Бакунин.

* * *

Дрезден в эти дни предоставлял прекрасную возможность для апробации и реализации бакунинских идей, хотя взор его по-прежнему был обращен к Праге. Именно туда он, находившийся на нелегальном положении, слал зашифрованные письма и отправлял тайных эмиссаров в надежде, что удастся еще раз организовать выступление против австрийских властей. Бакунину казалось: достаточно одной искры — и в сердцах чехов проснется бунтарский дух их великих предков — гуситов и таборитов, — поставивших в XV веке на дыбы чуть ли не всю Центральную Европу, и пожар новой народной войны заполыхает повсюду. Увы, времена и люди стали совсем другими, а героическое прошлое осталось лишь в песнях да преданиях.

Восстание в Саксонии ознаменовало последний всплеск двухгодичной революции в Германии: по правде сказать, его никто не ожидал. Власти сами спровоцировали народ на вооруженное выступление. Саксонский король вслед за правителями других раздробленных германских государств отказался принять общегерманскую объединительную конституцию, разработанную Франкфуртским национальным собранием, избранным на волне революционных событий. В ответ на происки контрреволюционных сил повсюду начались волнения. Особенно острый характер они приобрели в Дрездене. Герцен, как всегда, был краток, описывая эти события и участие в них Бакунина:

«Едва лишь революция разразилась в Дрездене, он появился на баррикадах; его уже там знали и горячо любили. Образовалось временное правительство. Бакунин предложил ему свои услуги. Обладая большей энергией, чем его друзья, не облеченный формальными полномочиями, он сделался военным вождем осаждаемого города. Он обнаружил при этом не только мужество, но и героическое, невозмутимое присутствие духа.

Узнав, что королевские солдаты еще не решились на избиение своих братьев, что в них не умолкла еще совесть, что они щадят даже здания, Бакунин предложил развесить лучшие произведения Дрезденской галереи на стенах и баррикадах. Это могло бы действительно остановить осаждающих. “А если они будут стрелять?” — возразили члены муниципалитета. — “Тем лучше, пусть на них падет позор этого варварства”. Эстетичный муниципалитет не согласился. И таким же образом целый ряд революционных и террористических мер, предложенных Бакуниным, был отклонен. Когда уже больше ничего не оставалось делать, Бакунин предложил поджечь дома аристократов и взорвать ратушу вместе со всеми членами правительства, не исключая и его самого. Говоря это, он держал в руке заряженный пистолет».

О своем предложении выставить на баррикадах «Сикстинскую мадонну» Рафаэля и картины Мурильо, имевшие к тому же религиозное содержание, сам Бакунин позже не упоминал, хотя и не опровергал этой легенды. Но ведь и Герцен скорее всего получил подобную информацию от Бакунина — больше было не от кого! Рихард Вагнер довольно обстоятельно описал происходившее на его глазах:

«В тот же день, 3 мая, я отправился в ту часть города, откуда доходили слухи о кровопролитном столкновении. Как я узнал, схватка вышла у цейхгауза. Возбужденная толпа хотела силой взять этот стратегический пункт, но солдаты разогнали ее картечью <…>

Я не испытывал прямого желания вмешаться в ряды борцов, но возбуждение и участие к происходящему росло во мне с каждым шагом. Не сливаясь с бушующей толпой, я проник в здание ратуши. Сначала мне показалось, что представители города действуют с народом заодно. Но попав незамеченным в самый зал заседания, я убедился, что здесь царит полнейшее замешательство и растерянность. С наступлением ночи я медленно направился домой, в отдаленный Фридрихштадт, пробираясь через сооружаемые везде баррикады».

Тут неожиданно Вагнер столкнулся лицом к лицу с Бакуниным и более уже не упускал его из виду до последнего (увы, — печального) дня Дрезденского восстания. В черном фраке, с папиросой во рту, Бакунин бродил по городу. В принимаемых населением мерах защиты он видел только признаки детской беспомощности и принялся с присущей ему энергией вмешиваться в организацию восстания. Казалось, он был повсюду. То на одной, то на другой баррикаде маячил его огромный силуэт с львиной гривой. С двумя польскими эмигрантами (впрочем, очень скоро исчезнувшими со сцены) он создал штаб обороны города, разместив его в ратуше, где заседало временное правительство. Общение с другом Вагнер описал с протокольной точностью:

«<…> Исключительное впечатление овладело мной, когда я вступил в ратушу. Здесь шла тяжелая борьба, организованная, серьезная. Следы величайшего утомления лежали на всех лицах, ни один голос не звучал натурально. Все хрипели тяжко. <…> Один только Бакунин сохранил ясную уверенность и полное спокойствие. Даже внешность его не изменилась ни на йоту, хотя и он за все это время ни разу не сомкнул глаз. Он принял меня, лежа на одном из матрацев, разложенных в зале ратуши, с сигарой во рту. <…> От Бакунина я узнал кратко и точно обо всем, что произошло за время моего отсутствия (Вагнер вывозил за пределы обстреливаемого из пушек Дрездена свою семью. — В. Д.). От решенного в те дни отступления отказались, так как боялись, что оно подействует деморализующим образом на прибывшие многочисленные отряды. Напротив, жажда битвы была так велика и силы защитников так значительны, что еще можно было успешно бороться с солдатами. <…> Бакунин предложил поэтому снести в погреба ратуши наличные пороховые запасы и взорвать ее, когда приблизятся войска. Городская управа, продолжавшая заседать где-то в задней комнатке, самым решительным образом протестовала против этого. Он, Бакунин, настаивал на необходимости этой меры. Но его перехитрили, удалив из ратуши весь порох… <…>».

В водовороте революционных событий колоссальная фигура Бакунина притягивала как магнит. Сгусток энергии, шаровая молния — не иначе! Лицо, грудь открыты для всех… Любой враг может незаметно подкрасться и сразить насмерть… Кого же все это напомнило композитору, не спускавшего глаз со своего русского друга? Ну конечно, Зигфрида, вероломно убитого в спину копьем нибелунга Хагена. Вагнер всегда сам писал либретто своих опер. Вот и сейчас он находился во власти нового замысла — воплотить в грандиозную музыкальную постановку средневековые германские легенды, уходящие своими корнями в еще более глубокое прошлое.

Любимый герой немецкого народа, считал Вагнер, — человек, принадлежащий не только прошлому, но и будущему, которого мы ждем и жаждем. Более того, в нем аккумулированы все компоненты идеала современности. Он — носитель мировой воли, реализуемой в повседневных деяниях и направленных на освобождение людей от зла и страданий, нищеты и угнетения. Во имя этого бесстрашный герой готов — не задумываясь и в любой момент — пожертвовать своей жизнью.

Композитор успел уже сделать несколько набросков и выбрал название своему музыкальному опусу — «Смерть Зигфрида» (впоследствии он вольется в кульминационную часть бессмертной тетралогии). Аналогия между Зигфридом и Бакуниным напрашивалась сама собой. Такая же несгибаемая сила воли! Такая же непреклонная целеустремленность, направленная на решительное изменение несовершенной жизни! Такое же самопожертвование во имя счастья других! Такая же трагическая судьба! И когда в относительно скором времени зазвучит гениальная музыка, в воображении и памяти композитора образ Зигфрида невольно сольется с образом живого героя революции — Михаила Бакунина…

Между тем Дрезденское восстание захлебывалось в крови. Тысяча вооруженных рудокопов, подоспевших на помощь инсургентам с близлежащих гор, не смогли перетянуть чашу весов в пользу восставших. Ружья, пистолеты, сабли, кинжалы были бессильны против картечи и снарядов. На помощь саксонской армии прибыли прусские войска, развязавшие в городе настоящий террор. Повстанцев расстреливали на месте без суда и следствия, закалывали штыками всех, кто попадался под руку. Дома поджигались, прямой наводкой сносились баррикады. Бакунин еще раньше предлагал реализовать запасной план, наиболее оптимальный в создавшихся условиях: организованно отойти в горы и там начать народную партизанскую войну. Но время было упущено. Приходилось отступать неорганизованно и в спешке. Тем не менее Михаилу удалось вывести из окружения более полутора тысяч повстанцев…

Поздно ночью Бакунин и руководитель дрезденского временного правительства Отто Гейбнер прибыли в саксонский город Хемниц, рассчитывая создать здесь базу сопротивления (а в перспективе — партизанского движения). Они остановились на ночевку в дорожной гостинице. Вагнер приехал позже на почтовой карете и тем самым избежал ареста. Вождей дрезденского восстания выследили и предали соратники из «коммунальной гвардии», сообщив об их появлении жандармам. Именем королевского правительства Бакунин и Гейбнер были арестованы и препровождены в тюрьму. Вагнеру, к счастью для него самого и мировой культуры, удалось избежать этой участи. С риском для жизни он добрался до баварской границы, там сел на пароход, курсировавший по Боденскому озеру, и оказался в Швейцарии. Великому композитору суждено было жить там много лет на положении эмигранта…