Ананасная вода для прекрасной дамы.

Отель хороших воплощений. Святочный рассказ.

— Быть или не быть?

Кажется, следовало ответить — хотя и не особенно хотелось.

— Ну, быть…

Что-то изменилось, и вокруг стало темно. Вернее, стало понятно, что вокруг темно, а как было раньше, уже трудно было вспомнить.

— Это правильный выбор. Добро пожаловать в Бытие.

— Кто ты?

— Ангел новой жизни.

— А кто я?

— Ты — моя прекрасная дама.

— Кто-кто?

Ангел засмеялся.

— Ты Маша. Это твое имя в человеческом рождении. Оно еще впереди, но ты можешь думать и чувствовать как люди уже сейчас. С моей помощью ты в состоянии понимать слова и складывать их в мысли. Потом, когда ты родишься, ты научишься делать это сама.

Маша некоторое время переживала тот факт, что она теперь Маша и может думать как люди, но особо ярких или интересных эмоций это не вызвало. Поэтому она перенесла внимание на ангела. О нем уже можно было сделать некоторые выводы.

Во-первых, он был невидим. Во-вторых, невозможно было понять, где он находится — он то ли был со всех сторон сразу, то ли где-то прятался. В-третьих, он говорил.

Маше казалось, что в нее попадают мягкие шарики — это были обращенные к ней слова. Натыкаясь на нее, они взрывались смысловыми облаками, которые она каким-то образом понимала. Оказалось, она тоже умеет кидать такие шарики — и они, несомненно, долетали до цели, потому что ангел ей отвечал.

— Стать человеком — это хорошо? — спросила Маша.

— Смотря каким, — ответил ангел.

— Таким, каким стану я.

— По земным меркам, это прекрасно. О таком рождении мечтали бы почти все люди. Ты родишься дочерью очень богатого человека. Вот смотри…

И ангел добавил к тому, что чувствовала Маша, новое переживание.

Ее окружила сфера с разноцветными огоньками. Они были разные — от крохотных, еле видных глазу точек до сливающихся друг с другом пятен яркого света. Стоило обратить на такой огонек внимание, и он начинал тянуть к себе.

Маша попробовала рассмотреть одну тусклую зеленую звездочку. Ей сразу же показалось, что ее куда-то уносит — и там, кажется, были длинные тропические листья, жаркий лес и коричневая, в пузырях дождя, река с длинной белой лодкой, — но она ничего толком не успела рассмотреть, поскольку ангел выдернул ее обратно.

— Что это за огоньки? — спросила Маша.

— Это карта зависти, — сказал ангел. — Здесь то, чему в настоящий момент больше всего завидуют люди. Можно сказать, здесь показаны самые желанные и соблазнительные с человеческой точки зрения маршруты судьбы, начинающиеся в эту минуту. Чем ярче огонек, тем острее всеобщая зависть.

— А почему разные цвета?

— Долго объяснять, — ответил ангел. — Но тебе вон туда.

Маша увидела ослепительный огонь, окруженный розовым ободком. Он сиял так ярко, что рядом даже трудно было различить другие.

— Где я буду жить?

— В России.

Слово "Россия" имело смысл, и он был весьма увесист.

— Ты будешь красивейшей жительницей этой страны, — продолжал ангел, — и многие светлые умы назовут тебя своей прекрасной дамой вместе со мной.

— А где именно в России я должна родиться?

— В Лос-Анджелесе, — ответил ангел.

Это слово тоже имело смысл, но он мало совпадал со смыслом первого.

— Почему? — удивилась Маша.

— Тебе сейчас открыт общечеловеческий опыт. Если ты задашь этот вопрос себе, смысловые элементы сами собой соединятся в ответ.

Маша не поверила, что может самостоятельно понять такую сложную вещь, но решила попробовать и задумалась.

И вдруг случилось невероятное — в ее ум со всех сторон ворвались десятки разноцветных слов, понеслись к одной точке и сшиблись в пестрый комок. Тут же она поняла, что ответ ей известен.

— Действительно знаю, — сказала она с удивлением. — Да… Те русские, которым отдали в собственность Россию, чтобы они подняли ее из праха и ввели в семью цивилизованных народов, они… Они обычно рожают за бугром, чтобы их детям не пришлось всю жизнь жить в этой ебаной стране по собачьему паспорту!

— Примерно, — сказал ангел. — Только не надо так выражаться, ты же все-таки будущая дама.

— Значит, мы отправимся в Лос-Анджелес?

— До Лос-Анджелеса еще целых девять месяцев, — ответил ангел. — Твоя жизнь начнется в другом месте.

— Где?

— Там, где сейчас твои папа и мама.

— А как мы туда попадем?

— Легко и быстро, — сказал ангел. — Гляди внимательно на свою звезду, и все случится само.

Маша уставилась на сверкающий огонек и опять почувствовала, что ее куда-то уносит, но в этот раз ангел не стал вытаскивать ее назад.

Скоро она различила перед собой снежный склон с кое-где торчащими елями, уходящие к небу бело-синие горы и странные металлические столбы с чем-то вроде висящих на них велосипедов. Задумавшись об их назначении, Маша опять заметила, как в сознании сшибаются разноцветные слова, и ей стало понятно, что это не велосипеды, а сдвоенные колеса лыжных подъемников, прокручивающие стальной трос.

Потом стал виден очень большой деревянный дом с блестящими стеклянными плоскостями в стенах и голубым снегом на крыше. На его балконах стояли шезлонги, в которых лежали легко одетые люди в солнечных очках.

Маша подумала, что интересно было бы побывать в этом доме, и сразу поняла, что дом уже совсем рядом: чтобы переместиться, достаточно было этого захотеть.

Заснеженное здание оказалось прямо под ней, а потом ангел подхватил ее и нырнул в каминную трубу, дымящую на крыше. Они пронеслись сквозь столб дыма, сверкающий желтыми искрами, проскочили пылающий в камине огонь и очутились в огромной комнате — высотой в целых два этажа, с окном во всю стену.

Тут вдруг выяснилось, что и ангел, и Маша на самом деле очень маленькие. Маша поняла это, когда ангел протащил ее через всю комнату впритирку к пестрому ворсу ковра, рванул по стене вверх и нырнул вместе с ней в резную деревянную нишу.

В нише стояла статуэтка крадущейся хищной кошки. Размером она была примерно с лежащую рядом бутыль из-под шампанского — но ангел и Маша ухитрились прошмыгнуть у металлического зверя под брюхом. Рядом с кошкой стоял на боку спичечный коробок — он был таким большим, что ангел с Машей без труда за ним спрятались.

Этикетку коробка украшал непонятный рисунок — комок спутанных ленточек вроде тех, что теледикторы носят на лацкане в международный день СПИДа. Только здесь ленточки были разных цветов, и их комплект как бы напоминал о всех бедах человечества сразу. Еще Маша подумала, что этот комок похож на какую-то недомысль, в которую так и не удалось слиться множеству разноцветных слов.

Рядом с комком была надпись:

Надпись отражалась в плоском донышке шампанской бутылки — и получался как бы перевод с вавилонского, разъясняющий скрытый в заклятии смысл:

Маша осторожно выглянула из-за коробка.

У окна сверкала разноцветными шарами большая наряженная елка. Далеко с другой стороны комнаты пылал камин, на деревянной раме которого стояла такая же точно металлическая кошка, как рядом. По бокам от камина на стенах висели полотнища ткани со странным знаком, похожим на эмблему японского феодального клана.

Напротив огня стоял стеклянный стол, окруженный с трех сторон кожаными диванами. На столе поблескивали монументальные ведра с замороженным шампанским, а на диванах, лицом друг к другу, сидели двое серьезного вида мужчин.

Сидевший справа от стола был высоким и худым, с густыми рыжими усами. На нем был синий пиджак, белая рубашка и красный галстук, придававшие ему какую-то триколорную казенность — но при одном взгляде на его длинный флюгероподобный нос становилось ясно, что человек это бывалый и опытный.

Его визави был похож на вспотевшее ведерко для шампанского — круглый и плотный, в серебряно-сером свитере и желтых штанах от лыжного костюма. Он был бородат, сед и взъерошен, а на его лбу то и дело выступала испарина.

Мужчины яростно спорили, по очереди пытаясь в чем-то убедить друг друга. Выглядело это живописно.

Сначала говорил рыжеусый. Махая перед собой крупной красной ладонью, он наваливался на лыжника, отчего тот понемногу отъезжал — пока не уперся в спинку дивана. Тогда у него внутри словно сработал какой-то выключатель — и он начал разгибаться, крича на рыжеусого и тыча пальцем в потолок.

Рыжеусый стал медленно заваливаться назад, морщась и негодуя, пока не вжался в свой диван — точно так же, как лыжник минуту назад. Застыв в этом положении, он вынул телефон и сделал звонок. Что-то быстро выяснив, он опять стал накатываться на лыжника, убеждая его в чем-то с удвоенным жаром. Лыжник снова поехал назад.

Маша поняла, на что это похоже. Спорщики двигались, в точности как два медведя на палочке: они словно пилили нечто лежащее на столе невидимой пилой — рывками, коряво и угловато, но так самозабвенно, что сомнений в успехе предприятия быть не могло. Машу зачаровал этот сидячий балет, и она испытала некоторую досаду, когда спорщики наконец договорились, пожали друг другу руки и открыли бутылку шампанского.

— Это папа и мама? — спросила она.

— Очень смешно, — ответил ангел без выражения. — Это папа. Мама подойдет позже.

— А кто из них папа?

— Догадайся сама.

Маша уставилась на спорщиков.

Теперь они улыбались друг другу как закадычные друзья — которыми, как догадалась Маша, они вполне могли быть несмотря на всю агрессивность при распиле.

Подкинув шампанскую пробку на ладони, лыжник бросил ее в камин, произнес какую-то длинную фразу, и оба собеседника захохотали. Они смеялись долго, а потом рыжеусый поднял телефон к уху, что-то в него скомандовал и подмигнул лыжнику. Тот поднял бокал с шампанским, и они чокнулись.

Только тут Маша поняла, что ничего не слышала — ни того, о чем они спорили, ни сказанного по телефону.

— Почему я ничего не слышу? — спросила она.

— В этом нет необходимости. Мы здесь не для того, чтобы подслушивать чужие разговоры.

— А что сказал толстый, что они так смеялись?

— Он сказал, — отозвался ангел, — что реальную Силиконовую Долину a`-la russ уже давно построили — это и есть Рублевка, потому что у наложниц там силиконовые груди. И производит она весьма востребованный продукт — схемы, только не микро, а немного другие. Поэтому возможна серьезная экономия бюджетных средств.

Маша перестала переживать, что не слышала разговор.

Двое у камина выпили еще шампанского, а затем в комнате появились девушки — худые и красивые, в количестве пяти или шести юнитов.

Они гуськом выплыли из бокового аппендикса, где стоял накрытый стол (видимо, вход в огромный номер был где-то за углом) и сразу же устроили нечто вроде импровизированного чемпионата по прыжкам с вышки в бассейн. Только прыгали они одним лицом.

Пока их не видели сидящие на диване, девушки были насупленно-сосредоточенны и серьезны. Но, входя в ярко освещенное пространство перед камином, они словно отталкивались от какой-то доски у себя внутри — и расцветали детской приветливостью, еще не преодоленной до конца стыдливостью, робкой и смешной надеждой, что все как-нибудь обойдется, — причем некоторые на пути к диванам успевали сделать по три полных мимических оборота, не считая взмахов руками.

Все приводнились удачно, за исключением одной, в красном платье из блестящей материи. Она попыталась картинно сесть на спинку, но не рассчитала мягкость обивки, потеряла равновесие и с беззвучным визгом повалилась прямо на рыжеусого. Тот отреагировал сострадательно — рассмеялся, поставил расплескавшийся бокал на стол и усадил ее к себе на колени.

— Вот дуреха, — сказала Маша.

— Великое мастерство похоже на неумение, — отзвался ангел. — Древняя китайская мудрость…

Маша заметила несколько злобных взглядов, которые кинули на девушку в красном остальные участницы чемпионата, и поняла, что ангел прав.

Девушки принялись пить шампанское, о чем-то весело переговариваясь друг с другом и хозяевами. Маше опять стало обидно, что она не слышит беседу.

— А о чем они говорят сейчас? — спросила она.

— Я не слежу, — ответил ангел.

— Почему? — удивилась Маша.

— Мне не интересно.

— То есть ты совсем-совсем не представляешь, что происходит?

— Отчего же, — сказал ангел, — очень хорошо представляю. Я вижу суть происходящего небесным зрением.

Маше стало любопытно.

— А могу я тоже увидеть эту суть? — спросила она.

Ангел, как показалось Маше, проявил колебание.

— Ну пожалуйста, — попросила она. — Мне очень-очень хочется.

— Хорошо, — сказал ангел. — Только недолго. Что-то сверкнуло, комната съежилась и уплыла из поля зрения, но тут же появилась опять, словно кто-то выключил и сразу включил телевизор, который Маша смотрела. И она поняла — рядом происходит совсем не то, что ей казалось.

Она думала, что сидящие перед ней люди пьют шампанское и весело о чем-то говорят. В действительности они занимались созданием причудливых разноцветных облаков, которые окружали их со всех сторон и заполняли собой номер.

Первым делом Маша увидела черную тучу, которую вдвоем создавали лыжник и рыжеусый. Она казалась невероятно тяжелой, будто отлитой из свинца, и соединяла их шеи подобием жуткого испанского воротника, из-за чего в их движениях и появлялась доходящая до синхронности слаженность, которую Маша заметила несколькими минутами раньше. Но про это черное облако знали только двое мужчин, погруженных в него головами, а девушки не имели о нем никакого понятия.

Девушки создавали свою собственную тучку, которая соединяла их вместе — тоже довольно мрачную, но не такую серьезную, как мужская: если та казалась металлической, то девичья была сделана из чего-то вроде потемневшей манной каши с торчащими из нее коричневыми шипами, на которые напарывалась то одна, то другая (обычно это происходило, когда они украдкой оглядывали друг друга). Точно так же, как девушки не знали про мужской свинец, мужчины не знали про тучку из испортившейся манной каши.

И над всем этим в комнате сверкало и переливалось легкое, яркое и нарядное, хрустящее какими-то вкусными льдинками облачко нежно-розового цвета, которое собравшиеся создавали вместе — оно, как Маша догадалась, было их разговором.

Сидящие на диванах то и дело отвлекались от этого розового пушистого облачка, чтобы незаметно вдыхать жизнь в свинцовую тучу и облако колючей манной каши — словно какие-то безумные стахановцы, по нескольку раз в минуту перебегающие из одного цеха в другой. Причем по особой густоте и мерцанию облаков Маше было ясно, что в розовое и пушистое, о котором говорят, не верит никто, а вот в свинцовое и колючее, о котором молчат, верят все — хотя на самом деле было не очень понятно, зачем собравшимся верить или не верить в облака, которые они сами прямо здесь же и создают.

Потом Маша заметила еще одну удивительную вещь — у каждого из сидящих перед камином было свое отдельное личное облако.

Личные облака были полупрозрачными и бледными, похожими на тени, и увидеть их можно было только приглядевшись. Маша поняла, что это тайные мысли, не всегда ясные до конца самому думающему.

Например, у мужчин личные облака казались угрожающе направленными друг на друга. Рыжеусый как бы смыкал вокруг лыжника острые щипцы, собираясь со временем перекусить ему шею, а лыжник сгущал над его головой нечто вроде кувалды, которая должна была неожиданно расплющить ему голову. Однако компаньоны то и дело забывали о делах, и тогда их личные облака начинали принимать форму девушек, сидящих рядом — только в очень неприличных позах.

Личные облака девушек были бледнее и проще. Они больше всего напоминали растекающийся птичий помет с темной катышкой в центре.

Маша вдруг с изумлением поняла, что знает, о чем думают девушки.

Одна хотела выпить сладкого орехового ликера, который очень любила, но стеснялась заказать. Другая (неловкая в красном платье) прикидывала, как бы заставить рыжеусого, на коленях у которого она сидела, купить ей присмотренное в ювелирной лавке кольцо. Третья, отбрасывая со лба льняную челку, размышляла, как не показать уродливую родинку в промежности, когда наступит время "Х".

Маше стало стыдно подглядывать за чужими мыслями, которые она с каждой секундой понимала все лучше. Она перенесла внимание на розовое облачко разговора — и услыхала хриплый мужской голос:

— Еще шампанского?

Оказывается, с помощью ангельского зрения можно было даже слышать.

Вдруг разноцветные облака исчезли. Маша поняла, что видит собравшихся так же, как раньше — без всякого звука и смысла: перед ней была просто расслабленная веселая компания, пьющая у камина.

— Что случилось? — спросила она.

— Хватит, — сказал ангел. — Мы здесь все-таки по делу. Если ты будешь за ними следить, то придешь в нездоровое возбуждение и обо всем позабудешь.

— А о чем мне надо помнить?

— Скоро откроется канал воплощения. Тебе надо будет отправляться в путь.

— Удобная вещь небесное зрение, — сказала Маша.

— Так только кажется, — ответил ангел. — Без него мир намного красивее и интереснее. И выглядит куда чище.

— А как оно работает? — спросила Маша.

— Оно видит сделанные из слов мысли, — сказал ангел. — Ну все, больше не отвлекаемся.

Маша увидела, что рыжеусый уже поднялся с дивана и ведет девушку в красном платье к леснице на второй этаж, которая начиналась у огромного окна.

Когда они исчезли наверху, Маша пожалела, что больше не может пользоваться небесным зрением. Ей хотелось узнать, что случилось со свинцовым облаком, соединявшим двух мужчин — разорвалось ли оно на два отдельных жернова, или вытянулось до второго этажа. Но спрашивать было поздно. Ангел сказал:

— Приготовься!

Перед Машей появилось подобие светящегося обруча. Заглянув в него, она увидела длинный розовый коридор, в конце которого что-то загадочно и нежно мерцало.

— Тебе туда, — сказал ангел. — Как только ты окажешься внутри, я помогу родителям завершить твое создание.

— А это больно?

— Да нет. Сначала ты как бы заснешь. А вынырнешь уже в Лос-Анджелесе.

И вдруг, совершенно неожиданно для себя, Маша сказала:

— Я не хочу.

— Почему? — изумленно спросил ангел.

Маша замялась.

— Не знаю. Как-то мне тоскливо и страшно. И не хочется никуда отсюда уходить…

— Может быть, — сказал ангел недоверчиво, — у тебя успели появиться какие-то желания, которые привязывают тебя к этому месту?

Маша немедленно ухватилась за такую возможность.

— Да, — сказала она. — Я хочу узнать, что случилось с этим черным свинцовым облаком.

— С каким облаком?

— Когда я смотрела небесным зрением, у этих двух мужчин был общий свинцовый воротник. И мне ужасно интересно, что с ним стало, когда они разошлись по разным этажам.

— У нас нет времени, — сказал ангел. — Совсем.

— А иначе я никуда не пойду, — упрямо заявила Маша. — Дай посмотреть.

— Ну что ж, — сказал ангел. — Как желаешь…

Комната исчезла, потом возникла снова, и Маша поняла, что опять видит мир небесным зрением.

Все выглядело почти как раньше: девушки вязли головами в колючей манной каше, а над столом порхало хрустящее облачко разговора, крайне зыбкое от того, что в него никто не верил. Но было одно изменение, которое Маша заметила только через несколько секунд.

Свинцовый жернов на шее у лыжника не разделился надвое и не поменял форму — он остался в точности таким, как прежде. Но вместо рыжеусого в нем теперь была зажата его бледная копия, очень похожая на труп. Вокруг него колыхались мысли лыжника — большей частью непристойные ксерокопии девушек, все еще сидящих рядом. Ксерокопии были прозрачно-бледными и напоминали души утопленниц.

Маше захотелось увидеть рыжеусого. Она подумала, что небесное зрение вполне может проникать сквозь потолок и стены, и подняла взгляд.

Так и оказалось.

Девушка в красном платье (задранном теперь до самых лопаток) и рыжеусый (без штанов, но все еще в пиджаке, из-под которого выбился непристойно взлетающий при каждом ударе бедер галстук) были прямо над ней. У рыжеусого на шее висел огромный испанский воротник, в котором застряла восковая копия лыжника, маятником взлетающая и опадающая в такт процессу.

Потом рыжеусый притормозил, склонился над крестцом своей подруги и стал делать что-то непонятное.

— Все, — сказал ангел, — проглядела ты свое счастье…

Маша опустила взгляд и поняла, почему ангел загрустил: на месте мерцающего розового коридора появился круг темно-коричневого цвета, при одном взгляде на который делалось ясно, что он не ведет никуда вообще.

А затем, не успев даже сообразить, зачем она это делает, Маша поглядела в донышко шампанской бутылки — словно чтобы увидеть свое отражение.

Себя она не увидела.

Зато она увидела прячущегося в нише ангела.

Тот резво дернулся в сторону, пытясь выскочить из луча ее внимания, но было уже поздно — Машин взгляд припечатал его к месту.

— Это ты???

Ангел все еще рвался прочь, но Маша поняла, что теперь ему не уйти — отразившись, он потерял свою магическую силу, как перед этим надпись на спичечном коробке. Подхватив ангела лучом своего внимания, как магнитом, она прочно удерживала его перед собой.

— Это ты? — повторила она.

— Да, — ответил ангел.

— А почему я раньше тебя не видела? Вот таким?

— Потому, — сказал ангел, — что увидеть меня таким можно только с помощью моего собственного зрения.

Хоть ангел уже никуда не мог выскользнуть из ее взгляда, неожиданную зыбкость вдруг проявил окружающий мир. Чем дольше Маша смотрела на ангела, тем бледнее делалась гостиничная комната, и вскоре перед ней осталась только парящая в синей тьме крылатая фигура.

Юное лицо ангела вполне могло быть и мужским, и женским. Золотые волосы на его голове были собраны в подобие полумесяца, на одном конце которого что-то переливалось и блестело — это, наверно, можно было бы назвать рогами, если бы по отношению к ангелу было уместно такое слово. Неземной оттенок кожи свидетельствовал, что ангел привык смотреть на солнце из совсем иных пространств, чем люди. Четыре его руки, пальцы которых время от времени замирали в непостижимых мудрах, перемещались так легко, что казались крыльями.

Впрочем, крылья у него тоже были. И еще, как ни странно, был хвост с каким-то сверкающим украшением на конце — но общечеловеческий опыт подсказал Маше, что после "Аватара" это уже не так позорно.

— Кто ты? — спросила Маша.

— Барклай, зима, иль русский Бог, — ответил ангел и хихикнул.

— Не придуривайся, — сказала Маша. — Кто ты такой?

Ангел отвернул от нее свой лик, и Маша разозлилась.

— Если ты не будешь отвечать, — сказала она, — я запечатаю тебя в бутылку от шампанского и брошу в пустое пространство. Тебя там никто никогда не найдет.

Говоря это, она не была до конца уверена, что сумеет выполнить свою угрозу — но, судя по реакции ангела, такая возможность была вполне реальной.

— Хорошо, — отозвался тот, — я отвечу. Но тебе может не понравиться то, что я скажу.

— Кто ты такой? — в третий раз повторила Маша.

— Я действительно ангел новой жизни, — сказал ангел. — Во всяком случае, в настоящий момент. Но у меня есть и другие занятия и функции, которые значительно важнее.

— Тебя вообще-то можно принять и за черта, — сообщила Маша. — Особенно из-за рогов и хвоста.

— Убогие человеческие клише. В моем облике все имеет значение и смысл.

— Какой же смысл, например, у твоих рогов?

— Это не рога. Это как раз тот самый орган, которым я тебя создал.

— А зачем тебе крылья?

— Я навожу ими пространство и время, — сказал ангел. — Еще с их помощью я заставляю тебя думать, но это на самом деле одно и то же.

— А хвост с помпоном? — спросила Маша. — И не надо его прятать, я вижу.

— Это не помпон, — ответил ангел, — а священный небесный глаз.

— Что-то у тебя все небесное и священное, — сказала Маша с сомнением, — и зрение, и рога, и даже хвост.

— Небесное в том смысле, — ответил ангел, — что противоположно земному. У земных существ нет ничего похожего.

— Значит, — сказала Маша, — ты хочешь сказать, что создал меня своими рогами?

— Именно так.

— Как же ты это сделал?

— Боюсь, твой слабый ум будет не в силах это понять, — сказал ангел и вдруг раскатисто захохотал, словно только что отвесил какую-то крайне смешную шутку. Он смеялся очень долго, и Маша с испугом увидела, что смех преобразил его.

Ангел больше не выглядел юным и хрупким.

Теперь у него было обожженое звездным пламенем лицо с мощными надбровьями, переходящими в два далеко отстоящих друг от друга рога, на одном из которых сверкала нитка драгоценных бус из крохотных знаков неизвестного алфавита. Четыре мускулистых руки сжимали малопонятные атрибуты могущества, похожие то ли на погребальные знаки фараона, то ли на восточное оружие. За его спиной подрагивали шесть крыльев — одна пара завивалась вверх, другая вниз, а два средних крыла были широко и грозно раскинуты в стороны. А на конце его хвоста ярко сиял неземной глаз, глядящий на Машу.

— Почему ты так смеешься? — спросила Маша.

— Потому, — ответил ангел, — что я и есть твой ум. Вспомни-ка, откуда тебе известны слова? Кто обучил тебя говорить и думать?

Маша не нашлась, что ответить.

— Слова на самом деле известны не тебе, а мне, — сказал ангел. — Больше того, в действительности это я сам говорю сейчас с собой. Человек не может даже посмотреть на меня по собственной воле. А если и сумеет, перед ним мелькнет что-то вроде треугольной тени.

— Но я ведь тебя вижу, — сказала Маша.

— Тебе только кажется, — ответил ангел. — На самом деле я увидел собственное отражение в бутылке и пробудился от священного транса, в котором собирался создать свое новое воплощение. Но пока я пришел в себя не до конца. Это, если хочешь, похоже на балансирование между сном и бодрствованием. Поэтому со мной и происходит сейчас это легкое умопомешательство, проявляющееся в твоих угрозах запечатать меня в бутылку. Что, кстати сказать, вполне выполнимо — сам с собой я могу проделать и не такое.

Маше стало страшно. Она поняла — ангелу ничего не стоит ее обдурить.

Тот, несомненно, видел, что с ней происходит.

— Не бойся, — сказал он, — я не причиню тебе зла. Если тебе интересно, детка, задавай свои смешные вопросы. Давай, почему бы и нет.

— Кто ты на самом деле?

— У меня много разных имен, но ни одно из них нельзя произнести на человеческом языке. В действительности я просто ум.

— Чей ум?

— Это неправильная постановка вопроса, — ответил ангел.

— Ум всегда бывает у кого-то, — сказала Маша не очень уверенно.

Ангел засмеялся.

— Если бы ты чуть поторопилась, я со временем стал бы твоим умом. Теперь все сложнее.

— Не говори загадками, — сказала Маша. — Я и так почти ничего не понимаю.

— Только что я хотел родиться женщиной по имени Маша, но в последний момент передумал.

— Почему? — спросила Маша.

— Потому что тебе стало тошно. И я не вижу в этом ничего удивительного. Подняться на комке ссаных тряпок и ехать рождаться в Лос-Анджелес, чтобы потом ходить с птичьим говном в голове… И радовать светлые умы, вгрызающиеся в наномир и друг в друга… Юмор в этом, конечно, есть, но довольно инфернальный. Вот та зеленая звездочка, где была река, лодка и лето, намного интересней.

— Подожди, — сказала Маша. — Если все мои мысли думаешь ты, кто тогда я?

— Ты просто форма, которую я хотел принять. Но теперь эта возможность упущена.

— Это правда, что ты создал меня своими рогами?

— В некотором роде, — сказал ангел и усмехнулся.

— А как ты это делаешь?

— Один мой рог спрашивает у другого, быть или не быть. Когда другой рог отвечает "быть", я надеваю на него слово "Маша" или какое-нибудь другое имя. А на первый рог я надеваю священные бусы, из которых возникает видимость мира. Потом я смотрю на оба этих рога небесным глазом в хвосте — и начинаю верить, что это Маша смотрит на мир, а не я смотрю на мир и Машу. Если вовремя подбросить эту зародившуюся во мне уверенность в женскую матку, рождается мое новое воплощение. Вот и все. Можешь считать, что человеческая жизнь — просто разряд тока между моими рогами.

— А зачем ты меня создал?

— Ты — это дом моей мечты, — ответил ангел. — Жизненное пространство, где я могу самозабвенно думать.

— И каждый раз ты придумываешь весь мир заново?

— В этом нет нужды. Он уже придуман — буквы складываются в него сами. Достаточно создать фальшивую Машу, которая будет считать, что это она его видит.

— Что теперь со мною будет? — спросила Маша.

— Полагаю, я вот-вот тебя забуду.

— Но ведь это жестоко.

— По отношению к чему? К рогам или хвосту?

— По отношению ко мне, — сказала Маша печально.

Ангел грустно усмехнулся и качнул головой.

Маша заметила, что его лицо опять стало юным и светлым, из рук исчезло оружие, а крылья за спиной сделались ослепительно-белыми. Странный золотой полумесяц над его головой уже не казался рогами.

— Я знаю, что ты чувствуешь, — сказал ангел. — Знаю, потому что чувствую это сам. Но ты заблуждаешься, поверь. Это вовсе не жестоко. Хотя, конечно, тут бесполезно объяснять.

— Я исчезну, а ты останешься?

— Нет, — сказал ангел. — Мы просто перестанем отражаться в бутылке.

— И мы больше никогда не встретимся?

Ангел улыбнулся.

— Отчего же, — сказал он. — Мы еще много раз встретимся. Но мы будем другими — и ты, и я.

Он распрямил все шесть своих крыльев и стал похож на сосредоточенную снежинку огромных размеров.

Маша опять заметила вокруг разноцветные огни — но она больше не хотела на них смотреть. Ее внимание притянул глаз, горящий в хвосте ангела. Она уже поняла, что сейчас будет, и это действительно оказалось совсем не страшно.

Небесный глаз раскрылся огненным цветком. Маша почувствовала, что ее уносит в него, как уносило перед этим в сверкающие точки на созданной ангелом сфере.

На миг она снова увидела гостиничный номер, где вспотевший лыжник отплясывал с двумя хохочущими девушками у камина, и поняла, что просыпается от сна, который так и не успела увидеть. Последним, что она различила, была стоящая на столе банка с нарисованным на боку ананасом — Маша подумала, что никогда теперь не узнает, какой вкус у воды внутри. Но там, куда она просыпалась, додумать эту мысль было уже нельзя.

В последний раз взмахнув шестью своими крыльями, она перестала быть сначала Машей, потом вечеринкой в гостиничном номере, потом плоским бутылочным дном, в котором отражался ангел — а потом и самим ангелом тоже.

Рассыпалась угасающими искрами карта зависти, остановились подъемники, перестало пузыриться шампанское в бокалах и померкли елочные шары. А когда закрылся горящий алмазным огнем небесный глаз, исчезло черно-синее пространство, в котором только что висел ангел — и все снова стало Тем, чем было и будет всегда.