История Японии. Между Китаем и Тихим океаном.

Культура Фудзивара (900-1199).

Имя Фудзивара означает «поле глициний». Это был топоним одной из первых столиц, с 694 по 710 гг., прежде чем правительство перебралось в Нару. В 699 г. император Тэндзи разрешил могущественному роду Накатоми принять в качестве патронима это поэтичное название в знак признательности за многочисленные услуги. Накатоми, ставшие таким образом Фудзивара, продолжали усиливаться, создавали изощренные и грандиозные союзы, жили с государством одной эпохой — до такой степени, что сегодня само выражение «культура Фудзивара», став расхожим, ассоциируется с блеском некоего идеализированного средневековья.

В самом деле, Фудзивара, беспокойный и разветвленный род, в конечном счете с X в. до конца XII в. закрепили за собой главные посты в государстве — например, они с 967 по 1068 гг. от отца к сыну передавали должность регента при императоре: они намеренно добивались назначения сувереном ребенка, а потом, когда он взрослел, вынуждали его отречься. Однако сегодня, как и в прошлом, огромное большинство людей забыло о мафиозных чертах этой системы, а ее очарование действует по-прежнему: достаточно произнести «культура Фудзивара», чтобы заворожить слушателей, как будто это выражение обладает свойствами магического заклинания.

Великая заслуга Фудзивара состояла в том, что они олицетворяли избавление от китайских моделей, до такой степени определявших всю жизнь до конца VIII в. Это не значит, что китайская культура сошла на нет — достаточно вспомнить Сайтё и Кукая: корни всего связанного с буддизмом, например, тянулись из богатой религиозной жизни Китая эпохи Тан. Но японцы настолько усвоили континентальные элементы, что воспринимали их как присущие собственной идентичности и уже не замечали их внешнего происхождения.

Наконец, в представлениях людей Фудзивара неизменно оживают в образах оригинальных и ярких личностей, которых по воле случая — это был дополнительный бонус удачи — в судьбоносные моменты порождала некая евроазиатская фантазия, по преимуществу чарующая и пугающая. Вернемся еще раз к тысячному году по христианскому летоисчислению: в Японии тогда жил Фудзивара-но Митинага (?—1027), в то время всемогущий — настолько, что к концу этого века (ок. 1092) писатели расскажут о его великолепии в «Повести о расцвете» (Эйга моногатари), которая вскоре вдохновит и художников.

Это был ловкий человек, которому очень помогла краткость человеческой жизни — разве своим выходом на первый план в 995 г. он не был обязан преждевременной смерти двух старших братьев? Стараясь не раздражать людей и богов, он осмотрительно отказался от соблазнительного титула великого канцлера, который предлагал ему суверен; но, поскольку ему посчастливилось иметь много сыновей и дочерей (двенадцать — шесть сыновей и шесть дочерей — от двух жен), он сумел удачно сочетать их браком, став несколько раз тестем, а потом дедом императоров. Поэтому, когда он в 1027 г. умер, Совет уже состоял только из представителей рода Фудзивара. Похоже, это никого не смущало: японцы никогда не испытывали потребность создавать бюрократию, теоретически независимую от знатных родов, какая существовала в Китае. Правительственные должности они прежде всего рассматривали как почести, законно причитающиеся самым блестящим, тем, кто сумел снискать милость императора.

Таким образом, к середине XI в. Фудзивара настолько монополизировали теплые места и почетные функции, что другим родам мало что осталось. Митинага (особенно с 1017 г.) также отвел в свое распоряжение и распоряжение своей семьи поток натуральных налогов рисом и шелком, которые посылали губернаторы областей; благодаря этому он стал богатейшим человеком Японии в рамках системы, функционирующей как замкнутый цикл, тем более что на своем месте он мог контролировать назначение губернаторов и делать их своими клиентами. Впрочем, как во всех придворных семействах, он направлял в провинции младших членов рода; так с клиентелизмом совершенно естественным образом сочетался непотизм.

Это могущество Фудзивара — или их власть над государством — заметно способствовали развитию японской политической системы, теоретически скопированной с китайской и предполагавшей централизацию. Но Фудзивара, напротив, внесли в нее сильный отпечаток семейственности, довольно похожей на старинные системы кланов (удзи). Это оправданно, — говорили они, — ведь они управляют землями, где чиновники двора не имеют никаких практических возможностей отправлять власть. Выросшие в регионах и вернувшиеся ко двору, выходцы их этой семьи приносили туда свежее дыхание, интегрируя провинциальный образ жизни в уже старую систему централизованного государства. Всегда ловкие, они в то же время никоим образом не стремились к революционным переменам, оказывая полное уважение как к сану, так и к особе императора; их искусная политика выдачи дочерей замуж в конце концов почти генетически связала их с родом суверенов. Поэтому Фудзивара могут считаться прародителями, биологическими и политическими, японского государства средних веков и нового времени: провинциальные кланы управляют, император царствует.

С 1040 г. реставрация, а потом реформа системы поместий, созданной в середине VIII в., значительно ускорили этот процесс.

Имеются в виду территории, управление которыми — и соответственно налоговые поступления с них — правительство двора оставляло семьям, как правило, с очень давних пор физически или морально связанным с императорской властью. Правительство не теряло интереса к этим территориям, по, разрешая превращать их в сёэн, поместья, управляемые кем-то другим, снимало с себя ответственность за них. В самом деле, демографическое развитие — тогда Япония, вероятно, насчитывала семь-восемь миллионов человек — все более усложняло периодическое перераспределение земли. И потом, рост числа ртов и рабочих рук, которые надо было занять, предполагал освоение новых территорий. Как водится, властители регионов не замедлили добиться от правительства, чтобы оно признало эти территории, где подняли целину, за ними, ссылаясь на то, что способствовали здесь распространению административных рамок и законоположений, которые были приняты в столице и в зонах, непосредственно контролируемых правительством. Для подчиненных поместье имело вполне человеческий масштаб — региональный, и его обитатели учились уважать землевладение, доходы, налог, не пытаясь дознаться, кому идет последний. Так что эта система, первоначально задуманная как разумная форма делегирования известной власти агентам центрального правительства, сконцентрированной в их руках, в конечном счете стала мощным фактором географического, политического и даже социального дробления.