Мой дед Лев Троцкий и его семья.

В 1999 году наш отдел закрыли. Я очень плохо видела (сейчас вижу, естественно, еще хуже) и довольно легко получила инвалидность, а заодно и какие-то привилегии.

Я могла бесплатно научиться работать на компьютере и даже, может быть, найти работу (есть специальные компьютеры с линзами и дополнительными устройствами, облегчающими работу). Но до работы дело не дошло: скорость моего печатания не превышала 15 знаков в минуту. Это, по-моему, в 4 раза ниже необходимой, зато я обзавелась компьютером!

Мне надо было работать хотя бы до шестидесяти пяти лет, и я поменяла много разных мест: работала нянькой в яслях, мыла и сушила собак и кошек (государство приплачивало хозяину за мое обучение), работала в городском управлении маленького соседнего городка по 4 часа в день, выполняя самую грязную работу в моей жизни. Государство опять доплачивало. В шестьдесят шесть лет я расплатилась с долгом за квартиру и уволилась, а в шестьдесят восемь уехала в Израиль, предварительно продав квартиру. Это был 2004 год.

Вскоре по приезде в США в поисках работы я пришла в некую компанию – по-моему, это был Colgate (зубная паста и другие домашние химикаты). Интервью прошло успешно, и меня провели в лабораторию. К моему удивлению, там работали одни мужчины (в Союзе на таких работах были только женщины). В Colgate меня не взяли; туда женщин вообще не брали, как я узнала позже. Там даже женского туалета не было. В те же годы (начало 80-х) я с большим трудом получила кредитную карточку – к незамужним женщинам доверия не было. Мой босс отправил в банк письмо, в котором говорилось, что я имею хорошую специальность и постоянную работу.За двадцать пять лет моей жизни в Америке очень многое изменилось. Ко времени моего отъезда в Израиль женщины пробили себе путь наверх; кредитная карточка и многое другое давно перестало быть проблемой для одинокой женщины.

Я гуляла в русскоязычной компании в нашем парке в Нью-Джерси, и одна из моих знакомых, по имени Валентина, рассказывала о своей эвакуации во время войны. Ее мама с тремя детьми: ее братьями – пятилетним и восьмимесячным, и с ней, четырехлетней, – находились в поезде, который шел в Сибирь. Отец был в армии. Для маленького братика не было молока, и он умер. Когда поезд остановился, мать вышла, чтобы оставить маленькое тельце на станции. Валентина и ее брат смотрели в окно, поезд тронулся, и дети увидели бегущую к поезду маму без маленького тела на руках. В этот момент я закричала: «Прекрати, прекрати, я не могу больше слушать!» Не знаю, что со мной случилось: я знала, что ее старший брат жив, что он эмигрировал в Германию; я видела фото ее матери, она была уже пожилой женщиной. Я пришла домой, отдышалась, позвонила ей и попросила рассказать остальную часть истории: поезд должен был переехать на другие пути, мама знала это, они остались вместе.Но многие терялись навсегда.Это была Россия, это была моя страна, большая, трагичная, богатая и бедная, через нее проходят одиннадцать часовых поясов. Моя страна.

Мне очень хотелось еще раз побывать в Мексике, особенно когда я стала собираться в Израиль. В 1999 году отмечалось 120-летие со дня рождения ЛД. Маргарет Глоцер, вдова недавно умершего Альберта Глоцера, предложила пойти с ней на соответствующее мероприятие. Собрание было примерно в том же месте, что и в первый раз, по случаю столетия. За вход требовали 15 долларов (вдвое выше, чем стоимость билета в кино). Никакие уговоры Маргарет пропустить меня бесплатно как внучку юбиляра не подействовали, пришлось заплатить. Публика была совершенно иная, чем двадцать лет назад. Здесь были люди, среди которых я чувствовала себя молодой. Был там и Сева, но он был навеселе, поскольку перед митингом выпил много вина и плохо закусил. Он мне улыбался, но поговорить не удалось. Митинг был очень длинный, и мы с Маргарет, не дождавшись конца, ушли. В Мексику я второй раз так и не поехала.

Много лет назад я вырезала картинку из журнала «Тайм». Это глобус, в центре которого остров – Манхэттен, окруженный другими районами Нью-Йорка и Нью-Джерси. Я сделала внизу подпись на русском языке: «Тоска по родине». Красная линия от Центрального парка через Хадсон (русскому уху привычнее Гудзон) указывает на мой дом в Нью-Джерси. Там, в Нью-Джерси, я жила много лет. С одной стороны улица, с другой – парк. В парке пруд, люди гуляют вокруг пруда весь день и всю ночь.Автобусная остановка до Нью-Йорка через дорогу. Ехать примерно 30–35 минут. Автобус идет через парк, потом прямо до Нью-Йорка. Я всегда сажусь сразу за водителем, я хочу видеть Нью-Йорк как можно ближе. Вид потрясающий, он остоянно меняется: гигантский серый колосс во время дождя, яркий в солнечном свете, разный по цвету в зависимости от времени дня, облачности, заката, рассвета. Я вижу два моста одновременно: Вашингтонский и Веризано. Тогда я была моложе и вообще не пользовалась общественным транспортом в Нью-Йорке. Я ходила пешком, могла пройти от 42-й улицы до Бэтерри-парка [296] и обратно. Я фотографировала необычных людей: женщину, у которой голуби сидят на голове, мужчину, разгуливающего с большим деревянным крестом, женщину с игуанами в Центральном парке, женщину, которая завернута в черные пластиковые мешки.Человек на улице показывал какие-то трюки. Я его сфотографировала, он втащил меня в круг и заставил ему ассистировать. Кто-то барабанил по дну двух пяти-галлонных ведер, это было так громко, что я подумала, что идет парад. Когда я гуляю по Нью-Йорку, я всегда счастлива. Я вообще счастливый человек, но, когда я в Нью-Йорке, я чувствую, что моя голова будто наполняется пузырьками шампанского.Мне нравится есть в местах, где большие окна, так я могу смотреть в окно на то, что происходит на улице. Мужчина идет с кошкой на плече. Пожилая пара, возможно муж с женой, одетые одинаково. Женщина в инвалидном кресле с тремя маленькими собачками в корзинке. Красота некоторых женщин в Нью-Йорке невероятна: смесь всех рас дает поразительный результат.Вашингтон-Хайтс – забытый район, его нет в буклете для туристов, но в этом конце Манхэттена очень много прекрасных мест.Возвращаясь домой, я вижу маленькие лодки на Хадсоне, вертолет почти на уровне воды, появление луны между огромными зданиями. Однажды я сфотографировала Нью-Йорк из окна автобуса. Нью-Йорк был голубой.У Хемингуэя был роман о его жизни в Париже. Он был молод и счастлив. В русском переводе этот роман называется «Праздник, который всегда с тобой». Праздник, который всегда со мной, Нью-Йорк…