Том 2. Стихотворения 1850-1873.

«В РАЗЛУКЕ ЕСТЬ ВЫСОКОЕ ЗНАЧЕНЬЕ…».

Автограф – РГБ. Ф. 308. К. 1. Ед. хр. 19, в письме к Эрн. Ф. Тютчевой от 6 августа 1851 г.

Списки – РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 52. Л. 64; РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 162. Л. 10.

Первая публикация – Изд. 1900. С. 190. Вошло в Изд. Маркса. С. 154.

Датируется 6 августа 1851 г.

Печатается по автографу. См. «Другие редакции и варианты». С. 281*.

Автограф занимает последнюю страницу письма на фр. яз. Первая страница письма аккуратна, без помарок, далее почерк становится крупнее, размашистее, чернила – ярче, встречаются исправления, зачеркивания. Автограф стихотворения можно считать черновым. В конце 4-й строки многоточие исправлено на тире. В синтаксическом оформлении текста последнему отдается предпочтение (стоит в конце строк: 1-й, 4-й, середине 2-й – после «как ни люби», 3-й – «любовь есть сон – а сон, одно мгновенье –»).

В Изд. 1900 отсутствуют тире (за исключением нововведенного в 3-й строке «а сон – одно мгновенье»), многоточия; они заменяются запятыми и точкой в конце стихотворения. Лексических изменений немного. Так, Р. Ф. Брандт высказал предположение, что 4-я строка должна читаться: «И рано ль, поздно ль будет пробужденье» (Материалы. С. 54). Мысль о возможном пропуске слова была поддержана Изд. Маркса. СН возвращается к тютчевскому написанию текста. В синтаксическом оформлении выбран компромиссный вариант: тире заменены запятыми в соответствии с существующими нормами, но остаются тютчевские многоточия в конце 2-й и 5-й строк.

Тексту стихотворения предшествует описание породившего его душевного состояния: «…Чувствую, что письма мои самые пошло-грустные. Они ничего не сообщают и несколько напоминают покрытые мелом оконные стекла, сквозь которые ничего не видать и которые существуют лишь для того, чтобы свидетельствовать об отъезде и отсутствии. Вот в чем несчастье быть до такой степени безличным… Это-то и не дает мне возможности относиться к самому себе настолько серьезно, чтобы интересоваться мелочами своего существования, коль скоро твое ему не сопутствует. А потому единственное мало-мальски сильное чувство, которое я испытываю, – это чувство глухого возмущения перед тем, что – покинутый тобою – я не могу в свою очередь покинуть самого себя…

Вот, моя милая кисанька, плохие вирши, выражающие нечто еще того хуже» (Изд. 1984. Т. 2. С. 169).

Мотив разлуки, едва намеченный в стих. «Так здесь-то суждено нам было…» (1837), получает развитие в лирике 1850–1860 гг.: «В разлуке есть высокое значенье…» (1851), «Увы, что нашего незнанья…» (1854), «Как нас ни угнетай разлука…» (1869). В эпистолярном творчестве мотив вырастает в большую тему, развиваемую на протяжении десятилетий (с 1837 г. по 1870-е гг.). Особенно остро ощущение разлуки передано в письмах поэта Эрнестине Федоровне. «Я, несомненно, менее чем кто-либо создан для разлуки. Ибо для меня разлука – как бы сознающее само себя небытие», – писал Тютчев жене из Варшавы 23 июня 1843 г. (Изд. 1984. Т. 2. С. 80).

Понятие «разлука» соотнесено с основными онтологическими категориями тютчевского мира (любовь, жизнь, сон, смерть, время, пространство, одиночество, понимание).

«…Для меня решительно нет ничего более мучительного, ничего, что глубже противоречило бы моей природе, чем химеры разлуки, – писал Тютчев. – Это – ежеминутное разочарование, лишение, досада. Всякий раз ты как бы заставляешь меня подвергаться ампутации. <…> Однако нелепо быть до такой степени зависимым от чего-то, что вне нас, и настолько вне нас, что может даже оказаться отделенным расстоянием в несколько тысяч верст. Да, это нелепо, унизительно и, главное, неудобно» (С.-Петербург. 21 мая 1855 г. // Изд. 1984. Т. 2. С. 229).

Эпистолярный контекст проясняет «высокое значенье» разлуки, о котором идет речь в стихотворении. Оно «равнозначно «высокому значению» смерти», так как «отсутствующее не может восприниматься как реальное» (Лотман Ю. М. Поэтический мир Тютчева (1983) // Лотман Ю. М. О поэтах и поэзии. СПб., 1996. С. 569). Исследователь рассматривает стихотворение в ряду тех, где утверждается «превосходство небытия над бытием» («Обвеян вещею дремотой…» (1850), «Близнецы» (1850–1851) и др.). Особенно остро это «превосходство» Тютчев ощутил после смерти Е. А. Денисьевой (1864 г.). Разлука с любимой породила сумеречное мироощущение и способствовала угасанию жизни поэта (А. М.).