Лукреция Борджа.
Глава XVI. Выбор Лукреции.
Здоровье Лукреции, перебравшейся в замок Бельфьоре, вызывает серьезное беспокойство. Однажды утром затишье прерывается внезапным приездом Чезаре. Никакие сведения об этой встрече не просочились, слышали только голос Лукреции, «изъяснявшейся на валенсийском наречии». Однако результатом этого визита становится новое обострение ее болезни, за которым бессильно наблюдает муж. Хворь распространяется и настигает приближенных герцогини. Анджела Борджа, негритянка Катеринелла и Лизабетта Сиенская вынуждены лежать в постели. Сраженный недугом, паж Лукреции Лодовико деи Карри умирает, а Теодора Анджелини, испугавшись ответственности за возможную смерть хозяйки, бежит вместе со своей дочерью из Феррары.
Ночью 5 сентября у Лукреции начинается приступ невыносимой боли в пояснице. Едва придя в себя, она с криками разрешается мертвым семимесячным ребенком. Несколько часов спустя у нее начинается родильная горячка, столь опасная, что врачи думают, что роженица не выживет. Едва придя в сознание, Лукреция смутно видит возле себя Альфонсо, который держит ее за руку, и Чезаре, который держит ее за ступню, откуда ей пускают кровь. «Это было невероятно трудно», — сообщает секретарь Эркуле своему хозяину, находившемуся в тот момент в Реджо, однако, кажется, все закончилось успешно. Чезаре, полагая, что больше не нужно беспокоиться о судьбе сестры, от которой напрямую зависела его участь, уезжает в тот же вечер.
Однако улучшение это кратковременное, и 13 сентября Лукреция просит исповедать и причастить ее. Все думают, что ей уже не спастись, и Бартоломео Картари, феррарский оратор в Венеции, вслух произносит то, о чем все думают, но молчат: «Да возложит Господь длань на ее голову и избавит от страданий, чтобы положить конец здешним пересудам о возможном отравлении». Пять дней спустя, собрав последние силы, Лукреция делает приписку к завещанию, касающуюся ее сына Родриго Бишелье, и, словно успокоившись, впадает в беспамятство под взглядом своего мужа.
Каково же было ее удивление, когда на следующий день, очнувшись от полузабытья, она находит Альфонсо на прежнем месте: он ждал, когда на ее лице появятся хоть малейшие признаки жизни. Никогда и никто еще не был ей так предан. Герцог признается ей, что дал обет пешком совершить паломничество к Лоретской Богоматери, если Лукреция выздоровеет. Узнав о его намерении, папа написал зятю, что Богоматерь будет довольна и в том случае, если он отправится туда верхом!
За полгода Лукреция совершила чудо: ее супруг теперь любил ее больше ее приданого. Как мы помним, брачный контракт предусматривал, что в случае ее смерти все оставалось семье д’Эсте: территориальные привилегии, титулы, драгоценности и те самые дукаты larghi. Отныне Лукреция могла ему довериться. Теперь у нее была любовь мужа, а кроме того, к ней проявляли симпатию ее близкие, двор, магистраты, горожане и крестьяне. Сразу стало ясно, что Лукреция любима народом и от нее ждут наследника.
20 Сентября врачи объявляют, что она вне опасности, и разрешают ей вернуться в Кастель Веккьо. Однако поскольку сырость в замке и болотные испарения от рвов с водой могут поставить под угрозу ее выздоровление, она предпочитает удалиться в монастырь Тела Господня. Месяц спустя она вернулась, и Чезаре вновь стал главной причиной ее мучений. Он усилил давление на герцогиню Урбинскую, стараясь заставить ее расстаться с супругом и сторонниками его клана; похоже, сдались Франческо Мантуанский и Изабелла, желающие таким образом завоевать благосклонность Валентинуа. Если Гвидубальдо, испытывая угрызения совести, в конце концов пришел к мысли, что роль кардинала ему подходит больше, чем роль супруга, то герцогиня Урбинская об этом и слышать не хотела, и «пусть бы ей пришлось жить с Гвидубальдо как с братом, она предпочла бы это, нежели отвергнуть его как мужа». Чезаре ответил на этот отказ ультиматумом маркизу Мантуанскому: либо последний прогонит родственника, либо поссорится с Валентинуа. Элизабетта поняла, что жизни герцога Урбинского угрожает серьезная опасность, и вместе с ним спешно уехала в Венецию, убежище всех государей, лишенных владений, и всех жертв тирании.
Если это «братское великодушие четы Монтефельтро» развлекло папу, то у Лукреции оно вызвало уважение и восхищение. Тем временем события развивались. Вскоре в одном из посланий отец просил дочь заложить все ее драгоценности, чтобы помочь брату, вынужденному давать отпор восставшим кондотьерам. Помощь, оказанная Францией «кузену короля», лишила мужества предводителей восстания — Вителоццо Вителли, Оливерто де Фермо, Франческо Орсини и его сына. Поскольку для Чезаре мир делился на две части — на тех, кто ему служил, и тех, кто ему вредил, он пригласил восставших в Синигалью отужинать и велел всех перерезать. «Самое забавное из его надувательств», — только и замечает Макиавелли.
Герцог Эркуле д’Эсте направил свои поздравления победителю, так же как и его дочь Изабелла, по всей видимости, мало заботившаяся о судьбе своего родственника Гвидубальдо.
Светлейший герцог Валенсийский!
Блестящие успехи Вашего Сиятельства вызвали у нас радость и удовлетворение, ибо нас связывают взаимные чувства дружбы и благожелательности, существующие между Вашим Сиятельством и Сеньором нашим супругом. Будучи уверенной в том, что после трудов и забот, выпавших на вашу долю в ваших славных начинаниях, вы не откажетесь от возможности развлечься, я сочла уместным послать вам с нашим гонцом сотню масок. Нам не составляет труда понять, насколько этот скромный дар мало соответствует величию ваших заслуг; однако пусть он послужит залогом того, что, едва вы пожелаете чего-либо более достойного вас, мы вам это отправим{108}.
В своем ответе герцог Романьи написал:
Наша подруга и досточтимая сестра. Мы получили подарок — сто масок, что Ваше Сиятельство нам отправили. Они доставили нам большое удовольствие, поскольку весьма разнообразны и исключительно красивы. Нас еще более порадовало то, в какой момент и куда нам их доставили. В тот день мы овладели городом Синигальей и подчиненной ему территорией, равно как их крепостями; мы наложили наказание, коего заслуживало коварное предательство наших врагов, затем мы освободили от тирании города Кастелло, Фермо, Чистерну, Мантую и Перуджу, мы заставили их повиноваться должным образом Его Святейшеству, и посему мы лишили Пандольфо Петруччи тиранической власти, присвоенной им в Сиене. Эти маски доставят нам огромное удовольствие, поскольку они подарены с дружеским и особым расположением, которое вы — в чем мы уверены — испытываете к нам, равно как и ваш супруг{109}.
Лукреция, которая мало интересуется политикой и не понимает, как могли Гонзага ради блага Феррары и Мантуи решиться на помолвку своего сына Федерико с Луизой, законной дочерью Чезаре и Шарлотты д’Альбре. Молодая герцогиня предпочитает заняться своим двором, где собрались гуманисты, поэты и музыканты. Неожиданная поддержка приходит ей от кардинала Ипполито, вернувшегося из Рима. Он решил положить конец своему бурному роману с Санчей Арагонской, недавно заключенной под стражу в замке Святого Ангела за слишком вольное поведение, и уладить отношения с герцогом Валентинуа, ее любовником. По возвращении в Феррару он устраивает карнавальные празднества и обхаживает Лукрецию с таким рвением, что посол Ватикана пишет в 1503 году святому отцу, что «ночью она принадлежит синьору Альфонсо, но днем — кардиналу».
В апреле Лукреция принимала свою золовку Изабеллу. Необходимо было ее развлечь. Был дан спектакль «Благовещение», сыгранный феррарскими студентами. По поводу этого зрелища, поставленного Бьяджо Россетти, восхищенная маркиза Мантуанская писала своему супругу:
Я прибыла в Кастелло навестить синьору Лукрецию, которая со мной по-прежнему очень любезна. Обе мы отправились в дом архиепископа, где я встретилась с господином моим отцом. Я выразила восхищение красотой деревянного театра, оборудованного специально для нынешних празднеств. Сначала появился юный ангел. Он рассказал содержание пьесы и привел слова пророков, оповестивших о грядущем пришествии Христа. Под портиком, опирающимся на восемь столбов, появилась Мария, прочла несколько стихов, и пока она говорила, небо открылось, и показался Бог Отец в окружении хора ангелов. Никак нельзя было угадать, что служило опорой его ногам и ногам ангелов. Еще шесть серафимов летали по небу. В центре этой группы находился архангел Гавриил, благодаря какому-то чудесному устройству он спустился и остался висеть в воздухе. Внезапно бесчисленное множество огней зажглось у ног ангелов, и их окружил сверкающий ореол. Это было очень любопытное зрелище, все небо сияло. В этот же момент архангел Гавриил спустился; державшая его цепь была незаметна, и казалось, что он возлежит на облаке, пока его ноги не коснулись земли{110}.
Изабелла и Лукреция дополняли друг друга.
Изабелла была строга и величественна, обладала изысканной красотой, реплики ее отличались остроумием, она любила провоцировать собеседника. Поэтам она подсказывала темы произведений, художникам — сюжеты, цвета и даже размер картин. Лукреция же изумляла и пленяла, будучи женщиной, которой довелось любить и страдать, душа и глаза которой были распахнуты навстречу людям. Она была образована не хуже золовки, однако никогда не стремилась настойчиво это подчеркнуть. Вероятно, у нее не было в этом нужды. Литераторы и художники сами искали ее общества. Бесспорно, и та и другая владели искусством вести беседу с очаровательной легкостью, с захватывающей живостью. Для них беседа была праздником, обрядом, совершаемым в узком кругу, где посвященные прославляли различные формы остроумия днем и ночью, до самого рассвета, когда начинали петь соловьи.
В XVI веке в Европе только итальянские женщины получали такое разностороннее образование. Тосканская поговорка того времени гласит, что «мужчины создают законы, а женщины — нравы». Возрождение сотворили женщины. Лукреция, Элизабетта Урбинская, Изабелла Мантуанская и Екатерина Корнаро, королева Кипра, стали его знаковыми фигурами. Они собирали вокруг себя властителей, прелатов, писателей, художников и даже кондотьеров. Хозяйка дома задавала тон остроумным собраниям, где каждый старался возбудить всеобщее любопытство, разобраться в движениях души. Потребность нравиться придавала особый блеск талантам и обновляла литературу. Вполне естественно, темой ораторских поединков часто оказывалась любовь, собеседники исследовали ее формы и ее последствия. Важно было не только оказаться сведущим, но и уметь разговаривать с прекрасным полом.
Собрания эти проходили на прохладной лоджии, в одном из залов замка или же, как изображено на картинах Лоренцо Коста, в тенистых беседках, где деревянные колонны были украшены обнаженными женскими фигурами, увитыми виноградной лозой. Как в такой обстановке не начать рассуждать о женской красоте? Для всех «красота священна, она дается Богом» и ведет к всеобщему взаимопониманию.
Здесь любили немудреные шутки, игру слов, остроты и здесь женщины с присущим им гибким и скорым умом часто брали верх над мужчинами.
Что касается Лукреции, то она умела разговорить молчуна и остановить болтуна. Ее участие в беседе всегда ненавязчиво, высказывания лишены поверхностности, а ум язвительный и острый. Художники, такие, как Бенвенуто Гарафоло или Джироламо Карпи, вдохновленные ею, писали на своих полотнах «ее грациозные формы, открывающие врата рая». Однако, пожалуй, больше всего поражали окружающих ее глаза. Эркуле Строцци говорит, что от ее взгляда человек мог воспылать страстью или окаменеть.
Одним из самых блестящих умов герцогской семьи был в то время Николо да Корреджо, сын Беатриче, внебрачной сестры Эркуле. Его отец умер до его рождения, он был воспитан своим дядей и женился на Кассандре, дочери Бартоломео Коллеоне, знаменитого венецианского кондотьера{112}. Уже в ранней юности он восхищался Изабеллой д’Эсте, своей двоюродной сестрой, и называл ее «моя единственная Мадонна». Однако с приездом Лукреции в Феррару титул этот перешел к новой герцогине. Для нее он танцевал, участвовал в беге за кольцами, ломал копья во время турниров, организованных Эркуле.
Другой выдающейся личностью феррарского двора был Эркуле Строцци; ближайший друг и доверенное лицо Лукреции, он первым рассказал ей об удачах и несчастьях рода д’Эсте и ввел ее в круг гуманистов города. Хромой от рождения, он был знаменит своими грустными и изысканными стихами. Лукреции нравились его хвалебные сонеты, и однажды она подарила ему розу, которую поцеловала. Он ответил ей следующим латинским четверостишием{113}:
Окруженная поэтами, воспевающими ее красоту, благожелательность и скромность, Лукреция отныне будет покровительствовать искусствам, продолжая тем самым традицию семьи д’Эсте и увековечивая славу Феррары, как и свою собственную. Среди людей, которым она покровительствовала, можно выделить Челио Калканивини — латиниста, математика, астронома, философа, друга Эразма; Якопо Кавичео — викария феррарского епископства, посвятившего ей свой странный роман «Peregrino»[64]; Джиральди — поэта, эрудита, одного из самых больших ученых своего века; Антонио Тебальдео — ученого, получившего образование в Болонье и покинувшего Мантую, чтобы найти приют у кардинала Ипполито и Лукреции, которая обращалась с ним достойным образом, в отличие от Изабеллы, кормившей его испорченным мясом и поившей кислым вином.
Между правящими семьями Мантуи, Флоренции, Неаполя началось своеобразное соперничество. Они старались отобрать друг у друга знаменитых людей. Общаясь с аристократами духа, придворные, по большей части суровые воины, становились тоньше, их ум и вкус развивались, так зарождался новый образ жизни. Некоторые произведения посвящались прославлению женщины, показывали ее превосходство над мужчиной. «Если до сих пор сочинители не были к вам благосклонны, — говорит Ариосто, — они стали такими теперь. Мы восхищаемся вашими добродетелями, и один из нас, желая выразить вам почтение, уже огласил склоны Парнаса и Пинда хвалами вам». Тот же Ариосто при всем своем уважении позволяет себе следующие иронические слова:
Доверенным лицом Лукреции, бесспорно, был Эркуле Строцци. Лукреция с обожанием относится к этому ученому-латинисту, чей недуг — он был вынужден пользоваться костылем — еще более обострил его циничный ум. Он волнует Лукрецию, ставшую Галатеей этого нового Пигмалиона. Альфонсо не в восторге от личных качеств своего подданного, однако позволяет ему украшать герцогский двор блеском своего ума. Зато герцог Эркуле покровительствует этому замечательному переводчику комедий и уважает его за порядочность, благодаря которой Строцци избрали председателем феррарского Суда мудрецов.
В любой час дня Эркуле Строцци разрешено входить в апартаменты герцогини. Лукреция наслаждается обществом этого по-женски чувствительного, необыкновенного человека, просит у него совета. Строцци обладал не только неординарным умом, но, как и Лукреция, был тонким ценителем красивой одежды, изысканных и оригинальных вещей. Именно он откроет для нее богатства Венеции. Для нее он заказывает чеканщику мессиру Бернардино колыбель для будущего ребенка, выбирает шелка и муслин цвета лунного света. Поскольку его увечье не позволяет ему воевать, он проводит дни, нанося визиты Ювеналу, Марку Аврелию или Саллюстию, не забывая и о дамах.
