Капитан Панталеон и Рота Добрых услуг.
3.
Икитос, 26 августа 1956 г.
Дорогая Чичи!
Прости, что я так долго не писала, ты, наверное, дуешься на свою сестричку, которая так тебя любит, сердишься и говоришь, должно быть, почему эта глупая Поча не расскажет, как у нее дела и что это за Амазония. Поверь, Чичита, я тебя часто вспоминаю и очень по тебе скучаю, но просто не было времени написать, да и не хотелось (не обижайся, ладно?), сейчас расскажу почему. Не очень-то хорошо принял Икитос твою сестричку, Чичи. Не по душе мне этот переезд, и все тут пошло неладно и странно. Я не хочу сказать, что сам город хуже, чем Чиклайо, наоборот. Наоборот, лапонька, город симпатичный и веселый, и лучше всего тут, конечно, сельва и большая река Амазонка, знаешь, она огромная, как море, другого берега не видно, и еще много всякой всячины, даже представить трудно, надо увидеть своими глазами: просто прелесть. Мы несколько раз совершали прогулки на глиссере (так здесь называют маленькие катера), один раз в воскресенье до селения Тамшийако вверх по реке, другой — до местечка с прелестным названием Святой Хуан Мюнхенский, а еще раз — до селения Индиана, вниз по реке: его основали святые отцы и сестры из Канады, уму непостижимо — приехать из такой дали в жарищу, в глушь, чтобы приобщить к цивилизации каких-то чунчо из сельвы. Мы ездили со свекровью, но больше ее на глиссер не возьмем, потому что она всю дорогу умирала со страху и все причитала: вот, мол, сейчас перевернемся, вам хорошо — вы умеете плавать, а я пойду ко дну и меня сожрут пираньи (бедные пираньи, Чичита, отравились бы). А потом, когда вернулись, все ныла, что ее покусали москиты, и что правда, Чичита, то правда, самое страшное здесь — санкудо и исанго (санкудо живут в траве), за день они превращают тебя в сплошной волдырь — ходишь и чешешься. Видишь, детка, как неудобно иметь нежную кожу и голубую кровь — мошкара так и норовит присосаться (ха-ха).
Если мне Икитос вышел боком, то для свекрови это полный кошмар. В Чиклайо она была счастлива, ты знаешь, она обожает приятельниц, там, в Чиклайо, она вела светскую жизнь, с такими же старушенциями из военного городка играла каждый вечер в канасту, как Мария Магдалина, лила слезы над радиоспектаклями, приглашала к себе на чашечку чая, а тут, выходит, мы ее лишаем всего, что ей так нравится (ой, Чичи, как вспомню Чиклайо, прямо жалость берет), ничего подобного тут у нее нет, так что остается для развлечения одна религия, а вернее сказать, колдовство, вот именно. Хоть ложись, хоть падай, меня как холодной водой окатили: оказывается, мы не будем жить в военном городке и не сможем общаться с семьями офицеров. Вот так. Для сеньоры Леонор это конец света: она-то мечтала, как в один прекрасный день подружится с женой командующего V округа, чтобы задирать нос, как в Чиклайо, где она была первой подругой жены полковника Монтеса — водой не разольешь, только что в одной постели не спали (не подумай чего дурного, если бы и влезли в одну постель, то чтобы сплетничать и злословить). Помнишь анекдот? Пепито спрашивает Карлитоса: «Знаешь, как сделать из бабушки волка? — Как? — Бабушка, давно у вас с дедушкой ничего не было? УУУУУУУУУУУУУУУ!» По правде сказать, Чичи, это распоряжение нас подкосило, потому что единственно современные и удобные дома в Икитосе как раз в военном городке, в квартале, где живут морские офицеры или военные летчики. А в самом городе дома ветхие, безобразные и неудобные. Мы сняли дом на улице Сержанта Лореса, постройки начала века, времен каучукового бума, он красивее других — фасад облицован португальскими изразцами, а балконы деревянные; дом большой, из одного окна видна река, но и он в сравнение не идет с самым захудалым домиком из военного городка. Но больше всего зло берет, что мы не можем купаться в бассейне ни у них, ни у моряков, ни у летчиков, а в самом Икитосе только один бассейн, ужасный муниципальный бассейн, куда ходят все кто попало, я один раз была там — народу тьма, просто ужас, и полно всяких типов с хищными мордами, только и ждут, чтобы женщина вошла в воду, и тогда, пользуясь теснотой, ну, сама понимаешь. В жизни больше туда не пойду, Чичи, лучше душ. Как подумаю, что жена любого лейтенантика может целыми днями купаться в бассейне военного городка, позагорает, послушает радио, а потом пойдет окунется, а я день-деньской, как приклеенная, сижу у вентилятора, чтобы не изжариться, просто зла не хватает, клянусь, дай мне волю, я бы этому генералу Скавино отрезала бы, сама знаешь что (ха-ха)Мало того — мы даже не можем пользоваться армейским магазином, где все вдвое дешевле, а должны покупать в обычных лавочках, как неизвестно кто. Ничего нам нельзя, мы должны жить так, будто Панта простой штатский. Ему положили оклад на две тысячи больше против обычного как компенсацию, но только это ничего не компенсирует, Чичи, так что и с денежками бедная Почита, как ни боролась, все-таки напоролась (надо же, вышло стихами, видно, чувство юмора еще не потеряно?).
Представляешь, Панта у меня тут всю дорогу ходит в штатском, а мундир в это время моль жрет, он его не может носить, а ведь ты знаешь, как он обожает форму. И мы всем должны внушать, что Панта — торговец, приехал в Икитос по торговым делам. Мы со свекровью все время попадаемся, просто смех, приходится выдумывать что-то соседям, и, случается, проговоришься, вспомнишь что-нибудь про Чиклайо, а они голову ломают, понять не могут, и в квартале мы прослыли очень странной семьей, почти подозрительной. Я вижу: ты вся из себя выходишь, не можешь понять, почему эта дурочка такого туману напускает. Честное слово, Чичи, не могу тебе сказать ни звука, это военная тайна, жуткая тайна, если бы узнали, что Панта рассказал, его бы судили за измену родине. Представляешь, Чичита, ему дали ужасно важное задание в разведке, страшно опасное, и поэтому никто не должен знать, что он капитан. Ой, что за дура, выболтала тебе секрет, неохота только рвать письмо и все начинать сначала. Поклянись мне, Чичита, что ты никому ни словечка не скажешь, а не то я тебя убью, да и ты ведь не хочешь, чтобы твоего родственника посадили в тюрьму или расстреляли из-за тебя, ведь нет? Молчок — согласна? — да смотри не разболтай секрет этим сплетницам, подружкам Сантанам. Ну не смех ли: Панта — тайный агент? Мы с доньей Леонор помираем от любопытства-что за шпионское задание у него в Икитосе, одолеваем вопросами, норовим что-нибудь выпытать, но ведь ты его знаешь — ни словечка не проронит, хоть убей его. Так и живем, но твоей сестрице тоже упрямства не занимать, посмотрим еще, кто кого. Предупреждаю тебя заранее: узнаю, в чем замешан Панта, ни за что не выболтаю, можешь трусики обмочить от любопытства.
Сам он, видно, на верху блаженства, что ему поручили такое важное задание в разведке, Чичита, и, наверное, это пойдет на пользу его карьере, но я далеко не в восторге. Во-первых, я почти совсем его не вижу. Ты знаешь, какой Панта исполнительный, ну просто ненормальный во всем, что касается работы, любой приказ принимает так близко к сердцу, что не спит, не ест, пока не выполнит, но в Чиклайо у него были дежурства в определенные часы, и я знала, когда он приходит и когда уходит. А тут вся его жизнь вне дома, никогда не угадаешь, во сколько он вернется и — умрешь на месте — в каком виде. Ты знаешь, я не привыкла видеть его в штатском, а тут ему выдали гуайаберу, синие джинсы и жокейскую шапочку, так что мне иногда кажется, будто у меня другой муж, и не только из-за этого (ой, Чичи, стыдно сказать из-за чего, это и вправду не могу). Если бы он работал только днем, я не знала бы горя. Но ведь ему приходится уходить и по вечерам, иногда задерживаться до глубокой ночи, а три раза он пришел домой в стельку пьяный — сам не мог раздеться, а наутро мамуле пришлось ставить ему холодные компрессы и отпаивать крепким мате. Да, Чичи, представляю твое удивленное лицо, но хочешь — верь, хочешь — нет, а трезвенник Панта, который из всех спиртных напитков принимал только капли от геморроя, может напиться так, что на ногах еле стоит и языком не ворочает. Сейчас меня смех разбирает, когда вспомню, как он на карачках вползает в комнату и стонет, а тогда такая злость взяла — прямо отрезала бы и ему тоже, сама знаешь что. Он мне клянется всеми святыми, что по ночам ходит на задание, что ищет каких-то типов, которых найти можно только в барах, где они встречаются, чтобы запутать следы, и, вероятно, это правда (совсем как в шпионских фильмах), но, дорогая моя, скажи, было бы у тебя на душе спокойно, если бы твой муж проводил вечера в барах? Нет, детка, конечно, нет, да и не такая я дура, чтобы верить, будто в барах бывают одни мужчины. Наверняка и женщины, они могут подойти к нему, заговорить и вообще Бог знает что. Я ему несколько раз устраивала такие скандалы, что он пообещал мне больше не уходить по вечерам, разве только вопрос встанет о жизни и смерти. Я с лупой в руках перерыла все его карманы, осмотрела все рубашки и нижнее белье, потому что, клянусь, если я найду хоть малейшее доказательство, что Панта был с женщиной, ему несдобровать. Хорошо еще, что его мамуля мне помогает, она в ужасе от ночных вылазок своего сыночка, от попоек, потому что всегда считала его святее святого, а теперь выходит, что это не так (ой, Чичи, ты бы умерла, если бы я тебе все рассказала).
И потом, из-за этого распрекрасного задания ему приходится общаться с такими людьми, что волосы дыбом встают. Представь, однажды вечером мы пошли в кино с соседкой Алисией — мы с ней очень подружились, она замужем за парнем, который работает в «Банко Амасонико», сама она местная, очень симпатичная и помогла нам подыскать дом. Мы пошли в кинотеатр «Эксельсиор» на фильм с Роком Гудзоном (ой, держите, мне дурно), а после кино прошвырнулись по улице, выпили лимонаду, и, когда шли мимо бара «Каму-Каму», вдруг вижу Панту за столиком в углу, но с какой парочкой! Ужас, Чичи: женщина — та еще штучка, краска на ней, как штукатурка, даже на ушах, груди необъятные, а зад на стуле не помещается; с нею мужичок с ноготок, ноги болтаются, до полу не достают, и притом строит из себя жуткого сердцееда. И с этими двумя Панта оживленно разговаривает, будто они закадычные друзья. Я говорю, Алисия, смотри, мой муж, а она как схватит меня за руку, разнервничалась, пошли, говорит, Поча, пошли отсюда, не подходи к ним. В общем, мы ушли.И что же, ты думаешь, это за парочка? У женщины самая худая слава в Икитосе, она злейший враг всех семейных очагов. У нее кличка Чучупе и дурной дом на шоссе в Напай, а карлик — ее любовник, сдохнешь со смеху, как представишь их с уродцем за делом, вот разврат-то! Я, конечно, потом все рассказала Панте, посмотреть, какая у него будет физиономия, у него прямо челюсть отвалилась, он даже заикаться стал. Но отрицать не посмел и признался, что эта парочка с самого дна. Что ему пришлось иметь с ними дело по службе и что если я когда-нибудь опять увижу его с ними, чтобы не смела близко подходить, а его мать и подавно. Я ему сказала: иди водись с кем хочешь, но, если ты хоть раз заглянешь в дом этой суки на шоссе в Нанай, учти, Панта, наш брак под угрозой. Ты же представляешь, детка, что о нас тут станут говорить, если Панта будет показываться на улице в такой компании. А еще среди его новых знакомых есть китаец, я раньше думала, что китайцы все изящные, но этот сущий Франкенштейн. Правда, Алисия считает, что это самый смак, но у местных женщин, сестричка, вкус испорченный. Я выудила про него что могла, когда ходила в Аквариум Моронакоча смотреть диковинных рыбок (ну просто прелесть, только я вздумала дотронуться до электрического угря, меня так дернуло током, я чуть не грохнулась), и сеньора Леонор тоже в одной лавчонке выспросила о китайце, а потом еще Алисия застукала их, когда они шли по Пласа-де-Армас, и от нее я узнала, что китаец страшный проходимец, пробы ставить негде. Он эксплуатирует женщин, сам жуткий гуляка — вот и суди теперь, что за друзья у твоего родственника. Я ему все это прямо в лицо сказала, а сеньора Леонор еще больше ему наговорила, потому что она просто сама не своя, что сын попал в дурную компанию, особенно теперь, когда, как она считает, близок конец света. Панта пообещал ей никогда в жизни больше не показываться на улице ни с этой прости господи, ни с карликом, ни с китайцем, но ему все равно придется встречаться с ними тайком, потому что так надо по службе. Не знаю, до чего он докатился с этой своей службой и такими дружками, Чичита, мне он все нервы вымотал, ты понимаешь, я вся извелась.
Хотя на деле вроде не с чего, в том смысле, что неверности, измен мне как будто нечего бояться, потому что, сестричка, ты просто не представляешь, как переменился Панта в таких вещах — в интимных, одним словом. Помнишь, когда мы поженились, он был такой приличненький, ты еще все подшучивала: мол, ты, Поча, напостишься со своим Пантой. Теперь тебе не придется смеяться над своим родственником, злоязычная, потому что с тех пор, как мы приехали в Икитос, он в этом смысле стал просто зверем. Ужас какой-то, Чичи, иногда я просто пугаюсь, думаю, не болезнь ли это какая, потому что, представь, раньше, я говорила тебе, он на такое отваживался раз в десять — пятнадцать дней (как неловко рассказывать об этом, Чичи), а теперь разбойник, порывается через два дня на третий, а то и через день, и мне приходится обуздывать его, потому что это не дело — ты согласна? — при такой жаре и влажности. И потом, я думаю, не пошло бы ему во вред: говорят, это действует на голову, помнишь, ходили слухи, будто муж Пульпиты Карраски помешался оттого, что только и знал занимался с ней такими делами? Панта говорит, это все от климата, один генерал его еще в Лиме предупреждал, что в сельве мужчины вспыхивают как спички. Обхохочешься, до чего твой родственник стал горячий, бывает, даже распаляется днем, после обеда: мол, пойдем вместо сиесты, но я не соглашаюсь, а то иногда разбудит меня на рассвете, как ненор-мальный. Представь себе, как-то ночью я заметила, что он засекает по хронометру, сколько мы этим занимаемся, я сказала ему, и он так смутился. А позже признался, что ему надо было выяснить, сколько это длится у нормальной пары: может, его на разврат потянуло? Кто ему поверит, что для работы надо знать такое свинство. Просто глазам своим не верю, Панта, говорю я ему, ты всегда был таким воспитанным, а теперь мне кажется, будто я наставляю тебе рога с другим Пантой. Ладно, детка, довольно об этих мерзостях, ты ведь у нас девушка, и, клянусь, я поссорюсь с тобой насмерть, если ты станешь это с кем-нибудь обсуждать, особенно с этими ненормальными Сантанами.
Отчасти меня даже успокаивает то, что Панта так донимает меня этими делами, значит, его жена ему нравится (хм-хм) и не надо искать приключений вне дома, Чичи, потому что в Икитосе женщина — дело нешуточное. И знаешь, какой предлог выдумал твой родственник, чтобы заниматься этими делами всякий раз, когда ему приспичит? Пантосик Младший! Вот именно, Чичи, он наконец решился завести ребенка. Он обещал мне это, когда будет третья нашивка, и вот выполняет свое обещание, только теперь у него так изменился темперамент, что я уже не пойму, почему он это делает — для моего удовольствия или просто готов заниматься этим с утра до вечера. Говорю тебе, обхохочешься, как он влетает домой, точно заводной мышонок, и начинает ходить вокруг меня, пока наконец не решится: ну как, Поча, займемся сегодня кадетиком? Ха-ха, ну не прелесть ли? Я его обожаю, Чичи (что я, право, рассказываю тебе такие пакости, ведь ты же у нас девушка). Столько тратим на это сил, а мне до сих пор ничего не делается, я как была, так и осталась, вчера все, как положено, пришло в свой срок, ну что поделаешь, я уже думала, в этом месяце все, порядок. Приедешь ухаживать за своей сестричкой, когда она будет ходить с животиком, а? Хоть завтра приезжай, так хочется увидеть тебя, мы бы вволю насплетничались. С местными ты легко найдешь общий язык, правда, путного человека здесь надо искать днем с огнем, но я пока пригляжу кого-нибудь стоящего, чтобы ты не скучала, когда приедешь. (Смотри, какое письмо получилось, можно километрами мерить. Напиши мне столько же страниц, о'кей?) А вдруг я не могу иметь детей, Чичи? Это ужас, я день и ночь молю Бога — что угодно, только не это, я от горя умру, если у меня не родятся самое меньшее мальчик и девочка. Врач говорит, что я совершенно здорова, так что жду в будущем месяце. Я прочитала одну книжечку, мне ее доктор дал, там все так здорово объяснено, просто обалдеешь, какое чудо — жизнь. Хочешь, я тебе ее пришлю, чтобы ты подковалась немножко к тому времени, когда возьмешься за ум, выйдешь замуж, потеряешь невинность и узнаешь наконец, что к чему, разбойница ты эдакая. Надеюсь, я не очень подурнею, Чичи, некоторые становятся просто ужасные, раздуваются, как жабы, вены набухают, фу, какая гадость. Перестану нравиться твоему пылкому родственнику, и он начнет искать развлечений на улице, не знаю, что я ему тогда сделаю. Представляю, какой кошмар — ходить с животом по такой жарище, да еще когда живешь не в военном городке, а как мы, невезучие. Вот что меня мучит, спать не дает: я на седьмом небе — жду ребенка, а неблагодарный Панта под предлогом, что я толстая, спутается с какой-нибудь местной, тем более что он теперь завелся на эти штучки и готов не останавливаться даже во сне, что скажешь, а? Умираю, хочу есть, Чичи. Пишу тебе уже несколько часов подряд, донья Леонор накрывает на стол, представляешь, как она хочет внучка, ну все, схожу пообедаю и продолжу, так что жди, не умирай, я не прощаюсь, просто до скорого, сестричка.
Ну вот, я вернулась, Чичи, здорово задержалась, сейчас почти шесть часов, пришлось поспать сиесту, потому что натрескалась, как удав. Надо же, Алисия принесла нам токачо, местное блюдо, как мило с ее стороны, правда? Хорошо еще, что у меня есть подружка в Икитосе. Я столько слышала об этом знаменитом токачо — его готовят из зеленых бананов, порубленных и смешанных со свининой, — что однажды мы пошли отведать его на Вифлеемский базар в ресторан «Лампа Аладина Пандуро», там замечательный повар, в общем, я так приставала к Панте, что он повел нас туда. Утречком, потому что базар начинается с рассветом и рано кончается. Вифлеем — самое живописное место в Икитосе, сама увидишь, целый квартал деревянных лачуг на воде, люди перебираются от дома к дому на лодках, так оригинально, его называют Венеция на Амазонке, хотя в глаза сразу бросается, какая тут нищета. На этот базар хорошо сходить посмотреть, купить там фруктов, рыбу или бусы и браслеты, сделанные местными племенами, очень красивые, но есть там не дай Бог, Чичи. Мы чуть не умерли, когда вошли к этому Аладину Пандуро, — такая грязь и тучи мух, не поверишь. Приносят тарелки, а они черны от мух, ты их сгоняешь, а они лезут тебе в глаза и в рот. Словом, мы с доньей Леонор к еде не притро-нулись, мутило от грязи, а наш варвар Панта съел все три тарелки да еще копченое мясо, которым сеньор Аладдин уговорил его заесть токачо. Я рассказала Алисии, как мы влипли, а она говорит: я тебе как-нибудь сделаю токачо, увидишь, как вкусно, и, гляжу, сегодня приносит. Пальчики оближешь, сестричка, напоминает чифле, которое готовят на севере, но не совсем — бананы получаются другие на вкус. Еда, конечно, тяжелая, пришлось потом поспать, чтобы переварилась, а свекровь корчится от боли в желудке и колик и от стыда вся зеленая, потому что газы ее замучили, а она не может сдержаться, ее то и дело всю встряхивает. Ой, ну какая же я скверная, бедняжка сеньора Леонор в общем-то хорошая, единственно меня бесит, что она обращается со своим сыночком, будто он все еще сосунок и святой к тому же, вот зануда-то, правда?
Я тебе еще не рассказала, как бедняжка ищет утешения в суевериях! Дом превратила в свалку. Представь, не успели мы приехать в Икитос, как весь город был взбудоражен появлением некоего брата Франсиско, да ты, наверное, о нем слышала, а я до приезда сюда ничего не знала. Здесь, в Амазонии, он так же знаменит, как Марлон Брандо, он придумал новую религию, они называют себя Братьями по кресту, а он бродит по всей стране и, куда ни придет, сразу же воздвигает огромный крест и устраивает, как они говорят, Хранилище креста, это их храмы. Он собрал много верующих, особенно из народа, и, похоже, священники в бешенстве, потому что он им конкурент, но покуда молчат, воды в рот набрали. Так вот, мы со свекровью пошли послушать его в Морона-кочу. Было полно народу, и самое потрясающее, что он говорил, а сам был распят на кресте, как Христос, ни больше ни меньше. Предрекал конец света и призывал людей делать подношения и приносить жертвы, готовясь к Страшному суду. Не все было понятно, потому что говорит он очень трудным языком. Но люди слушали, как под гипнозом, женщины плакали и бухались на колени. Я тоже заразилась этим настроением и тоже лила слезы в три ручья, и свекровь — не поверишь — так зашлась в рыданиях, что мы еле ее успокоили, колдун поразил ее в самое сердце, Чичи. Дома она рассказывала чудеса об этом брате Франсиско, на следующий день опять отправилась в Хранилище креста в Моронакочу поговорить с «братьями», а кончилось тем, что старуха у нас сама стала «сестрой». Смотри, как влопалась: прежде к настоящей-то религии была равнодушна, будто ее и нету вовсе, а тут пошла к еретикам. Ее комната, представь, завалена деревянными крестиками, и если б только это — Бог с ней, пусть развлекается, но вся мерзость в том, что у них пунктик — распинать на кресте живых тварей, а мне это не нравится, то и дело натыкаешься на деревянные крестики, а на них то таракан при-шпилен, то бабочка или паук, а на днях я наткнулась на распятую крысу, фу, пакость какая. Я эту мерзость как увижу — сразу на помойку, и мы со свекровью схлестываемся. С ней не соскучишься: стоит начаться грозе, а тут они одна за другой, старуха вся дрожмя дрожит, думает, конец света настал, и что ни день пристает к Панте, чтобы он велел соорудить большой крест у входа в наш дом. Видишь, сколько у нас перемен за такой короткий срок.
Что я тебе рассказывала перед тем, как оторвалась на обед? Ах да, о здешних женщинах. Ой, Чичи, все, что о них говорили, правда, но еще хуже, что каждый день я узнаю что-нибудь новое, одно хлеще другого, просто голова кругом идет, что же это такое. Икитос, наверное, самый развратный город в Перу, хуже, чем Лима. Может, правда климат влияет, от него женщины тут лютые; ты же видишь: Панта не успел приехать, как стал чистый вулкан. Хуже всего, что они, мерзавки, прехорошенькие, с возрастом становятся безобразные, неуклюжие, а в молодости — просто прелесть. Я не преувеличиваю, Чичита, но самые красивые женщины Перу (за исключением, конечно, той, что тебе пишет, и ее сестры), живут, наверное, в Икитосе. Все — и из приличных семей, и из народа, и, знаешь, может, самые хорошенькие как раз из средних слоев. Такие у них формы, детка, и походка черт те что, такая бесстыдная, задом крутят вовсю, и плечи отводят назад, чтобы груди торчали. Жуткие потаскушки, брючки носят в обтяжку, как перчатки, и, поверишь ли, не остаются в долгу, когда мужчины опускают по их адресу сальности. За словом в карман не лезут и в глаза им смотрят так зазывно, так и вцепились бы им в волосы. Ой, это я должна тебе рассказать: вхожу один раз в магазин «Альмасен рекорд» (они торгуют по системе 3X4: ты покупаешь три предмета, а четвертый они тебе просто дарят, вот дьявольщина, правда?) и слышу разговор двух молоденьких девушек: «Ты целовалась когда-нибудь с военным?» — «Нет, а почему ты спрашиваешь?» — «Сдохнешь, не охнешь, как целуются». Мне стало так смешно, она сказала это с местным акцентом и громко, не обращая внимания, что все вокруг слышат. Они здесь такие, Чичи, из молодых, да ранние. И думаешь, только целуются? Держи карман шире. Алисия говорит, эти чертовки принимаются за шалости сызмальства, на школьной скамье все осваивают, и как беречься тоже, а замуж выходят, уже пройдя огонь и воду, но при этом такой театр устраивают, чтобы мужья подумали, будто они чистые. Некоторые ходят к знахаркам (такие колдуньи, которые готовят снадобье из айауаски, не слыхала? — выпьешь, и тебе мерещатся разные диковинные вещи), чтобы те опять сделали их нетронутыми. Захочешь, не придумаешь.
Всякий раз, когда мы с Алисией ходим в магазин или в кино, я краской заливаюсь — такие она мне истории рассказывает. Она здоровается с приятельницей, я спрашиваю, кто такая, и она выкладывает: прямо ужас, у каждой было по крайней мере несколько любовников, нет замужней женщины, которая не имела бы дела с военным, летчиком или моряком, но чаще всего— с пехотинцем, пехоту здесь особенно уважают, хорошо еще, детка, что Панте не позволяют носить форму. Стоит мужчине зазеваться, эти нахалки — цап! — и заарканят. Представишь, дрожь берет. И думаешь, они делают это, как положено, в постели? Алисия говорит: хочешь, пойдем прогуляемся в Моронакочу, увидишь, сколько там машин, и в каждой — парочка за делом, а машины-то стоят впритык друг к дружке. Представляешь, одну женщину застукали, когда она занималась этим с лейтенантом полиции на последнем ряду в кинотеатре «Болоньези». Говорят, порвалась пленка, зажгли свет, и их накрыли. Бедняжки, вот, наверное, струхнули, когда свет зажегся, в особенности она! Только расположились: благо, в этом кино не стулья, а скамейки, и последний ряд оказался пустым. Жуткий был скандал, жена лейтенанта чуть не убила ту женщину, потому что на «Радио Амазония» есть один ужасный комментатор, он всегда рассказывает про всякие пакости и этот случай рассказал со всеми деликатными подробностями, так что в результате лейтенанта перевели из Икитоса. Я сначала не поверила, что такое может быть, но потом Алисия показала мне на улице эту штучку — смуглая, по виду недотрога, да и сама вроде бы мухи не обидит. Я посмотрела и говорю, ты, Алисия, все мне врешь, чтобы они занимались этими самыми делами во время фильма, когда так неудобно, да еще страшно, что застукают? Но вроде так и было, потому что накрыли. После Парижа Икитос самый развратный город, лапонька. Не думай, что Алисия такая болтушка, это я из нее силой вытягиваю, от любопытства и из предосторожности, тут надо смотреть в оба и защищаться от местных женщин зубами и клыками, потому что зазеваешься — и мужа как не бывало. Алисия, хоть и сама из местных, но вообще-то она серьезная, хотя, бывает, тоже натянет эти брючки в обтя-жечку. Только она носит их не для того, чтобы мужчин завлекать, она не бросает таких зазывных взглядов, как прочие здешние.
Да, кстати, чтобы ты знала, какие они проходимки. Чуть не забыла рассказать тебе самое интересное и самое смешное (а может, наоборот, самое печальное). С ума сойти, какой с нами произошел случай, когда мы только переехали в этот дом. Ты слышала, наверное, о знаменитых «прачках» Икитоса? Мне все говорят: ты что, с луны свалилась, Поча, каждый знает, что такое знаменитые «прачки» в Икитосе. А я, наверное, дура или вправду с луны свалилась, но ни в Чиклайо, ни в Ика, ни в Лиме никогда ничего не слыхала об этих «прачках». В общем, мы только поселились в этом домике, наша спальня на нижнем этаже, и окна выходят на улицу. У нас еще не было прислуги — теперь-то у меня есть, вялая, ничем ее не прошибешь, но вообще-то хорошая, — так вот, как-то в самое неурочное время вдруг стук в окно, и слышим женский голос: «Прачка, ничего не нужно постирать?» Я, не открывая окна, ответила: нет, спасибо. И мне тогда не показалось даже странным, что в Икитосе столько прачек ходит по улицам, а прислугу найти трудно, я повесила объявление: «Ищу служанку», а по нему почти не приходили. В общем, однажды рано утром, мы еще были в постели, опять стучат в окно: «Прачка, ничего не нужно постирать?», а у меня уже скопилась куча грязного белья, потому что жара такая — задыхаешься, и приходится переодеваться два, а то и три раза на день. Вот, думаю, она мне постирает и недорого возьмет. Я крикнула ей, чтобы подождала минутку, встала и прямо в ночной рубашке пошла открывать дверь. Тут бы мне и заподозрить неладное, потому что вид у девицы был какой угодно, только не прачки, но я-то дурочка, с луны. Девица что надо, вся в обтяжечку, все наружу, ногти накрашены — словом, в большом порядке. Посмотрела на меня сверху вниз с удивлением, а я думаю: что с ней, почему она так на меня смотрит. Входите, говорю, она входит, и не успела я слова вымолвить, как она увидела дверь в спальню, Панту в постели и, гляжу, уже стоит перед твоим родственником в такой позе, что у меня челюсть отвалилась: рука на бедре и ноги в стороны — точь-в-точь петушок, готовый накинуться. Панта подскочил на постели, у него глаза на лоб полезли от удивления, откуда взялась женщина. И прежде чем мы сообразили сказать ей, чтобы она вышла из спальни, что тут ей нечего делать, представляешь, что произошло? Эта штучка начала торговаться, что, мол, должны заплатить ей вдвое, что она не привыкла иметь дело с женщинами, а сама показывает на меня, лапонька, умрешь не встанешь, что, мол, с такими вкусами надо раскошеливаться, и еще Бог знает какие мерзости, и тут я поняла, во что вляпалась, у меня прямо коленки затряслись. Да, Чичи, это была самая настоящая …, «прачки» в Икитосе — это шлюхи, которые ходят по домам и предлагают свои услуги под видом стирки. А теперь скажи мне, сестричка, разве Икитос не самый безнравственный город в мире? Панта тоже сообразил, что к чему, и закричал: вон отсюда, как ты смела подумать, я тебе покажу! Та перепугалась насмерть, поняла, что ошиблась, и пустилась наутек. Представляешь, детка, какой кошмар? Она решила, что мы такие выродки, что я позвала ее заняться делом втроем. Кто его знает, шутил потом Панта, может, надо было попробовать, я тебе говорю, он очень изменился. Теперь, когда все позади, можно смеяться и шутить на эту тему, но тогда я пережила неприятные минуты и потом весь день умирала от стыда. Видишь теперь, сестричка, что это за место, что за город, здесь если женщина не шлюха, то норовит стать ею, и, чуть зазеваешься, останешься без мужа, вот в какие края меня занесло.
У меня уже глаза слипаются, Чичи, давно стемнело, наверное поздно. Письмо, видно, придется посылать в ящике — в конверт не влезет. Посмотрю, скоро ли ты мне ответишь, длинное ли письмо напишешь и будет ли над чем посмеяться. По-прежнему влюблен в тебя Роберто, или ты сменила воздыхателя? Опиши мне все, даю слово, я тебе тут же отвечу.
Тысячу раз целую, Чичи, люблю и скучаю,
Твоя сестра Почита.