Бурятские волшебные сказки.

* * *

В исторически сложившемся сюжетном репертуаре бурятских волшебных сказок есть произведения на оригинальные, собственно бурятские сюжеты (к ним относится цикл богатырских сказок о баторах и мэргэнах - № 1, 5, 7), свои версии международных сюжетов (см в коммент. ссылки на AT) и сказки, основой которых, как уже говорилось выше, стали сюжеты и мотивы, пришедшие из рукописных старомонгольских сборников различного (в том числе древнеиндийского) происхождения.

Главными героями сказок на оригинальные сюжеты часто выступают обездоленные сироты, невинно гонимые юноши и девушки. Это Гурэ Арагша, живущий в бедной юрте без отца и матери (№ 11), Гун Сэжэ "в нагольном тулупе и сыромятных унтах" из сказки "Старик Таряша" (№ 10) и многие другие. Они борются за восстановление справедливости, противостоят чудовищам - шолмосам, мангадхаям, ханам, ноёнам. Герои сказок - честные, открытые люди, они не прощают коварства и предательства - носителей этих пороков сказка наказывает сурово. Чаще всего сказочные герои одерживают победу над противниками благодаря находчивости и бесстрашию в различных видах состязаний.

Популярностью в народе всегда пользовались сказки о таких смекалистых и отважных героях, как старик Хээрхэн (№ 23), Тенохен [22, с 21-24], Тээсхэн (РО БИОН. инв. № 1896, тетр. 1), Тунэшэхэн (РО БИОН, инв. № М-1324), ласкательные формы имен этих персонажей свидетельствуют о любви народа к ним. В этом ряду примечательны сказки о маленьком храбреце Торсогин-хубуне [5, № 9].

Особая известность издавна принадлежит сказкам о хитроумных старцах [5, № 3], которым удается не только взять верх над страшными зверями, но и перехитрить самого Эсэгэ Малан Тэнгэри (верховное божество, живущее на небесах).

К числу излюбленных принадлежат персонажи типа "иронических удачников" русских сказок. Вместо имен у них прозвища: Найденыш - Олзо хубуун [6, № 2], Бедный Боролзой (№ 19), Соплячок - Нюhата Нюсхай [6, № 25], Чернявый дурачок - Муу Хара [6, №13], Дурачок Монто - Муу Монто [22, № 8], Обгорелые сани - Шатанхай шаргата [6, № 21], Сирота Боро - Уншэн Боро (№ 22). В сказке из репертуара выдающегося улигершина и онтохошина Папа Тушемилова героя зовут Сирота из сирот Уншэн Унишээ [6, № 18]. С такими прозвищами, говорящими о низком происхождении или внешней непривлекательности, контрастируют выпадающая этим героям удача и неизменные симпатии аудитории, что особенно связано с их противостоянием ханам, ноёнам, представителям духовенства.

В обрисовке "иронических неудачников" используется прием обратной гиперболы. Истинные герои сказки скрываются под видом неказистых и жалких персонажей, а подлинная их сущность раскрывается лишь по мере развития сюжета. В итоге и Бедный Боролзой, и Сирота Боро, и все другие, подобные им, одерживают верх над своими антагонистами, часто занимают ханский престол, и для всего народа наступает мирная и счастливая жизнь.

Глубокий смысл и оригинальность присущи циклу сказок, повествующих об искусстве сказочников и улигершинов, талантливых певцов и музыкантов. Две сказки этого цикла вошли в настоящее издание - "Хурша-парень" (№ 15) и "Охотник-сказочник" (№ 16). В первой из них поэтично рассказывается о том, как искусство игры на хуре помогло бедному парню победить жизненные невзгоды и благодаря покровительству хозяина тайги Лээхэя обрести счастье. Во второй сказке, наоборот, непочтительное отношение к сказыванию сказок наказывается. В некоторых вариантах этого сюжета хозяин тайги дарует огонь онтохошину, оставшемуся без огня, за его веселые и остроумные сказки.

По представлениям бурят, сказывание сказок и улигеров являлось одним из условий успеха в охотничьем промысле. Известно, что охотники специально брали с собой в тайгу сказителей, которые за исполнение сказок и улигеров наравне с охотниками получали долю добычи. Нередко сами охотники были искусными сказочниками. Сказки нередко повествуют о том, что владыки гор, вершин, тайги щедро одаривают сказочников-охотников, а тех, кто мешает оказыванию сказок, наказывают, оставляя их без добычи.

У некоторых героев один из руководителей - зооморфный. Таковы сыновья коровы в сказках "Тугал Масан" (№ 12) и "Тогол Хошут" [6, № 27], "Козлиный хвост" [5, № 22], "Медвежий сын" [3, с. 365-371] и др. Их необычным рождением обусловлено сочетание в них исключительных свойств - едва появившись на свет, они начинают разговаривать, ходить, смекалка и ловкость развиваются у них со сказочной быстротой.

В цикле этих сказок преломились тотемические воззрения, животные-тотемы представлялись предками-покровителями, от которых зависит не только удачная охота, но и благополучие в жизни.

Персонажи из мира животных в сказках выполняют также функции мудрых советчиков и дарителей. Чаще всего это животные, спасенные героем от гибели. Так, Бедный Боролзой (№ 19), поочередно выпускает из капканов различных животных, а те в благодарность за спасение снабжают героя волшебным камнем, при помощи которого он становится не только богатым, но и занимает ханский трон.

Многочисленны древние мотивы об оборотничестве, когда сказочные персонажи легко превращаются в различных зверей и с такой же легкостью снова обретают человеческий облик. Наибольшее распространение имеют сказки о медведе-оборотне. Так, в сказке "Человек-медведь" (№ 17) достаточно человеку трижды обойти одинокое дерево против солнца, и он превращается в медведя. И, наоборот, стоит ему трижды обойти то же дерево по ходу солнца, как он снова оборачивается человеком.

Идеи тесной связи и общности человека с представителями животного мира находят соответствия в древних повествованиях многих народов. Исследователь архаических культур Д Фрэзер выделял, например, "примитивный род легенд, где вообще не проводится строгая грань между человеком и животным и где предполагается, что низшие думают, говорят и действуют как люди, и живут друг с другом в полном смысле этого слова, как равные с равными" [21, с 121].

Для членов рода была особенно важна забота о его увеличении и укреплении. Поэтому рождение сына у Харасгай Мэргэна (№ 7) расценивается как условие дальнейшего продолжения и укрепления рода "Сын родился, его род и племя умножил", - говорится в сказке. Многочисленность рода обеспечивала ему спокойную жизнь без войн и разорений.

Однако женитьба, создание семьи было делом далеко не простым: у монгольских племен в эпоху родового общества допускались только экзогамные браки. Между тем, "…роды у древних монголов обычно жили, пользуясь общей пастбищной территорией так, что поблизости не было совершенно представителей иного рода" [9, с 47-48]. Поэтому в устойчивом мотиве бурятских сказок о поисках невесты борьба за нее всегда сопряжена с большими трудностями и опасностью, поскольку жениху приходится ехать за невестой далеко "в чужую страну". Примечательно, что большая роль в благополучном исходе всех перипетий, связанных со сватовством и женитьбой, в сказке отводится невесте. Именно ее находчивость и мудрость обеспечивают успех в богатырской поездке ее избранника. Привлекательны в сказках и другие образы женщин - сестер мэргэнов и баторов, их жен, дочерей. Они наделены твердостью духа и готовностью пожертвовать собой ради спасения близких, знают секреты приготовления пищи, сохраняющей свежесть в течение многих лет. Таким умением обладает жена Хилгэндэй Мэргэна (№ 1). Сестре Зэр Далай Мэргэна присуща большая сила и меткость в стрельбе из лука: "Натянула девушка лук с такой силой, что от зарубки на стреле дым пошел-" (№ 6).

Сказка всегда на стороне невинно гонимых и оклеветанных женщин. Сочувствием к ним проникнуты, например, тексты "Девушка и говорящий бархатисто-черный конь" (№ 3), "Младшая ханша и ее Златогрудый сын" (№ 4). За верность и стойкость всегда воздается по справедливости, а злые гонители наказываются.

Сказочные героини - искусницы в любом домашнем труде. Умение шить быстро и добротно красивую одежду передается традиционной формулой - например, в сказке о девушке Башалай (№ 6): "…из шелка с ладонь умела сшить десять шуб, а из шелка с подол - двадцать шуб". Дочь Усан Далай хана шьет одежду так искусно, что швов не видать [6, № 18].

Особое место в ряду сказочных героинь занимает образ матери, формировавшийся на протяжении жизни многих поколений и вобравший в себя самые разные представления, начиная с мифологического мировоззрения. Когда сын становится взрослым ("руки достают до тороков, а ноги до стремени"), роль матери в его судьбе приобретает особую значимость в сказке и ее сюжете. Часто мать сама изготовляет для сына снаряжение, как это делает, например, мать героя сказки "Старик Таряша" (№ 10): когда ее сын Гун Сэжэ повзрослел, "…мать смастерила из ветки кустарника лук, а из прутьев стрелы". Отправляя сына в дальнюю дорогу, полную тревог и неизвестности, мать снабжает его чудодейственной пищей, утоляющей голод. Лепешки, шаньги, сушеный творог (айрак), приготовленные матерью на своем грудном молоке для сына, обладают волшебными свойствами. Эта пища не убывает в продолжение многотрудного пути героя, дает ему силу, обеспечивающую победу над противниками.

Особой эмоциональностью отличаются сказки этого типа в исполнении сказочниц-женщин. Одна из них - "Борхон Тулай и его горбатенький сивый конь" (№ 8) - записана от Будай Ботоновны Болхоевой. В этой сказке мать, спасая новорожденных сыновей-близнецов от напавшего чудовища, прячет их в кустах, оставив им шаньги, приготовленные на грудном молоке. Благодаря чудодейственной силе материнского молока, мальчики растут очень быстро.

Поэтичен образ девушки-лебедя, на которой женится молодой охотник Хоредой. Сюжет этот - международного распространения Бурятские версии связаны с легендой о происхождении некоторых бурятских родов. Охотник Хоредой прячет лебяжье платье одной из девушек во время их купания в озере. Она утрачивает возможность улететь вместе со своими подругами на небо. Оставшись в облике девушки, она становится женой Хоредоя. У них родятся одиннадцать сыновей. Однако однажды жене Хоредоя удается добраться до своего лебяжьего платья. Надев его, она снова оборачивается лебедью и навсегда улетает, оставив своих сыновей, которые впоследствии становятся первопредками одиннадцати хоринских родов.

Легенда о лебеде-прародительнице получила распространение среди разных бурятских племен. Сама птица лебедь считалась у них священной. При исполнении подобных легенд и сказок сказочники А. Онгорхоев, Д. Цыренов утверждали, что того, кто делает для лебедя добро, ожидает удача в жизни и светлая дорога.

Уже в одной из ранних публикаций варианта данной легенды, принадлежащей Г.Н. Потанину, отчетливо проступают черты и мотивы, свойственные поэтике сказочного жанра: осложняется сюжетная разработка, оттеняются переживания героини, ее просьба вернуть ей лебяжье одеяние: "Что же ты мне не отдашь мое лебединое платье, ведь мы уже три года как живем. Я бы попробовала, могу ли еще летать!" [19, с 25]. Мотив просьбы точно также акцентируется в сказке "Лебедь" (Хун), записанной от современного исполнителя Лхамажаба Максарова "Ведь я уже стара, - говорит жена мужу, - никуда не уйду. Хоть один раз попробую надеть свой наряд, который носила в молодости" (РО БИОН, инв. № 2932, п. 1, с 150-151).

В процессе трансформации легенды в сказочное повествование сюжет переосмысляется. Героем выступает теперь не Хоредой из легенды, а чаще всего обездоленный парень или юноша-сирота, как в сказках "Молодец и его жена-лебедь" (№ 2), "Лебедь и Гаруди" (РО БИОН, инв. № 3494). Утрачивается мотив об одиннадцати сыновьях - зачинателях хоринских родов (в сказках их чаще три, реже - один).

Утратив связь с мифологическими воззрениями, сказка постепенно отодвинула на второй план, а в некоторых вариантах и вовсе исключила мотив чудесной прародительницы и ее одиннадцати сыновей. В сказочной трактовке жена-лебедь навсегда принимает облик земной женщины и наделяется привлекательными чертами хранительницы домашнего очага и заботливой матери. В подобных вариантах сказок внимание теперь акцентируется на типично сказочных приемах и деталях, отвечающих традициям эстетики жанра. Так, обязательно младшая из трех, иногда из семи сестер-лебедей становится главной героиней сказки, оставшись на земле. В некоторых версиях жена-лебедь, выпросив у мужа лебяжье платье, улетает на небо, забрав с собой сына (иногда мужу удается вернуть их обратно на землю, как это происходит в названной выше сказке "Лебедь и Гаруди"). В легенде же она улетает одна, оставляя сыновей мужу, что вполне объяснимо, иначе это противоречило бы основной идее легенды - зачинатели тотемных родов должны оставаться на земле.

Сюжет о жене-лебеде имеет многочисленные параллели в мировом фольклоре. Что же касается эпизода, когда лебедь возвращается на небо, забрав своих детей (ср. бурятскую сказку), то он, как отмечает Ф. Гейслер в исследовании "Сватовство в мировой литературе", встречается редко. "Если девы (птицы) находят свое одеяние… - пишет он, - то все они без исключения улетают от мужей. Своих детей они оставляют или - что происходит реже - забирают с собой" [31, с 44-45].

В составе бурятских волшебных сказок на оригинальные сюжеты широко представлены произведения, воспевающие подвиги мэргэнов и баторов. Это богатырские сказки о Гэсэре, Алтан Шагае, Харасгай Мэргэне и других героях. Возникновение и формирование таких сказок в известной мере несомненно связано с угасанием улигеров, их жанровой трансформацией (процесс разрушения бурятских у литеров был отмечен в начале XX а Ц.Ж. Жамцарано). Отдельные повествования о баторах стали передаваться в прозе. Происходил процесс постепенного перехода части улигерных сюжетов в сказочный жанр. Но было неверно усматривать в богатырских сказках только переделку улигеров. Есть основания считать, что богатырские повествования - издавна существующая традиционная разновидность бурятских сказок. У них во многом общий с улигерами арсенал художественно-изобразительных приемов и мотивов. Прежде всего это устойчивые эпические формулы, например зачины, указывающие на отдаленность времени, о котором повествуется в произведении; иногда они имеют стихотворную форму (№ 6). В некоторых вариантах говорится, что в те давние времена "Земля была теплая… молочное море с лужицу было, а гора Сумбэр с кочку была, дерево на опушке маленьким было, могучий гуран козленком был" [5, №41].

Из улигеров заимствована эпическая формула с характерным звукоподражанием, напоминающим ржание коня: "Турья-турья, турьялза, слушай, что скажу турьян. Коль с ушами, то внимай, память есть - запоминай" (№ 5).

Подобно улигерным баторам и мэргэнам, сказочным героям коня даруют небесные силы. В духе улигеров гиперболизируются облик героев, размеры богатырского снаряжения (даже трубки у героев величиной с берцовую кость).

Вместе с тем в поэтике эпоса и богатырской сказки есть отчетливо выраженные жанровые различия. Происхождение улигерных баторов нередко связывается с небесными силами, сказочные же герои всегда рождаются на земле. Если в улигерах лук, стрелы и другое снаряжение богатырю чаще всего мастерят небесные дарханы (кузнецы), то сказочному герою их почти всегда делает мать или сестра, а иногда он сам. В течение двадцати лет готовит Харасгай Мэргэн свое снаряжение, в том числе недоуздок из литого серебра, узду из литого золота (№ 7). Сын Хулдая делает себе лук из ребра (звериного), стрелы из прутьев (№ 5).

Многие бурятские сказки в сюжетном и поэтическом плане сходны со сказками двух других монголоязычных народов - калмыков и монголов. По известной концепции Г.Д. Санжеева, близость и сходство сказочных традиций свидетельствуют о существовании в далеком прошлом единого "сказочного ядра" у ранних монгольских племен.

Общность волшебных сказок трех родственных народов проявляется в разработке схожих сюжетов, в характеристиках сказочных образов и персонажей, в присутствии одинаковых чудесных предметов с аналогичными функциями, а также в художественной изобразительности.

Так, в волшебных сказках этих народов основными героями выступают хубуун (бур.), ковун (монг.), кебюн (калм.) в значении "парень, молодец".

Большая роль в сказках отводится образу доброго советчика и дарителя, который непременно изображается белоголовым, белобородым старцем, часто с березовой тростью в руках. Характеристика его также дается в одинаковом оформлении: "Саган толгойтой (hахалтай), хуhан hорьботой убэгэн" (старик с белой головой (бородой), с березовой тростью) (бур.); "Цав цагаан цахалтай вгн" (с белой-белой бородой) (монг.); "Цав цаhн сахалта (толhта) вгн" (старик с белой-белой (головой) бородой) (калм.).

Положительным персонажам противостоят чудовища и злые существа - мангадхай (бур.), мангас (монт.), мангус (калм.), шолмос (бур.), шолмс (монт.), шулм (калм.). Очень близки по названиям, по внешнему облику и характеристике владыки подземного царства, хозяева лесов, вод, гор и им подобные мифические образы, без которых редко обходятся волшебные сказки монгольских народов.

В волшебных сказках бурят, калмыков и монголов отразились некоторые общие этнобытовые особенности. Об этом свидетельствуют эпизоды состязаний сказочных героев, выполняющих трудные задания в борьбе за невесту. Сходно описываются три вида единоборств: национальная борьба (барилдаан), конные скачки (урилдаан) и стрельба из лука (сур харбаан).

У всех трех народов есть сказки с одинаковыми названиями, в которых совпадают имена некоторых героев и персонажей: "Семеро Хожогоров и один Можогор (Тужугор)" - "Долоон Хожогор, нэгэ Можогор" (бур.), "Долоон Хожгр, нэг Можгр" (монт.), "Долан Хожhр, нэг Тужhр" (калм.). То же самое можно сказать о сказках об Арджи Бурджи-хане, о Медвежьем сыне, о Двух братьях (Аха дуу хоёр), о Мальчике-хвостике (hуул хубуун) и др.

Сказки вводят слушателей в неповторимый мир степняка-кочевника. Точно так же, как это было в реальной жизни, сказочные герои разводят "скот пяти видов" (табан хошуу мал) - лошадей, верблюдов, крупный рогатый скот, овец и коз. Первым признаком богатства служит в сказках многочисленность скота, причем у всех монголоязычных народов эта мысль воплощается в сходные поэтические формулы "Северные склоны гор заполняли десять тысяч (голов) скота, - говорится в монгольской сказке, - южные склоны полностью покрыли тысячи тысяч овец" (Араараа дуурэн арван тумэн мал, врр дуурэн уй тумэн мал).

В калмыцкой сказке у Цецн хана "владения безграничны, а табуны коней бесчисленны" (сай курсн отогда, бум курсн адута). Подобные картины рисуются и в бурятских сказках. "Десять тысяч коней паслись широко и привольно, [стадо в] двадцать тысяч овец паслось, изогнувшись [дугой]" (Арбайжа бэлшэхэ арбан мянган адуутай, хотойжо бэлшэхэ хорин мянган хонитой).

В арсенале калмыцких тулъчи, монгольских улгэрчи и бурятских онтохошинов имеется множество вариаций этих родственных формул.

В сказках монгольских народов широко используются такие оригинальные жанры их фольклора, как благопожелания (юрол, йорол, рл), специфические сочетания слов, например парные слова (хошоо угэ), сходные фразеологизмы и тд.

Привязанность степняка-кочевника к домашним животным явилась основой поэтизации коня, верблюда и других животных персонажей в сказках.

Народная фантазия наделила сказочного коня волшебными крыльями, которые способны поднять его в воздух "ниже облачного неба, выше верхушек деревьев" (уултэй тэнгэрээс доогуур, узууртэй модноос дээгуур ниисдэг далавчтай морь). Описание коня и его снаряжения можно причислить к самым поэтичным в сказках монгольских народов. Седла, уздечки, подпруги сказочного коня изготовлены из серебра - литого, чеканного, инкрустированного.

Как и в сказках других монгольских народов, в бурятских текстах фигурируют кони самых разных, можно сказать, причудливых мастей, наделенные сложными поэтическими эпитетами: "быстроногий саврасый" (хурдан хула), "золотисто-рыжий" (алтан зээрдэ), "бархатистый, угольно-черный" (хэлин х хара), "золотисто-соловый'' (алтан шаргал). В калмыцких сказках "золотистый в крапинку" (алтан шар цоохр), "светло-рыжий" (борхон зрд), "чалый" (бууралт), в монгольских - "белый, как заяц" (чандага цагаан) и т.п. Такое многообразие мастей, несомненно, отражает высокий уровень поэтизации коня.

Сюжетный состав волшебных сказок монгольских народов претерпевал изменения. Так, калмыцкие сказки в пору соседства с кавказскими народами обогатились новыми образами, персонажами, мотивами. Бурятские сказки в силу тесной исторической взаимосвязи с другими сибирскими народами, а также с русским народом испытали влияние их сказочных традиций.

В бурятской сказке о Хулмадай Мэргэне центральным мотивом является дежурство сыновей у тела умершего отца. Это мотив представлен в русских сказках типа "Сивка-Бурка". В отличие от бурятских сказок, где, собственно, нет могилы и погребальных сооружений, в русских сказках, согласно исконно народному обычаю, тело отца трех братьев погребено в земле. И три сына по воле отца должны караулить не его тело, как в бурятских сказках, а могилу. В бурятских сказках в подобных эпизодах отразились свои древние обычаи: забивают коня, переламывают лук и стрелы, принадлежавшие умершему, чтобы положить в могилу вместе с их владельцем. Лук, стрелы, конь, вероятно, должны были служить хозяину на "том свете". Таким образом, бурятские сказки отразили характерные этнографические реалии и вместе с тем особенности мировоззрения степняка-кочевника.