Старые гусиные перья.

Валентин ПИКУЛЬ. СТАРЫЕ ГУСИНЫЕ ПЕРЬЯ. Семен Романович Воронцов, посол в Лондоне, рассеянно наблюдал, как его секретарь Жоли затачивал гусиные перья. - Порою, - рассуждал он, - нам платят за несколько слов, произнесенных шепотом, а иногда осыпают золотом даже за наше молчание... Такова уж профессия дипломата! - Из горстки перьев посол выбрал самое старое, обмакнул его в чернила: - Склянка с этой дрянью стоит гроши, но, используя ее с помощью пера, иногда можно изменить политику государства и без крови выиграть.

Ступай и не греши.

1. «Я Жил Тогда В Одессе Пыльной». 2. «Штучка» Господина Кандинского. 3. Госпожа Попова. 4. Помоги Ей, Господи! 5. Как Ему Повезло. 6. Женщина Не Доест… 7. Перемена Климата. 8. Никто Не Поверит. 9. Открытие Семафоров. 10. Дачная Жизнь. 11. Приезд И Разъезд. 12. «Тут Ничем Помочь Нельзя». 13. Подписка В Любви. 14. По Законам Подлости. 15. «Пале-Рояль». 16. Оскорбление. 17. Обвиняемая, Отвечайте. 18. Искусство Ради Искусства. 19. Нет, Невиновна. 20. Да, Виновна. 21. Там, Где Амур Свои Волны… Я не только не имею права, Я тебя не в силах упрекнуть. За мучительный твой, за лукавый, Многим женщинам сужденный Путь. Александр Блок. Прошлое навсегда погребено на гигантском кладбище того же прошлого, которое мы так редко теперь навещаем. Однако мне, живущему там, откуда еще никто не возвращался, намного легче перемещаться в пространствах времени, и потому в былой жизни России я имею немало хороших знакомых. Но средь великого множества женщин, платья которых давно и ликующе отшумели, одна уже много лет тревожит…

Судьба баловня судьбы.

Валентин ПИКУЛЬ. СУДЬБА БАЛОВНЯ СУДЬБЫ. Смолоду я питал особый интерес к Финляндии, самоучкой пробовал изучать финский язык. Помнится, я даже пытался переводить стихи Руненберга, но поэт Всеволод Рождественский (мой первый читатель, ныне покойный) отсоветовал мне их печатать. С тех пор минуло много лет; я не изменил своим интересам, с любопытством вникал в финскую историю, а точнее - в финско-шведскую, ибо Финляндия с XIII столетия была захудалой провинцией королей Швеции. В одном из своих романов я вскользь.

Сын «Пиковой дамы».

В один из дней осени 1844 года у московской заставы с утра пораньше толпились люди разного звания — дворяне и купцы, нищие и дворовые: ждали. Ближе к вечеру вдали показались траурные дроги, обитые черным крепом, усталые коняги тяжко влекли катафалк по грязи. Тут весь народ набежал, лошадей сразу выпрягли, и люди сами впряглись в траурную колесницу: — Ну, православные, подгонять не надо — поехали! В город въехали затемно, появились и факелы, освещавшие траурную процессию. «Улицы запрудились народом, — писал очевидец,

Сын Аракчеева — враг Аракчеева.

Кого угодно, но Аракчеева лентяем не назову. Он мог пять дней подряд пересчитывать богатый ассортимент военных поселений, пока в числе 24 523 лопат и 81 747 метел не обнаруживал убытка: — Разорители! Куда делась одна метелка? Шкуру спущу… Выпоров человека, граф становился ласков к нему: — Теперь, братец, поблагодари меня. — За што, ваше сясество? — Так я ж тебя уму-разуму поучил. О нем масса литературы! В числе редких книг и «Рассказы о былом» некоего Словского (издана в Новгороде в 1865 году); книга не упомянута.

Тайный советник (Исторические миниатюры).

Потомок Владимира Мономаха. Тепло русской печки. В трауре по живому мужу. «Ошибка» доктора Боткина. Тайный советник. Битва железных канцлеров. Человек, переставший улыбаться. Вольное общество китоловов. Генерал на белом коне. Как попасть в энциклопедию? Вольный казак Ашинов. Реквием последней любви. Король русской рифмы. Рязанский «американец». Памяти Якова Карловича. Синусоида жизни человеческой. Шарман, шарман, шарман! Быть главным на ярмарке. Совет Двадцати Пяти Баранов. Завещание Альфреда Нобеля. Клиника доктора Захарьина. Победоносно Спорить С Недугами Масс. Может Лишь Гигиена! Желтухинская республика. Душистая симфония жизни. Генерал от истории. Человек известных форм. В ногайских степях. Букет для Аделины. Ужин у директора государственного банка. Трагедия «русского Макарта». Решительные с «Решительного». Граф Полусахалинский. Проклятая Доггер-банка. Известный гражданин Плюшкин. Пень генерала Драгомирова. Не от крапивного семени. Ничего, синьор, ничего, синьорита! Портрет из Русского музея. Письмо студента Мамонтова. Крыса — Блоха — Человек… Дама из «Готского Альманаха». Мичман флота в отставке. Зина — дочь барабанщика. Ртутный король России. Не Воруй, Сволочь. Выстрел в отеле «Кломзер». Закройных дел мастерица! Обворожительная кельнерша. Старая история с новым концом. Зато Париж был спасен. Гусар на верблюде. Был город, которого не было. Мясоедов, сын Мясоедова. «Не говори с тоской: их нет…». Комментарии…

Тепло русской печки.

Насколько помнится, о мастерстве печника в русской литературе писал только Сергеев-Ценский… Куда подевалась забытая терминология, близкая нашим предкам: туша, хайло, кошачий глаз, шесток, голбец, вьюшки, устье и прочие слова, говорящие о приятном тепле домашнего очага? Мы, русские, по сути дела, выросли от печки, мы танцевали от нее. Она давала в доме здоровье, готовила еду, согревала лежанку, пекла хлебы, а вкус топленого молока всем памятен. За печкой укрывались от женихов стыдливые невесты, за ней наши предки.

Трагедия «Русского Макарта».

Морозный Петербург. Раннее утро. Одна из комнат обширной квартиры Маковского отведена для тропического сада, в котором живут заморские птицы, наполняющие жилище художника забавным пением. Он и сам встречает день пением: Перед троном красоты телесной. Святых молитв не зажигай, Не называй ее небесной. И у земли не отнимай… Громадный холст еще чист, возле него стремянка; из китайских ваз растут пышные букеты различных кистей. Бодряще пахнет красками, скипидаром, лаками… Если верить слухам, мастерская Ганса Макарта.

Три возраста Окини-сан.

Возраст первый. ДАЛЕКИЕ ОГНИ ИНОСЫ. Возраст второй. РАССТРЕЛ АРГОНАВТОВ. Возраст третий. VAE VICTIS. Комментарии. Примечания. Супружеской чете Авраамовых – Эре Павловне и Георгию Николаевичу, в семье которых уже три поколения служат Отечеству на морях. Возраст первый. ДАЛЕКИЕ ОГНИ ИНОСЫ. Вдвоем или своим путем, И как зовут, и что потом, Мы не спросили ни о чем, И не клянемся, что до гроба… Мы любим. Просто любим оба. Ёсано Акико. Это случилось недавно – всего лишь сто лет назад. Крепкий ветер кружил над застывшими гаванями… Владивосток, небольшой флотский поселок, отстраивался неряшливо и без плана, а каждый гвоздь или кирпич, необходимый…

Трудолюбивый и рачительный муж.

Валентин ПИКУЛЬ. Трудолюбивый и рачительный муж. Вологда издревле украшалась амбарами, отсюда товары русские расходились по всей Европе; в городе со времен Ивана Грозного существовала даже слобода - Фрязиновая, иноземцами (фрязинами) населенная. Петр I не раз проезжал через Вологду, где с купчинами местными по-голландски беседовал, а после Полтавы он пленных шведов сослал на житье вологодское: - Народ там приветливый, а в слободе Фрязиновой единоверцев сыщете, дабы не совсем вам одичать... Однажды был сильный.

Удаляющаяся с бала.

Валентин ПИКУЛЬ. Удаляющаяся с бала. В обстановке бедности, близкой к нищете, в Париже умирала бездетная и капризная старуха, жившая только воспоминаниями о том, что было и что умрет вместе с нею. Ни миланским, ни петербургским родичам, казалось, не было дела до одинокой женщины, когда-то промелькнувшей на русском небосклоне как беззаконная комета в кругу расчисленных светил. В 1875 году ее закопали на кладбище Пер-Лашез, предав забвению. Но Графиню Ю. П. Самойлову, удаляющуюся с бала..., помнили знатоки искусств,