Донские рассказы (сборник).
Кривая стежка.
Как будто совсем недавно была Нюрка неуклюжей, разлапистой девчонкой. Ходила вразвалку, косо переступая ногами, нескладно помахивала длинными руками; при встрече с чужими сторонилась и глядела из-под платка чернявыми глазами смущенно и диковато. А теперь перешла Ваське дорогу статная грудастая девка, на ходу глянула прямо, чуть-чуть улыбчиво, и словно ветром теплым весенним пахнуло Ваське в лицо.
На миг зажмурился, потом глянул вслед, проводил глазами до поворота и тронул коня рысью. Уже на водопое, разнуздывая коня, улыбнулся, вспоминая встречу. Почему-то стояли перед глазами Нюркины руки, уверенно и мягко обнимающие цветастое коромысло, и зеленые ведра, качающиеся в такт шагам. С этой поры искал встречи с ней, к речке ездил нарочно по крайней улице, где был двор Нюркиного отца, и когда видел ее за плетнем или в просвете окна, то радость тепло тлела в груди; натягивал поводья, стараясь замедлить лошадиный шаг.
На той неделе в пятницу поехал на луг верхом – поглядеть на сено. После дождя дымилось оно и сладко попахивало прелью. Возле Авдеевых копен увидел Нюрку. Шла она, подобрав подол юбки, хворостиной помахивала. Подъехал.
– Здорово, раскрасавица!
– Здорово, коль не шутишь. – И улыбнулась.
Соскочил с коня Васька, поводья бросил.
– Чего ищешь, Нюра?
– Телок запропастился… Не видал ли где?
– Табун давно прошел в станицу, а вашего телка не примечал.
Достал кисет, свернул «козью ножку». Слюнявя газетный клочок, спросил:
– Когда ты успела, девка, вымахать такой здоровой? Давно ли в пятишки на песке игралась, а теперь – ишь…
Улыбкой прижмурились Нюркины глаза. Ответила:
– Что нам делается, Василий Тимофеевич. Вот и ты вроде как недавно без штанов бегал в степь скворцов сымать, а теперь уж в хате небось головой за перекладину цепляешься…
– Что ж замуж-то не выходишь? – Зажег Васька спичку, чадно дымнул самосадом.
Нюрка вздохнула шутливо, руками сокрушенно развела:
– Женихов нету!
– А я чем же не жених? – хотел улыбнуться Васька, но улыбка вышла кривая и ненужная. Вспомнил, каким выглядел он в зеркале: щеки, густо изрытые давнишней оспой, чуб курчавый, разбойничий, низко упавший на лоб.
– Рябоват вот ты маленечко, а то бы всем ничего…
– С лица тебе не воду пить… – багровея, уронил Васька.
Нюрка улыбнулась чуть приметно, помахивая хворостиной, сказала:
– И то справедливо!.. Что ж, ежели нравлюсь – сватов засылай.
Повернулась и пошла к станице, а Васька долго сидел под копною, растирал промеж ладоней приторную листву любистка, думал: «Смеется, стерва, аль нет?».
От речки, из лесу, потянуло знобким холодком.
Туман, низко пригибаясь, вился над скошенной травой, лапал пухлыми седыми щупальцами колючие стебли, по-бабьи кутал курившиеся паром копны. За тремя тополями, куда зашло на ночь солнце, небо цвело шиповником, и крутые вздыбленные облака казались увядшими лепестками.
