Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 1.

Глава LIV.

«НИЧЕМУ НЕ ВЕРЕН».

«Я воплощенное непостоянство, — подумал Уэверли, закрыв дверь на задвижку и принимаясь быстро шатать взад и вперед по комнате. — Какое мне дело до того, что Фёргюс Мак-Ивор хочет жениться на Розе Брэдуордин?.. Я ее не люблю... Возможно, что она могла бы полюбить меня, но я отверг ее простую, естественную и трогательную привязанность, не дал себе труда взлелеять ее до более нежного чувства и отдал всего себя девушке, которая никогда не полюбит ни одного смертного, если только старый Уорик, создатель королей, не восстанет из мертвых. А барон... на его имение мне было бы наплевать, так что фамилия не послужила бы препятствием. Пускай бы хоть черт забрал его бесплодные болота и стаскивал с короля его caligae, я не сказал бы ни слова. Но ей ли, созданной для любви и нежности домашней жизни, для теплых и спокойных проявлений взаимной внимательности, услаждающих союз тех, кому суждено пройти жизненный путь вместе, ей ли стать женой Фёргюса Мак-Ивора? Плохо он с ней, конечно, обходиться не будет, — на это он неспособен,— но он перестанет обращать на нее внимание после первого же месяца женитьбы; он будет так занят тем, как бы подчинить себе какого-нибудь соперника-вождя, или обойти придворного фаворита, или присоединить к своим владениям какой-нибудь заросший вереском холм либо какое-нибудь озеро, а то и привлечь в свои банды какой-нибудь новый отряд катеранов, что не станет интересоваться, что делает его жена и чем она занята.

И это нежнейшее из созданий могло бы избегнуть такой участи, если бы только у мистера Уэверли были на месте глаза! Честное слово, я не могу понять, как это Флора казалась мне настолько уж красивее Разы, то есть неизмеримо красивее. Она статнее, это правда, и она больше следит за манерами, но многие думают, что мисс Брэдуордин естественнее, и она, несомненно, моложе. Флора как будто на два года меня старше. Вечером я постараюсь их получше разглядеть.

С этим намерением Уэверли отправился на чашку чая (как это было в моде шестьдесят лет назад) в дом некоей знатной леди, приверженной делу принца, и там он встретил, как и ожидал, обеих девушек. Когда он вошел, все встали, но Флора сразу села и возобновила начатый разговор. Роза, напротив того, почти незаметно очистила местечко в тесном кругу гостей, чтобы Уэверли мог вдвинуть туда уголок стула.

«У нее, в общем, очень привлекательные манеры»,— подумал он про себя.

Среди гостей возник спор, какой язык более благозвучен и приспособлен для поэзии, гэльский или итальянский; превосходство гэльского, который, вероятно, в ином кругу не нашел бы поддержки, ожесточенно отстаивалось семью дамами из горной Шотландии,— они изъяснялись во всю силу своих легких и совершенно оглушили гостей визгливыми примерами кельтского благозвучия. Флора, заметив, что некоторые дамы с Равнины посмеиваются над возможностью подобного сравнения, высказала несколько доводов в доказательство того, что этот взгляд не так уж абсурден, но Роза, когда спросили ее, что она об этом думает, отдала горячее предпочтение итальянскому, который она изучала с помощью Уэверли.

«У нее слух тоньше, чем у Флоры, хоть она и не так музыкальна, — сказал про себя Уэверли. — Надо полагать, что мисс Мак-Ивор скоро сравнит Мак-Мёрруха нан Фонна с Ариосто!».

Наконец вышло так, что мнение общества разделилось насчет того, просить ли Фёргюса сыграть на флейте (в чем он был великим искусником) или просить Уэверли прочесть что-нибудь из Шекспира. Хозяйка дома любезно взялась поставить вопрос на голосование и сама пошла собирать мнения за поэзию или за музыку, но при условии, что джентльмены, таланты которых не будут использованы в этот вечер, займут гостей в следующий. Решающим случайно оказался голос Розы. Что касается Флоры, которая, видимо, взяла за правило никогда не поддерживать Уэверли, она высказалась за музыку, если только барон согласится аккомпанировать Фёргюсу на скрипке.

«Поздравляю вас с таким вкусом, мисс Мак-Ивор,— подумал Эдуард, когда кто-то пошел искать для него книгу, — в Гленнакуойхе он казался мне более изысканным; барон ведь не бог весть как играет, а Шекспира всегда стоит послушать».

Выбор пал на «Ромео и Джульетту». Эдуард прочел со вкусом, чувством и воодушевлением несколько сцен из этой трагедии. Все высказали свое одобрение рукоплесканиями, а многие и слезами. Флора, хорошо знавшая эту пьесу, была в числе первых; Роза, для которой она была совершенной новостью, оказалась во втором разряде почитателей.

«И чувства у нее больше», — сказал себе Уэверли.

Теперь разговор перешел на действие трагедии и на ее персонажей. Фёргюс заявил, что единственный, кто в ней заслуживает внимания, — это Меркуцио, как человек изящный и остроумный.

— Я не всегда мог уловить его старомодные остроты, но он, по понятиям своего времени, был, очевидно, блестящим молодым человеком.

— И что это была за подлость, — сказал прапорщик Мак-Комбих, который во всем обычно следовал за своим полковником, — со стороны этого Тибберта, или Таггарта, или как его там, пырнуть его из-под руки другого джентльмена, как раз когда тот пришел их мирить.

Дамы, разумеется, шумно высказывались за Ромео, но это мнение разделялось не всеми. Хозяйка дома и несколько других дам сурово осудили легкость, с которой герой перенес свои чувства с Розалинды на Джульетту. Флора молчала, пока ее несколько раз не попросили сообщить свое мнение, и только тогда ответила, что, как она думает, встретившая такое осуждение перемена чувства не только вполне естественна, но и доказывает исключительную проницательность поэта.

— Ромео изображен, — оказала она, — молодым человеком, особенно склонным к нежным чувствам, его любовь обращается сначала к женщине, которая не может ему ответить тем же; это он вам не раз говорит:

И дальше:

А так как любовь Ромео, если только он разумное существо, не может жить без надежды на успех, поэт с огромным искусством пользуется той минутой, когда юноша доведен до отчаяния, чтобы представить его взорам предмет более совершенный, чем девушка, которая его отвергла, и готовый отплатить ему любовью за любовь. Я не могу придумать положение, способное ярче изобразить страсть Ромео и Джульетты, чем этот переход от глубокого уныния при первом появлении его на сцене к внезапному экстатическому состоянию при виде ее, когда он восклицает:

— Неужели, мисс Мак-Ивор,— воскликнула одна знатная молодая леди, — вы собираетесь лишить нас нашей прерогативы? Неужели вы хотите убедить нас, что любовь не может существовать без надежды или что влюбленный должен стать неверным, если с ним обращаются сурово? Фи! Я не ожидала такого бесчувственного вывода.

— Я могу представить себе, милая леди Бетти,— сказала Флора, — такую ситуацию, когда влюбленный будет упорствовать в своем ухаживании даже при весьма необнадеживающих обстоятельствах. Чувства в отдельных случаях могут выдерживать даже целые бури суровости, но только не длительный полярный мороз полнейшего безразличия. Не пробуйте, даже при ваших чарах, произвести этот опыт над кем-либо из ваших поклонников, постоянством которого вы дорожите. Любовь может питаться и ничтожнейшими крохами надежды, но совсем без надежды она жить не в состоянии.

— Точно как кобыла Дункана Мак-Герди,— вставил Эван, — не во гнев вашей милости будь оказано, он все старался отучить ее от корма, и когда он стал давать ей по соломинке в день, тут-то бедняжка и сдохла!

Пример Эвана развеселил все общество, и разговор перекинулся на другую тему. Вскоре после этого гости начали расходиться. Эдуард пошел домой, раздумывая над словами Флоры.

— Перестану любить свою Розалинду, — сказал он, — намек был достаточно прозрачен. Поговорю с ее братом и откажусь от ее руки. Но что делать с Джульеттой? Хорошо ли будет идти наперекор намерениям Фёргюса? Хотя вряд ли они когда-нибудь осуществятся. Ну, а если ничего не выйдет, что тогда? Что ж, в таком случае alors comme alors.[202] — И, решив действовать, как подскажут обстоятельства, наш герой отправился спать.