тотчас спрашивает, проданы ли коровы.

– Разумеется, милый Ганс, – отвечает жена, – и так, как ты мне и велел, за двести талеров. Они того, пожалуй, и не стоят, но торговец взял их без всякого спору.

– А деньги где? – спрашивает крестьянин.

– Денег-то у меня нету, – отвечает жена, – он как раз забыл свой кошелёк с деньгами, но скоро их принесёт, он мне хороший задаток оставил.

– А какой задаток? – спрашивает муж.

– Одну из трёх коров он оставил у нас, он получит её, когда за другие уплатит. Я-то умно поступила, оставила ведь самую меньшую, её и кормить не так много придётся.

Разгневался муж, схватил палку и хотел было уже, как и обещал, жену свою до́синя размалевать. Но вдруг бросил палку и говорит:

– Такой глупой гусыни и на свете ещё не бывало, но мне тебя жалко. Выйду-ка я на проезжую дорогу и три дня подожду, не найдётся ли кто поглупее тебя. Удастся мне такого человека найти, я прощу тебя, а не удастся, уж получишь ты у меня без всякой скидки заслуженную награду.

Вышел он на проезжую дорогу, уселся на камне и стал дожидаться, не покажется ли там кто. Он увидел, что едет повозка и стоит на ней женщина, а повозка нагружена соломой, и женщина не сидит на соломе, не идёт рядом с волами и не ведёт их, как полагается. Вот крестьянин и подумал: «Пожалуй, это есть та самая, которую я ищу», – он вскочил и начал бегать взад и вперёд перед повозкой, как полоумный.

– Что вам, куманёк, надобно? – обратилась к нему женщина. – Я вас в первый раз вижу, откуда вы сами?

– Я с неба свалился, – говорит крестьянин, – и вот не знаю, как мне туда опять взобраться. Не можете ли вы меня туда отвезти?

– Нет, – говорит женщина, – туда я дороги не знаю. Но ежели вы с неба явились, то уж наверное можете мне сказать, как там поживает мой муж? Прошло три года, как он уже там находится. Вы его, должно быть, видели?

– Я-то его видел, но не всем ведь крестьянам там хорошо живётся. Он пасёт овец, но милые овечки немало ему хлопот доставляют: взберётся какая-нибудь из них на гору, в густом лесу заплутается, и приходится ему бегать за ней и гнать её к стаду. Да и пообносился он изрядно, одёжа скоро у него с тела свалится. Портных ведь там нету, святой Пётр никого туда не пускает, как вы сами по сказкам знаете.

– И кто бы мог такое подумать! – воскликнула женщина. – Знаете что? Принесу-ка я его праздничный камзол, он дома в шкафу до сих пор висит, пускай его носит себе на здоровье. Будьте так добры, захватите этот камзол с собой.

– Это дело не выйдет, – ответил крестьянин, – одёжы на небо брать с собой не дозволяется, всё одно её у небесных врат отберут.

– Знаете что, – сказала женщина, – вчера я продала самую лучшую свою пшеницу, порядочные деньги за неё получила, вот бы мне хотелось их мужу передать. Если вы сунете кошелёк в карман, ведь никто этого не заметит.

– Ну, что с вами поделаешь, – сказал крестьянин, – уж сделаю для вас одолженье.

– Вы тут посидите, а я домой поеду и вам кошелёк принесу; я скоро назад вернусь. На соломе-то я не сижу, а стою на повозке, так-то оно волам полегче.

Погнала она волов, а крестьянин подумал: «Видно, она глуповата маленько, и ежели и вправду принесёт деньги, то выйдет жене удача, – бить я её не стану». Вскоре прибежала женщина, принесла деньги и сама сунула их крестьянину в карман. Перед тем как уйти, поблагодарила она его тысячу раз за его одолженье.

Вернулась женщина домой, а сын её был уже дома, он только что с поля приехал. Рассказала она ему, какой неожиданный случай с ней вышел, и говорит:

– Я так рада, что подвернулся случай передать что-нибудь моему бедному мужу; ведь кто бы мог подумать, что он будет в чём-либо на небе нуждаться?

Изумился сын.

– Матушка моя, – говорит он ей, – ведь такой человек не каждый день с неба является; пойду-ка посмотрю, может найду этого человека. Пусть он мне расскажет, что там на небе делается, не найдётся ли там какой работы?

Оседлал он лошадь и помчался во весь опор. Нашёл крестьянина, тот сидел под ивой, собирался считать в кошельке деньги.

– Не видали ли вы человека, который с неба явился? – крикнул ему парень.

– Видал, – говорит крестьянин, – он уже назад возвращается, на гору поднялся, этой дорогой туда будет поближе. Вы его ещё можете нагнать, ежели побыстрей поедете.

– Ой, – говорит парень, – да я за целый день наморился, снопы молотил, а дорога сюда вконец меня измаяла. Вы-то ведь знаете того человека, будьте уж так добры, садитесь на мою лошадь и уговорите его, чтоб он назад воротился.

«Ага, – подумал крестьянин, – этот тоже из таких, у кого клёпки в голове не хватает».

– Что ж, почему не сделать мне для вас одолженье? – сказал он, вскочил на лошадь и помчался галопом.

А парень остался сидеть, и сидел, пока ночь наступила, но крестьянин так назад и не вернулся.

«Должно быть, – подумал парень, – тот человек с неба уж очень торопился и возвращаться назад не захотел, а крестьянин отдал ему лошадь, чтобы тот передал её моему отцу».

Вернулся парень домой и рассказал матери, что случилось; лошадь он, дескать, отцу отослал, чтоб не ходить ему по небу всё время пешком.

– Ты хорошо поступил, – сказала мать, – у тебя-то ведь ноги ещё молодые, ты можешь ходить и пешком.

Вот вернулся крестьянин домой, поставил лошадь в стойло рядом с коровой, что в задаток осталась, пошёл к жене и говорит:

– Трина, счастье твоё, что нашёл я двух дураков, ещё поглупее тебя; на этот раз дело так обойдётся, я приберегу это на другой раз.

Закурил он трубку, уселся в дедовское кресло и говорит:

– Что ж! Удачная вышла продажа, за две тощих коровы получить откормленную лошадь да ещё полный кошелёк денег в придачу. Ежели б глупость приносила столько доходу, то я стал бы охотно дураков уважать.

Так думал этот крестьянин, но тебе, пожалуй, простодушные люди милее.

105. Сказки про жерлянку.

1.

Жил-был на свете маленький ребёнок; мать давала ему каждый день после обеда мисочку молока и кусочек сдобного хлебца, и ребёнок садился с мисочкой во дворе. Только начинал он есть, как выползала из стенной щели огненная жерлянка, опускала голову в молоко и ела вместе с ребёнком. И ребёнок этому радовался; сядет, бывало, со своею мисочкой, а жерлянка всё не приходит, и зовёт он её:

Жерлянка-малютка, Выйди на минутку, Свежим хлебцем накормлю. Молочком я напою!

Прибегала жерлянка и пила молоко с удовольствием. Она умела ребёнка за это отблагодарить – приносила ему из своих подземных сокровищ разные красивые вещи, блестящие камушки, жемчуга и золотые игрушки. Но пила жерлянка только молоко, а хлебец оставляла.

Взял однажды ребёнок свою ложечку, ударил тихонько жерлянку по голове и сказал:

– Послушай, надо и хлебец есть.

А мать в это время была на кухне, услыхала она, что ребёнок с кем-то разговаривает, и увидела, что замахнулся он ложечкой на жерлянку, выбежала с поленом на двор и убила добрую жерлянку.

И с той поры ребёнка будто кто подменил. Пока он ел вместе с жерлянкой, был он сильным и крепким, а теперь пропал у него на щеках румянец, и он стал худеть. А вскоре потом начала по ночам кричать сова, а малиновка собирала веточки и листья для погребального венка, и в скором времени случилось так, что ребёнок лежал уже в гробу.

2.

Сидела раз сиротка у городской стены и пряла пряжу, видит – выползла из стенной щели жерлянка. Сиротка быстро разостлала около себя свой шёлковый синий платок, что так любят жерлянки и на который их только и можно приманить. Увидала это жерлянка, вернулась назад, но явилась опять и принесла маленький золотой венец, положила его на платок, а сама ушла. Подняла девочка венец, а он весь так и сиял, и был сделан он из тонкой золотой пряжи.

Вскоре пришла жерлянка ещё раз, видит – нет золотого венца, заползла она опять под стену и стала с горя головкой об стену биться, и билась до тех пор, пока не протянулась на земле мёртвая. А оставила бы девочка на земле венец, то притащила бы, пожалуй, жерлянка из своей норы ещё немало разных сокровищ.

3.

Кличет жерлянка: Гу-гу! Гу-гу.

Говорит дитя:

– Выходи сюда! Ну!

Выходит жерлянка, и спрашивает у неё дитя про свою сестричку:

– Не видала ли ты где Красного Чулочка?

Говорит жерлянка:

– Нет, не видала; а ты как? Гу-гу, гу-гу, гу-гу.

106. Бедный работник с мельницы и кошечка.

Жил-был на мельнице старый мельник; не было у него ни жены, ни детей, и служило у него трое работников. Пробыли они у него несколько лет, вот и говорит он им однажды:

– Я уже стар стал, мне бы теперь сидеть на печи, а вы ступайте по белу свету странствовать; и кто приведёт мне домой лучшего коня, тому и отдам я мельницу, и будет тот кормить меня до самой смерти.

Третий работник был на мельнице засыпкой, и считали они его все дураком и мельницу ему никак не прочили; да он и сам того вовсе не хотел. И ушли они все трое, и, подходя к деревне, говорят они Гансу-дураку:

– Ты уж тут оставайся; за всю свою жизнь не достать тебе и поганой клячи.

Но Ганс пошёл с ними дальше, и когда наступила ночь, пришли они к пещере и легли в ней спать. Двое умных подождали, пока Ганс заснёт, затем встали и ушли, а Ганса бросили, думая, что ловко дело обделали, – да, плохо им, однако, за то придётся! Вот взошло солнце; Ганс проснулся, видит, что лежит он в глубокой пещере; он огляделся и крикнул:

– Господи, где же это я?

Он поднялся и выбрался из пещеры наверх и пошёл в лес; идёт он и думает: «Один я остался, все меня бросили, как найти мне теперь коня?» Шёл он, погружённый в свои думы, и встретил по дороге маленькую пёструю кошечку; она ласково с ним заговорила:

– Ганс, куда это ты идёшь?

– Ах, да чем же ты мне можешь помочь?

– Я о твоём желании хорошо знаю, – сказала кошечка, – ты хочешь чтоб была у тебя красивая лошадь. Ступай вместе со мной и будь мне верным слугою семь лет, и я дам тебе за то лошадь такую красивую, какую ты за всю свою жизнь и не видывал.

«Должно быть, это волшебная кошка, – подумал Ганс, – хотелось бы мне посмотреть, правду ли она говорит». И повела она его в свой маленький заколдованный замок, и жили в нём всё одни только кошечки, и все они ей прислуживали; они проворно носились по лестнице вверх и вниз и были довольные да весёлые. Вечером, когда уселись они за стол, три кошечки принялись за музыку: одна играла на контрабасе, другая на скрипке, а третья трубила в трубу и надувала щёки изо всех сил. Когда они поели и стол был уже убран, кошка ему и говорит:

– Ну, Ганс, давай теперь с тобой потанцуем!

– Нет, – говорит он, – с кошкой плясать я не стану, этого делать мне в жизни ещё ни разу не доводилось.

– Тогда отведите его в постель, – сказала она кошечкам.

И зажгла ему свечку в спальне одна из кошечек, а другая стала стаскивать с него башмаки, третья – чулки, и, наконец, одна из кошечек потушила свечу. А на другое утро они снова явились и помогли ему встать с постели и одеться: одна натягивала ему чулки, другая завязывала подвязки, третья подала ему башмаки, а ещё одна умыла его, а лицо вытерла ему хвостом. «Делать это она умеет очень нежно», – заметил Ганс. Но приходилось ему для кошки и работать: каждый день дрова рубить, да как можно помельче; и для этого дали ему серебряный топор; клин и пила были тоже серебряные, а колода была медная. Вот так и колол он дрова, жил в кошкином доме, ел да пил хорошо, но видать никого не видал, кроме пёстрой кошки да разных её служанок. Вот однажды и говорит она Гансу:

– Ступай да выкоси мой лужок, а трава пусть пойдёт на сено, – и дала она ему серебряную косу, а брусок был золотой, и велела она ему всё это в точности после работы сдать. Ганс пошёл и сделал, что было ему велено. Окончив работу, принёс он косу, брусок и сено домой и спрашивает, не заплатит ли она ему уже за работу.

– Нет, – говорит кошка, – ты должен ещё для меня кое-что сделать; вот тут стропила да брёвна серебряные и плотничий топор, наугольники, скрепы – всё, что надо для работы, и всё это из серебра сделано. Хочу я построить себе маленький домик.

И выстроил Ганс ей домик и сказал, что всё он теперь уже сделал, а лошади-то у него пока что нету. И прошло семь лет, словно полгода. И спросила кошка, хочет ли он поглядеть на её лошадей?

– Хочу, – ответил Ганс. И она открыла ему домик, отперла двери, видит он – стоят двенадцать лошадей; и, ах, какие они были статные, как блестели они да сверкали, прямо сердце радовалось!

Тут дала она ему поесть и попить и сказала:

– Ну, теперь ступай домой, а лошади твоей я не дам тебе с собой, но через три дня приду сама и приведу её тебе.

Собрался Ганс в дальний путь, и указала она ему дорогу к мельнице. Но новой одежды она ему не дала, и должен он был воротиться домой в чём пришёл – в своей старой, изорванной куртке, что стала ему за эти семь лет тесна и коротка. Пришёл он домой, а другие два работника тоже домой воротились, и каждый привёл с собою по лошади, но у одного была она слепая, а у другого хромая. Стали они его спрашивать:

– Ганс, ну, а где же твоя лошадь?

– Через три дня придёт.

Посмеялись они и говорят:

– Да, Ганс, уж если ты лошадь получишь, то будет она хороша!

Вошёл Ганс в комнату, но мельник сказал ему, чтоб не смел он и за стол садиться, так был он оборван и весь в лохмотьях, – стыдно-де будет, если кто зайдёт в дом. И вынесли ему немного поесть во двор; а когда пришло время спать ложиться, ему не позволили лечь на кровать, и пришлось ему залезть в сарайчик для гусей и улечься на жёсткой соломе.

Просыпается он утром, – а прошло уже три дня, – и вот подъезжает карета, запряжённая шестериком, – ах, как сияли кони, как блестели они, как всё было красиво! – и вёл слуга седьмого коня, и был тот конь для бедного работника с мельницы. И вышла из той кареты красавица-королевна, и вошла она в мельницу; а королевна была та самая маленькая пёстрая кошечка, которой бедный Ганс служил целых семь лет. Она спросила мельника, где его младший работник, засыпка?

И ответил мельник:

– Да мы и на мельницу-то его пустить не можем, весь он оборванный, – вон лежит он в сарае, где гуси!

И сказала тогда королевна, чтобы тотчас его привели к ней. Привели Ганса, и должен он был одёжкой своей прикрываться, и еле мог тело своё прикрыть лохмотьями. Достал слуга тогда пышные одежды, приумыл работника, приодел, и когда был он готов, то выглядел любого короля красивей. Затем королевна велела показать лошадей, приведённых двумя другими работниками. И была одна из них слепая, а другая хромая. И велела она привести тогда своего седьмого коня. Как увидел мельник того коня, сказал, что такого во дворе у него никогда ещё не бывало.

– Вот этот конь и будет для младшего твоего работника, – сказала королевна.

– Тогда уж и мельница будет его, – сказал мельник; но королевна ответила, что коня того дарит она ему, и мельница пусть у него остаётся; взяла она своего верного Ганса, посадила его в карету и уехала с ним вместе. И поехали они сперва в маленький домик, который построил Ганс серебряным топором; а он, гляди, стал огромным замком, и всё в нём внутри было из чистого золота да серебра; и вышла она замуж за Ганса, и стал он богат, – так богат, что на всю его жизнь хватило. Вот пускай никто не говорит, что раз дурак, то ни на что и не годен.

107. Два странника.

Гора с горой не сходится, а люди, бывает, сходятся, иной раз добрые и злые. Так вот сошлись однажды во время странствий сапожник с портным.

Был портной небольшого роста, парень собою пригожий, всегда добродушный и весёлый. Увидал, что подходит к нему навстречу сапожник, – он узнал по сундучку, что тот сапожным ремеслом занимается, – и запел ему навстречу шутливую песенку:

Швы мне делай поживей, Тяни дратву веселей, Молоточком – тук, тук, тук! Посильней прибей каблук.

Но сапожник не мог переносить насмешек, он скривил лицо, словно уксусу напился, и сделал движенье, будто собираясь схватить портняжку за шиворот. А малый наш рассмеялся, протянул ему свою бутылку и говорит:

– Да это не со зла сказано. На, выпей-ка, вот жёлчь и промоешь.

Хлебнул сапожник порядочный глоток, и гроза на его лице начала проходить. Он подал назад портному бутылку и говорит:

– Да-а, порядочно выпил, но тут дело не в жажде, а что напился, как надо, это да! Что ж, двинемся, пожалуй, вместе!

– Я согласен, – ответил портной, – если у тебя есть охота идти в большой город, где работы много найдётся.

– Да я тоже в город собрался, – ответил сапожник, – в маленьком-то местечке ничего не заработаешь, а в деревне люди охотней босиком ходят.

Пошли они странствовать с той поры вместе, шли потихоньку, не так, чтобы очень торопясь.

Времени у обоих у них хватало, а насчёт хлеба-то было маловато. Когда они приходили в какой-нибудь город, то бродили по улицам, расхваливая своё ремесло, а так как вид у портняжки был свежий и бодрый да притом были у него красивые румяные щёки, то все давали ему работу охотно, а если выпадет счастье, то, бывало, дочь мастера и поцелует его ещё на прощанье. Сойдётся он с сапожником, и всегда бывало у него в кошельке больше, чем у того. Угрюмый сапожник перекосит своё лицо и подумает: «Чем больше пройдоха, тем и счастье ему больше». А портной засмеётся, запоёт себе песенку и поделит весь заработок со своим товарищем поровну. А заведётся у него в кармане несколько грошей, велит подать себе поскорей чего-нибудь вкусного, стучит на радостях по столу так, что стаканы пляшут, и это у него называлось: «заработано легко – и прожито легко».

Так странствовали они некоторое время и подошли раз к дремучему лесу, а дорога к королевскому городу проходила через лес. Вели к городу две тропы: по одной надо было идти семь дней, а по другой всего два дня, но никто из них не знал, какой путь выйдет короче. Уселись два странника под дубом, стали совет держать, как им быть и на сколько дней брать с собой хлеба. Сапожник сказал:

– Надо расчёт вести наперёд, я возьму хлеба с собой на семь дней.

– Что ты? – сказал портной. – Тащить хлеб про запас на семь дней на спине, как вьючный осёл, это и оглянуться-то нельзя будет! Я полагаюсь на господа бога и загадывать наперёд не собираюсь. Деньги, что у меня в кармане, годны ведь и летом и зимой одинаково, а хлеб во время жары засохнет и заплесневеет; да и куртка-то у меня мала; еле до локтей достаёт. Почему б нам не поискать верной дороги? Хлеба на два дня – и всё.

И вот купил себе каждый из них хлеба, и пошли они наудачу через лес.

Было в лесу тихо, как в церкви. Не веял ветер, не журчал ни один ручей, птицы не пели, и сквозь густые ветви не проникал ни один луч солнца. Сапожник не проронил ни слова, тяжёлый хлеб оттягивал ему плечи, пот градом катился по его сердитому и мрачному лицу. А портной был весел, шёл вприпрыжку и, зажав в ладонях листочек, то насвистывал, то напевал песенку и думал: «Господь на небесах, пожалуй, радуется, что я такой весёлый».

Так прошло два дня, но на третий день лесу не видать было ни конца ни края, и сердце у портного вдруг упало; но всё-таки весёлости своей он не потерял, а полагался на господа бога да на свою удачу. На третий день вечером он улёгся под деревом голодный. Так случилось и на четвёртый, и когда сапожник уселся на дереве, сваленном бурей, и начал закусывать, то портному оставалось только одно – смотреть на это. Когда он попросил дать ему кусочек хлеба, сапожник язвительно засмеялся и сказал:

– Ты всегда был такой весёлый, ну, попробуй-ка теперь, как быть грустным: птиц, что поют на заре, вечером ястреб хватает.

Короче говоря, не было у сапожника жалости. На пятый день бедный портной не мог уже от истощенья больше подняться и слова вымолвить; щёки у него побледнели, глаза стали красные. Вот сапожник и говорит:

– Нынче я дам тебе кусок хлеба, но за это выколю тебе правый глаз.

Несчастному портному так хотелось жить, что ему ничего не оставалось, как согласиться; он заплакал в последний раз обоими глазами, а затем сапожник, у которого сердце было каменное, выколол ему острым ножом правый глаз.

Вспомнилось тут портному, что говаривала ему когда-то мать, когда он в кладовой лакомился: «Ешь сколько можно, а терпи сколько должно». Вот съел он дорого стоивший ему хлеб, поднялся на ноги, забыл про своё несчастье и утешился тем, что ведь и одним-то глазом можно достаточно видеть. Но на шестой день он снова почувствовал голод, у него сосало уже под ложечкой. Вечером свалился он под деревом, а на седьмое утро от истощенья не мог и подняться, и смерть была уже близка. Тут сапожник и говорит:

– Хочу я оказать тебе милость и дать тебе ещё кусок хлеба. Но ты даром его не получишь, за это я выколю тебе и второй глаз.

Понял портной, что всю свою жизнь был легкомысленным, стал просить у господа бога прощения и говорит сапожнику:

– Делай, что знаешь, я готов вытерпеть всё, что положено. Но помни, что господь бог не каждую минуту судит, – наступит час, когда ты получишь возмездие за своё злодеяние, которое ты надо мной совершил и чего я от тебя не заслужил. В счастливые дни я делился с тобой всем, что у меня было. Ведь моё ремесло такое, что стежок за стежком надо следить. Если я потеряю глаза и не смогу шить, то придётся мне идти милостыню просить. Ты хоть по крайней мере не бросай меня тут одного, а то мне пропадать придётся.

Но сапожник, забывший в сердце своём бога, взял нож и выколол портному и левый глаз. Дал он ему потом поесть кусок хлеба, сунул ему в руку палку и повёл его за собой.

Вот зашло солнце, вышли они из лесу, и стояла на поле у лесной опушки виселица. Повёл туда сапожник слепого портного, бросил его там лежать, а сам двинулся дальше. От усталости, боли и голода несчастный уснул и проспал целую ночь. Когда стало светать, он проснулся, не зная, где он находится. А висели на виселице два бедных грешника, и сидел у каждого на голове ворон. И заговорил один из воронов:

– Братец, ты что, не спишь?

– Да, не сплю, – ответил второй ворон.

– Я тебе что-то скажу, – заговорил опять первый. – Роса, упавшая нынче ночью с виселицы, может вернуть зрение всякому, кто ею умоется. Эх, если б знали об этом слепые, то каждому из них захотелось бы вернуть себе зрение, даже если б они не поверили, что это возможно.

Услыхал это портной, достал платок, приложил его к траве и, когда он намок от росы, протёр им себе глазницы. И вмиг исполнилось то, что сказал ворон: оказались у него два новых и здоровых глаза. Увидел вскоре портной солнце, которое подымалось над горами. Раскинулся перед ним на равнине большой королевский город с роскошными воротами и целою сотней башен, и начали пылать золотые макушки и кресты на шпилях. Он мог различить каждый листок на деревьях, видеть пролетающих птиц и комаров, ведущих в воздухе пляску. Достал портной из кармана иглу, и когда смог так же легко, как прежде, вдеть в неё нитку, сердце забилось у него от радости. Он бросился на колени, стал благодарить господа бога за оказанную ему милость и прочитал утреннюю молитву, не забыв помолиться и о бедных грешниках, что висели, как язык колокола, и бились под ветром один об другого. Взял он на плечи свою котомку и, вскоре позабыв о перенесённых страданьях, отправился дальше, насвистывая и напевая песенку.

Первым, кого он встретил, был гнедой жеребёнок, весело скакавший по полю. Портной ухватил его за гриву, собираясь сесть на него верхом и ехать в город. Но жеребёнок стал его упрашивать, чтоб он оставил его на свободе.

– Я ещё совсем молод, – сказал он, – и даже такой лёгонький портной, как ты, и тот может переломать мне хребет. Отпусти меня бегать на воле, пока я не окрепну. Подойдёт время, и я смогу тебя отблагодарить.

– Ну, беги себе, – сказал портной, – вижу, что ты тоже такой попрыгун, как и я. – Он хлестнул его по спине прутиком, и жеребёнок на радостях, взмахнув задними копытами, перескочил через кусты и канаву и помчался по полю.

Но портняжка со вчерашнего дня ничего не ел.

– Хотя солнце и наполняет мне светом глаза, – сказал он, – а хлеб в рот, однако, не попадает. Первое, что встретится мне на пути, если оно окажется хоть немного съедобным, надо будет поймать.

В это время навстречу ему важно шествовал по лугу аист.

– Постой, постой! – крикнул портной и схватил его за ногу. – Не знаю, можно ли тебя есть, но с голоду долго разбираться не станешь, я отрежу тебе голову и тебя зажарю.

– Не убивай меня, – ответил аист, – я священная птица, никто меня не обижает, я приношу людям большую пользу. Оставь меня в живых, я когда-нибудь службу тебе сослужу.

– Ну, лети себе, долговязый, – сказал портной. И поднялся аист на воздух, свесив свои длинные ноги, и спокойно улетел.

– Что ж из этого получится? – молвил про себя портной. – Мне всё голодней, а в животе всё пустей. Ну, что попадётся мне теперь на пути, то уже будет моё.

Увидел он, что подплывают к берегу озера две молодых утки.

– Вы явились как раз кстати, – сказал он, схватив одну из них, и собрался было скрутить ей голову. Но начала старая утка, что спряталась в камыше, громко крякать, подплыла с разинутым клювом и стала его просить-умолять, чтоб сжалился он над её милыми детками.

– Ты только подумай, – сказала она, – как бы плакала твоя мать, если б кто собрался тебя утащить и убить.

– Ну, успокойся, – сказал добродушный портной, – я не стану детей твоих трогать, – и он бросил пойманную утку в воду.

Повернулся, вдруг видит – стоит он перед старым дуплистым деревом, и летают там взад и вперёд дикие пчёлы.

– Вот уж теперь будет мне награда за мои добрые дела, – сказал портной, – медок меня подкрепит!

Но вылетела пчелиная матка, начала ему грозить и сказала:

– Если ты моих пчёл тронешь и разрушишь гнездо, то наши жала тысячами раскалённых иголок вопьются тебе в тело. А если ты оставишь нас в покое и пойдёшь своею дорогой, то мы тебе когда-нибудь службу сослужим.

Увидел портной, что и тут ничего не выходит, и говорит:

– Три блюда порожних да на четвёртом ничего – вот так обед!

И он потащился с голодным желудком в город; и как раз в то время звонили к обеду, и был в харчевне для него уже обед приготовлен, и можно было ему тотчас садиться за стол. Наелся он и говорит:

– А теперь хотелось бы мне и за работу приняться.

Он обошёл город в поисках мастера и вскоре нашёл хорошее место. А так как ремесло своё он изучил основательно, то в скором времени он стал знаменит, и каждому хотелось, чтобы камзол шил ему только этот маленький портной. И что ни день – уважение к нему всё увеличивалось.

– Дальше мне при моём мастерстве и двигаться-то нечего, – сказал он, – дело с каждым днём идёт всё лучше и лучше.

Наконец король назначил его своим придворным портным.

Но вот как бывает на свете: в тот же день его прежний товарищ, сапожник, стал тоже придворным мастером. Только он увидал портного и заметил, что у того опять два здоровых глаза, стала его мучить совесть. «Прежде чем он мне отомстит, – подумал сапожник, – надо будет ему яму вырыть». Но тот, кто другому яму копает, сам в неё попадает. Вечером, когда сапожник пошабашил и уже наступили сумерки, пробрался он к королю и говорит:

– Господин мой король, а портной человек самонадеянный: он осмелился заявить, что сможет добыть золотую корону, которая пропала в стародавние времена.

– Это мне было бы приятно, – сказал король и велел позвать к себе на другое утро портного и приказал ему разыскать корону или навсегда покинуть город.

«Ого, – подумал портной, – мошенник предлагает больше того, что имеет. Если этот король-брюзга требует от меня то, чего ни один человек выполнить не может, то нечего мне тут дожидаться до завтра, а надо поскорей из города выбираться».

Связал он свой узелок, но только вышел за городские ворота, стало ему жаль расставаться со своим счастьем и уходить из города, где ему так повезло. Подошёл он к озеру, где когда-то завёл знакомство с утками; и как раз в это время сидела на берегу старая утка, которой он отдал утят, и чистила себя клювом. Она сразу его узнала и спросила, отчего он так запечалился.

– Если б ты знала, что со мною случилось, то удивляться не стала б, – ответил портной и рассказал ей про свою судьбу.

– Если это и всё, – ответила утка, – то мы выход найдём. Корона в воду упала, лежит на самом дне, мы её живо оттуда достанем. Ты только расстели на берегу свой платок.

Нырнула утка со своими двенадцатью утятами и минут через пять выплыла наверх, сидя в середине короны, что держалась у ней на крыльях, а двенадцать утят плыли с ней рядом, подложив под неё свои клювы, и помогали её держать. Подплыли они к берегу и положили корону на платок.

Ты не поверишь, пожалуй, какая красивая была корона! Когда на ней засияло солнце, она блестела, как сто тысяч карбункулов! Завязал портной свой платок четырьмя узлами и отнёс корону королю. Обрадовался король и повесил за это портному на шею цепь золотую.

Увидал сапожник, что проделка его не удалась, придумал тогда вторую, явился к королю и говорит:

– Господин мой король, а портной-то ведь так зазнался, что осмеливается заявлять, будто он сможет весь королевский замок, со всем, что находится в нём внутри, вылепить из воску и точь-в-точь сделать его таким, как ваш.

Велел король, чтоб портной явился к нему, и приказал ему вылепить из воску королевский замок, со всем, что находится в нём, точь-в-точь как снаружи, так и внутри, и если он этого не выполнит как следует или будет в замке недоставать на стене хотя бы одного гвоздика, то он будет посажен на всю жизнь в подземелье.

Подумал портной: «Дело становится всё хуже и хуже, этого ни один человек не выдержит», – положил он на плечи свой узелок и ушёл из города. Вот подошёл он к дуплистому дереву, сел на землю и запечалился. Вылетели пчёлы, и спросила у него пчелиная матка:

– Что голову набок свесил, уж не одеревенела ли она у тебя?

– Ах, нет, – ответил портной, – меня угнетает другое, – и рассказал о том, что потребовал от него король.

Загудели тут, зажужжали между собой пчёлы, и говорит пчелиная матка:

– Ступай ты сейчас домой, а завтра в это самое время приходи сюда да захвати с собою большой платок – всё будет ладно!

Воротился портной назад, а пчёлы полетели прямо в королевский замок, влетели туда в открытое окно, заползли во все углы и закоулки и всё доподлинно разглядели. Полетели они потом назад и вылепили из воску замок, точь-в-точь такой же самый, да так быстро, что можно было подумать, что замок растёт прямо на глазах. К вечеру всё было уже готово, и когда портной явился на другое утро, то стояло всё великолепное здание, такое, как надо, и было в нём всё до самого последнего гвоздика на стене и черепицы на крыше; был он притом такой стройный и белоснежный, и пахло от него мёдом.

Завязал его портной осторожно в платок и принёс королю; и тот не мог никак надивиться, глядючи на замок, поставил его у себя в главном зале и подарил за это портному большой каменный дом.

Но сапожник дела не оставил, пришёл в третий раз к королю и говорит:

– Господин мой король, а портной ведь дознался, отчего вода во дворе замка фонтаном не бьёт, и осмеливается заявить, что будет она бить в середине двора высоко, в рост человека, и будет вода чистая, как хрусталь.

Велел король привести к себе портного и сказал:

– Если завтра к утру вода у меня во дворе не забьёт фонтаном, как ты это сам обещал, то палач на том же самом дворе сделает тебя на одну голову короче.

Бедный портной, не долго раздумывая, поспешил скорей к городским воротам, а так как на этот раз дело шло о жизни, то слёзы катились у него по щекам. Вот шёл он, совсем пригорюнившись, вдруг подскочил к нему жеребёнок, которого он когда-то отпустил на свободу; за это время он стал красивым гнедым конём.

– Теперь настал срок, – сказал ему конь, – когда я смогу тебя отблагодарить за твоё доброе дело. Я уже знаю, что тебе надо; ты вскочи на меня, теперь у меня на спине могут и двое таких, как ты, поместиться.

Отлегло у портного на сердце; вскочил он одним махом на коня, помчался конь во весь опор в город, и прямо в королевский двор. Пробежал конь трижды быстро, как молния, вокруг двора и после третьего круга упал наземь. И в тот же миг что-то страшно загромыхало: взлетел на воздух, точно ядро, кусок земли в самой середине двора и пролетел над замком, и тотчас забила вода фонтаном в рост человека и коня, и была вода прозрачная, как хрусталь, и заиграли на ней солнечные лучи. Как увидел это король, так и застыл от изумленья. Он подошёл и обнял портняжку в присутствии всех придворных.

Но счастье длилось недолго.

Было у короля много дочерей, одна красивей другой, но сына у него не было. Вот явился злой сапожник к королю в четвёртый раз и говорит:

– Господин мой король, а портной ведь своего зазнайства не оставил. Он теперь осмелился заявить, что ежели б он пожелал, то мог бы велеть принести королю сына по воздуху.

Велел король кликнуть портного и сказал:

– Если ты за девять дней устроишь так, что мне принесут сына, то получишь мою старшую дочь в жёны.

«Награда, правда, большая, – подумал портняжка, – но королевна мне, пожалуй, ни к чему, да и вишни-то висят слишком высоко: если на них взобраться, то ветки подо мной поломаются, и, чего доброго, ещё свалишься вниз».

Пошёл он домой, уселся на свой портняжный стол и, поджав под себя ноги, начал думать-раздумывать, как тут ему быть.

– Дело не выйдет! – воскликнул он наконец. – Надо отсюда уходить; здесь, как видно, жить спокойно нельзя.

Завязал он свой узелок и поспешил к городским воротам. Вышел он на луг и увидал старого своего приятеля – аиста, что расхаживал взад и вперёд, точно какой знаменитый мудрец; он иногда останавливался, приглядывался к лягушке, а потом её проглатывал. Аист подошёл к нему и с ним поздоровался.

– Я вижу, – начал он, – у тебя за плечами котомка. Почему ты из города уходишь?

Рассказал портной аисту, что потребовал от него король, а выполнить он этого не в силах, и стал на несчастную свою участь жаловаться.

– Брось из-за этого горевать да голову себе морочить, – сказал ему аист, – я выручу тебя из беды. С давних пор приношу я в город спелёнутых деток, могу и для тебя вытащить из колодца маленького принца. Ступай домой и будь спокоен. Через девять дней отправляйся в королевский замок, я туда прилечу.

Воротился портняжка домой и в назначенный срок был уже в замке. А вскоре прилетел туда аист и постучался в окно. Портной открыл ему, и долговязый дядюшка вошёл осторожно в комнату; важно шагая, он шёл по мраморному полу, и был у него в клюве младенец; и протягивал тот, словно ангел, свои ручонки королеве. Положил аист младенца к ней на колени, и начала королева младенца ласкать, целовать, и была такая счастливая и радостная. Снял аист с плеча, перед тем как улететь из замка, свою дорожную сумку и подал её королеве. А лежали там свёртки с пёстрыми леденцами, их поделили между маленькими принцессами. Но старшей ничего не досталось, зато получила она в мужья весёлого портного.

– Я чувствую, будто мне выпало великое счастье, – сказал портной. – Моя мать была права, она всегда говаривала: «Кто на бога надеется да счастье имеет, у того всего будет вдосталь».

И пришлось сапожнику шить башмаки, в которых портняжка плясал на свадебном пиру, а потом было сапожнику велено навсегда покинуть город. А дорога проходила через тот лес, мимо виселицы. От ярости, гнева и полуденной жары бросился сапожник в изнеможении на землю. Только закрыл он глаза, собираясь уснуть, как кинулись, громко крича, вороны, сидевшие на головах у повешенных, и выклевали ему глаза. Обезумев, он бросился бежать в лес, – там он, должно быть, и погиб, так как с той поры никто его больше не видел и ничего о нём больше не слышал.

108. Ганс мой Ёж.

Жил-был крестьянин; много было у него и денег, и всякого добра; но хотя и был он богат, одного ему недоставало, чтобы быть вполне счастливым: не было у него с женою детей. Поедет он, бывало, с другими крестьянами в город, а они и посмеиваются над ним, спрашивают, отчего это у него детей нету.

Вот рассердился он однажды и, воротясь домой, говорит:

– Хочу, чтобы был у меня ребёнок, пусть он будет хотя бы ежом!

И вот родила ему жена ребёнка, и был он от головы до пояса ежом, а дальше мальчиком. Как увидела она ребёнка, испугалась и говорит:

– Видишь, это ты нас околдовал.

А муж ей говорит:

– Ну, что ж, теперь делу помочь нельзя, а крестить мальчика всё равно надо; но в кумовья-то к нам, пожалуй, никто и не пойдёт.

Жена говорит:

– Да и имени-то ему другого не дашь, кроме как Ганс мой Ёж.

Когда его крестили, то поп сказал:

– Его из-за колючек и в приличную постель не положишь.

И вот положили они за печкой охапку соломы, а на неё Ганса-Ежа. Кормиться грудью матери он не мог, а то бы поколол он её своими иглами. Так и пролежал он за печкой целых восемь лет; и вот надоел он отцу, и тот одного только и желал: чтобы Ганс-Ёж поскорей умер. Но он не умирал, а всё продолжал лежать за печкой. А на ту пору была в городе ярмарка, и крестьянин, собираясь туда отправиться, спросил у жены, что ей там купить.

– Купи для хозяйства немного мяса да пару сдобных булок, – ответила она.

Затем спросил он работницу, и она попросила купить ей пару туфель да тёплые чулки узорные. Наконец спросил он:

– А ты, Ганс-Ёж, что хочешь?

– Батюшка, – сказал он, – привезите мне волынку.

Воротился крестьянин домой, отдал жене мясо и сдобные булки, что купил ей на ярмарке, затем отдал работнице туфли и чулки узорные, наконец полез за печку и дал Гансу-Ежу волынку. Получил Ганс-Ёж волынку и говорит:

– Батюшка, сходите теперь в кузницу да попросите подковать моего петуха, тогда уеду я отсюда и никогда уже больше назад не вернусь.

Обрадовался отец, что сможет от него избавиться, и велел подковать ему петуха; а когда его подковали, сел Ганс-Ёж верхом на своего петуха и уехал; и взял он с собой свиней и ослов, которых он собирался пасти в лесу. Как они приехали в лес, велел он петуху взлететь с ним на самое высокое дерево, и сидел на нём Ганс-Ёж и пас ослов и свиней, и сидел он так много-много лет подряд, пока стадо, наконец, стало очень большое; и отец с той поры так ничего и не знал о своём сыне.

А Ганс-Ёж всё сидел на дереве и играл на волынке, – и что за чудная музыка то была! Однажды проезжал мимо король – он заблудился в лесу – и услыхал ту музыку. Удивился король и послал своего слугу, чтобы тот доведался, откуда это доносится музыка. Посмотрел, поглядел слуга вокруг – ничего не увидел, кроме петушка на верхушке дерева; а то был петушок, на котором сидел Ёж и играл на волынке. Тогда король приказал слуге спросить у него, зачем он там сидит и не знает ли он, как проехать ему назад в своё королевство. Спустился тогда Ганс-Ёж с дерева и сказал, что укажет ему дорогу, если король ему пообещает и отпишет то, что встретится ему первым по возвращении домой у королевского замка. И подумал король: «Это, пожалуй, сделать мне будет легко, ведь Ганс-Ёж грамоты не знает, и я могу написать то, что захочу». Взял король перо и чернила и написал что-то; Ганс-Ёж указал ему дорогу, и король благополучно воротился домой. Увидала издали королевна своего отца, обрадовалась, побежала к нему навстречу и стала его целовать. Тут он вспомнил о Гансе-Еже и рассказал ей, что приключилось с ним в пути: пришлось ему, дескать, дать письменное обещание какому-то диковинному зверю отдать то, что встретится ему дома первым, – а сидел тот зверь верхом на петухе, точно на лошади, и чудно играл на волынке. Но на самом-то деле он написал, что он не должен ему ничего отдавать, ведь Ганс-Ёж читать не умеет. Узнав об этом, принцесса обрадовалась и сказала, что он правильно поступил, – ведь всё равно она никогда бы к нему в лес не пошла.

А Ганс-Ёж тем временем пас ослов и свиней, был весел и сидел на дереве, играя на своей волынке. И случилось, что на ту пору проезжал мимо другой король вместе со своими слугами и скороходами. Он заблудился в лесу и не знал, как ему назад домой воротиться, а лес был большой и дремучий. Услыхал он издали прекрасную музыку и спрашивает у своего скорохода, что бы это могло значить, и велел узнать, в чём тут дело. Подошёл скороход к дереву, посмотрел, поглядел, видит – сидит на верхушке петушок, а Ганс-Ёж на него верхом уселся. И спрашивает его скороход, что он там наверху делает.

– Пасу своих ослов и свиней. А что вы хотите?

И говорит скороход, что они, мол, в лесу заблудились и не знают, как им вернуться назад в своё королевство, – не может ли он указать им дорогу. Слез Ганс-Ёж вместе с петухом с дерева и говорит старому королю, что дорогу ему он укажет, если согласен он будет отдать ему то, что встретит он первым по возвращении своём домой, в свой королевский дворец. Король на это согласился и расписался Гансу-Ежу в том, что выполнить своё обещание согласен. И поехал Ганс-Ёж верхом впереди на своём петухе, указал королю дорогу, и добрался тот благополучно в своё королевство. Въехал он во двор замка, и встретили его с великой радостью. А была у короля единственная дочь, была она красавица; вот выбежала она первой отцу навстречу, бросилась к нему на шею, стала его целовать да радоваться, что её отец-старик домой воротился. Стала она его спрашивать, где он так долго странствовал; и рассказал он ей, что заблудился, мол, в лесу и, пожалуй, назад бы не вернулся, но проезжал он через дремучий лес, и сидел на макушке высокого дерева не то ёж, не то человек верхом на петухе и чудно играл на волынке; он-то и помог ему выбраться из лесу и указал дорогу; и пообещал он ему за это первое, что встретится ему в королевском дворце, и это оказалась она, – вот потому и стало ему так грустно сейчас. Но она пообещала ему, что из любви к нему пойдёт за этого Ежа, если он явится.

А Ганс-Ёж пас своих свиней, а у свиней родились поросята; и стало их так много, что весь лес был ими полон. И не захотел Ганс-Ёж жить больше в лесу, и велел он передать своему отцу, чтоб очистили в деревне все хлевы, так как явится он с большим стадом, и каждый сможет резать тогда свиней столько, сколько захочет. Услыхал это отец и запечалился: он ведь думал, что Ганса-Ежа давно уже нет в живых.

Сел Ганс-Ёж на своего петуха, погнал свиней в деревню и велел свиней тех колоть. Ох, какая пошла резня да рубка, – за два часа ходу было слыхать!

Затем Ганс-Ёж и говорит:

– Батюшка, велите вы моего петушка ещё раз подковать в кузнице, а потом я уеду и весь свой век не вернусь к вам назад.

Велел отец подковать петушка и обрадовался, что Ганс-Ёж домой возвращаться не собирается.

И поехал Ганс-Ёж в первое королевство; но король повелел, что ежели кто верхом на петухе приедет и будет притом играть на волынке, то должны все в него стрелять, рубить его и колоть, чтобы он не осмелился показаться в замке. Только подъехал Ганс-Ёж к замку, как кинулись на него со штыками люди. Но он ударил своего петуха шпорой, перелетал через ворота и очутился у королевского окошка; сел на окошко и крикнул, чтобы король отдал обещанное, а не то придётся ему и дочери его с жизнью своей распрощаться. Стал король свою дочь уговаривать, чтобы вышла она к Гансу-Ежу и спасла бы и свою и его жизнь. Вот оделась она во всё белое, и дал ей отец карету, запряжённую шестериком, отпустил с нею добрых и надёжных слуг и дал ей денег и много всякого добра. Села она в карету, а Ганс-Ёж со своим петухом и волынкой уселся рядом с нею; попрощались они с королём и поехали. И король думал, что он уже больше её никогда и не увидит. Но вышло по-другому: только они отъехали немного от города, раздел её Ганс-Ёж, снял с неё белое платье и стал колоть её до крови своими иглами и приговаривать:

– Это тебе в награду за твою неверность; уходи от меня, жить с тобой я не хочу, – и прогнал он её домой; и вот была она опозорена на всю свою жизнь.

А Ганс-Ёж поехал на своём петушке и со своей волынкой дальше, и приехал он в другое королевство, к тому королю, которому он путь указал. А король тот велел, если явится кто, похожий на Ганса-Ежа, чтобы часовые перед ним на караул взяли, пропустили бы его и чтоб кричали все «ура» и привели бы его в королевский замок. Как увидала его королевна, испугалась, – такой он был страшный на вид; но она подумала: «Что ж теперь делать, если я отцу своему дала обещание?» Приняла она Ганса-Ежа ласково да приветливо, обвенчалась с ним, и пришлось ему идти к столу королевскому. Села она с ним рядом, и стали они есть да пить. Вот наступил вечер, и надо было уже им спать ложиться, и было ей страшно его игл; но он сказал ей, чтоб она не боялась, что ей больно не будет; и он попросил старого короля, чтобы поставил он четырёх человек у дверей на страже и чтоб развели они большой костёр; и когда он войдёт в опочивальню и станет спать ложиться, то снимет с себя свою ежовую шкуру и бросит её у постели; и должна стража подбежать и кинуть ту шкуру в огонь и не отходить, пока она не сгорит дотла.

Когда колокол пробил одиннадцать часов, он отправился в опочивальню, скинул с себя ежовую шкуру и положил её у постели; и явилась стража, быстро схватила её и кинула в огонь. Когда она сгорела дотла, освободился он от чар и лежал теперь в постели, и был похож на настоящего человека, но было тело у него угольно-чёрное, словно обожжённое. Послал король за своим лекарем, и тот стал натирать его разными целебными мазями и бальзамом, – и сделался он белым, красивым юношей. Увидала его королевна, обрадовалась; и на другое утро поднялись они радостные, стали пить да есть, а потом уж и свадьбу сыграли.

И Ганс-Ёж получил от старого короля всё королевство.

Прошло несколько лет, и поехал он со своею женой к отцу и говорит, что он его сын. Но отец ответил, что нет у него никакого сына; был у него, правда, сын, да тот родился ежом с колючими иглами и давно уже ушёл странствовать по свету. Но вот, наконец, старик-отец узнал своего Ганса-Ежа, обрадовался и отправился с ним в его королевство.

Вот и сказке конец пришёл, К дому Густхен тебя привёл.

110. Монах в терновнике[7].

[7].

Жил когда-то крестьянин-богач, и был у него батрак; работал он на богача старательно и честно, каждое утро подымался первым, а вечером ложился последним; если попадалась какая-нибудь тяжёлая работа, за которую никто не хотел браться, он всегда принимался за неё первым. К тому же он не жаловался, а всем был доволен и всегда был весел.

Вот проработал батрак год, и хозяин не заплатил ему ничего и подумал: «Этак будет разумней всего, я что-нибудь себе сберегу, он теперь от меня не уйдёт и будет прекрасно продолжать работать».

Батрак на этот раз смолчал, выполнял и второй год, как и прежде, свою работу; в конце второго года он опять не получил своего заработка, но стерпел и остался работать дальше. Прошёл и третий год, пораздумал хозяин, полез к себе в карман, но ничего оттуда не достал.

Тут батрак, наконец, не выдержал и говорит:

– Хозяин, я вам честно работал три года, будьте добры, уплатите мне то, что надлежит получить мне по праву; я от вас ухожу, хочу поглядеть, что на белом свете делается.

Ответил скряга:

– Да, мой любезный работничек, ты мне служил усердно, и за то будешь ты щедро награждён, – он сунул руку в карман и отсчитал батраку три геллера денег, – вот тебе по целому геллеру за год, это плата большая и более чем достаточная; редко у кого из хозяев ты получил бы столько.

Простодушный батрак в деньгах понимал мало, загрёб свой капитал и подумал: «Ну, теперь карман мой полон, чего мне тужить и зачем дальше на тяжёлой работе мучиться?».

И он ушёл и двинулся через горы, по долинам, распевая песни да приплясывая сколько его душе было угодно. Приходилось ему раз проходить мимо лесной чащи, вдруг вышел оттуда маленький человечек и окликнул его:

– Куда это ты, брат-Весельчак, собрался? Вижу, ты не больно озабочен и грустить не собираешься.

– А чего мне быть грустным? – ответил батрак. – Всего у меня вдосталь, и заработок за целых три года в кармане у меня позвякивает.

– А сколько же у тебя богатств-то? – спрашивает его человечек.

– Сколько? Целых три геллера, отсчитано верно.

– Послушай, – сказал карлик, – человек я бедный, подари мне свои три геллера: работать я больше не в силах, а ты ещё молод и можешь себе легко заработать на хлеб.

А было у батрака сердце доброе, сжалился он над человечком, отдал ему свои три геллера и сказал:

– Ну, бог с тобой, мне и этого хватит.

Сказал человечек:

– Я вижу, сердце у тебя доброе, и обещаю тебе исполнить твои три желанья – за каждый геллер по желанью, и все они исполнятся.

– Ого, – сказал батрак, – да ты, видно, из тех, кто на выдумки горазд! Ну, что ж, если так, то я пожелаю себе, во-первых, такой самопал, что во всё, куда ни нацелишься, он попадёт; во-вторых, такую скрипочку, что ежели на ней заиграть, то всяк, кто услышит игру, начнёт плясать; в-третьих, если я у кого что попрошу, то чтоб не было мне ни в чём отказу.

– Это всё у тебя и будет, – сказал человечек, сунул руку в куст, и – кто бы мог только подумать! – была уже перед батраком и скрипочка, и самопал, готовый выстрелить, – будто их кто по заказу сделал. Дал человечек их батраку и сказал:

– Если ты что у кого попросишь, то ни один человек на свете тебе в этом не откажет.

– Ну, милый, чего ж тебе теперь и желать-то? – сказал себе батрак и весело двинулся дальше.

Вскоре повстречался ему по дороге беглый монах: он стоял и прислушивался к пению птицы, которая сидела на самой макушке дерева.

– Божье чудо! – воскликнул монах. – Такая маленькая птичка, а какой необычайно сильный голос! Эх, если бы мне её заполучить! Кто б это мог насыпать ей соли на хвост?

– Если это и всё, – сказал батрак, – то птичка враз на земле очутится, – приложил он самопал, нацелился, и упала птица в терновую заросль.

– Ступай, плут, – сказал он монаху, – и достань теперь оттуда птицу.

– О да, позвольте уж мне, а то прибежит собака. Уж раз вы в птицу попали, то дайте подобрать её мне, – он лёг на землю и начал пробираться в кусты.

Вот залез монах в самую гущу терновника, и захотелось доброму батраку над ним посмеяться, – снял он свою скрипку и начал играть. И мигом начал монах на ноги подыматься и прыгать, и чем больше батрак играл, тем быстрей становилась пляска. Но колючие шипы разорвали ему потёртый подрясник, причесали как следует ему волосы, всего его искололи и впились в тело.

– Ой, – закричал монах, – зачем мне такая игра! Бросьте играть на скрипке, плясать мне вовсе не хочется.

Но батрак его не послушал и подумал: «Ты довольно с людей шкуру драл, пускай с тобой поступит так же терновая заросль». Он принялся снова играть, и пришлось монаху подпрыгивать всё выше и выше, и лохмотья его подрясника повисли на шипах.

– Ай! Ай! Ай! – кричал монах. – Я готов вам отдать всё, что потребуете, только оставьте свою игру на скрипке, дам полный кошелёк денег.

– Уж если ты такой щедрый, – сказал батрак, – то так и быть, я брошу свою музыку; но надо будет о тебе порассказать всюду, как здорово ты пляшешь! – и он забрал кошелёк и пошёл себе дальше.

А монах, как стоял, так и застыл на месте, он смотрел батраку вслед, пока тот отошёл далеко и совсем уже скрылся из виду; потом монах закричал во всё горло:

– Эх ты, несчастный музыкант, музыкантишко ты трактирный! Погоди, поймаю я тебя одного, будешь ты от меня удирать, аж пятки засверкают. Эх ты, оборванец, заткни себе грош в глотку, вся цена тебе шесть грошей! – и он продолжал его ругать на чём свет стоит. Наконец он удовлетворился, отдышался и побежал в город к судье.

– Ой-ой-ой! Господин судья, посмотрите, как меня злодей на большой дороге ограбил, избил! Камень, и тот сжалиться может. Всю одежду на мне изорвал! Всего меня исколол, исцарапал! Все мои жалкие гроши забрал у меня вместе с кошельком. А были там всё дукаты, один красивей другого. Ради бога, упрячьте вы этого злодея в тюрьму!

Сказал судья:

– Так что ж, это был, наверно, солдат, который тебя так изрубил саблей?

– Боже упаси! – ответил монах. – Никакой сабли у него не было: висел у него самопал за плечами и скрипка на шее, – злодея легко опознать.

Выслал тогда судья своих стряпчих, чтобы его изловить; нашли они доброго батрака, – он шёл медленно по дороге, и оказался у него кошелёк с золотом. Привели его на суд, а батрак говорит:

– Я монаха не трогал и денег у него не брал, он сам мне их предложил, оттого что не мог вынести моей музыки.

– Боже мой! – закричал монах. – Да он врёт, как водой бредёт.

И судья батраку не поверил и сказал:

– Плохо ты оправдываешься, так ни один монах не поступит, – и присудил доброго батрака повесить за то, что он будто совершил грабёж на большой дороге.

Стали батрака уводить, и закричал монах ему вслед:

– Эй ты, бродяга, дрянной музыкант! Теперь-то ты получишь заслуженное тобой наказанье!

Стал батрак спокойно подыматься вместе со своим палачом по лестнице, а на последней ступеньке повернулся и говорит судье:

– Прежде чем мне умереть, исполните одну мою просьбу.

– Хорошо, – сказал судья, – если ты не будешь просить, чтоб тебя помиловали.

– Нет, я прошу не о помиловании, – сказал батрак, – а дозвольте мне сыграть в последний разок на своей скрипке.

Поднял монах страшный крик:

– Ради бога, не разрешайте ему, не разрешайте!

Но судья сказал:

– Почему не позволить ему этой маленькой радости? Это и по закону положено, и это будет исполнено.

Но не могло быть батраку отказано ещё и потому, что имел он такой дар, что ни в чём ему не было отказа.

Завопил монах снова:

– Ой, ой, ой, привяжите меня покрепче!

Снял батрак с шеи свою скрипочку, приладил её, и только ударил он смычком, как зашаталось, заколыхалось всё – и судья, и писаря, и судейские; и выпала у палача из рук верёвка, которою он должен был привязать монаха. Ударил батрак смычком ещё раз – и все подняли ноги, и отпустил палач, собираясь пуститься в пляс, доброго батрака. Ударил батрак смычком в третий раз – и подпрыгнули все и пошли в пляс; были судья и монах впереди остальных и плясали лучше всех. А вскоре за ними заплясали и те, кто явился на рынок из любопытства, и посмешались между собой все, и старые и молодые, и толстые и худые. Даже собаки, прибежавшие вместе со своими хозяевами, и те поднялись на задние лапы и тоже запрыгали. И чем дольше играл батрак, тем всё выше подпрыгивали плясуны, толкая друг друга головами, и начали, наконец, жалостно кричать. Крикнул тогда судья, уже совсем запыхавшись:

– Я дарую тебе жизнь, только перестань играть на скрипке!

Стало доброму батраку его жалко, оставил он скрипку, повесил её на шею и спустился с лестницы. Подошёл он затем к монаху, который лежал на земле, еле дыша, и говорит ему:

– Мошенник, сознайся теперь, откуда ты деньги взял, а не то я сниму скрипку и опять заиграю.

– Я их украл, я их украл! – закричал монах. – А ты их честно заработал.

И велел судья отвести монаха на виселицу и повесить его, как вора.

111. Учёный охотник.

Жил-был молодой парень. Обучился он слесарному ремеслу и говорит своему отцу, что хотелось бы ему теперь отправиться в странствие и попытать счастья.

– Что ж, – сказал отец, – я на это согласен, – и дал ему на дорогу немного денег.

И вот стал парень повсюду ходить да работу себе подыскивать. Прошло некоторое время, и ничего из слесарного ремесла у него не вышло, было оно ему не с руки; и явилось у него желанье охотничьим промыслом заняться. Повстречался ему во время странствий один охотник в зелёном камзоле и спрашивает у него, откуда он идёт и куда направляется.

– Был я слесарем-подмастерьем, – отвечает ему парень, – но ремесло это мне больше не по вкусу, хочу охотничьим делом заняться: не возьмёте ли меня в ученики?

– Ну, что ж, я согласен, если пойдёшь со мной вместе.

И пошёл молодой подмастерье с ним вместе, нанялся к нему на несколько лет и изучил охотничье ремесло. Вот порешил он заняться этим делом, и дал охотник ему в уплату одно лишь духовое ружьё; но было у того ружья свойство: если из него выстрелить, то можно попасть без промаху. Отправился парень в путь-дорогу и пришёл в густой, дремучий лес, из которого и за день не выбраться. Только завечерело, он взобрался на высокое дерево, чтоб не напали на него дикие звери. К полуночи показалось ему, что вдали мерцает небольшой огонёк; стал он сквозь ветки вглядываться и запомнил, где светится тот огонёк. Он снял шапку и бросил её вниз, в ту сторону, где виднелся свет, чтобы потом, когда он слезет с дерева, направиться в ту сторону, как по примете. Он спустился вниз, подошёл к шапке, надел её и пошёл напрямик в ту сторону. Чем дальше он шёл, тем всё ярче светился огонь. Подойдя ближе, он увидел, что это огромный костёр, и сидят возле него три великана, держат на вертеле быка и жарят его. Вот один из великанов и говорит:

– Надо попробовать, скоро ли мясо будет готово, – он оторвал от него кусок, собираясь сунуть его себе в рот, но охотник выстрелом из ружья выбил его у великана из рук.

– Э-э, – сказал великан, – это, видно, ветер сдул его у меня с руки, – и взял другой кусок мяса. Но только собрался он откусить его, как тотчас охотник выстрелом из ружья выбил его опять.

Тогда великан ударил по уху своего соседа и крикнул:

– Что это ты у меня кусок мяса вырываешь?

– Я у тебя его не вырывал, – ответил тот, – должно быть, его сбил у тебя какой-нибудь знаменитый стрелок.

Взял великан третий кусок мяса, но удержать его в руках не смог, охотник выбил его опять.

Говорят тогда великаны:

– Это, видно, хороший стрелок, если он может выбить кусок у самого рта; такой стрелок нам был бы полезен.

И они крикнули во всю глотку:

– Эй ты, знатный стрелок, поди-ка сюда! Подсаживайся к нашему костру, можешь наесться вдосталь; мы тебе ничего не сделаем. А не придёшь, силой тебя притащим, и тогда ты пропал.

Подошёл тогда парень к ним и говорит, что он, мол, учёный охотник; во что ни нацелится, в то и попадёт без промаху. Сказали тогда великаны, что если он с ними пойдёт, то будет ему хорошо. Они рассказали ему, что у лесной опушки, за рекой, находится башня, сидит в ней прекрасная королевна, которую им очень бы хотелось похитить.

– Ладно, – сказал парень, – я её быстро добуду.

А они говорят:

– Но дело это не такое простое. Там лежит маленькая собачонка, если кто подойдёт близко, она тотчас начнёт лаять, а только она залает, всё в королевском дворе просыпается: вот почему и не можем мы туда попасть. Сумеешь ли ты эту собачонку уложить наповал?

– Да, – отвечал он, – это для меня плёвое дело.

Сел он на кораблик, переехал реку, и когда был он у берега, подбежала собачонка, хотела было залаять, но охотник взял своё духовое ружьё и застрелил её наповал.

Увидали это великаны, обрадовались и подумали, что теперь уж они наверное получат королевну. Но охотник решил сначала посмотреть, как с делом управиться, и сказал, чтоб великаны оставались на том берегу, пока он их не покличет.

Вот отправился он в замок, и была там мёртвая тишина, всё кругом спало. Открыл он первую комнату, видит – висит на стене сабля, вся из чистого серебра сделана, и на ней золотая звезда и королевское имя написано; и лежит тут же на столе запечатанное сургучом письмо. Распечатал он его, и было в нём написано, что кто эту саблю возьмёт, тот сможет убить всякого, кто к нему подойдёт. Снял он со стены саблю, повесил её себе через плечо и пошёл дальше.

Вошёл он в ту комнату, где лежала спящая королевна; а была она такая прекрасная, что он остановился как вкопанный и стал, затаив дыхание, её разглядывать. И подумалось ему: «Как могу я отдать невинную девушку в руки диких великанов, замысливших злое?» Он огляделся и увидел, что стоят под кроватью туфли, и на правой вышито имя её отца со звездою, а на левой – её имя, тоже со звездой. И был на девушке большой шёлковый, шитый золотом шейный платок; на правой его стороне было имя её отца, а на левой – её имя, и всё золотыми литерами вышито. Взял охотник ножницы, отрезал от платка правый краешек и спрятал его к себе в сумку; взял затем туфлю с правой ноги и тоже спрятал её в сумку. А девушка продолжала спать, вся закутанная в рубашку; отрезал он кусочек от её рубашки и тоже спрятал; но сделал он всё это, к ней не прикасаясь. Потом он вышел, оставив её спокойно спать.

Когда он подошёл опять к воротам, то стояли великаны по-прежнему, дожидаясь его и думая, что он принесёт им королевну. Но охотник им крикнул, чтоб они подошли, что девушка, дескать, в его власти, да дверь в воротах он открыть не в силах, но есть, мол, там дыра, через которую они могут пролезть. Подошёл первый великан совсем уже вплотную, обмотал тогда охотник вокруг руки его волосы, втащил голову великана в дыру и отрубил её одним ударом сабли, а потом втащил и его самого. Подозвал он затем второго, тоже отрубил ему голову, наконец, отрубил голову третьему и обрадовался, что освободил прекрасную девушку от её врагов; потом он вырезал великанам языки и спрятал их в сумку. И подумал: «Пойду я теперь домой к своему отцу, покажу ему, что успел я сделать за это время; а потом снова начну странствовать по свету, и будет мне наверняка счастье, которое мне пошлёт господь».

Вот просыпается в замке король и видит: лежат три великана убитые. Пошёл он тогда в опочивальню к своей дочери, разбудил её и спрашивает, кто это был такой, что великанов уничтожил.

А она говорит:

– Милый отец, я не знаю, я крепко спала.

Встала она, хотела было надеть туфли, а правой-то и нету; глянула на платок, а он порезан и правого краешка не хватает; посмотрела она на рубашку, видит – вырезан из неё кусочек. Созвал король всех своих придворных, солдат и прочую челядь и спрашивает, кто освободил его дочь и убил великанов. А был у короля военачальник. Был он одноглазый и уродливый, и говорит, что это, мол, он сделал. Сказал тогда старый король, что если он совершил такой подвиг, то пускай, мол, и женится на его дочери. А девушка говорит:

– Милый отец мой, чем идти мне за него замуж, уж лучше мне по миру идти, хоть на самый край света.

Сказал старый король, что если она замуж за него не хочет, то должна снять с себя королевское платье, надеть крестьянскую одежду и уйти отсюда; должна она тогда отправиться к горшечнику и приняться за торговлю глиняной посудой. Вот сняла она с себя королевское платье, пошла к горшечнику, набрала у него в долг разного гончарного товару и пообещала ему, если к вечеру его распродаст, уплатить за него деньги. И велел король, чтобы села она на углу с этим товаром и начала бы его продавать. Потом он заказал несколько крестьянских телег и сказал, чтобы, едучи мимо, наехали они на глиняную посуду и чтоб остались от неё одни только черепки. Только королевна выставила на улице свой товар, наехали телеги и побили весь товар на кусочки.

Заплакала королевна и говорит:

– Ах, господи, как же я теперь уплачу горшечнику?

А король хотел этим заставить её выйти замуж за военачальника, но вместо того пошла она опять к горшечнику, спросила его, не согласится ли он дать ей ещё в долг гончарного товару. Горшечник ответил «нет», пускай, мол, сначала заплатит ему за прежний. Пошла она к своему отцу, начала плакать и причитать и сказала, что хочет уйти странствовать по свету.

А король ей говорит:

– Я велю выстроить для тебя в лесу домик, там будешь ты жить всю свою жизнь и стряпать для всех прохожих людей, но денег за это брать ты не смей.

Вот построили ей домик, привесили на дверях вывеску, и было на ней написано: «Нынче задаром, а завтра за деньги».

Жила королевна там долгое время, и разошлась по всему свету молва, что живёт, мол, в лесу девушка, даром готовит еду и что так и написано на дверях на вывеске. Услыхал о том и охотник и подумал: «Это дело для меня подходящее; ведь я беден и денег у меня нету». Взял он своё духовое ружьё и сумку, в которой было спрятано всё, что забрал он тогда из замка в знак доказательства, и отправился в лес; нашёл он там домик с вывеской: «Нынче задаром, а завтра за деньги». Повесил себе через плечо саблю, которой отрубил головы троим великанам, вошёл в домик и велел подать себе что-нибудь закусить. Увидя красивую девушку, он обрадовался, а была она и вправду писаная красавица.

Спросила она у него, откуда он и куда направляется; он сказал ей:

– Я странствую по свету.

Спросила она, откуда у него эта сабля, ведь на ней вырезано имя её отца. А он говорит:

– А не дочь ли ты короля?

– Да, – отвечала она.

– Этой саблей, – сказал он, – я отрубил головы троим великанам, – и он достал из сумки в знак доказательства их языки; потом он показал ей туфлю, кусок платка и кусок рубашки. Тут обрадовалась она очень и сказала, что он и есть тот самый, кто её спас. И они отправились вместе к старому королю и привели его в лес; повела она короля к себе в горницу и сказала ему, что вот этот, мол, охотник и спас её от великанов. Как увидел король все знаки доказательства, он уж сомневаться в этом не мог, и сказал, что ему радостно знать, как всё это случилось, и что теперь может охотник на ней жениться; и девушка обрадовалась этому от всего сердца. Потом они переодели его, будто он знатный иноземный вельможа, и велел король устроить свадебный пир. Когда гости стали садиться за стол, военачальника посадили по левую руку от королевны, а охотника по правую; и военачальник подумал, что это, должно быть, явился в гости какой-то иноземный вельможа. Вот поели они, попили, и говорит тогда старый король военачальнику, что он загадает ему загадку, которую тот должен разгадать:

– Если кто говорит, что будто убил трёх великанов, но, будучи спрошен, где ж их языки, ответит, что у тех великанов языков во рту не было, то как это понять?

Военачальник ответил:

– Значит, что их вовсе и не было.

– Нет, – сказал король, – у каждой живой твари язык имеется.

Стал он спрашивать его дальше: а чего, мол, заслуживает тот, кто стал бы ему перечить?

Ответил военачальник:

– Надо того изрубить на куски.

И сказал король, что он сам себе вынес приговор, – и посадили военачальника в темницу, четвертовали его, а королевну выдали замуж за охотника. После того привёз охотник в замок своих отца и мать, и стали они жить счастливо и радостно у своего сына; а после смерти старого короля получил охотник всё королевство.

112. Цеп с неба.

Выехал раз крестьянин на паре волов землю пахать. Только выехал он на поле – начали рога у волов расти. Растут и растут. Собрался крестьянин домой ехать, и стали рога такие большие, что и в ворота не въехать. Но, к счастью, повстречался ему мясник, и уступил крестьянин ему своих волов; сошлись на том, что он даст мяснику меру репного семени, а тот заплатит ему за каждое семя по брабантскому талеру. Что и говорить, хорошо продал!

Пришёл крестьянин домой и понёс мяснику на спине целую меру репного семени. Но по дороге он выронил из мешка одно семечко.

Уплатил ему мясник, как они сторговались, всё как полагается; а не выронил бы крестьянин того семечка, было бы у него ещё одним брабантским талером больше. Вот возвращается он домой, а за это время выросло из того семени дерево вышиной до самого неба. Крестьянин подумал: «Раз случай такой подвернулся, дай-ка погляжу, что там наверху ангелы делают; посмотрю на них хоть разок».

Вот взобрался он на самую макушку, видит – ангелы там наверху овёс молотят, загляделся он на них; смотрит и вдруг видит, что дерево, на котором стоял он, начинает покачиваться; глянул он вниз и увидел, что кто-то его подрубливает. «Если придётся мне вниз падать, то дело будет плохо», – подумал крестьянин, и не мог ничего лучшего придумать, как набрать овсяной соломы, что лежала в стогу, и скрутить из неё верёвку. Взял он с собой мотыгу и цеп с неба и стал спускаться вниз по верёвке. Попал он на земле как раз в глубокую-преглубокую яму, но, по счастью, захватил с собой мотыгу, вырубил он себе ступеньки, поднялся по ним наверх и принёс с собой цеп, чтобы никто не мог сомневаться, что всё, о чём рассказал он, есть самая настоящая правда.

113. Королевские дети.

Жил давно тому назад один король; родился у него младенец, и был на нём знак, что когда ему исполнится пятнадцать лет, он должен будет погибнуть от оленя. Когда он достиг этого возраста, однажды отправились с ним егеря на охоту. В лесу королевич отъехал от других в сторону и вдруг заметил большого оленя, он хотел его застрелить, но нагнать его никак не мог. Мчался олень до тех пор, пока не заманил королевича в самую чащу лесную, глядь – вместо оленя стоит перед ним огромный, высокий человек и говорит:

– Вот и хорошо, что я тебя захватил! Я уже шесть пар стеклянных лыж из-за тебя загубил, а поймать тебя никак не мог.

Он взял королевича с собой, перетащил его через озеро, привёл в большой королевский замок, усадил с собой за стол, и стали они вместе ужинать. Вот поели они, и говорит тогда король королевичу:

– Есть у меня трое дочерей; и ты должен простоять в опочивальне у старшей на страже с девяти вечера до шести утра. Я буду являться к тебе всякий раз, когда будет звонить колокол, буду тебя окликать, и если ты хоть раз не отзовёшься, будешь утром казнён; а если каждый раз будешь откликаться, то получишь дочь мою в жёны.

Вот вошёл молодой королевич с королевною в опочивальню, где стоял каменный истукан, и сказала королевна истукану:

– Мой отец будет являться сюда каждый час, начиная с девяти часов вечера, пока не пробьёт три часа; если он будет окликать, ты отзывайся вместо королевича.

Закивал головой каменный истукан и кивал всё тише и тише, пока, наконец, его голова стала по-прежнему неподвижна. На другое утро говорит король королевичу:

– Ты своё дело выполнил хорошо, но выдать за тебя замуж старшую дочь я не могу. Ты должен прежде простоять на страже всю ночь у второй дочери, а там я подумаю, можно ли тебе на моей старшей дочери жениться. Я буду являться к тебе каждый час, и если я тебя позову, ты откликайся, а если я окликну тебя, а ты не отзовёшься, то кровью своей за это расплатишься.

Направился королевич с королевною в опочивальню, и стоял там каменный истукан ещё повыше того, и сказала ему королевна:

– Если мой отец будет окликать, то отвечай ты. – Закивал молча головой большой каменный истукан, а потом стал раскачивать головой всё тише и тише, пока голова, наконец, стала неподвижна.

Улёгся королевич у порога опочивальни, подложил себе руку под голову и уснул. На другое утро говорит ему король:

– Хотя ты с делом управился хорошо, но выдать за тебя замуж вторую дочь я не могу. Ты должен простоять ещё ночь на страже у младшей королевны, а там я подумаю, можно ли выдать за тебя среднюю дочь. Я буду являться к тебе каждый час, и если тебя окликну, ты мне отзывайся; а если я окликну тебя, а ты не отзовёшься, то кровью своей за это расплатишься.

Вот вошёл королевич с младшей королевной в опочивальню, и стоял там истукан куда побольше и повыше, чем в опочивальне у первых двух королевен. И молвила истукану королевна:

– Если мой отец будет окликать, то отвечай ты. – И в ответ на это большой, высокий каменный истукан кивал головой чуть не целых полчаса, пока его голова стала опять неподвижна.

А королевич улёгся у порога и уснул.

Говорит на другое утро ему король:

– Хотя ты стражу нёс хорошо, а всё-таки выдать за тебя замуж свою дочь я не могу. Есть у меня дремучий лес, если ты мне его с шести часов утра до шести вечера весь дочиста вырубишь, то я тогда о том пораздумаю.

И дал он ему стеклянный топор, стеклянный клин и стеклянный колун. Только пришёл королевич в лес, ударил раз топором – а топор пополам и раскололся. Взял он клин, ударил по нему колуном, а тот на мелкие осколки рассыпался. Он был этим так поражён, что подумал: «Вот смерть уж моя пришла». Он сел и заплакал.

Наступил полдень, и говорит король:

– Дочки милые, кто-нибудь из вас должен ему отнести поесть.

– Нет, – сказали обе старшие, – ничего мы ему относить не станем. Пускай та, у которой он сторожил последнюю ночь, и отнесёт ему.

Пришлось тогда младшей отнести ему поесть. Пришла она в лес и спрашивает его, как подвигается у него работа.

– О, совсем плохо, – говорит он.

Тогда она сказала ему, что он должен сначала немного поесть.

– Нет, мне теперь не до еды, мне умирать придётся, есть мне совсем не хочется.

Стала она говорить ему ласковые слова и уговорила его хоть что-нибудь поесть. Вот подошёл он и немного поел. Когда он маленько подкрепился, она и говорит:

– А теперь давай я поищу у тебя в голове, может, ты немного повеселеешь.

Стала она ему в голове искать, и вдруг он почувствовал усталость и уснул. А она взяла свой платок, завязала на нём узелок, ударила трижды узелком о землю и молвила: «Арвеггер, сюда!».

И вмиг явилось множество подземных человечков, и стали они спрашивать, что королевне надобно. И она им сказала:

– Надо за три часа весь дремучий лес вырубить да сложить все деревья в кучи.

Пошли подземные человечки, созвали всех своих на подмогу, и принялись те враз за работу; и не прошло и трёх часов, как всё уже было исполнено. Явились подземные человечки к королевне и доложили ей об этом.

Взяла она опять свой белый платок и говорит: «Арвеггер, домой!» И все человечки исчезли. Проснулся королевич, сильно обрадовался, а королевна и говорит:

– Как пробьёт шесть часов, ты ступай домой.

Он так и сделал, и спрашивает его король:

– Ну что, вырубил лес?

– Да, – говорит королевич.

Уселись они за стол, и говорит король:

– Я не могу ещё выдать дочь за тебя замуж, ты сперва должен мне кое-что выполнить.

Спросил королевич, что ж он должен сделать.

– Есть у меня большой пруд, – сказал король, – так вот завтра поутру сходи ты туда да вычисти мне его, чтоб блестел он, как зеркало, да чтоб водились в нём разные рыбы.

На другое утро дал ему король стеклянную лопату и говорит:

– К шести часам вечера пруд должен быть готов.

Направился королевич к пруду, ткнул лопатой в тину, а лопата сломалась; ткнул он мотыгой в тину – и мотыга сломалась. Сильно запечалился королевич. Принесла ему в полдень младшая королевна поесть и спросила, как идёт у него работа. Сказал королевич, что дело идёт совсем плохо:

– Видно, придётся мне головой поплатиться. Лопата у меня сломалась.

– О, – сказала она, – ступай сюда да поешь сперва чего-нибудь, тогда тебе веселей станет.

– Нет, – сказал он, – есть я ничего не могу, уж очень я запечалился.

Успокоила она его ласковым добрым словом и заставила поесть. Потом стала у него опять в голове искать, и он уснул. Тогда взяла она свой платок, завязала на нём узелок, ударила трижды о землю и молвила: «Арвеггер, сюда!» И вмиг явилось к ней множество подземных человечков, стали все её спрашивать, чего она хочет. И велела она им за три часа весь пруд очистить, чтобы сверкал он, как зеркало, хоть глядись в него, и чтоб плавали в нём всякие рыбы. Пошли человечки к пруду, созвали всех своих на подмогу; и за два часа работа была исполнена.

Вернулись они и говорят:

– Мы исполнили всё, что было приказано.

Тогда взяла королевна платок, ударила им трижды о землю и молвила: «Арвеггер, домой!» И все тотчас исчезли. Проснулся королевич, видит – работа готова. Тогда королевна ушла и сказала, чтоб к шести часам он домой воротился.

Пришёл он домой, а король и спрашивает:

– Что ж, очистил ты пруд?

– Да, – ответил королевич, – всё исполнено.

Подошёл король к пруду и сказал:

– Хотя ты пруд и очистил, но выдать свою дочь за тебя замуж пока я не могу. Ты должен прежде исполнить ещё одну задачу.

– Какую ж ещё? – спросил королевич.

А была у короля большая гора, вся она терновником поросла.

– Ты должен весь терновник на горе вырубить и построить там большой замок, да такой прекрасный, что никто из людей такого ни разу не видывал, и чтоб было в том замке всё для житья необходимое.

Поднялся на другое утро королевич, – и дал ему король стеклянный топор и стеклянный бурав и велел, чтоб всё было к шести часам вечера сделано. Но только ударил он топором по первому терновнику, как топор вдребезги разлетелся, да и бурав тоже к делу оказался непригодным. Сильно запечалился королевич, стал ожидать свою возлюбленную – не придёт ли она, не поможет ли ему из беды выбраться. Наступил полдень, пришла она и принесла ему поесть. Он вышел к ней навстречу, рассказал ей всё, что случилось, позавтракал, что она ему принесла, и дал ей у себя в голове поискать, а сам уснул. Завязала она опять узелок, ударила им трижды по земле и молвила: «Арвеггер, сюда!» И снова явилось множество подземных человечков, и они спросили её, чего она хочет.

– Вы должны за три часа, – сказала она, – вырубить на горе весь терновник и построить на вершине замок, да такой красивый, какого ещё никто из людей не видывал, и чтоб было в нём всё для житья необходимое.

Взошли они на гору, созвали всех своих на подмогу, и в скором времени всё было уже готово. Пришли они и говорят о том королевне. Взяла она тогда платок, трижды ударила им о землю и сказала: «Арвеггер, домой!» И все они тотчас исчезли.

Проснулся королевич, видит – всё сделано, и стало ему весело, словно птице в воздухе. Вот пробило шесть часов, и вернулись они тогда вместе домой. И спрашивает король:

– Ну что, замок готов?

– Да, – говорит королевич.

Сели они за стол, а король и говорит:

– Моей младшей дочери замуж за тебя я отдать не могу, пока двух старших не выдам.

Сильно запечалились королевич с королевною, и не знал он, что ему теперь делать.

Пробрался он раз ночью к королевне и убежал с ней вместе из замка. Пробежали они часть дороги, обернулась королевна назад и видит, что отец их догоняет.

– Ах, – сказала она, – что ж теперь делать? Мой отец нас догоняет, хочет нас домой вернуть. Обращу я тебя в шиповник, а сама обернусь розой и укроюсь в твоих шипах.

Подошёл отец к тому месту, видит – стоит шиповник, а на нём роза цветёт. Хотел он было розу сорвать, но стал шиповник колоть его своими шипами, – и пришлось королю воротиться домой ни с чем. Спрашивает у него жена, почему не привёл он домой свою дочь. Рассказал он жене, что почти было нагнал он её, да вдруг потерял из виду и вместо них увидел перед собой шиповник, а на нём розу.

Говорит ему королева:

– Стоило тебе только розу сорвать, а шиповник и сам бы за нею пришёл.

Отправился король опять к тому месту, чтоб розу добыть. А королевич с королевною тем временем ушли уже далеко-далеко, и пришлось королю их опять догонять. Оглянулась дочь, видит – отец уже близко. И говорит она:

– Ах, что же нам теперь делать? Обращу я тебя в кирху, а сама обернусь пастором, буду читать на кафедре проповедь.

Подошёл отец к тому месту, видит – стоит кирха, а на кафедре пастор читает проповедь. Прослушал он проповедь и домой воротился. Спрашивает у него королева, почему он дочь с собой не привёл, а король отвечает:

– Пришлось мне гнаться за ними далеко-далеко. Нагнал я их, вижу – стоит кирха, а в ней пастор проповедь читает.

– А тебе следовало бы пастора с собой привести, – сказала королева, – а кирха и сама бы за тобой пошла. Посылаю я тебя за ними в погоню, а ты сделать ничего не можешь, – видно, придётся мне самой за ними бежать.

Пробежала она часть дороги, заметила вдали беглецов, обернулась королевна случайно назад, видит – мать за ними гонится, и говорит:

– Ах, какие ж мы несчастные, сама матушка за нами гонится! Обращу я тебя в пруд, а сама обернусь рыбой.

Пришла мать к тому месту, видит – перед нею большой пруд, а в нём рыбка плещется, голову из воды выставляет, плавает себе весело. Захотелось ей ту рыбку поймать, да никак ей это не удаётся. Рассердилась она крепко и задумала выпить весь пруд до́суха, чтоб ту рыбку поймать; и выпила, – но стало ей так плохо, что пришлось ей назад весь пруд изрыгнуть. Вот она и говорит:

– Я вижу, что с вами ничего не поделаешь, – и стала их к себе кликать.

Тогда приняли они снова свой прежний вид, и дала королева дочери три грецких ореха и сказала:

– Эти орехи тебе службу сослужат, если ты в беду попадёшь.

И пошли молодые дальше своею дорогой. Пробыли они в пути уже десять часов и подошли, наконец, к замку, откуда был родом королевич, а рядом была деревня. Пришли они, а королевич и говорит:

– Ты, моя милая, здесь обожди, я пройду в замок сперва один, а вернусь с каретой и слугами и отвезу тебя туда.

Когда он явился в замок, все очень обрадовались его возвращению. Он рассказал им, что есть у него невеста, что она в соседней деревне его дожидается, и чтоб тотчас заложили карету и привезли её в замок. Заложили тотчас карету, и много слуг уселось в неё. Но едва королевич собрался сесть в ту карету, как вдруг мать поцеловала его, – и от материнского поцелуя он вмиг позабыл всё, что было и что предстояло ему сделать. Мать велела выпрячь коней из кареты, и все вернулись домой. А девушка сидит тем временем в деревне, ждёт-дожидается, когда за ней приедут; но никто не является. Нанялась тогда королевна в работницы на мельницу, что около замка была, и вот каждый день после полудня приходилось ей сидеть на берегу реки и мыть посуду. Случилось, что однажды вышла королева из замка прогуляться по берегу, заметила она красивую девушку и говорит: «Какая красотка! Как она мне понравилась!».

Стала она о ней у всех расспрашивать, но никто о той девушке ничего не знал. Прошло много времени, а девушка продолжала по-прежнему честно и верно служить у мельника. А тем временем королева подыскала для своего сына жену из далёкой страны. Вот уже приехала невеста, и должна была вскоре состояться свадьба. Собралось много народу поглядеть на ту свадьбу, и стала молодая работница просить у мельника, чтоб он позволил и ей побывать на той свадьбе. Мельник тогда сказал: «Ступай, пожалуй!».

Перед тем как идти, раскрыла она один из трёх грецких орехов, достала из него прекрасное платье, надела его, пошла в нём в кирху и стала у алтаря. Вот явились невеста с женихом, стали они у алтаря, но когда пастор уже собирался их благословить, глянула вдруг невеста в сторону, поднялась с колен и говорит, что венчаться не хочет, пока не будет у неё такого ж прекрасного платья, как у той вон дамы. Тогда они вернулись домой и велели узнать у дамы, не продаст ли она этого платья.

– Нет, продать я его не продам, а за услугу, пожалуй, отдам.

Её спросили, что же она за него хочет. Она ответила, что отдаст платье, если ей будет дозволено провести ночь у дверей опочивальни, где будет спать королевич. Ей сказали, что пусть она так и сделает, но заставили слугу подсыпать королевичу сонного зелья. А королевна легла на пороге двери в его опочивальню и всю ночь жалобно ему выговаривала, что она, мол, и лес для него весь вырубила, и пруд очистила, и замок для него построила, и в шиповник его обращала, и в кирху, и в пруд, а он так скоро её позабыл. Но королевич ведь ничего не слышал; а проснулись от её причитаний слуги, стали прислушиваться и никак не могли разобрать, что бы это могло значить.

На другое утро, когда все поднялись, нарядилась невеста в платье и поехала с женихом в кирху. А красивая девушка тем временем раскрыла второй орешек, и оказалось в нём платье, ещё прекраснее первого. Она надела его и пошла в кирху, стала у алтаря, и случилось всё то же, что и накануне. Вот легла девушка на вторую ночь на пороге двери в опочивальню королевича, и велено было слуге напоить его сонным зельем. Но явился слуга и, вместо того чтобы дать ему сонного зелья, налил ему бессонного, и лёг королевич в постель; а работница мельника начала жаловаться и выговаривать ему всё, как и в прошлый раз.

Королевич всё это слышал, сильно запечалился, и вдруг ему вспомнилось прошлое. Он хотел выйти к девушке, но его мать заперла дверь на замок. На другое утро он тотчас явился к своей возлюбленной, рассказал ей обо всём, что с ним случилось, и просил её не иметь на него зла, что он позабыл её на такое долгое время. Тут раскрыла королевна третий орех, достала из него платье, а было оно куда прекраснее двух первых. Она надела его, и вот поехали они с королевичем в кирху, и вышло к ним навстречу много детей, они подали жениху и невесте цветы и склонили перед ними пёстрые знамёна. В кирхе их обвенчали, а потом была весёлая свадьба. А коварную мать и фальшивую невесту прогнали прочь.

И кто эту сказку последним сказал, у того и сейчас не остыли уста.

114. Про умного портняжку.

Жила-была некогда принцесса, и очень уж была она гордая: придёт к ней, бывало, жених, и начнёт она загадывать ему загадки; а если он их не разгадает, то посмеётся она над ним и прочь прогонит. И велела она объявить, что кто загадку её разгадает, то за того она и замуж выйдет: пусть, мол, приходит к ней всякий, кто пожелает. Вот, наконец, и нашлось трое портных; двое старших считали, что они мастера большие, дело своё знают, и тут тоже, пожалуй, промаха не дадут. А третий из них был человек на вид неказистый и порядочный растяпа, да и в ремесле своём не искусник, но он думал, что в этом деле выйдет ему счастье, а то откуда же и взяться-то счастью? Вот и говорят ему двое старших:

– Да оставайся ты лучше дома, а то со своим-то умишком не далече ты двинешься.

Но портняжка сбить себя с толку не дал и ответил, что он готов головой ручаться, что с этим делом он управится; и вот он смело двинулся в путь-дорогу, точно весь свет ему принадлежал.

Вот явились они втроём к принцессе и объявили, чтоб задала она им свои загадки, – люди, мол, пришли толковые да опытные, и разум у них такой тонкий, что в игольное ушко продеть можно.

И говорит им принцесса:

– Есть у меня на голове два разноцветных волоса, – так какого же они цвета?

– Если в этом вся загадка, – сказал первый портной, – то вот тебе и разгадка: один чёрный, другой белый, как о сукне говорится – чёрное с крапинкой.

И ответила принцесса:

– Ты разгадал неверно, пусть отвечает второй.

И ответил тогда второй:

– Уж если не чёрный и не белый, то каштановый и рыжий – точь-в-точь, как у моего батюшки праздничный сюртук.

– И ты разгадал неверно, – сказала принцесса, – пусть отвечает третий, – этот, я вижу, знает наверно.

Вот выступил смело портняжка и говорит:

– У принцессы на голове один волос серебряный, а другой золотой, – вот какого они цвета!

Услыхала это принцесса, побледнела от страха, чуть было без чувств не упала, оттого что портняжка верно разгадал. А была она твёрдо уверена что ни одному человеку на свете той загадки не разгадать. Пришла она в себя и говорит:

– Того, что ты разгадал, ещё мало, чтобы пошла я за тебя замуж; ты должен будешь выполнить ещё другое. Лежит у меня в сарае медведь, вот ты и проведи с ним целую ночь; а когда я утром встану и увижу, что ты жив, тогда ты на мне и женишься.

Она думала таким образом отделаться от портняжки, – ведь не было ещё такого человека, который, попав в лапы к медведю, жив бы остался. Но портняжка не испугался, он охотно согласился и сказал:

– Смело задумано – полдела сделано.

Вот наступил вечер, и привели моего портняжку к медведю. Медведь уж собрался кинуться на маленького человечка и поздороваться с ним хорошенько своей лапой.

– Эй ты, потише, потише, – сказал портняжка, – я уж тебя успокою, – и он достал преспокойно из кармана грецких орехов, раскусил их и начал есть. Увидел это медведь, захотелось ему тех орехов отведать. Полез портняжка в карман и подал ему их целую пригоршню; но были то не орехи, а камешки. Сунул медведь их в пасть, принялся грызть, – грызёт, а разгрызть никак не может. «Эх, – подумал он, – что это я за такой глупый болван, и орехов-то разгрызть не умею», и говорит он портняжке:

– Послушай, разгрызи-ка ты мне орехи.

– Вот ты каков, – молвил портняжка, – пасть-то у тебя вон какая большая, а маленького орешка разгрызть не умеешь!

Взял он камень, но вместо него сунул себе в рот орех, и – щёлк! – тот раскололся.

– Надо будет ещё раз попробовать, – сказал медведь, – вижу я, дело оно такое, что и я, пожалуй, сумею.

И дал портняжка ему снова камней. Стал медведь над ними работать, грызть изо всех сил. Но ты ведь тоже не поверишь, что он их разгрыз. Тут вытащил портняжка из-под полы скрипку и начал на ней наигрывать. Услыхал медведь музыку, не мог удержаться, начал плясать. Проплясал он немного, и это ему так понравилось, что он спросил портняжку:

– Послушай, а трудно ли играть на скрипке?

– Да совсем легко, вот смотри, – сюда кладу я пальцы левой руки, а правой смычком вожу, и вот оно как весело получается: гоп-гоп-гоп, тра-ля-ля-ля!

– Вот так бы играть на скрипке, – сказал медведь, – и мне бы хотелось, можно было б плясать, когда придёт охота. Научи ты меня играть! Что ты на это скажешь?

– С большим удовольствием, если есть у тебя к тому способности. Ну-ка, покажи мне свои лапы. Э, да они у тебя слишком длинные, надо будет когти немного пообрезать. – И вот он принёс тиски, а медведь и положил в них свои лапы; тут портняжка и ну их закручивать, да как можно покрепче, и говорит:

– Теперь подожди, пока я принесу ножницы, – и, оставив медведя реветь сколько ему влезет, лёг в углу на солому и уснул. Услыхала вечером принцесса, как ревёт медведь, и подумала, что ревёт он от радости, покончив с портным. Встала она наутро беззаботная и довольная, но глянула в сарай, видит – стоит портняжка, весел и здоров, рядом с медведем и чувствует себя, точно рыба в воде. Что тут было ей сказать? Ведь в присутствии всех она дала ему обещанье; и велел тогда король подать карету, и должна была принцесса отправиться вместе с портняжкой в кирху и с ним обвенчаться. Только они сели в карету, а те двое портных стали завидовать счастью своего приятеля; и было у них сердце злое, вошли они в сарай и освободили медведя из тисков. В ярости кинулся медведь вслед за каретой. Услыхала принцесса, что медведь сопит да ревёт, стало ей страшно, и она закричала:

– Ах, это гонится за нами медведь, он хочет тебя утащить!

Тут мой портной быстро смекнул, что ему делать: встал он на голову, высунул ноги в окно кареты и закричал:

– Видишь тиски? Если ты не уберёшься подобру-поздорову, то попадёшь в них опять!

Как увидал это медведь, повернулся и убежал прочь. А портняжка мой поехал себе преспокойно в кирху и обвенчался с принцессой, и жил с ней он счастливо, точно жаворонок полевой.

А кто сказке моей не верит, пусть талер даёт живей!

115. Солнце ясное всю правду откроет.

Бродил по свету один портной-подмастерье, своим ремеслом занимался; и вот пришло время, что не мог он найти себе никакой работы, и так уж он обеднел, что даже на харчи и гроша денег у него не было. На ту пору встретился ему по дороге еврей; и подумал подмастерье, что денег у того при себе много, и, забыв бога, подступил он к еврею и говорит:

– Отдай мне свои деньги, а не то я тебя убью.

И ответил ему еврей:

– Смилуйся ты надо мной, не лишай меня жизни, денег у меня нету, есть всего лишь каких-нибудь восемь геллеров.

Но портной сказал:

– Нет, деньги у тебя есть, доставай-ка поживей, – и набросился на него и бил его так долго, что тот был уже еле живой.

Вот собрался еврей помирать, и молвил он своё предсмертное слово: «Солнце ясное всю правду откроет», – с этим и помер.

Портной-подмастерье кинулся рыться у него в карманах, деньги искать, и нашёл всего-то не больше восьми геллеров, как еврей ему и говорил. Тогда взял его подмастерье и отнёс в кусты, а сам отправился дальше, по своему ремеслу работы искать. Долго он странствовал и пришёл, наконец, в город, и поступил на работу к мастеру, а у того мастера была красивая дочь; влюбился он в неё, женился и зажил с нею в добром и счастливом браке.

Много времени прошло с той поры; двое детей уж у них было, помер тесть, померла и тёща, и вели молодые хозяйство уже сами. Раз, поутру, сидел муж на своём портняжном столе у окошка; принесла жена ему кофе, налил он его в блюдце и собрался уже было пить, а тут солнце засияло на блюдце, и его отраженье блеснуло на стене и забегало по ней солнечными зайчиками. Посмотрел портной и говорит:

– Вот бы и хотелось солнцу ясному всю правду открыть, да не может оно.

А жена ему и говорит:

– Муженёк, что ты хочешь этим сказать?

И ответил портной:

– Нет, об этом сказать тебе я не смею.

Но стала она его просить:

– Если ты меня любишь, то должен мне сказать. – И дала она ему обещание, что никто о том не узнает, и не давала ему покоя.

И рассказал он ей, что много лет тому назад странствовал он, оборванный да без денег, и убил одного еврея, а еврей тот в смертный свой час сказал ему такие слова: «Солнце ясное всю правду откроет». И хотело бы солнце всю правду открыть, вот и на стене заблестело и зайчиков солнечных пустило, а всё же сделать оно ничего не смогло. Затем стал он просить её и упрашивать, чтоб никому она о том не говорила, а то погибать ему придётся; и она ему обещала. Но когда сел он за работу, пошла она к своей куме и всё ей рассказала, взяв с неё слово никому о том не сказывать. Но не прошло и трёх дней, как знал уж об этом весь город, и потребовали портного на суд и присудили его казнить.

Так солнце ясное всю правду открыло.

116. Синяя свечка.

Жил-был солдат, и служил он верой и правдой королю многие годы; но кончилась война, и солдат, получив много ран, служить больше не мог. Вот и говорит ему король:

– Можешь домой отправляться, теперь ты мне не нужен; жалованья получать ты больше не будешь, – деньги плачу я только тому, кто мне службу несёт.

И не знал солдат, чем ему теперь и жить, и он ушёл озабоченный и шёл целый день, а вечером пришёл в лес. Наступила уже темень, и увидел он вдали огонёк, пошёл ему навстречу и пришёл к дому, – а жила в нём ведьма.

– Пусти меня переночевать и дай мне чего-нибудь поесть и попить, – сказал он ей, – а то пропадать мне придётся.

– Ого! – ответила она. – Да кто же даст что-нибудь беглому солдату? Но так уж и быть, я сжалюсь над тобой и пущу тебя, если сделаешь ты то, что я от тебя потребую.

– А что же ты потребуешь? – спросил солдат.

– Чтоб завтра вскопал ты мне огород. – Солдат согласился, и на другой день усердно принялся за работу, но до вечера всё же не управился.

– Вижу я, – сказала ведьма, – что ты нынче больше не можешь. Ну, пробудь у меня ещё одну ночь, а завтра нарубишь ты мне за то поленницу дров и щепок наколешь.

Весь день проработал солдат, а к вечеру ведьма предложила ему остаться у неё ещё на одну ночь.

– Завтра работа тебе предстоит небольшая: есть у меня за домом старый пустой колодец; упала в него моя свечка, горит она синим пламенем и не гаснет, – вот ты и должен будешь мне её оттуда достать.

На другой день повела его старуха к колодцу и спустила туда в корзине. Нашёл он синюю свечку и подал ведьме знак, чтобы вытащила она его из колодца. Стала она его тащить наверх, но только стал он подыматься к краю колодца, а ведьма протянула руку вниз и хотела было отнять у него синюю свечку.

– Нет, – сказал солдат, заметив её злой умысел, – свечку я отдам тебе только тогда, когда стану обеими ногами на землю.

Пришла ведьма в ярость, сбросила его снова в колодец, а сама ушла.

Упал бедный солдат на мягкое дно колодца, не причинив себе никакого вреда, а синяя свечка продолжала гореть, но что ему было в том толку? Видит, не уйти ему теперь от смерти. Сидит он в колодце грустный, и сунул он случайно руку в карман и нашёл там свою трубку, а набита она была до половины табаком. «Это будет последней моей радостью», – подумал он, достал её, зажёг от синей свечки и начал курить. Разошёлся дымок по дну колодца, и явился вдруг перед ним чёрный человечек и спрашивает:

– Что, хозяин, прикажешь?

– Что ж мне тебе приказать? – ответил ему солдат в изумлении.

– Я обязан выполнять всё, – сказал человечек, – что потребуешь.

– Ладно, – сказал солдат, – помоги мне сначала выбраться из колодца.

Взял его чёрный человечек за руку и повёл через подземный ход, но солдат синюю свечку взять с собой не забыл. Показал он ему по пути богатства, собранные и запрятанные ведьмой, и набрал солдат золота столько, сколько нести мог. Поднялся он наверх и говорит человечку:

– Ну, а теперь ступай да свяжи старую ведьму и отведи её на суд.

Тут вскоре промчалась она, точно ветер, с страшным криком, на диком коте, а чёрный человечек вернулся назад.

– Всё исполнено, – сказал он, – ведьма уж висит на виселице. Что ж прикажешь теперь, хозяин, мне делать? – спросил человечек.

– Сейчас пока ничего, – ответил солдат. – Можешь себе идти домой, но чуть что – тотчас явись, когда я тебя позову.

– Звать меня не надо, – сказал человечек, – только зажги свою трубку синей свечой, и я тотчас явлюсь перед тобой. – Затем он исчез на его глазах.

Воротился солдат в город, откуда он и пришёл. Направился в самую лучшую гостиницу, велел сшить себе красивый камзол и приказал хозяину убрать свою комнату как можно красивей и богаче. Когда комната была готова, солдат поселился в ней, кликнул чёрного человечка и говорит:

– Служил я королю верой и правдой, а он меня прогнал да ещё голодать заставил, хочу я ему теперь за это отомстить.

– Что же должен я сделать? – спросил человечек.

– Поздно вечером, когда королевна будет в постели, принеси её сюда спящей, пусть поработает она у меня служанкой.

– Для меня это дело лёгкое, а для тебя будет опасное, – если об этом доведаются, плохо тебе придётся.

Пробило двенадцать, распахнулась дверь, и принёс человечек ему королевну.

– Ага, вот ты и здесь! – крикнул солдат. – Ну, живей принимайся за работу. Ступай принеси метлу да подмети мне комнату.

Подмела она ему комнату, он зовёт её к своему креслу, протягивает ей ноги и говорит:

– Снимай с меня сапоги.

Сняла она с него сапоги, и кинул он их ей в лицо, и должна она была их поднять, почистить и глянец на них навести. Всё она исполняла, что он ей ни приказывал, беспрекословно, молча, с полузакрытыми глазами. Но с первым пением петуха отнёс её чёрный человечек назад в королевский замок и положил в постель.

На другое утро встала королевна с постели, пошла к своему отцу и рассказала, что видела она удивительный сон: «Будто несло меня с быстротой молнии по улицам, и попала я в комнату к одному солдату, должна была прислуживать ему, как служанка, и исполнять всякую чёрную работу, подметать комнату и сапоги чистить. Это был сон, но, однако, я так устала, будто было это всё на самом деле».

– Сон мог оказаться и явью, – сказал король. – Я дам тебе совет: набей полный карман гороху и проделай дырку в кармане, и если тебя снова унесут, то горошины выпадут, и на улице будет виден след.

Когда король это говорил, то чёрный человечек стоял незримо рядом и всё слышал. Ночью, когда он снова понёс королевну по улицам, выпало несколько горошин у ней из кармана, но след они указать не могли: хитрый человечек заранее разбросал горох по всем улицам. И королевна должна была снова до первых петухов исполнять работу служанки.

На другое утро король выслал своих людей разыскать след, но все поиски были напрасны, – на всех улицах сидели бедные дети и подбирали горох, говоря: «А сегодня-то ночью шёл гороховый дождь».

– Надо будет что-нибудь другое придумать, – сказал король. – Ты сегодня, ложась в постель, башмаков не снимай, а когда будешь возвращаться оттуда, спрячь один из них там; а я уж его найду.

Чёрный человечек доведался и про этот замысел, и когда вечером солдат стал требовать, чтобы тот принёс ему снова королевну, стал ему отсоветовать и сказал, что против такой хитрости нету никакого средства, и если башмак у него найдут, то плохо ему придётся.

– Делай, что я велю, – ответил солдат, и должна была и на третью ночь королевна исполнять работу служанки. Но она спрятала, прежде чем её понесли назад домой, свой башмак у него под кроватью.

На другое утро король приказал искать по всему городу башмак своей дочери; и нашли его у солдата; но, по совету человечка, вышел солдат за городские ворота; ну, тут его и схватили и в тюрьму бросили. И забыл он во время бегства самое своё дорогое – синюю свечку и золото, и остался у него в кармане один только дукат. Когда стоял он, закованный в цепи, у окошка тюрьмы, увидел он проходящего мимо тюрьмы одного из своих товарищей. Стал он стучать в окошко, и когда тот подошёл, говорит он ему:

– Окажи мне услугу, принеси мне мой маленький узелок, что оставил я в гостинице, дам я тебе за это дукат.

Побежал его товарищ туда и принёс ему узелок. Только солдат снова остался один, набил он свою трубку и кликнул чёрного человечка. И сказал чёрный человечек своему хозяину:

– Ты не бойся, ступай туда, куда тебя поведут, пусть будет что будет. Только не забудь захватить с собой синюю свечку.

На другой день был суд над солдатом, и хотя он ничего дурного не сделал, но присудили его судьи к смертной казни. Когда его вывели, стал он просить короля оказать ему последнюю милость.

– Какую? – спросил его король.

– Дозволь выкурить мне по дороге трубку.

– Выкури хотя и целых три, – ответил король, – но не думай, однако, что я тебя помилую.

Достал солдат свою трубку, закурил её от синей свечки, и только поднялось несколько колец дыма, как явился чёрный человечек, и была у него в руке небольшая дубинка, и он спросил у солдата:

– Что прикажешь, хозяин?

– Убей насмерть этих лживых судей и стражу, да и короля не пощади, он поступил со мной плохо.

Стал носиться тогда чёрный человечек, точно молния, то туда, то сюда, и кого он только касался своей дубинкой, тот падал наземь и ни встать, ни шелохнуться больше не мог. Стало королю страшно, и начал просить он пощады, чтобы оставил его тот в живых; и отдал он солдату королевство и дочь свою в жёны.

118. Три фельдшера.

Странствовали по свету три фельдшера, они решили, что искусство своё хорошо изучили, и вот зашли они раз в харчевню, где и решили заночевать. Хозяин спросил у них, откуда они и куда путь держат.

– Мы странствуем по свету, своим искусством занимаемся.

– Ну, так покажите мне хоть что-нибудь из того, что вы умеете, – сказал хозяин.

Вот первый из них и говорит, что он может отрезать себе руку, а наутро она снова прирастёт; второй сказал, что он может вырезать у себя сердце, а наутро его опять вставить, и будет оно живое; третий сказал, что он может вырвать себе глаза, а наутро их снова вставить и оживить.

– Если вы это всё умеете, – сказал хозяин харчевни, – значит, дело вы своё хорошо изучили.

А была у них такая мазь, что если ею что помазать, то и срастётся; баночку, в которой та мазь хранилась, они носили всегда при себе. Вот отрезали они руку, вырезали сердце и глаза, как они и пообещали, и положили всё это вместе на тарелку и подали хозяину. Отдал хозяин тарелку работнице, велел спрятать всё в шкаф и беречь как следует. А имела работница тайную любовь, был то один солдат. Вот уснули в доме и хозяин, и три фельдшера, и все остальные гости, и явился солдат, захотелось ему чего-нибудь поесть. Открыла работница шкаф и достала ему кое-чего поесть, но, увлечённая своей любовью, она позабыла прикрыть дверцы шкафа, подсела к столу, за которым сидел её возлюбленный, и начали они вести между собой разговоры. Вот сидит она такая довольная, ни о какой беде и не думает, а тут подкралась в это время кошка, заметила, что шкаф стоит открытый, и, схватив руку, сердце и глаза трёх фельдшеров, убежала. Солдат наелся, и собралась работница убирать посуду; хотела запереть шкаф, но тут-то и заметила, что тарелка, которую дал ей хозяин спрятать, пустая.

И говорит она в испуге своему возлюбленному:

– Ах, что ж мне теперь, бедной девушке, делать? Нет ни руки, ни сердца и глаз нету. Что будет со мной, когда настанет утро!

– А ты успокойся, – сказал ей солдат, – я тебя из беды выручу: висит на площади вор на виселице, я отрежу у него руку. Скажи, какая там была рука?

– Правая.

Дала ему девушка острый нож, пошёл солдат, отрезал у бедного грешника правую руку и принёс её девушке. Потом поймал солдат кошку и вырвал у неё глаза; теперь не хватало одного только сердца.

– А не резали ли у вас чего в доме? Нет ли у вас свиной туши в погребе?

– Есть, – сказала девушка.

– Ну, вот и хорошо, – сказал солдат, спустился в погреб и принёс свиное сердце.

Положила всё это девушка на тарелку, поставила её в шкаф, а потом преспокойно улеглась в постель.

Утром встали фельдшера и просят девушку принести им тарелку, на которой лежат, мол, рука, сердце и глаза. Достала она тарелку из шкафа, и взял первый фельдшер руку вора, приставил её и помазал своей мазью, и в ту же минуту рука к нему приросла. Взял второй фельдшер кошачьи глаза, вставил их себе, и они тоже приросли. А третий вставил себе свиное сердце. Находился при этом и хозяин харчевни, он дивился их искусству и сказал, что подобного он ни разу не видывал и что будет их теперь всем людям советовать и расхваливать. Потом оплатили фельдшера свой трактирный счёт и отправились дальше.

Вот идут они по дороге, а тот, у кого оказалось свиное сердце, всё убегает от товарищей своих в сторону, а увидит где какой закоулок, бежит туда, начинает нюхать по сторонам и сопеть, как делают это свиньи. Хотели остальные двое его за фалды удержать, но не тут-то было, он вырвался и начал забираться в самую густую грязь. Второй фельдшер тоже держал себя странно, тёр глаза и говорил своим спутникам:

– Товарищи, что это со мной случилось? Это не мои глаза, я совсем ничего не вижу, пусть кто-нибудь меня ведёт, а не то я упаду.

Так пробирались они с трудом до вечера и, наконец, подошли к другой харчевне. Вошли они вместе в комнату, а сидел в это время у стола один богатый господин и деньги считал. Тот, у кого была рука вора, начал вокруг него расхаживать, протянул руку раз-другой, – и только богач отвернулся, сунул он руку в кучу и набрал полную пригоршню денег. Увидал это один из фельдшеров и говорит:

– Товарищ, что это ты делаешь? Не смей воровать, стыдно тебе!

– Э-э, – ответил тот, – да что поделаешь! Так руку и тянет что-нибудь взять, и выходит это невольно.

Вот улеглись они потом спать, и когда уже лежали, стало настолько темно, что и руки не разглядеть. Вдруг тот, что с кошачьими глазами, будит остальных товарищей и говорит:

– Братцы, да гляньте-ка, разве вы не видите, что вокруг нас бегают белые мышата?

Те поднялись, но увидеть ничего не могли. Вот он и говорит:

– С нами творится что-то неладное, должно быть, мы не своё назад получили. Надо будет вернуться к тому хозяину, – он нас обманул.

Отправились они на другое утро назад в ту харчевню и сказали хозяину, что получили они, дескать, не то, что им принадлежало. У одного, мол, рука вора, у другого – кошачьи глаза, а у третьего – свиное сердце. Хозяин сказал, что виновата в этом, должно быть, работница, и решил её позвать, но как увидела она тех трёх фельдшеров, убежала через чёрный ход и назад не вернулась. Тогда потребовали трое фельдшеров за это у хозяина много денег, не то, пустят они ему в дом красного петуха. Отдал хозяин им всё, что у него было и что мог он достать, – и с тем трое фельдшеров от него и ушли. Им хватило этого на всю жизнь, но всё же хотелось бы им больше заниматься своим настоящим делом.

119. Семеро швабов.

Собрались раз семеро швабов вместе, один из них был господин Шульц, другой Яккли, третий Марли, четвёртый Йергли, пятый Михаль, шестой Ганс, а седьмой был Вейтли; и все семеро порешили весь свет обойти, поискать приключений и великие подвиги совершить. А чтоб идти вооружёнными и без опаски, они посчитали, что надёжней всего будет заказать себе одно копьё на всех, да зато подлинней и покрепче. Взяли они все семеро это копьё, и выступил впереди самый храбрый и отважный – был то, конечно, господин Шульц, а следом за ним шли один за другим все остальные, а последним был Вейтли.

И случилось так, что однажды, в июле месяце, сделали они большой переход, и им оставалось пройти ещё немалое расстоянье до деревни, где они должны были заночевать, как вдруг в сумерках пролетел мимо них, злобно жужжа, большой навозный жук, а может быть, шершень. Господин Шульц так испугался, что чуть было не выронил копьё, и от страха у него по всему телу выступил пот.

– Вслушайтесь, вслушайтесь! – крикнул он своим товарищам. – Боже мой, я слышу звук барабана!

Яккли, который держал копьё сзади него, – уж не знаю, чем ему там запахло, – сказал:

– Тут, конечно, дело неспроста, я слышу отчётливо запах пороха и фитиля. – При этих словах господин Шульц обратился в бегство и вмиг перепрыгнул через забор, а так как попал он на зубцы грабель, брошенных кем-то после сенокоса, то угодили ему грабли прямо в лицо и здорово его ударили.

– Ой, ой, ой! – завопил господин Шульц. – Забирай меня в плен! Я сдаюсь, я сдаюсь!

Остальные шестеро тоже перепрыгнули друг через дружку и, подскочив, закричали:

– Раз ты сдаёшься, я тоже сдаюсь, раз ты сдаёшься, я тоже сдаюсь!

Наконец, когда никакого врага не оказалось, который бы их собирался связать и увести, они поняли, что обманулись. А чтоб люди не узнали про этот случай и не посмеялись бы над ними, назвав их дураками, они поклялись друг перед другом об этом помалкивать, если, конечно, кто-нибудь из них невзначай об этом не проговорится.

Потом двинулись они дальше. Но вторую опасность, которую они испытали, уж никак нельзя было сравнить с первой. Спустя несколько дней им пришлось проходить через пустошь, и сидел там на солнышке заяц и дремал, насторожив уши, и его большие стеклянные глаза были неподвижны. При виде этого страшного дикого зверя, они все испугались и стали держать совет, как тут поступить, чтоб счастливо выйти из опасности. Ведь если обратиться в бегство, то следовало опасаться, что чудовище кинется за ними в погоню и всех их проглотит живьём. И вот сказали они:

– Нам предстоит выдержать большую и опасную битву, и кто на это отважится, за тем половина победы окажется!

И все семеро схватили копьё, господин Шульц впереди, а Вейтли позади. Господин Шульц, тот старался копьё всё придерживать, а Вейтли уж так расхрабрился, что хотел было кинуться в атаку, и крикнул:

Коли во имя храбрых швабов Или умри в бою со славой!
119. Семеро швабов. Сказки.

Но Ганс, тот знал, чем его уязвить, и сказал:

Ты на словах в рядах передних, С драконом в битве – ты последний.

И крикнул Михаль:

А я клянусь вам головой Что это чёрт передо мной.

Теперь был черёд за Йергли, и сказал он:

А раз не чёрт, то чёрта мать Иль чёрта сводный брат, видать.

Мелькнула у Марли хорошая мысль, и он говорит Вейтли:

Иди, иди вперёд ты, Вейтли, Я за тобою вслед немедля.

Но Вейтли и слушать не захотел, и Яккли тогда сказал:

Шульц должен выступить вперёд, Ему вся слава и почёт!

И вот собрался Шульц с духом и важно, с достоинством молвил:

Давайте в бой смелей пойдём, Отважных в этом узнаём!

И двинулись все вместе на дракона. Осенил себя герр Шульц крёстным зна́меньем и призвал господа бога на помощь. Но всё это ничуть не помогло, а так как подступал он в это время всё ближе и ближе к врагу, то закричал он в великом страхе: «Го-го! Ура! Го-го! Ура!» Проснулся тут заяц, испугался и кинулся со всех ног оттуда. Увидал герр Шульц, что заяц обратился в бегство, и на радостях закричал:

Тьфу, Вейтли милый мой, постой, Ведь это ж заяц был простой!

Однако компания швабов продолжала искать приключений, и вот подошли они к Мозелю, болотистой, тихой и глубокой реке; мостов через неё было мало, и во многих местах приходилось переправляться через неё на лодках. А семеро швабов о том вовсе осведомлены не были, и они стали кричать человеку, который был чем-то занят на другом берегу, и спрашивать у него, как им перебраться на ту сторону. Но человек стоял далеко да и их наречие он не понял и спросил на своём трирском: «Что, что?»[8] И подумал господин Шульц, что тот говорит: «Вброд, вброд!», а так как он был впереди, то и начал готовиться к переправе и вошёл в реку Мозель. Он вскоре увяз в тине, и его залило набежавшей большою волной, а ветром сорвало с него шляпу и унесло её на другой берег; уселась на неё лягушка и начала квакать: ква, ква, ква. Услыхали это остальные шестеро на том берегу и сказали:

– Это зовёт нас сюда наш товарищ, герр Шульц, и уж если он мог перейти вброд, то и мы можем.

И они второпях прыгнули все разом в воду и утонули. А погубила-то их всех шестерых лягушка. И никто из компании швабов так назад и не вернулся.

120. Трое подмастерьев.

Жили-были трое подмастерьев, сговорились они, чтоб странствовать им всем вместе и работать всегда в одном городе.

Но пришло время, и не нашли они у своих хозяев никакой работы, пообносились совсем, и жить им было нечем. Вот один из подмастерьев и говорит:

– Что же нам теперь делать? Оставаться нам тут больше не приходится, надо нам опять идти странствовать и работу искать. Если в том городе, куда мы придём, работы не найдётся, то давайте уговоримся с хозяином харчевни, что мы ему напишем, где кто из нас находится, и тогда каждый из нас может получить друг от друга весточку, ну, а потом и расстанемся. – Это показалось и остальным двум самым подходящим. Отправились они дальше. И вот повстречался им по пути какой-то богато одетый человек, спрашивает он у них, кто они такие.

– Мы люди ремесленные, ищем работы. До сих пор жили мы вместе, но ежели работы нам не найти, то придётся нам расстаться.

– В этом нет никакой нужды, – сказал человек. – Если вы согласны будете делать то, что я вам укажу, то в работе и деньгах недостатка у вас не будет; даже сделаетесь вы большими господами и будете разъезжать в каретах.

Один из подмастерьев и говорит:

– Ежели при этом грех на душу нам не ляжет и честности мы не потеряем, мы охотно на это согласимся.

– Нет, – ответил человек, – выгоды я от вас никакой иметь не собираюсь.

Но как глянул второй подмастерье на его ноги и увидел, что вместо ноги у него лошадиное копыто, а другая нога человечья, то не захотел с ним связываться. Но чёрт сказал:

– Будьте спокойны, тут дело идёт не о вас, а о душе совсем другого человека, тот уже наполовину принадлежит мне и скоро ему подойдёт срок.

Подмастерья этому поверили и согласились, и чёрт им объявил, что он от них потребует; должен был первый из них на всякий вопрос отвечать: «все мы втроём», второй: «за деньги», а третий: «и это правильно». Это они должны были повторять один вслед за другим, а больше ничего говорить не смели; но если они эту клятву нарушат, то вмиг все деньги у них исчезнут, а будут следовать своему обещанью, – будут у них карманы всегда полным-полны. Поначалу дал им чёрт денег столько, сколько они нести были в силах, и велел им идти в город в такую-то харчевню. Пришли они в эту самую харчевню, вышел к ним навстречу хозяин и спрашивает:

– Не угодно ли вам будет чего покушать?

И ответил первый из них:

– Все мы втроём.

– Да, – сказал хозяин, – я так и полагаю.

Сказал второй:

– За деньги.

– Это само собой разумеется, – сказал хозяин.

И третий сказал:

– И это правильно.

– Верно, что правильно, – сказал хозяин.

Вот подали им хорошей еды и вина и стали им за столом любезно прислуживать. После еды надо было расплачиваться. Подаёт хозяин одному из них счёт, а первый и говорит:

– Все мы втроём.

Второй:

– За деньги.

И третий:

– И это правильно.

– Верно, что правильно, – сказал хозяин, – платят все трое, а без денег я и подавать бы вам не стал.

И они заплатили ему ещё больше того, что он потребовал.

Увидели это гости и говорят:

– Эти люди, видно, с ума спятили.

– Да так оно и есть, – сказал хозяин, – они что-то не в своём уме.

Пробыли они некоторое время в харчевне и всё повторяли одно и то же:

«Все мы втроём, за деньги, и это правильно». Но они видели и понимали всё, что тут происходило.

Случилось, что прибыл туда один богатый купец с большими деньгами и сказал:

– Хозяин, возьмите мои деньги на сохранение, а то вот эти трое чудаковатых подмастерьев, чего доброго, ещё украдут их у меня.

Хозяин так и сделал. Но, относя дорожный мешок к себе в комнату, он смекнул, что тот полон золота. Он поместил троих подмастерьев спать внизу, а купцу отвёл отдельную комнату наверху. Наступила полночь, и хозяин, решив, что все уже спят, явился вместе со своей женой, был у них в руках топор для рубки дров, и они убили богатого купца. Совершили они убийство и снова спать улеглись. Когда наступило утро, поднялся в доме большой переполох: купец лежал мёртвый в кровати и плавал в луже собственной крови.

Сбежались все гости, а хозяин и говорит:

– Это, должно быть, совершили те трое сумасшедших подмастерьев.

Гости с этим согласились и сказали:

– Не кто иной, как они.

Велел хозяин позвать подмастерьев и сказал им:

– Это вы убили купца?

– Все мы втроём, – сказал первый.

– За деньги, – ответил второй.

– И это правильно, – сказал третий.

– Вот слышите, – сказал хозяин, – они сами в том признаются.

Отвели подмастерьев в тюрьму и должны были их судить. Как увидели они, что дело идёт не на шутку, стало им страшно; но явился к ночи чёрт и говорит:

– Потерпите ещё денёк, да смотрите – не проиграйте своего счастья; ни один волос с головы у вас не упадёт.

На другое утро привели подмастерьев на суд. Спрашивает судья:

– Вы убийцы?

– Все мы втроём.

– А зачем вы купца убили?

– За деньги.

– Ах, вы злодеи! – сказал судья. – Вы и греха не боялись?

– И это правильно.

– Ну, вы и сознались, да, кроме того, вы злодеи закоренелые! – сказал судья. – Ведите их немедля казнить.

Вот вывели их на площадь, и пришлось хозяину харчевни тоже стоять среди толпы. Схватили подручные трёх ремесленников и взвели на помост, где стоял палач с обнажённым мечом. И вдруг подъезжает карета, запряжённая четвёркой огненно-рыжих коней, – они мчались так, что сыпались с мостовой искры, – и кто-то машет вдруг из окошка кареты белым платком.

Сказал палач:

– Это пришло помилование.

И раздался голос из кареты: «Помиловать! Помиловать!» И вышел оттуда чёрт, будто важный какой господин, богато одетый, и говорит:

– Вы трое невиновны; теперь вы можете говорить, так вот расскажите, что видели и слышали.

И сказал старший из подмастерьев:

– Мы купца вовсе не убивали, убийца стоит вон здесь в толпе, – и он указал на хозяина харчевни. – А в знак доказательства ступайте к нему в погреб, там висит ещё много других им убитых.

Послал судья туда подручных палача; они увидели, что так оно и есть, как сказал подмастерье, и доложили об этом судье. И велел судья взвести хозяина харчевни на помост и отрубить ему голову.

И сказал чёрт трём подмастерьям:

– Вот теперь у меня и есть та самая душа, которую мне хотелось заполучить, а вы отныне свободны, и денег вам хватит на всю вашу жизнь.

121. Королевич, который ничего не боялся.

Жил-был однажды королевич, не хотелось ему больше оставаться дома у своего отца, а так как он ничего не боялся, то подумал: «Пойду я по белу свету странствовать, и не скучно мне будет, да и насмотрюсь я на разные диковинные вещи». Попрощался он со своими родителями и ушёл от них, и шёл всё напрямик с утра до самого вечера, и было ему всё равно, куда путь ведёт. Случилось так, что подошёл королевич к дому одного великана; утомился он и сел у дверей отдохнуть. Стал королевич по сторонам разглядывать и вдруг заметил во дворе у великана игрушку: были то два огромных шара и кегли в рост человека. В скором времени явилась у королевича охота поиграть в те кегли, он расставил их и начал сбивать их шарами, и когда кегли падали, он громко кричал, оттого что было ему весело. Услыхал великан шум, высунул голову в окно и увидел человека; и был тот ростом, как все люди, а однако ж играл в его кегли.

– Эй ты, козявка! – крикнул великан. – Что это ты в мои кегли играешь? Откуда у тебя такая сила?

Посмотрел королевич наверх, оглядел великана и сказал:

– Ах ты, чурбан этакий! Что же ты думаешь, что у тебя одного только сильные руки? Я могу всё, что захочу!

Сошёл великан вниз, начал с удивленьем смотреть на игру в кегли и сказал:

– Если ты такой человек, то ступай и принеси мне яблоко с дерева жизни.

– А зачем оно тебе? – спросил королевич.

– Это яблоко я хочу не для себя, – ответил великан. – Есть у меня невеста, это она его требует. Ходил я, бродил немало по свету, но такого дерева отыскать никак не мог.

– Уж я его отыщу, – сказал королевич, – во что бы то ни стало!

Говорит великан:

– Ты думаешь, что это так уж легко? Сад, где растёт дерево, обнесён железной оградой, и лежат у ограды в ряд дикие звери, они несут стражу и никого из людей туда не пускают.

– Меня они пропустят, – сказал королевич.

– Да, но если ты и попадёшь в этот сад и увидишь висящее на дереве яблоко, то это ещё не значит, что ты его сможешь сорвать: висит перед ним кольцо, и тот, кто захотел бы достать и сорвать яблоко, должен сначала просунуть в него руку, а это ещё никому не удавалось.

– А мне удастся, – сказал королевич.

Попрощался он с великаном и двинулся через горы и долы, поля и леса и пришёл, наконец, к волшебному саду. Лежали вокруг него звери, но они опустили головы вниз и спали. Они не проснулись и тогда, когда он к ним подошёл и даже когда через них переступил. Вот перелез королевич через ограду и благополучно попал в сад. И росло там посредине дерево жизни, и сияли на ветках его красные яблоки. Он взобрался по стволу наверх, хотел было протянуть руку за яблоком, вдруг видит – висит перед ним кольцо; он легко просунул в него руку и сорвал яблоко. Но вдруг кольцо крепко зажалось вокруг руки, и тут королевич почувствовал, что могучая сила проникла в его жилы. Он спустился с яблоком вниз с дерева и не захотел перелезать через ограду, взялся рукой за большие ворота, – и стоило ему только их потрясти, как они с треском растворились. Он вышел из сада, но проснулся лев, лежавший перед оградой, и бросился за королевичем, но не в дикой ярости, а пошёл следом за ним покорно, как за своим хозяином.

Принёс королевич великану обещанное яблоко и сказал:

– Вот видишь, я достал его без всякого труда.

Обрадовался великан, что его желанье так быстро исполнилось, поспешил к своей невесте и дал ей яблоко, которое она требовала. Но девушка была и красавица и умница, она не увидела на руке у великана кольца и сказала:

– Я тебе до тех пор не поверю, что яблоко добыл ты, пока не увижу у тебя на руке кольца.

Сказал великан:

– Для этого мне надо вернуться домой, я его тебе принесу, – он думал, что кольцо легко будет отнять силой у слабого человека, если тот не отдаст его по доброй воле.

И вот потребовал великан у королевича кольцо, но тот отказался.

– Где яблоко, там должно находиться и кольцо, – сказал великан, – не отдашь его по доброй воле, придётся тебе из-за него со мною сразиться.

Долгое время боролись они между собой, но великан не мог ничего поделать с королевичем: волшебная сила кольца делала его могучим. Тогда великан схитрил и сказал:

– Мне от борьбы стало жарко, да и тебе, пожалуй, тоже, – давай выкупаемся в реке и освежимся, а потом начнём снова.

Королевич, не подозревая никакого коварства, подошёл с великаном к воде; но снял он вместе с одеждой и кольцо с руки и прыгнул в реку. Вмиг схватил великан кольцо и бросился бежать; но лев заметил вора, кинулся за великаном в погоню, вырвал из рук у него кольцо и принёс его назад своему хозяину. Спрятался великан за дубом, и когда королевич одевался, он напал на него и выколол ему глаза.

И стоял теперь королевич слепой, не зная, что ему делать. Подошёл к нему великан, опять схватил его за руку, собираясь его куда-то вести, и привёл его на вершину высокой скалы. Он оставил его там, а сам подумал: «Стоит ему сделать несколько шагов, и он разобьётся насмерть, и я смогу тогда снять с него кольцо». Но верный лев не покинул своего хозяина, он крепко схватил его за одежду и оттащил назад. Явился великан, хотел ограбить мёртвого, но увидал, что хитрость его не удалась. «Неужто нельзя никак уничтожить такого слабого человечка!» – молвил он, разгневанный, про себя, схватил королевича и повёл его снова другою дорогой к пропасти. Но лев заметил злой умысел и помог хозяину выбраться из беды. Когда великан подвёл слепого совсем близко к обрыву, он выпустил руку королевича и хотел оставить его одного, но лев толкнул великана, и тот упал в пропасть и разбился.

Верный зверь оттащил своего хозяина от края пропасти и привёл его к дереву, где протекал прозрачный, светлый ручей. Сел королевич у ручья, а лев улёгся рядом и лапой обрызгал ему лицо. И только попало несколько капель королевичу в глаза, как смог он опять немного видеть; и вот он заметил птичку, которая ударилась о ствол дерева, потом спустилась к ручью, выкупалась в нём и, не коснувшись деревьев, взлетела, мелькнула, будто к ней снова вернулось зренье. Увидел королевич в этом знак божий, нагнулся к воде и омыл в ней лицо. Когда он поднялся, глаза его стали чистые и ясные, какими ещё не были никогда.

Поблагодарил королевич бога за его великую милость и продолжал странствовать по свету вместе со своим львом. Случилось однажды, что пришёл он к замку; а был тот замок заколдованный, и стояла в воротах замка дева, она была стройная, и лицо было у ней прекрасное, но вся она была чёрная. Она заговорила с королевичем и сказала:

– Ах, если бы ты мог расколдовать меня от злых чар!

– А что ж я должен для этого сделать? – спросил королевич.

И ответила дева:

– Ты должен провести три ночи в большом зале заколдованного замка, но ты не смей допускать к себе в сердце страх. Если тебя станут мучить самыми ужасными пытками и ты выдержишь, не проронив ни звука, я буду расколдована. Жизни отнять они у тебя не посмеют.

И сказал тогда королевич:

– Я не страшусь и с божьей помощью попытаюсь.

И вот он весело отправился в замок, и когда уже смерклось, он уселся в большом зале и стал дожидаться. До самой полночи было тихо, но вдруг поднялся большой шум, изо всех углов и закоулков явились маленькие чёртики. Они сделали вид, будто его не замечают, уселись посреди комнаты, зажгли огонь и затеяли игру. Если кто проигрывал, тот говорил: «Это неправильно, здесь кто-то находится из чужих, это он виноват, что я проиграл». А другой чёртик сказал: «Постой, вот я к тебе явлюсь, эй ты, там за печкой!» Крики становились при этом всё сильней и сильней, и никто не мог бы их слушать без страха. Но королевич продолжал сидеть совершенно спокойный, и страха у него не было. Но вот, наконец, черти повскакали и накинулись на него, и было их так много, что защищаться от них королевич был не в силах. Они таскали его по полу, щипали, колотили, били и всячески его терзали, но он и звука не проронил. Под утро они исчезли: но он так изнемог, что не в состоянии был и пошевельнуться. И когда наступил рассвет, явилась к нему чёрная дева, она держала в руках маленький пузырёк с живою водой и обмыла его ею, и вмиг он почувствовал, что все боли исчезли и его жилы наполнились свежими силами.

Она сказала:

– Одну ночь ты выдержал удачно, но тебе предстоят ещё две.

Потом она снова ушла; и когда она уходила, он заметил, что ноги у неё стали белые.

На следующую ночь черти явились опять и принялись за игру. Они нападали на королевича и колотили его куда сильней, чем в прошлую ночь, и всё тело у него покрылось ранами. Но оттого, что он выдержал всё молча, им пришлось его оставить; и когда взошла утренняя заря, явилась дева и исцелила его живою водой. А когда она уходила, он с радостью увидел, что вся она стала белая.

Осталось ему выдержать ещё одну ночь, но то была самая трудная. Чёртовы привидения явились опять.

– А-а, ты ещё здесь! – закричали они. – Сейчас тебя будут терзать и пытать так, что ты задохнёшься.

Они кололи его и били, бросали в разные стороны, таскали за руки и за ноги, будто собираясь его разорвать. Но он всё вытерпел и звука не вымолвил. Наконец черти исчезли, а он лежал без чувств, не мог и пошелохнуться, даже глаз он не мог открыть, чтобы увидеть деву, которая явилась к нему и окропила и облила его живой водой. И вмиг он избавился от всяких болей и почувствовал себя свежим и бодрым, будто только что очнулся от сна. Он открыл глаза и увидел стоящую перед ним деву, и была она вся белоснежная и прекрасная, как ясный день.

– Вставай, – сказала она, – и трижды взмахни над порогом своим мечом, и всё будет освобождено от злых чар.

И только он это сделал, весь замок был расколдован, и оказалась дева богатой королевной. Явились слуги и сказали, что в пиршественном зале накрыт уже стол и поданы блюда с едой. Уселись королевич с королевной за стол, ели и пили вместе, а вечером они отпраздновали в великой радости свадьбу.

122. Салатный осёл.

Жил-был когда-то молодой охотник, вышел он раз в лес поохотиться. На душе у него было весело и радостно, он сорвал листочек, стал на нём насвистывать, но явилась вдруг перед ним старая-престарая уродливая старуха, заговорила с ним и сказала:

– Здравствуй, милый охотничек! Ты вон какой весёлый и довольный, а я мучаюсь от голода и жажды, подай мне милостыньку.

Пожалел охотник бедную старушку, сунул руку в карман и подал ей что мог. Собрался он идти дальше, но старуха остановила его и говорит:

– Послушай, милый охотник, что я тебе скажу: хочу я за твоё доброе сердце сделать тебе подарок. Ступай дальше своим путём-дорогой, и в скором времени ты подойдёшь к дереву, будут сидеть на нём девять птиц, будут они держать в когтях плащ и вырывать его друг у друга. Ты возьми приложи ружьё и выстрели как раз в середину: они сбросят тебе плащ на землю, но ты попадёшь в одну из птиц, и она упадёт мёртвая наземь. Плащ ты возьми с собой, это плащ волшебный: если ты накинешь его себе на плечи, он выполнит всё, что ты пожелаешь, и куда ты захочешь попасть, там и окажешься. А из мёртвой птицы ты вынь сердце, проглоти его целиком, – и будешь каждое утро, когда проснёшься, находить у себя под подушкой золотой.

Поблагодарил охотник вещую старуху и подумал про себя: «Чудесные вещи она мне наобещала, если бы только всё это исполнилось». Но не прошёл он и ста шагов, как услыхал вверху на ветвях птичий крик и щебет. Он глянул наверх и увидел стаю птиц, которые рвали клювами и когтями какое-то покрывало, кричали, клевали одна другую и дрались между собой, будто каждая из них хотела захватить его себе.

– Вот удивительное дело, – сказал охотник, – выходит, как говорила старушка. – Он снял с плеча ружьё, приложил его и выстрелил прямо в середину, и посыпались кругом перья. Вмиг все птицы с шумом разлетелись, но одна упала мёртвая наземь, и плащ тоже упал на землю. Охотник сделал так, как велела ему старуха: распотрошил птицу, вынул у неё сердце, проглотил его, а плащ взял с собою домой.

На другое утро, только он проснулся, вспомнил про обещание и решил проверить, исполнилось ли оно. Он поднял подушку – и перед ним блеснул золотой. На другое утро он нашёл ещё золотой, и так было каждое утро, когда он просыпался. Он собрал целую кучу золота и, наконец, подумал:

«На что мне всё это золото, если сижу я всё дома? Пойду-ка я странствовать, погляжу, что на белом свете делается».

Простился он со своими отцом-матерью, взял охотничью сумку и ружьё и отправился странствовать по свету. Случилось ему однажды идти дремучим лесом и когда тот лес кончился, он увидел, что перед ним, на равнине, стоит стройный замок. Стояла у окна замка старуха с девушкой чудесной красоты и смотрела вниз. А была та старуха ведьмой, и молвила она девушке:

– Вон идёт из лесу человек, у него внутри находится волшебный клад, надо бы этого человека, милая доченька, ввести в обман: тем кладом нам больше пристало владеть, чем ему. У него находится птичье сердце, и потому у него каждое утро под подушкой оказывается золотой. – Старуха объяснила девушке, как с этим делом справиться, какую надо повести с ним игру, а потом она пригрозила ей и сказала, гневно на неё поглядев:

– А если ты меня не послушаешься, то плохо тебе придётся!

Подошёл охотник ближе, увидел девушку и молвил про себя: «Я так долго бродил, что хотелось бы мне, наконец, отдохнуть, хорошо бы зайти в этот прекрасный замок, денег-то у меня вдосталь». Но, правду сказать, причиной тому было то, что увидел он издали прекрасную девушку.

Он вошёл в замок; его приняли там радушно и любезно угощали. И вот прошло немного времени, и он так влюбился в ведьмину дочь, что ни о ком другом и думать не хотел, и всё глядел ей в глаза и исполнял всё, что она хотела. И сказала тогда старуха:

– А теперь надо отобрать у него птичье сердце, он и подозревать не будет, если его лишится.

Они приготовили зелье, и когда оно было готово, старуха подлила его в кубок, дала его девушке, и та должна была поднести его охотнику.

– Возьми, мой милый, – сказала девушка, – да выпей за моё здоровье.

Он взял кубок, и только выпил напиток, как тотчас выплюнул из себя птичье сердце. Девушка должна была его тайком унести, потом его проглотить, потому что старухе хотелось обладать тем сердцем. С той поры он перестал находить у себя под подушкой золотые, они оказались теперь под подушкой у девушки, и каждое утро старуха тот золотой забирала. А охотник так безумно влюбился в девушку, что думал только о том, как бы провести ему время вместе с ней.

И сказала старая ведьма:

– Птичье сердце у нас имеется, надо будет отобрать у него и волшебный плащ.

Девушка ответила:

– Давай мы плащ оставим ему, он и так лишился всего богатства.

Рассердилась старуха и сказала:

– Да это ведь плащ волшебный, такой редко на свете сыщется, я должна иметь его во что бы то ни стало.

Дала она девушке совет, что ей надо делать, и объявила, что если она её не послушается, то плохо ей придётся. Сделала девушка так, как велела ей старуха. Стала она однажды у окна и начала смотреть вдаль, будто ей очень взгрустнулось. Спрашивает её охотник:

– Чего ты стоишь тут пригорюнившись?

– Ах, мой любимый, – ответила девушка, – вон стоит гранатовая гора, и находятся в ней прекрасные драгоценные камни. И у меня такое большое желание их иметь, что когда я об этом думаю, мне становится очень грустно. Но кто может их добыть? На ту гору могут долететь разве одни только птицы, а человеку туда никогда не взобраться.

– Если ты только об этом и грустишь, – сказал охотник, – я твоё горе развею.

Он обнял девушку, укрыл её своим плащом и пожелал попасть на гранатовую гору, – и вмиг они уже сидели на её вершине. Всюду сверкали благородные камни, и видеть это было так радостно; и вот отобрали они из них самые красивые и самые драгоценные. Но старуха начала колдовать, – и вдруг у охотника отяжелели глаза. Он сказал девушке:

– Давай немного посидим да отдохнём, я так устал, что стоять больше не в силах.

Они уселись на земле, и он положил ей голову на колени и уснул. Только он уснул, отвязала девушка у него с плеч плащ, набросила его на себя, собрала гранаты и разные камни и пожелала вернуться с ними домой.

Когда юноша выспался, он очнулся и увидел, что возлюбленная его обманула и оставила его одного в диких горах.

– О, – сказал он, – как сильна на свете измена! – И сидел он в горе и печали, не зная, как ему теперь быть.

А принадлежала эта гора диким и страшным великанам, они там жили и занимались разбоем. Просидел охотник недолго и вскоре заметил, что к нему приближаются трое из них. Он улёгся на землю, будто погружённый в глубокий сон. Вот подошли великаны, первый из них толкнул его ногой и сказал:

– Что это за червяк лежит тут на земле и всё поглядывает?

Второй сказал:

– А ты его раздави ногой.

Но третий презрительно заметил:

– Да стоит ли это делать! Бросьте его, пусть себе живёт; остаться здесь он всё равно не сможет, а если подымется на самую вершину горы, его подхватят облака и утащат за собой.

Поговорили они так и прошли мимо, но охотник эти слова хорошо запомнил; и как только великаны ушли, он поднялся и взобрался на вершину горы. Просидел он там некоторое время, и вот подплыло облако, схватило его и понесло. Облако блуждало некоторое время по небу, потом стало опускаться, и спустилось над большим, обнесённым стеной огородом, и охотник мягко опустился на землю, прямо среди капустных грядок и овощей.

Огляделся охотник и говорит:

– Вот если бы мне теперь чего-нибудь покушать! Я так проголодался, что идти дальше мне будет трудно, а здесь не видно ни яблок, ни груш, ни ягод каких-нибудь, растёт одна только зелень. Наконец он подумал: «В крайнем случае я мог бы поесть салата, – правда, он не особенно вкусный, но он всё же меня подкрепит». Он выбрал себе хороший пучок и принялся есть; но только проглотил он несколько листьев, как вдруг стало у него на душе так странно, и он почувствовал, что совершенно изменился. У него выросли четыре ноги, большая голова, два длинных уха, – и он в ужасе увидел, что обратился в осла. А так как он всё ещё чувствовал большой голод и по его теперешней натуре салат пришёлся ему как раз по вкусу, он принялся за него с большой жадностью. Наконец он попал на другой сорт салата, и только он немного его поел, как почувствовал снова превращение, и к нему вернулся опять его человеческий образ.

Прилёг охотник на землю, выспался как следует, и усталость у него прошла. Проснулся он на другое утро, сорвал пучок злого салата и пучок доброго салата и подумал: «Это поможет мне добиться своего и наказать неверность». Он спрятал оба пучка салата, перелез через стену и направился на поиски замка своей возлюбленной. Он проблуждал несколько дней, но, по счастью, нашёл его снова. Он быстро выкрасил себе лицо в смуглый цвет, и его не узнала бы даже родная мать, потом направился в замок и попросил там ночлега.

– Я устал, – сказал он, – и дальше идти не в силах.

Ведьма спросила:

– Земляк, а скажи мне, кто ты такой? Чем ты занимаешься?

Он ответил:

– Я скороход королевский, был послан на поиски самого вкусного салата, который только растёт на земле. И мне посчастливилось его найти; теперь я несу его с собой, но солнце печёт так сильно, что я опасаюсь, как бы нежный салат не увял, и не знаю, смогу ли его донести.

Как услыхала старуха про вкусный салат, ей захотелось его отведать, и она сказала:

– Милый земляк, дай мне попробовать этого чудесного салата.

– Что ж, можно, – ответил он. – Я захватил с собой два пучка, один из них готов вам отдать, – он развязал свою сумку и подал ей злой салат.

Ведьма не подозревала ничего дурного, и при виде нового кушанья у ней потекли слюнки, и она сама отправилась на кухню и начала его приготовлять. Когда салат был готов, она никак не могла дождаться, пока он будет подан на стол, взяла два листочка и сунула их в рот. Но только она их проглотила, как потеряла тотчас свой человеческий образ, обратилась в ослицу и бросилась во двор. Пришла на кухню служанка, видит – стоит приготовленный салат; хотела было его отнести, но ей так захотелось его отведать, что она, по своей старой привычке, съела несколько листков. Колдовство тотчас подействовало, и она тоже обратилась в ослицу и бросилась к старухе, а блюдо с салатом упало на землю.

Скороход сидел в это время у красивой девушки; салата никто не приносил, а девушке тоже очень хотелось его отведать, и она спросила:

– А где же салат?

Охотник подумал: «А трава, видно, уже подействовала», и ответил:

– Я пойду на кухню, узнаю.

Спустился он вниз, видит – бегают во дворе две ослицы, а салат лежит на полу.

– Хорошо, – сказал он, – две свою долю уже получили, – и он подобрал с пола листья салата, положил их на блюдо и принёс красивой девушке.

– Чтоб вам долго не дожидаться, – сказал он, – я сам вам принёс эту вкусную еду.

Она съела салат и вмиг, как и те две, потеряла свой человеческий вид, обратилась в ослицу и убежала во двор.

Умыл тогда охотник лицо, чтоб обращённые в ослиц могли его узнать, спустился во двор и сказал:

– Теперь получайте награду за вашу неверность, – и он привязал всех трёх на верёвку, повёл за собой и пришёл на мельницу.

Он постучался в окошко, высунул оттуда голову мельник и спросил, что ему надо.

– Да вот есть у меня три строптивых ослицы, – ответил он, – я не хочу их держать больше у себя. Ежели вы согласитесь взять их себе, предоставить им корм и стойло и обращаться с ними так, как я вам скажу, я заплачу вам за это сколько вы потребуете.

Мельник сказал:

– Что ж, я согласен. А как же я должен с ними обращаться?

И охотник объяснил, что старую ослицу, – а была то ведьма, – он должен бить трижды в день, а кормить один раз; ослицу помоложе, – а была то служанка, – он должен бить один раз в день, а кормить трижды; самую молодую, – а была то девушка-красавица, – бить не надо, а кормить следует её трижды в день, – охотник никак не мог пересилить своего сердца и допустить, чтобы девушку били. Потом он вернулся назад в замок, и там оказалось всё, что ему было надо.

Спустя несколько дней явился старый мельник и сказал, что должен, мол, доложить, что старая ослица, получавшая одни только побои, а корм один раз в день, околела.

– А две остальных, – продолжал он, – хотя и не околели ещё и свой корм получают три раза на день, но так загрустили, что проживут, пожалуй, недолго.

Сжалился тогда охотник, гнев у него поостыл, и он сказал мельнику, чтобы тот привёл их сюда. Как только ослицы явились, дал он им поесть доброго салата, и они опять обратились в людей. Бросилась прекрасная девушка перед ним на колени и сказала:

– Ах, мой любимый, простите мне всё, что я причинила вам злого, это меня заставляла делать моя мать; это вышло против моей воли, а я люблю вас от всего сердца. Ваш волшебный плащ висит здесь, в шкафу, а чтоб вернуть вам птичье сердце, я выпью рвотного лекарства.

Но в мыслях у него было теперь совсем другое, и он сказал:

– Пусть оно остаётся у тебя, теперь мне это всё равно, я хочу, чтоб ты стала моей верной женой.

И вот справили они свадьбу и прожили счастливо вместе до самой смерти.

123. Лесная старуха.

Раз проезжала одна бедная служанка со своими господами через дремучий лес; и вот, когда они находились в самой его середине, выскочили вдруг из лесной чащи разбойники и поубивали всех, кого удалось им схватить. И погибли все, – только одна девушка и успела, выскочив со страху из кареты, спрятаться за деревом. Когда разбойники ушли со своей добычей, она вышла из-за дерева и увидала, какое несчастье случилось. Заплакала она горькими слезами и говорит: «Что же мне теперь, бедной, делать? Не знаю я, как мне из лесу выбраться, ведь тут ни одной живой души не найти, видно, придётся мне с голоду пропадать». Вот пошла она искать дорогу, но найти её не могла, а между тем уже завечерело, и села она под деревом, отдав себя на волю господню, и решила так здесь и сидеть и никуда не уходить, что бы там ни случилось. Вот сидит она, и вдруг прилетает к ней белый голубок, держа в клюве маленький золотой ключик. Положил он ей ключик в руку и молвил:

– Видишь, вон стоит большое дерево, есть в нём замочек, ты отомкни его этим ключиком, и найдёшь там много всякой еды, и не придётся тебе тогда голодать.

Подошла девушка к дереву, открыла его тем ключиком и нашла в маленькой мисочке молоко и белый хлеб; накрошила она его в молоко, поела и выпила, наелась досыта и говорит:

– Время уже такое, что и куры на насест садятся, а я утомилась, вот пора бы и мне тоже лечь в свою постель.

И прилетел снова белый голубок, и принёс в клюве второй золотой ключик, и молвил:

– Отомкни вон то дерево, и найдёшь ты в нём себе постель.

Отомкнула она дерево и нашла хорошую, мягкую постельку. Помолилась она богу, чтоб охранял он её в ночи, и легла она и уснула. Прилетает наутро в третий раз голубок, приносит ей снова ключик и говорит:

– Отомкни вон то дерево, и найдёшь ты в нём платья.

Отомкнула она дерево и нашла в нём шитые золотом и украшенные драгоценными камнями платья, каких не найти ни у одной королевны. Так и жила она там до поры до времени, и прилетал всякий день голубок и доставлял ей всё, что было ей надо; и то была тихая, хорошая жизнь.

Но прилетел раз голубок и спрашивает:

– Согласна ли ты оказать мне одну услугу?

– Да, я охотно окажу тебе услугу, – сказала девушка.

И молвил тогда голубок:

– Я поведу тебя к небольшой избушке, ты войди в неё и увидишь там у очага старуху; она скажет тебе «здравствуй», но ты ей не отвечай, что бы она ни делала; по правую руку от неё будет дверь, ты открой её и войди в комнату; будет лежать там множество разных колец, и будут среди них великолепные кольца с блестящими камнями, но ты их не трогай, а выбери себе самое простое и принеси его мне как можно скорей.

Пошла девушка к избушке, подошла к двери, видит – сидит там старуха; удивилась она, увидав девушку, и говорит:

– Здравствуй, дитя моё, – но та ей ничего не ответила и пошла прямо к двери.

– Ты куда? – крикнула старуха, схватила её за юбку и хотела было удержать. – Это мой дом, сюда против моей воли никто входить не смеет.

Но девушка, не сказав ни слова, вырвалась от неё и вошла прямо в комнату. И лежало там на столе великое множество разных колец, они сияли и сверкали; и стала девушка рыться в груде колец, ища самого простого, но такого она найти никак не могла. Вот ищет она кольцо и вдруг замечает, что старуха уходит, крадучись, из комнаты, держа в руках птичью клетку. Подошла тогда девушка к ней, взяла у неё из рук клетку, подняла её, посмотрела, видит – сидит в ней птица и держит в клюве простое кольцо. Взяла девушка то кольцо, обрадовалась, бросилась из той избушки бежать, думая, что вот-вот прилетит за кольцом белый голубок; но он всё не прилетал. Прислонилась тогда девушка к дереву и стала белого голубка дожидаться. Вот стоит она у дерева, и становится оно вдруг гибким и склоняет вниз свои ветки. И вдруг обвилися ветки вокруг неё, и стали они руками; оглянулась она, видит – обратилось дерево в прекрасного юношу, он обнял её, нежно целуя, и сказал:

– Ты освободила меня от заклятья и от власти старухи, злой ведьмы. Она обратила меня в дерево, но каждый день я бывал по нескольку часов белым голубем, и пока кольцо было у неё, я не мог вернуть свой человеческий облик.

И освободились от злого заклятья заодно и его слуги и кони, что были тоже обращены в деревья, – и стояли они теперь рядом с девушкой. А затем поехали они к нему в королевство, ведь был тот юноша королевичем, и поженились они и стали жить и поживать припеваючи.

124. Три брата.

Жил-был на свете человек, было у него три сына, и всё имущество его состояло из одного только домика, в котором он и жил. И хотелось каждому из сыновей после смерти отца получить этот дом, но отец любил всех троих одинаково и не знал, как ему поступить, чтобы никого из них не обидеть. А продавать дома он не хотел, потому что дом тот достался ему ещё от прадедов; а то можно было бы его продать, а деньги между ними поделить. И вот надумал он, наконец, как ему поступить, и говорит своим сыновьям:

– Ступайте вы странствовать по белу свету, попытайте счастья, и пусть каждый из вас научится какому-нибудь ремеслу. А когда вернётесь домой, то дом получит тот, кто окажется лучшим мастером.

Сыновья этим решением остались довольны; и порешил старший из них стать кузнецом, средний – цирюльником, а младший – фехтовальщиком. Сговорились они о сроке, когда должны вернуться снова домой, и двинулись затем в путь-дорогу.

Случилось так, что каждый из них нашёл себе опытного мастера, у которого он и мог хорошо выучиться ремеслу. Кузнецу пришлось подковывать королевских лошадей, и он подумал: «Ну, уж теперь дом я получу наверняка». Цирюльник брил всех знатных господ и тоже думал, что дом будет его. Фехтовальщик не раз получал удары, но он всё это переносил терпеливо и духом не падал, думая про себя так: «Если ты будешь бояться ударов, то дома ты никогда не получишь». И вот пришёл назначенный срок, и все они снова вернулись к своему отцу, но они не знали, как найти им случай, чтобы показать своё мастерство. Вот сидят они раз и между собой советуются. Сидят они и видят – бежит по полю заяц.

– Э-э, – говорит цирюльник, – а он кстати явился!

Взял он чашку и мыло, повертел помазком, взбил пену и, когда заяц подбежал ближе, намылил его на бегу и на бегу же выбрил ему бородку, и при этом не порезал его, и сделал всё это так ловко, что не причинил ему никакой боли.

– Это мне нравится, – сказал отец, – если братья твои не превзойдут тебя в мастерстве, то дом будет твой.

А тут вскоре проезжала на полном ходу карета, и сидел в ней какой-то господин.

– Вот вы, батюшка, сейчас увидите, что я умею делать, – говорит кузнец.

Кинулся он вслед за каретой, сорвал у лошади на полном ходу все четыре подковы и подбил ей тотчас на ходу четыре новых.

– Ты парень ловкий, – сказал отец, – дело своё ты исполняешь не хуже, чем твой брат; я уж и не знаю, кому мне дом отдать-то.

Тогда говорит третий:

– Дозвольте и мне, батюшка, доказать своё мастерство.

А тут как раз начал идти дождь. Вытащил он свою шпагу и стал ею размахивать над головой так, что ни одна капля не могла на него упасть; а когда дождь пошёл ещё сильнее и перешёл, наконец, в ливень и целые потоки уже лили с неба, стал он размахивать своей шпагой всё быстрей и быстрей, и остался совершенно сухим, точно сидел он под крышей. Увидал это отец, диву дался и говорит:

– Ты показал самое большое мастерство, дом отдаю я тебе.

124. Три брата. Сказки.

Братья, как и обещали друг другу, решеньем остались довольны, а так как они очень любили друг друга, то порешили жить в доме все вместе; и стали они заниматься каждый своим ремеслом, – а делу были обучены они хорошо, и мастера были опытные, вот и зарабатывали они много денег. Так жили они счастливо до самой своей старости все вместе, и когда один из них заболел и умер, то двое других стали о нём грустить, да так, что сами с горя заболели и вскоре умерли. А так как были они мастера опытные и крепко любили друг друга, то и похоронили их всех вместе в общей могиле.

125. Чёрт и его бабушка.

Была некогда большая война, и было у короля много солдат, но жалованья он платил им мало, и на жалованье это существовать они никак не могли. Вот и сговорились трое из них бежать. И говорит один другому:

– Если нас поймают, то вздёрнут на виселицу; как же нам быть?

А другой говорит:

– Видите, вон большие хлебные поля; если мы там спрячемся, то ни один человек нас не отыщет, – войско туда не пойдёт, ведь завтра ему в поход выступать.

Залезли они в густые хлеба, а войско всё не уходит и не уходит и стоит около поля. Просидели они в хлебах целых два дня и две ночи подряд и так проголодались, что чуть было с голоду не померли; а выбраться – значит, на верную смерть идти. Вот они и говорят:

– Да что толку в нашем побеге? Видно, придётся нам здесь голодной смертью погибать.

Вдруг прилетел огненный дракон, спустился к ним и спрашивает их, чего это они тут спрятались? А они отвечают:

– Мы – трое солдат – с войны убежали оттого, что жалованье было нам малое, и придётся нам с голоду помирать, ежели останемся мы тут лежать; а ежели выйдем отсюда, то придётся нам на виселице качаться.

– Если хотите послужить мне семь лет, – сказал дракон, – то проведу я вас через войско, и никто вас не поймает.

– Что ж, выбора у нас другого нету, приходится соглашаться, – ответили солдаты.

И схватил их дракон в свои когти и переправил их по воздуху над войском, и снова спустил их на землю, далеко-далеко от тех мест; а был дракон не кто иной, как сам чёрт. Дал он им маленькую плёточку и говорит:

– Коль ударите вы да щёлкнете ею, то посыплется золота столько, сколько вам будет угодно; и жить вы сможете, как большие господа, держать лошадей да разъезжать в каретах; но пройдёт семь лет, и будете вы принадлежать мне. – И подал он им книгу, в которой они все трое должны были в том расписаться.

– Но задам я вам сначала загадку, – говорит чёрт, – если вы её разгадаете, будете свободны и от власти моей избавлены.

Улетел от них дракон, и отправились они в путь-дорогу со своей плёточкой; денег теперь была у них целая уйма, заказали они себе барское платье и стали странствовать по свету. И всюду, где они бывали, жили они в радости и в довольстве, ездили на лошадях и в каретах, ели и пили в своё удовольствие, но зла никому не делали. Время пролетело у них быстро, и когда семь лет подходили уже к концу, стало двум из них очень страшно, но третий смотрел на всё легко и просто и говорит:

– Не бойтесь, братцы, ничего; неужто я такой дурак, что загадки той не разгадаю?

Вот вышли они в открытое поле, сели там, а двое из них и пригорюнились. Подходит к ним вдруг старуха и спрашивает, отчего это они такие грустные.

– Ах, да что тебе до того? Помочь ты нам всё равно не можешь.

– А почём знать, – ответила она, – вы поведайте мне о своём горе.

И рассказали они ей о том, что были они в услужении у чёрта целых семь лет и давал он им золота сколько угодно, но расписались они в том, что будут ему подвластны, если спустя семь лет не смогут разгадать его загадки. И сказала старуха:

– Если вы хотите, чтобы я вам помогла, то пускай один из вас пойдёт в лес; и придёт он к рухнувшей скале, а скала та похожа на избушку, и надо в неё войти, – вот там и найдёшь ты помощь.

А те двое грустных и подумали: «Это нас всё-таки никак не спасёт», и остались они сидеть, а весёлый солдат поднялся и пошёл прямо в самый лес, пока не нашёл в скале избушку. И сидела в той избушке древняя старуха, а приходилась она чёрту бабушкой; и вот спросила она его, откуда он и зачем сюда пожаловал. Он рассказал ей всё, что случилось; солдат понравился ей, она его пожалела и обещала помочь. Подняла она большой камень, что лежал над погребом, и сказала:

– Ты спрячься сюда и всё услышишь, что будет здесь говориться, – только сиди смирно и не шевелись. Когда явится дракон, я расспрошу его насчёт той загадки; мне он скажет всё, а ты, смотри, примечай, что он ответит.

Ровно в двенадцать часов ночи прилетел дракон и потребовал еды. Бабушка накрыла для него стол и принесла напитки и еду; он остался этим доволен, и они ели и пили вместе. И стала она его расспрашивать, как прошёл у него день и сколько он душ успел нынче заполучить.

– Да мне что-то сегодня не очень посчастливилось, – ответил он, – но вот поймал я трёх солдат, – эти уж в моих руках.

– Э, три солдата, – сказала она, – те за себя постоят, они ещё могут от тебя и удрать.

И сказал насмешливо чёрт:

– Нет, они уж мои; я задам им такую загадку, какую они никогда не разгадают.

– А что это за загадка? – спросила она:

– Сейчас я тебе скажу: лежит в великом Немецком море мёртвая мартышка – это и будет им вместо жаркого, а китовое ребро – вместо серебряной ложки, а старое пустое конское копыто будет им вместо рюмки.

Вот чёрт лёг спать, и отвалила тогда старая бабушка с погреба камень и выпустила оттуда солдата.

– Всё ли ты хорошо запомнил?

– Да, – ответил солдат, – теперь я знаю достаточно и справиться сумею.

И пришлось ему бежать тайком другою дорогой, через окошко, чтобы поскорей вернуться к своим товарищам. Рассказал он им о том, как старая бабушка перехитрила самого чёрта и как узнал он от него решение загадки. Тогда все повеселели, взяли свою плёточку и набили себе денег столько, что золотые так прямо по земле и катились.

Вот прошло, наконец, полностью семь лет, и явился чёрт с книгою; показал он им, что они подписали, и говорит:

– А теперь я хочу забрать вас с собой в ад, там будет вам и обед. Если разгадаете, что на жаркое будет, – отпущу вас, и сможете вы уйти и взять с собой плёточку.

И начал отгадывать первый солдат:

– Лежит в великом Немецком море мёртвая мартышка, – вот она и будет нам вместо жаркого.

Рассердился чёрт, пробурчал: «гм, гм, гм» и спросил у второго:

– А что же будет вам вместо ложки?

– А китовое ребро, – оно и будет нам вместо серебряной ложки.

Скорчил чёрт гримасу, трижды хмыкнул и обратился к третьему:

– А знаешь ли ты, что будет вместо рюмки?

– Старое конское копыто, – оно и будет нам вместо рюмки.

И улетел от них чёрт со страшным криком и потерял над ними всякую силу. И осталась у трёх солдат плёточка, выбивали они денег столько, сколько хотели, и прожили они припеваючи до самой смерти.

126. Ференанд Верный и Ференанд Неверный.

Жили себе когда-то муж да жена, и пока были они богаты, детей у них не было. Но вот они обеднели, и родился у них сыночек. Но они никак не могли найти ему крёстного, и решил тогда муж отправиться в ближнее местечко и посмотреть, не найдётся ли там какого-нибудь человека. Повстречался ему на дороге бедняк и спрашивает его, куда он идёт; тот ответил ему, что идёт, мол, искать себе кого-нибудь в кумовья, что он беден, и никто поэтому не соглашается идти к нему в крёстные.

– Что ж, – сказал бедняк, – ты беден, и я беден, пойду к тебе в кумовья. Но я так нищ, что дать ребёнку ничего не могу. Ступай и скажи роженице, чтоб она несла ребёнка сейчас же в церковь.

Пришли муж с женой в церковь, а нищий уж там их дожидается, и назвал он ребёнка Верным Ференандом.

Вот вышли они из церкви, а нищий и говорит:

– Что ж, разойдёмся теперь по домам, подарить я вам ничего не могу, и вам дарить мне не полагается.

Но дал он матери ключ и сказал ей, чтоб, придя домой, она отдала бы его мужу: пусть хранит его, пока ребёнку не исполнится четырнадцать лет, а тогда пусть он отправится в лес и разыщет там замок, к которому подойдёт этот ключ, – и всё, что в таком замке окажется, то за ним и останется.

Исполнилось мальчику всего лишь семь лет, а вырос он большой да сильный. И вот пошёл он однажды играть с другими мальчиками, и те стали хвалиться, сколько кто от крёстного своего получил; а он ничем похвалиться не мог, воротился домой опечаленный и говорит отцу:

– Разве я вовсе ничего не получил от своего крёстного?

– О, нет, – сказал отец, – ты получил ключ к тому замку, что будто стоит в лесу, ступай туда и отопри его этим ключом.

Вот пошёл мальчик в лес, но ни о каком замке не было ни слуху ни духу.

Прошло ещё семь лет, и когда мальчику исполнилось четырнадцать лет, он вышел опять на розыски замка, вдруг видит – стоит замок. Он отпер его ключом, но ничего в нём не нашёл, кроме сивого коня. Сильно обрадовался юноша, что у него есть теперь конь, мигом вскочил на него и помчался к своему отцу.

– Что ж, есть теперь у меня сивый конь, – сказал он, – поеду я по белу свету странствовать.

Выехал он из дому, едет по дороге, видит – лежит на пути перо для писанья, он хотел было его поднять, но подумал про себя: «Э, пускай оно себе лежит! Ведь куда ни приедешь, везде найдётся перо для писанья, если потребуется». Только он отъехал от пера, вдруг слышит – кто-то его зовёт: «Верный Ференанд, возьми меня с собой!» Он оглянулся, кругом никого нету, вернулся к перу и подобрал его. Поехал он дальше, и спустя некоторое время пришлось ему проезжать мимо реки, видит – лежит на берегу рыбка, широко разевает рот – дышать ей нечем; а он ей и говорит:

– Слушай, милая моя рыбка, я тебе помогу в воду выбраться, – взял её за хвост и бросил в воду.

Высунула рыбка из воды голову и сказала:

– За то, что ты мне помог выбраться из грязи в воду, дам я тебе флейту. Если попадёшь в беду, заиграй на той флейте, и я тебе помогу, а если ты в воду что упустишь, то я тебе вмиг из воды достану.

Поехал он дальше, попадается ему навстречу человек и спрашивает его, куда он едет.

– Да вот в ближайшее местечко.

– А как тебя звать?

– Верный Ференанд.

– Э, да у нас с тобой имена почти одинаковые, меня зовут Ференанд Неверный.

И они направились вместе в ближнее местечко, в харчевню.

Но плохо было то, что Ференанд Неверный умел с помощью разного колдовства выведывать всё, о чём думает другой и что собирается делать. А в харчевне той была бойкая служанка, девушка лицом очень пригожая и держала себя любезно. Она влюбилась в Верного Ференанда – юноша был он красивый – и спрашивает его, далече ли он собирается ехать.

– Да вот хотелось бы мне по белу свету поездить.

Но она посоветовала ему остаться здесь и сказала, что живёт в их стране король, который охотно бы взял его к себе на службу в слуги или в форейторы, – пускай, мол, поступает к королю на службу. Ференанд ответил, что ему не хотелось бы идти и самому предлагать свои услуги. Тогда девушка сказала:

– О, я тебе всё это сама устрою.

Она тотчас пошла к королю и спросила, не хочет ли он взять к себе на службу красивого слугу? Король очень этому обрадовался и велел Ференанду явиться к себе и решил взять его к себе в слуги. А Ференанду больше хотелось быть форейтором, чтобы не разлучаться со своим конём; и взял его король в форейторы. Как узнал о том Ференанд Неверный, говорит девушке:

– Скажи, не поможешь ли ты и мне поступить на службу?

– Отчего ж, я и тебе помогу, – сказала девушка. А сама подумала: «С таким человеком ссориться не следует, ему доверяться нельзя». Пошла к королю и устроила его слугой; и король остался этим доволен.

Когда однажды утром Ференанд Неверный одевал своего короля, тот всё вздыхал и причитал: «Ох, если б моя невеста была наконец со мной!».

А Ференанд Неверный недолюбливал Верного Ференанда, и вот когда король стал однажды опять горевать и жаловаться, он и говорит ему:

– Да ведь у вас есть форейтор, вы и пошлите его за вашей возлюбленной, пускай он её привезёт, а если он этого не выполнит, то велите его казнить.

Тогда велел король позвать к себе Верного Ференанда и сказал ему, что там-то и там-то живёт его возлюбленная и что он должен её привезти к нему, а не привезёт, то придётся его казнить.

Пошёл Верный Ференанд на конюшню к своему сивому коню и стал на своё горе жаловаться и причитать: «Ох, какой я несчастный!» И вдруг говорит ему кто-то сзади: «Верный Ференанд, чего плачешь?» Осмотрелся он кругом, никого не увидел и продолжал по-прежнему жаловаться: «Ах, мой милый сивый конёк, видно, придётся мне с тобой расставаться, скоро мне умирать!» И окликает его кто-то опять: «Верный Ференанд, чего плачешь?» Тут-то он и заметил, что это его сивый конёк говорит, и спрашивает он его: «Так это ты, мой конёк? Неужто ты говорить умеешь?» И говорит: «Должен я ехать туда-то и туда-то, чтоб раздобыть королю невесту, так не знаешь ли ты, как мне с этим делом управиться?».

Говорит ему сивый конёк:

– Ступай к королю да скажи, пускай даст тебе то, что ты попросишь, тогда ты достанешь ему невесту; если даст он тебе полный корабль мяса и полный корабль хлеба, то всё дело устроится: живут там, за морем, огромные великаны, и если ты не привезёшь им мяса, они тебя растерзают; а ещё водятся там громадные птицы, они выклюют тебе глаза, если ты не привезёшь им хлеба.

Тогда велел король всем мясникам страны резать скот, а всем хлебопёкам печь хлебы, чтоб нагрузить ими полные корабли. Когда корабли нагрузили, говорит сивый конёк Верному Ференанду:

– Ну, а теперь садись на меня и веди меня на корабль, а как явятся великаны, ты скажи им:

Тише, тише, великанчики мои, Я заботился о вас, Кое-что я вам припас.

А когда подлетят птицы, ты им опять-таки скажи:

Тише, тише, пташки милые мои, Я подумал и о вас, Вам подарочки припас.

Великаны тогда тебе ничего не сделают, а ты подъедешь потом к замку, где лежит принцесса и спит.

Возьми с собой двух великанов, они тебе помогут; но смотри, не разбуди принцессу, пускай великаны перенесут её на кровати прямо на корабль.

И случилось всё так, как сказал сивый конёк. Верный Ференанд отдал и великанам и птицам всё, что для них привёз; великаны были этим довольны и согласились перенести принцессу на кровати прямо на корабль. Когда она прибыла к королю, то сказала, что жить с ним вместе не может – до тех пор, пока ей не будут доставлены из замка её письмена, которые она там позабыла. Тогда, по наущению Ференанда Неверного, позвали Верного Ференанда, и велел ему король доставить из замка эти письмена, – а не доставит, то будет казнён. Пошёл он опять в конюшню, начал жаловаться и говорит: «Ах, мой милый сивый конёк, опять меня в путь посылают, что мне делать?» И сказал сивый конёк, что надо опять нагрузить полный корабль грузом. И отплыл Верный Ференанд на нём, как и в прошлый раз, накормил великанов и птиц мясом и хлебом и этим их задобрил. Вот подошли они к замку, и сказал ему сивый конь, что должен Ференанд пройти в опочивальню принцессы, где на столе и лежат письмена. Когда они плыли на корабле обратно по морю, уронил Верный Ференанд перо в воду, и молвил сивый конь: «Уж тут я тебе ничем помочь не могу». Тогда вспомнил Ференанд о своей флейте, начал на ней играть, и выплыла рыба, держа перо во рту, и подала его Ференанду. Наконец он привёз письмена в замок, где и была отпразднована свадьба.

Но королева не могла полюбить короля, потому что у него не было носа, а полюбился ей очень Верный Ференанд. Однажды, когда все придворные были в сборе, королева им объявила, что она, мол, умеет показывать разные фокусы, что может, например, отрубить человеку голову и назад её приставить; не желает ли кто испробовать? Но никто не хотел испытать на себе этот фокус первым, и пришлось тогда, по наущению Ференанда Неверного, согласиться на это Верному Ференанду. Отрубила ему королева голову и снова приставила её на место, заживила её, и остался вокруг шеи только шрам вроде красной нитки.

И вот спрашивает её король:

– Скажи мне, дитя моё, где же ты такому искусству научилась?

– Да, я в этих делах искусница. Не хочешь ли и ты на себе испытать моё искусство?

– Да, хочу, – сказал он.

И она отрубила ему голову, а на место её не приставила, то ли потому, что не сумела её приставить, то ли сама голова на плечах у него не держалась. Так короля и схоронили, а королева вышла замуж за Верного Ференанда.

А он продолжал всё разъезжать на своём сивом коне по белу свету; и когда ехал он раз на коне, тот сказал ему, чтоб отправился он на ближнее поле и трижды объехал бы его вокруг. Так Верный Ференанд и сделал, и поднялся конь тогда на дыбы и обернулся королевичем.

127. Железная печь.

В те времена, когда заговоры ещё помогали, был один королевич заколдован злой ведьмой, – он должен был сидеть в большой железной печи в лесу. Так провёл он в ней долгие-долгие годы, и никто не мог его расколдовать. Однажды зашла в тот лес королевна, она заблудилась и не могла найти дороги назад в своё королевство. Девять дней блуждала она по лесу и наконец подошла к железному ящику. Вдруг раздался оттуда голос, который её спросил:

– Ты откуда идёшь и куда держишь путь?

Она ответила:

– Я потеряла дорогу в королевство своего отца и не могу выбраться из лесу.

И сказал голос из железного ящика:

– Я тебе помогу вернуться домой, и очень скоро, если ты мне поклянёшься сделать то, что я потребую. Я – королевич, более знатного рода, чем ты, и хочу на тебе жениться.

Она испугалась и подумала: «Боже мой, да что же мне делать с железной печью?» Но так как ей очень хотелось вернуться домой к отцу, то она поклялась сделать, что он потребует.

– Но ты, – сказал он, – должна будешь вернуться сюда, принести нож и провертеть в железе дыру.

Дал он ей провожатого, тот шёл рядом с ней и всё время молчал; спустя два часа он привёл её домой. Вот вернулась королевна в свой замок, и была там большая радость, старый король бросился к ней на шею и стал её целовать. Но она запечалилась и сказала:

– Ах, милый отец мой, что со мной приключилось! Я никогда бы не выбралась домой из дремучего леса, если б не набрела на железную печь; я поклялась ей в том, что вернусь к ней, её расколдую и выйду за неё замуж.

Старый король так испугался, что чуть было не лишился чувств, – ведь она была его единственной дочкой. Пораздумали они и решили на том, что надо подменить королевну дочкой мельника; а была та красавицей. Они завели её в лес, дали ей нож и сказали, что должна она железную печь продырявить. Вот долбила она железо уже целые сутки, но поделать ничего не могла. Только начало светать, вдруг послышался из железной печи голос:

– Мне кажется, что уже утро.

И она ответила:

– Да, пожалуй, – мне слышится, как шумит отцовская мельница.

– Ты, стало быть, дочка мельника? Так убирайся отсюда прочь и скажи, чтоб пришла королевна.

Она пошла и сказала старому королю, что тот, кто сидит в печи, её не хочет, а зовёт королевскую дочь. Испугался старый король, и заплакала королевна. Но была у них ещё дочь свинопаса, та была ещё красивей дочери мельника; и вот решили дать ей червонец, чтоб пошла она к железной печи вместо королевны. Вывели дочку свинопаса в лес, и пришлось ей тоже скоблить железо целые сутки, но у неё ничего не вышло. Стало светать, и говорит голос из печи:

– Мне кажется, что уже утро.

Она ответила:

– Да, пожалуй, – я слышу, как играет рожок моего отца.

– Ты, стало быть, дочь свинопаса? Так убирайся отсюда и скажи, чтоб пришла королевна, и объясни ей, что если она не явится ко мне, с ней случится то, что я ей сказал: всё в королевстве рассыплется в прах, и не останется и камня на камне.

Услыхала это королевна, заплакала, – но ничего не поделаешь, – пришлось ей сдержать своё обещанье. Попрощалась она с отцом, взяла нож и направилась прямо в лес, к железной печи. Когда она пришла, принялась тотчас скоблить железо, и начало оно поддаваться, а прошло два часа, и успела проделать она дыру. Заглянула она внутрь и увидела – ах! – такого прекрасного юношу, весь он блистал золотом и драгоценными камнями: и он очень понравился ей. Она продолжала скоблить железо и проделала такую большую дыру, что он мог выбраться наружу.

И сказал он:

– Отныне ты моя, а я – твой; ты невеста моя, ты меня расколдовала.

И он хотел увезти её в своё королевство, но она попросила у него позволенья побывать ещё раз у отца, и королевич ей это позволил, но с условием, что она скажет отцу не больше трёх слов, а потом вернётся к нему назад в лес. Пошла она домой, но сказала больше, чем три слова; и вмиг исчезла железная печь и отодвинулась далеко-далеко за стеклянные горы да острые мечи. Но королевич был уже расколдован и не сидел в той печи взаперти. Потом попрощалась она со своим отцом, взяла с собой на дорогу немного денег и отправилась опять в дремучий лес на поиски железной печи, но её было не найти. Девять дней она искала и так сильно проголодалась, что не знала, как ей быть дальше, питаться в лесу было нечем. Вот наступил вечер, и взобралась она на деревцо и решила там заночевать: она боялась диких зверей. Когда наступила полночь, она заметила вдали небольшой огонёк и подумала: «Ах, вон там бы меня спасли», – она спустилась с дерева и пошла навстречу огоньку, но по дороге молилась. Подошла она к маленькой старой избушке, всё вокруг неё поросло травой, и лежала перед избушкой небольшая кучка дров. «Ах, куда это я забрела?» – подумала она и заглянула в окошко, но ничего там не заметила, кроме больших и маленьких жаб, и стоял там стол; он был красиво убран яствами и вином, а тарелки и кубки были серебряные. Собралась она с духом и постучалась.

И тотчас кликнула толстая жаба:

Эй, моя зелёная, Девка хромоногая, Костяной ноги собачка, Погляди-ка поскорей, Кто стоит там у дверей?

Явилась маленькая жаба и открыла девушке дверь. И только та вошла, все приветствовали её и пригласили садиться. Они спросили: «Вы откуда? Куда идёте?» И она рассказала всё, что с нею случилось: как нарушила она обещанье не говорить больше трёх слов, и что железная печка ушла вместе с королевичем, и что она собирается искать её теперь до тех пор, пока не отыщет, хотя бы пришлось ей пройти и горы и долы.

И сказала тогда толстая жаба:

Эй, моя зелёная, Девка хромоногая, Костяной ноги собачка, Ну, скачи, скачи живей, Принеси ларец скорей.

Пошла маленькая жаба и притащила ей большой ларец. Потом покормили они девушку, напоили, привели её к красиво убранной постели, а была та постель словно из шёлка и бархата; и улеглась в неё девушка и, помолившись богу, уснула. Вот наступило утро, она поднялась; и дала тогда старая жаба ей три иглы из большого ларца и сказала, чтоб она взяла их с собой: они, мол, ей пригодятся, – ведь придётся ей переходить через высокую Стеклянную гору, через три острых меча и разливы речные. Если она всё это пройдёт, то вернёт своего жениха. Потом дала она девушке ещё три предмета и сказала, чтоб берегла она их как следует, – были то три большие иглы, колесо от плуга и три ореха. С этим и отправилась девушка в путь-дорогу. Когда она подошла к Стеклянной горе, что вся была скользкая, она воткнула в неё три иглы и, опираясь на них ногами, всё подымалась вверх, и так перешла она через гору. И когда девушка была уже на другой стороне, то она воткнула иглы в одном месте и хорошо его запомнила. Потом она подошла к трём острым мечам, стала на своё колесо от плуга и проехала через мечи. Наконец пришла она к большому речному разливу, и когда перебралась, она попала в большой прекрасный замок. Она вошла туда и попросилась принять её на работу, будто она бедная девушка и хотела бы на работу наняться: она знала, что в замке находится королевич, которого она освободила в дремучем лесу из железной печи. И взяли её за самую ничтожную плату в судомойки. А была у королевича на примете уже другая девушка, на которой он собирался жениться, он думал, что первая уже давно умерла. Вечером, когда она всё перемыла и убрала и работу свою кончила, сунула руку в карман и нашла три ореха, которые ей дала старая жаба. Раскусила она один орех, собралась орешек съесть, глядь – а там пышное королевское платье. Услыхала об этом невеста, явилась и стала её просить, чтоб та его продала, и говорит: «Такое платье вовсе не для служанки». А та говорит, что продать она его не продаст, а вот если она позволит ей переспать одну ночь в комнате у её жениха, то она готова платье ей уступить. Невеста ей это позволила, потому что платье было такое прекрасное и у неё подобного не было никогда.,

Вот наступил вечер, и сказала невеста своему жениху:

– Захотелось глупой служанке выспаться у тебя в комнате.

– Если ты разрешишь, то и я согласен, – ответил он. Но она дала жениху стакан вина и подсыпала в него сонного зелья.

Пошёл королевич вместе со служанкой спать в комнату, но он так крепко уснул, что она не могла его добудиться. Она проплакала целую ночь, всё повторяя: «Я тебя вызволила из дремучего леса и из железной печи, я тебя искала и перешла через Стеклянную гору, через три острых меча, перешла через разливы речные, пока тебя, наконец, не нашла, а ты меня и слушать не хочешь!».

Слуги сидели за дверьми, слыхали, как плакала девушка всю ночь напролёт, и наутро рассказали об этом своему господину.

Когда на другой вечер она перемыла всю посуду, она раскусила второй орешек, – и оказалось в нём платье ещё прекрасней. Как увидала его невеста, захотелось ей купить и это платье. Но продать его за деньги девушка не соглашалась и выпросила себе за него, чтоб дозволили ей переспать ещё раз в комнате у жениха. Но невеста подсыпала ему сонного зелья, и он так крепко уснул, что услышать ничего не мог. Проплакала судомойка целую ночь, причитая:

– Я тебя вызволила из дремучего леса и из железной печи, искала тебя повсюду, перешла через Стеклянную гору, через три острых меча и разливы речные, пока тебя, наконец, не нашла, а ты и слушать меня не хочешь!

Слуги сидели за дверью и слышали, как плакала девушка целую ночь напролёт, и наутро рассказали о том своему господину. И когда на третий вечер она всё перемыла на кухне, раскусила она третий орешек, – и было в нём ещё более прекрасное платье, было оно всё из чистого золота выткано. Как увидала его невеста, захотелось ей, чтоб и это платье было её. Но девушка согласилась его отдать только за то, чтоб ей дозволили в третий раз переспать в комнате у жениха. Но тот был теперь осторожней и велел сонный напиток выплеснуть. Как только девушка заплакала и начала причитать: «Мой любимый, я выручила тебя из дремучего, страшного леса и из железной печи», вскочил королевич и говорит:

– Ты моя настоящая невеста, ты – моя, а я – твой!

И он сел с ней в эту же ночь в карету, и они отобрали у фальшивой невесты платья, да так, что та уже больше и не поднялась. Подъехали они к речному разливу, переправились через него, а подойдя к трём острым мечам, уселись на колесо от плуга, а в Стеклянную гору воткнули три иглы. Так добрались они, наконец, до ветхой маленькой избушки; но только они туда вошли, как обратилась она в большой замок: и были все жабы расколдованы, оказались они королевскими детьми и были в большой-пребольшой радости. И отпраздновали свадьбу, и остались они жить в том замке, а был он куда больше отцовского замка королевны. Но старый король горевал, что ему приходится жить в одиночестве, и они поехали к нему, привезли его к себе, и стало у них отныне два королевства, и жили они в супружестве счастливо.

Тут взмахнула мышь хвостом, Сказка кончилась на том.

128. Ленивая пряха.

Жил-был в одной деревне муж со своею женой, и была жена такая ленивая, что делать ничего никогда не хотела.

Даст ей муж что напрясть, бывало, а она пряжу не кончит. А если и напрядёт, то не намотает, а оставит всю пряжу на гребне. Выбранит её муж за это, а она спуску ему не даст и начнёт говорить:

– Ой, да как же мне наматывать пряжу, если нет у меня мотовила! Ступай-ка сначала в лес да сделай мне мотовило.

– Ежели дело только за этим стало, – говорит муж, – я пойду в лес и принесу дерево для мотовила.

Испугалась жена, что если будет у мужа дерево, чтоб сделать из него мотовило, придётся ей пряжу разматывать и начинать пряжу заново. Подумала она, пораздумала, кое-что надумала и побежала тайком в лес вслед за мужем.

Вот взобрался муж на дерево, чтоб выбрать и срубить подходящий кусок, а она спряталась внизу в кустах, где он заметить её не мог, и как крикнет оттуда:

Кто дерево для мотовила рубит — Умрёт, а кто мотает – тот себя погубит.

Услыхал это муж, опустил топор и стал раздумывать, что бы это могло значить. «Э, да что там, – молвил он, наконец, – что может случиться? Это мне только послышалось, нечего на себя страх напускать». Взялся он снова за топор, хотел было начать рубить, а снизу опять как закричит:

Кто дерево для мотовила рубит — Умрёт, а кто мотает – тот себя погубит.

Он бросил рубить, стало ему жутко и страшно. Начал он раздумывать, что бы это могло значить. Прошло немного времени, он опять успокоился и взялся третий раз за топор, хотел было рубить. Но и в третий раз опять кто-то громко закричал:

Кто дерево для мотовила рубит — Умрёт, а кто мотает – тот себя погубит.

Этого было достаточно, чтобы он потерял всякую охоту рубить; и он поспешил спуститься с дерева и отправиться домой. А жена кинулась опрометью окольной дорогой, чтоб вернуться домой раньше мужа. Вот входит муж в комнату, а она прикинулась, будто ничего не было, и спрашивает:

– Ну что, принёс подходящее дерево для мотовила?

– Нет, – говорит он, – вижу, что дело с мотаньем пряжи не выйдет, – и он рассказал ей о том, что случилось в лесу, и с той поры оставил жену с этим делом в покое.

Но вскоре начал муж сердиться опять на то, что в доме у них непорядок.

– Жена, – говорит он, – стыдно тебе, что готовая пряжа лежит на гребне.

– Знаешь что, – сказала жена, – так как нам не достать мотовила, то стань ты вот тут, а я нагнусь и буду гребень тебе подбрасывать, а ты будешь его бросать мне вниз, вот и получится у нас по крайней мере верёвка.

– Да, пожалуй, – сказал муж.

Так они и сделали; и когда с работой покончили, говорит ей муж:

– Ну, вот мы пряжу и смотали, а теперь надо будет её проварить.

Испугалась жена и говорит:

– Уж мы проварим её завтра утром пораньше, – а сама опять кое-что надумала.

Поднялась она раным-рано, растопила печь и поставила на огонь котёл, но вместо пряжи положила в него ворох пакли и начала её варить. Потом подошла она к мужу, тот лежал ещё в постели, и говорит ему:

– Мне надо отлучиться по делу, а ты вставай да за пряжей присмотри; она лежит в котле и вываривается. За ней надо вовремя присмотреть, ты поглядывай повнимательней, а то когда запоёт петух, а ты не досмотришь, обратится пряжа в паклю.

Начал муж подыматься, решил времени не терять, быстро схватился и направился на кухню. Подошёл он к котлу, глянул в него и, к ужасу своему, увидел в нём один лишь сплошной комок пакли. Промолчал бедный муж, ничего не сказал и подумал, что он прозевал, видно, и сам виноват в этом, и с той поры никогда уже больше не заговаривал он ни о прядеве, ни о пряже. Ну, скажи мне теперь сам, не скверная ли была у него хозяйка?

129. Четверо искусных братьев.

Жил-был бедняк, и было у него четверо сыновей; вот когда они выросли, говорит он им:

– Милые дети, пора вам идти странствовать по свету, – ведь помочь вам я ни в чём не могу; собирайтесь да идите в чужие края и земли и научитесь там какому-нибудь ремеслу, а там оно уж видней будет, как себе дорогу дальше пробить.

Взяли четверо братьев дорожные посохи, попрощались с отцом и двинулись вместе к городским воротам. Прошли они часть дороги и подошли к перекрёстку, где путь расходился в четыре разные стороны. И сказал тогда старший:

– Здесь мы должны расстаться, но спустя четыре года, в этот самый день, давайте сойдёмся на этом самом месте, а за это время счастья своего поищем.

И вот каждый пошёл своей дорогой; и повстречался старшему на пути человек, который его спросил, куда он идёт и что собирается делать.

– Хочу какому-нибудь ремеслу научиться, – ответил старший. А человек и говорит:

– Ну, ступай вместе со мной, и будешь ты вором.

– Нет, – ответил старший, – теперь уж это ремесло за честное не почитается, и песне этой – один конец; языком на колоколе в поле болтаться.

– О, – сказал человек, – виселицы тебе бояться нечего: я тебя уж так обучу, что ни один человек тебя не поймает и следа твоего не разыщет.

Уговорил он его, и стал старший благодаря ему опытным вором, да таким ловким, что ничего от него и уберечь невозможно было: что уж взять захочет, то и возьмёт.

Второй брат тоже повстречал человека, который спросил его то же самое: чему бы он хотел научиться.

– Да я ещё и сам не знаю, – ответил он.

– Так ступай вместе со мной, и будешь ты звездочётом, – нет ничего лучше, и ничто от тебя не будет сокрыто.

Это ему понравилось, и стал он таким опытным звездочётом, что мастер по окончании ученья подарил ему на прощанье подзорную трубу и сказал ему так:

– В эту трубу ты сможешь увидеть всё, что делается на земле и на небе, и ничто не останется перед тобою сокрытым.

А третьего брата взял к себе в обученье охотник и выучил его так хорошо всему, что относится к охотничьему делу, что сделался тот ловким охотником. Подарил ему на прощанье мастер ружьё и сказал:

– Оно бьёт без промаха, – во что ни нацелишься, в то и попадёшь.

И младший брат тоже повстречал человека, который с ним заговорил и спросил его, что он собирается делать:

– Есть ли у тебя охота сделаться портным?

– И слышать о том не хочу, – ответил юноша, – сидеть, согнувшись, с утра и до самого вечера, да водить иглой туда и сюда, да утюжить, – нет, это мне не по душе.

– Да что ты, – ответил ему человек, – дело обстоит совсем не так, как ты себе представляешь. У меня научишься ты совсем иному портняжному ремеслу, дело оно приличное, подходящее и весьма почётное.

Он уговорил юношу, и тот отправился с ним вместе и изучил портняжное дело весьма основательно. Дал портной ему на прощанье иглу и сказал:

– Ты ею сможешь сшить всё, что тебе под руку подвернётся, будь то мягкое, как яйцо, или твёрдое, как сталь; и получится так, будто сделано оно из цельного куска, и шва даже видно не будет.

Прошли четыре условленных года, и четверо братьев встретились в одно и то же время на перекрёстке. На радостях они обнялись, расцеловали друг друга и воротились домой к своему отцу.

– Ну, – сказал обрадованный отец, – каким ветром вас опять занесло ко мне?

Они рассказали всё, что с ними было и какому каждый из них выучился ремеслу. Сели они перед домом под большим деревом, а отец им и говорит:

– Ну, а теперь хочу я проверить, что каждый из вас умеет делать.

Поглядел он наверх и сказал среднему сыну:

– Вон, на макушке этого дерева, между двух веток, есть гнездо зяблика; скажи мне, сколько лежит в нём яиц?

Взял звездочёт свою трубу, посмотрел наверх и ответил:

– Пять.

Говорит тогда отец старшему:

– Достань мне оттуда яйца, не потревожив птицы, которая на них сидит.

Взобрался ловкий вор наверх и вытащил из-под птицы пять яиц, а она ничего и не заметила и продолжала спокойно сидеть в гнезде; и он подал те яйца отцу. Отец взял их, положил на каждом углу стола по яйцу, а пятое положил на середину и сказал охотнику:

– Ты вот попробуй одним выстрелом расколоть все пять яиц пополам.

Приложил охотник ружьё к плечу и расколол яйца так, как сказал ему отец, – все пять, притом одним выстрелом. Должно быть, порох был у него такой, что стреляет в разные стороны.

– Ну, теперь твой черёд, – обратился отец к четвёртому сыну, – сшей ты мне все эти яйца, а заодно и тех птенчиков, которые в них находятся, да сделай это так, чтоб от выстрела не было им никакого вреда.

Достал портной свою иглу и сшил всё так, как велел ему отец. Когда он закончил, должен был вор те яйца положить снова в гнездо на дерево, – и положил он их под птицу, да так, что она этого не заметила. И вот высидела птичка все яйца, и через несколько дней вылупились из них птенцы, и на шейке у них оказалось по красной полоске, как раз там, где сшивал их портной ниткой.

– Да-а, – сказал старик своим сыновьям, – что ж, приходится вас хвалить да похваливать; время-то у вас прошло, видно, недаром, и кой чему путному вы научились; не знаю уж, кому из вас отдать предпочтение. Вот выйдет случай искусство своё показать на деле, тогда оно видней будет.

А как раз вскоре после того пошла по всей стране большая тревога, что королевну похитил дракон. Король день и ночь об этом грустил и печалился и велел объявить, что тот, кто вернёт ему дочь, получит её в жёны. Говорят тогда четверо братьев между собой: «Вот случай, когда мы могли бы себя показать». И они порешили выступить все вместе и освободить королевну.

– Я скоро узнаю, где она находится, – сказал звездочёт; глянул он в свою подзорную трубу и говорит: – Я уже вижу её; она далеко отсюда, сидит она на скале посреди моря, и охраняет её дракон.

Отправился он к королю и попросил у него корабль для себя и своих братьев; вышел он с ними в море, и подплыли они к той самой скале. И сидела на ней королевна, а у ног её лежал, положив ей голову на колени, дракон и спал.

Охотник и говорит:

– Стрелять я не решаюсь, а то, чего доброго, можно убить прекрасную девушку.

– Тогда уж я попробую своё средство, – сказал вор, подкрался он сзади и вытащил её из-под дракона, и сделал это так тихо да ловко, что чудовище ничего не заметило и продолжало храпеть.

Обрадовались они, поспешили сесть с ней на корабль и вышли в открытое море. Но проснулся дракон и, не найдя королевны, погнался за ними и в ярости поднялся вверх на воздух. Он кружился уже над кораблём и хотел было на него опуститься, но схватил охотник своё ружьё, нацелился и выстрелил дракону прямо в сердце. Рухнуло чудовище замертво вниз, но было оно такое громадное и тяжёлое, что, упав, разбило весь корабль в щепки. По счастью, им удалось схватить несколько досок, и поплыли они на них по широкому морю. И опять им угрожала большая опасность, но портной вовремя схватил свою чудесную иглу и ловко, несколькими большими стёжками, сшил все доски, сел на них, а затем собрал и все остальные обломки корабля. Потом он сшил и их, да так искусно и ловко, что вскоре корабль стоял снова под парусами, и они смогли счастливо вернуться домой.

И была великая радость, когда снова увидел король свою дочь. Он сказал четверым братьям:

– Один из вас получит дочь мою в жёны, но кто это будет – решайте вы сами.

Вышел тогда между братьями яростный спор, ибо каждый домогался её получить.

Звездочёт говорит:

– Если бы я не увидел королевну, то всё ваше старание и уменье были б напрасны, – поэтому принадлежит она мне.

Вор сказал:

– Да какой был толк в том, что ты её увидел, если б я не вытащил её из-под дракона, – поэтому принадлежит она мне.

Охотник сказал:

– Вас растерзало бы чудовище заодно с королевной, если бы пуля моя не попала, – поэтому она принадлежит мне.

А портной сказал:

– Если бы я не сшил вам иглою корабль, то вы бы все потонули, – поэтому принадлежит она мне.

И вынес король такое решение:

– Каждый из вас имеет на неё равное право, и поэтому ни один из вас её не получит, но дам я в награду каждому из вас по полкоролевства.

Братьям это решение понравилось, и они сказали:

– Лучше пусть будет так, чем быть нам между собою в раздоре.

Тогда каждый из них получил по полкоролевства, и жили они счастливо со своим отцом до той поры, пока это было угодно богу.

130. Одноглазка, Двуглазка и Трехглазка.

Жила-была женщина, и было у ней три дочери; старшую звали Одноглазкой, оттого что был у ней один только глаз на лбу; средняя звалась Двуглазкой, оттого что у ней, как и у всех людей, было два глаза; а младшую звали Трехглазкой, потому что было у ней три глаза, и третий был у неё посреди лба. И оттого, что Двуглазка выглядела так же, как и все остальные люди, сёстры и мать очень её не любили. Они ей говорили:

– Уж ты со своими двумя глазами никак не лучше простого люда, ты совсем не нашего роду.

Они постоянно толкали её, давали ей платья поплоше, и приходилось ей есть одни только объедки, и они ещё издевались над ней как только могли.

И вот пришлось Двуглазке однажды идти на поле пасти козу; но была Двуглазка очень голодна – поесть дали ей сёстры совсем мало. Села она на меже и заплакала, да так стала плакать, что полились у неё из глаз слёзы ручьями. И вот в горе глянула она, вдруг видит – стоит перед нею женщина и спрашивает её:

– Двуглазка, чего это ты плачешь?

Двуглазка говорит:

– Как же мне не плакать? Очень уж не любят меня мои сёстры и мать за то, что у меня, как и у всех людей, два глаза; всё толкают меня, дают мне донашивать старые платья, и есть мне приходится только то, что от них остаётся. Сегодня дали они мне так мало поесть, что я осталась совсем голодная.

И говорит ей ведунья:

– Двуглазка, вытри слёзы, я скажу тебе такое слово, что отныне ты никогда не будешь голодная, – стоит тебе только сказать своей козе:

Козочка, ме-е, Столик, ко мне! —

И будет стоять перед тобой чисто убранный столик с самыми прекрасными кушаньями на нём, и сможешь ты есть, сколько твоей душе будет угодно. А когда наешься ты досыта и столик будет тебе не нужен, то скажешь ты только:

Козочка, ме-е, Столик, на место! —

И он снова исчезнет.

И сказав это, ведунья ушла. А Двуглазка подумала: «Надо будет сейчас попробовать, правда ли то, что она говорит, уж очень мне есть хочется», и сказала:

Козочка, ме-е, Столик, ко мне!

И только вымолвила она эти слова, как стоял перед нею столик, накрытый белой маленькой скатертью, а на нём тарелка, нож и вилка, и серебряная ложка, а кругом самые прекрасные кушанья; и шёл от них пар, и были они ещё горячие, словно их только что принесли из кухни. Тогда Двуглазка прочитала самую короткую молитву, какую она знала: «Господи, не оставь нас во всякое время. Аминь», и села она к столу и стала есть. Наевшись досыта, она сказала, как научила её ведунья:

Козочка, ме-е, Столик, на место!

И вмиг исчез столик и всё, что стояло на нём. «Славное, однако, хозяйство», – подумала Двуглазка, и стало ей хорошо и весело.

Вечером, возвратясь домой со своей козой, нашла она глиняную миску с едой, что оставили ей сёстры, но она к ней и не прикоснулась. На другой день вышла она снова со своею козой в поле и не стала есть тех крох, что ей оставили. В первый и во второй раз сёстры не обратили на это никакого внимания, но так как это случалось всякий раз, то, наконец, они это заметили и сказали: «Что-то неладное творится с нашей Двуглазкой: каждый раз она оставляет еду, а раньше ведь всё съедала, что ей давали: она, должно быть, что-то придумала». И вот, чтобы узнать правду, было решено, что когда Двуглазка погонит козу на пастбище, с нею пойдёт и Одноглазка, чтоб посмотреть, что она там делает и не приносит ли ей кто-нибудь еду и питьё.

Собралась Двуглазка идти на пастбище, а Одноглазка подходит к ней и говорит:

– Я пойду с тобой вместе, посмотреть, хорошо ли ты пасёшь козу, пасётся ли она там как следует.

Но Двуглазка поняла, что задумала Одноглазка, загнала козу в высокую траву и говорит:

– Одноглазка, пойдём сядем, я тебе что-нибудь спою.

Села Одноглазка, устала она от непривычной ходьбы по солнцепёку, а Двуглазка запела:

Ты не спишь, Одноглазка? Ты уж спишь, Одноглазка?

И закрыла свой глаз Одноглазка и уснула. Увидала Двуглазка, что Одноглазка крепко спит и узнать ничего теперь не сможет, и говорит:

Козочка, ме-е, Столик, ко мне! —

И села она за столик, наелась-напилась досыта и молвила снова:

Козочка, ме-е, Столик, на место!

И вмиг всё снова исчезло. Разбудила тогда Двуглазка Одноглазку и говорит:

– Одноглазка, что же ты, пасти козу собираешься, а сама-то уснула? Ведь она может вон куда забежать. Вставай, пора уж и домой возвращаться.

Пошли они домой, а Двуглазка опять к своей мисочке с едой так и не прикоснулась, и Одноглазка ничего не могла объяснить матери, почему та не хочет есть, и сказала в своё оправдание:

– А я-то на поле уснула.

На другой день и говорит мать Трехглазке:

– На этот раз надо будет пойти тебе да повнимательней проследить, что ест на поле Двуглазка, не приносит ли ей кто еду и питьё, – должно быть, она ест и пьёт тайком.

Подошла Трехглазка к Двуглазке и говорит:

– Я пойду с тобой вместе, посмотреть, хорошо ли ты пасёшь козу и ест ли она там как следует.

Но Двуглазка поняла, что задумала Трехглазка, и загнала козу в высокую траву и говорит:

– Пойдём, Трехглазка, да сядем, я тебе что-нибудь спою.

Села Трехглазка, устала она идти по солнцепёку, а Двуглазка и затянула свою прежнюю песенку и начала петь:

Ты не спишь всё, Трехглазка?

И вместо того чтобы спеть дальше:

Ты уснула, Трехглазка? —

Спела она по забывчивости:

Ты уснула, Двуглазка?

И всё пела она:

Ты не спишь всё, Трехглазка? Ты уснула, Двуглазка?

И закрылись у Трехглазки два глаза и уснули, но третий глаз не был песенкой той заговорён, и не уснул он. Хотя из хитрости Трехглазка его и закрыла, будто он спит, но он моргал и мог всё хорошо видеть. Подумала Двуглазка, что Трехглазка уже крепко спит, и сказала она тогда свой заговор:

Козочка, ме-е, Столик, ко мне! —

И напилась она и наелась досыта, а затем велела столику уйти:

Козочка, ме-е, Столик, на место!

А Трехглазка всё это видела. Тогда Двуглазка подошла к ней, разбудила её и говорит:

– Э, да ты, кажется, спала, Трехглазка? Хорошо ты, однако, пасёшь козу! Давай-ка пойдём домой!

Пришли они домой, а Двуглазка опять ничего не стала есть; вот Трехглазка и говорит матери:

– Ну, теперь я знаю, почему эта гордая девчонка ничего не ест; стоит ей только сказать:

Козочка, ме-е, Столик, ко мне! —

И тотчас является перед нею столик, уставленный самыми прекрасными кушаньями, – куда лучше, чем то, что едим мы здесь; а как наестся она досыта, то стоит ей сказать:

Козочка, ме-е, Столик, на место! —

И всё снова исчезает. Я всё в точности сама это видела. Два глаза она мне усыпила своим заговором, но тот, что у меня на лбу, к счастью, не спал. Стала тогда завистливая мать кричать на Двуглазку:

– Ты что ж это, хочешь есть лучше, чем мы? Я тебя от этого отучу! – Принесла она большой нож и ударила им козу прямо в сердце, и упала коза замертво наземь.

Увидала это Двуглазка, и ушла она с горя из дому, села в поле на меже и залилась горькими слезами. Вдруг смотрит она – стоит перед ней снова ведунья и говорит ей:

– Двуглазка, чего ты плачешь?

– Да как же мне не плакать! – отвечала она. – Заколола мать мою козочку, что, бывало, как скажу я ей ваш заговор, накрывала мне так чудесно каждый день столик; а теперь придётся мне снова голодать да горе терпеть.

Говорит ей ведунья:

– Двуглазка, я дам тебе добрый совет: попроси своих сестёр, чтобы отдали они тебе внутренности убитой козы, и закопай их у порога в землю, и будет тебе от того счастье.

Ведунья исчезла, а Двуглазка вернулась домой и говорит сёстрам:

– Милые сёстры, дайте мне что-нибудь от моей козы, хорошего куска я у вас не прошу, дайте мне только внутренности.

Засмеялись они и говорят:

– Это ты можешь, пожалуй, получить, если другого не просишь.

Взяла Двуглазка внутренности козы и закопала их вечером тайно, по совету ведуньи, возле порога.

На другое утро, когда все проснулись и вышли на порог, видят – стоит перед ними дивное дерево, листья у него все серебряные, висят между ними золотые плоды, – и такого прекрасного и драгоценного дерева не было ещё во всём свете. Но они не могли понять, откуда могло ночью вырасти тут дерево. Только одна Двуглазка знала, что выросло оно из внутренностей козы, потому что стояло оно как раз на том самом месте, где закопала она их в землю.

Вот мать и говорит Одноглазке:

– Дитя моё, полезай на дерево да нарви нам с него плодов.

Взобралась на дерево Одноглазка, но только хотела она сорвать одно из золотых яблок, а ветка и выскользнула у неё из рук, – и не пришлось ей сорвать ни одного яблока, как она ни старалась.

Тогда мать и говорит:

– Трехглазка, ну, полезай ты, ведь тебе-то лучше видать твоими тремя глазами, чем Одноглазке.

Спустилась Одноглазка с дерева, а Трехглазка на него взобралась. Но и Трехглазка оказалась не более ловкой, чем её сестра; и как уж она ни глядела, а всё же золотые яблоки никак не давались ей в руки. Наконец у матери не хватило терпенья, и она сама полезла на дерево, но и ей, как и Одноглазке и Трехглазке, не удалось схватить ни одного яблока.

Тогда говорит Двуглазка:

– Дозвольте мне полезть на дерево, может, мне лучше удастся.

Хотя сёстры и посмеялись: «Где уж тебе с твоими двумя глазами достать-то!» – но Двуглазка влезла на дерево, и вот золотые яблоки от неё не уходили, а падали сами к ней в руки, – и нарвала она их полный передник. Взяла мать у неё яблоки; и вот надо бы теперь Одноглазке и Трехглазке обращаться с бедной Двуглазкой лучше, чем прежде, но они стали ей завидовать, что только ей одной и удалось достать золотые яблоки, и стали они с ней обращаться ещё хуже.

Стояли они раз все вместе у дерева, а на ту пору проезжал мимо молодой рыцарь.

– Скорей, Двуглазка, – крикнули ей сёстры, – полезай под дерево, чтоб нам не пришлось за тебя стыдиться, – и они поспешили накрыть Двуглазку пустой бочкой, стоявшей около дерева, и попрятали туда же и золотые яблоки, которые она сорвала.

Вот подъехал рыцарь ближе, и оказался он красивым юношей. Он остановил коня, изумился, глядя на чудесное дерево, что было всё из золота да серебра, и говорит сёстрам:

– Чьё это прекрасное дерево? Кто даст мне ветку с него, тот может потребовать от меня, чего захочет.

И ответили Одноглазка и Трехглазка, что дерево это принадлежит им и что они охотно сломают ему ветку с него. Но как они ни старались, а сделать этого не смогли, – ветки и плоды всякий раз от них ускользали. Тогда рыцарь и говорит:

– Странно, дерево ваше, а вы не можете и ветки с него сломать.

Но они стояли на том, что дерево всё же принадлежит им. В то время как они разговаривали, выкатила Двуглазка из-под бочки два золотых яблока, и покатились они прямо к ногам рыцаря, – Двуглазка рассердилась, что Одноглазка и Трехглазка говорят неправду. Как увидал рыцарь яблоки, удивился и спросил, откуда они взялись. Одноглазка и Трехглазка ответили, что у них есть сестра, но она не смеет людям на глаза показаться, оттого что у ней только два глаза, как у всех простых людей. Но рыцарь потребовал, чтоб её показали, и крикнул:

– Двуглазка, выходи!

И вот вылезла Двуглазка спокойно из-под бочки, и рыцарь был поражён её дивной красотой и сказал:

– Ты, Двуглазка, наверное, можешь сорвать мне ветку с этого дерева?

– Да, – ответила Двуглазка, – это, конечно, сделать я могу, ведь дерево-то моё. – Взобралась она на дерево и легко сорвала ветку с красивыми серебряными листьями и золотыми плодами и подала её рыцарю.

Тогда рыцарь и говорит:

– Двуглазка, что мне дать тебе за это?

– Ах, – ответила Двуглазка, – я терплю голод и жажду, нужду и горе с раннего утра и до позднего вечера; я была бы счастлива, если бы вы взяли меня с собой и выручили бы меня из беды.

Тогда посадил рыцарь Двуглазку на своего коня и привёз её домой в свой отчий замок. Там одел он её в прекрасные платья, накормил её досыта. И полюбил он её, и обвенчался с нею, и отпраздновали они свадьбу в великой радости.

Как увёз прекрасный рыцарь Двуглазку, стали завидовать сёстры её счастью. «А волшебное-то дерево останется у нас, – думали они, – хоть и нельзя сорвать с него плодов, а всё же всякий будет останавливаться у нашего дома и к нам приходить да его расхваливать, и кто знает, где найдёшь своё счастье!».

Но на другое утро дерево исчезло, а с ним и их надежды. Глянула Двуглазка из своей светёлки в окошко, видит – стоит перед нею, к её великой радости, дерево, – оно перешло следом за нею.

Долго жила Двуглазка в счастье и в довольстве. Но пришли раз к ней в замок две нищенки и попросили у ней милостыни. Глянула им в лицо Двуглазка и узнала в них своих сестёр Одноглазку и Трехглазку, – они так обеднели, что пришлось им теперь ходить по дворам да выпрашивать кусок хлеба. Двуглазка позвала их к себе, приняла их ласково и о них позаботилась; и они от всего сердца раскаялись в том, что причинили своей сестре так много зла в молодости.

131. Красавица Катринелье и Пиф Паф Польтри.

Добрый день, отец Голленте!

– Спасибо тебе, Пиф Паф Польтри.

– А нельзя ли на вашей дочке жениться?

– Что ж, можно, ежели матушка Малько[9] да брат Гогенштольц, сестра Кезетраут и красавица Катринелье согласны, то будь по-твоему.

– А где же матушка Малько?

– Сидит в коровнике и доит молоко.

– Добрый день, матушка Малько!

– Спасибо тебе, Пиф Паф Польтри.

– Нельзя ли будет на вашей дочке жениться?

– О, можно, ежели отец Голленте и брат Гогенштольц, сестрица Кезетраут да красавица Катринелье согласны, – то будь по-твоему.

– А где же мне Гогенштольца-то найти?

– Дрова в чулане рубит, ты к нему пройди.

– Добрый день, братец Гогенштольц!

– Спасибо тебе, Пиф Паф Польтри.

– А нельзя ли на вашей сестрице жениться?

– О, можно, ежели отец Голленте, матушка Малько и сестра Кезетраут да красавица Катринелье согласны, – то будь по-твоему.

– А Кезетраут мне найти-то где же?

– В саду, она траву, должно быть, режет.

– Добрый день, сестра Кезетраут!

– Спасибо тебе, Пиф Паф Польтри.

– Нельзя ли мне на вашей сестрице жениться?

– Что ж, можно, ежели отец Голленте и матушка Малько, брат Гогенштольц да красавица Катринелье согласны, – то будь по-твоему.

– А где ж красавица Катринелье?

– Считает свои денежки перед смотринами.

– Добрый день, красавица Катринелье!

– Спасибо тебе, Пиф Паф Польтри.

– Хочешь стать моею любушкой?

– Что ж, ежели отец Голленте и матушка Малько, братец Гогенштольц да сестрица Кезетраут согласны, – и я не против.

– Красавица Катринелье, а скажи мне, какое у тебя приданое?

– Четырнадцать пфеннигов деньгами наличными да долгу три с половиной гроша; сушёных груш с полфунта, не менее, орехов целая горсть да полная горсть сушёных кореньев. Ну, что же! Плохое приданое, может? Пиф Паф Польтри, а какое ты ремесло знаешь? Ты, пожалуй, портной?

– Нет, куда лучше.

– Сапожник?

– Нет, куда получше.

– Пахарь?

– Нет, ещё получше.

– Столяр?

– Нет, куда получше.

– Может, кузнец?

– Нет, ещё лучше.

– Ну, мельник тогда?

– Нет, ещё получше.

– Да, никак, ты метельщик.

– Да, я самый и есть! А что ж, разве плохое это ремесло?

132. Лиса и лошадь.

Была у одного крестьянина верная лошадь, она состарилась и работать уже совсем не могла, вот и бросил хозяин её кормить и говорит:

– К работе ты, конечно, больше негодна, но я к тебе отношусь хорошо; если покажешь себя настолько сильной, что сможешь принести мне льва, то я оставлю тебя жить у себя, а теперь убирайся прочь из моего стойла, – и он прогнал её далеко-далеко в поле.

Запечалилась лошадь и пошла в лес, чтоб найти себе там хоть какое-нибудь пристанище от непогоды. Повстречалась ей лиса и говорит:

– Ты чего голову повесила и бродишь тут одна?

– Ах, – говорит лошадь, – скупость и верность никогда не живут вместе! Мой хозяин позабыл про мою верную службу, которую я несла ему долгие годы, а так как пахать я больше не в силах, он не хочет меня больше кормить и прогнал меня прочь.

– И нету у тебя никаких надежд?

– Плохи мои надежды! Он сказал, что ежели я настолько сильна, что смогу принести ему льва, он оставит меня у себя, но ему-то ведь хорошо известно, что этого сделать я не в силах.

Говорит лиса:

– А я тебе помогу, ты только ложись да протянись, и не двигайся, будто мёртвая.

Лошадь так и сделала, как сказала ей лиса. Направилась лиса ко льву, – была у него поблизости пещера, – и говорит:

– Лежит вон там мёртвая лошадь: пойдём вместе со мной, и ты сытно пообедаешь.

Отправился лев вместе с ней, они подошли к лошади, а лиса ему и говорит:

– Тут тебе будет всё-таки не так удобно. Знаешь что, привяжу-ка я её к тебе за хвост, и ты сможешь притащить её в свою пещеру и там преспокойно съесть.

Этот совет льву понравился, он стал задом, чтоб лиса могла привязать к нему лошадь, и стоял не шевелясь. А лиса связала ему лошадиным хвостом ноги, да так крепко узлы поскручивала, что никакая сила не могла бы их разорвать. Только кончила она свою работу, похлопала по спине лошадь и говорит:

– Ну, тащись, сивка, тащись!

Вскочила лошадь на ноги и потащила за собой льва. Заревел лев, да так, что птицы по всему лесу от страха повзлетали; а лошадь хоть бы что: тот ревёт, а она идёт себе и тащит льва через поле к дверям своего хозяина. Увидал это хозяин и говорит лошади:

– Теперь ты можешь у меня оставаться, и будет тебе хорошо. – И кормил её всегда досыта, пока она не околела.

133. Стоптанные туфельки.

Жил-был некогда король. Было у него двенадцать дочерей, одна другой красивей. Спали они все вместе в одной зале, и постели их стояли рядом; вечером, когда они ложились спать, король закрывал дверь и запирал её на засов. А утром, когда он её открывал, то всегда замечал, что туфли у дочерей все от танцев стоптаны, и никак он не мог понять, отчего это происходит. И велел король кликнуть клич по всему королевству, что тот, кто дознается, где это они по ночам танцуют, может выбрать одну из них себе в жёны, а после его смерти стать королём. Но кто объявится, а в течение трёх дней и ночей о том не дознается, тому голова с плеч долой.

Вот вызвался вскоре один королевич взяться за это отважное дело. Его хорошо приняли и вечером отвели в комнату, что находилась рядом с залой-опочивальней. Ему приготовили постель, и он должен был наблюдать, куда королевны уходят и где танцуют; а чтоб ничего они не смогли сделать тайком или уйти куда-нибудь в другое место, то двери в залу были оставлены открытыми. Но вдруг веки у королевича налились точно свинцом, и он уснул, а когда наутро он проснулся, оказалось, что все двенадцать королевен ходили куда-то танцевать, – туфельки их стояли в зале, но у всех на подошвах были протёрты дыры. И на второй, и на третий вечер случилось то же самое: и вот отрубили королевичу без всякой жалости голову. Приходило потом ещё много других, которые брались за это отважное дело, но всем им пришлось поплатиться жизнью.

И вот случилось, что один бедный солдат, который был ранен и служить больше не мог, направился в тот самый город, где жил король. Повстречалась ему на пути старуха, она спросила его, куда он идёт.

– Да я и сам точно не знаю, – ответил солдат и в шутку добавил: – Есть у меня охота дознаться, где это и в самом деле королевны свои туфли во время танцев стаптывают, – вот, может, я и королём сделаюсь.

– Да это не так-то и трудно, – сказала старуха. – Ты не пей вина, что поднесут тебе вечером, и притворись, будто крепко спишь.

Затем дала она ему небольшой плащ и сказала:

– Если ты наденешь его, то станешь невидимкой и сможешь тогда пробраться вслед за двенадцатью королевнами.

Солдат, получив добрый совет, решил приняться за это дело: набрался он смелости и к королю женихом объявился. Был он принят так же хорошо, как и другие, и на него тоже надели королевские одежды. Вечером, как пришло время спать ложиться, отвели его в комнату рядом с опочивальней; и когда он собирался ложиться спать, пришла старшая королевна и поднесла ему кубок вина; но он привязал к подбородку губку, – вино всё и впиталось, и он и капли не выпил. Затем лёг он в постель, полежал немного и начал храпеть, будто спит самым глубоким сном. Услыхали то двенадцать королевен, засмеялись, а старшая и говорит:

– И этому бы тоже не мешало жизнь свою поберечь.

Затем они встали, открыли шкафы, ларцы и шкатулки и достали роскошные платья; стали перед зеркалами наряжаться и прыгать на радостях, что вскоре смогут они опять танцевать. Но одна из них, младшая, и говорит:

– Я не знаю, вы вот радуетесь, а у меня на душе как-то тяжело: должно быть, с нами случится какое-нибудь несчастье.

– Эх ты, пуганая ворона, – сказала ей старшая, – всего ты вечно боишься! Разве ты забыла, сколько уже королевичей здесь понапрасну побывало? Солдату я даже и не стала бы сонного зелья подносить, этот олух и так не проснётся.

Вот королевны были уже готовы и глянули на солдата, а он глаза закрыл, не двинется, не шелохнётся, и подумали они, что теперь уже бояться им нечего. Подошла старшая к своей кровати и постучала в неё; и опустилась тотчас кровать в подземелье, и сошли они одна за другой вниз через подземный ход, а впереди всех шла старшая. Солдат, видя всё это, долго не мешкал, он набросил на себя свой плащ и спустился вниз вслед за младшей. Посреди лестницы он наступил ей слегка на платье, она испугалась и крикнула:

– Что это? Кто это схватил меня за платье?

– Да ты не выдумывай, – молвила старшая, – это ты, видно, за крючок зацепилась.

Вот сошли они все вниз и очутились в чудесной аллее, и были все листья на деревьях серебряные, и они все сияли и сверкали. Солдат подумал: «Возьму-ка я что-нибудь в знак доказательства», – и он отломил с дерева ветку; вдруг послышался страшный треск. Младшая вскрикнула:

– Тут что-то неладное, вы слышали треск?

Но старшая сказала:

– Это салютуют на радостях, что мы скоро освободим от чар наших принцев.

И они пошли затем по другой аллее, где листья на деревьях были все золотые, и, наконец, по третьей, где были листья все из чистых алмазов; и он отломил с обоих деревьев по ветке, и всякий раз дерево трещало, и младшая дрожала от страха, но старшая настаивала на том, что это салютуют в знак радости. Пошли они дальше, и вот подошли, наконец, к большой реке; стояло у берега двенадцать лодок, и в каждой лодке сидело по прекрасному принцу, и они ждали своих двенадцать королевен, и каждый посадил королевну к себе в лодку, солдат же сел вместе с младшей. А принц и говорит:

– Отчего это лодка вдруг стала сегодня тяжелее? Приходится мне грести изо всех сил.

– Это, пожалуй, – молвила младшая, – от жаркой погоды, и меня нынче что-то томит.

И стоял на другом берегу красивый, ярко освещённый замок, доносилась оттуда весёлая музыка, трубы и литавры. Переплыли принцы через реку, вошли в замок, и каждый из них стал танцевать со своей милой. Солдат тоже танцевал вместе с ними, никем не видимый, и когда одна из королевен держала кубок с вином, то он весь его выпивал до дна, только она подносила его ко рту; и страшно было от того младшей, но старшая всё заставляла её молчать. Так протанцевали они там до трёх часов утра, и вот все туфельки истоптались от танцев, и пришлось им оставить свои пляски. Перевезли принцы их опять через реку, а солдат на этот раз сел на переднюю лодку, к старшей. На берегу они попрощались со своими принцами и пообещали им прийти снова на следующую ночь. Когда они всходили по лестнице, солдат забежал вперёд и лёг в свою постель; и когда двенадцать королевен медленно подымались, утомлённые, по лестнице, он уже храпел, да так громко, что все слышали; и они сказали: «Уж этого человека опасаться нам нечего». Сняли они свои красивые платья, спрятали их, стоптанные во время танцев туфельки поставили под кровать, а сами легли спать.

На другое утро солдат решил ничего не рассказывать, а ещё раз поглядеть на это диво, – и вот ходил он и вторую и третью ночь с ними вместе. И всё было так же, как и в первый раз, – они плясали до тех пор, пока туфельки не стаптывали. Но на третий раз взял он с собой в доказательство кубок. Вот наступило время ему отвечать, и взял он с собой и спрятал три ветки и кубок и пошёл к королю, а двенадцать королевен стояли за дверью и слушали, что он скажет. Когда король стал спрашивать:

– Ну, сказывай, где мои двенадцать дочерей ночью все свои туфельки в плясках истоптали? – то солдат ответил:

– Вместе с двенадцатью принцами в подземном замке.

И рассказал он королю всё, как было, и принёс ему знаки доказательства.

Велел тогда король позвать своих дочерей и спросил их, правду ли говорит солдат? Видя, что всё обнаружилось, и если отпираться, то всё равно ничего не поможет, они сознались во всём. Тогда король и говорит:

– Какую же ты хочешь взять себе в жёны?

Он ответил:

– Я-то уж не молод, так отдайте мне старшую.

В тот же день и свадьбу сыграли, и было ему обещано после смерти короля и всё государство.

И принцы были снова заколдованы на столько дней, сколько ночей проплясали они вместе с двенадцатью королевнами.

134. Шестеро слуг.

Давно тому назад жила старая королева. Была она колдунья, а дочка была у ней самая красивая девушка во всём свете. Но старуха помышляла только о том, как бы ей заманить людей в беду, и когда приходил жених, она говорила, что кто хочет получить её дочь, тот должен выполнить сначала задачу, или погибнуть. Многие были ослеплены красотой девушки и отваживались на это дело, но выполнить, что поручала им старуха, они не могли, – и тогда уж не было им пощады: приходилось им становиться на колени, и рубили им головы с плеч. Услыхал один королевич про великую красоту девушки и говорит своему отцу:

– Дозвольте мне туда отправиться, я хочу за неё посвататься.

– Я никогда этого тебе не позволю, – ответил король, – если ты туда пойдёшь, то уж назад не вернёшься.

И вот слёг королевич в постель, заболел смертельно и пролежал целых семь лет, и ни один лекарь не мог его вылечить. Понял отец, что нет больше никакой надежды, и молвил ему с тоской в сердце:

– Отправляйся туда и попытай счастья, я не знаю, чем больше тебе помочь.

Как услыхал это сын, поднялся с постели, сразу выздоровел и весело отправился в путь-дорогу.

И случилось так, что проезжал он на коне через пустошь и заметил издали, что лежит что-то на поле, будто большая копна сена; подъехал он ближе, видит – а это брюхо какого-то человека, который лежал на земле растянувшись; и было то брюхо похоже на небольшой пригорок. Как увидал толстяк путника, поднялся во весь рост и сказал:

– Если вам нужен человек, возьмите меня к себе в слуги.

Королевич ответил:

– Да что же мне с таким увальнем делать?

– О, – сказал толстяк, – это ещё что! Вот если я раздуюсь как следует, то стану в три тысячи раз толще.

– Раз так, – сказал королевич, – ты мне пригодишься, ступай вместе со мной.

Пошёл толстяк вслед за королевичем; а спустя некоторое время нашли они и другого, тот лежал на земле, приложив ухо к траве.

Спросил королевич:

– Что ты тут делаешь?

– Прислушиваюсь, – ответил человек.

– К чему же ты так чутко прислушиваешься?

– Прислушиваюсь к тому, что сейчас на свете творится; ведь от моих ушей ничто не скроется, мне даже слыхать, как растёт трава.

Спросил королевич:

– Скажи мне, что же ты слышишь при дворе старой королевы, у которой красавица дочь?

Ответил тот:

– Слышу, как меч свистит, что голову с плеч жениху рубит.

Сказал королевич:

– Ты мне пригодишься, ступай вместе со мной.

Вот двинулись они дальше и в скором времени увидели, что лежат две ступни и ноги, а конца их и не видать. Проехали они немалое расстояние и подъехали, наконец, к самому туловищу, а потом и к голове.

– Эй, – сказал королевич, – а ты длинен, однако, как большой канат!

– О, – ответил долговязый, – это ещё что! Если мне как следует вытянуться, то стану я в три тысячи раз длинней и побольше самой высокой горы на земле. Я охотно готов вам служить, если вы только согласны взять меня к себе в услужение.

– Ступай вместе со мной, – сказал королевич, – ты мне пригодишься.

Отправились они дальше и повстречали на пути ещё одного: тот сидел на дороге с завязанными глазами.

И сказал ему королевич:

– Что это у тебя – глаза больные, что ты на свет не можешь смотреть?

– Нет, – ответил человек, – я не могу снять повязки потому, что если я гляну на что глазами, то всё разлетится в куски, настолько могуч мой взор. Если это вам может пригодиться, я готов вам охотно служить.

– Ступай вместе со мной, – ответил королевич, – ты можешь мне пригодиться.

Отправились они дальше и нашли по дороге человека, – тот лежал на самом солнцепёке и дрожал, его знобило так, что зуб на зуб не попадал.

– Как это может тебя знобить? – сказал королевич. – Ведь солнце греет так жарко.

– Ах, – ответил человек, – у меня совсем другая натура: чем жарче, тем я больше зябну и меня пробирает мороз до самых костей; а чем холодней, тем становится мне жарче; на льду я страдаю от зноя, а в огне от холода.

– Странный ты человек! – сказал королевич. – Но если хочешь мне служить, то ступай вместе со мной.

Вот отправились они дальше, видят – стоит человек, вытянул свою длинную шею и по сторонам глядит, и видно ему всё, что за горами делается.

Сказал королевич:

– Куда это ты так пристально вглядываешься?

Ответил человек:

– У меня такое острое зренье, что я вижу всё через леса и поля, горы и долы и через весь мир вижу.

Сказал королевич:

– Если хочешь, ступай вместе со мной, такого мне как раз и недостаёт.

И вот двинулся королевич со своими шестью слугами в город, где жила старая королева. Он не объявил, кто он такой, а сказал:

– Если вы согласны выдать за меня вашу красавицу дочь, я выполню то, что вы мне зададите.

Обрадовалась колдунья, что попал к ней снова в сети такой прекрасный юноша, и сказала:

– Я задам тебе тройную задачу, если выполнишь каждую из них, станешь господином и мужем моей дочери.

– А какая же будет твоя первая задача? – спросил королевич.

– Ты должен достать мне моё кольцо, что уронила я в Красное море.

Пошёл королевич домой к своим слугам и говорит:

– Первая задача не из лёгких: надо достать из Красного моря кольцо. Ну, как поступить?

Сказал тогда тот, у кого было острое зренье:

– Я посмотрю, где оно лежит.

Глянул он в глубь моря и сказал:

– Оно висит там на остром камне.

Отнёс их долговязый в те края и сказал:

– Да я бы его достал, мне бы только увидеть, где оно.

– Если дело только за этим стало, то я смогу! – воскликнул толстяк и тотчас улёгся на землю и подставил свой рот к самой воде; и двинулись волны к нему в рот, точно в пропасть какую, и он выпил целое море, и стало оно сухое, как луг. Нагнулся тогда Долговязый маленько и достал рукою кольцо. Обрадовался королевич, получив кольцо, и принёс его старухе. Удивилась она и говорит:

– Да, это то самое кольцо и есть. Первую задачу ты выполнил удачно, а теперь черёд за второй. Видишь, вон там на лугу перед моим замком пасутся триста откормленных быков, – ты должен их всех съесть заодно с шкурой и шерстью, костьми и рогами; а внизу в подвале стоит триста бочек вина, – ты должен их все выпить; но если останется от быков хотя бы один волос, а от вина хоть одна капелька, прощайся тогда со своей жизнью.

Говорит королевич:

– А можно ли мне к себе гостей пригласить? Без людей-то и обед невкусен.

Засмеялась злобно старуха и ответила:

– Чтоб не быть тебе одному, можешь пригласить кого-нибудь, не больше одного.

Пришёл королевич к своим слугам и сказал Толстяку:

– Нынче ты будешь моим гостем и уж наешься досыта.

И вот раздулся Толстяк и съел триста быков, так что и волоска не осталось, и спрашивает, нет ли ещё чего закусить; потом выпил вмиг всё вино из бочек, даже стакана не потребовалось, вылизал всё, до последней капли на затычке.

Кончился обед, явился королевич к старухе и сказал ей, что вторая, мол, задача выполнена. Удивилась старуха и говорит:

– Этого ещё ни один человек не мог выполнить, но остаётся ещё одна задача. – А сама про себя подумала: «Уж ты от меня не уйдёшь, не сносить тебе головы на плечах». – Нынче вечером, – сказала она, – я приведу к тебе в спальню свою дочь, ты должен её там обнимать; а когда вы будете сидеть вдвоём, то, смотри, берегись, чтоб не уснуть: как пробьёт полночь, я приду, и если не будет она в твоих объятьях, то погиб ты тогда.

Подумал королевич: «Это задача лёгкая, уж я и глаз не сомкну», но он всё-таки кликнул своих слуг, рассказал им, что задала старуха, и говорит:

– Кто знает, какая за этим хитрость кроется; нужна осторожность, – вы стойте на страже и следите, чтоб девушка из моей спальни не вышла.

Наступила ночь, и явилась старуха со своей дочерью и передала её в руки королевичу. Протянулся тогда Долговязый вокруг них кольцом, а Толстяк стал у дверей, и ни одна живая душа проникнуть туда не могла бы. Сидели они там вдвоём, девушка и слова не молвила, светила луна в окно ей прямо в лицо, чтобы мог он видеть её чудесную красоту. Он только и делал, что глядел на неё, был полон радости и любви, и глаза его не знали усталости. Так продолжалось до одиннадцати часов; но вот старуха напустила на всех свои чары, и все вдруг уснули, и в этот миг девушка была похищена.

Проспали они крепким сном до без четверти двенадцать, и потеряло тогда колдовство свою силу, и они все проснулись опять.

– Ох, какое несчастье! – воскликнул королевич. – Теперь я погиб!

Верные слуги начали тоже причитать, но Слухач сказал:

– Тише, дайте мне прислушаться.

Послушал он чуть и говорит:

– Она сидит на утёсе, в трёхстах часах ходу отсюда, и оплакивает там свою судьбу. Ты, Долговязый, только один и мог бы помочь, если бы протянулся во весь свой рост, – стоит тебе сделать несколько шагов, и ты будешь там.

– Да, – ответил Долговязый, – но пускай идёт вместе со мной Остроглазый, чтоб могли мы убрать скалу.

Посмотрел Долговязый на того, кто был с завязанными глазами, и в тот же миг, точно по мановенью руки, очутились они перед заколдованною скалой. Снял Долговязый у Остроглазого повязку с глаз, и только тот оглянулся, как развалилась скала на тысячи кусков. Взял Долговязый девушку к себе на руки и принёс её вмиг назад, он принёс так же быстро и своего товарища; и не успело пробить двенадцать часов, как сидели они по-прежнему и были весёлые и бодрые. Вот пробило полночь, и подкралась старая колдунья, усмехнулась, будто желая сказать: «Теперь уж ты мой!» – она знала, что дочь её сидит на скале, в трёхстах часах ходу отсюда. Но как увидела она свою дочь в объятьях у королевича, испугалась и сказала:

– Этот будет посильнее меня!

Теперь уж отговариваться ей было нельзя и ей пришлось дать согласие выдать её за него замуж. Но она успела шепнуть ей на ухо: «Стыдно тебе, что приходится простых людей слушаться и брать себе мужа не по любви».

Тогда исполнилось гордое сердце девушки гневом, и она решила отомстить. Она велела на следующее утро привезти триста вязанок дров и объявила королевичу, что хоть он и выполнил три задачи, но она не станет его женой до тех пор, пока кто-нибудь из них не согласится сесть на костёр и выдержать испытание огнём. Она думала, что никто из его слуг не согласится сгореть ради него и что из-за любви к ней он сам будет готов взойти на костёр, – а тогда уж она от него избавится. Но слуги сказали:

– Мы все кое-что сделали, только один Мерзляк ничего не сделал, пускай он усядется на костёр, – и они посадили его посреди сложенных дров и подожгли их. Запылало пламя, оно горело целых три дня, пока все дрова не сгорели, и когда пламя погасло, видят – стоит Мерзляк на пепле, дрожа как осиновый лист, и говорит:

– Ни разу за всю свою жизнь не испытывал я такого холода; если б это продолжалось дольше, я бы совсем окоченел!

И нечего было делать – пришлось прекрасной девушке взять в мужья неизвестного юношу. Вот поехали они в церковь, и говорит старуха: «Я не в силах вынести такого позора», и выслала вслед за ними своё войско, оно должно было уничтожить всё, что встретится ему на пути, и вернуть ей назад её дочь. Но насторожил уши Слухач и услышал тайные речи старухи.

– Как нам теперь быть? – спросил он у Толстяка.

Но тот уже знал, что делать: он плюнул раз-другой – и разлилось позади кареты почти море, которое он когда-то выпил, и сделалось большое озеро, и войско в том озере и утонуло. Как доведалась о том колдунья, выслала она своих закованных в броню всадников, но Слухач услышал звон и лязг их доспехов и снял у слуги с глаз повязку; и только глянул тот на врагов, как полопались всадники, точно стекло. И поехал жених с невестой спокойно дальше; и когда их обвенчали в церкви, слуги решили получить расчёт и говорят своему господину:

– Ваши желанья исполнились, мы вам теперь больше не нужны, мы пойдём странствовать дальше и попытаем себе счастья.

А была в получасе ходьбы от замка деревня, и пас вблизи неё своё стадо свинопас; подъехали они туда, и говорит королевич своей жене:

– А ты знаешь, кто я такой? Я вовсе не королевич, а свинопас, а тот вон, кто пасёт стадо, родной мой отец: нам надо пойти и помочь пасти ему стадо.

Вышел он с ней из кареты, зашёл в харчевню и тайно шепнул хозяевам, чтобы те отобрали у неё ночью королевское платье. Проснулась она утром, и не во что ей было одеться; дала ей хозяйка харчевни старую юбку да шерстяные чулки и сделала вид, будто это большой подарок, и сказала:

– Если бы не ваш муж, я не дала бы вам ничего.

И поверила королевна, что он и вправду свинопас, и начала пасти с ним вместе стадо, а сама думала: «Я это заслужила за своё высокомерие и гордость». Так продолжалось восемь дней; но больше выдержать она не могла, и все ноги покрылись у неё ранами. Пришли к ней тогда двое крестьян и спрашивают её, знает ли она, кто её муж.

– Знаю, – говорит, – он свинопас; он только что ушёл, чтоб выручить немного денег за свясла и бечёвки.

А они и говорят ей:

– Пойдём с нами, мы отведём вас к нему, – и привели её наверх в замок. Вошла она в зал, видит – стоит там её муж в королевских одеждах. Но она его не узнала, пока он не бросился к ней на шею, поцеловал её и сказал:

– Я так много из-за тебя выстрадал, что и ты должна была тоже ради меня пострадать.

Отпраздновали они тогда по-настоящему свадьбу, а кто эту сказку сказывал, тот был бы тоже не прочь на свадьбе у них побывать.

135. Белая и чёрная невеста.

Вышла раз одна женщина со своей дочкою и падчерицей на поле – травы нарезать, и явился к ним господь бог в образе нищего и спрашивает:

– Как мне ближе пройти в деревню?

– Коль хотите узнать дорогу, – ответила мать, – сами её и ищите.

А дочка добавила:

– А если вы беспокоитесь, что дороги вам не найти, то возьмите себе провожатого.

А падчерица, та сказала:

– Бедный человек, я тебя провожу, ступай вместе со мной.

Разгневался господь бог на мать и на дочку, отвернулся от них и околдовал их: сделались они черны, как ночь, и безобразны, как грех. А к бедной падчерице был господь милостив, – он пошёл вместе с нею и, когда они подходили к деревне, дал ей своё благословение и сказал:

– Загадай себе три желанья, и я их исполню.

И сказала девушка:

– Хотелось бы мне стать такой же прекрасной и светлой, как солнышко, – и вдруг сделалась она светлой и прекрасной, как день.

– А ещё мне хотелось бы иметь кошелёк с деньгами, который бы никогда не пустел, – и дал ей господь бог такой кошелёк, но сказал:

– Не забывай о самом главном.

Девушка сказала:

– А в-третьих, хотелось бы мне, когда я умру, иметь на небесах вечный покой.

И это было тоже обещано, а затем господь бог с ней расстался.

Только пришла мачеха со своей дочкой домой, видит – сделались они обе чёрные, как уголь, да к тому же уродливые, а падчерица стала светлая и прекрасная; и стала тогда мачеха сердцем ещё злее, и было у неё одно только в мыслях, как бы причинить падчерице обиду какую и горе.

А был у падчерицы брат, звали его Регинер; она сильно его любила и рассказала ему всё, что случилось. Вот однажды Регинер ей и говорит:

– Милая сестра, я хочу написать твой портрет, чтоб я мог тебя всегда видеть: ведь любовь моя к тебе так велика, что мне хотелось бы на тебя смотреть беспрестанно.

И она ответила:

– Но я прошу тебя этого портрета никому не показывать.

И вот сделал он портрет своей сестры и повесил его у себя в комнате. А жил Регинер в королевском замке, где служил королевским кучером. Каждый день подходил он к портрету и благодарил бога за счастье, дарованное его любимой сестре. Но умерла в это время у короля, где он служил, жена, а была она такая красавица, что во всём свете нельзя было найти такой, которая могла бы сравниться с ней по красоте, и король был по случаю её смерти в глубокой печали. Но придворные слуги заметили, что кучер каждый день стоит перед прекрасным портретом и любуется им, и стали ему завидовать, и сказали о том королю. Король велел кучеру принести ему этот портрет, и когда он увидел, что она во всём похожа на его покойную жену, только, пожалуй, ещё прекрасней её, до смерти влюбился в неё. Он велел позвать к себе кучера и спросил, кто изображён на этом портрете. Кучер сказал, что это его сестра. И решил король жениться только на ней, дал кучеру карету и лошадей, пышные золотые одеянья и послал его привезти избранную им невесту. Когда Регинер прибыл с таким поручением, его сестра обрадовалась, а Чернавка – та стала завидовать её счастью, сильно разгневалась и говорит своей матери:

– Куда же годится всё ваше колдовство, если вы не можете предоставить мне подобного счастья!

– Успокойся, – сказала старуха, – будет и тебе счастье.

И с помощью колдовства она так отуманила глаза кучеру, что он сделался почти слепой, а белой невесте она заложила уши, и та почти ничего не слышала. Потом уселись они в карету, сначала невеста в пышных королевских одеждах, а за нею мачеха со своей дочкой, а Регинер сидел на козлах и правил. Проехали они некоторое время, и крикнул кучер:

Ты укутайся, сестрица, Чтоб дождём не замочило, Чтоб тебя не запылило, Чтоб красавицей явиться к королю!

Спросила невеста:

– Что это говорит мой милый братец?

– Ах, – ответила старуха, – он сказал, чтобы ты сняла с себя золотое платье и отдала бы его своей сестре.

И вот сняла она с себя платье, надела его на девушку-Чернавку, а та дала ей взамен свою плохую серую кофту. Поехали они дальше. Вскоре опять крикнул брат:

Ты укутайся, сестрица, Чтоб дождём не замочило, Чтоб тебя не запылило, Чтоб красавицей явиться к королю!

Спросила невеста:

– Что это сказал мой милый братец?

– Ах, – ответила старуха, – это он сказал, чтобы ты сняла с головы своей золотой свадебный венец и отдала бы его сестре.

Сняла она с себя свадебный венец, надела его на Чернавку, а сама осталась с непокрытой головой. Поехали они дальше; и вскоре брат крикнул опять:

Ты укутайся, сестрица, Чтоб дождём не замочило, Чтоб тебя не запылило, Чтоб красавицей явиться к королю!

Спросила невеста:

– Что это сказал мой братец?

– Ах, – ответила старуха, – он сказал, чтоб ты выглянула из кареты.

А проезжали они как раз в это время через мост над глубокой рекой. Только поднялась невеста и высунулась из кареты, как выбросили они её оттуда, и упала она в середину реки. И в тот миг, когда она утонула, выплыла из зеркально-ясной воды белоснежная утка и поплыла вниз по реке. Брат ничего этого не видел и продолжал править лошадьми; наконец они подъехали к королевскому замку. Привёл Регинер к королю девушку-Чернавку, будто свою сестру, – он думал, что это она и есть на самом деле, ведь в глазах у него туманилось, ему виделось только, что сверкает на ней золотое платье. Увидел король страшное уродство своей мнимой невесты, сильно разозлился и велел бросить кучера в глубокую яму, кишащую гадюками и прочей змеиной нечистью. Но старая ведьма сумела всё-таки опутать короля и с помощью своего колдовства так ослепила ему глаза, что он оставил у себя и её и дочку, даже Чернавка показалась ему подходящей, и он вправду на ней женился.

Однажды вечером, когда чёрная невеста сидела у короля на коленях, приплыла белая утка по сточному жёлобу к кухне и говорит поварёнку:

Угольки в печи развороши, Дай мне перья просушить.

Поварёнок так и сделал, развёл для неё в печи огонь; явилась утка, уселась у печки, отряхнулась и начала клювом перья себе приглаживать. Сидит она, и так приятно ей отдыхать, и вот спрашивает она:

Что делает брат мой Регинер?

Ответил поварёнок:

Сидит он в глубокой яме С гадюками и ужами.

Спрашивает утка ещё:

Что делает чёрная ведьма в доме?

Отвечает поварёнок:

Сидит, милуется, С королём целуется.

И молвила утка:

Пускай это не сбудется!

И уплыла по сточному жёлобу.

На другое утро она явилась опять и задала те же вопросы, и на третий вечер тоже И не мог поварёнок удержаться, пошёл и рассказал обо всём королю. Захотелось королю всё это увидеть самому: он пришёл на следующий вечер туда, и когда утка просунула голову из сточного жёлоба, он схватил меч и отрубил ей голову, и вмиг обернулась она прекраснейшей девушкой и была точь-в-точь похожа на портрет, писанный с неё братом. Обрадовался король, а так как стояла она мокрая и голая, то велел он принести дорогие платья и приказал её одеть. Тут рассказала она ему, как обманули её хитростью и коварством и бросили, наконец, в реку; и первой её просьбой было, чтоб вытащили её брата из змеиной ямы. Король исполнил её просьбу, вошёл в комнату, где сидела старая ведьма, и спросил:

– Скажи, чего заслуживает тот, который сделал вот это и это? и рассказал ей всё, что было.

Но ведьма была так ослеплена, что ничего не поняла, и сказала.

– Он заслуживает того, чтоб его раздели догола и бросили в бочку, утыканную гвоздями, запрягли в ту бочку лошадь и пустили бы её на все четыре стороны.

И всё это с нею самой и её дочкой Чернавкой и было сделано. А король женился на белой прекрасной невесте и наградил верного брата сделал его человеком богатым и знатным.

136. Железный Ганс.

Жил однажды король, и возле его замка был дремучий лес, в котором водилась разная дичь.

Послал раз король туда своего егеря, чтоб убить косулю, но егерь назад не вернулся.

– Видно, с ним какое-нибудь несчастье случилось, – сказал король и послал на другой день двух егерей на поиски его; они тоже назад не вернулись.

Тогда созвал король на третий день всех своих егерей и говорит:

– Исходите весь лес вдоль и поперёк и не оставляйте поисков до тех пор, пока всех троих не найдёте.

Однако из тех егерей домой никто не вернулся, а из своры собак, которых они взяли с собой, ни одной больше не видели. С той поры больше никто ходить в тот лес не отваживался, и стоял он в глубокой тишине, одинокий, и видно было только, как пролетал иногда над ним орёл или ястреб. Так продолжалось долгие-долгие годы.

Но явился однажды к королю неизвестный охотник, он хотел поступить на службу и вызвался отправиться в тот страшный лес. Но король согласия своего давать не хотел и сказал:

– В этом лесу нечистая, сила водится; я боюсь, что и с тобой случится то же, что и с другими, и ты назад из него не вернёшься.

Охотник ответил:

– Король, я уж рискну; я ничего не боюсь. – И он отправился со своею собакой в тот лес.

Прошло некоторое время, и напала собака на след дичи и начала было за нею гнаться, но только пробежала она несколько шагов, видит – раскинулось перед ней глубокое болото, дальше идти нельзя, и протянулась из воды голая рука, схватила собаку и потащила её на дно. Увидал это охотник, воротился назад и привёл с собою трёх людей; они пришли с вёдрами и начали вычерпывать воду. Вот уже показалось дно; и видят они – лежит там дикий человек, тело у него всё рыжее, как ржавое железо, а волосы висят до самых колен.

Связали они его верёвками и привели в замок. И немало там удивлялись лесному человеку, и велел король посадить его в железную клетку в своём дворе и под страхом смертной казни запретил открывать дверь той клетки, а ключи поручил хранить самой королеве. С той поры каждый мог ходить в тот лес спокойно.

Был у короля сын восьми лет. Играл он раз во дворе, и во время игры попал его золотой мяч в клетку. Подбежал мальчик к клетке и говорит:

– Кинь мне мой мяч назад.

– Нет, – ответил лесной человек, – я его не отдам, пока ты не откроешь мне дверь.

– Нет, – сказал мальчик, – я этого не сделаю, это король запретил, – и убежал.

На другой день пришёл он опять и стал требовать свой мяч. А лесной человек говорит: «Открой мне дверь», но мальчик опять отказался.

На третий день король выехал на охоту, а мальчик подошёл снова к клетке и говорит:

– Если бы даже я и хотел тебе дверь открыть, то всё равно бы не смог, у меня нет ключа.

– Он лежит под подушкою у твоей матери, – сказал лесной человек, – ты его можешь достать.

Мальчику очень хотелось вернуть свой мяч, он позабыл про всякую осторожность и принёс ключ. Дверь открывалась с трудом, и мальчик прищемил себе палец. Как только дверь открылась и лесной человек вышел наружу, он отдал мальчику золотой мяч, и сам стал быстро уходить.

Сделалось мальчику страшно, и он крикнул вдогонку:

– Ах, лесной человек, не уходи отсюда, а не то меня побьют.

Лесной человек вернулся, поднял его, посадил себе на плечи и быстрыми шагами направился в лес.

Вернулся король домой, увидал пустую клетку и спросил королеву, как всё это случилось. Королева ничего не знала, начала искать ключ, но его не оказалось. Стала она звать мальчика, но никто не отвечал. Разослал тогда король повсюду людей на розыски мальчика, но они его нигде не нашли. Тогда король догадался, что случилось, и великая печаль воцарилась при королевском дворе.

А лесной человек вернулся снова в дремучий лес, снял там мальчика с плеча и сказал ему:

– Отца и мать свою ты больше не увидишь, но я буду о тебе заботиться, потому что ты меня освободил и мне тебя жаль. Если ты будешь исполнять всё, что я тебе скажу, то будет тебе хорошо. А драгоценностей и золота у меня вдосталь, больше чем у кого-либо на свете.

Он устроил мальчику подстилку из мха, и тот уснул; а на другое утро лесной человек привёл его к колодцу и говорит:

– Видишь этот золотой колодец? Он чист и прозрачен, как хрусталь; ты должен будешь около него сидеть и следить, чтоб ничего в него не упало, а не то он станет нечистый. Каждый вечер я буду приходить и смотреть, выполнил ли ты мой наказ.

Сел мальчик на краю колодца, и ему было видно, как мелькала в нём то золотая рыба, то золотая змея, и он следил, чтоб ничто не упало в колодец.

Когда он сидел, вдруг заболел у него палец, да так сильно, что мальчик невольно сунул его в воду. Он быстро вытащил руку назад и вдруг увидел, что весь палец стал золотой; и какие он старания ни прилагал, чтоб стереть золото, всё было напрасно.

Вечером вернулся Железный Ганс – так звали лесного человека, – посмотрел на мальчика и сказал:

– Что случилось с колодцем?

– Ничего, ничего не случилось, – ответил мальчик и спрятал палец за спину, чтоб лесной человек не мог его увидеть.

Но тот сказал:

– Ты погрузил палец в колодец; на этот раз я, так уж и быть, прощаю тебе, но смотри, берегись, чтоб больше ничего в него не попало.

И вот на ранней заре сидел мальчик снова у колодца и его сторожил. Но заболел у него опять палец, и он провёл рукой по голове, и упал невзначай один волос в колодец. Он быстро вытащил его оттуда, но волос стал весь золотой.

Явился Железный Ганс, он знал уже всё, что случилось.

– Ты уронил волос в колодец, – сказал он, – я прощаю тебе и на этот раз, но если это случится и в третий раз, то станет колодец нечистый, и тебе нельзя будет у меня оставаться.

Сидел на третий день мальчик у колодца и уж пальцем не шелохнул, а он болел у него ещё очень сильно. Стало ему очень скучно, и он начал разглядывать себя в водяном зеркале. При этом он всё больше и больше наклонялся вниз; захотелось ему заглянуть себе в глаза; и вдруг упали его длинные волосы в воду. Он быстро поднялся, но все волосы на голове стали вдруг золотыми и засияли, как солнце.

Можете себе вообразить, как бедный мальчик испугался! Вытащил он из кармана платок и обвязал им голову, чтоб лесной человек ничего не заметил. Но Железный Ганс пришёл и знал уже всё и сказал:

– А ну, развяжи платок.

И рассыпались золотые волосы у него по плечам, и как мальчик ни оправдывался, ничего не помогло.

– Ты испытания не выдержал, и оставаться тебе здесь больше нельзя. Ступай странствовать по свету, и ты узнаешь тогда, как в бедноте живётся. Но так как сердце у тебя не злое и я желаю тебе добра, то я позволю тебе вот что: когда попадёшь ты в беду, то ступай в лес и кликни: «Железный Ганс!», и я приду к тебе на помощь. Могущество моё велико, больше, чем ты полагаешь, а золота и серебра у меня вдосталь.

Покинул королевич лес и пошёл по дорогам и нехоженым тропам всё вперёд и вперёд, пока, наконец, не пришёл в большой город. Стал он искать там работы, но найти её никак не мог да и обучен он ничему не был, чем мог бы прокормиться. Наконец отправился он в замок и спросил, не возьмут ли его там на работу. Придворные не знали, к какому делу можно бы его определить, но мальчик им понравился, и они велели ему остаться. Взял его, наконец, к себе на работу повар и велел ему дрова и воду носить да золу выгребать.

Однажды, когда под рукой никого не оказалось, велел повар ему отнести кушанья к королевскому столу. Мальчику не хотелось показывать своих золотых кудрей, и он своего поварского колпака не снял. А к королю в таком виде никто ещё ни разу не являлся, и он сказал:

– Если ты являешься к королевскому столу, должен свой колпак снять.

– Ах, господин мой король, – ответил ему мальчик, – я никак не могу, у меня вся голова в струпьях.

Тогда велел король позвать повара, выбранил его и спросил, как же он смел такого мальчишку принимать к себе на работу; и приказал его тотчас прогнать. Но повар мальчика пожалел и обменял его на садовничьего ученика.

И должен был теперь мальчик в саду деревья сажать, поливать их, мотыжить, землю копать и терпеть стужу и зной. Однажды летом работал он один в саду, а день был такой жаркий, и вот снял он свою шапочку, чтоб на ветру освежиться. Но засияло солнце на его волосах, и они так засверкали-заблестели, что упали лучи в спальню королевны, и она вскочила, чтоб поглядеть, что это такое. Увидала она юношу и окликнула его:

– Паренёк, принеси мне букет цветов.

Надел он второпях свою шапочку, нарвал простых полевых цветов и связал их в букет. Когда он подымался по лестнице, его встретил садовник и говорит:

– Как ты смеешь нести королевне такие плохие цветы? Скорей нарви других, да самых красивых, душистых.

– Ах, нет, – ответил юноша, – полевые цветы пахнут сильней, они ей больше понравятся.

Вошёл он в комнату королевны, а она и говорит:

– Сними свою шапочку, тебе не гоже передо мной в шапке стоять.

А он опять-таки отвечает:

– Мне никак нельзя, у меня голова в струпьях.

Тогда королевна схватила шапочку, сняла её, и рассыпались его золотые волосы по плечам, и глядеть на них было так приятно.

Он хотел убежать, но она удержала его за руку и дала ему целую пригоршню золотых. Он взял их, но на золото никакого внимания не обратил, принёс золотые садовнику и говорит:

– Я дарю их твоим детям, пусть они ими играют.

На другой день королевна кликнула его снова и велела принести ей букет полевых цветов, и когда он с ним явился, она тотчас схватила его за шапочку и хотела снять, но юноша крепко держал шапочку обеими руками. Королевна дала ему опять пригоршню золотых, но он оставлять их у себя не захотел, а отдал их детям садовника вместо игрушек. На третий день случилось то же самое, – королевна не могла снять с него шапочку, а он никак не хотел брать у неё золота.

Вскоре началась в этой стране война. Собрал король свой народ, и не знал, сможет ли он отразить натиск врага более сильного, у которого имелось большое войско.

И говорит тогда садовничий ученик:

– Я уже вырос и хочу тоже идти на войну вместе с другими, дайте мне только коня.

Но над ним посмеялись и сказали:

– Вот когда мы уедем, ты и лошадь себе подберёшь: мы оставим тебе одну на конюшне.

Выступили они в поход, а юноша пошёл на конюшню и вывел оттуда лошадь, она на одну ногу хромала, была заморённая и на ходу похрипывала: «гуп-гуп». Но он всё-таки сел на неё и двинулся в дремучий лес. Подъехал юноша к опушке леса и трижды крикнул: «Железный Ганс!», да так громко, что разнеслось по всему лесу. И вмиг явился лесной человек и спросил:

– Что требуешь ты?

– Я требую сильного коня, собираюсь ехать на войну.

– Будет у тебя конь, и ты получишь ещё больше, чем требуешь.

Вернулся лесной человек в чащу, и в скором времени вышел оттуда конюх, он вёл коня. Конь фыркал, храпел и его еле можно было удержать. А за ним следовал большой отряд воинов, закованных в броню, и мечи их сверкали на солнце.

Отдал юноша конюху свою хромоногую кобылу, вскочил на коня и поехал впереди войска. Когда он подъехал к полю сражения, к тому времени большая часть королевских солдат была уже перебита, и ещё бы немного, и пришлось бы оставшимся обратиться в бегство. Тут налетел юноша со своей железной ватагой, обрушился на врагов, как гроза, и перебил всех, кто ему на пути попадался. Пришлось врагам обратиться в бегство, но юноша гнал их по пятам и до тех пор не останавливался, пока не осталось в живых ни одного человека.

Но вместо того чтобы вернуться назад к королю, юноша повёл свой отряд окольными дорогами опять в лес и кликнул Железного Ганса.

– Что требуешь ты? – спросил лесной человек.

– Возьми своего коня и свой отряд назад и верни мне назад мою хромоногую лошадь.

Исполнилось всё, что он потребовал, и поехал юноша на своей трёхногой кобыле домой.

Вернулся король снова в свой замок, вышла к нему навстречу его дочь и стала поздравлять его с победой.

– Это не я одержал победу, – сказал король, – а один неведомый рыцарь, подоспевший со своим отрядом к нам на помощь.

Захотелось королевне узнать, кто этот незнакомый рыцарь, но король сам этого не знал и сказал:

– Он погнался за врагами, и с той поры я больше его не видел.

Спросила королевна у садовника про его ученика, а тот засмеялся и говорит:

– Да он только что вернулся домой на своей трёхногой кобыле. И все, посмеиваясь, кричали ему: «Вот и подъехала наша заморённая кобыла!» И спрашивали: «А за каким это плетнём ты отсиживался да спал?» Но он отвечал: «Я совершил подвиг, и без меня плохо пришлось бы». Но над ним ещё больше смеялись.

Сказал король своей дочери:

– Я велю устроить большой праздник, он должен будет длиться три дня, а ты будешь бросать золотое яблоко, – может, тогда незнакомец явится сюда, чтоб его поймать. И вот, когда был объявлен праздник, юноша вышел в лес и кликнул Железного Ганса.

– Чего требуешь ты? – спросил Железный Ганс.

– Чтоб поймал я золотое яблоко королевны.

– Это легко, – считай, что оно у тебя уже в руках, – сказал Железный Ганс, – но ты получишь ещё вдобавок красные доспехи и будешь ехать на статном рыжем коне.

Вот наступил назначенный день, и прискакал юноша во весь опор, стал между рыцарями, и его никто не узнал. Вышла королевна и бросила рыцарям золотое яблоко, но никто не поймал золотого яблока, кроме юноши, – только он его и поймал и вмиг ускакал прочь.

На другой день Железный Ганс снарядил его доспехами белого рыцаря и дал ему белого коня. Снова только один юноша поймал яблоко, но, схватив его, тотчас умчался.

Рассердился король и сказал:

– Этак не годится: он должен явиться ко мне и назвать своё имя.

И отдал король приказ: если рыцарь, который поймает яблоко, ускачет опять из замка, то надо броситься за ним в погоню, а если он по доброй воле назад не вернётся, следует на него накинуться и ударить его мечом.

На третий день получил юноша от Железного Ганса чёрные доспехи и вороного коня и снова поймал яблоко. Но когда он помчался из замка, королевские слуги бросились за ним в погоню, и один из них подскочил к юноше так близко, что ранил его остриём меча в ногу. Юноша всё-таки ускакал, но конь его мчался так быстро, что у рыцаря свалился шлем с головы, и все увидели, что у него золотые волосы. Слуги поскакали назад и доложили обо всём королю.

На следующий день королевна спросила у садовника про его ученика.

– Он работает в саду. Этот чудно́й парень был тоже на празднике и только вчера под вечер воротился домой. Он показывал моим детям три золотых яблока, которые он выиграл.

Тогда король велел позвать юношу к себе. Он явился, и у него на голове, как и прежде, шапочка. Но королевна подошла к нему и сняла её с него, – и вдруг упали его золотые волосы на плечи, и это было так красиво, что все изумились.

– Не ты ли тот рыцарь, что каждый день являлся на праздник, облачённый всегда в разные доспехи, и поймал три золотых яблока?

– Да, – ответил юноша, – а вот и яблоки эти, – и он достал их из кармана и подал королю. – Но если вам нужны ещё знаки доказательства, то можете посмотреть на рану, нанесённую мне вашими людьми во время погони за мной. А к тому ж – я тот самый рыцарь, что помог вам одержать победу над врагами.

– Если ты можешь совершать такие подвиги, ты, видно, вовсе не садовничий ученик. Скажи мне, кто же твой отец?

– Мой отец – могущественный король, и у меня много золота, столько, сколько я захочу.

– Я вижу, – сказал король, – что должен тебя отблагодарить. Могу ли сделать я тебе что-нибудь приятное?

– Да, – ответил королевич, – конечно, вы можете это сделать, если отдадите мне дочь вашу в жёны.

Засмеялась королевна и сказала:

– Он говорит всё напрямик, и я по его золотым волосам уже догадалась, что он вовсе не садовничий ученик, – и она подошла к нему и его поцеловала.

На свадьбу прибыли отец и мать королевича, они были в великой радости, ведь они потеряли всякую надежду увидеть когда-нибудь своего милого сына. Когда все сидели на свадебном пиру, вдруг музыка умолкла, распахнулись двери, и вошёл статный король с большою свитой. Он подошёл к юноше, обнял его и сказал:

– Я – Железный Ганс, я был обращён в лесного человека, но ты меня расколдовал. Все богатства, которыми я обладаю, отныне будут твои.

137. Три чёрные принцессы.

Был город Остенде осаждён неприятелем, и враг не хотел снять с города осаду до тех пор, пока не получит с него шестьсот талеров откупу. И вот было объявлено, что тот, кто сможет их предоставить, тот и станет бургомистром.

А жил там бедный рыбак; он рыбачил в море вместе со своим сыном; и вот явился неприятель, захватил в плен сына и дал за это отцу шестьсот талеров денег. Вот отец пошёл и отдал их хозяевам города, и тогда неприятель отступил, – и сделался рыбак бургомистром. И было всем объявлено, что кто не будет говорить ему «господин бургомистр», того вздёрнут на виселицу.

А сыну тем временем удалось убежать из плена, и он скрылся в большом лесу на высокой горе. И разверзлась гора, и попал он в большой заколдованный замок, и были там стулья, столы и скамьи – все чёрным покрыты. И явились три принцессы, одетые во всё чёрное, – только лицом они были чуть белые; и сказали ему, чтобы он не боялся, что ничего ему злого от них не будет и что он может освободить их от злого заклятья. Он им ответил, что он охотно бы на это согласился, если бы знал, что надо для этого сделать. Тогда они сказали, что он целый год не должен с ними говорить и не должен на них смотреть; и если он хочет за это что-нибудь от них получить, так пусть скажет им это сейчас, пока они могут дать ему ответ, и они исполнят его желанье. Он им сказал, что ему очень бы хотелось навестить своего отца. Они ответили, что он сможет это сделать, но должен взять с собой большой кошелёк с деньгами и красиво одеться, а спустя неделю вернуться назад.

И подняло его тотчас на воздух, и он вмиг очутился в родном Остенде. Но отца своего в рыбачьей хижине он уже не нашёл, и он стал тогда спрашивать у разных людей, куда девался бедный рыбак, и люди ему объявили, чтобы он так его теперь называть не смел, а не то попадёт он на виселицу. Вот пришёл он к своему отцу и говорит:

– Рыбак, как это вы сюда забрались?

И ответил ему отец:

– Вы не смейте так мне говорить: если услышат о том хозяева города, то вы попадёте на виселицу.

Он не поверил, чтоб его могли за это вздёрнуть на виселицу. Но когда его уже присудили повесить, он сказал:

– Достопочтенные господа, дозвольте мне в последний раз сходить в нашу старую рыбачью хижину.

И надел он там свою старую куртку и вернулся назад к хозяевам города и говорит:

– А теперь поглядите, пожалуйста, разве я не сын бедного рыбака? Вот в этой одежде я зарабатывал хлеб своему отцу и матери.

И узнали его тогда отец с матерью, выпросили ему прощение и взяли его с собой в дом. И рассказал он тогда всё, что с ним приключилось: как попал он в лесу на высокую гору и что гора та под ним разверзлась и он попал в заколдованный замок, где всё было чёрным покрыто, и явились к нему три принцессы, и были они одеты во всё чёрное, только лица были у них чуть белые, и сказали они ему, чтоб он ничего не боялся и что он может их освободить от злого заклятья.

И сказала тогда мать, что тут таится что-то недоброе и что он должен взять с собой святую восковую свечу, зажечь её и капнуть принцессам на лицо растопленным воском.

И вот он снова вернулся туда, ему было страшно, но он капнул воском на лицо им, когда они спали, – и они стали наполовину белые. Тогда все три принцессы вскочили и сказали:

– Проклятый пёс, наша кровь взывает о мести, и не родился ещё и не родится на свет тот человек, который смог бы нас освободить от злого заклятья; но есть у нас три брата, они закованы семью цепями, они их разорвут.

И вдруг поднялся страшный грохот и крик по всему замку, и он еле выскочил через окошко и сломал себе ногу, – а замок опять опустился под землю, и замкнулась за ним гора, – так никто и не знает, где этот замок и был.

138. Кнойст и трое его сыновей.

Между Веррелем и Зайстом жил человек, звали его Кнойст; было у него три сына. Один был слепой, другой хромой, а третий ходил голышом. Вот вышли они раз на выгон и увидели там зайца. Слепой его пристрелил, хромой поймал, а тот, кто ходил голышом, в карман его сунул. Подошли они к большой-пребольшой реке, и стояло на ней три корабля: один по ней плыл, другой тонул, а в третьем не было дна. И взошли все втроём на тот, где не было дна. Подъехали они к большому дремучему лесу, и росло посреди леса огромное-преогромное дерево, и была в дупле дерева большая-пребольшая часовня, и находился в часовне толстый-претолстый причетник и худой-прехудой пастор, держали они в руках воду для купели и кропило.

Блажен человек, Иже избежал купели навек.

139. Девушка из Бракеля.

Пошла раз девушка из Бракеля в капеллу пресвятой Анны, что под Гинненборгом, а так как ей очень хотелось выйти поскорее замуж и она думала найти жениха в капелле, то она запела:

Пособи, святая Анна, Выйти мне скорее замуж, Жениха ты, видно, знаешь: Он живёт у Зуттмердора, Он – блондин и парень добрый, Ты его, пожалуй, знаешь.

А стоял в это время за алтарём причетник, услыхал это и как возгласит пронзительным голосом:

– Ты за него не выйдешь, ты за него не выйдешь!

Подумала девушка, что это вскрикнул божий младенец, стоявший рядом с преподобною Анной, рассердилась она и воскликнула:

– Что ты там лопочешь, глупый малыш, держи язык за зубами, пускай мамка сама скажет.

140. Домашняя челядь.

Куда идёшь?

– В Вальпе.

– И я в Вальпе, и ты в Вальпе; ну, пойдём вместе.

– А у тебя муж есть? Как мужа-то звать?

– Хам.

– И мой муж Хам, и твой Хам; я в Вальпе и ты в Вальпе; что ж, пойдём вместе.

– А ребёнок у тебя есть? Он большой? Как его звать?

– Паршей.

– И моего Паршей, и твоего Паршей; мой муж Хам и твой Хам; я в Вальпе и ты в Вальпе; ну что ж, пойдём вместе.

– А нянька у тебя тоже есть? А как твою няньку зовут?

– Квашнёй.

– Мою тоже Квашнёй, твою тоже Квашнёй; мой ребёнок Парша и твой ребёнок Парша; мой муж Хам, твой муж Хам; я в Вальпе и ты в Вальпе; что ж, пойдём вместе.

– А батрак есть у тебя? Как батрака звать?

– Работяга.

– Мой батрак Работяга, твой батрак Работяга; моя нянька Квашня, твоя нянька Квашня; мой ребёнок Парша, твой ребёнок Парша; мой муж Хам, твой муж Хам; я в Вальпе и ты в Вальпе; что ж, пойдём вместе со мной.

141. Ягнёнок и рыбка.

Жили-были братец да сестрица, они крепко любили друг друга. Родная мать у них умерла, и была у них мачеха, она детей не любила и всячески их исподтишка обижала. Случилось раз, что играли они с другими детьми на лужку перед домом, а находился возле лужка пруд, и с одной стороны он доходил до самого дома. Дети бегали вокруг пруда, играли в войну и в салки:

Энеке, бенеке, дай полюблю, Птичку тебе я свою подарю, Птичка букет мне красивый найдёт, Свинке букет я хочу подарить, Свинка мне даст молочка надоить, Пекарю я всё отдам молоко, Пекарь спечёт пирожок мне за то, Кошечке надо пирог подарить, Будет мне кошечка мышек ловить, Мышек под крышей я буду коптить, Стану я мышку ловить!

Дети при этом стояли, собравшись в кружок, и на кого падало слово «ловить», тот должен был убегать, а остальные бежали за ним и его ловили. Когда они так весело прыгали и играли, мачеха смотрела на всё это из окна и злилась. А так как она знала разное колдовство, то и заколдовала обоих, и обратила брата в рыбку, а сестрицу в ягнёночка. И вот стала рыбка плавать в пруде, и было ей грустно, а ягнёночек ходил по лугу и тоже запечалился, ничего не ел, даже к стебелькам не притрагивался. Так продолжалось долгое-долгое время, и вот явились в замок неведомые гости. И подумала коварная мачеха: «Это удобный случай». Позвала повара и сказала ему:

– Ступай приведи мне с луга ягнёнка и зарежь его, а то у нас нечем гостей угощать.

Отправился повар на луг, принёс ягнёночка, повёл его прямо на кухню и связал ему ножки, но тот всё это переносил терпеливо. Вот вытащил повар нож, начал его на пороге натачивать, чтобы он был острей; и заметил ягнёночек, что плавает у водосточной канавы рыбка в воде и на него всё поглядывает. А была та рыбка его братцем. Как увидела рыбка, что повар увёл ягнёночка, подплыла к самому дому. И крикнул ей сверху из кухни ягнёночек:

В глубоком озере, ах, братец мой. И сердце мучится тоской! А повар нож свой точит, Пронзить мне сердце хочет. И ответила ему рыбка: Ах, бедная моя сестрица, Как сердце у меня томится, В глубоком озере кружится!

Как услыхал повар, что умеет ягнёночек говорить по-человечьи и такие грустные слова молвил рыбке, испугался он и подумал, что это, должно быть, не настоящий ягнёнок, а кто-то заколдованный злой мачехой в доме.

– Успокойся ты, убивать я тебя не стану, – и он взял вместо него другого и приготовил его для гостей, а этого ягнёночка отнёс к одной доброй крестьянке и рассказал ей всё, что он видел и слышал. А была та крестьянка как раз мамкою сестрицы, и она тотчас обо всём догадалась и пошла с ягнёночком к одной ведунье. И произнесла ведунья над ягнёночком и рыбкой своё доброе слово, и вот обернулись они опять сестрицею и братцем.

Потом она отвела братца и сестрицу в дремучий лес в маленькую избушку, и стали они там жить да поживать одни и были счастливы и довольны.

142. Зимели-гора.

Жили-были два брата, один богатый, а другой бедный. Богатый бедному не помогал, и приходилось тому кое-как хлебной торговлей перебиваться; часто приходилось ему так туго, что не было у него и куска хлеба для жены и детей. Проезжал он раз со своей тележкой через лес и заметил в стороне большую лысую гору, а горы той он прежде никогда не видал, – вот и остановился он и стал с удивлением её разглядывать. Стоит он и видит – приближаются к нему двенадцать дюжих парней. Он сразу догадался, что это разбойники, спрятал тележку свою в кусты, а сам взобрался на дерево и стал ждать, что будет дальше. А двенадцать тех мо́лодцев подошли к горе и закричали:

– Земзи-гора, Земзи-гора, откройся!

Расступилась тотчас лысая гора посредине, и вошли в неё двенадцать молодцев, а затем она за ними закрылась. Но вскоре разверзлась она снова, и молодцы вышли оттуда, таща на спине тяжёлые мешки, и, выйдя наружу, сказали:

– Земзи-гора, Земзи-гора, закройся!

И замкнулась гора, и не видно было, где и вход в неё; а двенадцать молодцев ушли. Когда они совсем скрылись с глаз, спустился бедняк с дерева и стало ему любопытно, что же это за клад в той горе таится. Подошёл он к горе и сказал:

– Земзи-гора, Земзи-гора, откройся!

И открылась гора перед ним. Он спустился в неё, и вся гора внутри оказалась пещерой, полной серебра и золота, а в глубине лежали большие груды жемчуга и блестящих драгоценных камней, рассыпанных, точно зерно. Бедняк не знал, с чего ему и начать и можно ли ему что взять из этих сокровищ. Наконец набил он себе полные карманы золотом, а жемчугов и драгоценных камней не тронул. Выйдя оттуда, он тотчас проговорил:

– Земзи-гора, Земзи-гора, закройся!

И замкнулась гора, и поехал он со своей тележкой домой. С той поры ни о чём ему не надо было заботиться, и он мог на своё золото купить жене и детям и хлеба, и всего что надо вдосталь; и стал он жить честно и счастливо, помогая бедным и всякому делая добро. Но вот денег, наконец, у него не стало, и отправился он тогда к своему брату, занял у него мерку для зерна и привёз себе снова золота, а к драгоценным сокровищам и не прикоснулся. Когда ему надо было привезти себе в третий раз золота, он занял опять у брата мерку для зерна. Но богатый брат давно уже завидовал его богатству и тому, что всё у него по хозяйству идёт хорошо, и никак не мог он понять, отчего это брат богатеет и что делает он с меркой для зерна. И вот придумал он хитрость – обмазал смолою дно меры, и когда брат принёс её назад, он заметил, что ко дну той меры прилип червонец. Пошёл он к своему брату и спрашивает:

– Что мерил ты этою мерой?

– Зерно да ячмень, – ответил тот.

Тогда показал ему богатый брат червонец и стал ему угрожать, что если не скажет он ему правду, то подаст он на него в суд. И рассказал тот ему всё, как было. Велел тогда богач запрячь большую повозку и выехал из дому, желая использовать этот случай как можно выгодней и захватить всё остальное богатство.

Подъехал он к горе и крикнул:

– Земзи-гора, Земзи-гора, откройся!

Открылась гора, и спустился он вниз. И лежали перед ним все богатства, и он долго не знал, с чего и начать, за что и браться; наконец нагрузил он драгоценных камней столько, сколько мог дотащить. Хотел он было уже вынести свою ношу, но сердце и все его помыслы были заняты сокровищами, и вот позабыл он названье горы и крикнул:

– Зимели-гора, Зимели-гора, откройся!

Но названье-то он перепутал, гора не двигалась и оставалась закрытой. Стало ему страшно, но чем дольше он вспоминал, тем всё больше путались у него мысли, и не могли ему теперь уж помочь и все сокровища.

А вечером гора открылась, и вошли в неё двенадцать разбойников. Как увидели они богача, стали над ним смеяться и сказали:

– А-а, наконец-то птичка попалась! Ты думаешь, мы не замечали, что ты уже дважды сюда приходил? Но поймать тебя мы не могли; ну, уж в третий раз не выйти тебе отсюда!

И крикнул богач:

– Да ведь это не я был, а брат мой!

Но сколько он ни просил о пощаде и что ни говорил, снесли ему разбойники голову с плеч.

143. Как по белу свету скитаться.

Жила-была однажды бедная женщина, был у неё сын; очень ему захотелось по белу свету постранствовать, а мать ему на это и говорит:

– Да как же тебе странствовать идти? Ведь денег-то у нас вовсе нету, и на дорогу взять нечего.

А сын говорит:

– Я уж выход найду; буду идти да всё время приговаривать: «Помалу, помалу, помалу».

Вот пробыл он в пути уже немалое время и всё повторял: «Помалу, помалу, помалу». Подошёл к избушке рыбака и говорит:

– Бог вам на помощь! Помалу, помалу, помалу.

– Что это ты, парень, говоришь «помалу»?

Закинул рыбак сеть и вытащил рыбы совсем мало. Схватил он тогда палку, кинулся на парня и говорит:

– А видал, как люди молотят?

– А что же мне надо было сказать-то? – спросил парень.

– Ты должен был сказать: «Тяни побольше, тяни побольше!».

Вот идёт он по дороге и всё повторяет: «Тяни побольше, тяни побольше!» Подходит он к виселице, и стоит возле неё бедный грешник, которого собирается палач повесить. Вот парень и говорит:

– Доброе утро! Тяни побольше, тяни побольше!

– Что это ты, парень, такое говоришь «тяни побольше»? Разве мне и так мало пришлось злодеев на свете повидать? Тебе, видно, хочется, чтоб было на свете плохих людей побольше? Да разве и так их мало? – и надавал парню по шее.

– А что же мне надо было сказать-то?

– Ты должен был сказать: «Господи, упокой ты несчастную душу».

Вот идёт парень по дороге и всё повторяет: «Господи, упокой ты несчастную душу». Подходит он в это время к яме, стоит у ямы живодёр, который убивает лошадь.

– Доброе утро! Господи, упокой ты несчастную душу!

– Что это ты, дурень, говоришь такое? – и даёт ему костылём по уху, да так, что у парня из глаз искры посыпались.

– А что же мне надо было сказать-то?

– Ты должен сказать: «Вон падаль в яме лежит».

Вот идёт парень дальше и всё повторяет: «Вон падаль в яме лежит! Вон падаль в яме лежит!» Подходит он в это время к повозке, а в ней полно людей, и говорит парень:

– Доброе утро, вон падаль в яме лежит!

И как раз в это время падает повозка в яму. Берёт тогда кучер кнут и начинает бить парня, да так его избил, что пришлось ему назад к своей матери ползти на карачках. И с той поры он больше странствовать уже не ходил.

144. Ослик.

Жили когда-то на свете король и королева. Они были богатые, и было у них всё, что они только хотели, но детей у них не было. День и ночь горевала из-за того королева и говорила:

– Я – словно нива, на которой ничего не растёт.

Наконец исполнил господь её желание: родилось у неё дитя, но было оно похоже не на человеческое дитя, а был это маленький ослик. Как увидела это мать, стала причитать и жаловаться, что уж лучше бы ей совсем не иметь ребёнка, чем иметь какого-то осла, и она велела бросить его в реку на съедение рыбам. Но король сказал:

– Нет, раз бог его нам послал, то пусть он будет моим сыном и наследником, а после моей смерти сядет на королевский трон и носит королевскую корону.

Вот стали ослика воспитывать. Начал ослик подрастать, и отросли у него быстро уши. Был ослик нрава весёлого, всё прыгал да играл, и была у него такая страсть к музыке, что отправился он раз к знаменитому музыканту и говорит:

– Научи меня своему искусству, чтоб я мог играть на лютне так же хорошо, как и ты.

– Ах, мой милый сударик, – ответил музыкант, – это вам будет трудно, ваши пальцы вовсе к такому делу не приспособлены, они слишком большие, и я опасаюсь, что струны не выдержат.

Но никакие уговоры не помогли, – ослику во что бы то ни стало хотелось играть на лютне; он был упрям и прилежен и в конце концов выучился играть так же хорошо, как и сам учитель. Однажды вышел молодой наследник на прогулку и подошёл к колодцу, глянул в него и увидел в зеркально-ясной воде своё ослиное обличье. И он так сильно из-за этого опечалился, что ушёл бродить по свету и взял себе в спутники одного только верного товарища. Они бродили вместе по разным местам и пришли, наконец, в одно королевство, где правил старый король, у которого была единственная дочь, притом большая красавица. И сказал ослик:

– Мы здесь некоторое время пробудем. – Он постучался и крикнул: – Гость у ворот! Откройте дверь, дайте войти!

Но ему дверь не открыли. И уселся ослик у ворот, взял свою лютню и заиграл на ней двумя передними ногами, да так прекрасно. Привратник от удивления вытаращил глаза, побежал к королю и сказал:

– Сидит у ворот молодой ослик, играет на лютне, да так хорошо, словно учёный мастер.

– Так ты впусти музыканта сюда, – сказал король.

Но только вошёл ослик в замок, начали все над таким игроком смеяться. И вот поместили ослика внизу вместе со слугами, где его и кормили, но он рассердился и говорит:

– Я не какой-нибудь простой ослик, я знатный осёл.

А ему и говорят:

– Раз так, то садись тогда вместе с воинами.

– Нет, – говорит он, – хочу я сидеть рядом с королём.

Засмеялся король и весело молвил:

– Ладно, ослик, пускай будет по-твоему, ступай ко мне.

А потом король спрашивает:

– Ослик, а как тебе нравится моя дочь?

Повернул ослик голову к ней, поглядел на неё, кивнул и говорит:

– Чрезвычайно нравится, она такая прекрасная, что подобной я ни разу не видывал.

– Ну, так садись с ней рядом, – ответил король.

– Это как раз мне и подобает, – ответил ослик и уселся с ней рядом, ел и пил и держал себя прилично и опрятно.

Пробыл благородный ослик при королевском дворе не мало времени и подумал: «Что пользы с того, надо всё-таки домой возвращаться». Он запечалился, явился к королю и попросил его отпустить. Но король его полюбил – и говорит:

– Что с тобой, милый ослик? Вид у тебя такой грустный, умирать, что ли, задумал? Оставайся у меня, я тебе дам всё, чего ты только пожелаешь. Хочешь золота?

– Нет, – ответил ослик и покачал головой.

– Хочешь драгоценностей и украшений?

– Нет.

– Хочешь половину моего королевства?

– Ах, нет.

И сказал король:

– Если бы мне только знать, что могло бы тебя утешить! Хочешь мою красавицу-дочь в жёны?

– Ах, мне бы очень хотелось её иметь, – сказал ослик, и стал вдруг такой весёлый и радостный, потому что это как раз и было то, чего он желал.

И была отпразднована большая и пышная свадьба. Вечером, когда жениха и невесту повели в опочивальню, захотелось королю узнать, будет ли ослик держать себя чинно, как подобает, и вот он велел одному из слуг спрятаться в опочивальне. Когда молодые остались наедине, задвинул жених двери на засов, оглянулся вокруг и, увидев, что они совершенно одни, сбросил вдруг свою ослиную шкуру, – и стал перед королевной прекрасный юноша.

– Вот видишь, – сказал он, – кто я на самом деле, теперь ты видишь, что я достоин тебя.

Обрадовалась невеста, поцеловала его и всем сердцем его полюбила. Но вот наступило утро, он поднялся, натянул на себя снова свою звериную шкуру, и ни один человек не мог бы догадаться, кто под нею скрывается.

А тут вскоре пришёл и старый король и говорит:

– О, вот наш ослик и повеселел! А тебе-то, пожалуй, грустно, – сказал он своей дочери, – ведь ты получила в мужья ненастоящего мужа!

– Ах, нет, милый отец, я его так люблю, будто он самый красивый на свете, и хочу с ним прожить всю свою жизнь.

Удивился король, но слуга, который прятался в опочивальне, пришёл и обо всём рассказал королю.

И сказал король:

– Никогда не поверю, что это правда.

– Тогда на другую ночь сами понаблюдайте, и вы увидите это собственными глазами. Знаете что, мой король, вы спрячьте от него ослиную шкуру и бросьте её в огонь, – уж тогда жениху придётся показаться в своём настоящем обличье.

– Совет твой хорош, – сказал король.

И вот вечером, когда молодые уснули, он пробрался к ним в опочивальню и, подойдя к постели, увидел в лунном сиянии спящего статного юношу, и лежала рядом на полу снятая шкура. Король её взял, велел развести на дворе большой костёр и бросить в него шкуру, и сам присутствовал при этом, пока она вся не сгорела дотла. Но королю захотелось увидеть, как будет юноша вести себя без украденной у него шкуры, и он всю ночь сторожил и прислушивался.

Когда юноша выспался, только стало светать, он поднялся и хотел натянуть на себя ослиную шкуру, но найти её было нельзя. Он испугался и сказал в печали и страхе:

– Я вижу, что мне надо отсюда бежать.

Он вышел из спальни, но у дверей стоял король и сказал ему:

– Сын мой, куда ты спешишь, что ты задумал? Оставайся здесь, ты юноша красивый, и тебе уходить отсюда незачем. Я дам тебе половину своего королевства, а после моей смерти ты наследуешь всё.

– Если так, то я хочу, чтоб хорошее начало имело и хороший конец, – сказал юноша, – я у вас остаюсь.

И отдал старик-король ему полкоролевства; а когда спустя год он умер, юноша получил всё королевство, а после смерти своего отца ещё к тому же и другое, и он жил в большой пышности и великолепии.

145. Неблагодарный сын.

Сидел раз муж со своей женой возле дома, они положили перед собой жареную курицу и собирались её есть. Увидал муж, что подходит к дому его старик отец, и он быстро убрал и спрятал курицу, – пожалел дать старику хотя бы кусок. Пришёл старик, похлебал немного и ушёл. Захотелось сыну положить опять жареную курицу на стол, но только он за неё взялся, вдруг обернулась она большой жабой, прыгнула ему в лицо, уселась на нём и уходить не захотела; а когда кто-нибудь пытался её снять, она так злобно на него глядела, будто прыгнуть в лицо собиралась, и никто не осмелился к ней прикоснуться. И должен был неблагодарный сын эту жабу кормить каждый день, а не то бы она съела ему лицо. И вот, не имея покоя, он всё скитался по свету.

146. Репа.

Жили когда-то два брата. Оба служили в солдатах, и был один из них богатый, а другой – бедный. Вот задумал бедняк от бедности своей избавиться, снял он солдатский мундир и стал крестьянствовать. Вспахал он и взборонил свою полоску земли и посеял на ней репу. Взошли семена, и выросла среди реп одна такая большая да крепкая, и становилась она на глазах всё толще и толще и никак не переставала расти, – и её можно было назвать прямо королевой всех реп, потому что другой такой на свете и видано не было, да и вряд ли можно будет когда и увидеть. Наконец стала она такой огромной, что едва поместилась на повозке, и тащить её надо было на двух быках; и не знал крестьянин, что ему тут и делать, – к счастью ли оно вышло или к несчастью.

Наконец он подумал: «Если её продать, то получишь за неё немного, а съешь сам, то ведь и от малой репы сыт будешь. Лучше всего отвезу-ка я её к королю и окажу ему этим своё уважение». Вот взвалил он её на повозку, запряг двух быков, привёз ко двору и подарил её королю.

– Что за диковина такая? – сказал король. – Много видал я на свете чудесного, но такого чудища ни разу ещё и не видывал. Из какого это семени могла она вырасти, такая огромная? Тебе, что ли, одному так повезло? Да ты, пожалуй, будешь счастливец.

– Да нет, – ответил крестьянин, – какой уж я счастливец! Я бедный солдат; есть мне было нечего, скинул с себя я свой солдатский мундир и стал землю пахать. Есть у меня брат, тот человек богатый, и вам, господин король, хорошо он известен, а я человек бедный и всем миром забытый.

И пожалел король тогда крестьянина и говорит:

– С бедностью своей ты должен покончить; я так тебя награжу, что станешь ты равным своему богатому брату.

И он подарил ему великое множество золота, землю, луга и стада́ и сделал он его таким богатым, что всё богатство другого брата и равняться никак не могло бы с тем, что у него теперь было. И услыхал богач, что получил его брат за одну только репу, позавидовал ему и стал раздумывать, как бы это самому добиться такого счастья.

Но хотел он дело начать своё куда половчее: взял он золото да коней и привёз их королю в подарок, думая, что никак уж иначе, а подарок будет ему куда больший, – ведь получил же его брат так много за одну только репу; и вот рассчитал он, что ему и не донести будет теперь домой королевских подарков.

Принял король его подарок и сказал при этом, что не сможет он ничем лучшим и редким отдариться, как этой вот огромною репой. И пришлось богачу положить репу своего брата на повозку и отвезти её к себе домой. И не знал он, на ком выместить дома свой гнев и досаду, и пришли ему в голову злые мысли, и порешил он убить своего брата.

Нанял он убийц и велел им засесть в засаду, а сам отправился к своему брату и говорит:

– Милый мой братец, знаю я одно место, где зарыт богатый клад. Давай-ка его вместе выкопаем и поровну разделим.

Бедному брату дело такое понравилось, и он пошёл с ним вместе без всякой опаски. Только они вышли, как набросились на бедного брата убийцы, связали его и хотели на дереве повесить. Начали они своё злое дело, как вдруг раздалось издалека громкое пеньё и послышался топот копыт. Испугались убийцы, сунули своего пленника с головою в мешок, вздёрнули его на сук и бросились бежать без оглядки. Хотел он из мешка высвободиться, бился-бился, пока не проделал, наконец, в мешке дырку и просунул в неё свою голову. А проезжий тот был не кто иной, как странствующий студент, молодой парень, который распевал весело песню, проезжая по лесной дороге. Как только висевший в мешке заметил, кто это проезжает, он крикнул:

– Привет тебе, дорогой путник!

Студент оглянулся, но никак не мог понять, откуда это доносится голос; наконец он сказал:

– Кто это меня зовёт?

Тогда тот, с верхушки дерева, ему и говорит:

– Погляди-ка наверх, я сижу в мешке мудрости и в короткий срок успел изучить важные вещи; перед ними все ваши школы ничего не стоят, ещё повишу я немного и, научившись всему, сойду вниз и стану мудрее всех людей на свете. Я разбираюсь в звёздах, и в небесных знаках, и в движенье ветров, и в песке на дне моря; я сведущ во врачеванье болезней, в силах трав и знаю всех птиц и все камни. Вот если б мог ты хоть раз побывать в этом мешке, ты бы почувствовал, какое величие проистекает из этого мешка мудрости.

Услыхав обо всём этом, студент удивился и сказал:

– Да будет благословен тот час, когда я встретил тебя! Нельзя ли и мне, хотя б ненадолго, побывать в этом мешке?

Пленник ответил ему сверху, что соглашается, дескать, на это неохотно:

– Да не надолго и за известную награду и доброе слово, пожалуй, пущу я тебя; но придётся тебе часок подождать, мне ещё осталось кое-чему доучиться.

Студент подождал немного, но показалось ему, что время тянется слишком долго, и он стал просить, чтобы тот пустил его в мешок поскорее, – жажда мудрости-де у него очень уж большая. Тогда тот наверху притворился, что, наконец, готов уступить его просьбе, и сказал:

– Чтобы мне выбраться из этого дома премудрости, ты должен спустить мешок на верёвке вниз, тогда уж я и пущу тебя в него.

Вот студент спустил мешок вниз, развязал его, и только тот из мешка вылез, студент крикнул ему:

– Ну, а теперь подымай меня наверх, да поживее, – и хотел было уж влезть в мешок.

– Постой, – сказал ему тот, – так дело не выйдет. – И он схватил его и сунул вниз головой в мешок, затем завязал его и вздёрнул ученика мудрости на верёвке на дерево, раскачал его в воздухе и говорит:

– Ну, каково, любезный приятель? Видишь, ты уже чувствуешь, что мудрость приливает к тебе в голову и становишься ты опытней. Ну, сиди теперь смирно, пока не станешь ещё умней.

Затем вскочил он на лошадь студента и уехал, но всё-таки прислал через час человека, чтобы спустить его вниз.

147. Кованный заново человек.

В те времена, когда господь странствовал ещё по земле, зашёл он раз под вечер вместе со святым Петром к одному кузнецу, и тот охотно пустил их к себе переночевать. Но случилось так, что как раз в это самое время подошёл к дому нищий, несчастный больной старик, и попросил у кузнеца милостыню. Пётр сжалился над нищим и сказал:

– Господь мой и учитель, если тебе будет угодно, то избавь его от недугов, чтобы был он в силах сам себе на хлеб зарабатывать.

И кротко молвил господь:

– Кузнец, дай мне на время твой горн и подбрось в него углей, я омоложу этого больного старика.

Кузнец охотно согласился. Святой Пётр взялся за мех, и когда пламя разгорелось и стало большое и высокое, взял господь бог старика, сунул его в горнило, прямо в самое пекло, и тот запылал, точно розовый куст, и стал восхвалять бога громким голосом. Подошёл затем господь к чану, сунул в него человека с головой в воду, и когда тот как следует поостыл, дал он ему своё благословение; и глядь – выскочил человек оттуда молодой, стройный, здоровый, и лет на вид будто двадцати. Кузнец, который был при этом и всё это видел, пригласил всех их к себе на ужин. А жила у него старая, полуослепшая, горбатая тёща, она подошла к юноше и как следует его ощупала, чтоб узнать, закалил ли его огонь как должно. И рассказал юноша, что никогда не было ему так хорошо и что сидел он в пламени, будто в прохладной росе.

Рассказанное юношей звучало всю ночь в ушах у старухи, и когда господь на заре отправился в путь-дорогу, хорошо отблагодарив перед тем кузнеца, то последний подумал: не сможет ли он омолодить также и свою старуху-тёщу, так как он всё в точности видел, а тут дело к тому же его ремесла касается. И вот он кликнул старуху и спросил, не хочется ли ей, мол, тоже прыгать, как восемнадцатилетней девушке. Она ответила: «От всего сердца хотела бы, – ведь дело с юношей вышло так удачно». – Вот раздул кузнец пламя пожарче и сунул в него старуху; начала та извиваться да корчиться и подняла страшный предсмертный вопль. «Сиди смирно, чего ты кричишь и прыгаешь? Сейчас я раздую как следует». Он принялся раздувать мех снова, пока не сгорело на старухе всё тряпьё. Старуха вопила от боли, а кузнец думал: «Кузнечное дело на этом не кончилось», – он вынул старуху и бросил её в чан с водой. Начала она кричать изо всех сил; услыхали то наверху в доме жена кузнеца и её невестка, кинулись они по лестнице вниз и видят – лежит старуха в чану и воет, вся вздулась, скорчилась, лицо у ней всё сморщенное, изуродованное. И так они перепугались, – а были они обе уже на сносях, – что в ту же самую ночь родили по мальчику, но были младенцы совсем на людей не похожи, а на обезьян, и убежали они в лес; от них-то вот и пошёл род обезьяний.

148. Звери господни и чёртовы звери.

Сотворил господь бог разных зверей и выбрал себе вместо сторожевых собак волков; а про козла и позабыл. Приготовился тут и чёрт, собрался тоже что-нибудь сотворить, – и создал козлов с тонкими, длинными хвостами. Когда козлы ходили на пастбище, они всегда цеплялись хвостами за терновник и с трудом их вытаскивали. Надоело это чёрту, явился он и откусил хвосты у всех козлов, – вот потому и сейчас ещё у них такие хвосты-обрубки.

Стал чёрт пускать козлов одних пастись. Но случилось так, что увидел господь, как они плодовые деревья гложут, портят виноградные лозы и другие нежные растения. Это господа огорчило, и он решил, по доброте своей и милости, натравить на них своих волков; и разорвали волки козлов, что паслись там.

Как узнал о том чёрт, явился к богу и говорит:

– Твои твари моих разорвали.

Ответил господь:

– А зачем ты их для вреда создал?

А чёрт говорит:

– Я должен был так поступить: ведь помыслы мои направлены ко вреду, и создания мои тоже должны обладать такой же природой; вы должны мне дорого за них заплатить.

– Я уплачу тебе, когда с дубов листья облетят; тогда и приходи, деньги для тебя уже отсчитаны.

Облетела с дубов листва, и явился чёрт, и потребовал у бога, чтоб тот отдал ему свой долг.

Но сказал господь:

– В храме, что находится в Константинополе, растёт высокий дуб, а на дубе том все листья ещё зелены.

В негодованье и с проклятьями скрылся чёрт и собрался на поиски того дуба, и блуждал он в пустыне целых шесть месяцев, пока, наконец, его отыскал; а когда, он вернулся назад, за это время все остальные дубы снова покрылись зелёной листвой. Так и не пришлось ему получить свой долг, и в ярости выколол тогда чёрт всем остальным козлам и козам глаза и вставил им свои.

Вот оттого у всех козлов глаза чёрта и короткие хвосты, и часто чёрт принимает козлиное обличье.

149. Петушиное бревно.

Жил-был колдун. Вот стоял он раз посреди большой толпы народу и показывал свои чудеса. Он кликнул к себе петуха, и поднял тот петух тяжёлое бревно и нёс его, будто оно было лёгкое, как пёрышко. А находилась в толпе девушка, посчастливилось ей найти недавно трилистник, на котором было четыре листика, и сделалась она оттого умной, её невозможно было обмануть никаким колдовством, и она заметила, что бревно на самом-то деле всего лишь соломинка. И крикнула девушка:

– Люди, да разве вы не видите, что петух держит всего лишь соломинку, а вовсе не бревно!

И вмиг всё наважденье исчезло, и люди увидели, что было на самом деле, и прогнали колдуна с бранью и позором прочь.

А он разгневался и говорит:

– Уж я за это отомщу.

Спустя некоторое время праздновала девушка свадьбу. Вот нарядилась она и отправилась вместе с поезжанами через поле к тому месту, где находилась кирха. Вдруг подъезжают они к большому разлившемуся ручью, и не было там ни кладок, ни моста, чтоб переправиться. А невеста была бойкая, приподняла она юбку и собралась переходить вброд. Вошла она в воду, а стоял с ней рядом человек, был то колдун, и как закричит он, да так насмешливо:

– Эй, да где же твои глаза, откуда ты взяла, что тут вода?

И открылись у ней глаза, глядь – стоит она с поднятой юбкой среди поля, где растёт, зацветая голубыми цветами, лён. Как увидели это всё, стали её бранить, над ней насмехаться, – и пришлось невесте бежать.

150. Старая нищенка.

Жила-была однажды старушка-нищенка. Ты видел, пожалуй, как ходила одна старуха да милостыню просила?

Так вот эта женщина тоже милостыню собирала, и когда ей что-нибудь подавали, она говорила: «Да вознаградит вас господь за это». Подошла раз нищенка к дверям одного дома, а стоял там парень, был он на вид ласковый, но большой плут, он грелся в то время у камелька. Вот и говорит парень ласково бедной старушке-нищенке, что стояла у дверей, дрожа от холода: «Вы, бабушка, подойдите да погрейтесь».

Подошла старуха к камельку, да слишком близко, и вот загорелись на ней старые лохмотья, но она того не заметила. А парень рядом стоял и видел это. Должен же он был их потушить? Не правда ли, он должен был их потушить? Даже если бы не было в доме воды, ему следовало бы все свои слёзы повыплакать, чтоб потекли они двумя чистыми ручьями и потушили огонь.

151. Три лентяя.

Было у одного короля три сына, и все они были ему одинаково любы, и он не знал, кого после своей смерти королём оставить. Подошло время старому королю помирать, подозвал он их к своему ложу и говорит:

– Милые дети, вот что я надумал и порешил: кто из вас самый ленивый, пускай тот королём и будет.

И сказал старший:

– Стало быть, батюшка, королевство принадлежит мне: уж я такой ленивый, что когда лежу и мне спать хочется, а упадёт мне на глаза капля, то мне их и закрывать не хочется, чтоб уснуть.

Средний сказал:

– Королевство принадлежит мне, батюшка, – ведь я так ленив, что если сяду у костра погреться, то скорей я себе пятки сожгу, чем ноги отодвину.

Третий сказал:

– Королевство моё, батюшка, – я ведь такой лентяй, что если меня станут вешать, и будет уже верёвка у меня на шее, и даст мне кто-нибудь острый нож в руки, чтоб перерезать верёвку, то я скорей позволю себя повесить, чем протяну руку к верёвке.

Услыхал это король и сказал:

– Ты, пожалуй, будешь самый ленивый и потому должен стать королём.

151А. Двенадцать ленивых работников.

Двенадцать работников день-деньской ничего не делали и вечером тоже себя утруждать не хотели. Вот легли они раз на травку и стали своей ленью похваляться.

Первый сказал:

– Да какое мне дело до вашей лени, – мне и своей-то хватит. Забота о себе – это главная моя работа; ем я немало, а пью и того больше. Съем я этак четыре обеда, затем попощусь маленько, пока голода не почувствую, – так-то оно для меня, пожалуй, лучше всего. Рано вставать – это не в моём обычае; если дело подходит к полудню, то найду я себе местечко где-нибудь поспокойнее. Позовёт хозяин, а я будто и не слышу; позовёт ещё раз, а я подожду немного, пока он меня подымет, ну, и иду уж, конечно, медленно. Этак жить ещё можно.

Второй сказал:

– А мне вот за лошадью ухаживать приходится, но уздечку я с неё не снимаю; если мне неохота, то и корму ей не даю и говорю, что, дескать, она уже поела. Завалюсь я в ясли с овсом и посплю этак часика четыре. Затем протяну ногу и поглажу разок-другой лошадь по спине, вот она уж и почищена, да кто ж спрашивать-то да проверять будет? Но служба у меня всё же слишком тяжёлая.

Третий сказал:

– И зачем себя мучить работой? Да и что в том толку? Лягу это я себе на солнышко да посплю. Начнёт дождь накрапывать, а мне зачем вставать? Ну и пусть себе, слава богу, идёт. И полил, наконец, ливень, да такой сильный, что аж волосы с головы срывал и с водой уносил, вот и дыру мне в черепе продолбил; ну, наложил я себе пластырь, и ничего – обошлось. Таких бед да несчастий у меня было достаточно.

Четвёртый сказал:

– А я, прежде чем за работу приняться, промешкаю сначала с часок, чтоб силы набраться, а затем и начинаю помалу, и спрашиваю, нет ли случайно кого, кто бы мне помог. Ну, и уступаю ему бо́льшую часть работы, а сам только присматриваю; но для меня и этого слишком много.

Пятый сказал:

– Да это что! А вот вы представьте себе – должен я навоз убирать из конюшни и накладывать его на телегу. Дело это я делаю медленно, наберу немного на вилы, подыму вверх, – ну, так с четверть часа и отдыхаю, пока на телегу не кину. Довольно и того, если за день одну телегу вывезу. Нет у меня охоты работать до изнурения.

Шестой сказал: – Эх, стыдно вам: я вот никакой работы не боюсь; полежу сперва недельки три и даже одёжу с себя не снимаю. Да к чему ещё эти пряжки на башмаках? Пусть себе с ног сваливаются – это ничего. А если на лестницу мне взбираться, то поставлю я не спеша сначала одну ногу, а затем другую на первую ступеньку, потом сосчитаю и остальные, чтобы знать, где можно будет передохнуть.

Седьмой сказал:

– Нет, у меня дело совсем другое: мой хозяин следит за моей работой; но только целый день его не бывает дома. Однако же я всюду поспеваю, ничего не упускаю, бегаю, елико возможно, когда ползаешь еле-еле. А чтоб сдвинуть меня с места, это, пожалуй, только четырём дюжим парням под силу будет. Пришёл это я раз, а на полатях лежат рядом шестеро и спят. Лёг и я с ними и заснул. И не разбудить меня было, а тут я дома по хозяйству оказался нужен, так пришлось нести меня, надо сказать, на руках.

Восьмой сказал:

– Ну, видно, я всех вас проворней буду: вот ежели, например, лежит где камень, я себя не утруждаю, чтобы ногу поднять да переступить через него, а ложусь прямо на землю – всё равно грязь или лужа попадётся – и лежу себе, пока на солнце не высохну; разве что повернусь на другую сторону, чтобы оно меня грело.

Девятый сказал:

– Да это что! Вот нынче лежал передо мной хлеб, но мне было лень его взять, так я чуть было с голоду не помер. Да стояла ещё кружка, но была она большая да тяжёлая, ну, мне и не хотелось её подымать, – уж лучше было от жажды страдать. Перевернуться с боку на бок – это для меня слишком много; так и пролежал я день-деньской, как бревно.

Десятый сказал:

– А вот у меня из-за лени беда приключилась: ногу сломал я себе, да икры вспухли. Лежало нас трое на проезжей дороге, и я ноги вытянул и лежу. А тут едет повозка, – ну, колёса меня и переехали. Правда, я мог ноги принять с дороги, но я не слыхал, как телега ехала, – всё комары над ухом жужжали, в нос влетали, а через рот вылетали; но кому охота придёт их ещё отгонять?

Одиннадцатый сказал:

– Вчера от службы я отказался. Неохота было мне таскать своему хозяину тяжёлые книги то туда, то сюда, – и так каждый день без конца. Но, правду сказать, хозяин меня отпустил и удерживать не стал; платья я его никогда не чистил, и их моль все поела, – вот это да-а!

А двенадцатый сказал:

– Сегодня пришлось мне ехать по полю в телеге; положил я на неё соломы и лёг, – ну и крепко заснул. Вожжи из рук у меня и выпали. Проснулся, вижу – лошадь из упряжи вырвалась, нет ни постромок, ни хомута, ни уздечки, ни удил. А мимо проходил какой-то человек, – он всё и унёс. Да к тому же попала телега в лужу, в ней и застряла. Я её так и оставил, а сам опять на солому завалился. Приходит, наконец, сам хозяин; вытащил он телегу, – а не приди он, то и не лежал бы я тут с вами, а лежал бы там да спал себе преспокойно.

152. Пастушок.

Жил-был пастушок, и был он за мудрые свои ответы, что давал на все вопросы, повсюду знаменит да известен. Услыхал о том и король той стороны и, тому не поверив, велел привести к себе мальчугана. И сказал он ему:

– Если ты сможешь ответить мне на три вопроса, то возьму я тебя к себе, и будешь ты мне вместо сына, будешь жить в моём королевском замке.

Мальчик спросил:

– А что это за три вопроса?

А король говорит:

– Мой первый вопрос такой: сколько капель воды в море?

Пастушок ответил:

– Господин король, велите остановить все реки, что текут на земле, чтоб ни одна капля из них в море не убегала, пока я их не пересчитаю, и я скажу вам, сколько капель в море.

Говорит король:

– Второй мой вопрос будет такой: сколько звёзд на небе?

Пастушок сказал:

– Дайте мне большой лист бумаги.

Наставил он пером на ней так много маленьких точек, что их было еле видно, почти невозможно было их счесть, и рябило в глазах, когда на них смотришь. И сказал он королю:

– Вот столько же и звёзд на небе, сколько точек на этой бумаге; попробуйте счесть их!

Но никто не мог этого сделать. И говорит король:

– А третий вопрос мой: сколько секунд в вечности?

И ответил ему пастушок:

– Есть в дальней Померании Алмазная гора; чтоб подняться на её вершину, надо идти целый час; и целый час надо, чтобы пройти её вдоль; и целый час, чтобы в глубь той горы спуститься. На вершину её раз в столетье прилетает птичка и точит свой клюв, – так вот, когда она всю гору источит, то пройдёт первая секунда вечности.

И сказал король:

– Ты ответил на три вопроса, как мудрец; отныне ты будешь жить со мной в моём королевском замке и будешь мне вместо сына.

153. Звёздные талеры.

Жила-была маленькая девочка. Отец и мать у ней умерли, и была она такая бедная, что не было у ней даже каморки, где жить, и кроватки, где спать. Наконец осталось у неё одно только платье, что на ней было, и кусочек хлеба в руке, который ей подала какая-то жалостливая душа. Но была она добрая и скромная. И оттого, что была она всем миром покинута, вышла она, полагаясь на волю господню, в поле. Встретился ей на дороге бедняк и говорит:

– Ах, дай мне чего-нибудь поесть, я так проголодался.

Она отдала ему последний кусочек хлеба и сказала:

– На здоровье, – и пошла дальше.

Шёл по дороге ребёнок, он жалобно плакал и сказал:

– Холодно моей голове, подари мне что-нибудь, чем бы я мог её покрыть.

Сняла она свою шапочку и отдала ему. Прошла она ещё немного, и повстречался ей опять ребёнок, не было на нём ничего, и весь он дрожал от холода, – и она отдала ему своё платье. А потом попросил у неё другой ребёнок юбочку, и отдала она ему юбочку. Наконец пришла она в лес, а уже совсем стемнело, и явился ещё ребёнок, попросил у неё рубашечку. И добрая девочка подумала: «Ночь тёмная, меня никто не увидит, – можно, пожалуй, отдать и рубашку», – и сняла она рубашку, отдала и её. И вот стоит она, и нет у неё ничего больше, и вдруг стали падать звёзды с неба, а были то не звёзды, а новёхонькие блестящие талеры; и хотя она отдала свою последнюю рубашку, но появилась на ней новая, да притом из самого тонкого льна. И подобрала она в подол талеры, и хватило их ей на всю жизнь.

155. Смотрины.

Жил один молодой пастух. Очень захотелось ему жениться, а был он знаком с тремя сёстрами, и все они были красавицы; трудно ему было сделать выбор, и он не мог никак решить, какой же из них отдать предпочтение. Спросил он тогда совета у матери, а мать ему и говорит: – А ты пригласи всех троих, поставь перед ними сыр и смотри, как они будут его резать.

Парень так и сделал. Первая из сестёр съела сыр вместе с корочкой. Вторая срезала второпях корочку с сыра, и так как была она суетливая, то оставила много хорошего сыра на корке и не стала его есть. А третья не спеша да как следует срезала корку, не слишком много и не слишком мало. Рассказал об этом пастух своей матери, а мать и говорит:

– Возьми себе в жёны третью сестру.

Так он и сделал, и жил он с ней вместе в довольстве и в счастье.

156. Очёски.

Жила однажды девушка, была она красавица, да зато ленивая и нерадивая. Когда ей надо было прясть пряжу, она сердилась, если ей попадался какой маленький узелок на льняной пряже, она вырывала целый пучок прядева, бросала его наземь, словно отбросы какие-нибудь. А была у неё служанка, та была работящая, – подберёт она выброшенный лён, очистит его, спрядёт его тонко да так искусно; и вот выткала она себе из таких оческов красивое платье. А сватался за ленивую девушку один парень, и должны были праздновать свадьбу. Вечером накануне свадьбы весело танцевала прилежная девушка в своём красивом платье, а невеста и говорит:

Как плясать не стыдно ей, Ведь очёски-то на ней!

Услыхал это жених и спрашивает невесту, что она этим хочет сказать. И рассказала она жениху, что на той вон девушке всё платье соткано из льняной пряжи, которую она выбрасывала. Как услыхал это жених, понял, что она ленивица, а та, бедная девушка, работящая, – бросил свою невесту, подошёл к той и выбрал её себе в жёны.

158. О блаженной стране небывалой.

В те блаженные времена пошёл я раз и вижу – висит на маленькой шёлковой ниточке Рим и Латеран, и бежит безногий человек быстрей самого резвого коня, а острый меч мост пополам рассекает. Потом видел я ещё молодого осла с серебряным носом, бежит он и гонится за двумя быстрыми зайцами; и стоит липа такая ветвистая, и растут на ней горячие оладьи. И видел я тощую старую козу, тащила она на себе целых сто возов сала и шестьдесят возов соли. Ну, что, мало наврал? И видел я, как плуг пахал сам без коней и быков, а годовалый ребёнок четыре мельничных жернова кинул из Регенсбурга до самого Трира, а из Трира прямо в Страсбург; а ястреб плыл через Рейн, – это правда, а то как же он мог бы на берег другой перебраться?

И слышу я – затеяли рыбы такой шум промеж себя, что слышно было до самого неба, а мёд тёк целой рекою, с глубокой долины на высокую гору, – вот уж, что и говорить, диковинные дела! Да ещё там два ворона луг косили; и приметил я двух комаров, что мост строили. А два голубя волка разорвали, двое ребят козочек вверх бросали, а две лягушки зерно молотили. А потом я видел, как две мыши епископа в сан посвящали, а две кошки медведю язык вырвали. Прибегает тогда улитка, убивает двух диких львов. А тут стоит брадобрей, женщине бороду подстригает, а двое грудных детей матерям замолчать велят. А ещё видал я двух гончих собак, тащили они мельницу из воды, а старая кляча стоит и им говорит: «Так вам и надо». И стоят во дворе четыре коня и зерно из всех сил молотят, а две козы печь топят, а рыжая корова хлебы в печку сажает. Тут как запел петух: «Ку-ка-ре-ку!» Вот и сказке конец, ку-ка-ре-ку!

159. Сказка-небылица.

Хочу я вам кое-что рассказать. Видал я раз, как летели две жареных курицы. Летели они, надо сказать, быстро, животы свои к небу задрали, ну а спины прямо в преисподнюю повернули; а наковальня с мельничным жёрновом через Рейн плыли, да так уж тихо, медленно-премедленно; а лягушка сидела и лемех ела, – было дело на льду, в Троицын день. И стояло тут ещё трое парней; случилось, что собрались они зайца поймать, а шли они на костылях и на ходулях; один был глухой, другой – слепой, третий – немой, а четвёртый – и ногой вовсе двинуть не мог. Может, вы хотите узнать, как всё это кончилось? Слепой – тот первый увидел, что по полю заяц бежит; немой крикнул хромому, а хромой – хвать зайца, да прямо за шиворот. А вот было ещё: собралось несколько человек плыть по земле – натянули они паруса и поплыли себе по широкому полю; переплыли через высокую гору, и что ж? – утонули бедняги. А рак гнался за зайцем; и лежала высоко на крыше корова, – она взлетела туда. А мухи в тех краях большущие-пребольшущие, всё равно как у нас козы.

А теперь открой-ка окошко, чтоб все небылицы в него улетели.

160. Сказка-загадка.

Были обращены три женщины в цветы, они росли на поле, и один из цветков мог бывать по ночам дома. И вот, когда начало уже светать, говорит раз женщина своему мужу, – а ей пора уже было идти опять к своим подружкам на поле и сделаться опять цветком:

– Если ты придёшь нынче до полудня на поле и меня сорвёшь, я буду расколдована и буду опять жить с тобой.

Так и случилось. Но вот спрашивается, как же муж узнал её? Ведь цветы были похожи друг на друга и различить их было нельзя.

Ответ: «А вот как: ведь она-то ночевала у себя дома, на поле её не было, и роса на неё не упала, как на те два других цветочка, и поэтому муж мог её узнать».

161. Белоснежка и Алоцветик.

Жила бедная вдова одна в своей избушке, а перед избушкой был у неё сад; росло в том саду два розовых деревца, и цвели на одном белые розы, а на другом – алые; и было у неё двое детей, похожих на эти розовые деревца, звали одну – Белоснежка, а другую – Алоцветик. Были они такие скромные и добрые, такие работящие и послушные, что таких ещё и не было на свете; только Белоснежка была ещё тише и нежней, чем Алоцветик. Алоцветик всё больше прыгала и бегала по лугам и полям, собирала цветы и ловила бабочек; а Белоснежка – та больше сидела дома возле матери, помогала ей по хозяйству, а когда не было работы, читала ей что-нибудь вслух. Обе сестры так любили друг друга, что если куда-нибудь шли, то держались всегда за руки, и если Белоснежка, бывало, скажет: «Мы всегда будем вместе» – то Алоцветик ей ответит: «Да, пока мы живы, мы никогда не расстанемся» – а мать добавляла: «Что будет у одной из вас, пусть поделится тем и с другой».

Часто девочки бегали в лесу одни, собирали спелые ягоды, но ни один зверь их не трогал, и все доверчиво подходили к ним. Зайчик ел у них с руки капустный лист, дикая коза паслась рядом с ними, весело прыгал около них олень, и птицы оставались сидеть на ветках и распевали разные песни, какие только знали. И ни разу никакой беды с сёстрами не случалось. Если они, бывало, в лесу задержатся и наступит уже ночь, они лягут рядом на мягком мху и спят так до утра; мать знала об этом и никогда о них не беспокоилась. Однажды заночевали они в лесу, проснулись на рассвете, видят – сидит рядом с ними чудесное дитя в белом сверкающем платьице. Оно встало и ласково на них поглядело, но ничего им не сказало и ушло в глубину леса. Оглянулись они и увидели, что спали они как раз на самом краю пропасти и, должно быть, упали бы в неё, если бы в темноте сделали хоть один шаг. И вот мать им объяснила, что то, должно быть, был ангел, охраняющий добрых детей.

Белоснежка и Алоцветик держали избушку в такой чистоте, что в неё приятно было заглянуть. Летом за домом присматривала Алоцветик. Каждое утро, пока мать ещё спала, ставила она у её постели цветы – с каждого деревца по розе. Зимой Белоснежка затапливала печь, подвешивала к очагу котёл на крюке; и медный котёл блестел, точно золото, так хорошо он был вычищен. Вечером, когда падал белыми хлопьями снег, мать говорила:

– Ступай, Белоснежка, и запри дверь на задвижку.

Они садились потом у очага, и мать надевала очки и читала им вслух из большой книги. А девочки сидели, пряли и слушали. Рядом с ними лежал на полу ягнёнок, а сзади сидел на насесте белый голубок, спрятав голову под крыло.

Раз вечером сидели они мирно все вместе, вдруг кто-то постучался в дверь и попросил, чтоб его впустили. Мать говорит:

– Алоцветик, открой поскорей дверь, это, пожалуй, какой-нибудь странник просится на ночлег.

Алоцветик пошла и отодвинула задвижку, думая, что это какой-нибудь бедный человек; но то был медведь, который просунул в дверь свою большую чёрную голову. Алоцветик громко вскрикнула и отскочила назад, ягнёнок в то время заблеял, голубок вспорхнул, а Белоснежка забралась к матери на постель. Но медведь вдруг заговорил и сказал:

– Не бойтесь, я вас не трону, я очень озяб и хочу у вас немного отогреться.

– Ох ты, бедный медведь, – сказала мать, – ну, ложись тогда поближе к огню; только смотри, не спали своей шубы.

Затем она кликнула:

– Белоснежка, Алоцветик, идите сюда, медведь нас не тронет, он добрый.

Девочки подошли поближе, и мало-помалу и ягнёнок с голубком тоже перестали бояться медведя. Тогда медведь и говорит:

– Дети, стряхните снежок с моей шубы.

161. Белоснежка и Алоцветик. Сказки.

Девочки принесли метёлку и как следует почистили медведю шубу; он растянулся у очага и начал весело урчать от удовольствия. Вскоре они и совсем к медведю привыкли и стали подшучивать над своим неуклюжим гостем. Они теребили его за шерсть, становились ему на спину, таскали его по комнате или брали прут и били его, а когда он ворчал, они весело смеялись. И медведю это нравилось, но когда уж слишком сильно они ему докучали, он кричал:

– Ах, дети, оставьте меня в живых: Вы меня уж пожалейте, Женишка-то не убейте.

Когда пришло время ложиться спать и все уже были в постели, мать сказала медведю:

– А ты уж, бог с тобой, оставайся лежать себе у печки, уж тут ты укроешься от холода и непогоды.

Когда начало светать, дети выпустили медведя, и он затопал по сугробам в лес. С той поры стал медведь приходить к ним каждый вечер в свой обычный час. Он ложился у очага и всегда позволял детям с ним играть и коротать свой досуг; и все так к нему привыкли, что даже дверей не запирали, пока не явится их чёрный приятель.

Но вот наступила весна, всё кругом зазеленело, и сказал тогда медведь Белоснежке:

– Ну, теперь мне пора убираться, – целое лето я к вам не приду.

– Куда же ты пойдёшь, милый медведь? – спросила его Белоснежка.

– Мне надо идти в лес, свои сокровища от злых карликов сторожить. Зимой, когда земля замерзает, их никто там не откопает; но теперь, когда земля на солнце оттаяла и согрелась, карлики, чего доброго, ещё заберутся, начнут искать сокровища, докопаются и их утащут; а что попадёт к ним в руки, то запрячут они в свои пещеры, и не так-то легко их будет разыскать.

Белоснежка сильно загрустила, что приходится им расставаться. Когда она открыла дверь, то медведь, пробираясь, зацепился за дверной крюк, дёрнулся и вырвал кусок шкуры, – и показалось Белоснежке, будто золото блеснуло; но она не была в этом уверена. Медведь быстро убежал и вскоре исчез за деревьями.

Спустя некоторое время мать послала детей в лес собирать валежник. В лесу нашли они большое срубленное дерево; лежало оно на земле, и у ствола в траве что-то прыгало; но они никак не могли разобрать, что это такое. Они подошли поближе, видят – стоит перед ними карлик, лицо у него старое, морщинистое, и длинная-предлинная седая борода. Кончик бороды попал в трещину дерева, и человечек прыгал, как собачонка на привязи, и не знал, как ему свою бороду вытащить. Он вытаращил на девушек красные горящие глаза и крикнул:

– Ну, чего стоите, разве нельзя подойти и помочь мне?

– Да как это с тобой, человечек, случилось? – спросила его Алоцветик.

– Глупая гусыня, да к тому ж и любопытная, – ответил карлик, – хотел я было дерево расколоть, чтоб дров себе для печки нарубить; если класть толстые поленья, то наше кушанье быстро подгорает, – мы ведь не так прожорливы, как вы, грубый да жадный народ. Клин вогнал я удачно, и всё шло как следует, но проклятое дерево было слишком гладкое, вот клин случайно и выскочил, дерево так быстро сошлось, что я не успел вытащить своей красивой белой бороды. Вот она и защемилась, и мне нельзя теперь выбраться отсюда. Чего смеётесь, глупые, толстые рожи? Тьфу, до чего же вы скверные!

Дети стали изо всех сил бороду тащить, но вытащить её никак не могли, – уж очень крепко она застряла.

– Я сбегаю людей позову, – сказала Алоцветик.

– Эх, головы вы бараньи! – прокричал карлик. – Зачем людей-то звать – вас тут и двоих будет достаточно. Лучше ничего надумать не можете?

– Ты уж потерпи маленько, – сказала Белоснежка, – я что-нибудь да придумаю, – и она достала из кармана маленькие ножницы и отрезала кончик бороды. Как только карлик освободился, он тотчас схватил мешок, полный золота, спрятанный под корнями, вытащил его оттуда и проворчал про себя: «Вот неотёсанный народ, отрезали кусок такой чудесной бороды, чёрт вас возьми!» Схватил мешок свой на плечи и ушёл, – на детей даже не глянул.

Захотелось вскоре после того Белоснежке и Алоцветику наловить рыбы к обеду. Подошли они к ручью, видят – скачет над водой большой кузнечик, точно в воду прыгнуть собирается. Подбежали они и узнали карлика.

– Ты куда это собрался? – спросила его Алоцветик. – Уж не в воду ли прыгнуть хочешь?

161. Белоснежка и Алоцветик. Сказки.

– Я не такой уж дурак, – крикнул ей карлик, – разве не видите, что проклятая рыба меня за собой тянет?

Человечек сидел и удил рыбу, а ветер, к несчастью, запутал его бороду в леске, и когда клюнула большая рыба, у карлика не хватило сил её вытянуть; рыба была сильнее его и тянула карлика за собой. Как ни хватался он за траву и за камыш, ничего поделать не мог, и пришлось бы ему нырять вслед за рыбой, вот-вот утащила бы она его в воду. Девочки подоспели как раз вовремя, подхватили карлика и стали бороду из лески выпутывать; но ничего у них не выходило, борода и леска крепко перепутались. Оставалось только одно – достать небольшие ножницы и отрезать бороду, – вот и пропал ещё кусок бороды. Увидал это карлик, начал на них кричать:

– Разве это дело, жабы вы этакие, уродовать человеку лицо? Мало вам того, что вы мне уж раз бороду обкорнали, а теперь собираетесь отрезать ещё кусок, да притом самый красивый? Мне теперь к своим и на глаза показываться нельзя будет! Чтоб вам пусто было! – Тут достал он мешок с жемчугами, запрятанный в камышах, и, не сказав больше ни слова, потащил его куда-то и исчез за прибрежным камнем.

Случилось, что вскоре после того послала мать обеих девочек в город купить ниток, иголок, шнурков и лент. А дорога шла через долину, где повсюду лежали в беспорядке огромные обломки скал. И вдруг увидели они на небе большую птицу; она медленно кружила над ними, спускаясь всё ниже, и села, наконец, поблизости на скалу. Затем они услыхали резкий, жалобный крик. Они подбежали и с ужасом увидели, что орёл схватил их старого знакомца карлика, собираясь его унести. Добрые дети тотчас уцепились за человечка и стали его у орла отнимать; и выпустил, наконец, орёл свою добычу. Не успел карлик прийти в себя от испуга, как начал кричать своим визгливым голосом:

– Разве нельзя было обращаться со мной повежливее? Вот ухватились за мой тоненький сюртучок и весь его разорвали, весь он теперь в дырках, ах вы такие-сякие, неуклюжие да неповоротливые!

Взял затем карлик свой мешок с драгоценными камнями и шмыгнул снова в свою пещеру под скалами. Но девушки уже привыкли к его неблагодарности; они продолжали свой путь, пришли в город и сделали свои покупки.

На обратном пути через долину они увидели карлика: выбрав ровное местечко, карлик высыпал из мешка драгоценные камни, не подозревая, что кто-нибудь будет так поздно проходить мимо. Вечернее солнце падало на блестящие камни, и они так красиво сияли и светились разными цветами, что дети остановились и засмотрелись на них.

– Чего вы стоите, мерзкие ротозеи? – закричал карлик, и его пепельно-серое лицо стало от гнева красное, как киноварь.

Он бы продолжал ещё браниться, но вдруг послышался громкий рёв, и чёрный медведь затопал из лесной чащи. Вскочил испуганный карлик, но добраться до своей лазейки не успел – медведь был уже совсем близко. И крикнул карлик в большом страхе:

– Дорогой мой сударь медведь, пощади ты меня, я отдам тебе за это всё свои сокровища! Погляди на эти прекрасные драгоценные камни, что лежат перед тобой. Не убивай меня! Что пользы тебе от такого маленького, щуплого человечка? Да ты меня на зубах и не почувствуешь; съешь лучше вот этих двух злых девочек; они будут для тебя лакомым куском, они жирны, как молодые перепёлки, съешь их во славу господню!

Но медведь не обратил внимания на его слова и ударил злобного человечка лапой так, что тот больше уже и не поднялся.

Девочки бросились бежать, но медведь крикнул им вслед:

– Белоснежка, Алоцветик, не бойтесь, подождите, я вас провожу.

Они узнали его по голосу, остановились. Подошёл к ним медведь, и вдруг свалилась с него медвежья шкура, – и стоял перед ними красивый юноша, одетый весь в золото.

– Я сын короля, – сказал он, – я был околдован этим злым карликом. Он украл у меня мои сокровища, обратил меня в дикого медведя и заставил жить в лесу до той поры, пока его смерть не расколдует меня снова. А теперь он получил должное возмездие.

И вышла Белоснежка за королевича замуж, а Алоцветик – за его брата; а большие сокровища они поделили между собой поровну. Мать-старуха жила ещё долгие годы счастливо и спокойно вместе со своими детьми. Два розовых деревца она взяла вместе с собой, и они росли перед её окном, и каждый год зацветали на них прекрасные розы – белые и алые.

162. Умный работник.

Как счастлив хозяин и как хорошо всё ладится у него в доме, если есть у него умный работник, который хотя и слушает его да поступает не так, как говорит хозяин, а следует своему собственному разуму. Вот такой умный Ганс и был послан однажды своим хозяином на поиски пропавшей коровы. Долго он не возвращался, и хозяин подумал: «А верный-то Ганс уж как в работе старается!» А тот домой всё не возвращался. Начал уже хозяин опасаться, не случилось ли с работником какого несчастья, и вот собрался он сам идти его разыскивать. Долго ему пришлось искать; наконец нашёл он работника, тот бегал взад и вперёд по широкому полю.

– Ну, милый Ганс, – сказал хозяин, нагнав его, – что ж, нашёл ты корову, за которой я тебя посылал?

– Нет, хозяин, – ответил тот, – коровы я не нашёл, да я её и не искал.

– А что ж ты, Ганс, искал?

– Кое-что получше, и, по счастью, нашёл.

– А что же ты нашёл?

– Трёх чёрных дроздов, – ответил работник.

– А где же они? – спросил хозяин.

– Да вот одного вижу, другого слышу, а за третьим гоняюсь, – ответил расторопный работник.

Берите пример с Ганса, не заботьтесь о своём хозяине и об его указаниях, а делайте лучше то, что вам вздумается, к чему будет охота, и вы поступите так же умно, как и этот вот умный Ганс.

163. Стеклянный гроб.

Пускай никто не говорит, что бедный портной, мол, не в силах достигнуть многого и добиться высоких почестей, для этого только надо попасть на правильную колею, вот в этом-то самое главное дело, чтоб повезло человеку. Такой вот хороший, добрый да расторопный портняжка шёл однажды, странствуя, своим путём-дорогой и зашёл в дремучий лес, а так как он дороги не знал, то и заблудился. А наступила ночь, и не оставалось ему ничего другого как искать себе пристанища среди такого жуткого одиночества. Хотя и нашёл он себе, правду сказать, на мягком мху неплохую постель, но страх перед дикими зверями не давал ему покоя, и пришлось ему, наконец, решиться заночевать на дереве. Нашёл он высокий дуб, взобрался на самую его макушку и возблагодарил господа бога за то, что захватил с собой утюг, а не то, чего доброго, сдунул бы портняжку ветер, гулявший над вершинами деревьев.

После нескольких часов, проведённых им в темноте не без дрожи и страха, он заметил в небольшом отдаленье мерцание огонька. Подумав, что это, должно быть, человеческое жильё, где ему было бы поудобней, чем на ветках дерева, он осторожно спустился вниз и пошёл навстречу огоньку. Огонёк привёл его к маленькой избушке, она была сплетена из камыша и волчьей травы. Он смело постучался, двери открылись, и при отблеске пробившегося света он увидел старого, седого как лунь человечка, и была на нём одежда сшита из пёстрых лоскутьев.

– Кто вы такой и чего вам тут надо? – спросил его старичок картавя.

– Я бедный портной, – ответил тот, – меня застала ночь в этих дебрях, и я вас убедительно прошу приютить меня у себя в хижине.

– Ступай своей дорогой, – ответил ворчливо старик, – с бродягами мне нечего возиться. Поищи себе пристанища где-нибудь в другом месте.

С этими словами он собрался было юркнуть назад к себе в дом, но портной крепко ухватил его за полу сюртучка и начал так жалостно упрашивать, что старик, который вовсе не был таким злым, каким он себя показывал, наконец смягчился, пустил его к себе в хижину и дал ему поесть, а потом указал в углу довольно удобное ложе для ночлега.

Усталого портного не надо было убаюкивать, он сладко проспал до утра и не подумал бы, что пора уже вставать, если бы не испугал его сильный шум. Через тонкие стенки домика послышался громкий крик и рычанье. Портным овладело неожиданное мужество, он вскочил, оделся и быстро выскочил во двор. Тут он заметил вблизи хижины огромного чёрного быка и красивого оленя, они яростно дрались между собой. Они нападали один на одного с таким ожесточением, что от топота их ног дрожала земля, а от крика звенел воздух. Долгое время невозможно было предвидеть, кто из них выйдет победителем, но вот олень всадил, наконец, своему противнику в живот рога, и чёрный бык со страшным рёвом упал на землю и после нескольких ударов оленя лежал уже мёртвый.

Портной, глядевший в изумленье на это единоборство, стоял недвижно; в это время олень подскочил к нему, и не успел портной отбежать, как тот со всего разбега поднял его на свои огромные рога. Не успел портной и опомниться, как олень бежал уже вскачь через горы и долы, леса и луга. Портной крепко уцепился обеими руками за рога и отдал себя на волю судьбы. И ему только казалось, будто летит он куда-то. Наконец у обрыва скалы олень остановился и осторожно опустил портного на землю. Портной был ни жив ни мёртв, и понадобилось немало времени, пока он снова пришёл в себя. Когда он чуть отдохнул, олень, стоявший около него, ударил рогами в дверь, находившуюся в скале, с такой силой, что та вмиг распахнулась. Оттуда выбились языки пламени, поднялись потом густые пары, и исчез в тех парах олень на его глазах. Портной не знал, что ему теперь делать, куда ему теперь идти, чтобы выбраться из этой пустыни к людям. Он стоял в нерешительности, и вдруг из скалы послышался голос, который молвил ему: «Входи без страха сюда, с тобой никакой беды не случится». Правда, портной сперва не решался, но, подталкиваемый какой-то таинственной силой, он послушался голоса и вошёл через железную дверь в большой, просторный зал. Его потолки, стены и пол были сделаны из блестящих, полированных квадратных плит; и на каждой из них были начертаны непонятные ему знаки. Портной начал в изумленье всё разглядывать, и только он было собрался уже уходить, как услышал опять голос, который сказал ему: «Ты ступи на тот камень, что находится посреди зала, и тебя ожидает великое счастье».

Мужество у портного так возросло, что он исполнил это указанье. Камень начал под его ногами подаваться и медленно опустился вниз. Стал, камень снова прочно на месте; оглянулся портной и видит, что он находится в зале, по размеру таком же, как и первый. Но здесь было больше чему удивляться и на что посмотреть. В стенах были вырублены ниши, и в них стояли сосуды из прозрачного стекла, наполненные окрашенным спиртом или голубоватым дымом. Стояли на полу зала два больших стеклянных ящика, один напротив другого, и они тотчас привлекли внимание портного. Он подошёл к одному из них и увидел внутри него красивое здание, похожее на замок, оно было окружено надворными постройками, конюшнями, сараями и множеством разных красивых предметов. Всё было маленькое, но было сделано необычайно тщательно и изящно, и казалось, что всё вырезано искусной рукой мастера с величайшей точностью.

Он долго бы ещё глядел, не отрываясь, на эти диковинные предметы, если бы не послышался вновь голос, который велел ему оглянуться и осмотреть стоящий напротив него ящик. И каково было изумление портного, когда он увидел необычайной красоты девушку. Она лежала как бы во сне и была вся укутана светлыми волосами, словно драгоценной мантией. Её глаза были плотно закрыты, но румянец на её лице и повязка, что от дыханья то вздымалась, то опускалась, – всё это говорило о том, что девушка жива. Портной глядел с бьющимся от волнения сердцем на красавицу, и вдруг она открыла глаза, и при виде его её охватили радость и страх.

– Праведное небо! – воскликнула она. – Близится час моего освобождения! Скорей, скорей спаси меня из моей темницы: если ты отодвинешь задвижку на этом стеклянном гробу, я буду расколдована.

Портной немедля послушался, и тотчас она подняла стеклянную крышку, вышла из гроба и быстро направилась в угол зала и там укрылась широкой мантией. Потом она уселась на камень, подозвала к себе юношу, нежно поцеловала его в губы и сказала:

– Мой долгожданный освободитель, само милосердное небо привело тебя ко мне и положило конец моим страданьям. В тот день, когда они кончатся, для тебя начнётся счастье. Ты дарованный мне небом жених, ты будешь мною любим и окружён в избытке всеми земными благами, и вся твоя жизнь пройдёт в радостях. Садись и выслушай рассказ про мою судьбу:

«Я дочь одного богатого графа. Мои родители умерли, когда я была ещё совсем ребёнком, и меня отдали по их воле на попечение старшего брата, у которого я и воспитывалась. Мы так нежно любили друг друга, были так во всём единодушны и согласны, что решили никогда ни с кем не вступать в брак и жить до самой смерти вместе. В нашем доме никогда в обществе недостатка не было; нас часто посещали друзья и соседи, и мы радушно всех принимали.

Однажды, вечером, к нам в замок заехал на коне какой-то незнакомец; он сказал, что ему из-за позднего времени добраться до ближайшего места трудно, и попросился у нас переночевать. Мы любезно удовлетворили его просьбу, и он долго беседовал с нами за ужином и самым приятным образом рассказывал нам всяческие истории. Он так понравился моему брату, что тот предложил ему остаться у нас на несколько дней. Незнакомец сначала отказывался, но потом согласился. Была уже поздняя ночь, когда мы встали из-за стола. Незнакомцу была отведена комната, и я, устав, поспешила поскорей улечься в свою мягкую перину. Но только я задремала, как меня разбудили звуки нежной и приятной музыки. Я не могла разобрать, откуда они доносятся, и хотела было разбудить свою служанку – она спала в соседней комнате, но, к моему изумленью, я почувствовала, будто на меня навалился страшный кошмар и неведомой силой отнял у меня язык, и я не могла вымолвить ни слова.

Я увидела при свете ночника незнакомца, проникшего ко мне в комнату через две крепко запертые двери. Он подошёл ко мне и сказал, что это он затеял чудесную музыку и с помощью волшебных сил, которые ему повинуются, сделал так, чтобы я проснулась; что он прошёл через все преграды с намереньем предложить мне руку и сердце. Но моё сопротивление его волшебству было настолько сильно, что я не удостоила его ответом. Некоторое время он стоял неподвижно, видимо, в намерении дождаться от меня благоприятного ответа; но когда я продолжала молчать, он гневно объявил, что отомстит мне за это и найдёт средства наказать меня за моё высокомерие, после чего он покинул комнату.

Я провела ночь в сильном волнении и задремала только под утро. Проснувшись, я поспешила к своему брату, чтоб сообщить ему обо всём случившемся, но я не нашла его в комнате. Слуга сказал мне, что на рассвете он выехал вместе с незнакомцем на охоту.

Предчувствуя недоброе, я быстро оделась, велела оседлать моего любимого иноходца и поскакала в лес в сопровождении только одного слуги. Но слуга упал вместе с лошадью и не мог следовать за мной, так как лошадь его сломала себе ногу. Я, не останавливаясь, продолжала скакать дальше и спустя несколько минут заметила незнакомца вместе с красивым оленем, которого он вёл на поводу, – незнакомец направлялся ко мне навстречу. Я спросила его, где он оставил моего брата и как поймал он этого оленя; я видела, как из больших глаз оленя текли слёзы. Вместо того, чтобы мне ответить, незнакомец громко рассмеялся. Меня охватил яростный гнев, я выхватила пистолет и выстрелила в чудовище, но пуля отскочила от его груди и попала в голову моей лошади. Я упала на землю, незнакомец пробормотал несколько слов, после чего я лишилась чувств.

И вот, очнувшись, я увидела, что нахожусь здесь, в этом подземелье, в стеклянном гробу. Злой чернокнижник явился снова и сказал, что он обратил моего брата в оленя, а мой замок и всё, что в нём находилось, он сделал крошечным и запер его в стеклянный ящик, а моих слуг обратил в дым и загнал их в стеклянные бутылки. Если я теперь соглашусь стать его возлюбленной, он легко сможет вернуть всё опять в прежний вид: стоит ему только открыть сосуды, и всё сделается таким, как и было. Я ничего не сказала ему в ответ, как и в первый раз. Он исчез и оставил меня лежать в подземелье, где я впала в глубокий сон. Среди видений, проносившихся у меня в душе, был и радостный образ, меня утешавший: будто явился юноша и меня освободил; и вот я открыла сейчас глаза, я вижу тебя – и понимаю, что сон мой исполнился». – Помоги мне выполнить то, что виделось мне во сне. Нам надо тотчас поднять стеклянный ящик, в котором находится мой замок, и поставить его на этот широкий камень.

И как только камень был нагружен, он поднялся вместе с девушкой и юношей наверх и попал через люк в потолке в верхний зал, откуда им легко уже было выбраться на свободу. Подняла девушка крышку стеклянного ящика – и было удивительно видеть, как замок, дома́ и надворные здания стали всё увеличиваться и с необыкновенной быстротой выросли до своих настоящих размеров. Потом девушка и юноша вернулись назад в подземную пещеру и велели камню подняться наверх вместе с наполненными дымом бутылями. Только девушка их открыла, как вырвался оттуда голубой дым и обратился в живых людей, и девушка в них узнала своих слуг и людей. Ещё больше обрадовалась она, когда её брат, который убил старика-волшебника в образе чёрного быка, вдруг вышел из лесу опять в человечьем обличье; и в этот же день девушка дала у алтаря свою руку счастливому портному, как это она и обещала».

164. Ленивый Гейнц.

164. Ленивый Гейнц. Сказки.

Был Гейнц лентяй, и хотя вся его работа состояла в том, чтоб гонять свою козу на пастбище, но всё-таки, возвращаясь под вечер домой, он тяжело вздыхал после дневного труда.

– Это, по правде сказать, тяжёлое бремя, – говорил он, – и утомительное занятие – из года в год до самой поздней осени гонять козу на поле. Если б по крайней мере можно было при этом полежать да поспать! Но где там! Надо поглядывать, чтоб коза не попортила молодых деревьев, чтоб не забралась через изгородь в сад или вовсе не убежала. Как тут можно быть спокойным и радоваться жизни?

Он уселся, собрался с мыслями и начал раздумывать, как бы ему освободиться от подобной обузы. Его размышления долго ни к чему не приводили, но вдруг он будто прозрел.

– Я знаю, что делать! – воскликнул он. – Женюсь-ка я на толстой Трине, – у той тоже есть коза, она сможет гонять на пастбище мою козу вместе со своей, и уж тогда не надо мне будет больше мучиться.

Вот Гейнц поднялся, потянулся, чтоб привести в движение своё утомлённое тело, перешёл наискосок дорогу – и идти-то дальше было не надо, тут ведь и жили родители толстой Трины, – и вот начал он свататься за их трудолюбивую и добродетельную дочку. Родители не стали раздумывать. «Ровня с ровней сходится», – подумали и согласились. Вот сделалась толстая Трина женой Гейнца и стала гонять на пастбище обеих коз. Наступили для Гейнца весёлые дни, не надо было ему теперь отдыхать от какой бы то ни было работы, разве что только от своей собственной лени. Бывало, иной раз выходил он вместе с женой на поле и говорил: «Вот как пройдёшься, только тогда и становится для меня покой ещё слаще».

Но и толстая Трина была не менее его ленива.

– Милый Гейнц, – сказала она однажды, – зачем нам без всякой на то нужды делать жизнь себе горестной и портить себе лучшие молодые годы? Не лучше ли будет отдать нам наших коз, которые каждое утро своим блеяньем мешают нам спать, нашему соседу, а он даст нам за них улей с пчёлами. Поставим мы улей на солнце за домом и не надо нам будет об улье заботиться. Пчёл ведь пасти не надо, на поле их не гоняют: они вылетают и сами находят дорогу домой и мёд собирают, при этом нам не надо будет ни о чём заботиться.

– Ты рассуждаешь, как умная хозяйка, – ответил Гейнц, – давай выполним твоё предложение немедля; кроме того, мёд вкусней да и питательней козьего молока и его можно дольше хранить.

Сосед дал охотно за двух коз пчелиный улей. Пчёлы вылетали и влетали неустанно с раннего утра до позднего вечера и наполнили улей прекраснейшим мёдом, и вот осенью Гейнц мог собрать целый кувшин мёду.

Они поставили этот кувшин на полку, что была прибита на стене в их спальне, а так как они опасались, что кувшин могут украсть или что в него заберутся мыши, то принесла Трина толстую ореховую палку и положила её у кровати, чтоб не надо было понапрасну вставать, а можно было бы достать её рукой и прогнать, в случае чего, непрошеных гостей, не подымаясь с кровати.

Ленивый Гейнц неохотно покидал постель раньше полудня: «Кто рано встаёт, – говорил он, – тот своё добро не бережёт».

Однажды утром, когда уже совсем рассвело, он лежал ещё на перине, отдыхая от долгого сна, и сказал своей жене:

– Женщины, они любят сладкое. Ты вот лакомишься мёдом, а было б куда лучше купить за него гуся с молодым гусеночком.

– Но уж никак не раньше, чем родится у нас ребёнок, который их мог бы пасти, – ответила Трина. – Зачем мне мучиться с молодыми гусями и попусту тратить на это силы?

– А ты думаешь, что мальчик будет пасти гусей? В нынешнее время дети совсем не слушаются, они делают что хотят, почитают себя умнее родителей, – вот так же, как тот работник, который должен был искать корову, а вместо того гонялся за тремя чёрными дроздами.

– О, – ответила Трина, – если мальчик не будет меня слушаться, я возьму палку и отчешу ему спину, и уж как следует, без счёту. Смотри, Гейнц, – крикнула она и в увлечении схватила палку, которой она собиралась мышей гонять, – смотри, вот как я его отколочу!

Она замахнулась палкой, но, по несчастью, угодила прямо в кувшин с мёдом, что стоял над кроватью. Стукнулся кувшин об стену, и посыпались на пол черепки, и прекрасный мёд разлился по полу.

164. Ленивый Гейнц. Сказки.

– Ну вот, и лежит теперь гусь с молодым гусеночком, – сказал Гейнц, – незачем нам его и пасти. Но счастье ещё, что не упал кувшин на голову, у нас есть все основанья быть своей судьбой довольными.

А так как он заметил в черепке ещё немного мёду, то достал его рукой и считал при этом себя совершенно довольным.

– Жена, давай-ка полакомимся с тобою остаточком, а потом, после пережитого нами испуга, маленько отдохнём. Ну, что с того, что мы встанем немного позже, чем всегда, день-то ведь какой длинный!

– Да, – ответила Трина, – мы-то уж всегда успеем. Знаешь, пригласили однажды на свадьбу улитку, собралась она в путь-дорогу, а попала как раз на крестины. Натолкнулась она перед домом на забор и сказала: «Спешить-то никак не годится».

165. Гриф-птица.

Жил-был когда-то король, а где он правил и как его звали, о том не знает никто. У короля сыновей не было, а была одна только дочь, но она всё болела, и ни один из докторов не мог её вылечить. Но королю было предсказано, что дочь его выздоровеет, если съест яблочко.

Тогда объявил король по всей земле, что кто принесёт ей такое яблоко, от которого она выздоровеет, тот на ней и женится и королевство унаследует. Прослышал об этом один крестьянин; было у него трое сыновей, и говорит он старшему:

– Ступай в сад, набери полную корзину красивых яблок с красными крапинками и отнеси их к королевскому двору. Может, королевна и выздоровеет, когда их отведает, и женишься ты на ней, и королём сделаешься.

Парень на это согласился, и вот двинулся он в путь-дорогу пешком. Прошёл он некоторое время, и повстречался ему по дороге маленький человечек и спросил у него, что несёт он в корзине. А Улэ – так звали парня – ответил:

– Несу лягушат.

И говорит ему человечек на это:

– Ну, пускай оно так и будет! – и пошёл себе дальше.

Подошёл Улэ к королевскому замку и велел о себе доложить, что принёс он такие, мол, яблоки, что королевна, поев их, враз выздоровеет. Король сильно этому обрадовался, велел парня позвать к себе, но – о, ужас! – только открыли корзину, – и вместо яблок стали из неё выскакивать лягушата. Очень король разозлился и велел за это прогнать парня. Воротился старший сын назад к своему отцу и рассказал всё, как было.

Посылает тогда старик среднего сына, которого звали Земэ, – но и с этим случилось то же, что и со старшим. Повстречался и ему по дороге тот самый человечек и спросил его тоже, что несёт он в корзине; и говорит Земэ:

– Свиную щетину.

И сказал человечек:

– Пускай оно так и будет!

Подошёл парень к королевскому замку и объявил, что у него такие, мол, яблоки, что только отведает их королевна, то враз и выздоровеет; но у замка ему сказали, что им больше яблок не надо, приходил-де какой-то уже с яблоками, но тот дураком оказался. Но парень настаивал, что у него и вправду яблоки настоящие, какие надо. Ему, наконец, поверили и привели к королю. Открыли корзину, глядь – а там всего лишь свиная щетина. Страшно разгневался король и велел прогнать парня плетью из замка. Пришёл он к отцу и всё рассказал, что с ним было. Услыхал о том младший сын – его звали всегда глупым Гансом – и начал просить у отца дозволить и ему тоже отнести яблоки в замок.

– Нет, – говорит отец, – умные уже ходили и не справились с делом, куда уж тебе, дураку, идти?

Но мальчик всё просил:

– Уж дозвольте мне, батюшка, тоже сходить.

– Что ж, ступай, дурень, посмотрим, что из этого выйдет, – ответил старик и начал его попрекать и бранить.

Но Ганс на ругань и попрёки внимания не обращал:

– Нет, уж дозвольте, батюшка, и мне тоже в замок сходить!

– Ну, мне что, ступай, – говорит старик, – всё равно вернёшься ни с чем.

Обрадовался Ганс, так от радости и запрыгал.

– Да ты, вижу, что ни день, то глупее становишься, – молвил опять отец.

Но Ганс внимания на это не обратил и продолжал себе радоваться. Но уже подходила ночь, и Ганс решил обождать до утра, а потом и идти пораньше в королевский замок. Ночью он всё не мог никак уснуть, а когда начинал дремать, ему снились красавицы-девушки, разные замки; золото и серебро и тому подобные вещи. Чуть свет он двинулся в путь и вскоре повстречался с маленьким человечком в той же старенькой курточке, и спросил человечек у него, что он несёт в корзине. Ганс ответил ему, что несёт, мол, королевне яблоки, – если она их съест, то выздоровеет.

– Ну, – сказал человечек, – пусть так и будет!

Но в королевский замок его пускать никак не хотели, ему рассказали, что двое, мол, каких-то уже приходило, они говорили, что с яблоками, а оказалось, что у одного в корзине были лягушата, а у другого свиная щетина. Но Ганс всё настаивал на том, что у него вовсе не лягушата, а самые наипрекрасные яблоки, какие только есть во всём королевстве. Когда он всё это объяснил, то привратник подумал, что этот, пожалуй, не врёт, и пропустил его; и вот принёс Ганс королю свою корзину; тот открыл её, видит, что в ней золотистые яблоки. Король так обрадовался, что велел немедля отнести их своей дочери и стал в нетерпенье и страхе ждать, как они на неё подействуют. Прошло немного времени, и вот сообщают ему радостную весть. Но кто же приносит её королю? – сама королевна! Только отведала она этих яблок, как вмиг выздоровела и спрыгнула с постели.

Невозможно и описать, как велика была радость короля. И вот надо было отдавать королю свою дочку за Ганса замуж, но королю никак этого не хотелось, и он сказал:

– Ты сделай сначала мне девять таких лодочек, что ходили б и по воде и по суше.

Ганс согласился на это условие, возвратился домой и рассказал отцу всё, что случилось. Послал тогда старик старшего сына в лес, велел ему сделать такие лодочки, как сказано. Работал Улэ старательно, к тому же и насвистывал. И вот в полдень, когда солнце стояло над самой головой, вдруг явился тот маленький человечек и спросил у него, что он мастерит.

Улэ ответил:

– Деревянную посуду.

И молвил маленький человечек:

– Что ж, пускай так и будет!

И вот, когда наступил вечер, подумал Улэ, что лодочки, пожалуй, готовы, и хотел в одну из них сесть, но оказались все они деревянной посудой.

На другой день пошёл в лес средний, Земэ, но и с ним случилось то же, что вышло и с Улэ.

На третий день пошёл глупый Ганс. Работал он прилежно, по всему лесу раздавались сильные удары его топора, он тоже, работая, напевал и весело насвистывал. И явился в полдень тот же самый человечек и спросил у него, что он мастерит.

– Лодочки делаю, что могли бы ходить по воде и по суше. А вот как закончу работу, то выдадут за меня замуж королевну.

– Ну, что ж, – сказал человечек, – пусть так и будет!

Вечером, когда стало солнце садиться, Ганс тоже закончил свою работу над лодочками, кораблями и судами. Сел он в одну из них и поплыл себе прямо к королевскому замку. И летела его лодочка быстро, как ветер. Король увидел его ещё издали, но всё никак не соглашался выдать свою дочку за Ганса замуж и сказал:

– Ты должен сначала от зари до зари выпасти сотню зайцев, и если хоть один из них от тебя убежит, то замуж я дочку за тебя не выдам.

Ганс согласился на это и тотчас, на другое же утро, чуть стало светать, погнал своё стадо в поле и так внимательно пас, что не убежал от него ни один заяц. Через несколько часов приходит из замка служанка и говорит Гансу, чтоб он дал одного зайца, – ей велено, дескать, зажарить его для гостей. Но Ганс быстро смекнул, к чему дело клонится, и сказал служанке, что не даст ей ни одного, ведь ему-то за каждого зайца перед королем отвечать придётся. Явилась служанка ещё раз под вечер с такою же просьбой, но Ганс ей сказал, что вот если сама королевна, мол, явится, то он даст ей зайца. Доложила служанка об этом в замке, и вот пошла сама королевна к Гансу. И подошёл в это время к Гансу тот маленький человечек и спросил, что он делает.

– Эх, вот должен выпасти я целую сотню зайцев, да так, чтоб ни один не убежал из стада, а за это женюсь я на королевне и королём сделаюсь.

– Хорошо, – сказал человечек, – вот тебе рожок, как только какой-нибудь из зайцев убежит, заиграй в него, и заяц вернётся обратно.

И вот, когда явилась королевна, положил ей Ганс зайца в передник.

Но не прошла она и сотню шагов, как заиграл Ганс в свой рожок, и заяц – прыг из передника! – и вернулся в стадо.

Наступил вечер, заиграл Ганс в свой рожок, собрал всё стадо вокруг себя, пересчитал всех зайцев и погнал их к замку. Был король сильно удивлён, что сумел Ганс целую сотню зайцев выпасти и что ни один не убежал; а всё-таки не хотел выдать дочку за Ганса и сказал:

– Ты сначала добудь мне перо из крыла птицы-Грифа!

Не раздумывая долго, пустился Ганс тотчас в путь и смело двинулся вперёд.

Вечером подошёл он к какому-то замку, попросился на ночлег; и принял его владелец замка весьма радушно и спросил, куда он идёт.

Говорит Ганс в ответ:

– Я иду к птице-Грифу.

– О-о, к птице-Грифу? Эта птица всё знает, а я вот как раз потерял ключ от сундучка с деньгами и никак найти его не могу. Попроси-ка ты птицу-Грифа сказать, где ключ мне найти.

– Хорошо, – сказал Ганс, – непременно спрошу.

Рано утром вышел Ганс, шёл-шёл и пришёл он к другому замку и в нём тоже остался ночевать. Когда люди узнали, что идёт он к Грифу-птице, ему сказали, что у хозяев замка больна дочь; уж все лекарства перепробовали, ничто ей не помогает, – и вот нельзя ли, мол, будет поспросить Грифа-птицу, чем вылечить дочку.

Ганс ответил, что сделает это охотно, и двинулся дальше в путь-дорогу. Подходит к реке, видит, что на ней вместо парома большой-пребольшой человек на себе людей переносит.

Спросил человек Ганса, куда держит он путь.

– Иду к птице-Грифу, – ответил Ганс.

– Ну, так если придёшь к птице-Грифу, то поспроси у ней, долго ли мне ещё всех людей на себе через реку переносить?

Ганс сказал:

– Ей-богу, уж я непременно спрошу!

И перенёс его человек на плечах через реку. Наконец пришёл Ганс к дому птицы-Грифа, но была только дома его жена; а Грифа-птицы не было дома. И спросила жена Грифа, что ему надо? Ганс ей всё рассказал: что, мол, нужно ему перо с крыла птицы-Грифа; и хотел бы ещё он задать ему вопросы людей, которых он повстречал по дороге: что потерян, мол, в замке одном ключ от сундучка с деньгами, и надо спросить у Грифа, где этот ключ найти; а в другом замке больна дочь хозяина, и никто не знает, как её вылечить; и что есть на реке перевозчик, так почему он должен всё переносить людей через реку на себе.

И говорит жена птицы-Грифа:

– Много, дружок, нельзя с птицей-Грифом беседовать крещёному человеку, а не то он тебя съест! Когда он вернётся, ты залезь под кровать и лежи там; я его буду спрашивать, а ты ответы его внимательно слушай, а ночью, когда он крепко уснёт, ты и вырви тогда у него перо из крыла.

Ганс так и сделал, забрался под кровать и лёг там. К вечеру вернулся Гриф-птица домой и, только вошёл в комнату, говорит жене:

– Жена, чую-чую крещёного человека.

– Да, – говорит, – был тут такой, да ушёл.

И птица-Гриф потом замолчал, ничего не сказал на это.

А ночью, только он крепко уснул и захрапел, вылез Ганс из-под кровати и вырвал у него перо из крыла. Вдруг проснулся птица-Гриф и говорит:

– Жена, я чую крещёного человека и мне кажется, что кто-то меня по крылу царапнул.

Говорит жена:

– Это, видно, тебе приснилось, – я уж тебе сказала: был здесь крещёный, да ушёл. Он рассказывал мне про всякую всячину. Будто в каком-то замке ключ утерялся от сундучка с деньгами и никак не могут его найти.

– Вот дураки! – сказал Гриф-птица. – Ведь ключ-то лежит под порогом за дверью в деревянном доме.

– И рассказывал он мне ещё, что в одном замке дочка хозяев больна и не могут найти средства, чтоб её вылечить.

– Вот дураки-то! – сказал Гриф-птица. – Ведь сидит под порогом в погребе жаба, есть у неё там гнездо, она свила его из волос той девушки. Надо волосы эти у жабы отнять, и девушка снова будет здорова.

– Да ещё рассказывал он, что где-то человек вместо парома на плечах людей переносит через реку.

– Вот дурак! – сказал Гриф-птица. – Стоит ему только одного с себя сбросить, и не будет он больше никогда переносить никого.

Только стало светать, поднялся Гриф-птица и улетел. Вылез Ганс из-под кровати и взял с собой прекрасное перо и всё хорошо запомнил, что говорил Гриф-птица – и о ключе, и о больной девушке в замке, и о перевозчике. А жена Грифа всё это ему ещё раз повторила, чтобы он чего не забыл. Потом он снова двинулся в путь. Он сначала пришёл на реку к перевозчику, и когда тот спросил, что ответил Гриф-птица, Ганс сказал:

– Ты сначала меня переправь, а потом я тебе скажу.

Перенёс его на другой берег перевозчик, и сказал ему Ганс, что стоит ему только одного сбросить с себя в воду, и ему никого больше переносить не придётся. Сильно обрадовался этому перевозчик и предложил ему в благодарность за это перенести его ещё раз. Но Ганс отказался, – пускай, мол, побережёт свои силы, что он-де и этим доволен, – и пошёл себе дальше.

Пришёл он к тому замку, где была дочка больная; он посадил её к себе на плечи, она ходить сама не могла, отнёс её по лестнице в погреб, вынул гнездо жабы из-под нижней ступеньки, подал его в руки больной, – и она вмиг выздоровела, спрыгнула у него с плеч и побежала по лестнице вверх совершенно здоровая. Была большая радость у отца и матери, они одарили Ганса золотыми и серебряными подарками и готовы были отдать ему всё, что он пожелал бы.

Пришёл Ганс к другому замку и тотчас направился в деревянный дом, – и вправду нашёл он там под порогом ключ и принёс его хозяину замка. И этот тоже сильно обрадовался и дал Гансу за это в награду много золота, что хранилось у него в сундуке, и ещё немало всякого добра – коров, и овец, и коз.

Когда Ганс вернулся со всеми этими дарами – с деньгами, золотом, серебром, с коровами, овцами и козами, король спросил у него, откуда он всё это набрал? И Ганс ему рассказал, что птица-Гриф даёт каждому, что тот пожелает. И подумал король, что и он мог бы, пожалуй, получить не меньше, и отправился в путь к птице-Грифу. Но когда он подошёл к перевозу, а после Ганса он явился туда первый, то перевозчик тотчас и сбросил его с себя в реку, и король утонул.

А Ганс женился на королевне и сделался королём.

166. Могучий Ганс.

Жили однажды муж и жена, и был у них один только ребёнок; жили они одиноко в далёкой пустынной долине. Случилось так, что мать пошла однажды в лес собирать еловый хворост и взяла вместе с собой маленького Ганса, которому было два года. А случилось то в весеннюю пору, и ребёнок радовался, глядя на пёстрые цветы; а мать шла в лес всё дальше и дальше. Вдруг из-за кустов выскочили два разбойника, схватили мать и ребёнка и увели их в глубь тёмного леса, где по целым годам не проходил ни один человек. Стала бедная женщина просить и умолять разбойников, чтоб они её отпустили, но сердце у них было каменное: они не слушали ни просьб её, ни жалоб и гнали всё дальше, в самую чащу лесную.

И пробирались они так около двух часов через кустарники да колючие заросли, и пришли, наконец, к скале, и была там дверь; постучались туда разбойники, и дверь тотчас перед ними открылась. Пришлось им идти по длинному, тёмному подземелью, и пришли они, наконец, в большую пещеру, освещённую пламенем, пылавшим в очаге. На стене висели мечи, сабли и разное оружие для разбоя – оно сверкало при свете огня, а посредине стоял чёрный стол, за которым сидело четверо других разбойников; они заняты были игрой, а на главном месте сидел их атаман. Увидав женщину, он подошёл, заговорил с ней и сказал, чтобы она не беспокоилась и не боялась, что они, мол, не сделают ей ничего плохого, и предложил ей вести у них хозяйство; и если будет она содержать всё в должном порядке, то ей плохо у них не будет. Затем дали ей немного поесть и указали постель, где она может спать со своим ребёнком.

Много лет пробыла женщина у разбойников, и Ганс за это время успел вырасти и стать сильным. Мать рассказывала ему разные истории и учила его читать по старой рыцарской книге, найденной ею в пещере.

Когда Гансу исполнилось девять лет, сделал он себе из елового дерева крепкую дубинку и спрятал её за кровать, затем пришёл к матери и говорит:

– Милая матушка, расскажи мне, кто мой отец; я хочу непременно об этом узнать.

Но мать молчала и не хотела ему говорить, боясь, как бы он не затосковал по дому; к тому же она знала, что злые разбойники никогда не выпустят отсюда Ганса; и сердце у ней разрывалось от горя, что Ганс никогда не сможет вернуться к своему отцу.

Однажды ночью, когда разбойники вернулись домой после разбойного набега, Ганс вытащил свою дубинку, встал перед атаманом и сказал:

– Теперь я хочу знать, кто мой отец; если ты не ответишь мне тотчас на это, то я тебя убью.

Засмеялся атаман и дал Гансу такую затрещину, что тот под стол покатился. Поднялся Ганс, смолчал и подумал: «Ладно, уж год я подожду, а там снова попробую, – может, потом лучше удастся». Вот прошёл год, он вытащил снова свою дубинку, вытер с неё пыль, поглядел на неё и сказал: «Дубинка-то моя крепкая и дельная». Ночью вернулись разбойники домой, стали вино распивать кружку за кружкой и, наконец, захмелели. Достал тогда Ганс свою дубинку, подошёл к атаману и говорит:

– Скажи, кто мой отец?

Дал ему атаман опять такую увесистую пощёчину, что Ганс под стол покатился; но вскоре, однако ж, поднялся и бросился на атамана и его разбойников и избил их так, что они и двинуться не могли. А мать стояла в углу, дивясь его храбрости и силе. Когда Ганс расправился с разбойниками, подошёл он к матери и говорит:

– Видишь, дело было нелёгкое, ну, а теперь хочу я знать, кто мой отец.

– Милый Ганс, – ответила мать, – давай отсюда уйдём и будем его разыскивать, пока не отыщем.

Она достала у атамана ключ от входной двери, а Ганс притащил большой мешок из-под муки, набил его доверху золотом, серебром и другими красивыми вещами и взвалил его на плечи. Они покинули пещеру; и как изумился Ганс, когда, выйдя наверх из потёмок, увидел он лес зелёный, цветы и птиц и утреннее солнце на небе! И он стоял и всему удивлялся, будто был не совсем в своём уме. Мать стала искать дорогу домой, и через несколько часов они счастливо добрались до своей одинокой долины и подошли к избушке. Отец сидел у порога; узнав свою жену и услыхав, что Ганс его сын, он на радостях расплакался, – ведь он считал их давным-давно уже умершими. Хотя Гансу было всего лишь двенадцать лет, но он был на целую голову выше своего отца. Вот вошли они вместе в избушку, и только положил Ганс свой мешок на лежанку, как начал весь дом трещать, развалилась печка, и треснул пол, и тяжёлый мешок провалился в погреб.

– Господи, спаси ты нас и помилуй! – воскликнул отец. – Да ты ведь завалил нашу избушку.

– Милый батюшка, нечего вам о том печалиться, – стал успокаивать его Ганс, – ведь в мешке-то куда больше, чем надо, для того чтоб выстроить новый дом.

И принялся отец вместе с Гансом строить новый дом, скот заводить, землю покупать и хозяйствовать. Ганс пахал землю, и когда шёл он за плугом и упирался в него руками, то быкам и тащить-то было нечего.

На другую весну Ганс и говорит:

– Батюшка, пусть все деньги у вас остаются, а мне велите сделать семипудовый дорожный посох, и пойду я с ним в чужие края и земли.

Когда посох был готов, Ганс покинул дом своего отца, двинулся в путь-дорогу и пришёл в дремучий и тёмный лес. И вот услыхал он – что-то трещит и ломается, оглянулся, видит – стоит ель, снизу доверху точно в канат скручена; поглядел он наверх и увидал здоровенного парня, который схватил дерево и скручивал его, точно ивовый прут.

– Эй! – крикнул Ганс. – Что ты там наверху делаешь?

Парень ответил:

– Да вот вчера собрал я целую охапку хворосту и хочу сплести себе из него верёвку.

«Это мне нравится, – подумал Ганс, – у этого силы хватит», и он крикнул ему:

– Брось ты это дело, пойдём лучше вместе со мной.

Парень спустился с дерева и оказался выше Ганса на целую голову, – но и тот ведь тоже был немалого роста.

– Теперь я буду называть тебя Еловым Крутилой, – сказал Ганс. И пошли они вместе.

Вдруг слышат – кто-то стучит, точно бьёт молотком, да так сильно, что от каждого удара вся земля вздрагивает. Подошли они к огромной скале, видят – стоит рядом с ней великан и откалывает кулаком большие куски камня. Ганс спросил, что он тут делает, а тот говорит:

– Да вот ночью спать-то мне хочется, а тут лезут ко мне всякие медведи, волки да прочая мелюзга; ходят тут да обнюхивают и мешают мне спать, – так вот хочу я выстроить себе дом и буду спать в нём спокойно.

«Э-э, – подумал Ганс, – и этого можно тоже, пожалуй, к делу применить», и говорит:

– Брось ты свою постройку да ступай лучше со мной, буду я звать тебя Скалотесом.

Тот согласился, и все они двинулись по лесу дальше. И всюду, куда они ни приходили, дикие звери пугались их и убегали. Вечером подошли они к старому необитаемому замку, поднялись наверх и улеглись спать в зале. На другое утро вышел Ганс в сад и видит, что он весь одичал и порос тёрном и диким кустарником. Когда он шёл по саду, бросился на него дикий кабан, но он ударил его своим посохом, и тот упал замертво наземь. Затем взвалил он его на плечи и принёс наверх в замок; насадив кабана на вертел, они изжарили его и остались очень довольны; они условились, что каждый день, по очереди, двое из них будут ходить на охоту, а один будет оставаться дома и приготовлять пищу, каждому по девять фунтов мяса.

В первый день дома остался Еловый Крутила, а Ганс вместе со Скалотесом пошли на охоту. Когда Еловый Крутила занимался хозяйством, явился к нему в замок маленький, старый, весь сморщенный человечек и потребовал себе мяса.

– Убирайся прочь, проныра, – ответил ему Еловый Крутила, – не дам я тебе никакого мяса.

Но каково было удивленье Елового Крутилы, когда маленький, невзрачный человечек бросился на него с кулаками и стал так ловко его колотить, что он и защищаться не смог и упал, еле дыша, на землю. Человечек ушёл только тогда, когда выместил на нём всю свою злобу. Когда двое остальных вернулись домой с охоты, Еловый Крутила не сказал им ни слова о старом человечке и о побоях, которые он получил, и решил так: «Вот пусть останутся они дома и сами попробуют, каково тягаться с этим маленьким скребком», – и одна эта мысль доставляла ему удовольствие.

На другой день дома остался Скалотес, и с ним случилось то же самое, что и с Еловым Крутилой, – с ним так же жестоко расправился человечек за то, что он не хотел дать ему мяса.

Когда двое остальных вернулись под вечер домой, посмотрел Крутила на Скалотеса и понял, что пришлось тому испытать; но оба они промолчали и подумали: «Пусть-ка и Ганс той же каши отведает».

На третий день дома пришлось оставаться Гансу; он занимался на кухне стряпнёй, и вот, когда он стоял у котла и снимал с него пену, явился человечек и потребовал, чтоб он дал ему тотчас кусок мяса. Ганс подумал: «Да это, пожалуй, бедный домовой; дам-ка я ему от своего куска, чтоб других не обделять», и подал ему кусок мяса. Карлик съел и потребовал мяса ещё; добрый Ганс дал ему ещё и сказал:

– Я даю тебе хороший кусок, будь этим доволен.

Но карлик потребовал и в третий раз.

– Ты становишься, однако, бессовестным, – сказал Ганс и не дал ему ничего. Тогда злой карлик хотел было вскочить на него и поступить с ним так же, как с Еловым Крутилой и Скалотесом, но не на такого он напал. Ганс дал ему несколько пинков, и тот скатился с лестницы. Ганс хотел было за ним погнаться, но перескочил через него, упал и растянулся во весь рост. Когда он поднялся, то карлика и след уж простыл. Ганс побежал за ним в лес и видел, как тот заполз в пещеру. Ганс воротился домой, но то место, куда скрылся карлик, он хорошо заприметил.

Двое других, вернувшись домой, стали удивляться, что Гансу сошло всё так благополучно. Он рассказал им, что с ним произошло, и те не стали больше молчать и признались, что и с ними случилось то же самое. Ганс посмеялся и сказал:

– Так вам и следует за то, что вы были такие скупые; а стыдно ведь: вы такие большие, а дали себя побить какому-то карлику.

Потом взяли они корзину и канат и направились все втроём к пещере, где спрятался карлик, и спустили Ганса с его посохом в корзине вниз. Опустился Ганс на дно пещеры и нашёл вход; открыл его, видит – сидит там девушка, писаная красавица, такая уж прекрасная, что ни в сказке сказать, ни пером описать. И сидит около неё карлик, оскалился на Ганса, точно мартышка. И была девушка закована в цепи, и так на него грустно посмотрела, что Гансу стало её жаль, и он подумал: «Я должен её от этого злого карлика освободить», и он ударил его своим посохом, и тот упал замертво наземь. И тотчас свалились с девушки цепи, и Ганс был восхищён её красотой. Она рассказала ему, что она королевна, что похитил её из дому разбойник-граф и запер здесь, в скалах, за то, что она не хотела его полюбить; и поставил граф карлика, чтоб стерёг он её, и много доставил он ей горя и страданий. Затем посадил Ганс девушку в корзину и велел тащить её наверх. Когда корзина вновь опустилась в пещеру, то Ганс, не доверяя своим товарищам, подумал: «Они уж и так один раз меня обманули, ничего не сказав о карлике, и почём знать, что они там против меня замышляют?» И он положил тогда в корзину свой посох, – и хорошо, что он так сделал: только поднялась корзина до половины, как сбросили они её вниз, и если бы Ганс сидел в ней, то не миновать бы ему верной смерти.

Но как ему выбраться из пещеры, он не знал, и стал он раздумывать и придумывать, но ничего надумать не мог. «А грустно мне, однако, – сказал он, – что приходится здесь погибать». Ходил он да раздумывал, и вот подошёл снова к комнатке, где прежде сидела девушка, и заметил у карлика на пальце кольцо, и оно блестело и сияло. Снял он его и надел себе на палец; повернул его вокруг пальца, – и вдруг услыхал над головою шум. Посмотрел он наверх и увидел духов воздуха, которые слетелись к нему и объявили, что он их повелитель, и спросили, что он им прикажет. Ганс сначала чуть было не обмер, но потом сказал, чтоб они подняли его наверх. Они тотчас повиновались, и он взлетел ввысь.

Когда он очутился наверху, то там никого не оказалось, и, войдя в замок, он тоже никого не нашёл. Еловый Крутила и Скалотес исчезли и увели с собой прекрасную девушку. Но Ганс опять повернул кольцо, и явились духи воздуха и сказали ему, что те двое находятся на море. Ганс гнался за ними следом, без отдыху, и наконец попал он на берег и увидел далеко-далеко на море кораблик, на котором плыли его вероломные спутники. В ярости кинулся он, не долго раздумывая, со своим посохом в море и поплыл, но семипудовая палица тянула его вниз, и он стал уже тонуть. Но он вовремя повернул кольцо, и тотчас явились опять духи воздуха и перенесли его быстро, точно молния, на кораблик. Поднял он свой посох и воздал по заслугам своим вероломным товарищам, сбросил их в море; а сам поплыл с девушкой дальше, и была она в великом страхе; вот освободил он её во второй раз и привёз домой к своим отцу-матери, женился на красавице девушке, и все очень и очень радовались.

167. Мужичок на небе.

Помер однажды бедный, честный мужичок, и постучался он в небесные врата. А в это самое время подошёл к ним один богатый-пребогатый помещик, он тоже хотел попасть на небо. Загремел святой Пётр ключами, открыл Врата и впустил богача; а мужичка, должно быть, и не приметил и захлопнул врата. Услыхал мужичок издали, как тот вельможа в радостях проводит своё время на небе, как поют там и играют.

Наконец всё снова затихло, но вот загремел святой Пётр ключами, отворил небесные врата и впустил на небо и мужичка. Думал мужичок, что когда он явится, будут тоже петь и играть, – но всё было тихо. Его приняли приветливо, его тоже встретили ангелы, но никто не пел. Тогда спросил мужичок святого Петра, почему никто ему не пел, как тому вон богатому вельможе? Видно, и на небесах, как и на земле, всё разделено на сословья?

И сказал святой Пётр:

– Не завидуй ему, ты одинаково любим, как и все остальные, и ты насладишься всеми небесными радостями, как и тот богач; но, видишь ли, такие вот бедные мужички, как ты, попадают на небо каждый день, а такой богатый вельможа за целое столетье лишь раз.

168. Тощая Лиза.

Совсем по-иному, чем ленивый Гейнц да толстая Трина, которых ничем нельзя было расшевелить, думала тощая Лиза. Она выбивалась из сил с утра до самого вечера и наваливала на своего мужа, долговязого Ленца, столько работы, что ему приходилось куда тяжелей, чем ослу, нагружённому тремя мешками. Но всё это было понапрасну, – как были они бедняками, так бедняками и остались.

Однажды вечером, когда тощая Лиза лежала в постели и от усталости не могла двинуть и рукой, мысли не давали ей уснуть. Толкнула она локтем своего мужа и говорит:

– Знаешь, Ленц, о чём я всё думала? Если бы найти мне гульден, а другой бы мне кто подарил, да я бы один сберегла, а ты бы мне дал тоже один, и когда у меня накопилось бы их четыре, я купила бы себе молодую корову.

Это мужу очень понравилось.

– Хотя я не знаю, – сказал он, – откуда мне взять гульден, который ты хотела, чтоб я тебе подарил, но если ты всё-таки деньги соберёшь и сможешь на них купить корову, то будет очень хорошо, если ты выполнишь своё намеренье. Я рад был бы, – добавил он, – если бы корова дала телёночка, тогда мог бы я иной раз получать глоток молока, чтоб подкрепиться.

– Молоко не для тебя, – сказала жена, – мы будем телёнка выкармливать, чтоб он вырос и был крепкий, чтоб потом можно было его выгодно продать.

– Оно верно, – ответил муж, – но немного молока мы всё-таки будем оставлять для себя, ведь это вреда не принесёт.

– Кто это тебя учил так вот за коровами ухаживать? – сказала жена. – Принесёт ли это вред или не принесёт, а я молока пить не стану. И ты хоть на стенку лезь, всё равно не получишь молока ни капли. Ты, Ленц, вон какой долговязый, тебя никак не накормишь, и ты думаешь, что будешь пожирать всё, что я такими трудами зарабатываю?

– Жена, – сказал муж, – да угомонись ты наконец, а не то я заткну тебе рот.

– Что? – закричала тощая Лиза. – Ты собираешься мне ещё угрожать? Это ты, ненасытный обжора, шалопай ты этакий, ленивый ты Гейнц!

Она хотела было уже вцепиться ему в волосы, но долговязый Ленц поднялся, схватил одной рукой тощие руки Лизы, а другой ткнул её головой в подушку, – пускай, мол, бранится, и держал её так до тех пор, пока она от усталости не уснула.

Продолжала ли она на другое утро спорить и ругаться или вышла из дому на поиски гульдена, который она собиралась найти, этого уж я не знаю.

169. Лесная избушка.

Жил бедный дровосек со своей женой и тремя дочерьми в маленькой хижине на опушке дремучего леса.

Однажды утром, собираясь идти на работу, говорит он своей жене:

– Пусть старшая дочка обед принесёт мне в лес, а не то мне с работой никак не управиться. А чтоб ей не заблудиться, – добавил он, – я захвачу с собой лукошко с просом и буду сыпать его по дороге.

Когда солнце уже стояло над самым лесом, взяла девушка горшок с супом и отправилась в путь-дорогу. Но полевые и лесные птицы, воробьи, жаворонки и зяблики, дрозды и чижи давно уже просо то успели поклевать, и девушка найти следа не могла. Она шла наугад всё дальше и дальше, пока не зашло солнце и не наступила ночь. В темноте шумели деревья, кричали совы, и ей стало страшно. И увидела она вдалеке огонёк, который мерцал меж деревьев. «Должно быть, там живут люди, – подумала она, – может, они пустят меня на ночлег», – и она пошла на огонёк. Вскоре пришла она к домику; окна его были освещены. Она постучала, и хриплый голос закричал оттуда:

– Войди!

Девушка вошла в тёмные сени и постучала в дверь.

– Ну, входи, входи, – закричал голос.

Она отворила дверь, видит – сидит за столом седой как лунь старик, подперев голову руками, и седая его борода свешивалась над столом почти до самой земли. А у печки лежали курочка, петушок и пёстрая корова. Рассказала девушка старику, что она заблудилась, и попросилась у него переночевать. Старик спросил:

Курочка-красотка, Красавец-петушок И ты, коровка пёстрая, Что скажете на то?

– Дукс! – ответили животные; и это должно было значить: «мы на это согласны»; и старик тогда ей сказал:

– Тут у нас всего вдосталь, ступай к печи да состряпай нам ужин.

Девушка нашла в кухне всего в избытке и приготовила вкусное кушанье, а о животных и не подумала. Она принесла и поставила на стол полную миску еды, села рядом с седым стариком и наелась досыта. Насытившись, она сказала:

– Я уже утомилась; где постель, на которой можно бы лечь и уснуть?

И ответили животные:

Ты с ним за столом сидела, Ты с ним всё пила да ела, О нас не подумала, знать, — Так вот и ищи, где спать!

Тогда старик ей сказал:

– Взберись по лесенке наверх, там найдёшь ты горенку с двумя кроватями, взбей перины, покрой их чистыми простынями, и я тоже приду туда и лягу спать.

Девушка взошла наверх, взбила перины, постлала чистые простыни и легла, не дожидаясь старика, в одну из постелей. А вскоре пришёл и седой человек, осветил девушку свечой, поглядел да головой покачал, Увидев, что она уже крепко спит, он открыл потайной лаз и спустил её в погреб.

Поздним вечером воротился дровосек домой и стал свою жену попрекать, что заставила она его целый день голодать.

– Я в том вовсе не виновата, – ответила она, – обед тебе дочка в лес отнесла, должно быть, она заблудилась. Утром она вернётся домой.

Встал дровосек рано на рассвете, собрался в лес идти и велел, чтоб принесла ему обед другая дочь.

– Захвачу я с собой мешок чечевицы, – сказал он, – она будет покрупней, чем просо, и дочке легче будет её заметить, и с дороги она не собьётся.

К полудню взяла девушка обед и пошла в лес, но чечевица исчезла – птицы лесные всю её, как и в прошлый раз, поклевали, и ничего не осталось. Стала девушка плутать по лесу и сбилась с дороги, а тут ночь наступила, и пришла она тоже к избушке старика; её впустили, предложили ей поесть и позволили переночевать. Человек с седой бородой снова спросил у животных:

Курочка-красотка, Красавец-петушок И ты, коровка пёстрая, Что скажете на то?

И снова животные ответили: «Дукс», и случилось всё то же, что и в прошлый раз.

Приготовила девушка вкусной еды, поела и попила вместе со стариком, а о животных не позаботилась. Стала спрашивать она, где ей ночевать, и они ей ответили:

Ты с ним за столом сидела, Ты с ним всё пила да ела, О нас не подумала, знать, — Так вот и ищи, где спать.

Когда она уснула, явился старик, поглядел на неё, покачал головой и спустил её в погреб.

Вот на третье утро и говорит дровосек своей жене:

– Нынче пришли ты мне обед в лес с младшей дочерью; она была всегда добрая да послушная, она уж с пути никогда не собьётся, не то что сёстры её, баловницы, – тем бы всё где-нибудь бегать да резвиться.

Не хотелось матери её отпускать, и она сказала:

– Неужто должна я потерять и любимую дочку?

– Да чего ты беспокоишься, – ответил дровосек, – она не заблудится, она у нас умная и понятливая. Возьму я с собой побольше гороху и рассыплю его по пути; горох, он покрупней чечевицы, и укажет ей дорогу в лесу.

Но когда девушка вышла из дому с лукошком в руке, то горох весь уже был у лесных голубей в зобу, и не знала она, куда ей теперь идти. Она встревожилась и стала думать о том, что придётся отцу остаться голодным, а мать будет горевать, если она собьётся с пути. Наконец стало уже совсем темно, и увидела она вдали огонёк и пришла к лесной избушке. Она ласково попросилась переночевать, и старик с седой бородой опять спросил у своих животных:

Курочка-красотка, Красавец-петушок И ты, коровка пёстрая, Что скажете на то?

– Дукс, – ответили они.

Подошла девушка к печи, где лежали животные, и стала ласкать и гладить курочку и петушка по гладким пёрышкам, а пёструю корову между рогами. Когда она приготовила, как велел ей старик, вкусную похлёбку и поставила миску на стол, она спросила:

– Как же буду я есть, если добрых животных мы ещё не накормили? Ведь в хозяйстве-то здесь всего вдосталь, – сперва уж я их накормлю.

Пошла и принесла ячменя и посыпала зёрен курочке да петушку, а корове принесла большую охапку душистого свежего сена.

– Ешьте, мои милые, – сказала она, – а захочется вам попить, напою вас и свежей водицей.

И она принесла в избушку полное ведро воды, и сели курочка с петушком на край ведёрка, клювы свои опустили, а потом закинули головы вверх, как пьют птицы, и пёстрая корова тоже всласть напилась. Когда животные были накормлены и напоены, подошла девушка к столу, где сидел старик, и поела, что он ей оставил.

Тут вскоре стали курочка и петушок головки свои под крыло прятать, а корова глазами моргать. И спросила тогда девушка:

– Не пора ли и нам на покой?

Курочка-красотка, Красавец-петушок И ты, коровка пёстрая, Что скажете на то?

И ответили животные: – Дукс,

Ты с нами вместе сидела, Накормить, напоить нас велела, — Ложись спокойно в кровать, И будешь ты мирно спать.

Взошла девушка по лесенке наверх, взбила пуховые подушки, чистые простыни постлала, и когда уже всё приготовила, то пришёл старик и лёг в постель, и седая его борода протянулась до самых его ног. А девушка легла в другую постель, прочитала молитву и уснула.

Спала она тихо до самой полуночи. Вдруг стало в доме так неспокойно, и девушка проснулась. И начало по всем углам трещать да постукивать, открылись настежь двери, и что-то ударило в стену. Задрожали стропила, будто их кто вырвал из пазов, и казалось, что рухнула и лесенка; наконец всё так затрещало, будто рушилась и сама крыша. Потом снова всё вдруг стихло, с девушкой никакой беды не случилось, и она осталась спокойно лежать и снова уснула. Когда она утром проснулась, ярко светило солнце, – и что же она увидела? Лежит она теперь в большой зале, и вокруг всё блистает роскошью королевской: по стенам подымаются вверх, по зелёному шёлковому полю, золотые цветы, постель вся из слоновой кости, а одеяло из алого бархата, и стоят рядом с ней на стуле жемчугом шитые туфли. Девушка подумала, что это всё ей снится; но вот подходят к ней трое богато одетых слуг и спрашивают у неё, что она им прикажет.

– Уйдите, – сказала девушка, – сейчас я буду вставать и сварю старику похлёбку, а потом накормлю и курочку-красотушку, и золотого петушка, и пёструю коровушку.

Она думала, что старик уже встал, глянула на его постель, видит – лежит в ней незнакомый человек. Поглядела она на него, а он молодой да такой красивый! Проснулся он, поднялся и говорит:

– Я королевич. Меня околдовала злая ведьма, она обратила меня в седого как лунь старика, заставила меня жить в лесу, и никто не смел находиться около меня, кроме трёх моих слуг в образе курочки, петушка и пёстрой коровы. Заклятье должно было длиться до той поры, пока не явится к нам девушка, добрая сердцем, и не к одним только людям, но и к животным ласковая; и это оказалась ты. В эту полночь ты нас расколдовала, а старая лесная избушка вновь обратилась в мой королевский замок.

Когда они встали, королевич сказал трём своим слугам, чтоб пошли они к отцу и матери девушки, звать их на свадьбу.

– А где ж мои сёстры? – спросила девушка.

– Я запер их в погребе; завтра их выведут в лес, они будут там работать служанками у одного угольщика до тех пор, пока не исправятся и не перестанут морить голодом бедных животных.

170. Любовь и горе поровну.

Жил-был когда-то на свете портной, был он человек сварливый; а жена была у него добрая, работящая и скромная, но никак не могла она ему угодить. Что бы она ни делала, он был всем всегда недоволен, ворчал, бранился, трепал её за волосы и бил. Доведалось о том начальство, вызвали его в суд и посадили в тюрьму, чтоб он исправился. Просидел он там некоторое время на хлебе и воде, а потом его выпустили; но взяли с него слово, что он больше бить свою жену не станет, будет жить с ней в мире и согласии и делить с нею любовь и горе, как подобает мужу и жене. Некоторое время всё шло хорошо, а потом он опять принялся за прежнее, стал сварлив и начал браниться снова. А так как ему бить жену было недозволено, то порешил он хватать её за косы и вырывать у ней волосы. Жена от него убегала, выскакивала во двор, а он бросался за ней с аршином и ножницами или с тем, что ему под руку попадалось. Если он, бывало, её поймает, то начнёт смеяться, а если ему догнать её не удавалось, он приходил в ярость, гремел и кричал. И так продолжалось до тех пор, пока не прибегали к ней на помощь соседи. Опять начальство призвало портного и напомнило ему про его обещание.

– Милостивые господа судьи, – ответил он, – я свою клятву сдержал, я её не бил, а делил с нею любовь и горе.

– Как же это так? – спросили судьи. – Ведь она опять на вас жалуется.

– Да я её вовсе не бил, я только хотел причесать ей рукой волосы, у неё вид был такой странный, а она от меня убежала и хотела меня в дураках оставить. Я кинулся за ней, чтоб она вернулась и принялась за свою работу, и я держал в руке, чтобы напомнить ей об этом, то, что мне под руку попалось. Я ведь делил с нею вместе и любовь и горе поровну, только я, бывало, её поймаю – мне от этого любо, а ей горе: не поймаю её – ей любо, а мне горе.

Судьи таким ответом не удовлетворились и определили портному заслуженное им наказанье.

171. Королёк.

В стародавние времена у каждого звука было своё значенье. Когда громыхал кузнечный молот, он выкликал:

«При-кле-пать! При-кле-пать!»

Когда поскрипывал плотничий рубанок, он говорил:

«Ты строгай! Ты строгай! Ты строгай!»

А когда начинали постукивать мельничные колёса, они говорили:

«Бог на помощь! Бог на помощь!»

А если мельник оказывался обманщиком, они говаривали верхненемецким говорком и спрашивали поначалу медленно:

«Кто там? Кто там?» – а потом быстро отвечали:

«Мельник! Мельник!» – и наконец совсем быстро, скороговоркой:

«Крадёт дерзко, крадёт дерзко, да с восьмушки три шестых!»

В те времена у птиц был тоже свой язык, и его понимал всякий, а теперь он звучит как щебет, писк или посвист, а у иных – как музыка без слов.

И вот подумали птицы, что оставаться им больше без хозяина невозможно, и они порешили выбрать из своих же кого-нибудь в короли. Только один чибис был против этого: он жил свободно и свободным хотел умереть, и вот в страхе летал он повсюду и взывал:

«Где мне быть? Где мне быть?»

Залетел он в глухие непроходимые болота и не стал с той поры среди своих и показываться.

Тогда порешили птицы обсудить это дело как следует и в одно прекрасное майское утро собрались все вместе из лесов и полей – орёл и зяблик, сова и ворона, жаворонок и воробей. Стоит ли всех их тут перечислять? Явились даже кукушка и выпь – её причетник, – её называли так потому, что слыхать её было всегда на два дня раньше; даже совсем маленькая птичка, та, у которой и названья ещё не было, тоже затесалась в эту пёструю стаю. Курица как-то случайно ничего об этом не слыхала, и она стала удивляться такому большому сборищу. «Что это, что это та-ко-е, что это та-ко-е?» – закудахтала она, но петух успокоил свою дорогую наседку и сказал: «Тут богатые всё люди!» – и рассказал ей о том, что они затеяли.

Было решено, что королём должен стать тот, кто сможет взлететь выше всех. Как только услыхала об этом лягушка-древесница, что сидела в кустах, она начала предвещать: «Мокро, мокро, ква-ква-ква! Мокро, мокро, мокро, ква-ква-ква!» – она считала, что немало слёз из-за этого будет пролито. Но сказала ворона: «Кар! Какой вздор!» – дескать, всё обойдётся хорошо.

И было решено, что следует тотчас же, в это прекрасное утро, и начать полёт, чтоб никто потом не смел говорить: «Я мог бы взлететь ещё повыше, да наступил вечер, и потому я выше не мог».

И вот по данному знаку поднялась вся стая на воздух. Понеслась с поля пыль, и был превеликий шум, свист и хлопанье крыльев; и было похоже издали, будто движется чёрная туча. Но маленькие птицы вскоре отстали, дальше лететь они не смогли и опустились снова на землю. Птицы, которые побольше, те держались дольше, но никто не мог сравняться с орлом: он поднялся так высоко, что мог бы, пожалуй, выклевать глаза самому солнцу. Увидел он, что другие не смогут долететь до него наверх, и подумал: «Зачем мне подыматься выше, я всё равно уже король», и он начал спускаться вниз. Птицы, что были внизу, все воскликнули разом:

– Ты должен быть нашим королём, никто не взлетел выше тебя!

– Кроме меня, – крикнула птица-малютка, у которой не было имени: она запряталась в перья на груди у орла. И так как она не устала, то она взлетела и поднялась так высоко, что могла увидеть бога, сидящего на своём престоле.

Но взлетев так высоко, она сложила крылья, спустилась вниз и крикнула пронзительным голосом:

– Король – я! Король – я!

– Это ты наш король? – гневно воскликнули птицы. – Ты хитростью и уловками взлетела так высоко.

И они выдвинули другое условие: тот будет королём, кто глубже всех заберётся под землю.

Как захлопал тут гусь своими широкими крыльями, кинувшись на своё пастбище! Как быстро вырыл яму петух! А утка, та поступила хитрее всех, она прыгнула в яму, но вывихнула себе обе ноги и, переваливаясь с боку на бок, заковыляла к ближнему пруду, восклицая: «Какое несчастье! Какое несчастье!».

А безымённая птица-малышка выискала себе мышиную норку, забралась туда и тоненьким своим голоском закричала оттуда:

– А король-то ведь я! Король-то ведь я!

– Это ты наш король? – воскликнули птицы, ещё пуще разгневавшись. – Ты думаешь, твои хитрости чего-нибудь стоят?

И они порешили держать её в той норе взаперти и там заморить её голодом. Поставили они в сторожа сову: пусть-де, если жизнь ей мила, плутовку не выпускает. Но вот наступил вечер, и птицы устали от напряжённых полётов и улеглись с жёнами и детьми спать. Осталась у мышиной норы одна лишь сова, она пристально всматривалась в неё своими большими глазами. Но утомилась и она и подумала: «Один глаз можно, пожалуй, будет закрыть. Я могу сторожить и одним глазом, маленький злодей из этой норы никак не выберется». И она закрыла один глаз, а другим пристально глядела на мышиную нору. Высунула голову маленькая плутовка, хотела было ускользнуть, но сова тотчас подошла, и та спрятала голову назад. Тогда сова открыла опять один глаз, а другой закрыла, и решила так делать всю ночь напролёт. Но, закрыв снова один глаз, она позабыла открыть другой, и как только оба глаза закрылись, она уснула. Маленькая плутовка это вскоре заметила и ускользнула из норы.

И с той поры сова не смеет больше показываться днём на свет, а не то нападают на неё сзади разные птицы и выдёргивают у неё перья. Она вылетает только по ночам, она ненавидит и преследует мышей за то, что они делают такие хитрые норы. И маленькая птица тоже не очень любит показываться на свет, она боится, что ей несдобровать, если её поймают. Она прыгает по плетням и заборам и, чувствуя себя в безопасности, иной раз прокричит: «А король-то ведь я!», и потому остальные птицы называют её в насмешку: «Король на заборе».

Но никто так не радовался, как жаворонок, что не надо ему корольку подчиняться. Только покажется солнце, подымается жаворонок высоко-высоко в воздух и поёт:

– Ах, как хорошо на свете! Как хорошо! Хорошо-то как! Хорошо!

172. Камбала-рыба.

Рыбы давно уже были недовольны тем, что нет у них в царстве никакого порядку. Ни одна рыба не обращала вниманья на других рыб; все плавали кто куда – одна налево, другая направо, как вздумается; проплывали между другими рыбами, которым хотелось быть вместе, или загораживали дорогу; а те, кто посильней, били хвостом более слабых, чтоб те убирались подальше, или попросту их враз проглатывали.

– Как было бы хорошо, если был бы у нас король, который следил бы за порядком и справедливостью, – говорили они. И вот они собрались однажды, чтоб выбрать себе владыкой того, кто мог бы быстрей всех рассекать волны и помогать слабым.

Стали рыбы у берега в ряды, и подала щука хвостом знак, по которому они должны были все разом тронуться с места. Как стрела ринулась вперёд щука, а с ней вместе сельдь, голец, окунь, карпы и все прочие рыбы. Камбала тоже плыла с ними вместе, надеясь достигнуть цели.

Вдруг послышался крик:

– Сельдь впереди всех! Сельдь впереди всех!

– Кто впереди?! – закричала, скривившись от злости, плоская, завистливая камбала, сильно отставшая от остальных. – Кто впереди?

– Сельдь, сельдь! – был ответ.

– Голая сельдь, – крикнула завистница, – голая сельдь!

И с той поры стала камбала в наказанье криворотой.

173. Выпь и удод.

Где вам приятней всего пасти своё стадо? – спросил кто-то раз у старого пастуха.

– Там, сударь, где трава не слишком сочная и не слишком сухая; лучшего пастбища не найти.

– А почему это так? – спросил человек.

– А вы слышите там, на лугу, глухой зов? – ответил пастух. – Это выпь, что была когда-то пастухом; и удод был пастухом тоже. Расскажу я вам об этом сказку.

Пасла выпь свои стада на зелёных, сочных лугах, где цветов было в изобилии, и оттого были у неё коровы здоровые и крепкие. А удод гонял свой скот на высокие голые горы, где один лишь ветер гоняет песок, и были у него коровы оттого тощие и никак не могли поправиться. Когда наступал вечер и пастухи гнали стада домой, выпь не могла собрать своих коров, они были непослушные и от неё убегали. И она кричала: «В путь пойдём! В путь пойдём!», но это не помогало, коровы не слушались её клича. А удод, тот не мог поднять свой скот на ноги, так как сделался он у него тощий и бессильный. «Подь, подь, подь!» – кричал он, но это не помогало, коровы продолжали лежать на песке. Так вот оно и случается, если в чём не бывает меры. Ещё и теперь, когда они уже стада не пасут, выпь всё кричит: «В путь пойдём!», а удод: «Подь, подь, подь!».

174. Сова.

Лет этак двести тому назад, когда люди не были ещё такими умными и хитрыми, как в нынешние времена, приключилась в одном маленьком городке необычайная история. Залетела невзначай из соседнего леса в амбар к одному из горожан ночью большая сова, одна их тех, которых называют пугачем, и она, боясь других птиц, которые при виде её подымают отчаянный крик, не решилась на рассвете выбраться из своего укромного уголка.

Зашёл утром в амбар работник взять соломы и, увидев сову, сидящую в углу под крышей, так испугался, что кинулся оттуда опрометью и рассказал своему хозяину, что сидит, мол, в амбаре такое чудище, какого он за всю свою жизнь ни разу не видывал, глазами ворочает и может, чего доброго, кого-нибудь проглотить.

– Уж я тебя знаю! – сказал хозяин. – Вот гоняться на поле за дроздами – на это у тебя храбрости хватает, а увидишь где дохлую курицу, то, прежде чем подойти к ней, хватаешься за палку. Надо будет мне самому поглядеть, что там за чудище такое, – добавил хозяин, смело вошёл в амбар и стал разглядывать по сторонам.

Но, увидев своими глазами необычайного и страшного зверя, он испугался не меньше работника. Опрометью выскочил он оттуда, бросился к соседям и стал их умолять, чтоб они помогли ему одолеть неведомого и опасного зверя; а не то, мол, будет угрожать всему городу опасность, если этот зверь выскочит из амбара, где он сейчас сидит. И вот поднялся повсюду на улицах большой переполох и крик. Вышли горожане, вооружённые копьями, граблями, косами и топорами, словно собираясь выступить в поход против врага. Наконец появились и господа советники города во главе с самим бургомистром. Выстроившись на рыночной площади в ряды, они двинулись походным порядком к амбару и окружили его со всех сторон. Потом выступил вперёд один из храбрейших и вошёл в амбар с копьём наперевес; но тотчас с криком, бледный как смерть, выскочил он оттуда и не мог вымолвить и слова. Отважились туда войти ещё двое, но и с теми кончилось дело не лучше. Наконец выступил один, это был высокий, крепкий мужчина, прославленный своими воинскими подвигами, и заявил:

– Разглядывать чудище, это не значит его прогнать, – тут надо действовать решительно, я вижу, что вы все сделались бабами, да притом из трусливого десятка.

Он велел принести себе латы, меч и копьё и вооружился с ног до головы. Все восхваляли его отвагу, хотя многие и опасались за его жизнь. Были распахнуты настежь ворота амбара, – и вот все увидели сову, сидевшую в это время на перекладине под самою крышей. Он велел принести лестницу, подставил её и уже было собрался взобраться, как все закричали в один голос, чтоб он держался мужественно, и препоручили его святому Георгию, сразившему дракона. Он взобрался наверх и увидел сову, которую хотел было схватить, но сова, напуганная толпой кричавших людей, и не зная, куда ей деваться, начала ворочать глазами, нахохлила перья, распустила крылья, открыла клюв и сиплым голосом закричала: «У-гу, у-гу!».

– Вперёд, вперёд! – орала толпа во дворе храброму герою.

– Кто стоял бы здесь на моём месте, тот не кричал бы «вперёд», – ответил он им.

Правда, он поставил ногу на одну ступеньку повыше, но задрожал и, едва не лишившись чувств, пустился в обратный путь.

Не нашлось теперь никого, кто захотел бы подвергнуть себя опасности.

– Чудовище, – говорили они, – одним лишь своим дыханьем отравило и ранило насмерть самого могучего из всех нас, так следует ли нам рисковать своей жизнью?

И они стали советоваться, что теперь делать, чтобы не погиб весь город. Долгое время всем казалось, что все усилия напрасны, но бургомистр, наконец, нашёл выход.

– Я держусь того мнения, – сказал он, – что следует уплатить хозяину из общественных средств за этот амбар со всем тем, что в нём находится, за зерно, солому и сено, чтобы не подвергать его убыткам, а потом всё здание сжечь, а заодно с ним и страшного зверя, и тогда никому не придётся подвергать свою жизнь опасности. В данном случае бережливость ни к чему, а скряжничество нас до добра не доведёт.

Все с ним согласились. Амбар подожгли со всех четырёх сторон, и сгорела с ним заодно и несчастная сова. А кто этому не поверит, пускай отправится туда сам и обо всём у людей расспросит.

175. Луна.

Давным-давно тому назад была такая земля, где ночь всегда была тёмной и небо было точно чёрным покровом укрыто, – а всё оттого, что там никогда не всходила луна и не сияла в темноте ни одна звезда. В начале сотворения мира достаточно было и одного ночника. И вот отправились однажды из той стороны четверо парней странствовать. Пришли они в другое государство, а там вечером, только солнце скроется за горами, всходит на дубе светящийся круг и льёт повсюду свой мягкий свет. И при свете том можно всё хорошо видеть и различать, хотя свет и не такой яркий, как у солнца.

Остановились странники и спрашивают у проезжего крестьянина, что это за свет.

– Да это луна! – ответил он им. – Наш сельский староста купил её за три талера и привязал к дубу. Надо в неё каждый день подливать масла и держать её в чистоте и порядке, чтоб она всегда светила ярко. За это получает он с нас каждую неделю по талеру.

Поехал крестьянин дальше, а один из парней и говорит:

– Эту масляную лампу мы могли бы пустить в дело: ведь дома у нас есть дуб, такой же большой, как и этот, и мы могли бы её повесить на нём.

Вот была бы радость, если бы нам не приходилось бродить в потёмках!

– Знаете что? – сказал второй. – Давайте-ка достанем повозку и лошадей и увезём отсюда луну. А они тут купят себе другую.

– Я умею хорошо лазить, – сказал третий, – я уж её достану!

Четвёртый привёл повозку и лошадей, а третий взобрался на дерево, проделал в луне дырку, просунул в неё верёвку и спустил её вниз. Когда сияющий шар лежал уже на повозке, они накрыли его рядном, чтоб никто не заметил покражи. Они благополучно привезли луну к себе на родину и повесили на высоком дубу. Старые и малые – все радовались, когда новая лампа стала освещать кругом все поля и светила в горницы. Вышли карлики из горных пещер, а маленькие домовые в своих красных кафтанчиках стали вести на лугах хоровод.

Четверо парней заботились о том, чтоб было в луне масла достаточно, поправляли фитиль и получали за это каждую неделю талер.

Но вот, наконец, сделались они уже дряхлыми стариками, и когда один из них заболел и увидел, что смерть уже близка, он распорядился, чтобы четвёртую часть луны, как принадлежащую ему собственность, положили с ним вместе в гроб. Когда он помер, сельский староста взобрался на дерево и отрезал садовыми ножницами четверть луны и положил её в гроб. И стало лунного света меньше, но это было еле заметно. Когда умер второй, положили ему в гроб вторую четверть, и света стало ещё меньше. Но ещё слабее он стал после смерти третьего, который взял тоже свою часть, а умер четвёртый – и наступила опять прежняя темень. Выйдут люди вечером без фонаря и натыкаются друг на друга лбами.

Когда части луны в преисподней опять соединились, то там, где прежде была всегда темнота, стало светлей, и мёртвые зашевелились и очнулись от сна. Они удивились, что могут снова видеть; лунного света было для них достаточно, ведь глаза у них ослабели, и они не могли переносить яркого солнца. Они поднялись, повеселели и стали опять жить по-прежнему. Одни из них начали играть и плясать, а другие бросились по харчевням, стали требовать себе вина и напились допьяна; начали меж собой ссориться и браниться и пустили в ход свои дубинки, и все передрались. Шум становился всё сильней и сильней и дошёл, наконец, до самого неба.

Святой Пётр, стоявший на страже у небесных врат, подумал, что преисподняя подняла восстание, и он призвал тогда небесные силы, которые должны были прогнать злого врага, в случае если он напал бы на обиталище праведников. Но враг не явился, и сел тогда святой Пётр на своего коня и направился через небесные врата в преисподнюю. Там успокоил он мертвецов, велел им лечь снова в свои гробы и взял с собой луну и повесил её высоко-высоко на небе.

176. Срок жизни.

Когда господь сотворил мир и собрался определить срок жизни для каждой твари земной, явился осёл и спросил:

– Господь, как долго должен я жить?

– Тридцать лет, – ответил господь, – этого для тебя достаточно?

– Ах, господи, – ответил осёл, – это слишком долгий срок. Ты подумай про моё горестное существование: с раннего утра и до поздней ночи таскать тяжести, носить на мельницу мешки с зерном, чтоб другие ели хлеб, и получать одни только пинки да побои. Сократи мне часть моей долгой жизни.

Сжалился господь и определил ему жить восемнадцать лет. Ушёл осёл утешенный, а затем явилась собака.

– Как долго ты хочешь жить? – спросил её бог. – Ослу показалось тридцать лет слишком много, а ты будешь этим довольна?

– Господи, – ответила собака, – неужели такова твоя воля? Ты подумай только, сколько мне приходится бегать, ведь такой долгий срок мои ноги не выдержат. А если я потеряю голос и не смогу лаять, и не будет у меня зубов, чтоб кусать, что тогда мне останется? Слоняться из угла в угол да ворчать?

Господь понял, что собака права, и определил ей срок жизни в двенадцать лет.

Затем пришла обезьяна.

– Тебе, пожалуй, хотелось бы жить тридцать лет? – спросил её господь. – Ведь работать тебе не приходится, как ослу и собаке, и ты всегда весела.

– Ах, господи, – ответила обезьяна, – да это только так тебе кажется, а на самом деле иначе. Когда кругом всего вдосталь, у меня не бывает ложки. Я должна всегда делать весёлые гримасы, корчить рожи, чтоб смешить людей, а когда они кинут мне яблоко, оно оказывается кислым. Как часто за смехом таятся слёзы! Тридцати лет я не выдержу.

И бог был милостив и даровал ей десять лет жизни.

Явился наконец человек. Он был весел, здоров и бодр, и стал просить бога, чтобы тот определил ему срок жизни.

– Ты должен жить тридцать лет, – сказал господь, – достаточно ли для тебя этого?

– Какой короткий срок! – воскликнул человек. – Когда я построю себе дом и будет пылать огонь в моём собственном очаге, когда я посажу деревья и они зацветут и станут приносить плоды и я буду радоваться жизни, – тогда-то я и должен умереть! О, боже, продли мне срок моей жизни.

– Я прибавлю тебе восемнадцать ослиных лет, – сказал господь.

– Этого мне мало, – возразил человек.

– Тогда ты получишь ещё двенадцать собачьих лет.

– И этого мало.

– Ну, так уж и быть, – сказал господь, – я прибавлю тебе ещё десять лет обезьяньих, но уж больше ты не получишь.

И человек ушёл, но был недоволен.

Итак, живёт человек семьдесят лет. Первые тридцать лет – это его человеческие годы, они быстро проходят; в эту пору человек бывает здоров, весел, работает с увлечением и радуется своему бытию. Потом наступает восемнадцать ослиных лет; тогда на него ложится одно бремя за другим: он должен таскать зерно, которое кормит других, и в награду за верную службу он получает только пинки да побои. Потом наступает двенадцать собачьих лет; и лежит тогда человек в углу, ворчит, и нет у него больше зубов, чтоб разжёвывать пищу. А когда пройдёт и это время, наступает, наконец, десять лет обезьяньих; тогда человек становится чудаковатым и слабоумным, делает глупости и становится посмешищем для детей.

177. Посланцы смерти.

В стародавние времена шёл раз один великан по большой дороге, вдруг выскочил ему навстречу какой-то незнакомец и крикнул:

– Стой! Ни шагу дальше!

– Эх, – сказал великан, – ты ведь козявка, я мог бы тебя раздавить пальцем, как смеешь ты мне преграждать дорогу? Кто ты такой, что осмеливаешься говорить так дерзко?

– Я смерть, – отвечал незнакомец, – против меня никто устоять не может, ты должен тоже подчиняться моим приказам.

Но великан отказался и вступил со смертью в борьбу. Была между ними долгая, яростная борьба, наконец великан одержал верх и сбил кулаком смерть, и она рухнула наземь у придорожного камня. Пошёл великан своей дорогою дальше, а смерть осталась лежать побеждённая и стала такая бессильная, что не могла и на ноги подняться.

– Что же получится, однако, – сказала она, – если я останусь лежать здесь без помощи? Никто не будет на свете умирать, и мир наполнится людьми так, что не хватит места даже стоять человеку рядом с человеком.

Проходил в это время по той дороге один молодой парень, он был здоровый и сильный, распевал песню и поглядывал по сторонам. Увидел он еле живого, беспомощного незнакомца, пожалел его, подошёл к нему, поднял его, влил ему в рот из своей фляги вина и стал ждать, пока тот снова придёт в себя.

– А знаешь ли ты, – спросил, подымаясь, незнакомец, – кто я такой, кому ты помог подняться на ноги?

– Нет, – ответил юноша, – я не знаю тебя.

– Я смерть, – сказал тот, – я никого не щажу, и для тебя исключения делать не стану. Но, чтобы ты знал, что я тебе благодарен, обещаю тебе, что не настигну тебя невзначай, а прежде чем к тебе явиться и тебя забрать, пришлю к тебе своих посланцев.

– Ладно, – сказал юноша, – оно всё ж будто бы лучше, если я буду знать, когда ты явишься, – по крайней мере буду тебя остерегаться.

Он отправился дальше, был весел и бодр, и жил себе беспечно. Но молодости и здоровья хватило ему ненадолго; вскоре появились болезни и всякие страданья, они мучили его каждый день и не давали ему спокойно спать даже ночью. «Сейчас я не умру, – молвил он про себя, – ведь смерть пришлёт прежде ко мне посланцев, и мне бы хотелось только одного, чтоб мрачные дни болезни поскорей миновали». И только он почувствовал себя снова здоровым, как начал жить по-прежнему, в своё удовольствие. Но кто-то ударил его однажды по плечу. Он оглянулся, видит – стоит сзади его смерть и говорит:

– Следуй за мной, наступил час проститься тебе с жизнью.

– Как? – ответил человек. – Ты собираешься нарушить своё слово? Разве ты мне не обещала, прежде чем явишься сама, прислать своих посланцев? Я ни одного из них не видел.

– Молчи, – возразила смерть, – разве я не посылала к тебе одного за другим посланцев? Разве не являлась к тебе лихорадка, не нападала на тебя, не трясла, не бросала тебя в постель? Разве не приходило к тебе головокружение? Разве не дёргала тебя всего ломота? Разве не шумело у тебя в ушах? Не терзала тебе щёки зубная боль? Разве не темнело у тебя в глазах? И не напоминал разве тебе обо мне каждый вечер сон, мой родной брат? Разве не лежал ты ночью, будто совсем мёртвый?

И нечего было человеку возразить, он покорился своей судьбе и пошёл вслед за смертью.

178. Мастер Пфрим.

Был мастер Пфрим человек маленький, худощавый, но бойкий, и не имел он ни минуты покоя. Его лицо, на котором торчал один только вздёрнутый нос, было рябое и мертвенно бледное, волосы седые и взъерошенные, глаза маленькие, они бегали у него беспрестанно по сторонам. Всё он замечал, всё всегда ругал, всё знал лучше всех и во всём всегда был прав. Если он шёл по улице, то всегда сильно размахивал руками, так что выбил раз у девушки ведро, в котором та несла воду, и оно взлетело высоко на воздух, и при этом он был облит водой.

– Эх ты, голова баранья! – крикнул он ей, отряхиваясь. – Разве ты не видела, что я иду сзади тебя?

Он занимался сапожным ремеслом, и когда он работал, то так сильно выдёргивал дратву, что попадал обычно кулаком в того, кто сидел с ним рядом. Ни один из подмастерьев не оставался у него больше месяца, оттого что он всегда придирался даже к самой лучшей работе и всегда находил, что сделано что-нибудь не так: то швы были недостаточно ровные, то один ботинок был длинней другого, то каблук выше, чем на другом ботинке, то кожа была отделана недостаточно хорошо.

– Постой, – говаривал он ученику, – я уж тебе покажу, как делать кожу мягче, – и при этом он брал ремень и бил ученика по спине. Лентяями он называл всех. А сам работал не так уж и много, – ведь и четверти часа не сидел он спокойно на месте. Когда жена его вставала рано утром и растапливала печь, он вскакивал с постели и бежал босиком на кухню.

– Ты это что, собираешься мне дом поджечь? – кричал он. – Такой огонь развела, что на нём можно целого быка изжарить! Разве дрова нам даром достаются?

Когда работницы стоят, бывало, у корыта, смеются и разговаривают между собой о том да о сём, он вечно начинал их бранить:

– Ишь стоят, точно гусыни, да гогочут и за болтовнёй забывают о своей работе! И зачем взяли новое мыло? Безобразное расточительство да к тому же позорная лень! Руки свои хотите сберечь, а бельё стираете не так, как следует.

Затем он выбегал, опрокидывал при этом ведро с щёлоком, и вся кухня была залита водой. Если строили новый дом, он подбегал к окошку и обычно смотрел на работу.

– Вот опять кладут красный песчаник! – кричал он. – Он никогда не просохнет; в таком доме все непременно переболеют. И посмотрите, как подмастерья плохо укладывают камень. Да и извёстка тоже никуда не годится: надо класть мягкий щебень, а не песок. Вот увидите, непременно этот дом рухнет людям на голову.

Затем он усаживался и делал несколько швов, но вскоре вскакивал опять, вешал свой кожаный передник и кричал:

– Надо пойти да усовестить этих людей! – Но он попадал к плотникам. – Что это такое? – кричал он. – Да разве вы тешете по шнуру?

Что, думаете, стропила будут стоять ровно? Ведь все они вылетят когда-нибудь из пазов.

И он вырывал у плотника из рук топор, желая показать, как надо тесать, но как раз в это время подъезжала нагружённая глиной телега; он бросал топор и подбегал к крестьянину, который шёл за телегой.

– Ты не в своём уме, – кричал мастер Пфрим, – кто ж запрягает молодых лошадей в такую тяжёлую телегу? Да ведь бедные животные могут тут же на месте околеть.

Крестьянин ему ничего не отвечал, и Пфрим с досады убегал обратно в свою мастерскую. Только собирался он сесть снова за работу, а в это время ученик подавал ему ботинок.

– Что это опять такое? – кричал он на него. – Разве я тебе не говорил, что ботинок не следует так узко закраивать? Да кто ж купит такой ботинок? В нём осталась почти одна лишь подмётка. Я требую, чтобы мои указания исполнялись беспрекословно.

– Хозяин, – отвечал ученик, – вы совершенно правы, ботинок никуда не годится, но это же ведь тот самый ботинок, который выкроили вы и сами же начали шить. Когда вы вышли, вы сами сбросили его со столика, а я его только поднял. Вам сам ангел с неба, и тот никогда не угодит.

Приснилось ночью мастеру Пфриму, будто он умер и подымается прямо на небо. Вот он туда явился и сильно постучал во врата.

– Меня удивляет, – сказал он, – что на вратах нет кольца, ведь так можно и все руки себе разбить.

Открыл врата апостол Пётр, желая посмотреть, кто это так неистово требует, чтоб его впустили.

– Ах, это вы, мастер Пфрим, – сказал он, – вас я впущу, но предупреждаю, чтобы вы оставили свою привычку и ничего бы не ругали, что увидите на небе, а то вам плохо придётся.

– Свои поучения вы могли бы оставить и при себе, – возразил ему мастер Пфрим, – я отлично знаю, что и как подобает. Я думаю – здесь всё, слава богу, в порядке, и нет ничего такого, что можно было бы порицать, как делал я это на земле.

И вот он вошёл и стал расхаживать по обширным небесным просторам. Огляделся он по сторонам, покачал головой, и что-то проворчал про себя. Увидал он двух ангелов, которые тащили бревно. Это было то самое бревно, которое было в глазу у одного человека, который нашёл сучок в глазу у другого. Но ангелы несли бревно не вдоль, а поперёк.

«Видана ли подобная бестолочь! – подумал мастер Пфрим, но вдруг умолк и будто согласился. – Да по сути всё равно как нести бревно, прямо или поперёк, лишь бы не зацепиться; я вижу, что они делают это осторожно». Вскоре увидал он двух ангелов, набиравших из колодца воду в бочку, и тотчас заметил, что в бочке немало дыр и что вода со всех сторон из неё проливается. Это они землю дождём поливали. «Чёрт возьми!» – вырвалось у него, но, по счастью, он опомнился и подумал: «Должно быть, это они делают, чтобы время провести; ну, раз это их забавляет, то, пожалуй, пусть себе занимаются таким бесполезным делом. Здесь, правда, на небе, как я заметил, только и делают, что лентяйничают». Пошёл он дальше и увидел воз, что застрял в глубокой канаве.

– Это и не удивительно, – сказал он вознице, – кто ж так бестолково воз нагружает? Что это у вас такое?

– Добрые намерения, – ответил возница, – да вот никак не могу выехать с ними на правильную дорогу; я ещё счастливо вытащил воз, здесь-то мне уж придут на помощь.

И вправду вскоре явился ангел и впряг в воз пару лошадей. «Это хорошо, – подумал Пфрим, – но ведь парой-то лошадей воза не вытащить, надо бы по крайней мере взять четверик». И явился другой ангел, привёл ещё пару лошадей, но впряг их не спереди, а сзади воза. Тут уж мастер Пфрим выдержать никак не мог.

– Эй ты, олух, – вырвалось у него, – да что ты делаешь? Виданное ли дело, чтобы так лошадей запрягали? В своём глупом чванстве они думают, что всё знают лучше других.

Хотелось ему ещё что-то добавить, но в это время один из небожителей схватил его за шиворот и выбросил с невероятною силой с неба. Уже у врат повернул голову мастер Пфрим в сторону воза, видит – а четверик крылатых коней поднял его на воздух.

В эту самую минуту мастер Пфрим и проснулся. «А на небе-то всё по-иному, чем у нас на земле, – сказал он про себя, – кое-что, конечно, можно им простить, но хватит ли у кого терпенья смотреть, как запрягают лошадей и сзади и спереди? Правда, у них есть крылья, но кто ж об этом мог знать? А всё же порядочная глупость приделывать крылья лошадям, у которых есть свои четыре ноги, чтобы бегать. Но пора, однако, вставать, а то, чего доброго, наделают мне беды в доме. Счастье ещё, что умер я не на самом деле!».

179. Гусятница у колодца.

Жила когда-то на свете старая-престарая бабушка, жила она со своим стадом гусей в глуши между горами, где была у неё маленькая избушка. Те глухие места были окружены дремучим лесом. Каждое утро старуха брала костыль и отправлялась, ковыляя, в лес. Там принималась старушка за работу, и трудилась она больше, чем позволяли ей её преклонные годы. Она рвала траву для своих гусей, собирала дикие яблоки и груши, какие только могла достать рукой, и всё это она приносила на своей спине домой. Если она встречала кого по дороге, она ласково его приветствовала: «Добрый день, милый земляк, а нынче-то погода хорошая. Ты небось удивляешься, что я тащу траву, но каждый ведь должен нести своё бремя на плечах».

Люди, однако, встречались с ней неохотно и старались как-нибудь её обойти, а если приходилось проходить мимо неё отцу с ребёнком, он тихонько ему шептал:

– Ты старухи этой опасайся, она хитрая-прехитрая, это ведьма.

Однажды утренней порою проходил через лес красивый молодой человек. Солнце светило ярко, распевали птицы, и между листвой пролетал прохладный ветерок. Юноша был полон радости и веселья. По дороге ему ещё никто не встречался, и вдруг он увидел старую ведьму, она стояла на коленях и срезала серпом траву. Она набрала в свой мешок уже целый ворох, и стояли около неё две корзины, полные диких груш и яблок.

– Бабушка, – сказал молодой человек, – а как же это ты всё донесёшь?

– Что поделаешь, мой милый, нести надо, – отвечала она, – детям богатых людей этого делать не приходится. Про это у крестьян говорится:

Не заглядывай назад, Всё равно ведь ты горбат.

Может, вы мне поможете? – сказала она, когда тот остановился около неё, – спина-то у вас крепкая, а ноги молодые, это для вас будет легко.

Да и дом-то мой не так уж отсюда далече, вон за тою горой стоит он, в долине. Вам туда взобраться – раз, два да и всё.

Сжалился молодой человек над старухой.

– Мой отец хотя и не крестьянин, – ответил он, – а богатый граф, но чтобы вы знали, что не одни только крестьяне умеют носить тяжести, я вашу вязанку отнесу.

– Что ж, попробуйте, – сказала старуха, – мне это будет приятно. Придётся вам, правда, пройти целый час, но что это для вас составит? А те вон яблоки и груши вы тоже должны дотащить.

Когда молодой граф услыхал, что надо идти целый час, это показалось ему несколько странным, но старуха теперь его не отпускала; она взвалила ему на спину вязанку и дала в руки обе корзины.

– Вот видите, – сказала она, – это совсем нетрудно.

– Нет, не совсем-то легко, – ответил граф, и лицо у него сделалось грустное, – ваша вязанка так оттягивает плечи, будто в неё камни наложены, а яблоки и груши на вес как свинцовые. Я еле могу дышать.

Ему очень хотелось бы всё это бросить на землю, но старуха этого не позволила.

– Погляди-ка, а, – говорила она насмешливо, – молодой человек, а не хочет нести того, что я, старуха, не раз уже таскала. На словах-то вы хороши, а как взяться за дело, то вы отлыниваете. Ну, чего ж вы стоите, – продолжала она, – да медлите, ну-ка живей подымайте ноги! Теперь уж никто не снимет с вас этой вязанки.

Пока молодому человеку приходилось идти по ровному месту, ещё можно было выдержать, но когда они подошли к горе и надо было на неё взбираться, а камни под ногами скатывались вниз, будто они были живые, – стало ему невмоготу. Капли пота выступали у него на лбу и сбегали, то горячие, то холодные, по спине.

– Бабушка, – сказал молодой человек, – я больше идти не в силах, я отдохну немного.

– Нет, здесь нельзя, – ответила старуха, – вот как придём на место, тогда уж вы и сможете отдохнуть, а теперь надо двигаться вперёд. Почём знать, может, всё это вам и к добру.

– Старуха, ты становишься, однако ж, бессовестной, – сказал граф и хотел было сбросить с себя вязанку, но он старался понапрасну: она висела у него за спиной, будто к ней приросла. Он поворачивался и так и этак, но избавиться от вязанки никак не мог. А старуха, глядючи на это, смеялась и прыгала вокруг него на своём костыле.

– Любезный мой сударь, уж не гневайтесь, – говорила она, – вы краснеете, словно петух, которого резать собираются. Тащите свою ношу терпеливо, а когда доберёмся домой, я уж вам щедро дам на чаёк.

Что ему было делать? Пришлось покориться судьбе и терпеливо тащиться вслед за старухой. Казалось, что она становится всё проворней, а его ноша всё тяжелей. Вдруг старуха прыгнула, вскочила на вязанку и уселась на неё; и какой она ни была тощей на вид, а по весу оказалась куда тяжелей самой толстой деревенской девки. У юноши подкашивались колени, и когда он останавливался, то старуха била его прутом и хлестала по ногам крапивой. То и дело охая, он взобрался на гору, и когда он уже совсем готов был упасть, добрался, наконец, к дому старухи. Как увидели гуси старуху, они захлопали крыльями, вытянули шеи, кинулись ей навстречу и закричали ей: «Уля, уля, уля!» Вслед за стадом шла, держа в руках хворостину, пожилая Трулле, женщина дюжая и большого роста, но страшно уродливая, как сама ночь.

– Матушка, – сказала она старухе, – уж не случилось ли с вами чего? Вас так долго не было.

– Да что ты, доченька, – ответила она, – со мной ничего плохого не приключилось, напротив того, вот этот любезный господин донёс мне мою ношу. Ты представь себе, когда я утомилась, он сам посадил меня к себе на плечи. Да и дорога нам вовсе не показалась длинной, нам было весело, мы то и дело друг с другом шутили.

Наконец, старуха слезла на землю, сняла со спины молодого человека вязанку, взяла у него из рук корзины, ласково на него поглядела и сказала:

– Ну, а теперь садитесь у дверей на скамеечку да отдыхайте. Вы честно заслужили свой заработок, и уж вы непременно его получите.

Потом она обратилась к гусятнице:

– А ты, доченька моя, ступай в комнату, негоже тебе оставаться наедине с молодым человеком, масла в огонь подливать не следует; чего доброго, он в тебя влюбится.

Молодой граф не знал, плакать ему или смеяться. «Такая красотка, – подумал он, – если бы даже была лет на тридцать моложе, так и то, наверно, не тронула бы моего сердца». А между тем старуха ласкала и гладила своих гусей, будто детей, а потом она вошла в дом вместе со своей дочкой. А юноша тем временем растянулся на скамейке под дикою яблоней. Воздух был тёплый и мягкий. Вокруг расстилался зелёный луг, весь поросший первоцветами, чабрецом и тысячами других цветов; посередине его пробегал, журча, светлый ручей, в котором поблёскивало солнце, и разгуливали по лугу белые гуси и плескались в воде.

«А здесь и вправду приятно, – подумал он, – но я так устал, что глаза у меня сами закрываются; посплю-ка я маленько. Хорошо, если не налетит порыв ветра и не унесёт у меня ног, они у меня сделались такие вялые, будто вот-вот отвалятся».

Поспал он немного, но явилась старуха и начала его расталкивать.

– Подымайся, – сказала она, – здесь тебе оставаться нельзя. Правда, я тебе порядочно уморила, но ты ведь от этого, однако, не помер. А сейчас я дам тебе то, что ты заработал; ты в деньгах и вещах не нуждаешься, так вот подарю я тебе кое-что другое.

И она сунула ему в руку баночку, выточенную из цельного куска изумруда.

– Ты храни её бережно, – добавила старуха, – она принесёт тебе счастье.

Граф быстро поднялся и почувствовал себя совершенно свежим и, как прежде, сильным, поблагодарил старуху за её подарок и двинулся в путь-дорогу, а на прекрасную доченьку даже и не оглянулся. Когда он прошёл некоторое расстояние, издали до него всё ещё доносилось весёлое гоготанье гусей.

Графу пришлось проблуждать три дня по лесным трущобам, пока, наконец, он оттуда выбрался. Потом пришёл он в столицу, а так как там его никто не знал, то привели его в королевский дворец, где сидели на троне король и королева. Граф опустился на колени, достал из кармана изумрудную баночку и положил её к ногам королевы. Королева велела ему подняться, и он подал ей изумрудную баночку. Но только королева её открыла и заглянула в неё, как упала замертво наземь. Графа схватили королевские слуги и хотели отвести его в темницу, но королева открыла глаза и сказала, чтоб его отпустили и чтоб все вышли, что хочет она поговорить с ним наедине.

Когда королева осталась одна, она горько заплакала и стала ему говорить:

– Что для меня весь этот блеск и почести, которые меня окружают, если я просыпаюсь каждое утро в заботах и в горе! Было у меня три дочери, младшая была из них так прекрасна, что во всём свете почитали её за чудо. Была она бела, как снег, румяна, как цвет яблони, а волосы у неё сверкали, как солнечные лучи. Когда она плакала, то катились у неё из глаз не слёзы, а жемчуга и драгоценные камни. Когда ей исполнилось пятнадцать лет, король велел всем трём сёстрам явиться к его трону. Ах, если бы вы видели, как раскрыли люди от изумления глаза, когда вошла младшая, – было похоже, что взошло само солнце. И сказал король: «Мои дочери, я не знаю, когда настанет мой смертный час, но нынче я хочу завещать, что должна получить каждая из вас после моей смерти. Вы все меня любите, но кто из вас любит меня больше всех, та и должна получить самое лучшее».

И каждая из них сказала, что она любит его больше всех. «А можете ли вы доказать, – спросил король, – насколько вы любите меня? По этому я и буду судить, как вы ко мне относитесь».

Старшая сказала: «Я люблю отца, как самый сладчайший сахар». Средняя: «А я люблю отца, как самое красивое платье». Младшая промолчала, ничего не сказала.

И спросил отец: «А ты, моё дитятко, как ты меня любишь?» – «Я не знаю, – ответила она, – мою любовь к вам я не могу сравнить ни с чем». Но отец настаивал на том, чтоб она что-нибудь назвала. И вот, наконец, она сказала: «Самая лучшая пища без соли не имеет вкуса, а потому я люблю отца, как соль». Услыхал это король, разгневался и сказал: «Если ты меня любишь, как соль, то и любовь твоя пусть будет вознаграждена солью». И поделил он тогда королевство между двумя старшими сёстрами, а младшей велел привязать на спину мешок соли, и должны были двое слуг завести её в дикий лес.

Мы все просили за неё, умоляли отца и молились, – продолжала королева, – но королевского гнева смягчить было нельзя. Как она плакала, когда должна была нас покинуть! Вся дорога была усеяна жемчугами, что падали у неё из глаз. Вскоре после того король раскаялся в своей непомерной жестокости и велел разыскивать своё бедное дитя по всему лесу, но никто её найти не мог. Когда я думаю, что, может быть, её съели дикие звери, я не могу опомниться от печали. Иногда я себя утешаю надеждой, что она ещё жива, что она укрылась где-нибудь в пещере или, может, нашла приют у каких-нибудь добрых людей. Но вообразите себе, когда я открыла вашу изумрудную баночку и увидела, что лежит в ней жемчужина, такая же точно, как те, что падали из глаз моей дочери; и вы можете себе представить, как жемчужина эта взволновала моё сердце. Вы должны сказать, откуда вы достали её.

Граф ей рассказал, что баночку он получил от одной старухи в лесу, она показалась ему очень странной, должно быть, это была какая-нибудь ведьма. Но про её дочь он ничего не слыхал и нигде её не видел.

И вот решили король и королева эту старуху разыскать; они думали, что там, где находится жемчужина, они узнают что-нибудь и про свою дочь.

Старуха сидела одна в своей хижине за прялкой и пряла пряжу. Было уже темно, горела у очага лучина и давала тусклый свет. Вдруг на дворе поднялся шум, вернулись гуси домой с пастбища, и послышалось их хриплое гоготанье. Вскоре вошла и дочка. Но старуха еле ответила ей на приветствие и только слегка головой покачала. Дочка уселась у её ног, взяла своё веретено и ловко начала сучить нитку, словно молодая девушка. Так просидели они целых два часа и слова между собой не промолвили. Наконец что-то у окна зашумело, и два огненных глаза уставились в комнату. То была старая ночная сова, она трижды прокричала: «Угу! угу! угу!» Глянула старуха вверх и сказала:

– Пора тебе, доченька, выходить да приниматься за работу.

Та поднялась и вышла из дому. Но куда же она пошла? По лугам, всё напрямик, до самой долины. Наконец она подошла к колодцу, где росли три старых дуба. В это время взошла над горою луна, полная и большая, и стало так светло, хоть иголки собирай. Девушка сняла кожу с лица, нагнулась к колодцу и начала умываться. Когда она кончила, окунула в воду и кожу, а затем положила её белиться и сохнуть под лунным сиянием.

И как гусятница преобразилась! Вы ничего подобного ни разу не видывали! У неё отвалилась седая коса, упали ей на плечи золотистые, как солнечные лучи, волосы и укутали её всю, точно покрывалом. Только блестели одни глаза, такие сверкающие, как звёзды на небе, а щёки сияли у ней нежным, как цвет яблони, румянцем.

Но красавица-девушка была печальна. Она села на землю и горько заплакала. Слёзы одна за другой текли у ней из глаз и падали по длинным её волосам наземь. Так сидела бы она, пожалуй, долго-долго, если бы что-то не затрещало, не зашумело на ветках соседнего дерева. Она вскочила, как лань, услыхавшая выстрел охотника. Как раз в это время луну закрыла чёрная туча, и вмиг девушка снова влезла в свою старую кожу, и исчезла, точно огонь, потушенный ветром.

Дрожа, как осиновый лист, она прибежала домой. Старуха стояла у двери, и девушка хотела рассказать ей, что с нею случилось, но старуха ласково засмеялась и сказала:

– Я уже всё знаю.

Она отвела её в комнату и снова зажгла лучину. Но за прялку старуха теперь не села, а достала метлу и начала подметать комнату и мыть пол.

– Всё должно быть чистым и опрятным, – сказала она девушке.

– Матушка! – сказала девушка, – почему вы берётесь за работу в такое позднее время?

– А ты разве знаешь, который теперь час?

– Скоро полночь, – ответила девушка, – уже, кажется, начало двенадцати.

– А ты разве не знаешь, – продолжала старуха, – что нынче исполнилось три года с тех пор, как ты пришла ко мне? Твой срок вышел, больше тебе со мной оставаться нельзя.

Девушка испугалась и сказала:

– Ах, милая матушка! Что ж, вы хотите меня прогнать? Куда ж мне деваться? Ведь нет у меня ни друзей, ни родимого дома, куда я могла бы пойти. Я выполняла всё, что вы требовали, всегда вы были мною довольны, не прогоняйте меня. – Но старуха не хотела говорить, что предстояло девушке.

– Здесь мне тоже оставаться недолго, – сказала она ей, – но когда я отсюда уйду, то всё в доме должно быть чистым; а потому не мешай мне работать. Ты ни о чём не думай, не беспокойся; тебе бы только найти приют, где можно было бы жить, а тою наградой, которую я тебе дам, ты будешь довольна.

– Но вы хоть скажите, что же такое случилось? – продолжала спрашивать девушка.

– Я ещё раз тебе повторяю, не мешай мне работать. Не говори больше ни слова, ступай к себе в комнату, сними с лица кожу, надень шёлковое платье, которое было на тебе, когда ты явилась ко мне, и дожидайся, пока я тебя позову.

Но мне надо вернуться к рассказу про короля и королеву, которые отправились вместе с графом в лесные дебри на поиски старухи. Случилось так, что ночью в лесу граф от них отстал, и ему пришлось пробираться дальше одному. На другой день ему показалось, что он вышел на правильную дорогу. Он продолжал идти дальше до той поры, пока не стало темнеть. Тогда он взобрался на дерево и решил там переночевать, он боялся теперь заблудиться. Когда луна осветила всё вокруг, он заметил какую-то фигуру, спускающуюся с горы. В руках у неё не было хворостины, но он мог разглядеть, что то была гусятница, которую он видел прежде в доме старухи.

– Ага! – воскликнул он, – если мне удастся поймать одну ведьму, то и вторая от меня не уйдёт. – Но как он был изумлён, когда она подошла к колодцу, сняла с себя кожу, умылась, – и рассыпались у ней по плечам золотистые волосы, и была она такая прекрасная, что подобной он ни разу на свете не видел. Он боялся даже вздохнуть, но он просунул голову сквозь листья насколько мог вперёд и начал разглядывать девушку, не спуская с неё глаз. И то ли он чересчур нагнулся или что другое было причиной, но вдруг затрещала ветка, и в этот миг девушка влезла в старую кожу и кинулась оттуда, как лань; в это время на луну набежало облако – и девушка скрылась у него на глазах.

Только она исчезла, спустился граф с дерева и быстро поспешил за ней. Прошёл он немного и увидел в сумерках две фигуры, идущие по лугу. Это были король и королева; они заметили издали свет в избушке старухи и направились туда. Граф рассказал им, какие чудеса он видел у колодца, и король и королева не сомневались в том, что это была их пропавшая дочь. Обрадованные, они отправились дальше и вскоре подошли к избушке. Вокруг неё сидели гуси, спрятав головы под крыло; и спали, и ни один из них не пошевельнулся. Они заглянули в окошко, там сидела в тишине старуха. Она, наклонив голову, пряла пряжу и не оглядывалась.

В комнате было убрано всё так чисто, будто в ней жили маленькие облачные человечки, у которых на ногах не было ни пылинки. Но своей дочери они там не увидели. Они разглядывали всё это некоторое время, наконец собрались духом и тихо постучались в окно. Казалось, будто старуха только их и дожидалась, она поднялась и ласково сказала:

– Входите, входите, я уже вас знаю.

Вошли они в комнату, и говорит старуха:

– Вам бы и не надо было в такую даль забираться, если бы вы свою дочку, такую милую и добрую, не прогнали бы три года тому назад ни за что ни про что из дому. Она дурному здесь ничему за это время не научилась, а только сердце своё сберегла в чистоте. А вы уж и так долгое время наказаны, что жили всё время в страхе.

Потом она подошла к комнате и кликнула:

– Выходи, моя доченька.

Открылись двери, и вышла оттуда королевна с золотыми волосами, в своём шёлковом платье, с сияющими глазами; и было похоже, будто ангел спустился с неба.

Она подошла к своему отцу и матери, бросилась к ним на шею, стала их целовать, и – уж как тут могло быть иначе – заплакали все от радости. Молодой граф стоял возле них; увидев его, королевна зарделась, как розан, и сама не знала почему.

Сказал король:

– Милое дитя, своё королевство я уже раздарил, что же мне тебе дать?

– Ей ничего не надо, – сказала старуха, – я дарю ей те слёзы, которые она выплакала из-за вас; это всё жемчуга, и покрасивее тех, что находят в море, и дороже всего вашего королевства. А в награду за её работу я дарю ей свою избушку.

Только молвила это старуха – и тотчас исчезла на их глазах. Слегка затрещали стены; оглянулись они, видят – обратилась избушка в великолепный дворец, и был там уже накрыт королевский стол, и сновали взад и вперёд слуги.

Сказка на том не кончается, но у бабушки моей, которая её рассказывала, память стала короткой: конец-то сказки она позабыла. Я уверен, что королевна вышла замуж за графа, и они остались жить вместе в том дворце, и жили они там в полном счастии и довольстве столько, сколько им было богом положено. Были ли белоснежные гуси, что паслись у избушки, девушками (пусть это никто не поймёт в дурном смысле), которых приняла к себе старуха, и вернулся ли к ним снова их человеческий облик, остались ли они у молодой королевы служанками, – этого я точно не знаю, но предполагаю, что это было именно так. А старуха, должно быть, и вовсе не была ведьмой, как думали это люди, а была она вещей женщиной, и к тому же доброй. И, пожалуй, это она одарила королевну при её рождении даром плакать не простыми слезами, а жемчугами. В нынешнее время оно так больше не случается, а то все бедняки скоро бы разбогатели.

181. Русалка в пруду.

Жил-был на свете мельник; он жил вместе со своей женой в полном довольстве. Денег и всякого добра было у них вдосталь, и из году в год достаток у них всё увеличивался. Но беда-то подкрадывается в ночи: как выросло их богатство, так год за годом стало оно таять, и под конец осталась у мельника одна только мельница, на которой он работал. Он был в большом горе и, ложась спать после трудового дня, не находил себе покоя и ворочался в постели с боку на бок, полный дум и забот.

Раз поутру, когда ещё не начинало светать, поднялся он и вышел пройтись, думая, что, может, у него на душе полегчает. Он переходил через мельничную плотину, и как раз в это время засиял первый луч солнца, и вот он услышал, что в запруде что-то шумит. Он оглянулся и увидел красивую женщину, медленно выходящую из воды. Она держала в нежных руках, над плечами длинные волосы, они спускались вниз и покрывали её белое тело. Мельник понял, что это русалка, и от страха не знал, что ему делать – уйти или остаться здесь. Но раздался нежный русалочный голос, она окликнула его по имени и спросила, отчего он такой опечаленный. Поначалу мельник не мог вымолвить и слова, но, услыхав, что она говорит так ласково, сердце его успокоилось, и он рассказал ей, что он жил прежде в богатстве и счастье, а теперь так обеднел, что не знает, как ему и на свете прожить.

– Успокойся, – сказала русалка, – я сделаю тебя ещё богаче и счастливей, чем прежде, но ты должен прежде пообещать, что отдашь мне то, что только что родилось у тебя в доме.

«Что бы это могло быть? – подумал мельник. – Пожалуй, щенок или котёнок», – и он посулил то, что потребовала у него русалка. Русалка опять погрузилась в воду, а он, успокоенный и в добром настроении, направился к своей мельнице. Но не успел он дойти, как вышла из дверей работница и крикнула ему, что он может порадоваться, что родила, мол, жена ему мальчика. Остановился мельник, как громом поражённый, и понял, что хитрая русалка знала об этом и его обманула. С поникшей головой он подошёл к постели жены, и когда та спросила: «Почему ты не радуешься красивому мальчику?» – он рассказал ей, что с ним приключилось и какое он дал обещанье русалке.

«На что мне теперь и счастье и богатство, – добавил он, – если я должен потерять своё дитя? Да что делать теперь?» Пришли родственники поздравить его и пожелать ему счастья, но и они тоже не знали, что ему посоветовать.

А между тем счастье снова вернулось в дом мельника. Что бы он ни начинал, всё ему удавалось, и было так, будто все сундуки и закрома сами собой наполняются и денег в шкафу каждую ночь становится всё больше и больше. В скором времени стало у него богатств больше, чем было прежде. Но не мог он спокойно этому радоваться: обещание, данное им русалке, мучило его сердце. Всякий раз, проходя мимо пруда, он боялся, что вот-вот она выплывет и напомнит ему про его долг. Мальчика он вовсе не подпускал к воде. «Берегись, – говорил он ему, – если ты подойдёшь к воде, протянется оттуда рука, она схватит тебя и утащит за собою на дно. Но проходил год за годом, а русалка всё не показывалась, и мельник начал было уже успокаиваться.

Мальчик вырос, стал юношей и поступил в обученье к одному охотнику. Когда он выучился и сделался отличным охотником, взял его один помещик к себе на службу. А жила в той деревне одна красивая и честная девушка; она понравилась охотнику, и когда помещик об этом узнал, он подарил ему маленький домик. Молодые справили свадьбу и стали себе жить-поживать мирно и счастливо и от всего сердца любили друг друга.

Как-то раз пришлось охотнику гнаться за ланью. Когда зверь выбежал из лесу и помчался по полю, охотник бросился за ним и, наконец, уложил его наповал. Но он не заметил того, что находится вблизи русалочьего пруда, и, выпотрошив зверя, он подошёл к воде, чтобы умыть испачканные кровью руки. Но только погрузил он их в воду, как вынырнула из пруда русалка, обвила его влажными руками и так быстро увлекла его за собой, что только волны над ними заплескались.

Когда наступил вечер и охотник домой не вернулся, жена испугалась и пошла его разыскивать; а так как он часто рассказывал ей, что надо ему опасаться преследований русалки и не подходить близко к пруду, то она сразу почувствовала, что произошло. Она поспешила к пруду и, увидев на берегу его охотничью сумку, поняла, что с ним случилось несчастье.

Плача и заламывая руки, она стала звать своего любимого по имени, но напрасно; она побежала в другую сторону пруда и стала его звать снова; она начала ругать русалку, но ответа не было. Зеркало пруда оставалось спокойным, и только молодой месяц один неподвижно гляделся в него с высоты.

Бедная женщина не покидала пруда. Быстрыми шагами она без устали всё ходила вокруг него, то молча, то громко крича, то тихо стеная. Наконец силы у неё иссякли, она упала на траву и крепко-крепко уснула.

И вскоре приснился ей сон. Будто идёт она в страхе на гору между огромными обломками скал. Шипы и колючки впиваются ей в ноги, дождь хлещет ей в лицо, и ветер треплет её длинные волосы. Вот добралась она до вершины, и перед нею открылась другая картина. Небо было голубое, воздух нежный, земля мягко под ней опустилась, и на зелёном, покрытом пёстрыми цветами лугу оказалась чистенькая избушка. Она подошла к ней, открыла дверь, смотрит – сидит в избушке старуха с седыми волосами и ласково ей кивает. В этот миг бедная женщина проснулась.

Уже наступило утро, и она тотчас решила послушаться сна. Она с трудом поднялась на гору, и было всё так же, как виделось ей ночью во сне. Старуха приветливо встретила её и предложила ей сесть на стул.

– Ты, должно быть, пережила какое-нибудь несчастье, – сказала старуха, – что явилась ко мне в одинокую хижину?

И женщина рассказала ей со слезами, что с нею случилось.

– Успокойся, – сказала старуха. – я тебе помогу. На тебе золотой гребень. Обожди, пока взойдёт полная луна, а потом ступай к пруду, сядь снова на его берегу и расчеши свои длинные чёрные волосы этим гребнем. Когда ты это сделаешь, положи его на берегу, и ты увидишь, что случится.

Женщина вернулась назад, но время до полнолуния двигалось медленно. Наконец показалась на небе сияющая луна, и женщина вышла к пруду, села на берегу и начала расчёсывать свои длинные чёрные волосы золотым гребнем, а потом положила его на самый край у воды. И вдруг разбушевался пруд, поднялась волна, подкатилась к берегу и унесла с собой гребень. Это длилось не дольше, чем надо было, чтобы гребень опустился на дно, – и вдруг расступилась водная гладь, и поднялась оттуда голова охотника. Он не молвил ни слова, но поглядел на жену грустным взором. В этот миг подкатилась с шумом вторая волна и укрыла голову мужа.

Вдруг всё исчезло, и пруд стоял такой же спокойный, как прежде, и только в нём отражалась полная луна.

Женщина вернулась назад безутешной, но сон указал ей снова на избушку старухи. На другое утро женщина собралась опять в путь-дорогу и рассказала про своё горе вещей старухе. Дала ей старуха золотую флейту и сказала:

– Погоди, пока наступит опять полнолунье, а затем возьми эту флейту, сядь на берегу, сыграй на ней красивую песню, и когда ты окончишь, положи её на песок, и ты увидишь, что случится.

Женщина сделала так, как ей велела старуха. И только положила она флейту на песок, как в глубине пруда вдруг что-то зашумело: поднялась волна, подкатилась и утащила за собой флейту. Вскоре вода расступилась, и показалась оттуда не только голова, но половина туловища мужа. Он протянул ей в страстном желанье руки, но в этот миг зашумела навстречу другая волна, захлестнула его и увлекла снова вниз за собой.

– Ах, что мне с того, – сказала несчастная, – если я вижу своего любимого, но теряю его опять!

Она снова запечалилась, но сон в третий раз привёл её в избушку старухи. Она направилась в путь-дорогу, и вещая старуха дала ей золотую прялку, утешила её и сказала:

– Ещё сделано не всё, ты повремени, пока взойдёт полная луна, тогда возьми прялку, сядь на берегу и напряди полную мотушку пряжи, а когда ты окончишь, поставь прялку у самой воды, и ты увидишь, что случится.

Женщина так всё точно и сделала. Только показалась полная луна, она принесла на берег золотую прялку и усердно пряла до тех пор, пока не вышел весь лён, мотушка была полна пряжи. И только оказалась прялка на берегу, как в глубине пруда зашумело ещё сильней, чем прежде, быстро подкатилась сильная волна и унесла с собой прялку. И тотчас вместе с волной поднялась вверх голова, а затем и всё тело мужа. Он быстро выскочил на берег, схватил за руку свою жену и побежал с ней. Но только они немного отошли, как поднялся со страшным шумом весь пруд и с яростной силой разлился по широкому полю. Беглецы уже чувствовали свою неминучую смерть, но кликнула женщина в страхе на помощь старуху, и вмиг они были обращены: она в жабу, а он в лягушку. Докатилась до них волна, но не могла их утопить, только разлучила их друг с другом и унесла далеко-далеко.

Когда схлынула вода и они ступили на сушу, к ним вернулся снова их человеческий образ. Но они не знали, где находится каждый из них. Они оказались среди чужих людей, ничего не слыхавших про их родную землю. Их разделяли высокие горы и глубокие долины. Чтоб поддержать свою жизнь, им обоим пришлось пасти овец. Долгие годы они гоняли свои стада по полям и лесам и были исполнены тоски и печали.

Однажды, когда снова поднялась из недр земных весна, вышли оба они в один и тот же день со своими стадами на пастбище и случайно двинулись друг другу навстречу. Он заметил на дальнем обрыве скал стадо и погнал своих овец в ту сторону. Они сошлись в одной долине, но не узнали друг друга. Но им было радостно, что они теперь не так одиноки. С той поры они пасли свои стада вместе; они говорили мало, но чувствовали себя утешенными. Однажды вечером, когда на небе сияла полная луна и овцы уже отдыхали, достал пастух из сумки флейту и начал на ней играть прекрасную, но печальную песню. Кончил он ту песню и видит, что плачет пастушка горькими слезами.

– Чего ты плачешь? – спросил он.

– Ах, – ответила она, – вот так же светила полная луна, когда я в последний раз играла эту песню на флейте и показалась из пруда голова моего любимого.

Он глянул не неё, и словно пелена спала у него с глаз, и он узнал свою милую жену; а когда она посмотрела на него и луна осветила ему лицо, она тоже узнала его. Они бросились друг к другу в объятья и стали целоваться, – а были ли они счастливы, о том спрашивать незачем.

182. Дары маленького народца.

Странствовали вместе портной и золотых дел мастер, и услыхали они однажды вечером, когда солнце уже зашло за гору, звуки отдалённой музыки, что становились всё ясней и отчётливей. Музыка звучала необычайно, но так привлекательно, что они позабыли про всякую усталость и зашагали быстрей. Вот подошли они к холму, луна уже взошла, и они заметили там множество маленьких человечков и женщин, которые, взявшись за руки, в большом восторге весело кружились в пляске и так чудесно в это время пели, – это и была та самая музыка, которую слышали путники. В середине круга сидел старший; он был чуть побольше остальных, на нём был пёстрый камзол, и ему на грудь свешивалась седая как снег борода. Странники остановились в изумленье и начали смотреть на пляску. Старик кивнул им, чтоб они вошли в круг, и маленький народец радушно перед ними расступился. Золотых дел мастер, у которого был на спине горб, как и все горбатые люди, оказался достаточно смел и первым вошёл в круг; портной же испытывал сперва некоторую боязнь и держался позади, но, увидев, как всё это весело обошлось, собрался с духом и направился вслед за ним. Тотчас круг снова сомкнулся, и маленькие человечки продолжали петь и плясать, делая при этом самые дикие прыжки. Старик достал широкий нож, висевший у него на поясе, начал его натачивать, и когда тот сделался достаточно острым, он оглянулся и посмотрел на пришельцев. Им сделалось страшно, но у них не было времени, чтоб собраться с мыслями; и вот схватил старик золотых дел мастера и с величайшей быстротой обстриг ему начисто волосы и бороду; то же самое случилось затем и с портным. Однако, когда старик, закончив своё дело, похлопал каждого из них дружески по плечу, как бы желая этим сказать, что они, мол, хорошо поступили, согласившись на всё это добровольно, страх у них прошёл. Старик указал пальцем на кучу угля, лежавшую в стороне, и знаками дал им понять, что они должны наполнить себе этим карманы. И хотя они не знали, на что им может пригодиться уголь, они послушались, а затем отправились дальше на поиски ночлега. Когда они спустились в долину, на колокольне соседнего монастыря пробило полночь, – и вдруг пеньё замолкло. Всё исчезло, и холм стоял в тихом лунном сиянье.

Путники нашли себе постоялый двор и, укрывшись на соломенной подстилке своими куртками, позабыли из-за усталости вынуть перед сном из карманов уголь. От тяжёлого груза, который им надавил бока, они проснулись раньше обычного. Они сунули руки в карманы и глазам своим не поверили, увидав, что карманы у них полны не углём, а чистым золотом; да и волосы на голове и бороды оказались, к счастью, целы. И вот сделались они богатыми людьми; но золотых дел мастер, который, по своей жадной натуре, набил себе карманы полней, оказался богаче портного вдвое. А жадный хоть и много имеет, но хочет, чтоб было у него ещё больше, – и предложил золотых дел мастер портному остаться здесь ещё на день, а вечером отправиться снова на гору, чтоб добыть у старика ещё больше сокровища. Но портной не согласился и сказал:

– Мне и этого хватит, я и этим доволен; теперь я сделаюсь мастером, женюсь на любезном мне предмете (так называл он свою возлюбленную) и буду счастливым человеком.

Но он согласился сделать золотых дел мастеру одолжение и остаться ещё на денёк. Под вечер золотых дел мастер повесил через плечо ещё две сумки, чтоб иметь возможность набить их как следует, и пустился в путь-дорогу к тому холму. Как и в прошлую ночь, он застал маленький народец за пляской и пением. Старик опять окорнал его начисто и указал ему знаками, чтобы он набрал с собой угля. Золотых дел мастер медлить не стал, набил себе карманы и сумки, сколько в них могло поместиться, и совершенно счастливый вернулся назад и укрылся курткой.

«Если золото и давит, – сказал он, – то это ещё вытерпеть можно», – и, наконец, он уснул в сладком предчувствии проснуться завтра большим богачом. Только он открыл глаза, быстро схватился, чтоб осмотреть карманы, но каково же было его изумление, когда он вытащил оттуда одни лишь чёрные угли, и сколько он в карманы ни лазил, всё было то же самое. «Но у меня имеется, однако, золото, доставшееся мне прошлой ночью» – подумал он и начал его доставать; но как он испугался, увидав, что и оно обратилось снова в уголь. Он бил себя по лбу рукой, чёрной от угольной пыли, – и тут он почувствовал, что вся голова у него лысая, да и борода обстрижена начисто. Но его неудачи на этом не кончились, он заметил, что, кроме горба на спине, вырос у него на груди таких же размеров второй. Тогда он понял, что это в наказанье за его жадность, и заплакал навзрыд. Это разбудило доброго портного, он принялся утешать несчастного, как только умел, и сказал:

– Ты был мне товарищем во время странствий, и ты останешься со мной и теперь будешь жить на мои богатства.

Портной своё слово сдержал, а несчастный золотых дел мастер должен был всю жизнь таскать два горба и прикрывать ермолкой свою лысую голову.

183. Великан и портной.

Вздумалось раз одному портному, большому хвастуну и бахвалу, но плохому мастеру, выйти прогуляться да по лесу побродить, посмотреть, что там делается. Только он кончил работу, вышел из мастерской.

И пошёл своей дорогой, Через мост, тропой широкой, И бродил он там и сям, По горам да по лесам.

И заметил он по дороге, в синей дали, крутую гору, а за ней, среди дремучего и тёмного леса, вздымающуюся чуть не до самого неба башню.

– Тьфу ты пропасть! – крикнул портной. – Что же оно такое? – и, сгорая от любопытства, он двинулся быстрее на гору.

Он раскрыл рот и глаза от удивленья, когда, подойдя ближе, увидел, что у той башни есть ноги, и она взяла да и перепрыгнула через крутую гору и стала перед портным в виде могущественного великана.

– Эй ты, жалкий червяк, чего тебе тут надо? – крикнул ему великан так, что кругом аж загрохотало.

Портной пробормотал:

– Да вот хотел бы узнать, нельзя ли тут в лесу себе на кусок хлеба заработать.

– Если на время, – сказал великан, – то можешь и ко мне на службу поступить.

– Я, пожалуй, готов. А какое мне жалованье положишь?

– Какое жалованье? – сказал великан. – А вот сейчас узнаешь: за каждый год по триста шестьдесят пять дней жизни, а в високосном году ещё один день в придачу. Ну, что, подходит это тебе?

– Пожалуй, подходит, – ответил портной, а сам подумал: «Что ж, по одёжке протягивай ножки. Надо будет мне от него поскорей отделаться».

И говорит ему великан:

– Эй ты, малышка-плутишка, ступай-ка да принеси мне кружку воды!

– А может, уж лучше целый колодец с родником заодно? – спросил хвастун и пошёл с кружкой к колодцу.

– Что? Колодец заодно с родником? – проворчал великан себе в бороду. А был он, надо сказать, немного глуповат и неповоротлив и стал побаиваться: «А паренёк-то, пожалуй, не такой уж простак; у него, должно быть, есть при себе волшебный корень. Ты, старый Ганс, будь с ним поосторожней, это тебе не слуга».

Когда портной принёс воду, великан велел ему нарубить в лесу вязанку дров и домой принести.

– А не лучше ли уж одним ударом Весь лес большой Срубить густой — И вековой и молодой, И ровный и кривой? —

Спросил портняжка и отправился рубить дрова.

– Что-о? Весь лес большой Срубить густой — И вековой и молодой, И ровный и кривой?

Да и колодец с родником? – проворчал себе в бороду доверчивый великан и стал побаиваться его ещё больше: «А парень-то, пожалуй, не такой уж простак. У него, видно, есть при себе волшебный корень. Смотри, старый Ганс, будь с ним поосторожней, это тебе не слуга».

Когда портной принёс дрова, великан велел ему застрелить на ужин несколько диких кабанов.

– А не лучше ли уж сразу одним выстрелом целую тысячу да и притащить их всех сюда? – спросил хвастливый портной.

– Что? – крикнул трусишка из рода великанов и был совсем перепуган. – На сегодня и этого хватит, ложись себе спать.

Великан был так напуган, что всю ночь напролёт и глаз не смыкал – всё думал-раздумывал, как бы это ему поскорей от проклятого слуги-колдуна избавиться. Но известно – утро вечера мудренее. И вот на другое утро отправился великан вместе с портным на болото, а вокруг него росло много ив. Вот великан и говорит:

– Эй, портной, послушай. Садись-ка ты на одну из ивовых веток, мне очень хочется поглядеть, согнётся ли она под тобой?

Гоп! – и портной сидел уже на ветке. Он напыжился и стал таким тяжёлым, до того тяжёлым, что ветка под ним так и пригнулась до самой земли. Но когда ему пришлось передохнуть, чтобы набрать воздух, ветка подбросила его вверх, – к несчастью, он позабыл сунуть в карман утюг, – и он взлетел, к великой радости великана, так высоко, что его не стало и видно.

И если не упал он на землю, то, пожалуй, ещё и до сих пор по воздуху носится.

184. Гвоздь.

Один купец хорошо поторговал на ярмарке и набил себе полную мошну золота и серебра. Собрался он домой возвращаться, – хотелось ему попасть домой до наступления ночи. Вот приторочил он дорожную суму с деньгами к седлу своего коня и поехал. К полудню отдыхал он в одном городке; собрался было ехать дальше, а тут подводит ему работник коня и говорит:

– Хозяин, а на задней-то левой ноге в подкове одного гвоздя не хватает.

– Ну и пусть себе не хватает, – ответил купец, – за шесть часов, которые мне остаётся проехать, подкова небось не свалится. Я тороплюсь.

После полудня, когда он спешился и снова решил накормить коня, входит в комнату работник и говорит:

– Хозяин, а у вашего-то коня на задней левой ноге нету подковы. Может, отвести мне его в кузницу?

– Ну и пускай себе нету, – ответил купец, – ехать-то всего часа два, пожалуй, с конём ничего не случится. Я тороплюсь.

Поскакал он дальше; но вскоре начал конь прихрамывать; похромал он, потом начал спотыкаться, затем упал и сломал себе ногу. Пришлось купцу коня бросить, отвязать дорожную суму, взвалить её на плечи и добираться домой пешком, – и пришёл он домой поздней ночью.

– А всей-то беды причиною, – молвил он про себя, – этот проклятый гвоздь.

А ты спеши медленно!

185. Бедный пастух в могиле.

Жил себе на свете бедный пастушок. Отец и мать у него умерли, тогда отдало его начальство в дом к одному богачу, чтобы тот его кормил и воспитывал у себя. Но было у богача и его жены сердце злое, и при всём своём богатстве были они очень скупые и к людям недоброжелательные и всегда злились, если кто пользовался хотя бы куском их хлеба. И уж как бедный мальчик ни старался работать, они кормили его мало, но били зато много.

Пришлось ему раз пасти наседку с цыплятами. А та пробралась с ними через плетень, и как раз в это время налетел ястреб и утащил наседку с собой. Стал мальчик кричать изо всех сил: «Вор, вор, злодей!» Но разве это могло помочь? Услыхал богач шум, прибежал туда и, узнав, что наседка его пропала, рассвирепел и так избил мальчика, что тот несколько дней не мог и подняться. Пришлось ему теперь пасти цыплят без наседки, а это было куда трудней – один цыплёнок бежит туда, другой сюда. Мальчик рассудил, что умней всего будет привязать их всех на одну верёвочку, чтоб ястреб не мог утащить ни одного. Но не так оно вышло. Прошло несколько дней, измаялся мальчик от беготни да от голода и однажды уснул; а прилетела хищная птица и схватила цыплёнка, а так как были другие к нему привязаны, то утащила она их всех разом, уселась на дереве и всех их поела. Вернулся крестьянин-богач домой, узнал про несчастье, разозлился и так безжалостно избил мальчика, что пришлось тому пролежать в постели много дней.

Только мальчик поднялся, а крестьянин ему и говорит:

– Ты слишком глуп, в пастухи ты мне не годишься, будешь служить у меня на посылках.

Послал он его раз к судье; должен был мальчик отнести ему полную корзину винограда, и дал ему крестьянин вместе с этим письмо. Измучился бедный мальчик в дороге от голода и жажды и съел две грозди винограда. Принёс он судье корзину с виноградом; тот прочитал письмо, пересчитал грозди и говорит:

– Тут двух гроздей не хватает.

Мальчик честно сознался, что от голода и жажды он их съел. Написал тогда судья крестьянину письмо и потребовал у него винограду вдвое больше. Должен был мальчик нести виноград назад вместе с этим письмом. Опять сильно захотелось мальчику поесть и попить, и он не мог вытерпеть, опять съел две грозди. Но перед тем он вынул письмо из корзины, положил его под камень, уселся на него, чтобы письмо всего этого не видело и не могло бы его выдать. Но судья всё-таки обвинил мальчика, что двух гроздей винограда недостаёт.

– Ах, – сказал мальчик, – как же вы это узнали? Ведь письмо-то знать о том не могло, я перед тем спрятал его под камнем.

Посмеялся судья такому простодушию и написал крестьянину письмо, в котором увещевал его обращаться с бедным мальчиком получше и не отказывать ему в еде и питье и чтоб научил он его различать, что хорошо, а что плохо.

– Я уж тебе покажу разницу! – сказал этот жестокий человек. – Если ты хочешь есть, то должен и работать; а сделаешь что неправильно, то будешь у меня как следует обучен побоями.

И на следующий день он поставил его на тяжёлую работу. Должен был мальчик нарезать несколько снопов соломы на корм лошадям; при этом хозяин грозился.

– Через пять часов, – сказал он, – я вернусь, и если солома не будет нарезана, я уж тебя так отколочу, что ты и пошевельнуться не сможешь.

Отправился крестьянин вместе с женой, работником и служанкой на ярмарку и оставил мальчику всего один лишь небольшой ломоть хлеба. Стал мальчик у соломорезки и начал изо всех сил работать. Стало ему жарко, скинул он курточку и бросил её на солому. Боясь, что с работой он не управится, он всё резал и резал солому и уж так старался, что не заметил, как изрезал на куски вместе с соломой и свою курточку. Да слишком поздно он спохватился, исправить несчастье было уже нельзя.

– Ах, – воскликнул он, – теперь я пропал! Недаром мне злой человек грозился; вернётся он назад и, как увидит, что я наделал, изобьёт меня до смерти. Уж лучше мне самому на себя руки наложить.

А мальчик слыхал однажды, как говорила крестьянка: «Я спрятала под кроватью горшок с отравой». Но сказала она это для того, чтоб отвадить лакомок, а на самом-то деле находился в нём мёд. Забрался мальчик под кровать, вытащил оттуда горшок и поел всё, что там было, дочиста. «Не знаю, – сказал он, – люди говорят, что смерть горькая, а мне она на вкус показалась сладкой. Чего ж теперь удивляться, что хозяйка желает себе так часто смерти». Уселся он на скамеечку и собрался было помирать. Но вместо того чтоб ему слабеть, он почувствовал себя от питательной пищи крепче. «Это, должно быть, был вовсе не яд, – сказал он, – а вот говорил когда-то крестьянин, что у него в шкафу стоит бутылка с мушиной отравой, уж то, пожалуй, настоящая отрава, и от неё я смогу умереть». Но то была вовсе не мушиная отрава, а венгерское вино. Вытащил мальчик бутылку и выпил её всю: «Эта смерть тоже на вкус сладкая!» – сказал он. Но только ударило ему вино в голову и начало его пьянить, он подумал, что конец ему приближается. «Я чувствую, что скоро помру, – сказал он, – пойду-ка я на кладбище и поищу себе могилу».

Направился мальчик, пошатываясь, на кладбище, пришёл туда и лёг в только что вырытую могилу. И мало-помалу он впал в забытьё. А находилась поблизости харчевня, и справляли там свадьбу. Услыхал мальчик музыку и почудилось ему, что он попал уже в рай, и вот, наконец, совсем потерял сознанье. Но бедный мальчик не проснулся уж больше, – жар от крепкого вина и холодная ночная роса его погубили, и он остался в могиле, в которую сам же и лёг.

Узнал крестьянин про смерть мальчика, испугался и стал опасаться, чтоб не вызвали его на суд, и его охватил такой страх, что он упал наземь без чувств. В это время стояла жена у плиты, держала сковороду, было в ней полно топлёного сала, и она бросилась, чтоб оказать мужу помощь. Но попал огонь на сковороду, и охватило пламя весь дом; спустя несколько часов остался от него один только пепел. А годы, которые им было суждено ещё прожить на свете, они провели, мучимые совестью, в бедности и нищете.

186. Настоящая невеста.

Жила когда-то на свете девушка, была она молодая и красивая. Мать у неё умерла рано, и мачеха всячески её обижала и преследовала. Когда мачеха поручала ей работу, то какой бы ни была она трудной, девушка за неё бралась и исполняла всё, что было в её силах. Но этим она не могла тронуть сердце злой женщины: та всегда была недовольна и всё ей было мало. Чем прилежней девушка работала, тем больше ей поручали, и мачеха только о том и думала, как бы это её побольше нагрузить работой и сделать ей жизнь возможно тягостней.

Как-то раз мачеха ей и говорит:

– На тебе двенадцать фунтов перьев, ты должна их мне обобрать, и если нынче к вечеру ты с этим не управишься, то смотри, будешь бита как следует. Ты думаешь, весь день можно лентяйничать?

Уселась девушка за работу, но лились по щекам у неё слёзы, – она знала наперёд, что закончить всю работу за день всё равно невозможно. Вот лежит перед ней ворох перьев, она то вздохнёт, то стиснет от страха руки, и разлетятся перья, и надо ей снова их собирать и начинать всё сызнова. Оперлась она локтями на стол, закрыла руками лицо и воскликнула:

– Неужто нет никого на божьем свете, кто надо мной бы сжалился? – И вот услыхала она чей-то нежный голос, и молвил он ей:

– Дитя моё, успокойся, я пришла тебе помочь.

Подняла девушка голову, видит – стоит около неё старуха. Она ласково взяла девушку за руку и сказала:

– А ты расскажи мне всё, что тебя огорчает.

А так как та обратилась к ней ласково, то и рассказала ей девушка про свою горестную жизнь: что поручают ей, мол, одну за другой тяжёлую работу и что не может она никак с той работой управиться.

– Вот как не управлюсь я нынче к вечеру с этими перьями, то мачеха меня изобьёт, – она мне грозилась, и я знаю, что слово своё она сдержит.

Потекли у девушки снова слёзы, но добрая старуха сказала:

– Не беспокойся, дитя моё, отдохни, а я тем временем твою работу сделаю.

Легла девушка в постель и вскоре уснула. А старуха подсела к столу, где лежали перья, и – ах! как начал облетать с них пух, – а она еле-еле притрагивалась к ним своими худыми пальцами. И обобрала она вскоре все двенадцать фунтов перьев. Проснулась девушка, глядь – лежат большие белоснежные груды пуха, в комнате всё прибрано чисто и старухи уж нету. Поблагодарила девушка бога, сидит себе тихонько, вечера дожидается. Вошла мачеха и удивилась, что вся работа выполнена.

– Вот видишь, Трулле, – сказала она, – как можно много сделать, ежели быть прилежной. Но разве нельзя было приняться потом за какую-нибудь другую работу? А ты вот сидишь сложа руки.

Вышла мачеха из комнаты и говорит:

– Эта тварь могла бы заработать побольше, чем на хлеб, надо ей будет поручить работу потяжелей.

На другое утро кликнула она девушку и говорит:

– На тебе ложку и вычерпай ею большой пруд, что около сада. А ежели к вечеру с этим делом не управишься, то ты знаешь сама, что будет тебе за это.

Взяла девушка ложку, видит – вся она дырявая, да если и была бы она целая, то всё равно никогда бы ей пруда той ложкою не вычерпать. Принялась она немедля за работу, стала на колени у самой воды, льются у девушки слёзы, но начала она воду черпать. Вдруг явилась снова добрая старуха, доведалась про её горе и говорит:

– Утешься, дитя моё, ступай в кусты да ложись и поспи себе там, а я уж твою работу выполню.

Осталась старуха одна, и только к пруду дотронулась, как поднялась вода, словно пар, ввысь и с облаками смешалась. Мало-помалу пруд обмелел. Проснулась девушка перед заходом солнца, подошла к пруду и видит на том месте одних только рыб, что в тине барахтаются. Пошла она к мачехе и показала ей, что работу она свою исполнила.

– Тебе давно бы пора эту работу закончить, – сказала мачеха, а сама от досады вся побледнела и надумала кое-что другое.

Вот и говорит она на третье утро девушке:

– Ты должна мне в той вон долине замок красивый выстроить; да смотри, чтоб к вечеру был он готов.

Испугалась девушка и говорит:

– Как же я смогу сделать такую большую постройку?

– Не люблю, когда мне перечат! – крикнула мачеха. – Могла дырявой ложкой пруд вычерпать, можешь и замок построить! Я сегодня же хочу в нём поселиться, и ежели будет там чего недоставать, хотя бы самой небольшой мелочи на кухне или в подвале, то ты ведь знаешь, что будет тебе за это.

Прогнала она девушку из дому, и когда та пришла в долину, лежали там кучами одни только огромные валуны: даже собрав все свои силы, она не смогла бы ни одного из них сдвинуть. Села девушка на землю и заплакала, но она надеялась на помощь доброй старухи. А та долго ждать себя не заставила, пришла и говорит ей в утешение:

– А ты ложись в тень да поспи, я уж тебе замок построю. Если тебе это будет на радость, то можешь в нём и жить.

Когда девушка ушла, прикоснулась старуха к серым валунам. И они тотчас задвигались, сомкнулись и стали так, будто какие-нибудь великаны стену воздвигли; потом стало строиться и здание, и было похоже, будто бесчисленные руки работают незримо и укладывают камень на камень. Дрожала земля, большие столбы сами собой воздвигались вверх и становились в порядке один за другим. Укладывалась на крыше, как до́лжно, черепица, и когда наступил полдень, наверху башни уже вертелась большая флюгарка в виде золотой девушки в развевающейся одежде. А к вечеру была закончена отделка и внутренних покоев замка. Как всё это умудрилась сделать старуха, не знаю, но были стены комнат шёлком и бархатом обтянуты, и стояли пестротканые стулья, а у мраморных столов богато украшенные кресла; хрустальные люстры свешивались с верхних ярусов и отражались на гладком полу; сидели зелёные попугаи в золотых клетках, прекрасно распевали разные диковинные птицы, и всё было полно великолепия и пышности, будто здесь должен был поселиться какой-нибудь король. Когда девушка проснулась, солнце собиралось уже заходить, и перед её глазами сверкал блеск тысяч свечей. Она быстрыми шагами подошла ближе и вступила через открытые ворота в замок. Лестница была покрыта красным сукном, а у золотых перил стояли цветущие деревья. Как увидела девушка всю роскошь комнат, так и застыла от удивленья. Кто знает, как долго стояла бы она, если бы не вспомнила о мачехе. «Ах, – молвила девушка про себя, – если бы, наконец, она осталась этим довольна и перестала бы меня мучить!» Пошла девушка и объявила мачехе, что замок уже готов.

– Я тотчас там и поселюсь, – сказала мачеха, поднимаясь со своего кресла.

Когда она вошла в замок, ей пришлось заслонить рукою глаза, так ослепило её сиянье.

– Вот видишь, – обратилась она к девушке, – как всё это было для тебя легко, надо было тебе поручить что-нибудь потруднее.

Она обошла все комнаты и заглянула во все утолки, может, чего не хватает, но ничего такого она выискать не могла.

– А теперь давай спустимся вниз, – сказала она, посмотрев на девушку злыми глазами, – ведь кухня и погреб ещё не осмотрены, и если ты что позабыла, то не уйти тебе от наказания.

Но в плите горел огонь, в горшках варилась разная пища, щипцы и ухват стояли у печки, а вдоль стен была расставлена на полках блестящая утварь из жёлтой меди. Всё было тут, даже совок для угля и вёдра для воды.

– А где вход в подвал? – спросила мачеха. – Если он не уставлен богато винными бочками, то плохо тебе придётся.

Она подняла сама тяжёлый люк и спустилась по лестнице вниз; но только ступила она два шага, как тяжёлая дверь упала – она была едва прислонена. Услыхала девушка крик, быстро подняла люк, чтоб помочь ей, и вдруг видит, что лежит мачеха мёртвая на земле в подвале.

И вот принадлежал теперь великолепный замок только одной девушке. На первых порах она не могла свыкнуться со своим счастьем; в шкафах висели прекрасные платья, а лари и сундуки были полны золота и серебра или жемчугов и драгоценных камней, и нельзя было придумать такого желанья, которое не могло бы исполниться. И разошлась вскоре молва про красоту и богатство девушки по всему свету. Что ни день, являлись к ней женихи, но ни один из них ей не нравился. Явился, наконец, сын одного короля, он сумел тронуть её сердце, и она с ним обручилась. Росла в замковом саду зелёная липа, и сидели они однажды под липой вдвоём, и он сказал ей:

– Я собираюсь поехать домой, чтоб получить у отца согласие на наш брак; подожди меня здесь, под этою липой, через несколько часов я вернусь назад.

Девушка поцеловала его в левую щеку и сказала:

– Будь мне верен, да смотри, чтоб никто не целовал тебя в эту щёку. Я буду тебя дожидаться под липой, пока ты не вернёшься.

Осталась девушка сидеть под липой, пока не зашло солнце, но жених назад не вернулся. Она просидела целых три дня с утра до самого вечера и ждала его, но напрасно. Когда он не вернулся и на четвёртый день, она сказала:

– Пожалуй, с ним случилось какое-нибудь несчастье. Я пойду его искать, и до той поры не вернусь, пока его не найду.

Она уложила в платок три прекрасных платья – одно с вытканными на нём сияющими звёздами, второе с серебряными лунами и третье с золотыми солнцами, – увязала в платок целую пригоршню драгоценных камней и отправилась в путь-дорогу.

Она всюду спрашивала про своего жениха, но никто его не видал, никто ничего о нём не знал. Обошла она дальние земли, по всему свету странствуя, но его не нашла. Нанялась она, наконец, к одному крестьянину в пастушки, а платья свои и драгоценные каменья закопала в платке под камнем.

Она стала теперь пастушкой, пасла своё стадо, грустила и тосковала по своему возлюбленному. Был у неё телёночек, он к ней привык, кормился у неё с руки, и когда она говорила:

На колени стань, мой миленький телок, Не забудь свою пастушку долгий срок, Как забыл вон королевич про невесту, Что сидела с ним под липою все вместе, —

Становился телёночек на колени, и она его гладила.

Прожила она так несколько лет в одиночестве и горе, и вот разошёлся по той земле слух, что собирается дочь короля праздновать свадьбу. А дорога в город проходила мимо деревни, где жила девушка, и случилось так, что, когда она гнала однажды своё стадо в поле, проезжал в это время жених. Он гордо сидел на коне и даже на неё не глянул; но она посмотрела на него и узнала в нём своего возлюбленного. И точно острым ножом полоснуло её по сердцу. «Ах, – сказала она, – я думала, что он останется мне верным, а он меня позабыл!».

На другой день жених проезжал той же дорогой. Когда он находился от неё вблизи, она сказала телёночку:

На колени стань, мой миленький телок, Не забудь свою пастушку долгий срок, Как забыл вон королевич про невесту, Что сидела с ним под липою все вместе.

Услыхал он голос, глянул вниз и придержал коня. Посмотрел он в лицо пастушки, приложил руку ко лбу, будто собираясь что-то припомнить, но быстро помчался дальше и вскоре скрылся из вида.

«Ах, – сказала она, – он меня не узнаёт!» – и она загрустила ещё больше.

Вскоре после того при королевском дворе должны были целых три дня подряд праздновать пышный праздник, на который была приглашена вся земля. «Попытаю последнее средство», – подумала девушка.

С наступлением вечера она направилась к камню, где были зарыты её драгоценности. Достала она платье с золотыми солнцами, надела его и украсила себя драгоценными камнями. Волосы, которые она прежде прятала под платком, она распустила, они, падали вниз длинными локонами, и она направилась в город, и в темноте её никто не заметил. Она вошла в ярко освещённый зал, и все в удивленье расступились перед нею, но никто не знал, кто она такая. Вышел навстречу ей королевич, но её не узнал. Он повёл её танцевать и был так восхищён её красотой, что про свою невесту и думать позабыл. Когда кончился праздник, она исчезла в толпе и поспешила до рассвета вернуться в деревню, где одела снова своё пастушеское платье.

На другой вечер она достала платье с серебряными лунами и украсила волосы полумесяцем из драгоценных камней. Когда она явилась на праздник, все взоры были обращены на неё, и королевич поспешил ей навстречу; охваченный любовью, он танцевал только с нею одной и не глядел ни на кого из девушек. Но прежде чем уйти, она должна была ему пообещать явиться на праздник ещё раз, в последний вечер.

Пришла она в третий раз, было на ней звёздное платье, и сверкало оно при каждом движенье; повязка на голове у неё и пояс были тоже всё в звёздах из драгоценных камней. Уже долго дожидался её королевич и бросился к ней навстречу.

– Ты мне только скажи, кто ты? – спросил он её. – Мне кажется, что будто я давным-давно тебя знаю.

– А разве ты позабыл, что я сделала, когда ты со мной расставался?

И он подошёл и поцеловал её в левую щёку; и в этот миг будто пелена спала у него с глаз, и он узнал свою настоящую невесту.

– Идём, – сказал он ей, – мы здесь не останемся, – он подал ей руку и повёл её в карету.

Точно запряжённые вихрем, мчались кони к чудесному замку. Уже издали поблёскивали освещённые окна. Когда они проезжали мимо липы, вокруг неё поднялось множество светлячков и она замахала своими ветвями и начала благоухать. На лестнице зацвели цветы, из комнаты доносилось пение диковинных птиц, а в зале собрался весь двор и ожидал священник, чтоб обвенчать жениха с настоящей невестой.

187. Заяц и ёж.

Сказка эта, ребята, на небылицу похожа, а всё же она правдивая, – дед мой, от которого я её слышал, говаривал всякий раз, когда он с чувством и с толком её рассказывал:

«Правда-то в ней, сынок, есть; а то зачем бы и стали её рассказывать?».

А дело было вот как.

Случилось это в одно воскресное утро, в пору жатвы, как раз когда зацветает гречиха. Солнце на небе взошло яркое, утренний ветер дул по скошенному жнивью, жаворонки распевали над полями, пчёлы гудели на гречихе; люди шли в праздничных одеждах в церковь, и всякая тварь земная радовалась, и ёж в том числе тоже.

И стоял ёж у своей двери сложа руки, дышал утренним воздухом и напевал про себя весёлую песенку – не хорошую и не плохую, какую поют обычно ежи в тёплое воскресное утро. И вот когда он тихо напевал про себя эту песенку, пришло ему в голову, что он может, пока его жена купает и одевает детей, прогуляться немного по полю да поглядеть, как растёт брюква. А брюква росла совсем близко возле его дома, и он всегда ел её вместе со своей семьёй, потому и смотрел он на неё, как на свою. Сказано – сделано. Запер ёж за собой дверь и направился в поле. Отойдя недалеко от дома, он хотел было пробраться через терновник, что рос возле поля, почти у того места, где росла и брюква, и вдруг заметил он зайца, который вышел за тем же делом – посмотреть на свою капусту. Увидел ёж зайца и пожелал ему доброго утра. А заяц был господин вроде как бы знатный и уж очень надменный. Он ничего не ответил на привет ежа и сказал ему, скорчив презрительную гримасу:

– Чего это ты так рано бегаешь тут по полю?

187. Заяц и ёж. Сказки.

– Гуляю, – говорит ёж.

– Гуляешь? – засмеялся заяц. – Мне думается, что ты мог бы применить свои ноги для какого-нибудь более полезного дела.

Этот ответ сильно раздосадовал ежа: он мог бы всё перенести, но о своих ногах он не позволял ничего говорить, – уж очень они были у него кривые.

– Ты, видно, воображаешь, – сказал ёж зайцу, – что своими ногами ты можешь лучше управиться?

– Я думаю, – ответил заяц.

– Это надо ещё проверить, – сказал ёж. – Я готов биться об заклад, что если мы с тобой побежим взапуски, я прибегу первым.

– Да это прямо смешно – ты-то, со своими кривыми ногами? – сказал заяц. – Ну, что ж, если у тебя такая большая охота, я, пожалуй, согласен. А на что мы будем спорить?

– На один золотой луидор и на бутылку водки, – говорит ёж.

– Идёт! – ответил заяц. – Ну, тогда уж давай начнём сейчас.

– Нет, зачем нам так торопиться, я не согласен, – говорит ёж, – ведь я ещё ничего не ел и не пил. Сперва пойду домой и немного позавтракаю, а через полчаса вернусь на это же самое место.

Заяц согласился, и ёж направился домой. По пути ёж подумал про себя: «Заяц надеется на свои длинные ноги, но я-то его перехитрю. Хотя он и знатный господин, да глупый, он наверняка проиграет».

Пришёл ёж домой и говорит своей жене:

– Жена, скорее одевайся, придётся тебе идти вместе со мной на поле.

– А что такое случилось? – спрашивает она.

– Да вот поспорили мы с зайцем на один золотой луидор и на бутылку водки: хочу бежать я с ним взапуски, и ты должна быть при этом.

– Ах, боже ты мой! – стала кричать на него жена. – Да ты что, одурел в самом деле. Да в своём ли ты уме? Как можешь ты бежать с зайцем взапуски?

– Да ты уж, жена, лучше помолчи, – говорит ей ёж, – это дело моё. В мужские дела ты не вмешивайся. Ступай оденься и пойдём вместе со мной.

Что тут было ей делать? Хочешь не хочешь, а пришлось ей идти вслед за мужем.

Идут они вдвоём по дороге в поле, и говорит ёж жене:

– А теперь внимательно выслушай, что я тебе скажу. Видишь, вон по тому большому полю мы и побежим с зайцем взапуски. Заяц будет бежать по одной борозде, а я по другой, а бежать мы начнём с горы. А твоё дело – только стоять здесь, внизу, на борозде. Когда заяц пробежит по своей борозде, ты и крикнешь ему навстречу: «А я уже здесь!».

С тем и добрались они на поле. Указал ёж жене место, где ей надо стоять, а сам отправился повыше. Когда он пришёл, заяц был уже на месте.

– Давай, что ли, начинать? – говорит заяц.

– Ладно, – отвечает ёж, – начнём.

И стал каждый на свою борозду. Начал заяц считать: «Ну, раз, два, три», и помчался, как вихрь, вниз по полю. А ёж пробежал примерно шага три, забрался затем в борозду и уселся себе там преспокойно.

Добежал заяц до конца поля, а ежиха и кричит ему навстречу:

– А я уже здесь!

Заяц остановился и был немало удивлён: он подумал, что это кричит, конечно, сам ёж, – а известно, что ежиха выглядит точно так же, как и ёж. Но заяц подумал: «Тут что-то неладно» и крикнул:

– Давай побежим ещё раз назад!

И кинулся он вихрем, прижав уши, по борозде, а ежиха осталась преспокойно на своём месте. Добежал заяц до конца поля, а ёж кричит ему навстречу:

– А я уже здесь!

Разозлился заяц и крикнул:

– Давай бежать ещё раз назад!

– Как хочешь, – ответил ёж, – мне-то всё равно, сколько тебе будет угодно.

Так бегал заяц ещё семьдесят три раза, а ёж всё приходил первым. Всякий раз, когда заяц прибегал на край поля, ёж или ежиха говорили:

– А я уже здесь!

187. Заяц и ёж. Сказки.

Но на семьдесят четвёртый раз не добежал заяц до конца: упал на передние ноги, пошла у него кровь горлом, и не мог он двинуться дальше.

Взял ёж выигранные им золотой луидор и бутылку водки, вызвал свою жену из борозды, и они пошли вместе домой, оба друг другом вполне довольные. Если они не умерли, то живут они ещё и сейчас.

Вот как оно вышло, что простой полевой ёж обогнал зайца, и с той поры уже ни один заяц не решался больше бегать с ежом взапуски.

А сказки этой поученье такое: во-первых, никто, каким бы знатным он себя ни почитал, не должен себе позволять глумиться над простым человеком – хотя бы даже и над ежом. Во-вторых, даётся совет такой: если надумает кто жениться, то пускай тот берёт себе жену из того же круга, что и сам, и пусть будет она на него самого похожа. Вот, скажем, если ты ёж, то и бери себе в жёны ежиху, и так дальше.

188. Веретёнце, челнок и иголка.

Жила-была девушка; отец и мать у неё умерли, когда она была ещё совсем маленьким ребёнком. А на краю деревни жила в избушке её крёстная мать; она зарабатывала себе на хлеб тем, что пряла, ткала и шила. Старуха приняла к себе в дом сироту, научила её работать и воспитала в скромности и послушании. Когда девушке исполнилось пятнадцать лет, старуха заболела; она подозвала к постели девушку и говорит:

– Милая моя дочка, я чувствую, что близок мой конец. Я оставляю тебе эту избушку, – будет тебе где от ветра и непогоды укрыться; да ещё веретёнце, челнок и иголку, – вот и сможешь ты себе всегда на хлеб заработать.

Она возложила руки на голову дочери, благословила её и сказала:

– Помни в сердце своём всегда о боге, и будет тебе хорошо.

Затем она закрыла глаза и умерла. Когда её хоронили, девушка шла за гробом, горько плача, и воздала ей последний долг.

Стала девушка с той поры жить одна-одинёшенька в маленькой избушке; к работе она была прилежна: пряла, ткала и шила; и во всём, что она делала, было благословение доброй старухи. И было так, что лён у неё в каморке никогда не переводился, а становилось его всё больше; если соткёт она кусок полотна, или ковёр сделает, или рубашку сошьёт, то тотчас находится и покупатель, плативший ей щедро, и она никогда не испытывала нужды и могла ещё кое-чем с другими людьми поделиться.

На ту пору по той земле путешествовал королевич, ища себе невесту. Бедную девушку брать ему не полагалось, но и богатой он тоже не хотел. И он сказал:.

– Та будет моею женой, кто самая бедная, и в то же время и самая богатая.

Приехав в деревню, где жила девушка, он стал расспрашивать, как делал это он всюду, кто тут самая бедная и самая богатая. Ему сначала назвали богатую; а самая бедная, эта та, мол, девушка, что живёт на краю деревни. Богатая сидела на пороге дома в праздничном наряде, и когда королевич подошёл к ней, она встала, пошла к нему навстречу и низко ему поклонилась. Он её оглядел, ни слова не молвил и поскакал дальше. Когда он подъехал к избушке бедной девушки, то её у дверей не было, она сидела в своей комнатке.

Он остановил коня и увидел в окошке, в которое светило яркое солнце, девушку, что сидела за прялкой и усердно работала. Она посмотрела и, заметив, что на неё загляделся королевич, вся зарделась, опустила глаза и продолжала прясть. Уж не знаю, не ведаю, была ли на этот раз нитка ровная, но она пряла до тех пор, пока королевич не уехал.

Потом она подошла к окошку, отворила его и сказала:

– А в комнате-то как жарко стало, – и она смотрела ему вслед, пока видны были белые перья на его шляпе.

Села девушка в своей каморке снова за работу и продолжала прясть. И пришли ей на память слова, которые не раз ей повторяла старуха, сидя за работой, и она стала тихо напевать:

Веретенышко, скакни, Женишка мне приведи!

И что же тогда случилось? – Вмиг выпрыгнуло веретёнце у неё из рук и покатилось прямо в дверь. Когда она от изумленья встала, чтоб поглядеть, куда оно укатилось, она увидела, что оно весело запрыгало по полю, таща за собой блестящую золотую нитку. И вскоре оно скрылось из виду. У девушки веретёнца больше не было, и она взяла тогда в руки челнок, села за ткацкий станок и принялась ткать.

А веретено запрыгало, покатилось дальше, и только нитка кончилась, докатилось оно к королевичу.

– Что я вижу? – воскликнул он. – Пожалуй, веретено хочет указать мне дорогу?

Он повернул коня и поскакал за золотой ниткой назад. А девушка в то время сидела за своей работой и пела:

Челночок мой, тки живей, Жениха веди скорей!

И тотчас выскочил челнок у неё из рук и прыгнул прямо к дверям.

На пороге он стал ткать ковёр, да красоты прямо невиданной. По краям того ковра зацветали розы и лилии; посередине, на золотом поле, подымались зелёные стебли, и прыгали меж ними зайцы да кролики, олени и лани протягивали головы, а наверху сидели на ветвях пёстрые птицы, и казалось, что вот-вот они запоют. А челночок бегал взад и вперёд и всё как будто росло само собой.

Но вот челнок убежал, и девушка принялась тогда за шитьё; она держала в руке иголку и пела:

Ты, иголочка, игла, Дом укрась для женишка!

Вдруг выскользнула у неё из рук иголка и стала летать по комнате, да так быстро, прямо как молния. Казалось, что никак не иначе, а работают тут незримые духи; и покрылись вмиг стол и скамьи зелёным сукном, а стулья – бархатом, а на окнах появились шёлковые занавески.

Только сделала иголка последний стежок, увидала девушка в окошке белые перья на шляпе у королевича, – его привело сюда веретено своей золотой нитью. Он встал с коня, ступил по ковру в дом, и только зашёл он в комнату, встала девушка, одетая в бедное своё платье, но она пылала в нём, точно роза на кусте.

– Ты самая бедная, но ты самая богатая, – молвил он ей, – пойдём со мною, и будешь ты моей невестой.

Она молча протянула ему руку. Тогда он поцеловал её, вывел из дому, усадил на коня и привёз её в королевский дворец, где они отпраздновали весёлую свадьбу.

А веретёнце, челнок и иголка отданы были на сохранение в королевскую сокровищницу, где и находятся в великом почёте.

189. Мужичок и чёрт.

Жил-был на свете умный и хитрый мужичок. О его проделках можно немало бы порассказать, но самый лучший сказ будет о том, как повстречал он чёрта и оставил его в дураках.

Пахал раз мужичок своё поле и собирался уже домой возвращаться, а тут наступили сумерки. Вдруг видит мужичок посреди своего поля груду горящих углей; удивился он, подошёл, видит – сидит на самом огне маленький чёрный чёртик.

– А не сидишь ли ты, чего доброго, на кладе? – спросил мужичок.

Так оно и есть, – ответил чёртик, – на кладе. Золота да серебра тут будет побольше, чем ты видел за всю свою жизнь.

– Но клад-то лежит на моём поле, – стало быть, он принадлежит мне, – сказал мужичок.

– Он твой и будет, – ответил чёрт, – если ты мне два года согласен будешь отдавать половину того, что вырастет у тебя на поле, – денег-то у меня достаточно, а вот зелени хотелось бы мне отведать.

Стал мужичок сговариваться.

– А чтоб не вышло у нас с тобой при дележе спора, – сказал он, – пусть принадлежит тебе то, что вырастет над землёй, а мне то, что вырастет под землёй.

Чёрту это очень понравилось. Посадил тогда хитрый мужичок репу. Вот пришло время снимать урожай, и явился чёрт, чтоб забрать своё, но нашёл он одну лишь жёлтую, пожухлую ботву, а мужичок остался доволен и выкопал себе репу.

– Один раз ты выиграл, – сказал чёрт, – но дальше дело так не пойдёт. Твоё будет теперь то, что вырастет на земле, а моё – что под землёй.

– Я и на то согласен, – говорит мужичок.

Подошло время сеять; и посеял мужичок на этот раз не репу, а пшеницу. Поспела пшеница, пошёл мужичок на поле и скосил полные колосья по самый корень.

Приходит чёрт, видит одно только жнивьё, и от злости запрятался он в ущелье.

– Так вас, лукавых, и надо надувать! – сказал мужичок, пошёл и забрал себе клад.

190. Хлебные крошки на столе.

Сказал раз петушок своей курочке:

– Зайдём со мной в комнату да поклюём на столе хлебные крошки: наша-то хозяйка в гости ушла.

А курочка и говорит:

– Нет, нет, нет, не пойду! Как узнает о том хозяйка, она прибьёт нас.

Говорит петушок:

– Да она ничего о том не узнает, пойдём! Она ведь ушла, не скоро вернётся.

А курочка говорит опять:

– Нет, нет, нет. Хоть она и ушла, а я всё-таки не пойду.

Но петушок не давал ей покоя, всё уговаривал, и вот, наконец, зашли они в комнату – да на стол, и все хлебные крошки быстро-быстро поклевали.

А тут, на беду, воротилась как раз в это время хозяйка, схватила палку и жестоко их исколотила. Выбрались они из дому, завели разговор, и говорит курочка петушку:

– Куд-куда, куд-куда, куд-куда ты ходил? А не я ль говорила куда?

Тут петушок рассмеялся и говорит:

– Хо-хо-хо, а я разве-то знал?

И пошли они себе дальше.

191. Морская рыбка.

Жила-была на свете королевна, и был у неё во дворце, высоко, под самою крышей дозорной башни, зал с двенадцатью окнами, выходившими на все стороны света. Когда она подымалась в тот зал и смотрела вокруг, то могла видеть всё своё королевство. Из первого окошка она видела лучше, чем остальные люди, из второго ещё лучше, из третьего ещё ясней и так дальше, а из двенадцатого окошка она видела всё, что находилось над землёй и под землёю, и ничего не оставалось от неё сокрытым. А так как была она гордая, подчиняться никому не хотела и желала сохранить всю власть в своих руках, то она объявила, что лишь тот может стать её мужем, кто сумел бы так от неё спрятаться, чтоб она его никак отыскать не могла. И кто на это дело отважится, а она его отыщет, то отрубят тому голову и насадят её на кол. И стояло уже перед замком девяносто семь кольев с мёртвыми головами, и долгое время никто в женихи не объявлялся. Королевна была этим довольна и думала: «Теперь я всю жизнь буду свободна».

Но вот явилось к ней трое братьев и объявили ей, что хотят попытать счастья. Старший полагал, что он будет в безопасности, если заберётся в известковую пещеру, – но королевна заметила его уже из первого окошка, велела его оттуда вытащить и отрубить ему голову. Средний брат забрался в подвал замка, – но и его тоже увидела она из первого окошка, и он тоже погиб: насадили его голову на девяносто девятый кол. Тогда явился к ней младший брат и попросил дать ему день на раздумье и помиловать его дважды, если она его разыщет, а не удастся ему спрятаться и на третий раз, тогда уж и ему, мол, самому жизнь не мила будет. А так как был он очень красивый и так ласково её просил, то она сказала: «Хорошо, я согласна, но это тебе не удастся».

На другой день он долго думал-раздумывал, как бы ему получше спрятаться, но всё было напрасно. Взял он тогда ружьё и вышел поохотиться. Он заметил ворона и нацелился в него; но только собрался охотник спустить курок, а ворон ему и говорит:

– Не бей меня, я за это тебе службу сослужу!

Охотник стрелять не стал, пошёл дальше и подходит к озеру, и видит – выплыла из его глубины наверх рыба. Только он прицелился, а рыба как заговорит:

– Не бей меня, я тебе за это сослужу службу!

Он дал ей нырнуть в воду, пошёл дальше и повстречал лису, она шла прихрамывая. Он выстрелил в неё, но не попал, и крикнула лиса:

– Ты лучше ко мне подойди да вытащи мне из ноги занозу.

Охотник так и сделал, а потом собрался лису убить и содрать с неё шкуру. А лиса говорит:

– Оставь меня в живых, я тебе за это службу сослужу!

Отпустил юноша лису, она убежала, а когда стало смеркаться, он воротился домой.

На другой день надо было ему прятаться, но что он ни придумывал, как ни ломал себе голову, а придумать не мог, куда бы ему спрятаться. Пошёл он в лес к ворону и говорит:

– Я оставил тебя в живых, так скажи мне, куда б это мне запрятаться, чтоб не увидела меня королевна.

Опустил ворон голову, долго-долго раздумывал, наконец прокаркал:

– Я надумал!

Он принёс из своего гнезда яйцо, разбил его на две части и сунул в него юношу. Потом ворон слепил яйцо и уселся на него. Подошла королевна к первому окошку, не могла его найти, не нашла она его и в следующем окне. Она стала уже побаиваться, но в одиннадцатое окно она всё-таки его увидела. Велела тогда королевна убить ворона, принести яйцо и разбить его, – и пришлось юноше из него вылезти. И сказала королевна:

– На первый раз я тебе прощаю; а не придумаешь что получше, пропал ты тогда.

Отправился он на другой день к озеру, кликнул рыбу и говорит:

– Я оставил тебя в живых, так скажи мне, куда б это мне спрятаться, чтоб не нашла меня королевна?

Подумала-подумала рыба и наконец воскликнула:

– Я уж знаю! Я спрячу тебя у себя в животе.

Она проглотила его и опустилась на самое дно озера.

Посмотрела королевна в свои окна, не увидела его и в одиннадцатое окошко, запечалилась, но в двенадцатое всё таки наконец его заметила. Она велела поймать рыбу, разрезать её, и юноша был найден. Можете себе представить, что творилось у него на душе! И говорит королевна:

– Дважды тебе прощено, но уж будет твоя голова на сотом колу торчать.

Вышел он в последний день с тяжёлым сердцем в поле и повстречал там лису.

– Ты умеешь находить всякие лазейки, – говорит он ей, – я оставил тебя в живых, так вот посоветуй мне, куда бы мне спрятаться, чтоб не нашла меня королевна?

– Трудное это дело, – ответила лиса. Было видно, что она призадумалась.

Наконец она воскликнула:

– Я уж придумала!

Она подошла с ним к роднику, окунулась в него – и вышла оттуда в виде продавца разных зверей. Юноше она тоже велела окунуться в воду, и он обратился в маленькую морскую рыбку.

Отправился продавец зверей в город и стал показывать людям послушную рыбку. Сбежалось много народу поглядеть на рыбку. Наконец явилась и королевна, а так как ей рыбка очень понравилась, то она купила её и заплатила за неё продавцу немало денег. Но прежде чем её отдать, сказал он рыбке: «Если подойдёт королевна к окошку, ты быстро заберись ей под косу».

Подошло время, когда королевна должна была его разыскивать. Она подходила по порядку ко всем окнам, с первого до одиннадцатого, но нигде его не увидела. Когда она не заметила его и в двенадцатое окошко, она испугалась, разгневалась и так сильно захлопнула окошко, что разлетелись стёкла во всех окнах на тысячи осколков и даже задрожал весь замок.

Вернулась она назад и почувствовала у себя под косой морскую рыбку. Она схватила её, бросила на пол и крикнула:

– Прочь с моих глаз!

Кинулась рыбка к своему продавцу, поспешили они вдвоём к роднику, окунулись в него, – к ним и вернулся их прежний вид. Поблагодарил юноша лису и говорит:

– Ворон и рыба по сравненью с тобой сущие дураки, а ты и вправду на хитрости мастерица!

И пошёл юноша прямо в замок. Королевна его уже там дожидалась и судьбе своей покорилась. Отпраздновали они свадьбу, и сделался юноша теперь королём и всего королевства хозяином. Однако он никогда не рассказывал ей, куда он спрятался в третий раз и кто ему помог, – она верила что всё это сделал он по собственному умению, и она его уважала, и думала, про себя: «А он-то умеет больше меня!».

192. Ловкий вор.

Сидел раз старик со своей старухой у бедной избушки, и захотелось им немного отдохнуть от работы. Вдруг подъезжает пышная, запряжённая четвёркой вороных карета, и выходит из кареты богато одетый господин. Крестьянин поднялся, подошёл к господину и спрашивает: что, мол, будет ему угодно и чем он мог бы ему услужить. Незнакомец подал старику руку и говорит:

– Хотелось бы мне только всего – отведать разок деревенской пищи. Наварите мне картошки, как вы её обычно приготовляете, а я сяду с вами за стол и с удовольствием поем.

Улыбнулся крестьянин и говорит:

– Вы, пожалуй, граф или князь, или даже сам герцог. У знатных людей иной раз является такая охота; ваше желанье будет исполнено.

Хозяйка пошла на кухню, начала мыть и чистить картофель, собираясь приготовить клёцки, какие обычно едят крестьяне. В то время когда она занималась на кухне хозяйством, крестьянин говорит незнакомцу:

– Пока что пойдёмте ко мне в сад, мне надо там кой-какую работу закончить.

А были в саду накопаны ямы, и собирался старик сажать деревья.

– Что, разве у вас нет детей, – спросил незнакомец, – которые бы помогли в работе?

– Нету, – ответил крестьянин. – Был, правда, у меня сын, – добавил он, – но много лет тому назад как ушёл он странствовать по свету. Парень он был разбитной, умный и расторопный, но учиться ничему не хотел и занимался всякими дурными делами; в конце концов он от меня убежал, и с той поры я о нём ничего не знаю.

Взял старик деревцо, посадил его в яму, а рядом вбил колышек; засыпал яму землёй, утоптал её, подвязал ствол деревца внизу, посередине и сверху соломенным жгутом к колышку.

– А скажите, пожалуйста, – спросил господин, – почему вы не подвязываете к колышку и кривого, суковатого дерева, что пригнулось почти до самой земли, чтоб выросло оно ровное?

Улыбнулся старик и говорит:

– Судя по вашему разговору, я вижу, ваша милость, что вы садоводством не занимались. Это ведь дерево старое, всё покорёженное – его никак уж не выпрямишь; деревья надо растить смолоду.

– Это как и с вашим сыном случилось, – учили бы его с малых лет, и не убежал бы он от вас; а теперь он уже огрубел; и тоже покорёжился.

– Что правда то правда, – ответил старик. – Много лет прошло с той поры, как он ушёл от меня: может, он и изменился.

– А вы бы узнали его, если б он к вам явился? – спросил незнакомец.

– В лицо трудно было б узнать, – ответил крестьянин, – но есть у него примета, родинка на плече, она похожа на боб.

Только он это сказал, как снял незнакомец камзол, открыл плечо и показал крестьянину родинку.

– Боже ты мой! – воскликнул старик. – Как же это так, что ты, мой сын, да таким знатным господином сделался и живёшь в богатстве и роскоши? Каким путём ты этого добился?

– Эх, отец, – ответил сын, – молодое-то дерево к колышку не было привязано, и выросло оно кривое; теперь-то уж оно и вовсе состарилось, сейчас уж его не выпрямишь! Как я всего этого добился? Я сделался вором. Но вы не пугайтесь; я воровских дел мастер. Не существует для меня ни замков, ни запоров: что мне понравится, то и моё. Вы не думайте, что я – ворую как простой какой-нибудь вор; я беру только то, что у богачей лишнее. Бедных людей я не трогаю: я им даю, а у них ничего не забираю. Также я не беру и того, что мог бы взять без всякого труда, без хитрости и ловкости.

– Ох, сын мой, – сказал отец, – мне всё-таки дело это не нравится: вор, как ни говори, вором и останется; скажу я тебе, это добром не кончится.

Повёл он его к матери; и как услыхала она, что это её сын родной, на радостях расплакалась, а как сказал он ей, что он воровских дел мастер, – потекли у неё слёзы по лицу ручьями.

– Хотя он и вором сделался, а всё ж таки мне он сын, и вот довелось мне увидеть его ещё раз своими глазами.

Сели они за стол, и он отведал снова вместе со своими родными простой пищи. И сказал отец:

– Если наш граф, что в том замке живёт, доведается, кто ты такой и чем занимаешься, он не станет тебя на руках носить и баюкать не будет, как было это, когда он держал тебя над купелью, а велит тебя повесить, чтоб качался ты на верёвке.

– Вы, батюшка, об этом не беспокойтесь, он мне ничего не сделает, – я своему ремеслу хорошо обучен. Я вот сам к нему нынче наведаюсь.

Когда стало уже смеркаться, уселся воровских дел мастер в свою карету и поехал в замок. Граф, посчитав его за важного господина, принял его любезно. Но когда незнакомец признался, кто он такой, граф побледнел и некоторое время молчал. Затем он сказал:

– Ты мой крестник, а потому я считаю нужным оказать тебе милость и поступить с тобой снисходительно. А так как ты хвалишься, что ты воровских дел мастер, то мне хотелось бы твоё мастерство испытать. Но если ты испытанья не выдержишь, тебе придётся праздновать свадьбу с дочкой канатных дел мастера, и будет тебе музыкой карканье воронов.

– Господин граф, – ответил ловкий вор, – вы придумайте три самых трудных задачи, и если я их не выполню, поступайте со мной, как вам будет угодно.

Граф немного пораздумал, а потом говорит:

– Хорошо! Во-первых, ты должен украсть из конюшни моего любимого коня; во-вторых, ты должен, когда мы с женою уснём, вытащить из-под нас простыню, да так, чтоб мы этого не заметили, кроме того, снять у моей жены с пальца обручальное кольцо; и третье и последнее – ты должен похитить мне из церкви пастора и причетника. Запомни всё это хорошенько, ведь дело твоей жизни касается.

Отправился воровских дел мастер в ближайший город, купил себе там у одной старухи-крестьянки платье и надел его на себя. Потом он выкрасил себе лицо в смуглый цвет и расписал на нём морщины так, что никто не мог бы его узнать. Наконец он налил небольшой бочонок старого венгерского вина и подсыпал в него сонного зелья. Положил он тот бочонок в корзину, взвалил её на спину и направился степенным шагом, покачиваясь, к графскому замку.

Пока он дошёл, стало уже совсем темно: он уселся во дворе на камень, начал покашливать, как больная грудью старуха, и потирать руки, будто ему холодно. А лежали у ворот конюшни, возле костра, солдаты; один из них заметил женщину и крикнул ей:

– Бабушка, подходи-ка поближе да погрейся возле нас. Ведь ночевать-то тебе здесь негде; ты знаешь, куда попала?

Заковыляла старуха, подошла к ним, попросила снять у неё со спины корзину и подсела возле солдат у костра.

– Что это у тебя в бочонке, старая ты развалина? – спросил один из них.

– Глоток доброго вина, – ответила старуха, – я живу тем, что торгую, а за деньги да ласковое слово налью вам охотно стаканчик.

– Ну-ка давай, – сказал солдат и, отведав вина, заметил: – Что ж, вино хорошее, я охотно выпью ещё стакан, – и он велел нацедить себе ещё, остальные тоже последовали его примеру.

– Эй, друзья! – крикнул один из них, обращаясь к тем, кто сидел в конюшне. – Тут вот пришла старушка, есть у неё вино, оно такое же старое, как и она сама. Хлебните и вы маленько, оно согреет вам желудок куда получше, чем наш костёр.

Внесла старуха свой бочонок в конюшню. В это время один из конюхов сидел на осёдланном любимом графском коне, другой держал в руках уздечку, а третий ухватился за хвост. Старуха нацеживала им вина, сколько требовали, пока весь запас не вышел. И вот выпала вскоре у одного из рук уздечка, он опустился на землю и начал храпеть; другой выпустил из рук конский хвост, уселся на земле и захрапел ещё погромче. А тот, кто сидел в седле, хоть и остался на нём, но свесил голову на шею лошади, уснул и дышал ртом, словно кузнечный мех. Солдаты во дворе давно уже уснули, они лежали на земле вповалку, недвижно, будто каменные. Как увидел ловкий вор, что ему всё удалось, сунул в руки одному вместо уздечки верёвку, а тому, кто держал хвост, – соломенную метёлку; но что было делать с тем, кто сидел на спине у коня? Сбрасывать его вниз ему не хотелось, – он мог бы проснуться и поднять крик. Но он знал, что придумать, расстегнул подпругу, подвязал покрепче к седлу две верёвки, что висели на стенных кольцах, и поднял спящего всадника вместе с седлом вверх, затем обкрутил верёвки вокруг столбов и крепко-накрепко их завязал. Потом он отвязал коня с цепи; но если бы он поскакал по вымощенному камнем двору, то в замке услыхали бы шум. Поэтому он сначала обернул копыта старым тряпьём, затем осторожно вывел коня и ускакал.

Когда уже рассвело, воровских дел мастер мчался во весь опор к замку. Граф только что поднялся с постели и выглянул в окно.

– Доброе утро, господин граф! – крикнул он ему. – Вот и конь, которого мне удалось удачно вывести из конюшни. Вы поглядите, как преспокойно ваши солдаты лежат и спят, а если вам будет угодно зайти на конюшню, вы увидите, как удобно расположились ваши сторожа.

Графу ничего не оставалось больше, как рассмеяться, и он сказал:

– Один раз тебе удалось, но в другой раз так удачно тебе не сойдёт. Я тебя предупреждаю, что если ты мне попадёшься, я поступлю с тобой, как с вором.

Вечером, когда графиня отправилась спать, она крепко зажала руку с обручальным кольцом, и граф сказал:

– Все двери заперты и закрыты на засов, я буду подстерегать вора, а если станет он лезть в окно, я его пристрелю.

Но ловкий вор направился в сумерках на поле, к виселице, срезал там бедного грешника с верёвки, на которой тот висел и потащил его на спине в замок. Потом он подставил лестницу к спальне, взвалил его себе на плечи и начал взбираться наверх. Когда он поднялся настолько высоко, что в окне показалась голова мертвеца, граф, лежавший в постели и не спавший, выхватил пистолет и нацелился в него, но ловкий вор сбросил тотчас бедного грешника на пол, а сам быстро спрыгнул с лестницы на землю и спрятался за углом. Ночь была такая лунная, что ловкий вор мог ясно разглядеть, как граф вылез из окна на лестницу, спустился вниз и отнёс мертвеца в сад. Он начал там копать яму, чтобы положить в неё мертвеца. «Теперь, – подумал вор, – настал самый удобный момент», – он быстро выбрался из закоулка и взобрался по лестнице наверх, прямо в спальню графини.

– Дорогая жена, – начал он, подражая голосу графа, – вор уже мёртв, но всё же он мне доводится крестником; он был скорее плутом, чем злодеем; мне не хотелось бы его выставлять на всеобщий позор, да и жалко мне бедных родителей. Я сам похороню его в саду, пока не начнёт светать, чтоб не стало обо всём известно людям. Дай мне простыню, я заверну в неё труп и зарою его, как собаку.

Графиня подала ему простыню.

– Знаешь что, – продолжал вор, – мне хочется проявить великодушие: дай мне и кольцо, ведь несчастный жизнью своей рисковал, уж пусть он возьмёт его с собой в могилу.

Не хотелось ей графу перечить, и хотя неохотно, но она сняла всё же с пальца кольцо и подала ему. Вор быстро выбрался с этими двумя вещами и счастливо вернулся домой, прежде чем граф в саду покончил со своей работой могильщика.

Каково же было изумление графа, когда на другое утро явился воровских дел мастер и принёс ему простыню и кольцо.

– Да неужто ты колдовать умеешь? – сказал он ему. – Кто это тебя вытащил из могилы, куда я тебя сам положил, и кто тебя воскресил?

– Да вы меня вовсе и не хоронили, – сказал вор. – Вы закопали несчастного грешника с виселицы. – И он рассказал подробно, как всё это случилось. И должен был граф признать, что вор он ловкий и хитрый.

– Но это ещё не всё, – добавил граф. – Тебе предстоит выполнить и третью задачу, если ты с нею не справишься, то всё это тебе мало поможет.

Усмехнулся мастер, ничего не ответил.

Вот наступила ночь, подошёл он к деревенской церкви, с длинным мешком за спиной, с узелком под мышкой и фонарём в руке. Были у него в мешке раки, а в узелке небольшие восковые свечи. Он уселся на кладбище, достал из мешка рака и прилепил у него на спине восковую свечечку; потом он зажёг её, выпустил рака на землю, чтобы тот полз. Достал он из мешка второго рака, сделал то же самое, и так продолжал, пока не вынул из мешка и последнего рака.

Потом надел он на себя чёрную одежду, похожую на монашескую сутану, и приклеил себе к подбородку седую бороду. Когда его теперь никак нельзя было бы узнать, он взял пустой мешок, направился в церковь и взошёл на кафедру. Часы на колокольне в это время пробили как раз полночь; когда отзвучал последний удар, вор громким голосом возвестил:

– Слушайте, грешные люди, настал конец света, близится день Страшного суда. Слушайте и внимайте. Кто хочет вместе со мной попасть на небо, пусть тот залезет в этот мешок. Я – Пётр, стоящий на страже у небесных врат. Глядите, вон там на кладбище бродят покойники и собирают свои кости. Подходите сюда, подходите, забирайтесь в мешок, близится конец света!

Этот возглас разнёсся по всей деревне. Пастор и причетник, которые жили неподалёку от церкви, первые его услыхали, а увидев свечи, блуждающие по кладбищу, решили, что случилось нечто необычайное, и зашли в церковь. Они послушали немного проповедь, потом причетник толкнул пастора и говорит:

– Было б неплохо воспользоваться случаем и попасть нам вместе до наступления Страшного суда столь легко на небо.

– И правда, – ответил пастор, – это и я тоже подумал; если угодно, давайте вместе отправимся в путь-дорогу.

– Да, – ответил причетник, – но вам-то, господин пастор, первому надлежит входить, а я уж следом за вами.

Вот двинулся поп вперёд и взошёл на кафедру, где воровских дел мастер раскрыл свой мешок. Забрался пастор первым, а следом за ним – причетник. Завязал тут вмиг ловкий вор крепко-накрепко свой мешок, схватил его за конец и потащил вниз по лесенке с церковной кафедры; и когда головы двух дураков бились о ступеньки, он провозгласил: «Сейчас мы уже переходим через горы». Потом потащил он их таким же образом по деревне, и когда им приходилось волочиться по лужам, он говорил: «А теперь мы проходим сквозь сырые облака», а когда втаскивал он их по замковой лестнице, он приговаривал: «А сейчас подымаемся мы по небесной лестнице и скоро будем в преддверии рая».

Наконец взобрались они наверх; засунул вор мешок на голубятню, а когда голуби замахали крыльями, он сказал: «Слышите, как радуются ангелы и крыльями машут?» Потом он задвинул засов и ушёл.

На другое утро он направился к графу и сказал ему, что выполнил и третью задачу, утащил из церкви пастора и причетника.

– Куда же ты их бросил? – спросил граф.

– Они лежат завязанные в мешке на самом верху голубятни и воображают, что попали на небо.

Поднялся граф сам наверх и убедился, что тот сказал правду. Освободил он пастора и причетника из их темницы и говорит:

– Ты из воров вор и дело своё выиграл. На этот раз ты можешь уходить подобру-поздорову, но из моих владений убирайся, а если опять появишься тут, то получишь своё повышенье на виселице.

Попрощался ловкий вор со своим отцом-матерью и ушёл снова бродить по свету. С той поры никто о нём больше и не слышал.

193. Барабанщик.

Однажды вечером шёл молодой барабанщик один по полю. Подходит он к озеру, видит – лежат на берегу три куска белого льняного полотна. «Какое тонкое полотно», – сказал он и сунул один кусок в карман. Пришёл он домой, а про свою находку и думать позабыл и улёгся в постель. Но только он уснул, как почудилось ему, будто зовёт его кто-то по имени. Стал он прислушиваться и услыхал тихий голос, который молвил ему: «Барабанщик, проснись, барабанщик!» А ночь была тёмная, он не мог никого разглядеть, но ему показалось, будто носится перед его постелью, то вверх подымается, то вниз опускается, какая-то фигура.

– Что тебе надо? – спросил он.

– Отдай мне мою рубашечку, – ответил голос, – ты забрал её у меня вечером возле озера.

– Я отдам тебе её, – сказал барабанщик, – если ты мне скажешь, кто ты такая.

– Ах, – ответил голос, – я дочь могущественного короля, но я попала в руки ведьмы и заключена на Стеклянной горе. Каждый день я должна купаться в озере вместе со своими двумя сёстрами, а без рубашечки я улететь назад не могу. Сёстры мои вернулись домой, а мне пришлось там остаться. Прошу я тебя, отдай мне назад мою рубашечку.

– Бедное дитятко, успокойся, – сказал барабанщик, – я охотно готов отдать её тебе.

Он достал из кармана рубашечку и протянул её ей в темноте. Она торопливо схватила её и собралась было уходить.

– Погоди немного, – сказал он, – может быть, я смогу тебе чем помочь.

– Ты сможешь мне помочь только в том случае, если взберёшься на Стеклянную гору и освободишь меня из рук ведьмы. Но на Стеклянную гору тебе не взойти; если ты даже к ней и подойдёшь, то на неё не взберёшься.

– Что я захочу, то и смогу, – ответил барабанщик, – мне тебя жалко, и я ничего не боюсь. Но дороги к Стеклянной горе я не знаю.

– Дорога туда идёт через дремучий лес, а живут в нём людоеды, – ответила она, – больше я тебе ничего не смею сказать.

И он услыхал, как она улетела.

Только начало светать, поднялся барабанщик, повесил через плечо свой барабан и двинулся без всякого страха прямо в тот лес. Прошёл он немного, никакого великана не увидел и подумал про себя: «Надо будет мне этих сонливцев разбудить», – он перевесил барабан на грудь и начал выбивать дробь, да так громко, что птицы с криком повзлетали с деревьев. А вскоре поднялся ввысь и великан, который лежал на траве и спал, он оказался такой большой, как ель.

– Эй ты, чертёнок! – крикнул он барабанщику. – Что это ты тут барабанишь и будишь меня от сладкого сна?

– Я потому барабаню, – ответил он, – что идут за мной вслед много тысяч людей, чтоб знали они дорогу.

– Что ж им тут надо в моём лесу? – спросил великан.

– Они собираются тебя уничтожить и очистить лес от такого чудища, как ты.

– Ого, – сказал великан, – да я вас растопчу, как муравьёв!

– Ты, что ж, думаешь, что сможешь против них устоять? – сказал барабанщик. – Только ты нагнёшься, чтоб схватить одного из них, а он отскочит и спрячется; а если ты ляжешь и уснёшь, они явятся изо всех кустов и взберутся на тебя. У каждого из них за поясом стальной молоток, они разобьют тебе череп.

Великану стало не по себе, и он подумал: «Если я свяжусь с этим хитрым народом, это может кончиться для меня плохо. Волков и медведей я могу схватить за горло и задушить, а против таких земляных червей я защитить себя не смогу».

– Послушай-ка ты, малышка, – сказал великан, – возвращайся ты лучше назад, – я обещаю тебе с этой поры ни тебя, ни твоих товарищей не трогать, а если у тебя есть ещё какое-нибудь желание, то скажи мне его, и я готов тебе оказать услугу.

– У тебя длинные ноги, – сказал барабанщик, – ты можешь быстрей меня двигаться, так вот перенеси меня к Стеклянной горе, а я уж дам знак моим, чтоб они отступили, и они на этот раз оставят тебя в покое.

– Ну иди сюда, козявка, – сказал великан, – взберись ко мне на плечи, и я отнесу тебя, куда ты хочешь.

Поднял великан барабанщика к себе на плечи, и тот принялся на радостях наверху барабанить. Подумал великан: «Это, пожалуй, знак, чтоб остальные отступили назад». Вскоре повстречался им по дороге второй великан, он снял барабанщика со спины первого великана и засунул его к себе в петлицу. Уцепился барабанщик за пуговицу, – а была она размером с целое блюдо, – и стал за неё держаться да весело по сторонам оглядываться. Подошли они к третьему великану, вынул тот его из петлицы и посадил себе на поля шляпы; и расхаживал барабанщик наверху взад и вперёд и мог видеть теперь всё за деревьями, что впереди делается. Заметил он в голубых далях гору и подумал: «Пожалуй, это она и есть Стеклянная гора». Так и оказалось. Сделал великан всего два шага, и вот подошли они к подошве горы, тут великан и спустил его на землю. Барабанщик потребовал было, чтоб великан донёс его до самой вершины горы, но тот покачал головой, что-то проворчал себе в бороду и вернулся назад в лес.

Стоял теперь барабанщик у горы, а была она такая высокая, точно три горы одна на другой поставлены были, да притом такая гладкая, как зеркало, и не знал он, как ему на ту гору взобраться. Начал он взбираться, но ничего не вышло, он всё назад скатывался. «Быть бы мне сейчас птицей!» – подумал он; но одного желания было мало, крылья у него от этого не выросли. Стоит он и не знает, что ему делать, и вот увидел он невдалеке от себя двух людей, яростно споривших между собой. Он подошёл к ним и понял, что они спорят из-за седла оно лежало между ними на земле, и каждому из них хотелось его получить.

– Что ж вы, однако, за дураки, – сказал барабанщик, – спорите из-за седла, а коня-то у вас и нету.

– Это седло такое дорогое, что есть из-за чего спорить, – ответил один из людей, – кто на него сядет и куда ни пожелает попасть, хоть на самый край света, тот там враз и окажется, стоит ему только желанье своё сказать. Седло это принадлежит нам обоим, и мой черёд ехать на нём, а он вот не соглашается.

– Этот спор я быстро разрешу, – сказал барабанщик. Он отошёл на некоторое расстояние и воткнул в землю белый шест. Потом вернулся назад и говорит:

– А теперь бегите к цели, – кто первый добежит, тот первый и поедет.

Бросились оба бежать во весь дух; но только отбежали они несколько шагов, вскочил барабанщик на седло, пожелал перенестись на Стеклянную гору; и не успел он и рукой махнуть, как был уже там.

Было на вершине горы ровное место, стоял старый каменный дом, а перед домом был большой рыбный пруд, а дальше за ним густой лес. Барабанщик не заметил нигде ни людей, ни зверей, всюду было тихо, только ветер шумел на деревьях, и почти над самой его головой тянулись облака. Он подошёл к дверям и постучался раз и другой. Постучал он в третий раз, и открыла ему дверь старуха, лицо у неё было смуглое, глаза красные, на длинном носу у неё были очки; она поглядела на него сурово, потом спросила, чего он хочет.

– Впустите, дайте мне поесть и переночевать, – ответил барабанщик.

– Это можно будет, – сказала старуха, – если ты согласишься выполнить за это три работы.

– Чего ж не согласиться, – ответил он, – я никакой работы не боюсь, даже самой тяжёлой.

Старуха его впустила, дала ему поесть, а вечером приготовила хорошую постель. Поутру, когда он выспался, сняла старуха со своего худого пальца напёрсток и сказала:

– Ну, а теперь принимайся за работу, вычерпай мне вот этим напёрстком пруд во дворе; но с работой ты должен управиться до наступления ночи и разобрать всех рыб, что находятся в пруде, по сортам и размерам и сложить их в порядке.

– Это работа необычная, – сказал барабанщик, но, однако, направился к пруду и начал вычерпывать воду.

Черпал он целое утро, но как можно было вычерпать напёрстком столько воды, даже если б и заниматься этим тысячу лет? Наступил полдень и подумал барабанщик: «Всё понапрасну, – работаю я иль не работаю, а оно одно и то же». Он бросил это дело и уселся на берегу. И вот вышла из дома девушка, поставила перед ним корзинку с едой и сказала:

– Ты сидишь тут такой грустный, чего тебе не хватает?

Посмотрел на неё барабанщик и видит, что девушка она чудесной красоты.

– Ах, – сказал он, – я не в силах выполнить и первой работы, а что ж будет с остальными? Я вышел на поиски королевны, которая должна находиться здесь, но я её не нашёл. Видно, придётся мне идти дальше.

– А ты здесь оставайся, – сказала девушка, – я тебя из беды выручу. Ты устал, положи голову мне на колени и усни. Когда ты проснёшься, работа будет сделана.

Барабанщик не заставил просить себя дважды. И только закрылись у него глаза, повернула девушка волшебное кольцо и молвила: «Вода ввысь, рыбы наружу!» И вмиг поднялась вода белым туманом ввысь и потянулась за облаками, а рыбы начали барахтаться, выпрыгнули на берег и легли, каждая по величине и по сорту, в ряды. Проснулся барабанщик и в изумленье увидел, что всё уже выполнено. Но девушка сказала:

– Одна из рыб лежит не в ряду с подобными ей рыбами, а отдельно. Когда старуха явится вечером и увидит, что всё сделано, как она требовала, она спросит: «А эта рыба почему лежит отдельно?» Ты кинь ей тогда рыбу в лицо и скажи: «Эта рыба для тебя, старая ведьма».

Вечером явилась старуха, и когда она задала этот вопрос, барабанщик бросил ей рыбу в лицо. Она притворилась, будто ничего не заметила, и промолчала, но глянула на него злыми глазами. На другое утро она сказала:

– Вчера тебе всё удалось слишком легко, надо будет дать тебе работу потрудней. Нынче ты должен вырубить весь лес, распилить деревья на дрова, сложить их в поленницы, и всё это надо закончить к вечеру.

Она дала ему топор, молоток и два клина. Но был топор оловянный, а молоток и клинья из жести. Только он начал рубить, покривился топор, а молоток и клинья погнулись. Он не знал, что ему делать. В полдень явилась снова девушка, принесла еду и утешила его.

– Положи голову ко мне на колени, – сказала она, – и усни, а когда проснёшься, работа будет исполнена.

Повернула она волшебное кольцо, в тот же миг рухнул с треском весь лес, деревья покололись сами собой и сложились в поленницы; и было похоже, будто исполнили эту работу незримые великаны. Проснулся барабанщик, а девушка и говорит:

– Вот видишь, деревья все порублены и в поленницы сложены; осталась всего лишь одна ветка. Когда старуха придёт и спросит, почему эта ветка осталась, ты ударь её тою веткой и скажи: «Это для тебя, ведьма ты этакая!».

Явилась ведьма.

– Вот видишь, – сказала она, – какою лёгкой оказалась работа. Но для чего лежит эта ветка?

– Для тебя, ведьма ты этакая, – ответил барабанщик и ударил её той веткой. Но она притворилась, будто ничего не почувствовала, посмеялась и сказала:

– Завтра рано поутру ты должен все эти дрова сложить в кучу, поджечь их и спалить.

Поднялся он на рассвете, начал складывать в кучу дрова. Но как мог один человек весь лес собрать в одно место? Работа не подвигалась. Но девушка не покинула его в беде. Она принесла ему в полдень еду; поел он, положил голову ей на колени и уснул. А когда проснулся, вся груда дров была объята чудовищным пламенем, и его языки подымались до самого неба.

– Теперь послушай меня, – сказала девушка, – когда явится ведьма, она станет давать тебе разные поручения; выполнишь ты без страха всё, что она потребует, тогда не сможет она к тебе придраться; а будешь бояться, то охватит тебя пламя, и ты сгоришь. Под конец, когда ты всё выполнишь, ты схвати её обеими руками и кинь в самое пламя. – Ушла девушка, а вскоре подкралась старуха.

– Ух-х, как мне холодно! – сказала она. – Да вот пылает огонь, он уж согреет мне старые косточки, и мне будет приятно. Вот лежит чурбан, он никак не загорается, ты его вытащи мне из пламени. Сделаешь это, будешь свободен и можешь себе идти, куда вздумается. Ну, поживей в пламя!

Не долго думая, бросился барабанщик в огонь, но он ему ничего не сделал, даже волос не опалил. Вытащил он оттуда чурбан и положил его в сторону. Но только прикоснулось дерево к земле, как обратилось оно мигом в красивую девушку, и была это та самая, что помогала ему в беде. А по шёлковому, блистающему золотом платью, что было на ней, он сразу понял, что это королевна. Но старуха злобно усмехнулась и сказала:

– Ты думаешь, что она уже твоя? Нет, она ещё не твоя.

Она хотела броситься к девушке и утащить её с собой; но он схватил старуху обеими руками, поднял её и кинул в самое пекло, и охватило её пламя, словно радуясь, что можно теперь сожрать ведьму.

Королевна глянула на барабанщика и увидела, что он красивый юноша, вспомнив, что он был готов отдать свою жизнь, чтоб её спасти, она протянула ему руку и сказала:

– Ты ради меня отважился на всё; я тоже хочу сделать для тебя всё. Если ты обещаешь мне верность, то будешь моим мужем. А богатства у нас много, нам довольно и того, что насобирала здесь ведьма.

Она повела его в дом, где стояли лари и сундуки, наполненные её сокровищами. Золота и серебра они не тронули, взяли только драгоценные камни. Королевне не захотелось оставаться больше на Стеклянной горе, и он сказал ей:

– Садись ко мне в седло, и мы спустимся вниз, точно птицы.

– Мне старое твоё седло не нравится, – сказала она, – стоит мне только повернуть на пальце волшебное кольцо, и мы окажемся дома.

– Хорошо, – ответил барабанщик, – в таком случае пожелай, чтоб мы были у городских ворот.

И вмиг они очутились там, и говорит барабанщик:

– Но мне хочется сперва навестить своих родителей, дать им о себе весточку. Ты подожди меня здесь на поле, я скоро вернусь назад.

– Ах, – сказала королевна, – я прошу тебя, будь осторожен, не целуй своих родителей в правую щёку, когда прибудешь ты к ним, а не то позабудешь ты всё, и я останусь здесь одна, покинутая на поле.

– Как могу я тебя позабыть? – сказал он и протянул ей руку в знак обещанья в скором времени вернуться назад.

Когда он вошёл в отчий дом, никто его не узнал, оттого что три дня, проведённые им на Стеклянной горе, были на самом-то деле три долгих года. Он объявил, кто он, и бросились родители от радости к нему на шею, и он так расчувствовался, что расцеловал их в обе щеки, а про слова девушки и позабыл. Только поцеловал он их в правую щёку, как все мысли о королевне у него тотчас исчезли.

Он стал доставать из карманов драгоценные камни и положил их целую пригоршню на стол. И родители не знали, что им с таким богатством и делать. Тогда начал отец строить великолепный замок, окружённый садами, лесами и лугами, такой красивый, будто должен был в нём поселиться какой-нибудь князь. Когда замок был готов, сказала мать сыну:

– Я выбрала для тебя девушку, через три дня мы справим свадьбу.

И сын был доволен всем, что хотели родители.

Долго стояла у городских ворот бедная королевна, дожидаясь возвращения юноши. Когда наступил вечер, она подумала:

«Должно быть, он поцеловал своих родителей в правую щёку, а обо мне позабыл».

Сердце её было печально, ей хотелось бы попасть в одинокую лесную избушку, а вернуться назад, к королевскому двору, к своему отцу, ей не хотелось. Каждый вечер отправлялась она в город и проходила мимо дома барабанщика; иногда он видел её, но не узнавал. Наконец она услыхала от людей, что завтра будут праздновать его свадьбу. И она сказала себе: «Я попытаюсь, может быть, снова пленю его сердце». Когда справляли первый день свадьбы, она повернула своё волшебное кольцо и молвила: «Хочу платья, блистающего, как солнце». И вмиг лежало перед ней платье, и оно было такое сверкающее, будто было соткано всё из одних солнечных лучей. Уже собрались все гости, и вот она вошла в зал. Каждый дивился её прекрасному платью, а больше всех невеста, а так как красивые платья были самой большой её страстью, то она подошла к незнакомке и спросила, не продаст ли она его.

– За деньги нет, – ответила та. – Но если мне будет позволено пробыть первую ночь у дверей, где будет спать жених, тогда я согласна платье отдать.

Невеста не могла сдержать своего желания и согласилась; но она подмешала сонного зелья в вино, которое поднесли жениху на ночь, и он погрузился в глубокий сон. Когда всё в доме утихло, королевна присела на корточки перед дверью опочивальни, приоткрыла её немного и сказала так:

Слушай меня, барабанщик, Неужели меня позабыл? На Стеклянной горе ты ведь долгое время прожил. А не я ли тебя от злой ведьмы спасала? И не ты ли мне верность навек обещал? Слушай, слушай меня, барабанщик!

Но всё было напрасно, – барабанщик не проснулся, и когда наступило утро, королевне пришлось уйти ни с чем. На другой вечер повернула королевна своё волшебное кольцо и сказала:

«Хочу платье серебряное, как луна». И вот она явилась на праздник в платье, что было такое нежное, как лунное сияние, и невесте снова захотелось его иметь, и она отдала ей платье за то, что та позволила провести ей у двери опочивальни и вторую ночь. И молвила королевна в ночной тишине:

Слушай меня, барабанщик, Неужели меня позабыл? На Стеклянной горе ты ведь долгое время прожил. А не я ли тебя от злой ведьмы спасала? И не ты ли мне верность навек обещал? Слушай, слушай меня, барабанщик!

Но добудиться барабанщика, одурманенного сонным зельем, было невозможно. Опечаленная вернулась королевна поутру назад в свою лесную избушку. Но люди в доме слыхали жалобу девушки-незнакомки и рассказали о том жениху; рассказали они и о том, что он и не мог бы ничего услышать, потому что подсыпали ему в вино сонного зелья.

На третий вечер повернула королевна волшебное кольцо и молвила: «Хочу платье, сверкающее, как звёзды». Когда она показалась в нём на свадебном пиру, невеста была вне себя от великолепия этого платья, что превосходило все остальные, и сказала: «Я должна во что бы то ни стало им обладать». Девушка отдала его, как и первые два платья, за позволение провести ночь у дверей жениха. Но не выпил жених вина, поданного ему на ночь, а выплеснул его за кровать. И когда в доме всё утихло, он услыхал голос, который его окликнул:

Слушай меня, барабанщик, Неужели меня позабыл? На Стеклянной горе ты ведь долгое время прожил. А не я ли тебя от злой ведьмы спасала? И не ты ли мне верность навек обещал? Слушай, слушай меня, барабанщик!

И вдруг к нему вернулась память. «Ах, – воскликнул он, – как я мог поступить так неверно? Но виною всему то, что на радостях я от всего сердца поцеловал родителей в правую щёку, и это помрачило мне память». Он вскочил, взял королевну за руку и привёл её к постели своих родителей.

– Вот она, моя настоящая невеста, – сказал он, – если бы я женился на другой, я совершил бы большую несправедливость.

Когда родители узнали, как всё это случилось, они дали своё согласие. И были опять зажжены в зале огни, принесены литавры и барабаны и приглашены друзья и родные; и была отпразднована в великой радости настоящая свадьба. А первая невеста получила в возмещение за это прекрасные платья и была этим довольна.

195. Могильный холм.

Однажды стоял крестьянин-богач у себя во дворе и смотрел на свои поля и сады. Хлеба выросли густые, а деревья были полны плодов. Зерно прошлого урожая хранилось ещё до сих пор в таких огромных кучах в амбаре, что закрома чуть не ломились под его тяжестью. Потом он направился на скотный двор, – там стояли откормленные быки, жирные коровы и блистающие, как золото, лошади. Наконец богач вернулся к себе в комнату и окинул взором железные сундуки, в которых хранились у него деньги. Он стоял так, разглядывая свои богатства, и вдруг кто-то громко к нему постучался. Но это был стук не в дверь его комнаты, а в дверь его сердца. Она открылась, и он услыхал голос, который ему сказал:

– Делал ли ты добро своим ближним? Замечал ли ты нужду бедняков? Делился ли ты своим хлебом с голодными? Был ли ты доволен тем, что у тебя есть, или ты желал иметь ещё больше? – И сердце не замедлило ответить:

– Я было жестоким и надменным и ни разу не сделало добра ближним. Если приходил бедняк, я от него отворачивалось. Я не думало о боге, а думало лишь о том, чтоб увеличить свои богатства. Если бы даже мне принадлежало всё, что находится на земле, то и тогда бы этого было мне мало.

Услыхал он такой ответ и сильно испугался; у него задрожали колени, и ему пришлось сесть. Вот постучался кто-то опять, но теперь постучались в дверь его комнаты. Это был его сосед-бедняк, у которого была целая куча детей, а кормить их ему было нечем. «Я знаю, – подумал бедняк, – мой сосед насколько богат, настолько и жесток. Я не верю, что он мне поможет, но дети мои кричат и плачут, прося хлеба, уж попробую я, попытаюсь». И он сказал богачу:

– Вы неохотно делитесь своим добром, но я стою перед вами, как человек, которому хоть в воду бросайся: мои дети голодают, одолжите мне четыре меры зерна.

Долго смотрел на него богач, и вот под первым солнечным лучом щедрости растаяла на льду его жестокости первая капля.

– Четыре меры я одолжить тебе не смогу, – ответил он, – а подарю тебе восемь мер, но ты должен будешь выполнить одно условие.

– Что же надо мне сделать? – спросил бедняк.

– Когда я умру, ты должен будешь провести три ночи у меня на могиле.

Стало бедняку от такого условия как-то не по себе, но по нужде, в которой он находился, он пошёл на всё, – он согласился и отнёс зерно домой.

Богач будто предвидел, что случится: спустя три дня он упал вдруг мёртвый наземь. Так и не доведались люди, отчего это произошло, но никто о нём не печалился. Когда его похоронили, бедняк вспомнил про своё обещанье; ему хотелось бы от него избавиться, но он подумал: «Ведь всё ж таки он меня пожалел, и я смог накормить детей хлебом; но даже если бы этого и не было, я дал обещанье и должен его выполнить». Пошёл он с наступлением ночи на кладбище и сел на могиле. Всё вокруг было тихо, только сияла над могильным холмом луна, да пролетала иной раз сова, и слышался её жалобный крик.

Когда поднялось солнце, бедняк вернулся благополучно домой, и так же спокойно прошла и вторая ночь. На третью ночь почувствовал крестьянин какой-то необычайный страх, ему казалось, что должно что-то случиться. Выйдя, он увидел у кладбищенской ограды человека, которого он до этого ни разу не видел. Был тот человек немолод, на лице у него были шрамы, глаза были у него острые и горящие. Он был укутан в старый плащ, и виднелись только его высокие ботфорты.

– Что вы тут ищете? – обратился к нему крестьянин. – Разве вам на этом пустынном кладбище не боязно?

– Я ничего не ищу, – ответил человек, – но и ничего не боюсь. Я как тот парень, что ходил страху учиться и понапрасну старался, но добыл себе зато в жёны королевну, а с ней вместе и большие сокровища, а я так бедняком и остался. Я всего лишь отставной солдат, собираюсь здесь ночевать – другого пристанища у меня нету.

– Если вы не боитесь, – сказал крестьянин, – то оставайтесь вместе со мной и поможете мне сторожить могилу.

– Стоять на посту – дело солдатское, – ответил тот, – а что с нами случится, хорошее или плохое, перенесём вместе.

Крестьянин на это согласился, и вот уселись они вдвоём на могиле.

До полуночи всё было тихо, но вдруг раздался в воздухе свист, и оба сторожа увидели чёрта, – он стоял перед ними живой.

– Прочь, мерзавцы, отсюда! – закричал он на них. – Тот, кто лежит в могиле, принадлежит мне – я его заберу. А если вы отсюда не уберётесь, я вам шею сверну.

– Послушайте, сударь с красным пером, – сказал солдат, – вы мне не начальник, я подчиняться вам не обязан, а страху я пока не научился. Ступайте своей дорогой, а мы уж останемся сидеть здесь.

Чёрт подумал: «Этих оборванцев лучше всего соблазнить золотом», – и он натянул самые нежные струны своего голоса и спросил по-дружески, не согласятся ли они-де взять кошелёк с золотом, а затем убраться с ним восвояси.

– Вот это дело подходящее, – ответил солдат, – но одного кошелька с золотом нам будет маловато. Если отсыплете золота столько, сколько влезет в один из моих сапогов, то позицию мы сдадим и отступим.

– Столько у меня при себе нету, – сказал чёрт, – но я сейчас принесу; живёт в соседнем городе один меняла, мой закадычный друг, он мне охотно даст сколько потребуется.

Только чёрт исчез, снял солдат с левой ноги сапог и говорит:

– Мы уж этого чумазого проведём! Дайте-ка мне, братец, свой нож.

И он срезал с сапога подошву и поставил его у могилы в густую траву – на самом краю полузаросшей ямы.

– Так-то оно будет всё в порядке, – сказал солдат, – пускай теперь этот трубочист является.

Они оба уселись и стали дожидаться. В скором времени показался чёрт, держа в руке мешочек с золотом.

– Ну, сыпьте сюда, – сказал солдат и приподнял сапог чуть вверх, – но этого, пожалуй, будет маловато.

Чумазый опорожнил мешочек, но золото просыпалось в дыру, и сапог остался пустым.

– Глупый чёрт, – крикнул ему солдат, – да куда же это годится? Я ведь наперёд говорил, что не хватит. Ступайте назад да принесите побольше.

Покачал чёрт головой, ушёл и через час явился, держа под мышкой мешок куда побольше.

– Насыпайте дополна, – крикнул солдат, – но я сомневаюсь, что сапог будет полон.

Зазвенело золото, падая наземь, но сапог остался пустым. Заглянул туда чёрт сам своими горящими глазами и убедился, что это правда.

– Однако икры-то у вас безобразно толстые, – сказал он и скривил рот.

– Вы думаете, – возразил солдат, – что у меня такая же лошадиная нога, как у вас? С каких это пор вы стали таким скупым? Тащите золота побольше, а то из нашей сделки ничего не получится.

Чёрт убежал снова вприпрыжку. На этот раз его не было более долгое время, но когда он, наконец, явился, он задыхался под тяжестью мешка, лежавшего у него на спине.

Он высыпал его в сапог, но он наполнился так же мало, как и в прошлый раз. Рассвирепел тут чёрт, хотел было вырвать сапог из рук солдата, но в это время на небе пробился первый луч восходящего солнца, и нечистый с громким криком исчез. Бедная душа была спасена.

Хотел крестьянин золото поделить, но солдат сказал:

– Что приходится на мою долю, ты раздай беднякам. А я поселюсь у тебя в избушке, и нам хватит с тобой остального, чтоб прожить хорошо и мирно, столько, сколько нам положит господь.

196. Старый Ринкранк.

Жил-был когда-то на свете король, и была у него дочь. Вот велел король сделать стеклянную гору и объявил, что кто, мол, на эту гору взбежит, тот и получит дочь его в жёны. Был человек, который очень полюбил королевну, и вот спрашивает он у короля, нельзя ли будет ему жениться на его дочери.

– Можно, – сказал король, – если ты сумеешь взбежать на стеклянную гору и не упадёшь, то можешь на королевне жениться.

Тогда королевна сказала, что она сама хочет взбежать с ним на ту гору и поддержать его, если он будет падать. И вот побежали они вместе., Когда они были уже на середине горы, поскользнулась королевна, упала, – и раскрылась под ней стеклянная гора, и она провалилась в неё. Но жених не заметил, где она сквозь гору провалилась, потому что гора сразу ж закрылась.

Стал жених горевать и плакать. Король тоже так запечалился, что велел разломать стеклянную гору – он думал, что удастся вытащить из-под неё дочь; но не нашли даже и того места, куда она провалилась.

А провалилась королевна глубоко-глубоко под землю, в большую пещеру. Там встретила она старичка с большой седой бородою; он сказал ей, что если она согласна быть у него служанкой и делать всё, что он ей прикажет, то он оставит её в живых, а не то её убьёт. Тогда она стала исполнять всё, что он ей приказывал.

Старик доставал из кармана каждое утро лестницу, приставлял её к горе и взбирался по ней на гору, а лестницу забирал с собой наверх. А она должна была варить ему обед, стлать постель и всякую работу выполнять. Когда он возвращался домой, то каждый раз приносил с собой целую кучу золота и серебра. Прожила она у него много-много лет. За это время он совсем уже постарел и стал называть её госпожой Мансрот, а себя позволил называть старым Ринкранком.

Однажды, когда его не было дома, королевна постлала ему постель, приготовила ужин, потом заперла крепко-накрепко все окна и двери, а маленькое окошечко наверху открыла, чтоб свет через него проходил.

Вернулся старый Ринкранк домой, постучал в дверь и говорит:

– Госпожа Мансрот, отвори мне дверь.

– Нет, – сказала она, – я тебе, старый Ринкранк, дверь не открою.

Тогда он сказал:

Бедный Ринкранк стоит у дверей На длинных, худых ногах. Дай мне, Мансрот, ужин скорей, Устал твой бедный Ринкранк.

– Я ужин уже приготовила, – ответила она.

А он опять за своё:

Бедный Ринкранк стоит у дверей На длинных, худых ногах. Постели мне постель скорей, Устал твой старый Ринкранк.

– Постель я тебе уже приготовила, – сказала она. А он опять повторяет своё:

Бедный Ринкранк стоит у дверей На длинных, худых ногах. Пусти меня в дом поскорей, Устал ведь бедный Ринкранк.

Тут обежал он вокруг дома и видит, что маленькое окошечко наверху открыто, и подумал: «Дай-ка я загляну в окошечко, погляжу, что она там делает, почему мне дверей не открывает». Собрался он в окошечко заглянуть, но длинная борода ему мешала; тогда он просунул в отверстие сперва свою длинную бороду и собрался влезть в комнату, но королевна заметила бороду, закрыла окошечко, завязала его и защемила заодно и бороду старику. Начал Ринкранк жалобно кричать и упрашивать, чтоб она его отпустила. А она говорит, что не отпустит его, прежде чем не даст он ей лестницу, по которой взбирался на гору. И вот – хочешь не хочешь, – а пришлось ему сказать, где лестница та спрятана. Тогда привязала она длинную верёвку к окошечку, приставила к горе лесенку и выбралась по ней на землю, а окошечко оставила открытым.

Пришла она к своему отцу и рассказала ему обо всём, что с ней было. Король очень ей обрадовался, а её жених ещё больше того. Потом пошли они на гору, разрыли её и нашли там старого Ринкранка со всем его серебром и золотом.

Король велел старого Ринкранка убить, а всё его золото и серебро забрал себе. А королевна вышла замуж за своего прежнего жениха, и они стали жить в полном довольстве и в счастье.

197. Хрустальный шар.

Жила-была колдунья; у неё было три сына, и они по-братски любили друг друга. Но старуха им не доверяла: она думала, что они хотят отнять у неё её колдовскую силу. И она обратила старшего в орла, и пришлось ему гнездиться на вершине скалы; и его можно было иногда видеть, как парил он большими кругами по поднебесью, то опускаясь, то поднимаясь ввысь. Второго сына обратила она в кита, и он жил в глубоком море-океане; и было видно, как иногда выбрасывал он вверх огромную водяную струю. И только на два часа в день возвращался к ним их человеческий образ.

Третий сын, опасаясь, что она обратит и его в какого-нибудь дикого зверя – в медведя или в волка, ушёл тайком из дому. Он слыхал, что в замке золотого Солнца сидит очарованная королевна и ждёт своего избавителя, но всякий раз тот должен был рисковать своей жизнью. Уже двадцать три юноши погибли жестокою смертью, и только один мог бы ещё попытаться, а после него никто уж не смел бы явиться её освободить. Сердце было у него бесстрашное, и вот он решился разыскать замок золотого Солнца. Он долго блуждал, никак не мог его найти, и попал, наконец, в дремучий лес, оттуда ему было трудно выбраться. Вдруг вдалеке он заметил двух великанов, которые подавали ему знаки рукой. Он подошёл к ним, и они сказали ему:

– Вот мы спорим здесь из-за шапки, кому из нас она должна принадлежать. Силы у нас у обоих равные, и потому мы не можем один другого одолеть. Маленькие люди поумнее нас, вот мы и хотим, чтобы ты порешил наш спор.

– Как вы можете спорить из-за какой-то старой шапки? – сказал им юноша.

– Ты ведь не знаешь, какие у неё свойства, – эта шапка волшебная: стоит её только надеть и захотеть куда-нибудь перенестись, и вмиг ты окажешься там.

– Отдайте мне эту шапку, – сказал юноша, – я проеду часть дороги, а потом позову вас, а вы бегите наперегонки, и кто первым ко мне прибежит, тому и шапка достанется.

Надел он шапку и ушёл, и всё думал о королевне, а о великанах и позабыл; шёл он всё дальше и дальше. Вот вздохнул он тяжело и говорит:

– Ах, лопасть бы мне в замок золотого Солнца!

И только сказал он эти слова, видит – стоит он уже на высокой горе перед воротами замка.

Вошёл он в замок, прошёл по всем комнатам и нашёл, наконец, в самой дальней из них королевну. Но как он испугался, увидев её: было лицо у неё пепельно-серого цвета, всё в морщинах, глаза мутные, а волосы рыжие.

– Так это вы та самая королевна, чью красоту восхваляет весь свет? – воскликнул он.

– Ах, – ответила она, – но я на самом деле не такая; глаза могут видеть меня только в этом безобразном обличье, но если ты хочешь знать, как я выгляжу и вправду, то посмотри в зеркало – и увидишь, какая я есть. – Она дала ему в руки зеркало, и он увидел в нём отражение девушки красоты несказанной, и катились у неё от печали слёзы по щекам. И говорит он ей:

– Скажи, как же тебя освободить? Я не страшусь никакой опасности.

Ответила она:

– Кто достанет хрустальный шар и покажет его волшебнику, тот и уничтожит его силу, и я верну себе прежнее своё обличье. Ах, – добавила она, – но не один уже поплатился за это жизнью, и мне, юноша, тебя жаль, если ты попадёшь в большую беду.

– Меня не может ничто удержать, – сказал он, – но ты мне скажи, что я должен сделать.

– Ты должен знать всё наперёд, – сказала королевна. – Как сойдёшь с горы, где стоит замок, то увидишь у ручья дикого зубра, с ним ты должен будешь сразиться. Если тебе удастся его убить, то вылетит из него огненная птица, а в птице той есть пылающее яйцо, а в том яйце вместо желтка и спрятан хрустальный шар. Но птица яйца не снесёт, пока её не заставить, а если оно упадёт на землю, то всё вокруг вспыхнет и сгорит и само яйцо расплавится, а вместе с ним и хрустальный шар, и все твои старания будут тогда напрасны.

Спустился юноша вниз к ручью, слышит – засопел злобно зубр, заревел на него. После долгой борьбы всадил юноша ему в бок свой меч, и упал зубр наземь. Поднялась из него вмиг огненная птица и хотела было улететь, но орёл, брат юноши, который парил в облаках, кинулся на неё, погнал её к морю и пронзил своим клювом, – в это время уронила птица яйцо. Но оно упало не в море, а в рыбачью избушку, что стояла на берегу, и начала избушка дымиться, показалось пламя, и она чуть было не сгорела. Но поднялись на море высокие волны вышиной с целый дом; они хлынули на избушку и затушили огонь. А другой брат, тот, который был китом, подплыл и стал выбрасывать вверх водяную струю.

Когда потушили пожар, юноша стал искать яйцо и, к счастью, его нашёл: оно ещё не успело расплавиться, – скорлупа в холодной воде лопнула, и юноша мог вынуть хрустальный шар целым и невредимым.

Тогда юноша пошёл к волшебнику и показал ему шар; и сказал волшебник:

– Теперь моя сила пропала, отныне ты будешь королём в замке золотого Солнца. Теперь ты можешь вернуть своим братьям человеческий образ.

Поспешил тогда юноша к королевне, вошёл к ней в комнату, а она стоит перед ним и блистает своей красотой, – и обменялись они на радостях обручальными кольцами.

198. Дева Малейн.

Жил когда-то король. Был у него сын, который сватался за дочь одного могущественного короля, её звали дева Малейн, и была она необычайно красивая. Но отец хотел её выдать замуж за другого, – и королевичу отказали. Но они всей душою полюбили друг друга, не хотели разлучаться, и сказала дева Малейн своему отцу:

– Я не хочу брать в мужья никого другого.

Тогда разгневался отец и велел выстроить тёмную башню, куда не мог бы заглянуть ни один луч солнца или луны. Когда построили башню, король сказал:

– Ты должна будешь просидеть в ней семь лет подряд, а потом я приду и посмотрю, сломилось ли твоё упрямство.

Принесли на эти семь лет в башню еды и питья, потом отвели туда королевну вместе с её служанкой и замуровали их там, и вот разлучились они с землёю и с небом. Сидели они там в темноте, не зная, когда наступает день, а когда ночь. Королевич часто ходил вокруг башни и окликал королевну по имени, но ни один звук не проникал сквозь толстые стены. И что ему было делать, как только горевать да плакать? Между тем время шло, и, ведя счёт еде и питью, они заметили, что подходит срок семи годам. Они думали, что час их освобожденья уже наступил, но не слышно было ударов молотка, и ни один камень не падал со стены: казалось, будто отец о них вовсе позабыл. Вот осталось пищи уже на самое короткое время, они предчувствовали свою ужасную смерть, и сказала дева Малейн:

– Надо будет в последний раз попытаться, может быть, мы сможем пробить стену.

Она взяла хлебный нож и начала ковырять и долбить между камнями извёстку. Когда она уставала, её сменяла служанка. После долгих трудов им удалось вытащить один камень, потом второй и третий, а через три дня в их темень проник первый луч света; наконец дыра стала такая большая, что они могли выглянуть наружу.

Небо было голубое; на них повеяло свежим ветром. Но как печально выглядело всё вокруг: её отчий замок лежал в развалинах, город и деревни, насколько можно было окинуть взором, были все сожжены, а поля всюду опустошены войной; не видно было ни единой живой души.

Когда дыра в стене стала настолько большой, что они могли в неё пролезть, первой выпрыгнула из башни служанка, а за нею дева Малейн.

Но куда им было теперь идти? Враги опустошили всё королевство, короля прогнали, а жителей всех перебили. Они пошли на поиски другой земли, но нигде они не находили приюта или живого человека, который бы подал им кусок хлеба. Нужда их была так велика, что им приходилось с голоду есть крапиву. После долгих странствий они попали, наконец, в другую страну и просили всюду дать им работу; но куда они ни обращались, им всюду отказывали – никто не хотел над ними сжалиться. Наконец они добрались до большого города и пришли к королевскому дворцу. Оттуда их тоже прогнали, но в конце концов повар им предложил остаться у него на кухне, и они сделались судомойками.

А сын короля, в чьё королевство они попали, оказался женихом девы Малейн. Отец выбрал ему другую невесту, она была столь же уродлива лицом, как и зла сердцем. Была назначена свадьба, и уже прибыла невеста, но из-за своей большой уродливости она никому на глаза не показывалась и заперлась у себя в комнате, а дева Малейн должна была приносить ей из кухни еду. Вот наступил день, когда надо было невесте идти с женихом в церковь, но она стыдилась своей уродливости и боялась, что если она появится на улице, то люди станут над ней издеваться и смеяться. И сказала она деве Малейн:

– Тебе предстоит великое счастье, я растянула себе ногу, и мне будет трудно идти в церковь. Ты должна надеть моё свадебное платье и отправиться вместо меня: большего почёта на твою долю и выпасть не могло бы.

Но дева Малейн отказалась и ответила так:

– Я не хочу того почёта, что мне не подобает.

Сулила ей невеста и золото, но всё было напрасно. Наконец она в гневе сказала:

– Если ты меня не послушаешь, то жизнью за это поплатишься: стоит мне только сказать слово, и тебе отрубят голову. – И вот ей пришлось подчиниться и надеть на себя пышные невестины одежды и все её украшения. Когда она вошла в королевский зал, все были изумлены её необычайной красотой, и сказал король своему сыну:

– Вот и невеста, которую я для тебя выбрал. Теперь ты должен повести её в церковь.

Удивился жених и подумал: «Как она похожа на мою Малейн, и я бы поверил, что это она и есть, но ведь Малейн давно заточена в башне, а может, уже и умерла».

Он взял её за руку и повёл в церковь. А по дороге росла крапива, и говорит ей невеста:

Куст крапивы, Куст крапивы хилый, Что стоишь унылый? Помню, как скиталась, Я тобой, сырою, Всё в пути питалась.

– Что это ты говоришь? – спросил королевич.

– Ничего, – ответила она, – я вспоминала о деве Малейн.

Он удивился, что она о ней знает, но промолчал. Подошли они к мостику у церковной площади, а невеста говорит:

Не сломись, пролёт моста, Я невеста – да не та.

– Что это ты говоришь? – спросил королевич.

– Ничего, – ответила она, – я всё вспоминаю о деве Малейн.

– А разве ты знаешь деву Малейн?

– Нет, – ответила она, – откуда мне её знать, я о ней только слыхала.

Вот подошли они к церковным вратам, а она и говорит опять:

Не сломитесь вы, врата, Я невеста – да не та.

– Что это ты говоришь? – спросил он.

– Ах, – ответила она, – да всё думаю о деве Малейн.

Достал он драгоценное ожерелье, повесил ей на шею и застегнул его кольцом в кольцо. Потом вошли они в церковь, и священник соединил у алтаря им руки и обвенчал их.

Повёл королевич её домой, но за всю дорогу она и слова не молвила. Прибыли они назад в королевский замок, и она поспешила тотчас в комнату невесты, сняла с себя пышное платье и украшения, и надела свою серую рубаху, но оставила на шее ожерелье, что получила от жениха.

Когда время подошло к ночи и должны были отвести невесту в комнату королевича, она укрыла себе лицо фатой, чтоб он не заметил обмана. Вот остались они вдвоём, и сказал ей королевич:

– Что это ты говорила по дороге кусту крапивы?

– Какому кусту крапивы? – спросила она. – Зачем мне с какою-то крапивой разговаривать!

– Если ты этого не делала, значит ты ненастоящая невеста, – сказал королевич.

Но она не растерялась и ответила:

Вот пойду к служанке я, Она вспомнит за меня.

Она вышла из комнаты и набросилась на деву Малейн:

– Эй, девка, что это ты говорила крапиве?

– Да я только сказала:

Куст крапивы, Куст крапивы хилый, Что стоишь унылый? Помню, как скиталась, Я тобой, сырою, Всё в пути питалась.

Прибежала невеста назад в комнату и говорит королевичу:

– Теперь я вспомнила, что говорила кусту крапивы, – и она повторила только что слышанные ею слова.

– А что ты говорила церковному мостику, когда мы через него переходили? – спросил королевич.

– Церковному мостику? – переспросила она. – Ни с каким церковным мостиком я не разговаривала!

– Значит, ты ненастоящая невеста.

Но она сказала опять:

Вот пойду к служанке я Она вспомнит за меня.

Она выбежала из комнаты и накинулась на деву Малейн:

– Эй, скажи мне, девка, что это ты говорила церковному мостику?

– Да я только сказала.

Не сломись, пролёт моста, Я невеста – да не та.

– За это ты жизнью своей поплатишься, – крикнула невеста, но поспешила назад в комнату и сказала:

– Теперь я знаю, что говорила церковному мостику, – и она повторила слышанные ею слова.

– А что говорила ты церковным вратам?

– Церковным вратам? – переспросила она. – Никаким церковным вратам я ничего не говорила!

– Стало быть, ты ненастоящая невеста.

Она вышла из комнаты, набросилась на деву Малейн:

– А ну, скажи-ка, служанка, что ты говорила церковным вратам?

– Да я только сказала.

Не сломитесь вы, врата, Я невеста – да не та.

– За это ты головой поплатишься! – крикнула невеста, совсем уж разгневавшись, но поспешила вернуться в комнату и сказала королевичу:

– Теперь я знаю, что я говорила церковным вратам, – и она повторила эти слова.

– А куда ты дела то ожерелье, что я дал тебе у церковных врат?

– Какое ожерелье? – переспросила она. – Ты мне никакого ожерелья не давал.

– Да ведь я же сам его тебе на шею повесил и вдел колечко в колечко. Если ты об этом не знаешь, значит, ты ненастоящая невеста. – Он сдёрнул с её лица покрывало, и как увидел всё её ужасное уродство, отскочил от неё в испуге и говорит:

– Как ты сюда попала? Кто ты такая?

– Я твоя наречённая невеста, но я боялась, что люди, увидев меня в лицо, будут надо мной смеяться, и я велела судомойке надеть моё платье и пойти в церковь вместо меня.

– А где же она? – спросил королевич. – Я хочу на неё посмотреть, пойди и приведи мне её сюда.

Тогда она вышла и объявила слугам, что судомойка обманщица, чтоб её вывели во двор и отрубили б ей тотчас голову. Схватили слуги судомойку, собрались её уже было тащить, но она так громко закричала, зовя на помощь, что услыхал королевич её голос, и выбежал из своей комнаты и тотчас велел девушку отпустить. Осветили комнату, и он увидел у неё на шее золотое ожерелье, что подарил ей у церковных врат.

– Ты настоящая невеста, – сказал он, – ты ходила со мной в церковь. Идём ко мне в опочивальню.

Вот остались они там вдвоём, а он ей говорит:

– Ты по пути в церковь называла имя девы Малейн, что была моей наречённой невестой. Если бы я мог подумать, что это возможно, мне пришлось бы поверить, что это она стоит сейчас передо мной: ты во всём на неё похожа.

Она ответила:

– Я и есть дева Малейн. Из-за тебя я просидела семь лет в заточенье, терпела голод и жажду и прожила долгие годы в беде и горе. Но сегодня снова для меня засияло солнце. Я повенчана с тобой в церкви, и я твоя настоящая жена.

Они поцеловали друг друга и с этой поры были счастливы всю свою жизнь. А ложной невесте отрубили в наказание голову.

Башня, в которой сидела дева Малейн, стояла там ещё долгое-долгое время, и дети, проходя мимо неё, пели:

Дин, дон, дон! Кто в той башне заключён? Королевна там живёт, К ней никто уж не войдёт. Стены прочные стоят, Камни рухнуть не хотят. Ну-ка, Ганс, ступай живей, Проведи меня ты к ней.

199. Сапог из буйволовой кожи.

Если солдат ничего не боится, то и тужить ему не о чём. Вот один из таких-то и получил отставку, а так как ремеслу он не учился и заработать себе ничего не мог, то стал он бродяжничать по свету и просить у добрых людей подаяния. На плечах у него висел старенький плащ, да осталась ещё пара сапог из буйволовой кожи.

Шёл он однажды куда глаза глядят, не разбираясь ни в тропах, ни в дорогах, пробираясь полями всё вперёд и вперёд, – и добрался наконец до леса.

Не знал он, куда и попал. Вдруг смотрит – сидит на пне какой-то человек, одет хорошо, и зелёный охотничий камзол на нём. Подал солдат ему руку, поздоровался, уселся с ним рядом на траве и ноги вытянул.

– Я вижу, сапоги на тебе отличные и до блеска начищены, – сказал он охотнику. – А пришлось бы тебе, как мне, походить по свету, давно бы они не выдержали. Погляди-ка на мои, они из буйволовой кожи, послужили мне уж немало, а ходить в них можно везде.

Спустя некоторое время поднялся солдат и говорит:

– Рассиживаться мне больше нельзя, голод гонит вперёд. Ну, брат Начищенный Сапог, а куда эта дорога ведёт?

– Я и сам-то не знаю, – ответил охотник, – я в этом лесу заблудился.

– Стало быть, и с тобой вышло то же, что и со мной, – сказал солдат, – значит, мы друг другу под пару; ну, так давай не разлучаться и поищем дорогу вместе.

Усмехнулся охотник, пошли они дальше вдвоём, а тут и ночь наступила.

– Из лесу нам не выбраться, – сказал солдат, – но я вижу, вдали огонёк мерцает, там мы, пожалуй, и найдём что поесть.

Они подошли к каменному дому, постучались в дверь, и открыла им старуха.

– Мы ищем квартиру для ночлега, – сказал солдат, – да кое-чего заправить в желудок, а то он у меня пустой, как старый ранец.

– Здесь вам ночевать нельзя, – ответила старуха, – это разбойничий притон, и будет самое благоразумное, если вы отсюда уберётесь, пока они домой не вернулись. А уж если они вас найдут, то пропадать вам придётся.

– Да уж хуже не будет, – ответил солдат. – У меня два дня во рту и крошки не было, и мне всё одно, тут ли погибать или в лесу с голоду пропадать. Как кто, а я вхожу.

Охотник не захотел идти вслед за ним, но солдат втащил его за рукав.

– Входи, милый братец, не сразу же погибать-то придётся.

Но старуха их пожалела и сказала:

– А вы на печь залезайте, и если мне что-нибудь дадите, а сами уснёте, то я вас спрячу.

Только спрятались они в углу, как ввалились с шумом двенадцать разбойников, сели за стол, который был уже накрыт, и грубо потребовали подать им еду. Старуха принесла большое блюдо с жарким, и разбойники с наслаждением принялись за него. Ударил в нос солдату запах жареного, и говорит он охотнику:

– Я больше выдержать не в силах, подсяду-ка я к столу и поем с ними вместе.

– Ты нас погубишь, – сказал охотник и схватил его за руку.

Но солдат начал громко покашливать. Это услыхали разбойники, побросали ножи и вилки, вскочили из-за стола и нашли обоих за печкой.

– Ага, голубчики, – закричали разбойники, – чего это вы в угол забрались? Что вам здесь надо? Вас, видно, сюда сыщиками послали? Подите, вот вы научитесь, как на суку качаться!

– Однако повежливей, – сказал солдат, – я голоден, дайте мне сначала поесть, а потом уж делайте со мной что хотите.

Разбойники так и остолбенели, а их атаман говорит:

– Я вижу, ты не из робкого десятка. Ладно, ужин ты получишь, но потом придётся тебе помирать.

– Это мы ещё посмотрим, – сказал солдат, подсел к столу и смело набросился на жаркое.

– Ну, брат Начищенный Сапог, подходи и ешь, – крикнул он охотнику, – ты ведь голоден не меньше моего, а лучшего жаркого ты и дома у себя не найдёшь.

Но охотнику есть не хотелось.

Поглядели разбойники на солдата с удивлением и говорят:

– А он парень не из трусливых.

А солдат и говорит им:

– Еда, что и говорить, была хороша, ну, а теперь доставайте-ка доброго вина.

Атаман был в хорошем настроении; он согласился и на это и крикнул старухе:

– Достань из погреба бутылку, да самого лучшего.

Вытащил солдат пробку, та аж хлопнула, подошёл с бутылкой к охотнику и говорит:

– Теперь внимание, братец! Сейчас ты увидишь чудо из чудес: сейчас я выпью за здоровье всей ватаги. – И он поднял бутылку над головами разбойников и крикнул:

– Желаю вам всем здоровья, но рты раскрыть. Правые руки вверх! – и он отхлебнул порядочный глоток.

Только он вымолвил эти слова, как все разбойники будто окаменели, сидели недвижно, рты раскрыли и подняли правую руку вверх.

И говорит охотник солдату:

– Я вижу, ты на разные фокусы мастер, но, однако, пора домой возвращаться.

– Ого, любезный братец, это бы мы слишком рано отступили. Врага мы разбили, надо теперь захватить добычу. Вишь, как прочно они уселись и от удивления рты пораскрыли; им с места теперь не сдвинуться, пока я им это не разрешу. Ступай ешь и пей.

Пришлось старухе принести ещё бутылку самого лучшего вина, и солдат не встал до тех пор, пока ещё раз не наелся дня на три вперёд. Наконец, когда стало уже светать, он сказал:

– Ну, пришло время палатку свёртывать, а чтоб переход был у нас покороче, старуха должна указать нам ближайший путь в город.

Когда они туда прибыли, солдат направился к своим старым товарищам и говорит:

– Нашёл я в одном лесу полное гнездо воронят, давайте пойдём туда вместе и выдерем птенчиков из гнезда.

Привёл их солдат к охотнику и говорит ему:

– Надо будет тебе вместе с нами назад вернуться; посмотришь, как будут они крыльями размахивать, когда мы их за ноги схватим.

Он расставил свой отряд вокруг разбойников, потом взял бутылку, отхлебнул глоток, поднял её у них над головами и крикнул:

– Здравия вам желаем!

И вдруг к разбойникам вернулась способность двигаться. Но их тотчас повалили наземь и связали по рукам и ногам. Потом солдат велел бросить их на телегу, точно какие-нибудь мешки, и сказал:

– Правьте прямо к тюрьме.

Но охотник отвёл в сторону одного из солдатской команды и дал ему ещё другое порученье.

– Братец Начищенный Сапог, – сказал солдат, – мы удачно захватили врасплох неприятеля да и подкормились неплохо, а теперь будем себе спокойно маршировать сзади, как отставшие.

Когда они приближались уже к городу, солдат заметил, что толпа народу спешит из городских ворот, радостно кричит и подымает вверх зелёные ветви. Он увидел, что навстречу им вышла вся лейб-стража.

– Что это значит? – спросил он с удивлением у охотника.

– Разве ты не знаешь, – ответил тот, – что король долгое время не был в своём королевстве, а сейчас возвращается назад, и вот все вышли его встречать.

– Но где же король? – спросил солдат. – Я его что-то не вижу.

– Он здесь, – ответил охотник, – я и есть король, – и велел объявить о своём прибытии. И он расстегнул свой охотничий костюм, чтоб была видна его королевская одежда.

Испугался солдат, упал на колени и стал просить у него прощения, что по неведению, мол, он обращался с ним как с равным да ещё называл таким прозвищем. Но король подал ему руку и сказал:

– Ты храбрый солдат, ты спас мне жизнь. Отныне не будешь ты ни в чём нуждаться, я о тебе позабочусь. И когда захочешь съесть кусок жирного жаркого, такого же вкусного, как в разбойничьем притоне, то приходи на королевскую кухню. А если пожелаешь выпить за моё здоровье, то спроси сначала у меня на то позволенья.

200. Золотой ключик.

Однажды зимней порою, когда выпал глубокий снег, пришлось одному бедному мальчику отправиться в лес, чтоб привезти на санках хворосту. Вот собрал он его и наложил на санки, а так как он сильно прозяб, то решил домой не торопиться, а развести сначала костёр и немного погреться. Он начал отгребать снег, и когда расчистил землю от снега, нашёл маленький золотой ключик. Он подумал, что раз есть ключ, то должен быть к нему и замок, стал он рыть землю и нашёл железный ларец.

«Вот если бы ключ к нему подошёл! – подумал мальчик. – Наверно, в этом ларце дорогие вещи находятся». Стал он разглядывать, но замочной скважины в нём не было. Наконец он её нашёл, но была она такая маленькая, что её еле-еле можно было заметить. Он попробовал всунуть ключик, – и тот как раз пришёлся. Повернул мальчик ключик один раз, а теперь вам надо, ребята, подождать, пока он совсем откроет замок и подымет крышку, а потом мы и узнаем, что за чудесные вещи лежали в этом ларце.

194А. Верные звери.

Давно тому назад жил один человек. Денег у него было совсем мало, и вот с тем немногим, что у него осталось, отправился он странствовать по свету. Пришёл он раз в деревню, видит – сбежались ребята, кричат и шумят.

– Дети, что у вас тут такое? – спросил человек.

– Да вот, – говорят они, поймали мы мышь, хотим научить её плясать. Посмотрите, как забавно она бегает!

Но человек пожалел бедного зверька и сказал:

– Ребята, отпустите мышь на волю, я вам за то заплачу. – Он дал им денег, и они отпустили мышь, и бедный зверёк убежал и спрятался в норку.

Пошёл человек дальше. Приходит он в другую деревню, видит – у ребят обезьяна; заставляют они её плясать и кувыркаться, потешаются над ней, не дают ей покоя. Дал человек ребятам денег, чтоб отпустили они обезьяну. Потом пришёл он в третью деревню, а там у ребят был на цепи медведь; приходилось ему становиться на задние лапки и плясать, а когда он ворчал, это их забавляло. И он выкупил медведя; обрадовался медведь, что можно стать теперь опять на свои четыре лапы, и затопал он прямо в лес.

Роздал человек последние свои деньги, не осталось у него в кармане и медного гроша. И говорит он себе: «Денег у короля в казне куда больше, чем ему надо; чего мне с голоду пропадать, возьму-ка я у него немного, а заработаю – верну их опять в казну». Забрался он в казну и взял оттуда немного денег, но когда он вылез из королевской кладовой, схватили его королевские слуги. Объявили ему, что он вор, и привели его на суд, а так как совершил он неправое дело, то присудили посадить его в ящик и бросить в реку. Проделали в крышке ящика дырки, чтобы мог проходить в него воздух, и дали человеку кувшин воды да хлеба кусок. Вот и поплыл он по реке; и так ему стало страшно! Но вдруг слышит он – что-то царапается и скребётся о замок, грызёт и постукивает. Вдруг открывается замок, подымается крышка ящика – стоят перед ним мышь, обезьяна и медведь, – это они крышку открыли; когда-то выручил их человек из беды, а теперь и они пришли ему на помощь. Но звери не знали, что им делать дальше, и стали они между собой советоваться. А тут выкатился к ним вдруг из воды белый камень, был он похож на яйцо. Вот медведь и говорит:

– Он вовремя к нам явился, это камень волшебный: чей он будет, тот и сможет пожелать себе всё, чего только захочет.

Вытащил человек из воды этот камень, взял его в руку и пожелал, чтобы был у него замок с садом и королевской конюшней. И только вымолвил он своё желание, как сидел уже в замке с садом и королевской конюшней, и всё было таким прекрасным и великолепным, что никак не мог он надивиться, на всё это глядючи.

А проходили в это время по дороге купцы-торговцы.

– Поглядите-ка, – сказали они, – какой великолепный построили замок, а ведь в прошлый-то раз, как мы проходили, здесь были одни только зыбучие пески.

Стало им любопытно, явились они в замок, стали у человека расспрашивать, как сумел он всё это так быстро построить. А он им и говорит:

– Да это не я сделал, это сделал мой волшебный камень.

– А что это за камень такой? – спросили они.

Он пошёл и принёс его и показал купцам-торговцам. Захотелось им тот камень получить, и они спросили, нельзя ли его будет у него купить, и предложили ему за него все свои дорогие товары. Глянул человек на прекрасные товары, разбежались у него глаза при виде их, а было сердце у него не постоянное, оно стремилось всё к новому, и вот дал он себя одурачить, думая, что прекрасные товары куда дороже его волшебного камня, и отдал его купцам-торговцам. Только выпустил он его из рук, и тотчас исчезло вместе с камнем и всё его счастье, – очутился он снова в запертом ящике на реке, и была у него одна только кружка воды да хлеба краюха.

Как увидели верные звери – мышь, обезьяна и медведь, – что попал он в беду, явились снова к нему на помощь, но никак не могли они теперь сбить того замка – был он куда крепче, чем в первый раз. Тогда медведь и говорит:

– Надо нам волшебный камень найти, а не то все наши старания будут напрасны.

А купцы остались жить в замке. Вот звери и пошли туда все вместе; и когда были они уже около самого замка, медведь говорит:

– Мышь, загляни-ка ты в замочную скважину и посмотри, как нам быть; ты ведь маленькая, никто тебя не заметит.

Мышь согласилась на это, но вскоре вернулась и говорит:

– Дело не выйдет; я заглядывала: камень висит над зеркалом на красном шнурке, по бокам сидят две большие кошки с огненными глазами и его охраняют.

Говорят тогда обезьяна и медведь:

– А ты ещё раз ступай туда да подожди, пока хозяин ляжет в постель и уснёт, а потом пролезь в замочную скважину, взберись на кровать и ущипни его за нос да отгрызи ему волосы.

Пробралась мышь снова туда и сделала так, как сказали ей обезьяна и медведь. Хозяин проснулся, стал себе нос тереть и говорит:

– Кошки-то мои, видно, никуда не годятся: пускают мышей, а те волосы мне все с головы пообгрызли, – и он прогнал своих кошек.

Вот мышь своего и добилась.

Когда на другую ночь хозяин уснул, забралась мышь к нему в комнату, начала грызть красный шнурок, на котором висел камень, пока наконец его не перегрызла. Упал камень на пол, тут она и дотащила его до двери. Но нелегко это было бедной маленькой мышке; и говорит она обезьяне, а та стояла за дверью, её дожидаясь:

– Ты вытащи его отсюда лапой.

Дело это было для обезьяны нетрудное, она взяла камень в руку, и пошли они все вместе к реке.

Обезьяна и говорит:

– Как же нам теперь к ящику-то добраться?

А медведь отвечает:

– Да это мы сейчас устроим! Я войду в реку и поплыву, а ты, обезьяна, сядешь ко мне на спину; но смотри, держись за меня обеими руками, да покрепче, а камень положи себе в рот. А ты, мышка, залезай ко мне в правое ухо.

Так они и сделали и поплыли вниз по реке. Вскоре медведю молчать надоело, стал он болтать о том да о сём и говорит:

– Послушай, обезьяна, а мы-то ведь с тобой храбрые товарищи; как ты думаешь?

Но обезьяна промолчала, ничего ему не ответила.

– Что это у тебя за манера такая, – сказал медведь, – товарищам своим не отвечать? Не люблю я тех, кто не отвечает.

Тут обезьяна дольше сдерживаться была не в силах, упустила она камень в воду и крикнула:

– Дурак ты! Как же мне было отвечать-то с камнем во рту? Вот он теперь и пропал, а виноват во всём ты.

– Да ты не бранись, – сказал медведь, – мы что-нибудь да придумаем.

Посоветовались они между собой, созвали всех древесных лягушек, жерлянок и прочую водяную тварь и говорят:

– На вас собирается напасть сильный враг, надо вам будет побольше камней набрать, сколько сможете, а мы построим вам стену, она вас защитит.

Испугались водяные твари и натащили камней отовсюду, и приплыла, наконец, со дна речного старая толстая лягушка-квакушка и притащила во рту красный шнурок с волшебным камнем. Обрадовался медведь, взял у лягушки камень и сказал, что теперь всё, мол, в порядке и могут они себе домой спокойно отправляться, – тут он с ними быстро и распрощался. И поплыли они втроём вниз по реке к человеку, который находился в ящике. Взорвали они волшебным камнем крышку, – явились они вовремя – весь хлеб он уже поел и всю воду выпил и чуть не пропал с голоду. Как только взял он в руку волшебный камень, пожелал себе доброго здоровья, так вмиг перенёсся в свой прекрасный замок с садом и королевскою конюшней и стал жить припеваючи. А троих зверей он оставил при себе, и всю жизнь прожили они счастливо вместе.

194А. Верные звери. Сказки.

Примечания.

1.

Порядок нумерации соответствует каноническим изданиям сказок братьев Гримм, за исключением сказок № 104а и № 191а. Пропущенные номера в настоящее издание не вошли.

2.

Рапунцель – от лат. rapicium – сурепица, из семян которой добывают масло.

3.

Вот потому, когда идёт в Гессене снег, и говорят, что это госпожа Метелица (фрау Холле) взбивает свою перину. (Прим. братьев Я. и В. Гримм.).

4.

Румпельштильцхен – или Хламушка.

5.

Так наделы крестьянские звались. (Прим. братьев Я. и В. Гримм.).

6.

Старинная мера земли в Германии. (Прим. перев.).

7.

Название этой сказки мы берём по её первоисточникам, опубликованным бр. Гримм; персонажами в них являются батрак и монах, бежавший из монастыря, как рассказано это в весёлой комедии XVI века «История про батрака и монаха», о чём сообщается в «Примечаниях к отдельным сказкам» бр. Я. и В. Гримм; см. т. III «Kinder und Hausmarchen» Gottngen, 1856. (Прим. перев.).

8.

На трирском наречии wat – значит что, а переходи в брод – wade; лягушечье кваканье: wat, wat, wat. (Прим. перев.).

9.

Ма1сhо, или Melkkuh, – дойная корова. (Прим. перев.).

Якоб И. Вильгельм Гримм.
Содержание.