В доме веселья.

Глава 8.

Осенние дни клонились к зиме. В который раз мир праздности курсировал между городом и пригородом, а по-прежнему безлюдная в выходные Пятая авеню с понедельника по пятницу являла взору все более широкий поток карет, устремленный к постепенно оживающим парадным подъездам.

Около двух недель назад Конное шоу вызвало кратковременное подобие возвращения к жизни, в театрах и ресторанах человеческие особи демонстрировали то же отменное качество шага и высокую племенную ценность, которые ежедневно созерцали на арене. В мире Лили и само Конное шоу, и публика, которую оно привлекало, якобы презирались избранными, но, подобно феодалу, покидающему замок, чтобы сплясать на лугу со своими вассалами, высший свет негласно и будто ненароком все же снисходил до подобных зрелищ. Миссис Гормер, среди прочих, не устояла против соблазна и воспользовалась случаем, чтобы показать и себя, и своих лошадей, поэтому Лили представилась возможность несколько раз появиться рядом с подругой в самой роскошной ложе манежа. Однако эта затянувшаяся видимость близости еще более уверила ее в том, что отношения между ней и Матти дали трещину, и постепенно проявлялась новая разборчивость, некий общественный стандарт, начавший выкристаллизовываться из хаотического мировоззрения миссис Гормер. И Лили знала, что именно она неминуемо станет первой жертвой этих новых идеалов. Как только Гормеры обосновались в городе, поток светской жизни подхватил Матти, и она все более отдалялась от Лили. Словом, Лили не удалось стать незаменимой, или, скорее всего, ее попытки были сведены к нулю влиянием более сильным, нежели она могла предложить. Этой влиятельной силой, по зрелом размышлении, была всего лишь власть денег: социальный кредит Берты Дорсет основывался на непоколебимом банковском счете.

Лили понимала, что Роуздейл не преувеличивал ни тяжести ее положения, ни значительности предложенной им поддержки: если ее материальные ресурсы сравняются с Бертиными, ее непревзойденные данные позволят ей легко одержать верх над противницей. Понимание того, что означала бы его поддержка и что Лили потеряла, ее отвергнув, пришло к ней со всей ясностью с первыми неделями зимы. До сих пор она поддерживала видимость движения в стороне от главного течения светской жизни. Но теперь, вернувшись в город, Лили сосредоточенно пыталась найти себе занятие, и невозможность просто и естественно вернуться к старым привычкам означала для нее, что она несомненно и полностью оказалась исключенной из прежней жизни. Стоит только не поучаствовать в сезонных развлечениях света, и ты оказываешься отброшенной в социальное небытие. Лили, при всех своих бесплодных мечтаниях, никогда всерьез не допускала мысли о том, чтобы вращаться вокруг иного центра: легко отринуть существующий мир, но до чего же трудно найти иной, настолько же пригодный для жизни. Ирония никогда не покидала Лили, и она посмеивалась над собой, замечая, какую преувеличенную важность приобрели для нее вдруг самые утомительные и незначительные детали ее прошлой жизни. Именно теперь, лишенная их помимо воли, Лили находила некий шарм в их обыденности и монотонности: оставлять визитные карточки, писать записки, вынужденно общаться с теми, кто слишком нуден или слишком стар, с улыбкой выносить скучные обеды — ах, с каким наслаждением теперь она заполнила бы всем этим свои бессодержательные дни! Конечно, она и сейчас оставляла множество визиток, Лили блюла себя перед лицом всего мира с неунывающим и храбрым постоянством. Она не испытывала, подобно иным жертвам всеобщей обструкции, здорового презрения к обществу. Общество не отвернулось от нее, оно просто ее не замечало, оно проплывало мимо, невнимательное и увлеченное своими делами, заставляя ее смирить гордыню и признать, что она всего лишь его порождение, всецело зависящее от его благосклонности.

Лили отвергла предложение Роуздейла с таким решительным презрением, которого и сама от себя не ожидала: оказывается, она все еще не утратила способности к внезапным вспышкам высокого негодования. Но для долгого пребывания на нравственных высотах ей не хватало дыхания, Лили была не способна последовательно развивать силу духа. Чего она действительно жаждала, так это ситуаций, в которых благородство давалось бы без усилий и не требовало бы никаких жертв. До сей поры ее прерывистые импульсы сопротивления были направлены лишь на то, чтобы поддерживать ее уважение к себе. Оступившись, она снова обретала точку опоры, только впоследствии осознав, что всякий раз восстанавливает равновесие на более низком уровне. Лили отринула предложение Роуздейла без напряженных раздумий, все ее существо воспротивилось ему. Лили пока не сознавала, что, просто слушая его, она приучала себя к сосуществованию с идеями, которые ранее были для нее неприемлемы.

Внимательному взору Герти Фариш, более заботливому, пусть и не такому проницательному, как у миссис Фишер, результаты этой борьбы были уже очевидны. Герти, конечно же, не знала, что именно Лили уже отдала в залог целесообразности, но она видела, как страстно и безнадежно Лили следовала гибельным курсом «вернуть все как было». Теперь Герти могла лишь с улыбкой вспоминать свои прежние мечты о том, что ее подруга изменится, пройдя через трудности и несчастья; теперь она ясно осознавала, что Лили не из тех, кому лишения способны показать всю ничтожность того, что они потеряли. Именно это вызывало у Герти еще большее сострадание: подруга еще сильнее нуждалась в помощи и в заботе, даже не вполне осознавая своей нужды.

Лили с тех пор, как возвратилась в город, не слишком часто взбиралась по ступенькам на верхний этаж мисс Фариш. Ее несколько раздражал вечный немой вопрос в глазах доброй Герти: Лили действительно было тяжело поведать свои невзгоды человеку, который не разделяет ее собственную систему ценностей, ее также раздражала теперь та самая скромность жизненных условий Герти, которая когда-то ее умиляла, контраст стал слишком болезненным, учитывая то, каким ограничениям Лили пришлось подвергнуть собственное существование. Когда она в конце концов решила как-то раз пополудни выполнить давным-давно данное обещание навестить свою подругу, чувство ограниченности собственных возможностей охватило ее с небывалой силой. Она шла по Пятой авеню, расстилавшейся перед ней во всем блеске нестерпимого зимнего солнца. Нескончаемая вереница изящно снаряженных экипажей давала ей возможность сквозь квадратики окон мельком различить то знакомые профили, склоненные над списком визитов, то руки, вручающие визитки и записки подбежавшим лакеям, — этот мимолетный взгляд на крутящиеся колеса гигантской светской машины заставил Лили явственнее, чем когда-либо, осознать, как узки ступеньки на лестнице Герти и как тесен жизненный тупик, в который они ведут. Унылые ступеньки — удел унылых людей; сколько их сейчас во всем мире, этих никчемных фигур, идет по таким вот лестницам вверх и вниз, как эта немолодая уже леди в черном, которая спускалась с лестничной площадки Герти навстречу Лили!

— Это бедняжка мисс Джейн Сильвертон приходила со мной посоветоваться: им с сестрой надо что-то предпринять, чтобы себя поддержать, — объяснила Герти, когда Лили шла за ней в гостиную.

— Поддержать себя? Неужели дела их так плохи? — спросила мисс Барт с ноткой раздражения: она пришла не для того, чтобы выслушивать рассказы о чужих бедах.

— Боюсь, они совсем уже на мели: долги Неда проглотили все их сбережения. Знаешь, они так воспрянули, когда он порвал с Керри Фишер, думали, что Берта Дорсет благотворно повлияет на него, поскольку она не помешана на картах и к тому же она так мило призналась бедной мисс Джейн, что ей кажется, будто Нед — ее младший брат, и что она хочет взять его с собой на яхту, чтобы он бросил карты и скачки и снова взялся за литературу. — Мисс Фариш помедлила и вздохнула; вздох этот отражал недоумение, которое снедало ее недавнюю посетительницу. — Но это еще не все, дело гораздо хуже. Похоже на то, что Нед повздорил с Дорсетами, — по крайней мере Берта не желает его видеть, и он так расстроился, что снова взялся за игру и водится со всяким сбродом. Кузина Грейс Ван Осбург винит его в пагубном влиянии на Фредди, который прошлой весной окончил Гарвард и с тех пор, считай, неразлучен с Недом. Кузина Грейс послала за мисс Джейн и устроила той отвратительную сцену, а Джек Степни и Герберт Мельсон, которые тоже там были, сообщили мисс Джейн, что Фредди угрожает жениться на ужасной женщине, с которой его познакомил Нед, а они ничего не могут поделать, потому что Фредди уже совершеннолетний и вправе распоряжаться своими деньгами. Можешь себе представить, каково было несчастной мисс Джейн, — она тут же бросилась ко мне, и ей кажется, что я могу найти для нее дело, которым она сможет заработать достаточно, чтобы выплатить долги Неда и отослать его прочь. Боюсь, она и представить себе не может, как долго ей придется работать, чтобы выплатить сумму, которую Нед спускает в бридж за один вечер. Когда он вернулся из круиза, оказалось, что его долги ужасающе выросли. Я не могу понять, как он мог с Бертой потратить даже больше денег, чем с миссис Фишер, а ты?

Лили отозвалась нетерпеливым жестом:

— Герти, дорогая, я-то всегда могу понять, как люди тратят больше денег, и не понимаю, как тратить меньше!

Она расстегнула шубку и устроилась в кресле Герти, пока подруга хозяйничала, звеня чайными чашками.

— А что они умеют делать, эти мисс Сильвертон? Как они думают «поддержать себя», — спросила Лили, сознавая, что ее голос по-прежнему звучит несколько раздраженно.

Меньше всего она хотела беседовать на эту тему — это действительно было ей нисколько не интересно, — но ее внезапно охватило порочное любопытство: как эти две бесцветные, робкие жертвы чувственных экспериментов молодого Сильвертона собираются одолеть мрачную неизбежность, притаившуюся и у ее собственного порога.

— Я не знаю. Постараюсь что-нибудь для них найти. Мисс Джейн очень мило читает вслух, но так трудно найти того, кто хотел бы, чтобы ему читали. А мисс Энни чуточку рисует.

— О, знаю-знаю — яблоневый цвет на папиросной бумаге, — я и сама давным-давно развлекалась этим! — воскликнула Лили, вскочив так стремительно, что чуть не опрокинула хрупкий чайный столик мисс Фариш. Лили наклонилась, чтобы подхватить чашки, а потом опять погрузилась в кресло. — Я и забыла, тут недостаточно места для того, чтобы метаться, в маленькой квартире надо вести себя очень хорошо! О Герти, а мне не судьба быть хорошей, — вздохнула она ни с того ни с сего.

Герти тревожно взглянула в ее бледное лицо, на котором глаза светились каким-то особенным бессонным блеском.

— Ты выглядишь ужасно усталой, Лили. Вот твой чай, и дай-ка я подложу тебе эту подушку.

Мисс Барт приняла чашку, но подушку отстранила нетерпеливым жестом:

— Не давай мне подушек! А не то я усну.

— Ну и поспи, в чем же дело? Я буду вести себя тихо, как мышка, — ласково сказала Герти.

— Нет-нет, не молчи — лучше поговори со мной, не давай мне уснуть! Я ночью не сплю, так после обеда меня ужасно клонит в сон.

— Ты не спишь ночью? И это уже давно?

— Я не знаю. Не могу вспомнить. — Лили встала и поставила пустую чашку на поднос. — Налей мне, пожалуйста, еще, да покрепче. Если я сейчас не продержусь, то ночью мне будут сниться кошмары, самые настоящие!

— Но они будут еще хуже, если ты выпьешь слишком много чаю.

— Нет-нет, наливай, и прошу тебя, без проповедей, — возразила Лили надменно.

Голос ее зазвучал угрожающе резко, и Герти заметила, что рука, принимающая чашку, дрожала.

— Но у тебя такой усталый вид. Уверена, что тебе нездоровится…

Мисс Барт встрепенулась и выпрямилась в кресле, поставив чашку на стол.

— Я выгляжу больной? Это видно по лицу, да? — Лили встала и быстро прошла к маленькому зеркалу, висящему над письменным столом. — Что за ужасное зеркало — все пятнает и обесцвечивает. В нем кто угодно покажется привидением. — Она повернулась и уставилась на Герти горестным взглядом. — Глупышка, зачем ты говоришь мне такие мерзости? Достаточно сказать кому-то, что он выглядит больным, и он тотчас же заболеет! А выглядеть больным означает выглядеть уродливо. — Она схватила Герти за руку и потянула ее к окну. — Но все-таки я хочу знать правду. Взгляни мне прямо в лицо, Герти, и скажи: я страшилище?

— Ты сейчас просто красавица, Лили, глаза сияют, щеки разрумянились вдруг.

— А когда я пришла, они были бледны, правда, как у покойника, да? Почему ты не скажешь мне откровенно, что я погибаю? Глаза у меня блестят, потому что я нервничаю, но утром они были свинцово-безжизненны. И я вижу морщины, они появляются на лице — печать беспокойства, разочарования и поражения. Каждая бессонная ночь добавляет еще одну, но как я смогу уснуть, если мне в голову лезут всякие страшные мысли?

— Страшные мысли? О чем? — спросила Герти, нежно высвобождая запястье из горячей руки подруги.

— О чем? О бедности, например, — что может быть еще страшнее, я не знаю. — Лили отвернулась и вдруг, обессилев, сползла на стул возле чайного столика. — Ты вот спросила меня, понимаю ли я, почему Нед Сильвертон потратил так много денег. Конечно понимаю — он потратил их, живя рядом с богатыми. Вы думаете, что мы живем за счет богатых, а не рядом с ними. Да, конечно, так оно и есть, в определенном смысле, но это привилегия, за которую мы должны расплачиваться! Мы едим их пищу и пьем их вина, курим их сигареты, катаемся в их экипажах, пользуемся их ложами в опере и автомобилями — да, это так, но всякой роскоши есть своя цена. Мужчины расплачиваются огромными чаевыми слугам, игрой в карты против воли, цветами, и подарками, и… и… множеством других дорогостоящих способов, а девушки платят тем же, и чаевыми, и бриджем — да-да, мне снова пришлось взяться за карты, — и тем, что надо одеваться только у самых лучших портних, и надевать подходящее платье для каждого случая, и всегда оставаться свежей, изящной и остроумной.

Лили на минутку откинулась на спинку, закрыла глаза, и пока она сидела вот так — бледные губы чуть отворены, а блестящие глаза прикрыты тяжелыми веками, — Герти поразила видимая перемена в ее лице, на котором пепельный дневной свет, казалось, внезапно погасил фальшивую яркость. Лили открыла глаза, и видение исчезло.

— Не очень-то весело, правда? Забавного мало — мне до смерти опротивела такая жизнь! Но мысль о том, чтобы все это бросить, для меня убийственна — оттого-то я и не сплю по ночам и с ума схожу по твоему крепкому чаю. Долго так продолжаться не может, я почти на грани. Но что я могу — как, ради всего святого, мне еще выжить? Я вижу свою судьбу в судьбе этих бедных сестер Неда Сильвертона, обивающих пороги агентств по найму и пытающихся продать разрисованные промокашки на женских ярмарках! И таких женщин тысячи, и ни одна из них не знает меньше моего, как можно заработать на жизнь. — Она снова поднялась и поспешно взглянула на часы. — Уже поздно, и мне пора — встречаюсь с Керри Фишер. Не смотри на меня так тревожно, дорогая моя девочка, и не слишком задумывайся о той бессмыслице, которую я тут несла. — Она снова оказалась у зеркала, слегка поправила прическу, опустила вуалетку и ловко запахнула меха. — Конечно, ты знаешь, что пока еще не дошло до агентств по найму и промокашек, но дела мои сейчас очень плохи, и если бы нашлась для меня какая-то работа — письма писать, или составлять списки, или еще что-то в этом роде, — я бы смогла продержаться на плаву, пока не получу наследство. А Керри пообещала подыскать, кому нужен кто-то вроде общественного секретаря, — она ведь специализируется на беспомощных богачах.

Но мисс Барт не открыла Герти всей глубины своего мучительного беспокойства. На самом деле она срочно и отчаянно нуждалась в деньгах, чтобы оплатить самые обыкновенные еженедельные житейские надобности, от которых нельзя уклониться и которые никак не отложишь. Было ясно, что если не сейчас, то очень скоро ей придется отказаться от своей комнаты и перебраться во мрак пансиона или воспользоваться гостеприимным предложением Герти поставить кровать у нее в гостиной, но и это только откладывало проблему, не решая ее. Более мудрым решением было бы оставаться там, где она есть, и найти способ заработать себе на жизнь. Но об этом она никогда в жизни всерьез не задумывалась, и осознание того, что в поисках хлеба насущного она, вероятно, окажется такой же беспомощной и никчемной, как бедная мисс Сильвертон, глубоко потрясло ее самолюбие.

Лили привыкла к тому, что ее считают личностью энергичной и находчивой, способной естественно находить выход из любых ситуаций. Она смутно предполагала, что эти ее способности были бы очень востребованы теми, кто ищет проводника по социальному лабиринту, однако, к несчастью, не было такой рубрики в списке вакансий, под которой ее умение говорить и поступать правильно было бы востребовано на рынке, и даже миссис Фишер потерпела неудачу в поисках работоспособной жилы среди невнятных, хоть и богатых ресурсов Лили. У миссис Фишер было полно косвенных способов, с помощью которых ее подруги могли бы зарабатывать себе на жизнь, и она могла с чистой совестью утверждать, что открыла множество возможностей такого рода и для Лили. Но большинство легальных методов добывания пропитания настолько же были не свойственны Лили, насколько они были за пределами возможностей тех несчастных, в помощь которым миссис Фишер обычно ее и привлекала. Лили упустила не один предложенный ей выгодный шанс, что давало основания отказаться от дальнейших усилий ради нее, но в своей неисчерпаемой доброте миссис Фишер была настоящим мастером создавать искусственный спрос на реальное предложение. Она снова и снова пускалась на поиски возможностей для мисс Барт и в конце концов однажды вызвала ее и сообщила, что «кое-что нашла».

Оставшись в одиночестве, Герти горестно размышляла о незавидном положении подруги и о своей неспособности ей помочь. Было очевидно, что Лили пока еще не готова согласиться на ту помощь, которую могла бы оказать ей Герти. Мисс Фариш видела только один выход для Лили: ей необходимо полностью изменить свой образ жизни, отказавшись от прежнего общества. В то же время все усилия Лили были направлены на то, чтобы любой ценой удержаться за это общество, ей было необходимо быть его частью, сколь бы иллюзорной и недолгой ни была эта связь. И хотя такое поведение казалось Герти весьма жалким, она не могла осудить его так же резко, как это, к примеру, сделал бы Селден. Она не забыла ту полную эмоций ночь, когда они с Лили лежали, прижавшись друг к другу, и Герти казалось, что она слышит, как кровь пульсирует в каждой жилке подруги. Жертва, принесенная ею, казалась совершенно напрасной, та ночь, видимо, не оставила в памяти Лили никаких следов и никак на нее не повлияла. Но за долгие годы Герти навидалась столько непонятного и непостижимого чужого страдания, что научилась терпению и мягкости и умела молча сносить невнимание и ждать сколько угодно, невзирая на время. Впрочем, она не могла отказать себе в утешении и делилась своими заботами с Лоуренсом Селденом, с которым после его возвращения из Европы у нее возобновились прежние, по-родственному доверительные отношения.

Сам Селден не замечал перемены в их отношениях. Герти для него осталась такой же, какой она была до его отъезда, — простой, неприхотливой и преданной, но с живым разумом сердца, который он принимал, не ища ему объяснений. Герти одно время казалось, что она никогда уже больше не сможет снова непринужденно заговорить с ним о Лили Барт, но что-то произошло в тайных уголках ее души и, похоже, разрешилось само собой, когда рассеялся туман борьбы над обломками разрушенного «я» и освобожденный поток эмоций направился в сторону общечеловеческого понимания.

Не прошло двух недель после того, как Лили побывала у нее, и Герти представилась возможность поведать Селдену свои тревоги. Он появился у нее в воскресенье пополудни и задержался после чая среди убогого оживления ее посетительниц, заметив в голосе и во взгляде кузины просьбу о разговоре с глазу на глаз. А когда ушла последняя гостья, Герти приступила к делу, спросив, как давно он не виделся с мисс Барт.

Селден ответил не сразу, и эта явная пауза вызвала у Герти удивление.

— Я вообще с ней ни разу не виделся. С тех пор как она возвратилась, мы нигде не встречались.

После этого неожиданного признания настала очередь Герти помедлить. Она все еще раздумывала, посвящать ли его в дела Лили, но он разрешил ее сомнения, прибавив:

— Я хотел с ней встретиться, но она, кажется, полностью поглощена окружением Гормеров, с тех пор как вернулась из Европы.

— Тем более лучше бы тебе с ней повидаться — она так несчастна.

— Несчастна от общения с Гормерами?

— Общаться или не общаться с Гормерами — это ее дело, но думаю, эта дружба тоже уже позади. Знаешь, люди к ней очень плохо относятся с тех пор, как Берта Дорсет порвала с ней.

— А!.. — воскликнул Селден, порывисто встал, подошел к окну и остался там, вглядываясь в сумеречную улицу, пока кузина продолжала свой рассказ.

— И Джуди Тренор, и вся родня Лили ее отвергла — и все из-за Берты Дорсет, которая рассказывала про нее всякие ужасные вещи. И теперь она очень бедна, ты же знаешь, миссис Пенистон оставила Лили крошечное наследство, прежде давая ей понять, что она получит все.

— Да, я знаю, — коротко подтвердил Селден, отвернувшись от окна, и беспокойными шагами проделал путь от окна к двери. — Да, с ней отвратительно обошлись, но, к сожалению, это именно то, что человек, который хочет показать свое доброе отношение к ней, не может ей сказать.

Его слова слегка разочаровали Герти.

— Но есть другие способы показать ей твое доброе отношение, — предположила она.

Селден негромко засмеялся и сел рядом с ней на узенькую софу против камина.

— О чем это ты думаешь, неисправимая миссионерка? — спросил он.

Герти ничего не сказала, только щеки ее вспыхнули в ответ. Потом она ответила более определенно:

— Я думаю о том, что вы с ней прежде были хорошими друзьями, о том, что ее очень сильно волнует твое мнение о ней. А что, если твою отдаленность она воспримет как сигнал о том, что ты о ней думаешь? Представляю, сколько горя это ей добавит.

— Милое дитя, не стоит приписывать ей, по крайней мере в твоем представлении, свои собственные чувства. — Селден никогда не умел скрывать раздражение, однако, встретив растерянный взгляд Герти, он смягчился. — Но хоть ты и безмерно преувеличиваешь значение того, что я могу сделать для мисс Барт, ты не можешь преувеличить мою готовность сделать все, если ты меня об этом попросишь.

Он на миг положил ладонь на ее руку, и между ними прокатилась та редкая волна взаимопонимания, которая наполняет тайные сосуды любви. У Герти было такое чувство, что он ценит ее просьбу так же высоко, как она — важность его ответа, и от внезапного осознания, что между ними все предельно ясно, слова нашлись с необычайной легкостью.

— Конечно попрошу, я прошу тебя потому, что она рассказывала мне, как ты ей помогал, и потому, что нынче она как никогда нуждается в помощи. Ты знаешь, как она всегда зависела от праздности и роскоши — как ненавидит она ветхость, уродство, как тяжело переносит неудобства. Лили ничего с этим не может поделать: ее так воспитали, на этих идеалах, и она не в силах избавиться от их власти. А теперь у нее отняли все, что было для нее важно, и люди, приучившие ее к роскоши и праздности, тоже ее покинули. — Герти запнулась, растерявшись от собственного красноречия и мучительно подыскивая слова, не в силах дать точное определение неясному желанию вернуть подругу. — Сама я ничем не могу ей помочь: она вне пределов моей досягаемости, — продолжила она, — думаю, что она боится стать мне обузой. Последний раз, когда она приходила ко мне, недели две назад, она была страшно озабочена своим будущим, сказала, что Керри Фишер пытается подыскать ей какое-нибудь занятие. Двумя днями позже она написала мне, что заняла должность личного секретаря, чтобы я не беспокоилась, мол, все в порядке и скоро она сама придет рассказать мне все подробно, как только выпадет свободная минутка. Но она так и не пришла, а сама я не хочу идти к ней, боюсь навязываться. Как-то раз, когда мы были детьми, я очень соскучилась по ней и бросилась ее обнимать, а она мне сказала: «Герти, пожалуйста, не целуй меня без спросу!» Потом она сама попросила, но с тех пор я всегда жду, когда меня попросят.

Селден слушал ее в молчании, по его сосредоточенному продолговатому смуглому лицу было ясно видно, когда он усилием воли сдерживается, чтобы не переменить выражение.

Когда кузина договорила, он сказал с легкой улыбкой:

— Раз ты постигла премудрости ожидания, то я не понимаю, почему ты призываешь меня торопиться… и… — Однако боль, промелькнувшая в ее взгляде, заставила его спохватиться, и, уже вставая, чтобы уходить, он прибавил: — Но все же я сделаю то, что ты хочешь, и не буду винить тебя в своих неудачах.

Селден избегал встреч с мисс Барт не так уж ненамеренно, как он это представил своей кузине. Поначалу, конечно, пока воспоминания об их последней встрече в Монте-Карло все еще поддерживали в нем жар негодования, он с нетерпением ждал ее прибытия, но Лили разочаровала его, задержавшись в Англии, когда же она наконец появилась, случилось так, что дела призвали его на Запад, а к его возвращению Лили уже отправилась с Гормерами на Аляску. Новость об этой внезапно завязавшейся закадычной дружбе существенно охладила в нем страстное желание увидеться с нею. Если в то время, когда вся ее жизнь, казалось, рушилась, она легкомысленно связывала свое возрождение с Гормерами, не было смысла заблуждаться, будто подобные происшествия наносят ей такой уж непоправимый вред. В самом деле, было похоже, что с каждым шагом Лили все больше отдаляется от тех мест, где один-два раза он и она встречались в моменты озарения, и, когда прошла первая боль от осознания этого факта, он почувствовал своего рода облегчение. Гораздо легче было судить о мисс Барт по ее привычному курсу следования, чем по редкостным отклонениям от него, которые швыряли ее на его дорогу, причиняя столько тревог. Каждый ее шаг, который уменьшал вероятность подобных метаний, приносил ему облегчение, возвращая его к общепринятому взгляду на эту женщину.

Но слов Герти Фариш было довольно, чтобы он осознал, как мало его собственного было в этом видении ситуации и что он не может жить спокойно с мыслью о Лили Барт. Стоило ему услышать, что она нуждается в помощи — пусть и такой призрачной, как та, что способен оказать он, — и мысль о Лили мгновенно захватила его; пока Селден спускался по лестнице, он совершенно убедил себя в том, что просьба кузины — дело действительно срочное, и прямиком пошел в гостиницу, где жила Лили.

Там его усердие встретилось с препятствием в виде неожиданной новости, что мисс Барт съехала, однако, поднажав на клерка, Селден заставил того вспомнить, что она, кажется, оставила адрес, который клерк тут же принялся искать, листая книги учета.

Определенно, было очень странно, что Лили предприняла такой шаг, не сообщив о своем решении Герти Фариш, и Селден с некоторым опасением ждал, пока найдется запись с адресом. Поиски затянулись настолько, что опасение переросло в ужасное предчувствие, однако, когда он наконец взял в руки листок и прочитал: «Миссис Норме Хэтч для Лили Барт, отель „Эмпориум“», предчувствие сменилось недоумением, он недоверчиво уставился в бумажку, затем брезгливо разорвал ее пополам и быстро направился пешком прямо к себе домой.