Галерея Боргезе.

Геррит ван Хонтхорст. Концерт. Около 1626–1630. Фрагмент.

Питер Пауль Рубенс (1577–1640) Оплакивание Христа 1602. Холст, масло. 180x137.

Рубенс, чье имя неразрывно связано со стилем барокко, написал эту картину во время своего первого приезда в Рим. Он объединил здесь иконографию пьеты — плача Богоматери над Сыном — и положения во гроб.

Мария поддерживает умершего Христа, Его тело выглядит отяжелевшим, голова клонится к плечу. Вокруг стоят святые Иосиф Аримафейский, Иоанн Евангелист и Мария Магдалина. Почти натуралистически изображено тело Спасителя, остальные герои погружены в глубокие переживания. Напряженная атмосфера полотна создается и тесной постановкой фигур, как это часто бывало в барочном искусстве. Теме распятия Христа вторят рельефы на саркофаге со сценами жертвоприношения.

Колорит работы с ее тончайше выписанной человеческой плотью, яркими цветовыми пятнами, грозовым небом и освещенным передним планом рождает ощущение тревожное и вместе с тем возвышенное. В сочетании реализма с торжественным настроением изображенного сказалось влияние на Рубенса римских художников того времени и в первую очередь Караваджо.

Мастер натюрморта из Хартфорда (работал около 1600) Натюрморт с фруктами, овощами, цветами и двумя ящерицами. До 1607. Холст, масло. 105x184.

Итальянский художник, кисти которого принадлежит данная картина, условно назван по натюрморту, хранящемуся в Хартфорде. Его настоящее имя неизвестно, но, судя по приписываемым живописцу работам, он был близок к Микеланджело Меризи да Караваджо: это произведение оказалось среди изъятых у Джузеппе Чезари, кавалера д'Арпино, в мастерской которого тот одно время работал. У Караваджо неизвестный автор заимствовал прием освещения, когда свет выхватывает из полумрака изображенное, и стремление реалистически передать все наполняющее картину.

Плоды на столе разложены так, чтобы каждый из них был хорошо виден. В композиции нет центра: его роль могут играть и ваза с цветами, и корзина с фруктами. Здесь все важно: капустный кочан, луковица, лимон, виноград, кабачок, яблоки, груши, лук-порей, гранат и прочее. Каждый плод имеет и свою символику: яблоко напоминает о грехопадении Адама и Евы, лимон — о том, что под яркой оболочкой наслаждений скрывается кислая суть, виноград — о таинстве Евхаристии, роза — цветок Богоматери, Царицы Небесной, гранат — символ воскресения Христа.

Но прежде всего в картине отражено изобилие земных даров. Изображение в данном натюрморте ящериц не только вносит оживление в композицию, но и намекает, скорее всего, что природа увядает и возрождается, как ящерица отращивает новый хвост взамен утраченного.

Пауль Бриль (1554–1626) Вид порта. Около 1607. Холст, масло. 107x151.

Родившись в Антверпене, Пауль Бриль в двадцатилетием возрасте переехал в Рим, где испытал влияние итальянского искусства. Однако его творчество относится, скорее, к южнонидерландской школе, и данная картина особенно: она напоминает светлые, тщательно выписанные и в то же время окутанные единым воздухом пейзажи Питера Брейгеля Старшего.

С брейгелевских морских видов началось на его родине, жизнь которой была тесно связана с морем, искусство марины, выросшее в целое направление в голландской и фламандской живописи. Бриль-маринист в подробностях изобразил на своем полотне большой корабль и светло-зеленую воду залива, которую бороздят легкие волны с молочными гребешками. В прозрачном воздухе видны далекие портовые сооружения и корабли на втором плане. Ближе к зрителю размещены персонажи, оживляющие пейзаж: они заняты своими делами, образуя в картине жанровые сцены. Произведение выдержано в голубовато-зеленоватых тонах, но красные детали одежд и флаги вспыхивают яркими пятнами. Линии корабельных снастей создают прихотливый графический рисунок, и вся живопись тщательная, подробная, а потому суховатая: мастер не столько передает ощущение от моря как природной стихии, сколько повествует о жизни вблизи него.

Питер Пауль Рубенс (1577–1640) Сусанна и старцы 1607–1608. Холст, масло. 94x66.

В живописи Рубенса соединились экспрессия, драматизм и бьющая через край полнота жизни. Эти особенности барочного искусства отразились и в его картине «Сусанна и старцы» на сюжет из Книги пророка Даниила. В одной из ее глав в греческом переводе Ветхого Завета рассказывается, как два старейшины увидели благочестивую женщину во время купания и, угрожая обвинением в прелюбодеянии, стали добиваться ее любви. Сусанна не поддалась на уговоры и, якобы за то, что согрешила с юношей, была осуждена на смерть, но ее невиновность доказал пророк Даниил.

Рубенс не единожды обращался к данному сюжету, используя возможности, предоставляемые им, а именно изобразить обнаженную женщину, что было одной из ведущих тем в искусстве мастера, и передать чувственность, наполнявшую сцену купания Сусанны. Молодая красавица, нежное тело которой благодаря трепетной, мерцающей живописи сияет, выступая из полутьмы, запрокинула голову и в ужасе смотрит на старцев. Контраст похотливой старости и цветущей молодости привносит в картину оттенок драматизма. Но автор дает почувствовать победу целомудрия над низменными инстинктами: внутренняя чистота выражена у него через физическую красоту, воспринимавшуюся им как нечто возвышенное.

Лавиния Фонтана (1552–1614) Одевающаяся Минерва 1613. Холст, масло. 260x190.

Родившись в семье художника, Лавиния Фонтана получила уроки живописи от своего отца Просперо. В своих работах она развивала унаследованные от него традиции болонской академической школы и нередко обращалась к персонажам античной мифологии.

На данной картине изображена Минерва, отождествлявшаяся римлянами с Афиной Палладой. Богиня мудрости и покровительница воинов представлена одевающейся в свой наряд. На полу лежат ее доспехи — шлем, щит, кираса, у выхода на балкон стоит копье. Белизну изящного тела героини оттеняют насыщенные краски интерьера, в котором преобладают красные и золотистые тона. Торжественность, царящая в полотне благодаря присутствию амуниции, пышной драпировки и решительности, с какой Минерва облачается в одежды, сочетается с нежностью ее облика. Амур, поднимающий шлем богини, вносит в полотно легкую, игривую струю, свойственную живописи академистов.

Лионелло Спада (1576–1622) Концерт. Около 1615. Холст, масло. 138x177.

Художник Спада учился живописи в Болонской академии, но, посетив Рим, Неаполь и Мальту, те города, в которых жил и работал его старший коллега по ремеслу Микеланджело Меризи да Караваджо, попал под влияние его творчества, мало схожего с академичным искусством болонских мастеров.

На этой картине живописец изобразил подготовку к концерту. Руководитель небольшого ансамбля раздает партитуры, мальчик-вокалист вдохновенно смотрит на одного из музыкантов, остальные участники предстоящего выступления настраивают инструменты. Действие происходит в темноватом помещении, куда льется свет, оживляющий разноцветные одеяния, — прием, восходящий к живописи Караваджо. Но если у него точно направленный магический свет выявляет в изображенном драматизм, то у Спады освещение более рассеянное и делает сценку уютной.

Основное, что воспринял от Караваджо его последователь, — это стремление выразить правду жизни, хотя к этому по-своему тяготели и представители болонской живописной школы. Но ни драматического и предельно честного взгляда на реальность, который был свойственен Караваджо, ни возвышенности и академичности болонцев Спада не унаследовал. Впрочем, в картине царит то легкое, непринужденное настроение, которое было присуще ранним работам первого.

В окружающем мире Спада умел уловить и перенести на холст веселый и легкий шум, звучащий для него как музыка. Момент настройки инструментов был ему, вероятно, интереснее, чем сам концерт, поскольку давал возможность представить живую сценку и изобразить персонажей в разных состояниях.

Доменикино (Доменико Дзампьери) (1581–1641) Охота Дианы 1616–1617. Холст, масло. 225x320.

Воспитанник болонской живописной школы, Доменикино в своем творчестве обращался к наследию художников Возрождения. И если те воспринимали античность как нечто живое, то академисты — как прошедшее «обработку» ренессансными мастерами. Отсюда наличие в работах Доменикино на мифологические сюжеты игрового начала, которое в данном случае соответствует сюжету картины «Охота Дианы». Полотно было заказано живописцу кардиналом Пьетро Альдобрандини для виллы во Фраскати.

Художник изобразил состязание нимф в меткости стрельбы, подобное тому, что было описано в «Энеиде» древнеримского поэта Вергилия. Одна стрела должна была попасть в дерево, вторая — в ленту, а третья — в летящую птицу. Диана, продемонстрировав свои умения, не скрывает радости, потрясая в воздухе луком и колчаном, а нимфа слева всматривается в цель, натянув тетиву. Другая нимфа, в центре, сдерживает борзую, готовую кинуться на кого-то, прячущегося за пышными кустами. Так в картине возникает мотив мифа об Актеоне, который увидел купающуюся нагую Диану, чем разгневал ее: она превратила охотника в оленя, и его разорвали собственные собаки. Но у Доменикино присутствует лишь намек на миф и его драматическую коллизию, поэтому атмосфера полотна остается легкой.

Игривый дух, царящий в работе, лучше всего выражают две юные нимфы на переднем плане, сидящие в ручье. Одна из них, уже вступивших в пору телесного цветения, еще по-детски невинно смотрит на зрителя, вторая с ребячьим удивлением указывает вдаль. Эти две девичьи фигурки связывают зрителя с происходящим на полотне.

Доменикино (Доменико Дзампьери) (1581–1641) Охота Дианы. Фрагмент 1616–1617. Холст, масло. 225x320.

Доменикино (Доменико Дзампьери) (1581–1641) Охота Дианы. Фрагмент 1616–1617. Холст, масло. 225x320.

Доменикино (Доменико Дзампьери) (1581–1641) Кумская сивилла Около 1617. Холст, масло. 128x94.

На этой картине художник, для которого античность представляла неиссякаемый источник вдохновения, изобразил Кумскую сивиллу, одну из древнеримских прорицательниц, которые назывались по месту своего обитания.

Античный миф рассказывает о том, что влюбившийся в девушку Аполлон подарил ей способность предсказания и возможность жить тысячу лет, но попросить вечной молодости возлюбленная забыла. Доменикино изобразил ее юной, цветущей, с румянцем на щеках и пухлыми губами, одетой в богатый тюрбан и пышное платье, со стоящей рядом виолой. Девушка держит в руке свиток, на нем записаны ее пророчества, и раскрыла книгу, где также рассказала о судьбе мира. Облик молодой сивиллы полон трепета, оттого что ей ведомы тайны, недоступные другим, и еще потому, что живописец явно любовался своей моделью, с которой писал древнюю героиню. В то же время в ее позе, спокойных жестах рук чувствуется внутреннее величие. Стремление к высокой гармонии изображения, выраженное здесь, было свойственно искусству классицизма, одним из непосредственных предшественников которого и стал мастер.

Франческо Альбани (1578–1660) Весна (Туалет Венеры) 1616–1617. Холст, масло. Диаметр 154.

Воспитанник Болонской академии, в которой большое внимание уделяли возрождению античного наследия, Аль-бани нередко обращался к мифологическим сюжетам. Их он трактовал в игровом ключе.

В данном случае художник взял сюжет, который был популярен у европейских живописцев, достаточно вспомнить Тициана, Рубенса и Веласкеса. Речь идет о Венере перед зеркалом, которое держит Амур. Альбани изобразил богиню любви прихорашивающейся с помощью нимф, одна из которых надевает ей украшение. Автор поместил сцену на лоно природы с тенистыми деревьями, светлыми полянами, прозрачным источником и голубыми гористыми далями. Вокруг резвятся амуры, один из них срывает с дерева яблоки и бросает остальным, что напоминает о мифологическом суде Париса, отдавшего яблоко Венере, прекраснейшей из богинь.

Тондо, то есть круглая по форме картина, Альбани несет в себе черты декоративной живописи. Этому способствуют легкий сюжет, позволивший изобразить незатейливую приятную сценку, и единая цветовая гамма с тончайшими оттенками красок, отчего работа напоминает гобелен. Полотно является примером раннего классицизма, когда формы еще не застыли, а образы отличались живостью и вызывали искреннюю симпатию.

Джованни Франческо Гверрьери (1589–1657) Лот с дочерьми 1617. Холст, масло. 145x165.

Влияние Микеланджело Меризи да Караваджо на европейскую живопись породило целое направление под названием «караваджизм», одним из представителей которого был Гверрьери.

На картине изображен эпизод из жизни Лота после того, как он оставил Содом, который был истреблен Богом вместе с жителями за беззакония тех. Действие происходит в пещере, где праведник поселился с двумя дочерьми. «И сказала старшая младшей: отец наш стар, и нет человека на земле, который вошел бы к нам по обычаю всей земли; итак напоим отца нашего вином и переспим с ним и восставим от отца нашего племя» (Бытие, 19:31–32). Одна из дочерей подносит отцу чашу с вином, другая затаенно смотрит на происходящее.

Сцену выхватывает из мрака огонь светильника. Караваджо сплошь и рядом прибегал к использованию магического освещения, часто происходящего из невидимого и непонятного источника. Последователи художника, перенявшие его прием контрастной светотени, нередко изображали на картинах свечу или, как в данном случае, светильник. Поэтому если у Караваджо на полотнах царит тревожное настроение, то многие караваджисты и Гверрьери в их числе достигали прямо противоположного эффекта: уюта, теплоты изображенного. Ощущение таинственности происходящего, которого требовал сюжет, наполняет эту работу.

Гвидо Рени (1575–1642) Моисей со скрижалями Закона. Около 1624. Холст, масло. 173x134.

В начале XVII века в итальянской живописи на первый план выходят ученики Болонской академии, то есть воспитанники братьев Карраччи, а также последователи Караваджо. В творчестве Рени соединились оба эти направления.

На данном полотне изображен получивший божественные заповеди Моисей. Мощный и вдохновенный облик пророка подчеркивает его алое одеяние. Тучи, бегущие по небу, усиливают волнительный и торжественный момент события, в которое вовлечена природа. Художническая страстность Рени сближает его по духу с Караваджо, у которого он перенял не только контрастное освещение, но и умение эмоционально заострить происходящее на картине. Так, нарочитая драматизация изображенного, которая была свойственна академистам, превращается у живописца в живую человеческую взволнованность. При этом Рени передает вселенский масштаб события и наделяет человека той внутренней высотой, когда он может разговаривать с Богом.

Джованни Лоренцо Бернини (1598–1680) Похищение Прозерпины 1621–1622. Мрамор. Высота 255.

Бернини работал в разных областях искусства — скульптуре, архитектуре, живописи и даже театре. Но прежде всего он был ваятелем, сумевшим вдохнуть жизнь в мрамор и создававшим наполненные движением и окрашенные яркими эмоциями персонажей композиции.

Эта скульптура, выполненная им для кардинала Боргезе в начальный период творчества, воплощает миф о том, как бог подземного царства Плутон похитил богиню плодородия Прозерпину. Искусство барокко, ярким представителем которого являлся мастер, тяготело к изображению напряженных моментов, а данный миф позволял выразить драматизм неравной борьбы. Огромный, кряжистый Плутон, напоминающий могучий дуб, обхватил тело вырывающейся из его рук нежной богини. Все здесь построено на контрасте: силы и физической слабости, мускулистого, грубоватого и гладкого, трепещущего тела, наконец, устойчивости героя и порывистости героини.

Кроме того, Бернини любил изображать развитие сюжета, то есть вносил в свои работы категорию времени. В данном случае он достиг этого необычным способом. При взгляде на скульптуру слева виден момент борьбы, фронтально — уже триумф Плутона, а справа — то, что последует за похищением Прозерпины, то есть ее водворение в Аид, который символизирует изображение лающего пса Цербера, сторожившего выход из подземного царства.

И в то же время мраморная группа рождает ощущение пластического единства, потому что оба персонажа одинаково наполнены теми жизненными соками, ощущение которых мастер умел передать даже в камне.

Джованни Лоренцо Бернини (1598–1680) Аполлон и Дафна 1622–1625. Мрамор. Высота 243.

Вторая скульптурная группа, созданная Бернини на тему погони и борьбы, иллюстрирует миф об Аполлоне, влюбившемся в нимфу Дафну и преследовавшем ее. В «Метаморфозах» Овидия, из которых, скорее всего, черпал вдохновение автор, рассказывается, как выбившаяся из сил нимфа просит своего отца, речного бога Пенея, изменить ее облик, и тот превращает дочь в лавровое дерево.

Бернини в своей скульптуре сумел словно растянуть время: Аполлон бежит, он уже нагнал Дафну и обхватил ее стан рукой, а она, порывающаяся освободиться от его преследования и сама не остывшая еще от бега, уже превращается в лавр, ноги покрываются корой, а разметанные волосы становятся листьями дерева. В фигуре Аполлона видно начало всей сцены — его влюбленность, погоня, а в облике Дафны — кульминационный момент и то будущее, которое уже наступает. Умение воплотить острый, драматичный сюжет и одновременно рассказать историю сочеталось у мастера со способностью передать в мраморе и шелковистость девичьей кожи, и шероховатость древесной коры, и даже шелест листвы и свистящий в плаще Аполлона ветер.

Кардинал Маффео Барберини, будущий папа Урбан VIII, решил наделить языческий сюжет вневременной моралью, сочинив двустишие, которое выбито на прикрепленном к постаменту картуше: «Кто развлекается, преследуя ускользающие формы, в конце концов обнаружит в своей руке лишь листья и горькие ягоды».

Джованни Лоренцо Бернини (1598–1680) Давид 1623–1624. Мрамор. Высота 170.

Образ библейского пастуха Давида, победившего великана Голиафа, вдохновлял еще скульпторов Возрождения — эпохи, предшествовавшей времени Бернини. Один ренессансный мастер, Донателло, изобразил его тонким и стройным мальчиком, что близко к описанию Давида в библейской Первой книге Царств, уже победившим врага. Другой, Микеланджело Буонарроти, — прекрасным и сильным юношей, стоящим в спокойной позе и только собирающимся нанести удар. Бернини же, ценивший превыше всего полные движения драматичные моменты, представил Давида физически сильным мужчиной, целящимся в противника и готовым вот-вот метнуть камень.

Тело героя дано в необычном ракурсе: оно смещено с вертикальной оси и словно закручивается жгутом — правая нога и левое плечо выставлены вперед, а голова резко повернута. Мускулы лица предельно напряжены — лоб прорезан глубокими складками, губы закушены, в глазах гнев и решимость. В сложной позе персонажа заключено и последующее движение: легко увидеть мысленным взором, как воображаемый жгут через секунду развернется, камень устремится к цели, а лицо Давида расслабится. Арфа, лежащая у ног победителя, напоминает о том, что он искусно играл на ее струнах. Таким образом, Бернини, умевший и любивший передавать в мраморе ощущение времени, идет в своем рассказе еще дальше: он показывает, что Давид после ратного подвига опять будет услаждать звуками музыки сердце царя Саула.

Умение выявить в камне таящуюся жизнь является редким для скульптора талантом, которым был наделен мастер.

Джованни Франческо Барбьери (Гверчино) (1591–1666) Возвращение блудного сына 1628. Холст, масло. 125x163.

Барочный мастер Гверчино не раз обращался к евангельской притче о блудном сыне, трактуя ее со всей страстью, присущей живописцам этого художественного направления. На данной картине он изобразил сцену, когда отец, радующийся возвращению ушедшего из дома и расточившего свою часть наследства сыну, велит принести ему хорошие одежды. Юноша надевает рубашку тонкого полотна, и отец указывает на него слуге, который держит наряды. Собака, вставшая на задние лапы, преданно смотрит в глаза вновь обретенному хозяину.

Автор передает притчу со всей наглядностью, на какую было способно искусство барокко: его мастера стремились в яркой форме донести до верующих основы христианской религии. Своим произведением Гверчино стремился оказать на молящихся сильное эмоциональное воздействие, поэтому живопись полотна повышенно материальна: выписаны детали, тела полнокровны, драпировки, ложащиеся плотными складками, осязаемы. Но идеализация, с которой изображены персонажи, и божественный свет, льющийся в пространство работы, придают ей возвышенный настрой.

Геррит ван Хонтхорст (1590–1656) Концерт. Около 1626–1630. Холст, масло. 168x202.

Голландский художник Геррит ван Хонтхорст учился живописи в Риме в первой половине 1610-х, когда там была в зените слава недавно умершего Караваджо. Поэтому его полотна отмечены влиянием, которое оказало на него искусство мастера. Проявилось оно и в выборе темы (в молодые годы Караваджо любил изображать музыкантов), и в живописном решении сцены, что было характерным для его уже зрелого творчества.

На данной картине в комнате, освещенной падающим откуда-то из верхнего окна лучом света, изображена собравшаяся вокруг стола компания: нарядно и даже вычурно одетый музыкант играет на виоле да гамба, а юноша и девушка поют, держа в руках ноты. Художник наделил участников импровизированного концерта разнообразными эмоциями: музицирующий задорно смотрит на поющих, юноша весь погружен в пение, девушка сосредоточенно глядит в ноты, на ее лице — печать вдохновения, а старуха, виднеющаяся позади, наверное, хочет вставить свое слово.

Но Ван Хонтхорст не был бы голландцем, если бы не внес в полотно комический оттенок: девушка, трогательно выводящая песню, одновременно тянется рукой к уху юноши, пытаясь снять с него сережку, старуха, вероятно, советует ей, как сделать это незаметнее, и даже приготовила кошель. А музыкант оттого так «хлопочет лицом», что и концерт веселая компания устроила только затем, чтобы обворовать богатого бедолагу. Второй смысл, скрытый в обычной жанровой сценке, превращает картину в небольшой рассказ.