Эпоха крестовых походов.

Организация христианских государств.

Poblaciones. — Королевская власть. — Арагонский justicia. — Кортесы. — Дворянство. — Крепостные. — Города. — Духовное развитие.

Границы христианских завоеваний останутся до конца XV в. почти теми же, какими их установил Фердинанд Святой. Пора рассмотреть, какова была жизнь христианского населения во время этого долгого крестового похода.

Poblaciones. Христианам приходилось завоевывать территорию шаг за шагом, и еще медленнее они овладевали землей. Между наступавшими христианами и отступавши ми мусульманами лежала широкая полоса необработанной земли с разрушенными селениями — настоящая пустыня, по которой войскам приходилось идти несколько дней, прежде чем они достигали неприятельской границы. Каждое новое поражение неверных отодвигало эту Марку к югу. По зади этой подвижной ограды возрождалась сельская и городская жизнь. Избыток населения горных областей севера переходил на плоскогорья и еще далее к югу. Пересе ленцы восстанавливали разрушенные города или строили новые; они снова вступали во владение землей. Таким образом, завоевание сменялось колонизацией; вновь основанные поселения назывались poblaciones.

Мусульмане, уцелевшие от битв и избиений, бежали прочь от ненавистного владычества христиан; они толпами покидали деревни и большими группами держались лишь в крупных городах, где, как в Толедо, условия капитуляции обеспечивали им на некоторое время сносное существование. Прочно удержались лишь древние обитатели готской Испании, которые, находясь несколько веков под властью арабов, переняли от своих господ нравы и одежду, хотя и не отреклись от своей веры. Их называли мозарабами; принадлежа к той же расе и вере, что победители, они могли быть спокойны за свою участь, и слияние этих двух элементов совершилось очень быстро.

Таким образом, завоеватели почти совершенно очистили от мусульман плоскогорья Старой и Новой Кастилии; но в Андалусии, в королевствах Мурсии и Валенсии мусульманское население было настолько густо, что, несмотря на резни, оно еще долго сохраняло численное превосходство. Хайме I в Валенсии, Фердинанд Святой в Севилье и Кордо ве довольствовались вначале тем, что водворяли в покоренных городах испанские колонии. Из Севильи удалилось, по преданию, 100 тысяч жителей, которые тотчас были замещены; дома бежавших король отдавал христианам; поселенцы приходили даже из-за Пиренеев. Многие из этих будущих кастильцев были уроженцами Южной Франции. Вскоре стало не хватать домов; спрос превышал предложение. Да и кто не променял бы суровые горы Северной и Централь ной Испании на мягкие долины Гвадалквивира? Город Мурсию Хайме разделил широкой дорогой на две части — христианскую и мусульманскую; но, несмотря на существование этой границы, сожительство с неверными в одном и том же городе претило фанатикам-мусульманам, и они ушли. Когда Валенсия в последний раз возмутилась при Хайме I, он не поколебался произвести одно из тех жестоких гонений, которые так часто повторялись в истории полуострова. Все нехристиане были изгнаны; более 200 тысяч беглецов направилось во владения гренадского эмира. «Так велико было количество изгнанных, что они занимали добрых пять миль дороги и что со времени битвы при Лас-Навасе не было видано такого количества мусульман в одном месте». В конце концов Андалусия мирным или насильственным путем была очищена от занимавших ее мусульман. Лишь немногие из них согласились переменить веру.

Королевская власть. Те короли, которые столь удачно и настойчиво руководили завоеванием Испании, приобретали любовь подданных преимущественно своими военными талантами. Государи вроде Бермуда Кастильского и Рамира Арагонского, удалившихся в монастырь, или, в позднейшее время, Санчо Капелло Португальского, слишком преданного своим удовольствиям, не могли рассчитывать на продолжительное владычество над воинственной нацией. К уважению, внушаемому высшим саном, присоединялись авторитет вождя и слава завоевателя. В глазах испанцев король являлся воплощением национального и религиозного реванша. Влияние римского права, сделавшееся столь значительным начиная с XIII в., еще более усилило престиж монархической власти: «Да будет ведомо всем, — говорит Fueroreal, — что жизнь и безопасность короля вверены их охране и их пламенной верности; и да не осмелится никто противодействовать королю и его верховной власти поступком, словом или советом, возбуждать мятеж и вступать в соглашение с его врагами. И каково бы ни было звание человека, совершившего такой проступок, он должен быть признан недостойным жизни и осужден на смерть». Но верноподданство требовало известных ограничений. Сын Фердинанда Святого, Альфонс X Мудрый, в своем за конодательном кодексе, известном под названием «Законов семи частей» (Leyes de las siete partidas), предписывал сво им подданным охранять короля от него самого и от третьих лиц, которые могут увлечь его на ложный путь. Государь, имевший наиболее высокое представление о своих правах, сам ограничивал пределы повиновения.

То же было и в Португалии, и Арагоне. Любопытно, однако, что арагонские короли искали иноземной помощи против своеволия своих подданных. Петр II отправился в Рим принять корону из рук папы и признал себя вассалом святого престола; той же милости просил Хайме I от Григория X, который, однако, потребовал за нее слишком дорогую цену.

В Португалии королевская власть была молодым учреждением, возникшим на поле битвы при Урике среди криков победоносной армии. На кортесах в Ламего Альфонс формально признал, что получил корону от своих подданных. В Кастилии королевская власть всегда пользовалась большим уважением, чем в соседних государствах. В то время, как законы, изданные Хайме I на кортесах в Эксеа (1247), являются лишь подтверждением fueros и, следовательно, сеньориальных и муниципальных вольностей, «Fuero real» и «Siete Partidas» Альфонса X содержат в себе новое законодательство, более благоприятное для королев ской власти. В Кастилии правление рано получает монархический характер, тогда как в Арагоне оно остается аристократическим. Фердинанд Святой, завоеватель Кордовы и Севильи, организует новую администрацию: он собирает вокруг себя совет из двенадцати законоведов, обязанных помогать ему при судоговорении, указывать ему на его ошибки и подавать ему советы в затруднительных случаях. Хотя существование этого совещательного комитета, по видимому, не освобождало его от обязанности спрашивать мнения ricos hombres и епископов, но не указывает ли эта попытка на то, что государь стремился освободиться от кон троля этих исконных советников короны? В управлении областями он заменил графов легче сменяемыми adelantados mayores. В Арагоне Хайме I не мог приобрес ти подобной свободы: ricos hombres и города шаг за шагом отстаивали старые учреждения. Королям Кастилии приходилось бороться лишь с человеческой волей или социальными силами; арагонским королям преграждала путь писаная конституция, в которой были записаны права нации и кото рая ставила предел их могуществу.

Арагонский justicia. Для решения возможных спо ров между короной и нацией в Арагоне, по-видимому, издавна существовала должность посредника, judex medius, о котором упоминает фуэро Собрарбы. Хайме I точно определил функции этого верховного судьи. «Justicia, — говорит один современник, — обязан жить при дворе, пока король не отлучается из Арагона; и здесь, в присутствии государя или — если он отсутствует — по его указу, он должен разбирать дела или выслушивать жалобы; каждый раз, когда ему приходится произносить приговор, последний должен быть обсуждаем королем, епископами и ricos hombres, находящимися при дворе; то, что большинством голосов будет решено вложить в уста justicia, он обязан произнести, нисколько не опасаясь последствий своего при говора, ибо последний постановлен не им, а теми, кому он в этом отношении обязан повиноваться».

Этот сановник, компетенция которого так строго ограничена, очень мало похож на того трибуна или эфора, все гда готового и склонного останавливать своим veto незаконные действия короля, каким его изображают новейшие историки. Justicia назначался королем, притом непременно из среды низшего дворянства, а не из числа членов аристократии. Нужны были очень важные обстоятельства, чтобы он решился оказать сопротивление тому человеку, который вверил ему его сан. Чтобы объяснить себе важность его должности, нам нет надобности превращать его в заклятого противника королевской прерогативы. В самом деле, сановник, произносивший приговоры, не мог долго оставаться простым органом верховного суда. Он естественно должен был обратиться в толкователя и защитника законов. Он являлся посредником в спорах, возникавших между короной и нацией. Будучи призван к поверке приговоров, произносимых различными трибуналами, он решал, действовал ли суд согласно с фуэрос или нет. Без сомнения, он произно сил иногда приговоры, которые король отнюдь не считал услугой для себя. Но этого недостаточно, чтобы придать должности justicia характер явной оппозиции. Великая своеобразность заключалась в том, что ее главной задачей было обеспечивать права каждого против тирании всех, вольности нации — против злоупотреблений власти, благосостояние подданных — против алчности фиска, личную свободу — против произвола церковных и светских трибуналов. Это учреждение делает честь средневековым арагонцам.

Кортесы. Еще более серьезной преградой для произ вола власти были арагонские кортесы (Генеральные штаты). Прежде всего, ей приходилось считаться не с одним, а с тремя собраниями, представлявшими три штата Арагонского королевства — Валенсию, Арагон и Каталонию, интересы, жалобы и стремления которых были различны и часто противоречивы. Другим затруднением являлся состав арагонских кортесов. Они состояли из четырех сословий: духовенства, высшей знати (ricos hombres), рыцарей и простых дворян, представителей городов. Знать имела двойное число представителей. Это была особенность, которой мы не встречаем ни в Каталонии, ни в Валенсии.

Сессию лично открывал король, который в своего рода тронной речи излагал причину сознания кортесов, свои нужды и требования. Каждое сословие удалялось и отдельно обсуждало предложения короля. Но прежде, чем ответить на них, кортесы представляли перечень запросов; они излагали свои неудовольствия и требовали предварительного удовлетворения своих жалоб. Король мог добиться от них субсидий лишь ценой многочисленных уступок. Отсюда воз никали между королем и кортесами продолжительные столкновения, в которых обе стороны старались не уступать ни шагу. Арагонцы славятся своим упорством. Выработка за конов представляла невероятные трудности. Кортесы действительно делили с королем законодательную власть. Что бы законопроект стал законом, необходимо было соглашение между нацией и государем, так что приходилось убеждать каждое сословие. Сопротивление одного человека являлось неодолимым препятствием.

Кастильские писатели производили свои кортесы от тех съездов Готской империи, состоявших из прелатов и сеньоров, которым отдавались на решение все важнейшие религиозные и политические вопросы. Некоторые законоведы считали несомненным, что эти собрания послужили образцом для частных кортесов Кастилии и Леона. В первое вре мя короли созывали для совещаний наиболее видных лиц страны. Вначале призывались лишь прелаты и вельможи; но на кортесах в Бургосе (1169), как видно из «Cronica general», наряду со светской и духовной знатью присутствовали и представители третьего сословия. Число городов, имевших право посылать представителей в кортесы, сначала не было установлено; в Каррионе (1188) присутствовали депутаты от 48 pueblos, в Бенавенте (1202) и Леоне (1208) каждый из городов имел своих представителей.

Организация кортесов еще отнюдь не представляла твердых форм. Короли созывали то все сословия нации, то духовных и вельмож, то членов третьего сословия. Даже после окончательного соединения Леона и Кастилии нередко случалось, что одно из этих государств отдельно созывало свои штаты. Иногда правительство советовалось лишь с представителями какой-нибудь одной провинции, например, Андалусии. Место собрания кортесов, их периодичность, участие того или другого сословия, количество прокураторов — все колебалось в зависимости от условий времени, от нужд и воли правительства. Компетенция кортесов была очень обширна. Альфонс X считал обязательным, чтобы они сзывались в сорокадневный срок после смерти короля для утверждения его преемника. Они вернули корону Кастилии Альфонсу VI; они вручили корону Леона Фердинанду III (1230) вопреки завещанию его отца. С ними совещались от носительно важнейших дел, как например, выбора опекунов в случае малолетства короля; они участвовали и в решении наиболее интимных вопросов, как например, о браке инфантов. Но главной их функцией было вотирование налогов. Этими денежными вопросами обуславливалось их, подчас нескромное, вмешательство даже в дела королевского дома. В 1258 г. они ограничили ежедневные расходы Альфонса X и королевы Виоланты 150 мараведисами и сделали внушение придворным, обедавшим за королевским столом, «кушать умереннее».

Дворянство. Но главным и действительным врагом королевской власти был независимый дух дворянства. Испания средних веков нисколько не похожа на средне вековую Францию; слово «феодализм» лишь с большой на тяжкой может быть применено к социальной организации той эпохи. Короли шаг за шагом отвоевывали страну у мавров; они раздали военачальникам огромные поместья, угодья и подданных. Эти пожалования и награды создали, конечно, могущественную и часто грозную аристократию, но происхождение феодальной системы более сложно. Здесь между вассалом и сюзереном не существовало той взаимности обязательств, которая является, по-видимому, наиболее характерной чертой французского общества той же эпохи. Феодальная связь является настолько же реальной, насколько личной, тогда как в Испании отношения между подданными и государем, между вассалом и его сюзереном носили преимущественно личный характер. Здесь не было той путаницы юрисдикции и феодов, не было той иерархии, которая от последнего дворянина, через ряд сеньоров, по очередно — вассалов и сюзеренов, восходила до короля, сюзерена над сюзеренами. «Дворянство Леона и Кастилии никогда не приобрело той независимости и силы, какой обладало германское, английское и французское дворянство; точно так же графы и сеньоры Кастилии не обладали ни правом чеканки, ни правом подвергаться лишь суду своих пэров, ни правом взимать феодальную помощь… Короли никогда не теряли высшей власти над всеми своими подданными, каково бы ни было звание последних; они созыва ли кортесы и председательствовали в них; суд производился от их имени; они обладали неотчуждаемым правом занимать в случаях крайней необходимости замки и крепости сеньоров, и все были обязаны помогать им на войне». Эти различия обнаруживаются особенно резко при сравнении Кастилии и Леона, вообще западной части полуострова, с феодальными государствами материка, и слабеют по мере приближения к Франции. Арагон кое-что заимствовал от нее; здесь существовало нечто вроде феода под названием honneur. Но одна только Каталония вполне соответствует типу феодального государства.

Однако и Испании пришлось пережить эпоху безначалия, которое в продолжение нескольких веков господствовало во всей остальной Европе. Аристократия долго сохраняла пре обладающее положение; она не щадила королевской власти и предписывала ей свои условия. В «Fuero Viejo» Кастилии сохранился след того периода мятежей. Мы узнаем отсюда, что ricos hombres могли отказывать королю в повиновении, заявив ему через одного из своей среды: «Государь, целую вашу руку за такого-то rico hombre, и отныне он более не ваш вассал». Будучи свободны от всяких обязательств, они могли уходить со своими слугами и товарищами на службу в соседнее государство и даже к мусульманам. По песням о Сипе можно судить о чувствах, которые питала знать к королевской власти в то время, когда складывались эти песни. В «Cronica rimada», «этом сборнике баллад и песен XII в.», Родриго изображен «гордым и своевольным вождем, который относился к королю с высокомерным презрением», а этот король, которому поэт дает имя Фердинанда, — «смешным человеком, который бледнеет перед мечом и невероятно туп». Этот взгляд свойствен не одним кастильцам. Достаточно прочитать рассказ о споре между Хайме I и доном Педро де Агонес, чтобы понять, какие отношения существовали между арагонскими королями и крупными сеньорами. Дон Педро, который славился своей военной опытностью, положил руку на меч, но Хайме своей железной рукой помешал ему извлечь его из ножен. Тогда он попытался обнажить кинжал, король и этому помешал. Товарищи дона Педро освободили его из железных объятий короля. «Так он ускользнул от нас, — рассказывает Хайме, — и никто из наших приближенных, находившихся в доме, не помог нам; напротив, они спокойно смотрели на происходившую между нами борьбу». Смелость дона Педро и равнодушие придворных достаточно характерны.

Крепостные. Эта аристократия сеньоров, владевшая поместьями и крупными доходами, носила название ricos hombres (богатые люди). Под ее властью жили свободные люди, пользовавшиеся известными вольностями, ибо она, подобно королям, признала необходимым даровать городам более или менее обширные права, обеспеченные хартиями. Сеньориальное поместье обрабатывалось рабами и колона ми, которые платили определенные подати (solariegos). В течение этого 300-летнего периода сельское рабство исчез ло в Кастилии, уступив место крепостному праву.

Положение solariego еще очень печально. «Fuero Viejo» заявляет, что «господин может взять тело solariego и все его достояние». Это — крепостное право во всей ею строгости. Правда, то же fuero делает различие между провинциями: он отличает от этого жалкого класса тех solariegos, ко торые населяли бассейн Дуро. Последние могли покидать землю, если их положение становилось слишком невыносимым, и искать более человечного господина. Сеньор не имел права помешать их выселению; он мог только задержать имущество, которое они уносили.

Гораздо более сурово было положение рабов в Арагоне. В Каталонии, в долинах Вик, Гирона и Ампуриас pages de Remenza не могли ни покидать землю, ни отчуждать ее, ни вступать в брак без разрешения своего господина. «Арагон ские дворяне и другие землевладельцы, не принадлежащие к церкви, — говорит арагонское уложение, — могут по своей воле хорошо или дурно обращаться со своими рабскими держателями и безапелляционно присваивать себе их имущество, и король отнюдь не может вмешиваться в дела их сеньорий».

В то время, как эти рабы были навеки прикреплены к своему господину, в Кастилии существовали округа, кото рые свободно выбирали своих господ. Эти округа назывались Behetrias. Иногда осуществление этого права не под лежало никаким ограничениям: Behetrias de mar amar мог ли избирать себе господина из любой фамилии и любой области королевства. Иногда выбор мог производиться лишь в пределах какой-нибудь одной семьи (behetrias de familia). В обоих случаях повиновение вассалов ограничивалось лишь их капризом или пределами их терпения. Если покровительство становилось тиранией, то они меняли патрона. Некоторые behetrias имели право менять господина по семь раз в день.

Города. В оппозиции с феодальной властью сеньоров стояли королевские города и местечки. Завоевание страны у мусульман было одной из важнейших причин развития городов. Лишь только военный успех отдавал в руки христианских вождей часть мусульманской территории, они спешили заселить ее своими солдатами и привлечь единоверных поселенцев. Таким образом они основывали на завоеванной земле нечто вроде колонии; они одаряли ее многочисленными льготами и обращали ее в свободную общину; они давали ей право содержать ополчение и вполне или отчасти предоставляли ей право избирать своих магистратов; они гарантировали личную безопасность поселенцев против злоупотреблений своих собственных чиновников и даже иногда обещали безнаказанность преступникам, которые иска ли спасения и оседло поселялись в этих убежищах. Таковы главные льготы, записанные в муниципальных хартиях, или фуэрос. Не все города, владевшие фуэрос, получали одни и те же льготы, но всем предоставлялась известная доля независимости. Освободительное движение, начавшееся в XI в., позднее все усиливается. Леон получил свое фуэро в 1020 г., Нахера — в 1035-м, Сепульведа — в 1076~м. Особенно мно гочисленны подобного рода пожалования в XII и XIII вв. Некоторые из этих фуэрос приобрели известность как образцы. Короли жаловали не ту или другую привилегию, а то или другое фуэро. Так, фуэро Сепульведы было введено во множестве других городов. Фердинанд III даровал (1222) фуэро Толедо с некоторыми прибавлениями завоеванным им андалусским городам — Кордове, Севилье, Мурсии, Кар моне. Хартия Куэйки (1190) послужила образцом для мно гих других фуэрос, заимствовавших из нее большинство своих статей.

Арагон шел по тому же пути, что и Кастилия. В 1064 г. король Санчо Рамирес пожаловал Яке ее фуэро; Альфонс Воитель даровал Сарагосе самые широкие вольности. Под влиянием этого либерального законодательства города сделались настоящей силой в государстве. Ополчения Сории, Медина-Сели, Куэнки, Вальядолида, Авилы и другие сражались при Лас-Навас-де-Толоса наряду с феодальными войсками. Богатые и многолюдные общины составляли ассоциации для защиты своих прав и искоренения разбойничества. Эти братские лиги, или германдады, особенно многочисленны в XIII в.; они были направлены против дворянства, которое своими насилиями, грабежами и убийствами истощало города и деревни. Они не стеснялись даже оказывать сопротивление королю. В 1295 г. 32 города Леона и Галисии подписали настоящий союзни ческий договор наступательного и оборонительного свойства против всякого, будь то король, королевский чиновник, сеньор или духовное лицо, кто нарушит их вольности, взыщет налог вопреки фуэро и вторгнется во владения общины или поместье vecino. Они обещали друг другу военную помощь, назначили депутатов, обязанных следить за исполнением союзного договора, и постановили нака зывать всякого нарушителя штрафом в тысячу мараведис, который при каждом рецидиве удваивался.

Воинственный дух испанских городов отчасти объясняется их происхождением. Это были колонии солдат или по селения земледельцев, обязанных жить под оружием и в постоянной тревоге; поэтому их население было пылко и воинственно. Их ополчения представляли собой маленькие армии, состоявшие из кавалерии и пехоты. Богатым землевладельцам, несшим службу верхом, Альфонс VII пожаловал права дворянства. Таким образом образовалось нечто вроде всаднического сословия — городская caballeria, пользо вавшаяся большим влиянием в городах. Fuero Молины предоставлял ей все муниципальные должности; обычно caballeros делили их с простыми vecinos. Существование этого класса значительно содействовало поддержанию в городском населении смелости и решительности, несовместимых с наклонностями трудолюбивой буржуазии.

Духовное развитие. Обеспечив себе безопасность своими победами над неверными, освободившись от гнетущего страха опустошительных набегов, население полуострова начинает приходить в себя, отдаваться другим нуждам, кроме материальных, другим занятиям, кроме кровавого дела войны. Это уже не те люди, которых арабские историки изображают нам дикарями, покрытыми грязью и насекомыми и носящими свою одежду из звериных шкур до тех пор, пока она спадет клочьями. Прошло то время, когда, по словам старинной хроники, «короли, графы, вельможи и все рыцари, кичившиеся своим военным званием, помещали своих коней в те самые комнаты, где стояла их постель или где они жили со своими женами, дабы, услышав военный клич, они без замедления могли вскочить на готового к битве коня и двинуться в путь». Начали развиваться мирные искусства. Архитектура, создающая иногда дивные памятники, обнаруживает пробуждение эстетического чувства, в то время, как другие духовные способности еще дремлют; в XII и XIII вв. были сооружены великолепные соборы Леона, Бургоса, Толедо, Барселоны. Человеческий дух, казалось, выходил из оцепенения. Нарождалась история; Родриго из Толедо и Лука де Тюи (XIII в.) собрали рассеянные обрывки старинных хроник и записали воспоминания о борьбе с неверными. Воины и государи находили удовольствие в том, чтобы рассказывать события своего времени. Арагонский король Хайме I написал по-каталонски историю своих завоеваний. Все наречия полуострова сразу получили свою окончательную форму и были закреплены литературными произведениями. Чтобы распространить любовь к наукам и словесности, были основаны университеты в Валенсии (1208) и Саламанке (1249). Распространяется изучение римского права. Альфонс Мудрый с помощью легистов заканчивает составление «Siete Partidas», начатое Фердинандом Святым. Лучшими поэтами той эпохи являются те безымянные певцы, которые в своих романцеро оставили нам яркое изображение испанского духа с его фанатизмом, героизмом, эпическим величием и культом идеала.

Альфонс X Кастильский и Петр III Арагонский.

Новый характер испанской истории. — Альфонс X Кастильский и Альфонс III Португальский. — Гренадский эмират. — Альфонс X и знать. — Внутреннее управление Хайме и Петра III Арагонских. — Privilegio general (1283). — Итальянская политика Арагона. — Притязания Альфонса X на корону «Священной Римской империи». — Дон Санчо и дети ла Серды.

Новый характер испанской истории. Царствования Альфонса X Кастильского (1252–1284) и Петра III Арагонского (1276–1285) представляют черты, знаменующие собой начало новой эпохи. Завоевание Испании, гесоnqиistа, как говорят по ту сторону Пиренеев, может считаться за конченным. Борьба между Кастилией и гренадским эмира том представляет собой лишь ряд столкновений между сю зереном и его вассалом, уступающим ему по силе, но чрезвычайно подвижным и склонным к мятежу. Арагонское королевство достигло границ, за которые оно более не перешагает. Отныне энергия, которую обе христианские державы развивали против мусульман, получает другое направление; крестовый поход сменяется внутренними смутами. То же самое происходит и в Португалии. И в предшествую щую эпоху королям не раз приходилось бороться с происками аристократии; но они еще не стремились злоупотреблять своей властью, и знать, отвлекаемая священной войной, обогащаемая завоеваниями и добычей, старалась скорее обеспечивать себе расположение государя, чем ослаблять его власть. Борьба Кастро и Лара является соперничеством двух фамилий, оспаривающих друг у друга пути к влиянию и власти. Лишь в конце XIII в. ясно обнаруживается стремление короля и подданных установить размеры своих прав. Альфонс X формулирует в «Законе семи частей» теорию королевского всемогущества; следующие два века покажут, как далеко действительность расходится с его теорией.

Альфонс X Кастильский и Альфонс III Португальский. Преемник Фердинанда Святого Альфонс Кастильский — один из замечательнейших государей средних веков. Ученый, поэт, историк, законодатель, он обладал все ми качествами, делающими честь человеческой природе, за исключением политических способностей. Его честолюбие далеко превышало его средства; его притязания никогда не поддерживались сильной волей.

В начале своего царствования он с большими издержками подготовил экспедицию против Марокко, от которой вскоре должен был отказаться. Большим успехом увенчались его по ходы в бассейн нижнего Гвадалквивира; он покорил несколько городов, которые не поддались его отцу, — Херес, Небриху. Взятие Ниеблы (1257) открыло ему доступ в Альгарвию, но здесь ему приходилось считаться с Португалией, которая так же заявляла притязания на эту провинцию. Португальский король Альфонс III (1245–1279) обладал той спокойной энергией, которой недоставало его сопернику. Ему также приходилось бороться с церковной и светской аристократией, которая возвела его на трон и хотела держать в опеке. Он сумел внушить ей покорность и дать отпор епископам, которые обвиняли его в нарушении церковных привилегий, и римской курии, хотевшей заставить его вернуть отвергнутую им жену, графиню Болонскую. Папа наложил интердикт на его королевство; он не уступил, и Урбан IV; отчаявшись в победе, по смерти его первой жены признал законными детей, родившихся от его второго брака. Такое же упорство обнаружил он и в борьбе с духовенством. Только на смертном одре удалось вырвать у него отречение от своего образа действий — отречение, которое притом едва ли было искренно.

Замечательный организатор, Альфонс населил множество городов, обезлюдевших во время завоевания. Он восстановил стены Бехи и сделал эту крепость оплотом королевства. У устьев Дуро, напротив епископального города Порто, он основал королевский город Вилланова-де-Гайа, которому в числе других привилегий даровал обширные права по речной и морской торговле. Более чуткий к эконо мическим нуждам, чем его современники, он содействовал развитию торговли путем основания свободных рынков и призывал иностранных мастеров, чтобы поднять уровень национальной промышленности.

Такой человек не отказывается добровольно от своих притязаний. Он предпочел вступить в войну, чем допустить кастильцев утвердиться в Южной Альгарвии. Альфонс X уступил: он выдал свою дочь за своего соперника и уступил ему спорную область Сильвес, удержав за собой лишь номинальный суверенитет, в силу которого новый владелец обязан был в случае необходимости доставлять ему вспо могательный отряд в 50 копий.

Гренадский эмират. Во время своих первых походов против неверных Альфонс X призывал на помощь своего вассала, эмира Гренады. Каковы бы ни были его затаенные чувства, Ибн-аль-Амар не осмелился уклониться от своих феодальных обязательств. Однако эта покорность была для него тяжким бременем. Он выжидал лишь благоприятной минуты, чтобы свергнуть с себя иго. Основанное им государство быстро достигло высокой степени могущества и благосостояния. Столицей его он сделал Гренаду, усилив ее естественную неприступность крепкими стенами и дав приют в ней мусульманам, бежавшим от владычества христиан. При каждом завоевании Фердинанда Святого и Хайме Арагонского новый поток беглецов увеличивал ко личество его подданных Эти изгнанники приносили в долины Хениля и Дарро свою промышленность, свои сельскохозяйственные знания и свою ненависть к слову «христианин», так что этот ничтожный обломок омейядской державы начал становиться опасным вследствие многочисленности своего населения и его пылкого патриотизма и фанатизма. Эмир приобрел любовь подданных своей доступностью и заботливым управлением. Несмотря на простоту своего образа жизни, он не жалел издержек на украшение своей столицы. Под его покровительством развилось артистическое движение, которое спустя столетие создало чудеса Аль гамбры.

К этому-то государю естественно обращались взоры мусульман, рассеянных по владениям Альфонса X. В Мурсии, в Хересе восстание ждало лишь вождя. Он отказывался стать во главе заговорщиков, но тайно подстрекал их взяться за оружие. В один и тот же день вспыхнул мятеж в двух концах Андалусии; христиане везде подверглись избиению, Кастильский король тотчас выступил в поход и потребовал от Ибн-аль-Амара подкреплений. Эмир ответил, что он не уверен в своих войсках и что политические соображения заставляют его щадить своих единоверцев. Но это извинение не удовлетворило Альфонса, и он тотчас начал враждебные действия против своего подозрительного союзника (1261). Движение могло бы сделаться опасным, если бы внутренние затруднения — восстания вали Комареса, Малаги и Кадикса — не парализовали усилий Гренады. Кастильский король, обеспеченный с этой стороны, подступил к Хересу, который и взял после пятимесячной осады. В течение этого промежутка его тесть Хайме Арагонский вступился за его интересы и снова водворил его власть в королевстве Мурсии.

Альфонс X и знать. Он сделал еще больше: он дал ему несколько мудрых советов. Между тем как Альфонс был занят умозрениями высшего порядка и, как рассказывают, утверждал, что, если бы Творец вселенной спросил его совета, он внушил бы Ему несколько удачных изменений, — его неразумная политика разоряла государство. Чтобы достать денег, он выпустил низкопробную монету и, чтобы остановить наступившее вслед за тем вздорожание товаров, издал закон о maximum. Возбуждая оппозицию против себя, он позаботился и о том, чтобы дать ей вождей. Несмотря на пример отца и вопреки советам своего тестя, он увеличи вал силы знати, осыпая ее дарами, льготами и милостями. Благодаря его пожалованиям число вассалов Нуньо Гонза леса де Лара достигло трехсот. Если король надеялся этим путем привязать к себе аристократию, то он очень скоро был разочарован. Сила, которую он создал собственными руками, обратилась против него самого. Когда он отказался в пользу Португалии от своих почетных прав на Альгарвию, гранды воспользовались этим поводом, чтобы поднять оружие как бы в защиту общественного блага. Во главе их стал Нуньо де Лара, которого он наиболее привечал.

На кортесах в Бургосе, куда они явились в полном вооруже нии, гранды обратились к королю с просьбой, чтобы он освободил их и их вассалов от всяких податей, уничтожил poblaciones Кастилии и отменил все таможенные сборы c ввозимых товаров. Когда он отказал, семнадцать ricos hombres, в том числе Нуньо де Лара и инфант Филипп, заявили ему, что оставляют его службу, и удалились к эмиру Гренады. Эта измена ослабила силы Кастилии, не увеличив сил Ибн-аль-Амара; бежавшие гранды, которых он принял с почетом, обязались служить ему против всех, исключая их государя. Он решил призвать к себе на помощь владетеля Марокко, но в разгаре переговоров его настигла смерть (1273). Его преемник, Магомет II, поспешил заключить мир с Альфонсом X. Ricos hombres получили амнистию, и им были возвращены их почести и звания. В этом первом столкновении со знатью король обнаружил всю свою слабость.

Внутреннее управление Хайме и Петра III Арагонских. Надо сказать в его оправдание, что ловкость и энергия арагонских королей приносили им не больше пользы; Хайме и его преемник Петр III были вынуждены отступить перед этими новыми хозяевами государства. Кортесы, заседавшие в Гуэске (1247), с известными ограничениями разрешили частные войны; это постановление было источником бесчисленных зол — грабежей, убийств и опустошений. Обитатели разоренных городов решили со своей стороны образовать на пять лет германдаду (1260–1265), которая постановила самые суровые наказания для обидчиков без различия происхождения и сана и собрала войско, способное внушить уважение к ее постановлениям. Почин городов ясно обнаружил бессилие королевской власти даже в лице такого энергичного государя, как Хайме Завоеватель. Его борьба со знатью доставила ему самые, тяжкие унижения. Когда он на кортесах в Сарагосе (1264) предложил установить новый налог — на быков, все ricos hombres подняли крик, что несогласны. На просьбы короля они ответили перечислением своих жалоб; они указывали на нарушение вольностей дворянства, на пожалование ленов иностранцам, на допущение легистов и других людей низкого происхождения в королевский совет. В ожидании удовлетворения своих жалоб они покинули город и образовали лигу для защиты своих привилегий. Король вступил в беспощадную войну с мятежниками и отнял у них немало замков. Но общественное мнение, которое было на стороне знати, заставило его пойти на мировую. Епископы Гуэски и Сарагосы, избранные в третейские судьи, признали правыми сеньоров (1265). После Арагона ему пришлось иметь дело с Каталонией. Он много сделал для этой страны, которую любил. Завоевание Балеарских островов, его первый успех, восстановив безопасность на море, значительно содействовало развитию каталонского мореходства. Барселона оспаривала у итальянских республик владычество над Средиземным морем и заставила все торговые нации принять ее морской кодекс (llibre del Consolat del mar). Хайме издал много указов, направленных на пользу торговли; он уничтожил таможенные преграды, воздвигнутые сеньорами внутри страны; он урегулировал цеховую организацию Бар селоны. Но эти благодеяния не смягчили оппозиции знати последние годы его царствования были омрачены восстанием высших баронов.

Privilegio general (1283). В царствование Петра III, преемника Хайме, борьба была еще ожесточенные. Этот король, который завоевал Сицилию, победоносно отражал нападения французского короля и мужественно пренебрегал интердиктом и отлучением, победитель Карла Анжуйского, Филиппа Смелого и папы Мартина IV, вынужден был унизить королевскую власть перед коалицией знати и городов. Его арагонские подданные ставили ему в упрек его рис кованные предприятия во внешней политике, его болыпие наборы и опасность, которой подвергала страну его распря.) с французским королем. Он действовал, не совещаясь ни с кем. «Если бы моя левая рука, — говорил он, — узнала тайну моей правой руки, я немедленно отрубил бы ее». Ricos hombres, привыкшие к большему уважению, на кортесах в Таррагоне (1238) спросили его о причине этого недоверия. Он высокомерно ответил на их жалобы. Тогда знать и пред ставители городов образовали союз (Union) для защиты сво их фуэрос и для удовлетворения своих жалоб; они обещали оказывать друг другу взаимную помощь против всех, «сохраняя верность, которой они повинны королю»; да и эта оговорка была лишь формальностью. Если Петр III, без приговора justicia и не спросив совета ricos hombres, нарушал личные и имущественные права своих подданных, то последние считали себя свободными от присяги на верность и вправе «соединиться с инфантом Алонзо, наследником престола, чтобы изгнать дона Педро из королевства».

Кортесы, перенесенные в Сарагосу, еще с большей на стойчивостью потребовали утверждения всех старинных привилегий, фуэрос и хартий. Король должен был уступить: он дал их требованиям силу закона. Все уступки, вынужденные у него собранием, были внесены в «Privilegio general», основную хартию арагонских вольностей. Король осудил свой прежний образ действий, утвердил фуэросы и вернул дворянам захваченные им лены. Он принял на себя различные обязательства и даровал гарантии подданным против излишнего усердия своих чиновников. Его юрисдикция ограничивалась пределами его домена. Судьями он должен был назначать исключительно арагонцев. Justicia, при котором был образован совет из дворян и горожан, должен был постановлять приговоры по всем делам. Так же строго была ограждена имущественная безопасность податного населения: установление новых дорожных пошлин было воспрещено; соляной налог был уничтожен. Нация присвоила себе видное место в советах королевства, в которых отныне должны были иметь своих представителей все три сословия. Без согласия этих делегатов король не мог ни заключать мира, ни объявлять войны.

Таковы главные пункты этой знаменитой грамоты, которую часто сравнивали с английской Великой хартией. Правда, дворянство присвоило себе львиную долю добычи; но утверждение ее судебных прав, право отказывать королю в повиновении, право не служить «ни вне королевства, ни за морем» ясно показывают, что они не отделяли своих частных интересов от общего блага. Пусть их сопротивлением руководил эгоизм; во всяком случае, права всех подданных, подлежавших суду и обложению, были обеспечены, могущество королевской власти ограничено и за нацией признано право на вмешательство в государственные дела.

Итальянская политика Арагона. Роль, которую Петр III и Альфонс X хотели играть вне королевства, отвлекала их внимание от внутренней политики и немало способствовала усилению оппозиции. Как только испанские государи избавились от опасности со стороны мусульман, они обратили свои взоры за пределы полуострова. Первый пример такого рода подал Хайме. Он выдал одну из дочерей за внука Людовика Святого и в 1269 г. отправился в крестовый поход, окончившийсй тунисской катастрофой. Впрочем, он вернулся из Эгморта, обескураженный мрачными предзнаменованиями, которые навели ужас на каталонский флот. Но несколько лет спустя он опять отправился на Лионский собор (1274), где Григорий X пытался соединить всех христианских государей для совместной экспедиции против неверных. Кажется, что брак его сына, — инфанта Петра, с Констанцией, дочерью Манфреда, также был делом расчета. Это событие не замедлило принести свои плоды. Успех Карла Анжуйского, казалось, подорвал притязания, которые Петр III в качестве представителя своей жены мог заявлять на Южную Италию. Ошибки неаполитанского короля восстановили его надежды. Когда Сицилия восстала, мятежники обратились к зятю Манфреда. Занятие Сицилии имело важ ные результаты, которые постепенно обнаруживаются в течение последующих веков. Оно доставило обитателям бассейна Эбро те свободные пространства, которых им недоставало на полуострове. Оно подготовило завоевание Неаполя и других больших островов Средиземного моря. Каталонские мореплаватели господствовали над громадным морским бассейном, ограниченным Балеарскими островами, Корсикой, Сардинией и Африкой. Оно же обусловило возникновение между Францией, союзницей анжуйского дома, и Испанией той глубокой вражды, которая разразилась позднее, во время великих итальянских войн.

Притязания Альфонса X на корону «Священной Римской империи». Политика Петра III привела в общем к практическим результатам; политика Альфонса обошлась в дорогую цену, доставив ему лишь призрачное влияние. Браку его дочери, доньи Беатрисы, с Альфонсом III Португальским предшествовала уступка Альгарвии; браком его сестры Леоноры с Эдуардом, вероятным наследником английской короны, был освящен отказ Кастилии от ее прав на Аквитанию. Но что значили для Альфонса X эти непрочные права в сравнении с его притязаниями на императорскую корону? Глава Священной империи сохранял, несмотря на свою слабость, нечто вроде первенства над остальными государями; это величие, основанное на воспоминаниях, должно было сильно прельщать честолюбие и тщеславие государя, хорошо знавшего историю и опьяненного грезами ученой фантазии. Сын Беатрисы Швабской, родственник императоров, он уже видел императором самого себя. И вот, когда курфюрсты собрались для избрания преемника Вильгельму Голландскому, он поставил свою кандидатуру. Он получил четыре голоса из семи; однако его соперник Ричард Корнуэльский, получивший меньше голосов, короновался в Ахейе. Альфонс X удовольствовался присвоением пустого титула, который несколько итальянских городов, вроде Пизы, поспешили признать за ним. Папы никогда бы не согласились признать этого странного императора, ко торый не был в состоянии защищать их в Италии и восстановить порядок в Германии. До 1274 г. он вынужден был довольствоваться платоническими протестами. В том году заключение мира с эмиром Гренады развязало ему руки. Он решил, что наступила минута— осуществить свои права и обеспечить себе поддержку папства. Григорий X, который поспешил утвердить избрание Рудольфа Габсбургского, был далек от мысли менять свое решение. Однако из-за настойчивых просьб неудачного претендента, он согласился назначить ему свидание в городе Бокэре. Он имел в виду лишь убедить Альфонса в бесплодности его надежд. Красноре чие и обещания кастильца не поколебали того мудрого и твердого решения. Он попытался, по крайней мере, приобрести поддержку папы в деле женитьбы своего внука на наследнице Наварры. Но Филипп Смелый был не таким человеком, который позволил бы отбить у себя выгодную невесту; королева-регентша, Иоанна Артуаская, поддерживала надежды Франции. Альфонсу пришлось с пустыми руками вернуться в Кастилию, куда его призывало опасное восстание. Папе надоело даже то, что он упорно продолжал называть себя «избранным королем римлян», и он подверг его последнему унижению, заставив отказаться от этого пышного и пустого титула.

Дон Санчо и дети ла Серды. Король Кастилии был не более честен, чем ловок. Несмотря на мир, существовав ший между ним и эмиром Гренады, он беспрестанно поддерживал его мятежных вассалов. Чтобы одолеть бунтовщиков, Магомет II призвал на помощь главу новой африканской династии. Абу-Юсуф высадился в Тарифе и опустошил всю Андалусию (1275). Adelantado границы, Нуньо де Лара, напал на него близ Эсихи и был разбит. Та же участь постигла несколько дней спустя толедского архиепископа. В довершение напастей предполагаемый наследник умер в Сиудад-Реале (25 июля 1275 г.). Король был в отсутствии; положение дел казалось угрожающим.

Но на границу прибыл второй инфант, дон Санчо, рано отличившийся своей храбростью; он обнаружил большую ловкость и быстроту в организации обороны. Отправив флот для охраны пролива, он из своего местожительства, Кордо вы, беспрестанно тревожил неприятеля. Африканская армия, оттесненная в область Алгезираса, вследствие малого подвоза съестных припасов страдала от голода. Абу-Юсуф с радостью принял двухлетнее перемирие.

Смерть Фернандо де ла Серды повлекла за собой чрезвычайно серьезные внутренние осложнения. Инфант оставил сыновей, которые должны были унаследовать его права на престол в силу права представительства, но Санчо заявил притязание на наследие своего брата по праву прямого преемства. Он привлек на свою сторону большинство ricos hombres и начал именоваться в своих письмах старшим сыном, преемником и наследником этих королевств.

Альфонс имел веские основания осудить честолюбие Санчо, потому что он в «Законе семи частей» формально высказался в пользу права представительства. Но он всю жизнь был игрушкой событий и людей. Популярность Санчо заставила его изменить свое решение: он созвал кортесы в Сеговии и велел провозгласить дона Санчо своим преемником; право прямого преемства одержало верх. Всегда во всем доходя до крайности, он не поколебался принести кровавую жертву этому новому принципу. Его супруга, королева Виоланта, бежала со своими внуками ко двору арагонского короля; ее бегству способствовал один из братьев короля, дон Фадрико. Альфонс велел задушить его без суда и следствия.

Только путем побед над неверными можно было поддержать эту насильственную политику. Между тем кастильское оружие терпело поражение за поражением; осада Алгезираса, предпринятая с наилучшими шансами на успех, окончилась катастрофой; так же неудачны были и две экспедиции против Гренады. Под впечатлением этих непрерывных поражений собрались в Севилье кортесы (1281), созванные королем для испрошения субсидий. Так как представители нации воспротивились установлению нового налога, то он предложил им выпустить фальшивую монету. Проект был принят, но лишь увеличил раздражение народа. Недовольные нашли себе вождя в лице наследного принца. Французский король Филипп Смелый вступился за права своих племянников, сыновей ла Серды. Желая избежать столкновения, Альфонс предложил отдать старшему из своих внуков королевство Хаэн под верховной властью Кастилии, Эта сделка была представлена на утверждение кортесов. Санчо восстал против какой бы то ни было уступки. Король в гневе пригрозил лишить его наследства. «Придет время, — ответил инфант, когда вы раскаетесь в этих словах». Под предлогом приготовлений к походу против мавров, он отправился в Кордову и заключил с эмиром Гренады наступательный и оборонительный союз. Ricos hombres стали стекаться под его знаме на, города высказались за него. Ободренный этими выраже ниями сочувствия, он осмелился созвать в Вальядолвде (1282) представителей нации. Здесь инфант дон Мануэль от имени дворянства провозгласил низложение Альфонса и воцарение его сына. Санчо удовольствовался званием регента, которое, впрочем, облекало его всеми королевскими прерогативами. В ответ на этот вызов Альфонс заявил в Севилье перед лицом всего народа, что лишает наследства своего сына, и призвал на него проклятие неба. Папа Мартин IV провозгласил анафему над мятежным сыном и его приверженцами. Санчо пренебрег интердиктом и отлучением и объявил папских по слов, привезших буллу, подлежащими смертной казни. Необычайное зрелище представляла католическая Испания во второй половине этого века: здесь были три короля, осужденных Римом, непокорных его власти и счастливых в своем сопротивлении.

В этом критическом положении у короля Кастилии не оставалось другого выхода, как броситься в объятия марокканского эмира. Мусульманский государь великодушно принял просьбу поруганного отца и отправился в Испанию, что бы помочь ему. Но этот союз оказался бесплодным; взаимное недоверие христиан и неверных не позволяло им действовать единодушно. Абу-Юсуф вернулся домой. Жалость больше помогла Альфонсу, чем мусульманское оружие. Сам дон Санчо не решился дать битву королевским войскам и поклялся своим друзьям, что всегда будет держаться на расстоянии пяти миль от того места, где будет находиться его отец. Инфанты, которые в начале восстания последовали за своим братом, теперь покинули его и явились к королю с изъявлением покорности. Но король уже не был в состоянии воспользоваться поворотом судьбы; ослабленный душевными страданиями еще более, чем старостью, он умер в Севилье в апреле 1284 г. и был погребен рядом с Фердинандом Святым. Неизвестно, простил ли он своего мятежного сына, но несомненно, что он лишил его наследства. Согласно с «Законом семи частей» он назначил наследниками сыновей ла Серды; на случай их смерти он, обойдя собственных детей, вручал корону французскому королю, потомку Альфонса VIII. Своим раскаявшимся сыновьям, дону Жуану и дону Хайме, он завещал королевства Мурсию и Бадахоз под суверенитетом Кастилии. Он не заслуживал того, чтобы ему после смерти повиновались более, чем при жизни.

И вот начинается период внутренних смут, столкновений между знатью, городами и королевской властью. Крестоносное движение почти замирает на два века. Падение мусульманского владычества в Гренаде отсрочено; Испания, уверенная в окончательной победе, обращает на саму себя ту энергию, страшную силу которой испытали на себе враги ее расы и религии.