Из тупика.

* * *

Прежде чем катер подошел к ледоколу, отливное течение поднесло к борту «тузик», а на дне этой крохотной, почти округленной шлюпчонки копошилась какая-то тень. И оттуда — голос:

— Весла давай, весла… Колбаса есть! Чего тянешь? Ты не тяни… давай весла, и — прямо в рай! В колбасный рай!

Становилось забавно. Пьяный, что ли? Но с другого борта подоспел к ледоколу катер, и Небольсину представился поручик Эллен, поскрипывающий во тьме кожаной портупеей.

— Сколько их там? — спросил порывисто.

— Не понимаю, поручик, о ком вы меня спрашиваете.

— Я говорю о большевиках… Сколько их?

— Двое. Одна женщина.

— Выходит, трое?

— Нет, двое.

Эллен повернулся и крикнул через борт на катер:

— Эй, Хасмадуллин! Готовь два мешка… Два!

И снизу, от взлохмаченной черной воды, донеслось ответное:

— Понял: два мешка… два мешка!

Небольсин проглотил тягучую слюну:

— Простите, поручик, но… Что вы собираетесь делать?

Эллен, подтянув на руках перчатки, ответил:

— Видите ли, полковник… если в темноте не ошибся?

— Да, полковник.

— Англичане — остолопы и всегда боятся грязной работы. Зачем ввозить в Россию большевиков? У нас и своих достаточно. И у нас порядок такой: в мешок и — в воду… Гигиенично?

— Вполне, — ответил Небольсин. — Но, повторяю, там ведь женщина! Совсем молоденькая… Нельзя же так, без суда, без следствия. Александр Васильевич Колчак…

— Что вы! — перебил его Эллен. — До этого ли Колчаку сейчас? Это уж наша забота пропускать всех прибывающих в Россию через обработку водою. Простите, полковник, не знаю вашей фамилии…

— Полковник Небольсин!

— Как вы сказали? — вытянулся Эллен.

Небольсин повторил свою фамилию, и Эллен спросил:

— Послушайте, на местной дороге есть инженер Небольсин, он не брат ли вам?

Непонятно почему (в силу какой-то животной интуиции, как это бывает с людьми, не раз встречавшими смертельную опасность), Виктор Константинович ответил — совершенно спокойно:

— Инженер? Нет, у нас в семье инженеров не водится…

И вдруг вспыхнул в руке поручика фонарик.

— Говорите, не было?.. Однако вы очень похожи.

Небольсин отвел руку с фонарем в сторону.

— Па-аручик! Не забывайте, что с вами говорит полковник.

Эллен ответил:

— А вы, полковник, не забывайте, что с вами говорит контрразведка… Надо будет, так мы вас и прожектором осветим. Мазгут! — снова подскочил он к борту. — Ты чего там копаешься?

И — снизу:

— Да мешок один куда-то запропастился… ищу!

Только сейчас Небольсин осознал весь ужас того, что сейчас должно произойти, и твердо решил: надо спасать! Круглый «тузик» со странным гребцом еще крутился под талями, и Небольсин, перегнувшись через леера, сказал во тьму громким шепотом:

— Не смей уходить. Сейчас все будет. И колбаса. И весла! Одним рывком проскочил под срез полубака. Ключ в руке долго не мог нащупать отверстия. Рванул дверь на себя, схватил шинель Сони, кинул ее на плечи девушки. И сразу взял за руку, властно потащил за собой — во мрак палубы:

— Ради бога, молчите… скорее… так нужно!

Из-под парусины шлюпок на рострах полковник выдернул два тяжелых весла, бросил их в «тузик». Отстегнуть штормтрап от крепления было делом одной секунды. Ветер устрашающе вытягивал над пропастью борта шаткие веревочные балясины.

— Вперед! — велел Небольсин. — Быстро. Вниз. Молча. Разом.

И едва они спустились на днище шлюпчонки, полковник сразу оттолкнулся от борта ледокола, — их понесло в сторону океана могучим отливным течением. Подозрительный человек, приплывший к ледоколу без весел, разводил вокруг себя руками и бормотал что-то о колбасе. Небольсин тут же начал шарить ладонями вдоль планшира, но уключин не было. А их — несло, кружило течением, как горошину… Во мрак, в стужу, в океан!

— Где уключины? — яростным шепотом спросил Небольсин.

— Ой, — отшатнулась Соня, — от него чем-то пахнет…

— Возьми да разрежь ее кружочками… аккуратными! — сказал человек, лица которого было не разглядеть в темноте.

— Не дури, черт бы тебя побрал! — И, встав на шатком днище в рост, Небольсин попробовал грести по-индейски. «Тузик» болтало, вертело и — несло, несло, несло…

Кажется, на камни. На острые камни, обнаженные отливом. Второе весло вдруг плюхнулось за борт.

— Он его выбросил! — вскрикнула Соня.

Небольсин приник к лицу неизвестного ему человека. Безумные глаза излучали свет, как у кошки. А само лицо было ужасно, искажено гримасой безумия. Выяснять, кто он — пьяный или ненормальный, — сейчас было некогда.

— Некогда! — сказал он, продолжая грести к городскому берегу, где вдруг прокричал паровоз — обнадеживающе. И тогда сумасшедший, хихикая, стал топить «тузик», раскачивая его своим телом. А рука его при этом царапала по днищу, выискивая пробку. Он ее нашел, и в «тузик» сразу фонтаном хлынула забортная вода. А их несло, все еще несло… И вокруг — мрак.

— Соня! — позван Небольсин в отчаянии. — Найди дырку… закрой… хоть чем-нибудь!

Вынул пистолет из кармана. Треснул рукоятью прямо в висок. Человек даже не охнул. Небольсин перекинул его через борт и обернулся на ледокол: нет, кажется, их пока не заметили.

— Соня! — позвал снова.

— Что?

— Ты… вы, Соня, закрыли течь?

— Да, я держу рукой. Вода очень холодная… Вы его убили?

— А как вы думали?

— Человек…

— Глупости! Людей развелось в этом мире больше, чем собак. Молчите, прошу вас… молчите. Все скажете потом…

Не дай бог никому выгребать одним веслом без уключин на вертком «тузике», сопротивляясь течению. Только моряк может понять, какой это каторжный труд. Ветер сорвал с головы фуражку, но Небольсин даже не заметил этого. Он греб и греб, стиснув зубы, стеная, вкладывал в каждый рывок весла все свои нервы, уже издерганные. Камни прошли стороной (слава богу), но их — несло, несло, несло…

— Держитесь! — крикнул Небольсин и снова напряг свои силы, когда мимо них поплыл черный частокол причальных свай.

Соня просунула в отверстие днища варежку и встала.

— Держусь! — И девушка обхватила осклизлую от водорослей сваю, которая мрачной колонной уходила до грунта залива.

Над ними проступало сейчас чистое звездное небо, четко ограниченное горизонталью причала.

— Что вы там ищете, Виктор? — спросила Соня.

— Скобы… чтобы нам подняться по свае.

Но скоб нигде не было, и руки полковника каждый раз противно погружались в рыхлые гнилые водоросли. Тогда он сказал:

— Придется лезть так… Прошу! Вы первая, я буду вас подсаживать снизу. Другого выхода нет…

Мокрые полы Сониной шинели хлестали его по лицу. Они медленно приближались к верху.

— Хватайтесь, — прохрипел он снизу, — да хватайтесь же!..

Соня уже вцепилась в край причала; потом она помогла и Небольсину; ее тонкая рука без варежки, скользкая от водорослей, словно смазанная маслом, не выпустила, однако, руки полковника. Оба они легли на причале, долго не могли отдышаться. Видели, как «тузик» относило течением дальше — прямо в пропасть залива. И вдруг на ледоколе вспыхнул прожектор. Голубой шлагбаум опустился перед покинутой шлюпкой. Возглас команды, и — пулеметная дробь. «Тузик» моментально затонул. Много ли ему надо?

А потом над заливом раздался вопль — почти звериный.

— Не на-а-адааа… — кричал Свищов. — Я не большевик… Я кляну-у-усь… а-а-а-а!

И глухо всплеснула вода в отдалении. Небольсин повернул к Соне худое лицо:

— Надеюсь, вам не жаль этого негодяя?

— Нет. Не жаль.

— Пошли, — сказал Небольсин, поднимаясь. — Нас будут искать…

Они тронулись прочь от берега, долго выпутывались из колючей проволоки. Спотыкаясь в темноте, Небольсин говорил:

— Вот и рельсы… Да это рельсы! Вся беда наша в том, что — куда нам? Вам нужны ваши товарищи большевики, а я терпеть не могу этих людей. И для меня лучше всего подошла бы сейчас английская комендатура. Но и туда я уже не ходок, ибо сделал все, что мог, чтобы отрезать себе пути к возвращению…

В одном месте мелькнула тень человека.

— Эй, приятель! — остановил его Небольсин. — Где тут…

В ответ — быстрая скороговорка китайца:

— Васики мой, Васики… китайси не понимай!

— А, чтоб тебя! — выругался Небольсин, и они пошли далее. Снова тень: вдоль забора ходил британский солдат с оружием.

— Соня, — сказал Небольсин, — вы в своих подозрительных для женщин штанах лучше спрячьтесь.

На мне все-таки шинель английского покроя и я… Я не боюсь, Соня!

Соня встала за вагон, а он зашагал прямо на англичанина.

— Хэлло, феллоу! — прокричал издали.

— Хэлло, братишка, — ответил «англичанин». — Тебе какого рожна здесь надобно?

Небольсин удивился:

— Русский? Ну и приодели же тебя, парень…

— Суконце ноское, — согласился часовой, радуясь случаю поболтать с прохожим. — Опять же у наших кровососов разве сапог кады допросишься? А в легионе у нас порядок: англичане не воруют…

Небольсин выспросил у солдата, как пройти на станцию, и тот охотно показал вдоль рельсовых путей, освещенных звездами:

— А вот эдак шпарь, никуда не свертывая, и — придешь… Им встретился пыхтящий на путях паровоз. Из будки несло жаром. Струились из-под колосников золотые огни. Машинист — на вопрос Небольсина — долго молчал, недоверчивый, потом рассказал:

— Небольсин-то? Знаю такого… Только тут вагонная жисть. Может, его и перегнали куда. Лучше на сортировочную горку пройдите, там «башмачник» скажет… «Башмачники» всё знают!

Соню знобило под ветром. Мокрые ноги ее заледенели. Шинели обоих колом стояли ото льда. На сортировочной горке, просвеченной прожектором от станции, работал одинокий «башмачник». Небольсин присел с ним рядом. По рельсам гудели тяжкие «американки».

— С чем это они? — спросил Небольсин.

— Снаряды, — ответил «башмачник». — Утром эшелон собьют на Сороку, опять большевиков будут мучить артиллерией…

Рука путейца вдруг легла между бегущих колес. Казалось, еще мгновение — и от руки его останется кровавая смятка. Но завизжала сталь «башмака», косо вонзался во мрак пучок голубых искр. На полном разбеге тяжесть вагона была задержана рабочей рукой. Тогда Небольсин спросил «башмачника» о своем брате.

— А как же, — ответил тот, вставая с земли. — Господин веселый… Вот ступайте вдоль этого пути, никуды — только прямо и прямо. Пульман. Что еще? Да там на вагоне написано.

— Спасибо, друг! — И, объятый небывалым волнением, Виктор Константинович долго тряс руку «башмачнику», сожженную резкими железными искрами…