В доме веселья.

Глава 10.

Монотонно тянулись осенние дни. Получив одну или две записочки от Джуди Тренор, укорявших ее в том, что Лили совсем забросила Белломонт, мисс Барт ответила на них уклончиво, ссылаясь на обязательства перед тетушкой. На самом же деле ее тяготило уединенное существование в доме миссис Пенистон, и лишь азартная трата недавно свалившихся на нее денег скрашивала уныние.

В жизни Лили деньги всегда исчезали так же стремительно, как и появлялись, и какие бы она ни пыталась культивировать теории о том, что благоразумнее было бы откладывать часть прибыли, она не обладала счастливой способностью предвидеть риск остаться ни с чем. Она испытывала глубокое удовлетворение оттого, что по крайней мере несколько месяцев не будет зависеть от щедрости друзей и ничей пронизывающий взгляд не заметит в ее платье остатки прежней роскоши Джуди Тренор. То, что деньги избавили Лили на время от всех мелких обязательств, притупило ощущение, будто они являют собой гораздо большее, и, поскольку она никогда прежде не держала в руках такой крупной суммы и не знала, как следует ею распорядиться, Лили с упоением предавалась радостям мотовства.

Однажды, выходя из магазина, где она битый час изучала чрезвычайно затейливое устройство элегантного несессера, Лили столкнулась с мисс Фариш, которая пришла в сие заведение с более скромной целью — сдать часы в починку. Лили чувствовала себя необычайно добродетельной девушкой. Она решилась отложить покупку несессера до получения счета за новое манто, и этот поступок подарил ей ощущение, что она стала намного богаче, чем до прихода в магазин. В этом приподнятом состоянии духа она была настроена на доброжелательное отношение к другим, и ее глубоко поразило уныние подруги.

Как выяснилось, мисс Фариш только что вышла с заседания благотворительного комитета, на которое она возлагала большие надежды. Речь шла о том, чтобы поддержать устройство удобного пансиона с читальным залом и прочими скромными развлечениями, где молодые работницы, которые трудятся в центре города, могли найти место для проживания и достойного отдыха, однако финансовый отчет за первый год представил такой мизерный баланс, что мисс Фариш, убежденная в срочности этого дела, была сильно расстроена тем, какой незначительный интерес оно вызвало. Чужая нужда мало беспокоила Лили, и все усилия подруги на стезе благотворительности вызывали в ней только скуку, однако сегодня ее легковозбудимое воображение поразил контраст между ее собственным положением и состоянием тех, о ком заботилась Герти. Это были такие же девушки, как и она, некоторые, возможно, были хороши собой и так же не лишены способности тонко чувствовать. Она представила себя на их месте, ведущей жизнь, в которой успех казался столь ничтожным, что не отличался от провала, и сердце ее сострадательно дрогнуло. Деньги на покупку изящного несессера все еще были при ней, поэтому она достала свой крошечный золотой кошелек и положила щедрую часть их в руку мисс Фариш.

Удовлетворению, которое принес этот поступок, позавидовал бы самый пылкий моралист. Лили ощутила интерес к себе как к личности, способной на бескорыстную щедрость, — никогда прежде ей не приходило в голову, что можно совершать добрые дела с помощью столь желанного для нее богатства, но теперь видение грядущей филантропической щедрости раздвинуло перед ней горизонты. И даже более того, какая-то непостижимая логика внушала ей, что этот минутный всплеск великодушия искупал все предыдущие безумные траты и оправдывал все, что она еще может позволить себе потом. Удивление и благодарности мисс Фариш только подтвердили это, и Лили рассталась с подругой, переполненная ощущением собственной значительности, которое она ошибочно приняла за плоды альтруизма.

В этот раз ее очень взбодрило приглашение провести неделю после Дня благодарения в адирондакском горном лагере. Это приглашение было из тех, которые год назад не вызвали бы у нее особого энтузиазма, потому что мероприятие, хотя и было организовано миссис Фишер, официально устраивалось некой дамой сомнительного происхождения и неукротимых социальных амбиций, знакомства с которой Лили до сих пор избегала. Однако теперь она была склонна разделить точку зрения миссис Фишер, что не важно, кто устраивает вечер, если все сделано как следует, а делать все как следует (под мудрым руководством) миссис Веллингтон Брай умела как никто. Эта леди, почтенный супруг коей на бирже и в спортивных кругах был известен как Велли Брай, уже пожертвовала одним мужем и всякими прочими мелочами ради страстного стремления наверх, и ей хватило соображения намертво вцепиться в Керри Фишер и довериться ее умению и мудрости. Посему все было сделано по высшему разряду, ибо щедрость миссис Фишер безгранична, если ей не приходится тратить собственные деньги, и, как сказала она однажды своей подопечной, хороший повар — наилучшая визитная карточка для высшего общества. Если компания и не была такой же изысканной, как кухня, то, по крайней мере, самолюбие четы Брай тешилось тем, что светская хроника впервые упомянула их имена рядом с парой-тройкой имен весьма значительных, первым среди которых было, конечно же, имя мисс Барт. Эта юная леди удостоилась особого отношения со стороны хозяйки и сочла подобные знаки внимания приемлемыми, невзирая на их источник. Восхищение миссис Брай было зеркалом, в котором утраченное самодовольство Лили снова обрело очертания. Ни одно насекомое не подвешивает гнездо на ниточках столь же немощных, как те, что несут на себе тяжесть человеческого тщеславия, и чувство собственной важности для низших возродило в душе Лили приятное осознание своего могущества. Если эти люди ходят перед ней на задних лапках, это доказывает, что она все еще заметная фигура в том мире, о котором они мечтают, и она не смогла отказать себе в сомнительном удовольствии ослепить их изысканной красотой и упрочить их смутное предположение, будто она — существо высшее.

Хотя, может быть, сама того не подозревая, Лили получала намного больше удовольствия от физической нагрузки: сражение с морозом, преодоление трудностей, зимний лес вызывали в ее теле приятную дрожь. В город она вернулась, сияя возрожденной юностью, чувствуя, как свежи краски на щеках, как налиты и упруги мышцы. Будущее уже что-то смутно сулило ей, все ее опасения были сметены жизнеутверждающей волной хорошего настроения.

Через несколько дней после возвращения в город ее ожидал неприятный сюрприз — мистер Роуздейл решил нанести ей визит. Он заявился поздно, в уединенный час, когда чайный столик у камина был еще накрыт, словно ожидая чего-то, и все поведение мистера Роуздейла выражало готовность соответствовать столь интимной обстановке.

Лили, подозревавшая, что он имеет некоторое отношение к ее удачным спекуляциям, постаралась принять его с радушием, на которое он рассчитывал, но в его доброжелательности было нечто, разом охладившее ее намерения. Она осознавала, что их знакомство не клеится и каждый следующий шаг знаменуется новым конфузом.

Мистер Роуздейл определенно чувствовал себя как дома. Усевшись в соседнем кресле, он отхлебнул чаю и сказал:

— Вам надо обязательно купить хорошего чаю у одного моего человечка.

При этом он совершенно не замечал отвращения, сковавшего ее могильным оцепенением. Возможно, эта ее отчужденность и разжигала в нем коллекционерскую страсть ко всему редкостному и недостижимому. Во всяком случае, он явно не думал отступать и, казалось, был готов на свой лад облегчить общение, которое сама Лили нарочно усложняла. Целью его визита было пригласить Лили в оперу на открытие сезона. Он предлагал послушать премьеру в его ложе и, заметив ее колебания, добавил с нажимом:

— Миссис Фишер тоже будет. И некий ваш поклонник зарезервировал там место, он ни за что не простит мне, если вы откажетесь прийти.

Молчание Лили он воспринял как намек и добавил с улыбкой заговорщика:

— Гас Тренор обещался приехать в город по делам. Могу себе представить, на что он готов, чтобы иметь удовольствие увидеться с вами.

Лили внутренне содрогнулась от досады — ужасная дурновкусица ставить рядом ее имя и имя Гаса Тренора, а в устах Роуздейла намек был особенно омерзителен.

— Чета Тренор — мои лучшие друзья… думаю, мы и должны стремиться к встрече изо всех сил, — заметила она, поглощенная завариванием свежего чая.

Улыбка гостя стала еще более загадочной.

— Я как-то не думал о миссис Тренор, да и Гас, поговаривают, тоже, знаете ли… — Затем, смутно осознав, что взял неверный тон, он прибавил, усиленно стараясь сменить тему: — Кстати, и как там ваши дела на Уолл-стрит? Я слышал, в прошлом месяце Гас отхватил для вас лакомый кусочек.

Лили поставила чайник, чуть не уронив его от неожиданности. У нее задрожали руки, и она вцепилась в колени, чтобы унять эту дрожь. Но губы тоже дрожали, и она испугалась, что сейчас задрожит и голос. Впрочем, когда она заговорила, голос ее не выдал — в нем не было ни малейшего напряжения.

— А, да! У меня было немного денег, а мистер Тренор, который всегда помогает мне в таких вопросах, посоветовал пустить их на акции, а не на закладные, как хотел агент моей тети, и вот мне улыбнулась удача — у вас ведь так говорят? Но вы-то сами наверняка зарабатываете этим гораздо больше.

На этот раз она улыбнулась ему в ответ, ослабляя напряжение и словно соглашаясь — неуловимыми изменениями взгляда, манеры поведения — сделать еще один шажок ему навстречу. Инстинкт самосохранения всегда выручал ее, и она собралась с силами, чтобы успешно притворяться. И далеко не впервые она пользовалась своей красотой, чтобы отвлечь внимание собеседника от скользкой темы.

Уходя, мистер Роуздейл уносил с собой не одно только согласие пойти в оперу, но и общее ощущение, что он действовал как нельзя лучше в стремлении к поставленной цели. Он всегда был уверен, что у него легкая рука и что он знает подходы к женщинам, а то, как быстро мисс Барт, выражаясь его словами, «поддалась», убедило его в собственном умении управляться с этим переменчивым полом. В ее рассказе о сделке с Тренором он мгновенно увидел воздаяние должного своей проницательности и подтверждение своих подозрений. Девица определенно занервничала, и мистер Роуздейл, поскольку не видел иного способа упрочить отношения между ними, не упустил шанса воспользоваться ее замешательством.

Он ушел, а Лили терзалась отвращением и страхом. Неужели Гас Тренор обсуждал ее с Роуздейлом? Просто немыслимо! При всех своих недостатках, Тренор свято чтил приличия и чисто инстинктивно не переступил бы через них. Но Лили припомнила с содроганием, что, как сообщила ей по секрету Джуди, в веселой компании за рюмкой Гас иногда «болтает глупости», — вне всякого сомнения, так он и позволил роковым словам сорваться с языка. Что до Роуздейла, то, когда прошло первоначальное потрясение, Лили не слишком переживала о том, какие он сделал выводы.

Несмотря на свое умение достаточно ловко блюсти собственные интересы, она совершила ошибку, которую нередко совершают люди, наделенные инстинктивными социальными привычками, предполагая, будто неспособность быстро обучиться этим привычкам свидетельствует о тупости человека вообще. Потому что, глядя, как бездумно колотится в окно зеленая муха, доморощенный натуралист забывает, что в другой, более естественной среде она способна рассчитать расстояние и сделать выводы с точностью, необходимой для собственного благополучия. Неуклюжее радушие, которое обнаружил мистер Роуздейл в ее гостиной, позволило ей решить, будто он так же недалек, как Тренор и прочие известные ей увальни, а значит, немного лести и чуточку благосклонности будет достаточно, чтобы его обезвредить. Правда, появиться в его ложе на премьере было несомненной выгодой: в конце концов, Джуди же обещала пригласить его в гости этой зимой, стало быть, надо воспользоваться моментом и первой собрать урожай с нетронутого поля.

День-два после визита Роуздейла мысли Лили неотвязно крутились вокруг завуалированных притязаний Тренора, она жалела, что не имеет ясного представления о том, в результате какой сделки очутилась в его власти, но разум отказывался заниматься непривычным для него делом, и цифры всегда сбивали Лили с толку. К тому же они не виделись с Тренором со дня свадьбы у Ван Осбургов, поэтому неприятный осадок от слов Роуздейла довольно быстро заслонили иные впечатления.

Ко дню премьеры ее опасения совершенно рассеялись, поэтому вид румяной физиономии Тренора в глубине Роуздейловой ложи приятно взбодрил Лили. Она не вполне еще смирилась с необходимостью оказаться гостьей мистера Роуздейла в таком заметном месте, и было большим облегчением ощутить поддержку хоть кого-то из ее круга, поскольку миссис Фишер с ее беспорядочными общественными связями не вполне могла оправдать присутствие мисс Барт в этой ложе.

Для Лили, которая всегда вдохновенно предвкушала возможность блеснуть красотой на публике, — а нынешним вечером на ней был наряд, который еще более подчеркивал эту красоту, — пронзительный взгляд Тренора был лишь ручейком в общем потоке восхищенного внимания, центром которого она оказалась. Ах, как хорошо быть молодой, ослепительной, когда ты — сама стройность, сила и гибкость, безупречная гармония линий и счастливых оттенков, как хорошо чувствовать себя вознесенной этой необъяснимой благодатью, которая и есть воплощение гения!

Казалось, что ради такой цели все средства хороши, тем более под веселое подмигивание огоньков, к которому уже привыкла мисс Барт, цель уменьшилась до размеров булавочной головки и превратилась в один из этих огоньков, растворившись в общем сиянии. Но ослепительные молодые леди и сами немного слепнут от собственных лучей, они склонны забывать, что их скромные спутники, утонувшие в сиянии светила, продолжают вращаться по своей орбите, излучая тепло на собственный лад. И если эти минуты поэтического наслаждения Лили не омрачались мыслями о том, что и платье, и манто, в которых она блистала в опере, пусть и не напрямую, но оплачены Гасом Тренором, то сам вышеупомянутый был не настолько поэтической натурой, чтобы упустить из виду сей прозаический факт. Он знал только, что никогда в жизни еще Лили не была так ослепительна, что ни на ком из присутствующих женщин роскошная одежда не сидит так хорошо, как на ней, и что до сей поры он, предоставивший ей возможность блистать, не получил ничего взамен, кроме права созерцать ее вместе с сотнями прочих зрителей.

Поэтому Лили ждал неприятный сюрприз: в антракте, оказавшись с ней наедине, Тренор сказал без всяких преамбул тоном, не терпящим возражений:

— Послушайте, Лили, вы меня избегаете? Я три-четыре дня в неделю в городе, вы знаете, в каком клубе меня можно найти, но, похоже, вы вспоминаете о моем существовании, только когда хотите получить от меня куш.

Да, фраза была очень дурного тона, но от этого не легче. Надо было отвечать, а Лили живо понимала: сейчас неподходящий момент, чтобы гордо приосаниться и удивленно вскинуть брови — ее обычный способ прекратить малейшие поползновения на фамильярность.

— Мне чрезвычайно льстит ваше желание увидеться со мной, — ответила она с рассчитанной легкостью, — но если только вы не забыли мой адрес, то легко нашли бы меня в любой вечер у моей тетушки, кстати, я вас там и ожидала увидеть.

Этим она надеялась его улестить, но потерпела неудачу, ибо он ответил, насупив брови (Лили знала, что эта его угрюмость — признак крайней досады):

— Черта с два! Прийти к вашей тетке и полдня слушать, как вы щебечете со своими воздыхателями! Я, как вам известно, не из тех, кто сидит в толпе и чешет языком, — я предпочту убраться из этого балагана. Нет чтобы нам развлечься вдвоем — тихо-мирно прогуляться, как в тот день в Белломонте, когда вы встречали меня на станции.

Он неприятно близко придвинулся, чтобы сделать это предложение, и ей показалось, что она уловила специфический запах, который объяснял, почему щеки его багровы, а лоб блестит от пота.

Мысль о том, что любое опрометчивое слово может спровоцировать нежелательный взрыв, умерила ее отвращение, и она ответила со смехом:

— Не представляю себе, как мы будем совершать сельские прогулки в городе, но я ведь не все время окружена свитой воздыхателей, и стоит вам только дать мне знать, когда вы придете, я все устрою так, чтобы мы могли мило и тихо побеседовать.

— Черта с два! Вы всегда так говорите, — возразил Тренор, речь которого не отличалась особой изысканностью. — Вы так же меня отшили тогда, на свадьбе у Ван Осбургов, но, выражаясь без обиняков, теперь вы получили от меня то, что хотели, и предпочитаете видеть рядом с собой кого угодно другого.

Последние слова прозвучали громко и так резко, что Лили вспыхнула от возмущения, но не утратила контроль над ситуацией и для пущей убедительности по-дружески положила ладонь на его плечо.

— Ну не глупите, Гас. Я не могу позволить так неразумно говорить со мной. Если вам на самом деле так уж хочется меня повидать, отчего бы вам не пригласить меня прогуляться в парке как-нибудь пополудни? Я согласна, что в городе очень приятно уподобиться сельским жителям, и если хотите, мы можем покормить там белок, а потом вы покатаете меня на лодке по озеру.

Она говорила и улыбалась, глядя ему в глаза, и этот взгляд смягчил ее подтрунивание и заставил его внезапно поддаться ее воле.

— Ладно, тогда пусть так и будет. Завтра вы придете? Завтра в три часа пополудни в конце аллеи. Запомните, я буду там ровно в три, вы же не подведете меня, Лили?

Но, к облегчению мисс Барт, повторить вопрос он не успел, ибо в дверях ложи появился Джордж Дорсет. Тренор мрачно отступил на свое место, а Лили встретила вошедшего лучезарной улыбкой. Последний раз они с Дорсетом разговаривали еще в Белломонте, но что-то в его взгляде, в его манерах сказало ей, что он не забыл, как тепло и дружески они общались в ту последнюю встречу. Он был не из тех мужчин, кто легко выражает свое восхищение: землистое лицо и недоверчивые глаза, казалось, выставили вечный заслон от вторжения пылких эмоций. Но интуиция Лили всегда посылала ей невидимые сигналы, если кто-то подпадал под ее очарование, и поэтому, освободив для Дорсета место на узеньком диванчике, она была уверена, что тот безмолвно наслаждается тем, что сидит рядом с нею. Немногие женщины снисходили до благосклонности к Дорсету, а Лили была с ним ласкова тогда, в Белломонте, и теперь ее улыбка снова лучилась божественной добротой.

— Ну, вот мы и открыли новый сезон кошачьих концертов, — начал он жалостно. — И ведь нынешний год нимало не отличается от прошлого, разве что наряды у женщин новые, а голоса у певцов все те же. Жена у меня, видите ли, меломанка, каждый год мне приходится проходить с ней через это испытание. Итальянцы еще куда ни шло, туда она может и опоздать, есть время переварить ужин. Но если дают Вагнера, то ужин проглатывается второпях, и я потом за это расплачиваюсь. А еще эти проклятые сквозняки — если не астма, то плеврит обеспечен. Это Тренор вышел из ложи и не задернул шторку! С его толстокожестью никакие сквозняки не страшны. Вы когда-нибудь видали, как он ест? Как это он до сих пор еще жив, не представляю. Наверное, внутренности у него тоже бронированные. Да, но я зашел сказать вам, что моя супруга хочет, чтобы вы пришли к нам в гости в следующее воскресенье. Ради бога, умоляю, соглашайтесь. Она пригласила толпу зануд, то есть я хотел сказать — интеллектуалов, у нее новое увлечение, и боюсь, это еще хуже, чем музыка. У некоторых из них длинные волосы, за супом они начинают спор и не замечают ничего. В результате ужин стынет, а я страдаю несварением. Это дурень Сильвертон притащил их в дом, он сочиняет стишки, видите ли, их с Бертой теперь водой не разольешь. Она может писать лучше всех их, вместе взятых, если захочет, и я не осуждаю ее за стремление окружить себя умными людьми, я прошу лишь одного: не заставляйте меня смотреть, как они едят!

Истинный смысл этого странного общения доставил Лили явственное удовольствие. В обычных обстоятельствах не было бы ничего странного в приглашении Берты Дорсет, однако после происшествия в Белломонте двух женщин разделяла скрытая вражда. Теперь с нарастающим удивлением Лили почувствовала, что жажда мести угасла в ней. «Чтобы простить врага, надо сначала ранить его», — гласит малайская пословица. И вот Лили теперь на собственном опыте познавала ее истинность. Если бы она уничтожила письма миссис Дорсет, то наверняка продолжала бы ненавидеть ее, но то, что они оставались в ее владении, полностью утоляло ее обиду.

Она улыбкой выразила свое согласие и перевязала бант на манто, знаменуя тем самым побег от притязаний Тренора.