Книгоедство.
В.
В защиту лошади.
В одном из номеров юношеского журнала «Борьба миров» за 1930 год, издававшегося в «Молодой гвардии», перепечатан из журнала «Прожектор» такой вот плакат-лубок: на переднем плане улыбающийся командарм Буденный с усам раза в полтора шире румяных щек показывает рукой за плечо. Там, за спиной Буденного, видны лошадь – справа – и – слева – советский трактор. Вверху надпись «В защиту лошади» и цитата из буденновской речи: «Спутником развития машины должно быть столь подвижное животное, как лошадь». Внизу, под плакатом, еще одна буденновская цитата: «Я не против трактора. Но почему бы к 10 лошадиным силам не прибавить одиннадцатую?».
Плакат нарисовал замечательный иллюстратор художник Константин Ротов, известный по картинкам к «Старику Хоттабычу», «Приключениям капитана Врунгеля» и множеству других книжек. Но сейчас я говорю не о нем. Сейчас разговор – о лошади.
Дело в том, что публикация в журнале плаката работы Ротова действительно связана с проходившей в начале 30-х годов кампанией в защиту братьев наших меньших – лошадок. При этом лошадь рассматривалась не как существо живое, а исключительно как средство механизации типа трактора или телеги.
Так в постановлении ЦИК и СНК СССР о запрещении убоя лошадей и об ответственности за их хищническую эксплуатацию, подписанном 7 декабря 1931 г. Калининым, Куйбышевым и Енукидзе, устанавливались следующие репрессивные меры: за незаконный убой хозяйственно-пригодной лошади налагался штраф в десять раз выше ее стоимости, а для так называемых «кулаков» предполагалась конфискация всего скота и тюрьма. Одновременно проводилась и очередная политкампания – месячник коня во главе с Буденным.
Отметим справедливости ради, что легендарный командарм Первой конной действительно сыграл огромную роль как в улучшении качества породы, так и – в период коллективизации – в сохранении всего русского коневодства. В книге Е. Кожевникова и Д. Гуревича «Отечественное коневодство: история, современность, проблемы» (М.: Агропромизда», 1990) находим следующее:
С появлением на полях тракторов и прочей машинной техники в советском обществе стало утверждаться мнение об отмирании лошади. Это явилось причиной массового забоя полноценных, а иногда и племенных лошадей. Конское поголовье сократилось за 6 лет (1928-1933) более чем вдвое. Летом 1930 года состоялся XVI съезд ВКП(б). На съезде с речью выступил С. М. Буденный. Он отметил тот факт, что за полтора года количество лошадей в стране уменьшилось на 4 млн голов. Это был очень смелый, по тем временам, шаг, который спас российское коневодство и помог сохранить остатки племенных лошадей. В начале 30-х годов стало развиваться племенное коневодство. Большой известностью пользовалась артель им. С. М. Буденного на берегах Маныча, разводящая донских, арабо-донских и англо-донских лошадей, позднее, в 1948 году, группа лошадей таких помесей была зарегистрирована как Буденновская порода.
Вот вам и товарищ Буденный. Оказывается, кабы не он, хана бы всем российским лошадкам. Не зря главным призом на конных соревнованиях считается приз им. Семена Буденного.
В небе грустно без воздушных шаров.
У меня есть приятель Валентин Стайер (сейчас он живет в Америке), который в середине семидесятых построил воздушный шар. Кто не помнит 70-е годы, напоминаю: самым ходовым словом в разговорах тех лет было слово «достал». Не «купил» – купить что-либо было не так-то просто, – а именно что «достал». Достал второй том «Анжелики», достал финский костюм, достал две банки сгущенки и т. д. Это сейчас слово «достал» имеет негативный оттенок: «Ну, ты меня достал». В смысле, иди-ка ты, брат, подальше и не надоедай. Так вот – о воздушном шаре. Все материалы, нужные для его постройки, Валька Стайер достал. На фабрике договорился с рабочими, и те за литр портвейна перекинули Вальке через забор несколько рулонов материи, пошедшей на оболочку шара. С завода за пару бутылок водки ему вынесли алюминий. Валентин был по специальности химик, и друзья его, тоже химики, натаскали ему из лаборатории кислоты. Объясняю для неспециалистов: алюминий и кислота необходимы для получения водорода, которым и наполняют воздушный шар, чтобы тот взлетел. Валькина знакомая, работавшая в научной библиотеке, принесла ему «Метеорологические таблицы», полный комплект, начиная с 1860 года. Они были ему нужны для расчета направления ветра.
Несколько месяцев подряд Валентин свозил все это хозяйство под Выборг и прятал материалы в специально выкопанной землянке, чтобы их случайно не нашли грибники. Место для старта он выбрал тоже не просто так. Для этого Валентин в каждую свою выборгскую поездку поднимался на знаменитую башню, местную достопримечательность, и тщательно изучал окрестности: стартовая площадка должна была находиться на максимальном удалении от пограничных вышек – чтобы шар не успели расстрелять в воздухе пограничники. Выборг, как известно, входит в пограничную зону, и если залезть на башню, то большинство военных и пограничных объектов видны оттуда как на ладони. В одиночку справиться с подготовкой и стартом трудно, практически невозможно, и Валя Стайер уговорил своего лучшего друга Шуру Тарасова участвовать в перелете века. Да, забыл сказать главное: лететь они собрались в Швецию или Норвегию, точно не помню, словом – в одну из стран Скандинавии, исключая Финляндию. Финны, как известно, всегда выдавали беглецов из-за железного занавеса.
Назначили они время вылета – середина осени, и пока Валентин устраивал свои последние городские дела, Шурик на неделю ушел в поход – по грибы, по ягоды и вообще развеяться на природе. В назначенный день Валька приезжает под Выборг, ждет час, ждет другой, а Шуры все нет и нет. Тогда он начинает тихонько нервничать – в одиночку-то воздушный шар не запустишь. Короче говоря, прождал он друга до вечера, уже и ветер переменился, и в лесу стало хмуро и холодно, спрятал свое хозяйство в землянку и вернулся на электричке в город.
Так и не состоялось это славное воздушное плавание. Только не надо думать, что Шура Тарасов струсил. Шура не струсил, Шура, когда был в походе, приготовил из мухоморов священный напиток «сому», но по неопытности нарушил пропорции и поэтому был доставлен в 6-ю психиатрическую больницу города Ленинграда, что на Обводном канале возле площади Александра Невского.
Я завел этот разговор неслучайно. Тема воздушного шара занимала меня всегда. И в жизни и в литературе особенно. Потому что это одна из самых удачных и благодатных в литературе тем. Взять хотя бы Жюля Верна, одно из самых великих открытий моего детства: «Таинственный остров» и «Пять недель на воздушном шаре».
Если вдуматься, свифтовская Лапута – тот же воздушный шар, только твердый и плоский, как летающая тарелка.
А сцена в «Трех толстяках» Олеши, когда прижимистый продавец воздушных шаров летит над галдящим городом.
И домик девочки Дороти из повести Фрэнка Баума – это тоже воздушный шар, только его уносит не на жюльверновский таинственный остров, а в сказочную страну Жевунов. Да и сам Чародей Оз улетает из своих изумрудных владений не на каком-нибудь современном лайнере, а на летучем воздушном шаре.
Достаточно поднапрячь память, и вспомнятся десятки примеров, иллюстрирующих эту простую мысль.
Крылатый дядюшка Эйнар у Рея Бредбери.
Незнайкин воздушный шар, поднявшийся из Цветочного города, что на Огурцовой реке, и перенесший маленьких человечков в Зеленый город.
Доктор Кейвор с его волшебным веществом кейворитом из романа Уэллса.
Ковры-самолеты из «Тысячи и одной ночи» и «Старика Хоттабыча», дикие гуси Нильса и лягушка-путешественница у Гаршина…
Самолет Экзюпери, ракета Хайнлайна – все это продолжение воздушного шара. По сути вся литература состоит из множества воздушных шаров, которые украшают небо. Звезды холодны, они принадлежат ночи. Ангелы косноязычны и принадлежат Богу. Демоны – глухонемые все как один. Воздушный шар – самое человеческое создание, когда-нибудь придуманное людьми. Ну, может быть, еще – паровоз. Дневное небо должны наполнять воздушные шары. Большие, как бегемоты, и маленькие, как полевые мыши. Если бы я был политиком, я создал бы общественное движение под лозунгом: «Небо – для воздушных шаров!».
Почему-то, как я заметил, больше всего воздушных шаров запускают на окраинах мира.
Хорхе Борхес – далекая Аргентина. Кастанеда – Мексика. Африка – любитель пальмового вина Амос Тотуола. Сербия – Милорад Павич. Дино Буццати и Итало Кальвино – Италия, задворки Европы. В Евразии – покойные Боря Штерн и Юрий Коваль. И живые (и дай им Бог подольше побыть на свете!) Виктор Пелевин, Марина Москвина, Паша Крусанов, Сережа Носов.
Ни Центральная Европа, ни великая Америка за последние годы не построили ни одного воздушного шара, который был бы достоин неба. Наверное, поэтому там так скучно живут.
Всё рассказанное выше не эскапизм. Это реальная возможность подняться к небу и посмотреть с высоты на Землю. Увидеть те вещи, которые мы не видим, стоя здесь, на земле. Таинственное племя хазар. Настоятеля древнего итальянского монастыря, подобно сказочному Кащею чахнущего над книгой-убийцей. Черный чапаевский броневик, плывущий в пустоте времени. Ухмыляющихся африканских богов. Старый фрегат «Лавр Георгиевич», построенный по образцу знаменитой Пантагрюэлевой «Таламеги». И много чего другого.
В небе грустно без воздушных шаров. Они нужны человеку, как воздух и как любовь. И давайте побережем их создателей – они делают очень нужное дело.
«В такие дни. Стихи 1919-1920 гг» В. Брюсова.
До 1919 года Валерий Брюсов к революционной тематике вроде бы ни разу не обращался. Но то ли революция стала донимать его своей колючей щетиной, то ли революционеры… Словом, теоретик и первый практик русского символизма, как игумен Пафнутий в «Идиоте» у Достоевского, руку приложил и к этой многообещающей теме.
Получилось у него так:
И так:
Это про трех парок, перерезывающих нить истории. Хорошее стихотворение, мне нравится.
Два приведенных примера двух разных стихотворений, взятых из одного сборника, показывают типичный подход поэта советской эпохи к своему творчеству. То есть, чтобы в книжку попали стихи хорошие, надо проложить их вещами пафосными, плохими, второго сорта, иначе следующей книжки дождешься разве что к десятилетию собственной смерти.
Сборник Брюсова революционная критика приняла по-революционному резко. Вот что писали про книгу ЛЕФовцы: «Основная черта буржуазной поэзии заключается в том, что она резко противопоставляет себя действительности… Ахилл для нее “эстетичнее” Архипа, Киферы звучат “красивее”, чем Конотоп…».
На что Брюсов отвечал не по-символистки прямо: «Ахилл в самом деле “эстетичнее” Архипа, то есть пригоднее для поэзии. “Ахилл” имеет огромное содержание; “Архип” – никакого: это только собственное, “крестильное” имя, и ничего больше».
И ведь действительно, с поэтом трудно не согласиться.
«Вальпургиева ночь» В. Ерофеева.
Как известно, лучшая книжка Ерофеева «Москва – Петушки», написанная в 1970 году, сразу же стала в России главным бестселлером самиздата. За нее его теребили власти, только много теребить было трудно – не имея постоянного места жительства, Ерофеев был не очень-то теребим.
Когда кого-то из знакомых писателя в 1974 году вызвали в КГБ и спросили: «Чем сейчас занимается Ерофеев?», тот ответил: «Как это чем? Как всегда пьет».
И Ерофеева не трогали до поры: наконец-то человек занялся делом.
Вот отрывок из дневников Натальи Шмельковой за 1985 год:
17 Февраля:…В разговоре с Ерофеевым спросила: «А над чем вы сейчас работаете?» Ответил, что заканчивает «Вальпургиеву ночь», что действие происходит в дурдоме. «А что вас натолкнуло на этот сюжет?» Рассказал, что не так давно пребывал в Кащенко, наблюдал, как на 1 мая для больных мужского и женского отделения устроили вечер танцев…
Первая журнальная публикация пьесы на Западе – в «Континенте». Первая книжная публикация здесь, в России, – в сборнике «Восемь нехороших пьес».
«Ночи» предпослано посвящение Владимиру Муравьеву, Муру, переводчику английской литературы (это он вместе с А. Кистяковским впервые перевел на русский трилогию Толкина):
Досточтимый Мур!
Отдаю на твой суд, с посвящением тебе, первый свой драматический опыт: «Вальпургиева ночь» (или, если угодно, «Шаги Командора»). Трагедия в пяти актах. Она должна составить вторую часть триптиха «Драй Нэхте».
Первая ночь, «Ночь на Ивана Купала» (или проще – «Диссиденты»), сделана пока только на одну четверть и обещает быть самой веселой и самой гибельной для всех персонажей. Тоже трагедия, и тоже в пяти актах. Третью – «Ночь перед Рождеством» – намерен кончить к началу этой зимы.
Все буаловские каноны во всех трех «Ночах» будут неукоснительно соблюдены:
Эрсте Нахт – приемный пункт винной посуды;
Цвайте Нахт – 31-е отделение психбольницы;
Дритте Нахт – православный храм, от паперти до трапезной. И время: вечер – ночь – рассвет.
Если «Вальпургиева ночь» придется тебе не по вкусу – я отбрасываю к свиньям собачьим все остальные ночи и сажусь переводить кого-нибудь из нынешних немцев. А ты подскажешь мне, кто из них этого заслуживает.
Венедикт Ер.
Весна 85 г.
Ни начала, ни продолжения «Вальпургиевой ночи» Ерофеев так и не написал. Рак горла помешал ему это сделать.
В. Муравьев, комментируя (уже после смерти автора) творчество Ерофеева, о пьесе говорит так: «Персонажи “Вальпургиевой ночи” – застывшие маски, как нельзя более уместные в трагедии (или трагикомедии) античного толка. Это чистая трагедия рока: в ней тоже, собственно, ничего не происходит, кроме дружного отравления палаты психиатрической лечебницы метиловым спиртом, – но превращается оно в пляску смерти и гибельное действо, достойно завершающее игры воображения персонажей. Каждый из них выполняет свое речевое задание – и умирает либо пропадает за сценой. Два ерофеевских затейника организуют, направляют и комментируют действие… И как в “купе” электрички, следующей в Петушки и подвозящей Веничку к гибели, в палате становится празднично. Празднуется встреча со смертью. Метиловый спирт вкушается как причастие, и действительность (не больничная, а историческая, “современная”, советская) претворяется в мистерию…».
Веллер М.
Жил в городе Ленинграде мальчик Миша.
Во дворе, когда собирались мальчишки и спорили, кто кем будет, Колька говорил: «Моряком», Васька говорил: «Летчиком», а Димка из соседнего дома собирался пойти в танкисты.
Мишка мечтал быть дворником.
Он так всем и говорил:
– Хочу быть дворником.
Но самое интересное в этом рассказе другое.
Васька, который хотел стать летчиком, торгует вениками на Ситном рынке.
Колька, мечтавший о морях-океанах, принимает на Лиговке вторсырье.
Димка играет по электричкам на аккордеоне.
Один Мишка стал, кем хотел, – дворником.
Ведь должны же мечты хоть у кого-то сбываться. Иначе ради чего жить?
Само собой, рассказ этот с Михаилом Веллером не имеет ничего общего. Веллер, как известно, дворником так и не стал и поэтому был вынужден податься в писатели. Поступок он совершил правильный. Неизвестно еще, какой бы из Веллера вышел дворник, а вот писатель из Веллера получился вполне хороший.
Верн Ж.
Жюль Верн бесспорно из всех иностранных писателей фантастов и приключенцев самый переводимый в России. Лев Толстой, и тот настолько увлекался этим писателем, что намеренно рекомендовал включать в круг обязательного детского чтения его романы. Уговорил даже писательницу Марко Вовчок перевести некоторые из них.
Если бы в XIX веке был широко развит кинематограф, то каждый новый роман писателя был бы мгновенно экранизирован. За неимением же этой возможности на сценах шли спектакли по его книгам.
В моей библиотеке есть книжечка под названием «Вокруг света в 80 дней. Большое представление в 5 действиях и 14 картинах с прологом. Сочинение Жюля Верна».
Издана эта книжка в Москве в 1875 году, на титуле в качестве переводчика названа фамилия Танеева С. В., не имеющего, видимо, отношения к известному композитору – тот по отчеству был Ивановичем, – если только в инициалы не вкралась опечатка.
Из маленького предисловия к книжке узнаем, что «в пьесу включены, между прочими, три важных эпизода из путешествия, каких нет в рассказе». А именно: «1) Приключение в Змеиной пещере на острове Борнео», 2) Лестница великанов в Америке и 3) Гибель парохода “Св. Генриэтта”».
Вот отрывочек из «Приключения в Змеиной пещере», 6-й картины этой феерической пьесы: «Лишь только Ауда (г-жа Струкова) и Немея (г-жа Таланова) заснули от усталости в этой пещере, как вдруг из всех ее расщелин сверху, снизу и с боков выползла масса ядовитых змей. Змеи направили свои жалы на одиноких женщин. Обе проснулись, но поздно…» Здесь позвольте поставить многоточие. Сами догадывайтесь, что произошло дальше.
Кстати, о подобной постановке на сцене романа Жюля Верна вспоминает и А. Бенуа: «Я живо помнил тех краснокожих, которых я “сам видел” нападавшими на поезд Филеаса Фогга в одной из сцен феерии “80 дней вокруг света”».
И что греха таить – я сам пару лет назад открыл «Пятнадцатилетнего капитана» и так и не оторвался, пока не дочитал до последней строчки.
«Весь Ленинград на 1926 год. Адресная и справочная книга г. Ленинграда».
Если Петроград 1919-1920-х годов более всего напоминал город-призрак (см. Н. Анциферов «Душа Петербурга») – безлюдный, бестранспортный, смесь развалин греческого Акрополя и фантастических картин будущего из «Машины времени» Герберта Уэллса, то Ленинград 1926-го с косноязычной зощенковской толпой на улицах представлял собой скорее некий мещанский рай, карикатурный гибрид недоразвитого социализма и коммунизма профессора Выбегалло с его идеей идеального потребителя.
Новая экономическая политика, временно залатавшая дыры, проеденные в корпусе краснозвездного советского корабля за годы военного коммунизма, создала и новый тип человека – не советский, не буржуазный, не деревенский, не городской, а смежный, идеально нарисованный Зощенко и частично сохраненный для нас в образах совслужащих-бюрократов из довоенных советских кинокомедий.
Показательная реклама тех лет. Она живо напоминает рекламу из дореволюционной «Нивы», только местами слегка революционизированную в угоду времени:
ВСЕ ДЛЯ ПИОНЕРОВ!!! БАРАБАНЫ звучные и прочные: разм. 51/4 по цене 12 руб, 6 1/4 по цене 14 руб… 8 1/4 по цене 21 руб. ТРУБЫ с флагами и кистями – 16 руб. ТО ЖЕ, но никелированные – 17 руб. 15 коп. ФАНФАРЫ с флагами и кистями – 18 руб. Оптовым покупателям льготные условия. КАЧЕСТВО ВНЕ КОНКУРЕНЦИИ.
ДЛЯ КУЛЬТУРНОГО УБРАНСТВА колхозов, сельсоветов, райсоветов, красных уголков, школ, клубов и т. п. ИМЕЮТСЯ В ПРОДАЖЕ во всех культмагазинах БАРЕЛЬЕФЫ Маркса, Энгельса, Ленина, Ворошилова, Калинина…
Время это продолжалось недолго. Предприимчивым Бендерам и неудачливым Воробьяниновым не дали долго гоняться за антикварными стульями мадам Петуховой. К 28-му году золотые времена кончились. Новая сталинская эпоха дала новую пищу обществу и поставила перед ним новые, великие цели.
«Виртуальный свет» У. Гибсона.
Про Уильяма Гибсона я впервые услышал в 91-м году от Андрея Черткова, главного тогдашнего пропагандиста и популяризатора киберпанка в России. А уже в начале 92-го мы перелопачивали с ним с нечитаемого подстрочника (авторства Миши Коркина, ныне американца) рассказы «Джонни-мнемоник» и «Сожжение Хром» для задуманного в то время сборника. Позже я проработал в качестве редактора все изданные на сегодняшний день романы этого канадоамериканца – от «Нейроманта» до «Виртуального света» включительно – и очень этим горжусь.
Не могу сказать, что Гибсон мой любимый писатель, но если мне вдруг хочется драйва, взрывных киношных светоэффектов, жутковатых андеграундных сцен и просто ухода на недолгое время из мира осточертелой реальности, то я беру наугад любой из его романов, открываю практически на любой странице, читаю и получаю нужное.
В «Виртуальном свете» есть все упомянутое в предыдущем абзаце.
Суть романа простая. Северная Калифорния, Сан-Франциско. Девушка – почтовый курьер, попав случайно на элитную вечеринку, крадет у некоего пережравшегося хмыря очки в дорогом футляре. Крадет просто так, со зла, в отместку за его хамские домогательства. Отсюда и пошел весь сыр-бор. Очки-то ведь не просто очки, а устройство виртуального вИдения – нацепишь такие на нос и увидишь, в какой цветок превратится нынешний Сан-Франциско, когда коррумпированные городские чиновники продадут этот зачуханный городишко, чтобы полностью его перестроить. Бешеная беготня за очками и составляет весь романный сюжет.
Только, ради Бога, не думайте, что в моем урезанном пересказе умещается вещество романа. Гибсон – мастер лепить из всякого подручного хлама непривычные, фантастические конструкции. Верхний город в «Джонни-мнемонике», жизнь моста – в «Виртуальном свете». И люди, которыми он населяет пространство своих романов, не вырезанные из фанеры придурки, вроде мишеней в тире, – это я, он, ты, она, только выпавшие из обыденных обстоятельств и пытающиеся ужиться в новых.
Водка.
Иосиф Сталин на XV съезде партии высказал по алкогольной проблеме следующее конкретное предложение: «Я думаю, что можно было бы начать постепенное свертывание выпуска водки, вводя в дело вместо водки такие источники дохода, как радио и кино».
Призыв был подхвачен, но ни радио, ни кино с поставленной задачей не справились. Водка, как и в дикие времена царизма, продолжала оставаться главным источником дохода.
Пьянство к концу 20-х годов прошлого века достигло в России масштабов поистине фантастических. Оно проникло даже в физкультуру и спорт. Вот заметка из ленинградской спортивной газеты тех лет:
Недавно на хоккейную игру в Сестрорецке игрок последнего М. Жизневский явился в пьяном виде. Пробовали его уговаривать не играть, но игрок начал буянить, ругаясь нецензурными словами. На уговоры товарищей Жизневский запустил стулом в одного из товарищей. Другой случай 10 февраля, в том же Сестрорецке. Играли 1-е команды: Кр. Путиловец «Б» – Сестрорецк. Вратарь Сестрорецка Вагин пришел на игру в нетрезвом виде. Капитан сестрорецкой команды Бобров потребовал от Вагина покинуть поле. В ответ на это Вагин разбил в кровь лицо Боброва. Бобров не остался в долгу и ударил Вагина клюшкой. Оба предаются общественному суду, а Вагина завод требует, кроме того, исключить из рядов ВКП(б).
Борьба с пьянством во второй половине 20-х годов прошлого века сводилась в основном к массовым антиалкогольным компаниям типа «крестовых» походов детей по городским улицам с лозунгами: «Вылить всю водку!», «Расстреливать пьяниц!» и прочими. На Украине появился первый антиалкогольный театр. В Ленинграде 14 ноября 1931 года на ул. Марата, дом 79, открылся первый в стране медвытрезвитель, причем в связи с этим был принят специальный циркуляр Главного управления милиции при СНК РСФСР, в котором говорилось, что «отобранные спиртные напитки подлежат возврату их владельцам по вытрезвлении».
Не осталась в стороне от антиалкогольной борьбы и литература. Маяковский, А. Н. Толстой, В. Катаев, М. Светлов, А. Аверченко и многие-многие-многие-многие другие писатели и поэты посвятили этой теме отнюдь не самые худшие страницы своего творчества.
Лучшее же, на мой взгляд, что написано в литературе о водке, – это маленький стихотворный опус петербуржца Александра Макарова, обнаруженный мной случайно:
Хорошая, кстати, постановка задачи для наших будущих менделеевых – создать сыпучий вариант водки или любой другой спиртосодержащей жидкости, чтобы покончить наконец-то на веки с неудобной бутылочной и баночной тарой.
Войнович В.
1. Фантастика Владимира Войновича.
Не каждый писатель может похвастать настоящей народной книгой. У писателя Владимира Войновича такая книга в запасе есть. Она называется «Приключения солдата Чонкина». И не каждый поэт может похвастать настоящей народной песней. У поэта Владимира Войновича такая тоже имеется. «Давайте-ка, ребята, закурим перед стартом» – это она. В начале 60-х ее пела вся наша страна от Бреста до Владивостока и от мальчишек до космонавтов включительно. Даже сам Хрущев ее пел.
Сейчас говорят, что вся литература – фантастика. Пожалуй, говорят правильно. Обратного, к сожалению, не скажешь. То есть среди фантастики попадается очень много хорошего. Правда, этого хорошего очень мало. Так вот – писатель Владимир Войнович как раз и принадлежит к тому очень многому фантастическому хорошему, которого очень мало. Сейчас я все это поясню на примере сказочного романа писателя «Москва 2042 года».
Какие сказки нравятся детям? С картинками и чтоб совсем без политики. А взрослым, значит, наоборот – без картинок и чтоб с политикой. Будто им газет не хватает. Такую сказку и написал Войнович. Правда, в отличие от газет, сказка эта получилась смешная и толстая. Наверное, потому и смешная, что толстая. Если б было наоборот, то есть тоненькая и скучная, или того хуже – толстая и вдобавок скучная – кто б ее стал читать, какой такой ненормальный взрослый?
Действие этой сказки происходит не то чтобы в тридесятом царстве, но все равно от нас далеко. И добраться до тамошних мест можно только на машине времени производства германской компании «Люфтганза». Потому что никакая другая компания в мире еще не научилась такие машины строить. А «Люфтганза» уже умеет, правда, билет пока не всем по карману. В Москву 2042 года, куда отправился герой этой сказки, билет стоит 4 578 843 немецких марки, что в переводе на доллары будет что-то около двух миллионов, а если переводить на нынешние наши рубли, то никаких пальцев на руках и ногах не хватит, такая большая сумма. Герой сказки платил, понятно, не из своих, но денег все равно жалко.
Пересказывать приключения героя в сказочной стране будущего я не стану – это все равно что рассказывать анекдот про Чапаева с помощью языка свиста. Скажу одно – герой оттуда вернулся, причем здоровый и невредимый. И кстати, этот самый герой что-то очень уж сильно похож на Владимира Николаевича Войновича, сочинившего эту сказку.
2. Нефантастика Владимира Войновича.
Если в добрые старые времена ты числился хорошим писателем, то писать тебе следовало так:
Директор завода Дубенко вызвал к себе начальника мартеновского цеха и молча вручил ему толстую тетрадь. Это была инструкция по выплавке и прокатке стали новой марки.
– Будем варить сталь сложнейшего состава, товарищ Крайнев, – сказал Дубенко. – Бронетанковую.
За такую добрую хорошую прозу тебя вполне могли наградить Сталинской премией, как, к примеру, писателя Владимира Попова за роман «Сталь и шлак», начало которого я только что процитировал.
А если бы ты написал, например, вот так:
Для расследования происшествий приезжала высокая комиссия во главе с генералом. Целыми днями генерал в длинных синих трусах лазил с бреднем по местной речке Граковке, а по ночам играл в преферанс со старшими офицерами. Проиграл, говорят, четыре рубля…
– Тогда не то что премий, света белого тебе бы тогда не взвидеть, и лучше бы тебе вообще не соваться в литературу, а тачать населению сапоги в каком-нибудь заштатном городе Сестрорецке, как это делал Михаил Михайлович Зощенко после известного постановления.
Я позволил себе маленький перебор во времени, но сороковые – пятидесятые годы по сути мало чем отличались от шестидесятых – семидесятых – эстетические пристрастия власть предержащих заметных изменений не претерпели.
Поэтому писатель Владимир Войнович и уехал писать в Германию.
Впервые прозу этого замечательного писателя я прочитал в начале семидесятых, это была небольшая повесть «Путем взаимной переписки», напечатанная, кажется, в «Гранях». Фраза про синие генеральские трусы, запомнившаяся мне с тех былинных времен самиздата и тамиздата, взята оттуда.
А еще Владимир Войнович – мастер метких, скупых метафор, которые надолго сохраняются в памяти. Таких, например, как эта, выбранная из той же повести: «Выползали старухи, черные, как жуки».
Пишет Владимир Войнович по-человечески просто, и это, пожалуй, главное достоинство его прозы (хотя на деле внешняя простота дается каждому писателю нелегко, поверьте).
А смех, которым она внезапно заражает читателя и который порою совершенно нельзя сдержать (проверено в городском общественном транспорте на примере «Чонкина»), – делает ее вдвойне притягательной. Отсюда огромная популярность всего, что выходит из-под пера писателя.
Житейский, почти бытовой характер – вот что объединяет прозу Войновича, но все мы плаваем по морю житейскому, а быт – штука сложная и коварная, даже первый наш певец революции в свое время относился к нему с опаской – вспомните хотя бы его знаменитую любовную лодку, которая разбилась о быт.
Поэтому странные повороты судьбы отдельно взятого человека, которые писатель описывает, странным опять же образом сливаются в некую всемирно-историческую картину, где мы находим себя, своих друзей и знакомых, и это созвучие жизни выдуманной и жизни реальной – первый признак того, что книги, подаренные нам писателем, достойны читательского признания.
