Дети капитана Гранта.

Глава шестая. МЫС БЕРНУИЛЛИ.

Первой заботой Джона Манглса было стать на два якоря на глубине пяти саженей. Дно оказалось пригодным — оно состояло из твердого гравия и отлично держало якоря. Таким образом, судну не грозила опасность быть унесенным в открытое море или сесть на мель. После стольких часов борьбы с грозной опасностью «Дункан» оказался наконец в маленькой бухте, защищенной от океанских ветров высокой дугообразной косой.

Лорд Гленарван пожал руку молодому капитану.

— Спасибо, Джон, — сказал он.

И Джон Манглс почувствовал себя щедро вознагражденным этими двумя словами.

Гленарван сохранил в тайне пережитые им душевные муки: ни Элен, ни Мери Грант, ни Роберт не подозревали, какой страшной опасности они только что избежали.

Оставалось выяснить одно существенное обстоятельство: в какое место побережья был заброшен «Дункан» этой страшной бурей? На сколько отклонился он от тридцать седьмой параллели? На каком расстоянии на юго–западе находится мыс Бернуилли?

Вот первые вопросы, которые были обращены к Джону Манглсу. Он тотчас же занялся наблюдениями и вычислениями и результаты их отметил на судовой карте.

Выяснилось, что «Дункан» не слишком уклонился от намеченного пути: всего на два градуса. Он находился под 136°12′ долготы и 35°07′ широты, у мыса Катастроф, на южном побережье Австралии, в трехстах милях от мыса Бернуилли.

Мыс Катастроф, носящий такое зловещее название, расположен против мыса Борда на острове Кенгуру. Между этими двумя мысами проходит пролив Инвестигейтор, ведущий к двум довольно глубоким заливам: на севере — к заливу Спенсера, на юге — к заливу Сент–Винсент. На восточном берегу этого последнего расположен порт Аделаида, столица провинции Южная Австралия. Город основан в 1836 году и имеет сорок тысяч жителей. Это довольно богатый город, но жители его больше заняты обработкой плодородной земли, приносящей им богатые урожаи винограда, апельсинов и других сельскохозяйственных продуктов, нежели промышленностью. Поэтому среди населения инженеров меньше, чем агрономов, а торговля и индустрия там не процветают.

Сможет ли «Дункан» исправить здесь свои повреждения? Вопрос этот надо было выяснить. Джон Манглс, желая знать, в чем именно заключаются повреждения, приказал водолазам спуститься за корму яхты, и те доложили ему, что одна из лопастей винта погнулась и задевала за ахтерштевень60, вследствие чего винт не мог вращаться, Повреждение признано было серьезным, настолько серьезным, что починка требовала такого оборудования, которого, конечно, в Аделаиде не было.

Гленарван и капитан Джон после зрелых размышлений приняли такое решение: «Дункан» пойдет под парусами вдоль австралийского берега, разыскивая попутно следы крушения «Британии», затем сделает остановку у мыса Бернуилли, наведет там заключительные справки и продолжит плавание до Мельбурна, где повреждения яхты легко могут быть исправлены. Когда винт будет исправлен, то «Дункан» снова будет крейсировать вдоль восточных берегов, где и закончит свои поиски.

План этот был одобрен. Джон Манглс решил сняться с якоря, воспользовавшись первым попутным ветром. Ждать пришлось недолго. К вечеру ураган совершенно стих. Легкий юго–западный бриз сменил его. Стали готовиться к отплытию. Поставлены были новые паруса. В четыре часа утра матросы взялись за шпиль, якорь вырвали из грунта, подняли наверх, и «Дункан» под фоком, марселем, брамселем, кливерами, контр–бизанью и топселем плавно пошел вдоль австралийских берегов.

Через два часа мыс Катастроф скрылся из виду, и яхта плыла мимо пролива Инвестригейтор. Вечером обогнули мыс Борда и прошли вдоль острова Кенгуру. Этот остров, самый большой из австралийских островов, являлся местом, где укрывающиеся преступники пользуются неприкосновенностью. Вид острова очарователен. Бесконечные ковры зеленой растительности спускаются к прибрежным слоистым скалам. По равнинам и в лесах, как в 1802 году, в пору открытия острова, еще резвятся неисчислимые стада кенгуру.

На следующий день, в то время как «Дункан» крейсировал вдоль побережья, на остров были посланы шлюпки с командой для осмотра крутых берегов Кенгуру. Яхта находилась под тридцать шестой параллелью, а Гленарван хотел, чтобы были обследованы все берега вплоть до тридцать восьмой параллели.

Днем 18 декабря яхта, лавировавшая, как настоящий клипер, прошла вблизи берега бухты Энкунте, куда в 1828 году попал путешественник Штурт после открытия Муррея, самой большой реки в Южной Австралии. Но берега этой бухты нисколько не напоминали цветущие берега острова Кенгуру, это были берега мрачные, бесплодные, плоские и изрезанные, подобно берегам полярных земель. Лишь кое–где однообразие нарушалось то серым утесом, то бугристым песчаным мысом.

Команда шлюпок несла во время этого плавания тяжелую работу, но никто не роптал. Почти всегда моряков сопровождали на берег Гленарван, неразлучный с ним Паганель и юный Роберт. Они хотели лично участвовать в поисках «Британии». Но самые тщательные розыски ничего не обнаружили. Австралийские берега были столь же немы, как и прерии Патагонии. Все же не следовало терять надежды до тех пор, пока не будет достигнут тот пункт, который был указан в документе.

Поиски в этих местах производились лишь как добавочная мера предосторожности, чтобы застраховать себя от какой–либо случайности. Ночью «Дункан» дрейфовал, чтобы, по возможности, держаться на том же месте, где его настигли сумерки, а днем на берегу производились самые тщательные поиски.

20 Декабря путешественники поравнялись с мысом Бернуилли, не обнаружив на своем пути ни малейших признаков крушения «Британии». Но безуспешность поисков ничего не доказывала. Ведь с момента катастрофы прошло два года, за это время море могло и даже должно было сорвать с подводных камней, разбросать и уничтожить все обломки трехмачтового судна. К тому же туземцы, чувствующие кораблекрушение, как коршун чует падаль, несомненно, подобрали мельчайшие части «Британии». А Гарри Грант и оба его спутника, попав в плен в ту минуту, когда волны выбросили их на берег, были, конечно, уведены в глубь материка.

Однако тогда теряла смысл одна из остроумных гипотез Жака Паганеля. Пока речь шла об Аргентине, ученый вправе был утверждать, что цифры, указанные в документе, относятся не к месту кораблекрушения, а к месту нахождения пленных. Конечно, в пампе большие реки с их многочисленными притоками легко могли вынести в море драгоценный документ. Здесь же, в этой части Австралии, реки, пересекающие тридцать седьмую параллель, немногочисленны. К тому же Рио–Колорадо и Рио–Негро текут к корю по пустынным побережьям, негодным для жилья и незаселенным, тогда как главные австралийские реки Муррей, Ярра, Торренс, Дарлинг — либо впадают одна в другую, либо несут свои воды в океан через устья, которые стали крупными гаванями, оживленными портами. Трудно было предположить, что по этим водам, где непрестанно движутся суда, такая бутылка могла беспрепятственно проникнуть в Индийский океан!

Это соображение не могло ускользнуть от людей проницательных. Гипотеза Паганеля, оправданная в условиях аргентинских провинций Патагонии, была неприемлема в Австралии. Паганель согласился с этими соображениями, когда их выдвинул майор Мак–Наббс. Стало очевидным, что градусы, о которых упоминалось в документе, относились только к месту крушения «Британии» и что бутылка была брошена в море у западного побережья Австралии.

Тем не менее, как справедливо заметил Гленарван, это толкование документа не исключало гипотезы, что капитан Грант находится в плену. Он сам наводит на эту мысль следующей фразой документа «…где они попадут в плен к жестоким туземцам». Поэтому искать пленных именно на тридцать седьмой, а не на какой–либо другой параллели, не было больше никаких оснований.

Так был разрешен этот долго обсуждавшийся вопрос. Окончательный вывод был таков: если вблизи мыса Бернуилли не удастся найти следов «Британии», то Гленарвану останется только вернуться в Европу. Правда, поиски окажутся бесплодными, но долг свой он добросовестно и мужественно выполнил.

Тем не менее это решение чрезвычайно огорчило пассажиров «Дункана», а Мери и Роберта привело в отчаяние. Съезжая на берег вместе с Эдуардом и Элен Гленарван, Джоном Манглсом, Мак–Наббсом и Паганелем, дети капитана Гранта говорили себе: вопрос о том, спасся их отец или нет, будет теперь решен бесповоротно. Да, бесповоротно! Ибо во время предыдущего обсуждения Паганель совершенно основательно доказал, что на восточном берегу не могло быть крушения, так как если бы судно разбилось там о подводные камни, то капитан Грант давно нашел бы возможность вернуться на родину.

— Надейтесь, надейтесь, не переставайте надеяться, — повторяла Элен сидевшей подле нее Мери, в то время как шлюпка шла к берегу, — бог нас не покинет!

— Да, мисс Мери, — сказал капитан Джон, — когда люди исчерпают все свои возможности, тогда им на помощь приходит провидение и открывает пути, до сей поры им неведомые.

— Пусть вас услышит бог! — ответила Мери Грант.

Берег был уже близко — до него оставалось не больше одного кабельтова. Он полого спускался к воде у оконечности мыса, вдававшегося на две мили в море. Шлюпка причалила к берегу в маленькой природной бухте, образованной двумя коралловыми отмелями, — из таких отмелей со временем должен был возникнуть вокруг южного берега Австралии пояс из рифов. Да и теперь уже эти рифы были крайне опасны для кораблей, и, может быть, о них и разбилась «Британия».

Пассажиры яхты беспрепятственно высадились на совершенно пустынный берег. Вдоль него тянулся, ряд слоистых утесов вышиной от шестидесяти до восьмидесяти футов. Трудно было бы одолеть без лестниц и крюков это естественное укрепление, но Джон Манглс обнаружил очень кстати полумилей южнее брешь, образовавшуюся, видимо, вследствие частичного обвала. Несомненно, морские волны, особенно мощные во время равноденствий, разбивались об это рыхлое заграждение из туфа и своими ударами подмывали верхние слои этого массива.

Гленарван и его спутники углубились в пролом и взошли по довольно крутому склону на вершину утеса. Роберт, словно котенок, первый вскарабкался туда к полному отчаянию Паганеля, чувствующего себя униженным тем, что двенадцатилетний мальчуган опередил его, длинноногого сорокалетнего мужчину. Но зато географ оставил далеко позади себя безмятежного майора; тот остался к этому глубоко равнодушен.

Вскоре маленький отряд, собравшийся на вершине утеса, стал рассматривать расстилавшуюся перед ним равнину. Это был обширный невозделанный участок земли, поросший низкими кустами и густым колючим кустарником; бесплодная местность, которая Гленарвану напомнила глены Шотландии, а Паганелю — неплодородные ланды Бретани. Но если местность казалась необитаемой у побережья, то несколько построек, видневшихся вдали, свидетельствовали о присутствии не дикаря, а цивилизованного человека.

— Мельница! — крикнул Роберт.

И действительно, милях в трех крутились крылья ветряной мельницы.

— Да, это мельница, — подтвердил Паганель, посмотрев в свою подзорную трубу. — Вот маленькое сооружение, и скромное и полезное. Вид такой мельницы всегда радует меня.

— Она напоминает мне колокольню, — сказала леди Элен.

— Да, мадам, и если одна перемалывает пищу для тела, то другая перемалывает пищу для души.

— Идем на мельницу, — сказал Гленарван.

Двинулись в путь.

После получасовой ходьбы началась местность, возделанная руками человека. Переход от бесплодной степи к возделанным полям был резкий. Вместо чащобы кустарников вдруг — зеленая живая изгородь, окружавшая, видимо, недавно выкорчеванный участок. Несколько быков и с полдюжины лошадей паслись на лугах, обсаженных раскидистыми акациями — питомцами обширных рассадников острова Кенгуру. Затем показались посевы злаков, местами начинавшие уже золотиться, стога сена, высившиеся, словно громадные ульи, за новыми оградами — фруктовые сады, достойные Горация, в которых прекрасное сочеталось с полезным. Дальше — сараи и другие надворные постройки, разумно расположенные, наконец, простой уютный жилой дом, за которым, лаская его скользящей тенью своих длинных крыльев, возвышалась островерхая мельница.

На лай четырех собак, возвестивших о появлении чужих людей, из дома вышел человек лет пятидесяти, привлекательной наружности. Вслед за ним показались пять красивых рослых юношей, его сыновей, и высокая крепкая женщина, их мать. Ясно было, что этот человек, окруженный мужественной семьей, среди своих еще новых построек, в этой почти девственной местности, был законченный тип колониста–ирландца, который, устав от нищеты на родине, приехал искать удачи и счастья за океаном.

Не успели Гленарван и его спутники представиться, назвать свои имена и звания, как раздались теплые слова приветствия.

— Чужеземцы, добро пожаловать в дом Падди О'Мура!

— Вы ирландец? — спросил Гленарван, пожимая руку, протянутую ему колонистом.

— Я был им, — ответил Падди О'Мур. — Теперь я австралиец. Но кто бы вы ни были, господа, добро пожаловать и будьте как дома.

Оставалось воспользоваться этим радушным приглашением. Миссис О'Мур тотчас повела в дом Элен и Мери Грант, а сыновья колониста любезно помогали пришельцам снять оружие.

В нижнем этаже дома, сложенного из толстых бревен, находилась просторная зала, светлая и прохладная, как видно только что отстроенная. К стенам, выкрашенным яркой краской, было приделано несколько деревянных скамей. Тут же вдоль стен стояли десяток табуреток, два резных дубовых серванта с расставленной на них фаянсовой посудой и кувшинами из блестящего олова и, наконец, широкий длинный стол, за который свободно могли усесться двадцать человек. Вся обстановка залы соответствовала прочно построенному дому и его крепким, рослым обитателям.

В полдень подали обед. Из суповой миски, стоящей между ростбифом и жареной бараниной, валил пар, а вокруг стояли большие тарелки с маслинами, виноградом и апельсинами. Здесь было не только все необходимое, но даже излишек. Хозяин и хозяйка были так радушны, стол был так велик и уставлен такими соблазнительными яствами, что отклонить приглашение было бы неучтиво. Появились работники фермера и заняли, на равных правах с хозяевами, места за столом. Падди О'Мур жестом указал на места, предназначенные для гостей.

— Я ждал вас, — просто сказал он Гленарвану.

— Ждали? — с удивлением переспросил тот.

— Я всегда жду тех, кто приходит, — ответил ирландец.

Затем он торжественно произнес предобеденную молитву, а его семья и слуги почтительно стояли у стола.

Элен была растрогана такой простотой нравов. Взглянув на мужа, она поняла, что и он разделяет ее чувства.

Обеду воздали заслуженную честь. Завязался общий оживленный разговор. Река Твид61, шириной в несколько туазов, образует между Шотландией и Англией более глубокую пропасть, чем двадцать лье Ирландского пролива, разделяющего Старую Каледонию и зеленый Эрин.

Падди О'Мур рассказал свою историю. Это была история всех эмигрантов, которых нужда заставила покинуть родину. Многие из них в поисках счастья приезжают издалека, но находят лишь нужду и горе. Они ропщут на судьбу, забывая, что виной их неудач является их собственная косность, их лень, их пороки. Но смелые, трудолюбивые и рачительные преуспевают. Таков был и таким остался Падди О'Мур. Он покинул Дундалк, где погибал от голода, и вместе с семьей отправился в Австралию, где высадился в Аделаиде. Там он отказался от высоких заработков углекопа и предпочел заняться землепашеством. Через два месяца он уже возделывал участок, ныне столь процветающий.

Вся территория Южной Австралии разделена на участки площадью по восемь — десять акров. Эти участки правительство бесплатно предоставляет переселенцам, и с каждого такого участка трудолюбивый фермер снимает урожай, который не только кормит его, но и дает ему возможность откладывать сбережения. Падди О'Мур знал это, его опыт в области агрономии очень помог ему. Он жил, трудился и на прибыль с первых участков приобрел новые. Его семья, как и его участки, процветала. Ирландский крестьянин превратился в земельного собственника, и, хотя его владение существовало всего два года, он был уже собственником пятисот акров земли, возделанных его заботами, и полусотни голов скота. Он был сам себе господин, этот недавний раб европейцев, и был свободен, как может быть свободен человек в этой самой свободной стране мире.

Окончив свой рассказ, Падди О'Мур, несомненно, ждал, что на откровенность гости ответят откровенностью, но сам вопросов не задавал. Он принадлежал к тем сдержанным людям, которые говорят: «Я таков; каковы вы — я не спрашиваю». Гленарван сам хотел рассказать ему о «Дункане», о цели приезда к мысу Бернуилли и о розысках, которые он продолжал с такой неутомимой настойчивостью. Но, будучи человеком, прямо идущим к цели, он прежде всего спросил Падди О'Мура, не слыхал ли тот чего–либо относительно крушения «Британии».

Тот ответил отрицательно, он никогда ничего не слышал о таком судне. В течение двух лет не случилось ни одного кораблекрушения ни вблизи мыса, ни в окрестностях. А так как «Британия» потерпела крушение не более двух лет тому назад, то ирландец с полной уверенностью утверждал, что никто из экипажа «Британии» не был выброшен на этой части западного побережья.

— А теперь, сэр, — спросил он, — позвольте узнать, почему вас интересует этот вопрос?

Тогда Гленарван рассказал колонисту историю документа, рассказал о плавании «Дункана» и обо всех попытках отыскать капитана Гранта. Он не скрыл, что его категорическое утверждение окончательно разбило надежду разыскать потерпевших крушение на «Британии».

Эти слова Гленарвана произвели удручающее впечатление на всех его спутников. У Роберта и Мери выступили слезы на глазах. Даже Паганель не находил для них ни единого слова утешения и надежды.

Джон Манглс терзался мучительной скорбью.

Отчаяние уже начинало овладевать этими мужественными, великодушными людьми, которые напрасно приплыли к этим далеким берегам, как вдруг раздался чей–то голос:

— Сэр, не теряйте надежды: если капитан Грант жив, то он находится в Австралии.