Ананасная вода для прекрасной дамы.

2.

На следующее утро хмурые после ветеринарного трипа москвичи засобирались назад в короткий кишечник. Правда, мексиканский убийца, громко возмущавшийся местной антисанитарией и наглым разгильдяйством аборигенов, настойчиво предлагал поехать в Варанаси ("поглядеть, как этих гандонов жгут"), но убедить мушкетера отправиться к священным кострам на берегах Ганга ему не удалось — тот чувствовал себя вяло.

Олег окончательно утвердился во мнении, что главная проблема высокоуглеродистых пацанов в мотивации — она появлялась у них только на время тренинга, когда надо было регулярно отчитываться на плацу о проделанной работе, а потом пропадала, и они превращались в ту же субстанцию, какой были раньше, только с дырочками от вилки. Впрочем, платили лайфспрингисты хорошо и делиться этими мыслями Олег с ними не стал.

Посадив москвичей на самолет, Олег посчитал деньги. С учетом негласно сэкономленного натряслось золотой пыли аж на целых три месяца скромной жизни в Гоа. Хватало даже на перелет.

Сначала Олег поселился на Палолеме — это был его любимый пляж на юге. В маленькой уютной бухте никогда не поднималось больших волн, пальмы подходили к самой воде, а по утрам, примерно с шести часов, когда рыбаки выбрасывали улов на берег, начинали страшно орать привлеченные рыбой вороны — в точности как в Москве. Приятно было, проснувшись от их грая, поглядеть в темное окно, совсем уже решить, что ты дома и за окном декабрь — а потом вспомнить, что через час можно идти купаться.

Шагая по утреннему пляжу мимо спящих коров и норовящих пожать руку продавцов бижутерии, Олег поглядывал на свою тень. Тень молча глядела на него, и Олегу пришло в голову, что время для нее течет в другую сторону.

Утром она была длинной и худой, с позорно узкими плечами и изломанной шеей, а к полудню превращалась в крепкого карапуза с маленькой головой. Правда, потом она опять начинала вытягиваться. Выходило, что тень рождалась изможденным старцем, несколько часов молодела, а затем снова двигалась к смерти. Олег нарисовал на песке график: возраст тени менялся в течение дня таким образом, что это напоминало букву "V" с нижней точкой в полдне.

"Интересно, — подумал он, — если бы человеку при рождении было семьдесят, а к середине жизни он молодел бы лет до пяти — и потом опять начинал стареть? В полдень он имел бы тело ребенка и опыт взрослого…".

Следующее его открытие было на самом деле очевидностью, о которой он просто раньше не задумывался.

Тень проживала всю свою жизнь за день. А ему стукнуло уже тридцать пять лет. Значит, у него не было какой-то одной постоянной тени — у него их было триста шестьдесят пять каждый год, а за всю жизнь перед ним прошло больше десяти тысяч этих странных, живущих наоборот существ. И только их крайнее сходство друг с другом и молчаливость позволяли ему так долго заблуждаться, принимая их бесконечную процессию за одного и того же спутника.

"Но какой тогда смысл говорить с тенью? Что она может знать, если живет меньше, чем самое крохотное из насекомых?".

Подумав, Олег понял, что все не так просто. Бабочка-однодневка (он откуда-то помнил, что их зовут "эфемеридами") действительно жила только день — но никто на ее месте не дорожил бы этим днем сильнее. Для нее это действительно был тот самый "last day of your life" [19], о котором пел когда-то Фил Коллинз. Значит, никто не мог дать лучшего совета, как им распорядиться…

Зайдя в интернет-кафе, густо оклеенное портретами седобородого старца перед горящим на алтаре огнем (словоохотливый хозяин сказал, что это Сай-баба в прошлом воплощении), Олег кое-как составил слово "эфемерида" из копипастнутых русских букв, втиснул его в гугл и прочел:

"Удивительно красив предсмертный танец поденок. Эти легкие и нежные насекомые с прозрачными крыльями живут только один день или даже несколько часов. Они все вместе выходят из личинок, живших в воде 2–3 года, чтобы станцевать в небе брачный танец и умереть. Их характерный полет можно наблюдать тихим погожим вечером. Вначале, быстро взмахивая крыльями, поденки взмывают вверх. Затем они замирают и благодаря большой поверхности крыльев медленно, как на парашюте, спускаются вниз…".

Отчего-то его впечатлило, что эфемериды летают той же самой буквой "V", которую он нарисовал на песке, думая о возрасте тени.

Когда он вышел на улицу под догорающий ницшеанский закат (после нескольких поездок в Варанаси все индийские закаты казались ему кремацией Бога), от его ног к востоку протянулся темный силуэт. Пока он шарил по интернету, тень ждала за дверью.

Вдруг Олега посетила еще одна догадка. Короткая жизнь тени была, по всей видимости, разбита на периоды бодрствования и сна. Сном были моменты, когда солнце закрывали тучи или он входил в какое-то здание — тогда тень на время исчезала. Если, как в этом интернет-кафе, на стенах горели разноцветные лампы, тень удваивалась или утраивалась, меняя форму, и это были ее сновидения. Но теперь он вышел под вечернее солнце, она проснулась и заговорила с ним — и в голову ему пришла эта мысль.

Кажется, тени уже несколько дней обращались к нему. А он все никак не решался вступить в беседу.

"Завтра", — подумал он.