Рыцари Христа. Военно-монашеские ордены в средние века, XI-XVI вв.

Глава 9. Милосердная деятельность военных орденов.

О войне и долге милосердия.

Деятельность военных орденов не сводилась только к военным аспектам, слишком раздутым и героизированным хрониками того времени и некоторыми современными историками. Первой целью Гуго де Пейена, основателя ордена Храма, было осуществление милосердия — защита паломников, при необходимости силой оружия. Военные ордены родились в то время, когда в Западной Европе множились богадельни и госпитали, рассчитанные на «бедных» и на изгоев, как и на прохожих паломников (которые могли быть теми и другими). У этих институтов и у военных орденов было много общих черт: те и другие были благочестивыми заведениями, где преобладали миряне; кстати, во главе ордена стоял магистр-мирянин[460]. Они охотно принимали ассоциированных членов, «близких», собратьев или донатов в некое подобие третьего сословия (tiers ordre), которое не имело своего названия. Религиозные институты, созданные для крестового похода, будь то простые мирские собратства или военные ордены, чья деятельность была ориентирована на паломников, обнаружили готовность выполнять многие задачи — благочестивые, благотворительные, военные. В Польше благотворительности посвятили себя многие братства — орден святого Антония, разные ордены Святого Духа и многие мелкие ордены, ссылавшиеся на принятие креста (например, «крестоносцы Святого Духа»); а ведь оба военных ордена Святой земли, Храм и Госпиталь, просто встали рядом с ними и сумели приспособиться к среде и местным нуждам. Польша не проявила большого интереса к крестовым походам, и, однако, здесь сделали такие дары Храму и Госпиталю, что три четверти благотворительных домов страны принадлежали двум этим орденам[461].

Существование в Иерусалиме госпиталя, посвятившего себя приюту паломников и оплате их расходов, а также заботе о тех из них, кто устал или был нездоров, укрепило связь между делами благотворительности и милосердия и Святой землей. Сделав в 1113 г. из иерусалимского Госпиталя главное орденское заведение, Пасхалий II стимулировал присоединение к нему странноприимных заведений Запада, особенно тех, которые были связаны с паломничеством в Святую землю или в другие места — на via Francigena [Французской дороге (um.)], которая вела в Рим и дальше, к портам Южной Италии, или на дороге вдоль Роны, в устье которой находился Сен-Жиль, главный центр госпитальеров во Франции. Милитаризация иерусалимского Госпиталя не отменила его первоначального милосердного призвания, а укрепила его. Многие госпитали и богадельни на Западе возникли прежде времени, и, чтобы избежать их исчезновения, руководство ими часто поручали орденам Святой земли — прежде всего Госпиталю, но также и Храму, как обнаружилось в Польше или Бургундии[462].

В Святой земле один только орден Храма родился как военный, все остальные — Госпиталь, Тевтонский, святого Лазаря — были милосердными орденами, преобразованными в военные; устав тевтонцев напоминает, что «госпиталь был у ордена прежде, чем рыцари»[463]; но долг милосердия и раздача милостыни были обязательны и для Храма, как для всякого другого монашеского дома, каким бы он ни был. Боевые превратности и ранения требовали также выполнения долга заботы о больных и раненых. То есть милосердная деятельность была разнообразной.

Типология милосердной деятельности орденов.

Любой монашеский орден должен был подавать милостыню бедным по всякому поводу, но особенно по большим праздникам литургического календаря. Устав ордена Храма обязывал кормить одного бедняка в течение сорока дней после кончины брата и в тех же обстоятельствах предписывал оставлять бедным десятую часть хлеба[464]. То же самое делали госпитальеры, однако все-таки дом в Шайбеке (Линкольншир, Англия) был исключением — здесь постоянно содержалось двадцать бедных и еще сорок ежедневно питалось[465]. Но если тамплиеры — так же, впрочем, как и братья Калатравы — творили милость в качестве религиозной обязанности, то госпитальеры, тевтонцы или братья ордена Сантьяго относились к ней как к миссии, которая причитается их орденам. Прежде всего госпитальеры, принимавшие у себя в госпиталях круглый год сотни и даже тысячи бедных. На Втором Лионском соборе в 1274 г. некоторые упрекали тамплиеров за нерадивое исполнение функции милосердия. Те оправдывались, и во время процесса тамплиеров на такой вопрос практически все допрашиваемые отвечали четко: орден в рамках своих стаутов подавал милостыню, и немало![466].

Таким образом, физическое покровительство паломникам на дорогах Святой земли было милосердной деятельностью. Его осуществляли и в других местах: на дорогах в Сантьяго-де-Компостела орден Госпиталя открыл настоящие госпитали, как, например, в Тулузе (в бывшем доме Храма) в 1408 г., и особенно госпиталь в Пуэнте-ла-Рейна, основанный в 1445 г. приором Наварры Жаном де Бомоном[467]. Григорий IX 9 мая 1238 г. с напором напомнил тамплиерам о миссии покровительства паломникам на дорогах: Иерусалим снова был в руках христиан, но чтобы попасть в него из порта Яффы, надо было пройти через опасную зону, где мусульмане могли устраивать засады. Григорий IX велел им восстановить безопасность на этой дороге, а не то он поручит заботу об этом графу Яффскому[468]. В XIV и XV вв. госпитальеры обосновались на Родосе и Кипре, которые служили промежуточными остановками для паломников, направляющихся в Иерусалим; братья по-прежнему давали им приют. В 1418 г. гасконец Номпар де Комон жил в доме ордена между Фамагустой и Никосией, а потом в «большой гостинице» ордена в Никосии[469].

Постоянный прием паломников в одном и том же месте заставлял создавать очень развитые странноприимные структуры. Это было изначальной миссией ордена Госпиталя. После успеха Первого крестового похода численность тех, кто нуждался в помощи, выросла, и помощь стала разнообразней. Согласно анонимному тексту 1182–1187 гг., найденному в Мюнхене и недавно изученному, Госпиталь должен был принимать у себя в иерусалимском заведении паломников и бедняков, женщин и мужчин[470]; он также должен был обеспечивать принятие родов у женщин-паломниц. «Постановлено, что будут сделаны колыбельки для младенцев, каковые родятся в доме у женщин-паломниц, чтобы они могли спать отдельно и чтобы младенец, пребывая в собственной постели, не подвергался угрозе из-за движений матери»[471]. Заведение принимало также брошенных детей и нанимало кормилиц для этих «детей святого Иоанна» (beati Johanni filii). Оно допускало к себе всех больных, кроме прокаженных, будь то христиане, иудеи или мусульмане. Оно принимало, наконец, раненных на войне.

Таким образом, считалось, что эта функция приюта и приема бедняков и больных входит в задачи военно-монашеских орденов. Как на фронте, так и в тылу. Орден Сантьяго намеренно специализировал некоторые из своих домов как монастыри-госпитали, тогда как странноприимная деятельность тамплиеров все больше зависела от их случайных приобретений: в 1182 г. в Валении, в графстве Триполи, епископ Бейрутский разрешил в пользу ордена конфликт с местным епископом по поводу госпиталя — тамплиеры должны были управлять этим заведением, поставлять туда кровати, огонь и воду для бедных, но при условии платы подымной десятины епископу[472]. Госпиталь Морман в Лангрском диоцезе был приобретен орденом Храма незадолго до процесса, около 1302 г., и Анри де Фавероль, допрошенный в 1311 г., показал, что «он и другие, каковые были конверсами и “донатами” госпиталя… когда оный перешел к Храму, были приняты (в орден) совместно в часовне»[473].

От благотворительности перешли к медицинской деятельности: надо было лечить больных и выхаживать раненных на войне. В 1177 г. в иерусалимском Госпитале получили уход 750 раненных в сражении при Монжизаре[474]. В 1445 г. на Родосе, после нападений мамелюков на остров, за ранеными ухаживали в монастырском госпитале. Те, кому пришлось ампутировать руку, получили свидетельство об увечьи, которое предъявляли, чтобы их не путали с уголовниками, присужденными к этому позорному наказанию[475].

Проказа, свирепствовавшая на Востоке так же, как и на Западе, поставила другую проблему: уход за больными следовало сочетать с их изоляцией. В самом деле, общество все больше выталкивало их, даже в Иерусалимском королевстве, где прокаженные все-таки еще не считались «мертвецами среди людей». Орден Храма пытался направлять их в орден святого Лазаря, созданный на основе заведения, которое было предназначено специально для людей с этой патологией; однако, если прокаженный тамплиер отказывался переходить туда, он мог остаться, но при условии изоляции. Орден Госпиталя располагал на Западе домами, созданными для ухода за такими больными: прокаженных принимал госпиталь в Серизье (деп. Йонна), основанный в 1418 г. Как и Каррион, заведение ордена Сантьяго в Испании[476].

Милосердная деятельность госпитальеров на Родосе приобрела также форму отправки срочной помощи в случаях природных катаклизмов: после землетрясения на острове Кос в 1493 г. туда были посланы врачи, медикаменты, материалы, продовольствие[477]. Таким образом, уподобление ордена Госпиталя «Врачам без границ» — анахронизм, опровергнуть который не так просто![478].

Орден Сантьяго развил оригинальную милосердную деятельность, посвятив себя освобождению пленных христиан. Конечно, тамплиеры, госпитальеры и тевтонцы в Сирии и Палестине старались вызволять своих братьях, попавших в плен, и вели для этого отдельные переговоры с мусульманскими властями. Другие иберийские ордены делали то же самое: обмен пленными всегда был на границе одним из аспектов сношений между воюющими сторонами. Но орден Сантьяго зашел дальше всех, заботясь обо всех пленных, и эта миссия была записана у него в уставе (статья 35); братья собирали деньги на их выкуп, принимали освобожденных пленных и выхаживали в специальных госпиталях в Теруэле, Куэнке, Толедо, Аларконе. Кастильский король дал средства заведению в Толедо в 1180 г., уступив ему половину въездной пошлины в одни из ворот города; другая половина была передана позже — с той же целью — госпиталю в Аларконе[479].

В той же Испании было основано два ордена, специализирующихся на освобождении пленных христиан, — орден тринитариев и орден Милости (Merced). Последний орден, куда входили рыцари и клирики, воспринимался, на мой взгляд — ошибочно, как военный. Он был признан папой Иннокентием IV только 4 апреля 1245 г. Деятельность ордена Сантьяго, который мог ссылаться на свой приоритет, не поставили под вопрос, но она начала приходить в упадок[480].

Наконец, к милосердной деятельности относилась забота о братьях орденов, состарившихся либо ставших инвалидами после ранения и потому неспособными к бою, которых репатриировали в западноевропейские командорства. Статуты орденов, например Храма, рекомендовали, «дабы старых братьев и слабых особо почитали и ухаживали за ними сообразно их слабости»[481]. Опять-таки некоторые дома на Западе специализировались на этой роли домов престарелых.

Для раздачи милостыни и приема старых «отставных» братьев не было нужно ни помещений, ни особого персонала. Другое дело — прием (массовый) паломников, приют бедных и уход за больными. Эти миссии требовали создания специальных структур.

Странноприимные структуры.

Лазарет и госпиталь.

Появились два института, между которыми сразу же следует провести различие: лазарет (infirmerie) и госпиталь.

Любой монашеский орден, военный или нет, имел лазарет, чтобы лечить больных братьев. В лазарете больной пользовался особыми заботами и имел особый режим питания, соответствующий его болезни. Уход за больными братьями считался актом милосердия, за который удостаиваются рая, как уточняет устав ордена Храма[482]. Брат-инфирмарий нес ответственность за эту службу перед штаб-квартирой ордена[483].

В военных орденах, имевших призвание творить милосердие, лазарет был отделен от госпиталя, этого «дворца больных», открытого для «наших господ больных», по фразеологии госпитальеров[484]. В стенах нового госпиталя, построенного на Родосе в 1440 г., находился и лазарет[485]. Статуты ордена Госпиталя обличают злоупотребления лазаретных служб: там есть мнимые больные, выздоравливающие, которые никак не могут выздороветь; там хорошо едят, играют в кости и в карты, читают романы; там иногда вспыхивают драки. Генеральный капитул 23 ноября 1440 г. распорядился обследовать хозяйство лазарета на Родосе, а генеральный капитул 21 сентября 1449 г. ввел нечто вроде контроля за расходами на охрану здоровья, прежде всего на аптеку[486].

Что касается госпиталя, то он был открыт для посторонних. Он был одновременно приютом, или постоялым двором, и больницей (hôpital) в современном смысле слова. Чтобы изучить его организацию и функционирование, обратимся к тем орденам, для которых его содержание было почти столь важным, как вооруженная борьба.

Если орден Сантьяго в какой-то мере специализировал десяток госпиталей, которыми располагал, то госпитальеры и тевтонцы из своих лечебных учреждений, как на Востоке, так и на Западе, сделали учреждения общего профиля. В Германии тевтонцы немало госпиталей получили в дар — 26 в 1232 г.; самым значительным из них был Марбургский, приобретенный в 1252 г. и помещенный, как позже и остальные, под покровительство святой Елизаветы Венгерской[487]. В Пруссии после сражений, зачастую ожесточенных, появлялось множество раненых; поэтому было основано много госпиталей. Госпитальер ордена жил в Эльбингском госпитале[488]. Зато в Ливонии тевтонцы — следуя примеру своих предшественников Меченосцев — не заводили госпиталей, те находились в руках городских властей, что было не редкостью в тогдашней Европе[489].

Но образцовым госпиталь был у рыцарей святого Иоанна.

От Иерусалима до Родоса: большой госпиталь рыцарей святого Иоанна.

В Иерусалиме, в Акре, на Родосе, а позже на Мальте большой госпиталь, эмблематическое строение ордена, был объектом всевозможных забот и вызывал восхищение у всех посетителей.

Из маленького заведения амальфитян в Иерусалиме госпитальеры после двух перестроек (вторая закончилась до 1156 г.) сделали здание, способное вместить две тысячи человек, по словам Иоанна Вюрцбургского[490]. Согласно его описанию, сделанному анонимным автором текста из мюнхенских архивов, которого я цитировал выше, оно делилось на одиннадцать палат (не специализированных), к которым добавлялась палата для женщин. При необходимости братья Госпиталя, дортуар которых находился в том же здании, оставляли свои кровати больным и спали на земле. Вероятно, цифра, указанная Иоанном Вюрцбургским (которая всегда выглядела преувеличенной), могла быть достигнута именно в этих исключительных обстоятельствах. Роже де Мулен, магистр ордена, отмечал, что по случаю битвы при Монжизаре (25 ноября 1177 г.) в госпитале молилось 900 больных[491]. А ведь в последующие дни заведению предстояло принять 750 раненых. Должно быть, в нормальном режиме госпиталь должен был насчитывать порядка тысячи коек, а в экстренных обстоятельствах это число могло почти удвоиться[492]. В этой связи уточним, что во время военных операций все военные ордены разворачивали полевые госпитали с госпитальными палатками, где раненые получали первую помощь до отправки в стационарные госпитальные структуры.

После 1187 г. большой госпиталь перевели в Акру, где у госпитальеров уже были заведение для приема паломников и госпиталь для больных. Переправившись после 1291 г. на Кипр, госпитальеры задумали возвести большой госпиталь в Лимасоле, но завоевание Родоса изменило всё.

В конце средневековья под властью госпитальеров Родос, оставаясь портом захода для судов, следующих в Иерусалим, сам стал объектом паломничества, о чем свидетельствует гасконский рыцарь Номпар де Комон, побывавший там в 1420 г.[493] Временное заведение поначалу было размещено в башне городской стены на морском побережье. Потом, в ноябре 1314 г., капитул принял решение о строительстве госпиталя. Это трехэтажное здание несомненно построили в части города Родос под названием Коллакио (collachion), предназначенной для госпитальеров, в квартале Арсенала. Ему была выделена ежегодная рента в 30 тысяч безантов, которой обложили доходы двух деревень острова[494]. Поскольку его вместимость оказалась недостаточной, в 1437 г. благодаря наследству магистра Антонио Флувиана приняли решение о новом строительстве. Большой госпиталь был заложен в 1440 г., а в 1483 г., еще не завершенный, он принял первых больных. В 1914–1919 гг. его реставрировали итальянские оккупанты, и теперь в нем находится археологический музей[495].

Он выстроен на двух уровнях и выходит на два двора. На втором этаже большая палата для больных открывается на галерею, куда поднимаются с большого двора по монументальной лестнице. План воспроизводит устройство Иерусалимского госпиталя. Его строители не заимствовали многое у анатолийского «хана», или караван-сарая, на который часто ссылаются исследователи, а скорее восприняли традицию бенедиктинских лазаретов. Во второй половине XV в. орден Госпиталя сохранил верность такому плану, в то время как на Западе усвоили крестообразную планировку в соответствии с принципами, которые в Милане применил Филарете, — такой план давал больше вариантов использования здания и позволял его достраивать[496].

На Родосе были и другие госпитали — в частности, тот, который основали в Бурге (торговом квартале города) итальянские рыцари, чтобы селить проезжих знатных паломников, или госпиталь в Афанду, деревне километрах в двадцати от города Родос[497].

Медицинская практика.

Для службы в госпиталях назначались рыцари и братья-слуги. Ни в ордене Госпиталя, ни в Сантьяго сестер для этой цели специально не приглашали. Но практика медицинского ухода вынуждала набирать специальный персонал. Difiniciones ордена Монтесы настаивают, что в лазарете необходим компетентный врач[498]. В Иерусалиме орден Госпиталя имел четырех врачей, и этого было мало. Зато за каждую из одиннадцати палат заведения отвечал специальный смотритель, которому было придано двенадцать служителей. Таким образом, на тысячу коек имелся обслуживающий персонал численностью в 143 человека[499]. На Родосе врачей было больше. Их набирали за пределами ордена (например, были врачи-евреи); им ассистировали писцы, записывающие назначения. Среди вспомогательного персонала числились рабы[500].

Изучение жизни ордена Госпиталя на Востоке ставит проблему контактов с арабской медицинской практикой, гораздо лучше разработанной и более изощренной, чем западная. Арабские авторы насмехались над примитивными методами франкских хирургов, предпочитающих отрезать ногу, чем лечить нарыв. Универсальной панацеей было кровопускание, которому уставы и статуты посвящают несколько статей[501]. На медицинскую практику госпитальеров и тевтонцев, конечно, повлияли контакты с арабской медициной — на Востоке или в Южной Италии. Этой медицине обучал университет, основанный в Салерно императором Фридрихом II. Германа фон Зальца, магистра тевтонцев, в 1238 г. лечили врачи из Салерно. Можно сравнить перечень медикаментов, используемых в Салерно, с тевтонским — они очень близки[502].

Статуты ордена Госпиталя, появившиеся после 1206 г. и оставшиеся неизданными, скрупулезно описывают заботу, которую следовало уделять больным: продукты питания, сиропы, анализы мочи, ночные дежурства. Эти распоряжения были воспроизведены в одном медицинском трактате 1300 г. и пересмотрены по случаю постройки на Родосе нового госпиталя[503]. Ян из Лобковиц, чешский паломник, побывавший в Родосском госпитале в 1493 г., оставил несколько замечаний о его работе:

Если верить А. Латтреллу, госпитальеры не внедряли на Западе восточных медицинских практик. Они почти не давали средств своим западноевропейским заведениям. Кое-где встречаются упоминания о врачах (например, в госпитальном заведении в Швеции) или о хирургах, о фармацевтах (в Генуе), но это и всё. Впрочем, они ввели западные обычаи на Востоке, как показывает молитва для больных, которую воспроизводит один текст, давно известный на Западе[505].

Этот пересмотр мнений о влиянии ордена святого Иоанна на развитие западной медицины и на передачу восточных знаний побуждает вновь поставить в самом широком виде проблему о восточном влиянии в медицинской сфере и вернуться к строению и к самой концепции госпиталя. Византийские и арабские больницы были небольшими, принимали с полсотни больных, за каждым из которых ухаживал намного более многочисленный персонал, чем в заведении госпитальеров святого Иоанна. Эти больные были пациентами, требующими медицинского ухода. А ведь они составляли только часть, и, конечно, меньшую, всех «больных» западного госпиталя. Тот отныне был открыт «для всех несчастных мира», и его планировали и строили, исходя из этого. В английском языке ясно различаются curing и caring, лечение и уход[506].

Милосердная деятельность играла и идеологическую роль, особенно в XIV и XV вв., когда не скупились на критические замечания по адресу военных орденов. В той же мере, что и военные успехи, она оправдывала наличие у ордена владений и привилегий. Большой госпиталь Родоса «был до определенной степени пропагандистским инструментом»[507]. Восхищенные описания, которые с XII в. до конца средневековья оставляли посетители госпиталей в Иерусалиме или на Родосе, показывают, что операция по созданию имиджа госпитальерам удалась.

То же самое делали тевтонцы с большим Марбургским или с Эльбингским госпиталями. Но они не обладали ни постоянством, ни последовательностью госпитальеров. Госпитальер ордена, командор Эльбинга, не руководил госпиталем в этом городе (оставив заботу об этом подгоспитальеру) и никоим образом не играл роль «министра здравоохранения» тевтонского Ordensstaat [орденского государства (нем.)]. Тевтонские госпитали провинции Германия были автономными, независимыми от этого командорства; они подчинялись великому командору Германии. В XIV и XV вв. орден забросил свои госпитали и передал управление ими мирянам. Положено было принимать больных бедняков, а принимали все больше вполне здоровых богачей, дворян или городских бюргеров. Госпитали должны были выделять часть средств из своих доходов на финансирование дорогостоящих военных операций ордена, который уже находился на последнем издыхании[508].

К концу средних веков странноприимная функция оказалась в кризисе. Города, обеспечивавшие руководство большей частью этих заведений, больше не могли этого делать из-за нехватки финансовых средств. Кризис конца средневековья затронул и странноприимные структуры. Тем не менее орден Госпиталя по-прежнему обеспечивал выполнение этой функции на Родосе, а потом на Мальте в XVI–XVIII вв. Он ее осуществляет и в наши дни.