После заката.

11.

— Боже милостивый! — воскликнул священник.

— Да уж, — кивнул Монетт. — Я отреагировал примерно так же.

— Как твоя дочь?

— Убита горем, конечно же! Келси Энн сейчас дома, со мной. С горем мы справимся, отче, дочка сильнее, чем я думал. Разумеется, всего она не знает, о растрате, например, и, надеюсь, не узнает никогда. Страховая компания выплатит мне крупную сумму, ведь при наступлении страхового случая, как этот, полагается компенсация в двойном размере. С учетом случившегося за последние три недели я мог запросто нажить серьезные проблемы с полицией, если бы не железное алиби и некоторые, гм, события. А так несколькими допросами отделался.

— Сын мой, ты кого-то нанял, чтобы…

— Этот вопрос мне тоже задавали. Ответ отрицательный. Я распорядился, чтобы информация о моих банковских вкладах предоставлялась любому желающему. Там чисто все до последнего цента, как на моей половине нашего совместного счета, так и на личном счету Барбары. В финансовых вопросах она была очень ответственной. По крайней мере в сознательный период жизни. Отче, вы не откроете? Хочу кое-что вам показать.

Вместо ответа священник отпер деревянную дверь. Монетт снял медаль святого Христофора с шеи и протянул ему. На миг их пальцы соприкоснулись: медаль на короткой стальной цепочке перекочевала из рук в руки. Секунд на пять воцарилась тишина: священник разглядывал медаль.

— Когда тебе ее вернули? Наверное, нашли в мотеле, где…

— Нет, медаль я обнаружил у себя дома в Бакстоне. На туалетном столике нашей с Барбарой спальни. Рядом со свадебной фотографией, если быть до конца точным.

— Боже милостивый! — вырвалось у священника.

— Адрес он подсмотрел на регистрационной карточке, пока я бегал в туалет.

— Название мотеля ты сам ему сказал, и город тоже…

— Да, Даури, — кивнул Монетт.

Священник в третий раз обратился к своему «непосредственному начальнику», а потом спросил:

— Получается, твой попутчик не был глухонемым?

— В немоте я почти уверен, — ответил Монетт, — а насчет глухоты вы правы. Рядом с медалью лежала записка, нацарапанная на бумаге, которую мы блоком держим у телефона. Думаю, гость посетил нас, пока мы с дочерью выбирали гроб в похоронном бюро. Задняя дверь была открыта, но замок не взломан. Возможно, мой попутчик оказался очень ловким и умелым, хотя, скорее, я просто не запер дверь.

— Что ты прочел в записке?

— «Спасибо, что подвез».

— Разрази меня гром!

После небольшой, но эмоционально-насыщенной паузы раздался негромкий стук в дверцу исповедальни, где Монетт вглядывался в надпись «ПОТОМУ ЧТО ВСЕ СОГРЕШИЛИ И ЛИШЕНЫ СЛАВЫ БОЖИЕЙ». Монетт забрал медаль.

— Сын мой, ты сообщил об этом полиции?

— Разумеется, все от начала до конца. Они даже знакомы с моим попутчиком. Его зовут Стэнли Дусетт. Он уже давно колесит по Новой Англии со своим плакатом. Если вдуматься, он чем-то похож на меня.

— В его криминальном досье есть преступления, связанные с насилием?

— Да, несколько, — ответил Монетт. — Однажды он сильно избил мужчину в баре, а еще периодически попадал в закрытые психиатрические учреждения, включая клинику «Серенити-Хилл» в Огасте. Думаю, мне рассказали далеко не все.

— Сын мой, а ты хотел бы знать все?

— Вряд ли, — поразмыслив, ответил Монетт.

— Стэнли Дусетта пока не поймали?

— В полиции не сомневаются: это дело времени. Мол, умом Стэнли не блещет. Однако меня одурачить ему ума хватило.

— Сын мой, он действительно тебя одурачил, или ты понимал, что тебе внемлют? На мой взгляд, именно этот вопрос является ключевым.

Монетт долго молчал. Вряд ли прежде он столь пристально вглядывался в свою душу, зато сейчас направлял яркий прожектор совести во все ее закоулки. Нравилась далеко не каждая находка, но он старался не пропустить ни одной, по крайней мере сознательно.

— Нет, не понимал, — наконец проговорил он.

— Ты рад, что твоя жена и ее любовник мертвы?

Про себя Монетт тотчас же ответил «да», а вслух сказал:

— Я чувствую облегчение. Извините за неприятную правду, отче, но Барбара заварила такую кашу, а теперь ситуация исправляется: видимо, удастся избежать громкого процесса и спокойно осуществить реституцию из страховой выплаты. Я и впрямь чувствую облегчение. Это грех?

— Да, сын мой. Возможно, ты разочарован, но это так.

— Вы отпустите мне грехи?

— Десять раз прочтешь «Отче наш» и десять — «Аве Мария», — скороговоркой ответил священник. — «Отче наш» за недостаток милосердия — грех серьезный, но не смертный.

— А «Аве Мария»?

— За сквернословие в исповедальне. Грех прелюбодеяния тоже следует искупить — я говорю о совершенном тобой, а не твоей супругой… только сейчас…

— Ясно, сейчас вам пора на ленч.

— Если честно, у меня пропал аппетит, хотя с друзьями встретиться все равно нужно. Просто я слишком… слишком ошеломлен, чтобы сию секунду налагать епитимью за твои… гм, дорожные слабости.

— Тоже ясно.

— Вот и славно, а теперь ответь мне, сын мой!

— Да, отче.

— Не хочу переливать из пустого в порожнее, но ты уверен, что никоим образом не поощрил того человека и не навел его на мысль? Ведь в противном случае грех будет считаться смертным, а не простительным, и мне придется проконсультироваться у своего духовного наставника, дабы надлежащим образом…

— Уверен, отче. А вы не считаете… не считаете, что того бродягу послал Господь?

В глубине души священник тотчас ответил «да», вслух же сказал:

— Это хула, сын мой! Прочтешь «Отче наш» еще десять раз! Не знаю, как долго ты не посещал храм Божий, но за своей речью следить обязан. Ну, расскажешь что-нибудь еще с риском заслужить дополнительные «Аве Мария», или на этом закончим?

— Закончим, отче.

— Тогда мне полагается сказать «Отпускаю тебе грехи твои». Иди с миром и больше не греши. Позаботься о дочери! Мать бывает лишь одна, какие бы поступки она ни совершала.

— Да, отче.

Расплывчатая фигура за сеткой шевельнулась.

— Могу я задать еще один вопрос?

Скрепя сердце Монетт снова опустился на скамью. Ему бы уйти…

— Да, отче.

— Ты упомянул, что полиция рассчитывает поймать Стэнли Дусетта.

— Они заверили, что это только дело времени.

— Тогда вопрос такой: ты хочешь, чтобы полиция его поймала?

Из желания поскорее уйти и исполнить епитимью в самой уединенной исповедальне на свете — своей машине, Монетт ответил:

— Конечно, нет!

По пути домой он добавил к епитимье две дополнительных молитвы «Аве Мария» и две «Отче наш».