Донские рассказы (сборник).
IV.
Мать возится у печки, кончает стряпаться. Подошел Митька боком, сказал, глядя в сторону:
– Маманька… испеки пышек… я бы отнес энтим, какие в сарае сидят… пленным.
У матери на глазах мокрая пленка.
– Отнеси, сынок, может – и наш Федя страдает где… И у пленных матери есть, тоже небось ночами подушки не высыхают.
– А как батя узнает?
– Не приведи бог! Ты, Митенька, вечером отнеси. Какие казаки стерегут, отдай им и скажи, чтоб передали…
Солнце, как нарочно, замедляет шаг и ползет над станицей, равнодушное к Митькиному нетерпению и невозмутимое. Насилу дождался, пока спустится темнота, прошел на площадь, ящерицей скользнул между проволочной огорожей и к дверям, а сам рукой придерживает за пазухой узелок с харчами.
– Кто идет? Стой! Стрелять буду!..
– Это я… харчи пленным принес.
– Кто такой? Проваливай, пока приклада не пробовал! Черт тебя носит по ночам! Дня тебе мало харч носить?
– Погоди, Прохорыч, никак, это комендантов парнишка?
– Ты Анисима Петровича сынок?
– Да…
– Тебя кто же с харчами прислал? Отец?
– Не-ет… Я сам.
К Митьке подошли двое казаков. Старший, бородатый, ухватил Митьку за ухо.
– Тебя кто, пащенок, научил харчи пленным таскать? Ты того не могешь понять, что они нам есть самые вредные враги? А ежели я про эти дела батяньке твоему доложу? Он как за это тебя примолвит?
– Брось, Прохорыч! Жалко тебе чужого хлеба? В два горла жрать все равно не будешь, возьми харчишки, передадим!
– А ежели Анисим Петрович про то узнает! Тебе рассусоливать хорошо, ты один, а у меня семейство. За подобные дела на фронт пошлют, да к тому же и розог всыплют…
– Да ну тебя к черту, расплакался!.. Эй, парнишонок, ты куда же удираешь? Тащи свои харчи, передам, что ли.
Передал Митька молодому в руки узелок; нагнувшись, шепнул тот ему:
– По средам и пятницам я дежурю… Приноси.
Каждую среду и пятницу вечерами приходил Митька на площадь; стараясь не зацепиться за колючую проволоку, лез через огорожу, передавал часовому узелок и возвращался домой, пригибаясь у плетней и оглядываясь.
