Алла Пугачёва. Пятьдесят мужчин Примадонны.

«Ты не стал судьбой». Иосиф Кобзон.

Первая встреча Пугачевой и Кобзона произошла в конце 60-х. Кобзон тогда уже был звездой советской эстрады, а Пугачева мало кому известной молодой певицей. Их встреча случилась в Доме звукозаписи на улице Качалова. В тот день Кобзон записывал там свои очередные песни, когда в студию зашли уже известные нам радиоредакторы Трифонов и Иванов, которые привели Пугачеву для записи песни «Робот». Редакторы обратились к Кобзону с просьбой уступить им студию на полчаса, чтобы записать Пугачеву. Кобзон согласился. Именно тогда он ее впервые и увидел — по его словам, «синюшную, худенькую, бледную, всю в конопушках».

В следующий раз они встретились осенью 1974 года на Всесоюзном конкурсе артистов эстрады, причем Кобзон снова выручил Пугачеву. Он тогда был в жюри конкурса и, когда его коллеги хотели проигнорировать Пугачеву и не дать ей никакого места, именно Кобзон их усовестил: дескать, это очень талантливая певица, нам будет стыдно. В итоге Пугачевой, как мы помним, присудили четвертую третью премию. После этого между ними сложились вполне доброжелательные отношения. И в 1979 году Кобзон даже помог Пугачевой получить квартиру в престижном районе — на улице Горького.

Однако в конце 80-х, в годы позднегорбачевской перестройки, когда корифеи советской эстрады были фактически преданы остракизму (их перестали показывать по ТВ, снизилась их гастрольная деятельность), Пугачева оказалась одной из немногих эстрадников, слава которых не померкла на фоне прыткой молодежи, заполонившей тогда эстрадные подмостки. И на этой почве у нее, видимо, развилась звездная болезнь — она перестала адекватно воспринимать критику. А тем более если она звучала из уст «героев вчерашних дней» (была в те годы такая песня у группы «Машина времени»). И. Кобзон вспоминает:

«Пугачева стала невероятно популярной. Порою достаточно было произнести ее имя, чтобы собрать стадионы… Это, к сожалению, затмило ей голову. Звезда все чаще стала направо и налево раздавать свои не терпящие никакой критики оценки всего и вся. и все реже делать то, что сделало ее звездой. «С ее высоты» выходило, что вокруг никого нет, что она одна, и она — самая-самая.

При встрече я сказал ей:

— Вчера я смотрел твое телевизионное интервью. Не надо так делать, Ал! Ты себя погубишь.

— Почему? Что такое, Иосиф Давыдович? — удивилась она (она зовет меня Иосиф Давыдович).

— Да потому, что своими безапелляционными заявлениями ты настраиваешь против себя коллег. Ты можешь о чем угодно говорить с публикой, но зачем обкладывать коллег?! Не надо так их обижать.

Так и сказал. И она, видимо, затаила на меня обиду. Шел 1989 год.

К тому времени я стал народным депутатом СССР (это случилось в 1990 году. — Ф. Р.). И вот уже в качестве народного депутата нахожусь в Омске. Смотрю телевизор. И что вы думаете? Я вижу на экране ядовитую и вездесущую писательницу Толстую, какую-то даму и. Пугачеву. Алле задают вопрос: «Алла, как ты относишься к тому, что сейчас (в годы перестройки) многие творцы пошли в политику?» И тут Алла выдает: «Ну. если вы имеете в виду Кобзона, то ему, наверное, уже пора сидеть там, а я-то еще попою.» Это вызвало ажиотаж, разговоры, аплодисменты. «Ах ты, господи!» — думаю.

Возвращаюсь в Москву. Меня спрашивают: «Как вы прокомментируете слова Пугачевой?» Я говорю: «Да никак! Дура есть дура. Что тут комментировать?» А тогда уже у Аллы был роман с Женей Болдиным (точнее сказать, она была его официальной женой. — Ф. Р.). Он ее продюсировал. И вот Болдин, встретившись со мной в Концертном зале «Россия», говорит: «Иосиф, прости ее, пожалуйста! Ну ляпнула баба.» Я говорю: «Женя, а почему ты за нее прощения просишь? У нее что, голос пропал? Пусть она сама объяснит, почему она так сказала о человеке, который ей, кроме добра, ничего не сделал?! Уступил ей место в студии, чтобы не сорвалось ее первое выступление по Всесоюзному радио. Пробил ей звание лауреата, что позволило поехать на конкурс «Золотой Орфей» и стать знаменитой. Или, может, я сделал плохо, что помог получить квартиру, когда ей с Кристиной жить было негде? Какое она имела право вообще меня трогать? Тем более что она, наверное, понимает, что я не самый плохой певец в этой стране.».

— Ну дура, Иосиф, и есть дура!

— Нет, — говорю, — Женя, ты меня не убедил. Пока она сама не опомнится, я буду при всех удобных случаях уничижать ее, несмотря на то что она женщина.».

Самое интересное, но Пугачева тогда так и не попросила прощения у Кобзона (вообще просить прощения — это не ее «конек»), однако с течением времени та история постепенно забылась. И в сентябре 1995 года Пугачева даже была приглашена на серебряную свадьбу Иосифа и Нелли Кобзон. А два года спустя она пела специально написанную песню на прощальном туре Кобзона по местам его гастролей в бывшем Советском Союзе. Причем пели они эту песню дуэтом. Но минуло еще несколько лет и очередная черная кошка перебежала им дорогу. И «приманил» эту кошку Кобзон.

Поздней осенью 2005 года он собрался выпустить свои мемуары под названием «Как перед Богом», где описал свои взаимоотношения со многими коллегами, в том числе и с Пугачевой. Книга еще не вышла в свет, а вездесущие СМИ, взяв интервью у Кобзона, разнесли эту новость по всему свету. Одна из публикаций, например, называлась: «Кобзон о Пугачевой: дура есть дура». Естественно, той подобная фамильярность понравиться никак не могла (хотя целиком мемуары она тогда еще не читала и составила о них представление по газетным публикациям). В итоге Пугачева ответила Кобзону следующим образом.