Книгоедство.
«Костер» Н Гумилева.
Когда я повторяю мысленно, про себя, эти строки Осипа Мандельштама, почему-то всегда представляю Николая Степановича Гумилева, идущего по вымерзшим улицам Петрограда зимами 19-20 года.
И еще мне вспоминается место из мемуаров Николая Чуковского, где последний описывает, как Гумилев топит камин томами роскошного тридцатитомного издания Шиллера на немецком языке – в тисненых золотом переплетах, с гравюрами на меди, проложенными папиросной бумагой:
Брошенный в пламя том наливался огнем, как золотой влагой, а Николай Степанович постепенно перелистывал его с помощью кочерги, чтобы ни одна страница не осталась несгоревшей.
В этих образах видится мне закат России и долгое последовавшее за ним погружение ее во мрак.
Иннокентий Анненский посвятил Гумилеву в 1909 году стихотворение «Баллада» Две строчки из него кажутся написанными десятилетием позже и только каким-то чудом перемещенные в недалекое прошлое:
Это о российской интеллигенции после 1921 года.
Ну что государство может сделать с поэтом? Самое большее – убить! Но стихи убить нельзя, они бессмертны, и бедное государство всякий раз терпит поражение.
Это слова поэта и переводчика Валентина Стенича, сказанные им после того, как Гумилева растреляли.
В сборнике «Костер» есть стихотворение о деревьях, кончающееся такими строчками:
Теперь мы знаем точно: поэт Николай Гумилев нашел эту страну, о которой мечтал при жизни.
