Париж на три часа.
* * *
Доктор Дебюиссон был психиатром новейшего, гуманного толка. Он отвергал варварские приемы лечения, практикуя обращение с больными мягкое и добросердечное.
Генерала Мале по прибытии в больницу лишь заставили окатиться ледяною водой, и он предстал перед Дебюиссоном нагишом, накинув на плечи только чистую простыню.
— Сбросьте ее, — велел Дебюиссон.
Простыня упала к ногам генерала, и Дебюиссон невольно вздрогнул. На груди пациента красовалась четкая татуировка: голова Людовика XVI, прижатая к плахе ножом гильотины.
Врач нацепил очки, попросил Мале подойти ближе.
— Что это у вас, генерал, за странный натюрморт? — спросил он. — Судя по тяжелой челюсти, это лицо из династии Бурбонов, а ножик отнюдь не для разрезания дичи.
— О да! — охотно отозвался Мале. — Изо всех способов народной медицины, чтобы избавиться от перхоти в голове, самый удачный пока придуман только один — это гильотина…
Дебюиссон властно поднял ладонь, сказав:
— Довольно! Я сразу разгадал вашу болезнь, Мале: вы — отчаянный якобинец. Так и запишем… для истории. Генерал Мале признательно склонил голову.
— Лучшей болезни, — отвечал он, — вы просто не могли бы придумать. Любопытно — каков же будет ваш диагноз? На грифельной дощечке Дебюиссон начертал крупно:
ГЕНЕРАЛ МАЛЕ — ОСТРОЕ ПОМЕШАТЕЛЬСТВО — Вот мой диагноз для каждого из якобинцев, — закончил он веско. — Можете повесить это на дверях своей комнаты.
— Благодарю вас, доктор. Теперь я спокоен: смерть от почтенного благоразумия мне, во всяком случае, отныне не угрожает.
Итак, генерал Мале сделался официальным сумасшедшим великой Французской империи. Пятого числа каждого месяца в пять часов вечера он на пять минут обращал свои взоры к заходящему солнцу: «О великое светило! Что я сделал на благо свободы?..».