Дети капитана Гранта.

Глава четырнадцатая. ТАБУ.

До вершины горы оставалась еще сотня футов. Важно было до нее дойти и скрыться за ней от взоров маорийцев. Беглецы надеялись, что им удастся по какому–нибудь проходимому горному кряжу добраться до соседних горных вершин, столь запутанных, что, пожалуй, лишь один бедный Паганель сумел бы в них разобраться.

Угрожающие вопли раздавались все ближе и ближе, беглецы ускорили шаги. Орда дикарей подбегала уже к подошве горы.

— Смелее! Смелее, друзья! — кричал Гленарван, подбадривая товарищей словом и жестом.

Менее чем в пять минут беглецы достигли вершины горы. Тут они остановились, чтобы оглядеться и решить, как сбить с толку маорийцев.

С этой высоты перед глазами беглецов, окруженное живописными горами, расстилалось озеро Таупо. На севере поднимались вершины Пиронгии, на юге — огнедышащий кратер Тонгариро, на востоке взор встречал горную цепь, примыкающую к Вахити–Рэндж, к этой большой горной цепи, звенья которой пересекают весь северный остров, от пролива Кука вплоть до Восточного мыса. Итак, предстояло спуститься по противоположному склону и углубиться в узкие ущелья, из которых, быть может, не было выхода.

Гленарван тревожно огляделся. Под лучами солнца туман рассеялся, и теперь отчетливо видны были малейшие неровности почвы. Ни одно движение дикарей не могло ускользнуть от его взора.

Туземцы были теперь менее чем в пятистах футах от беглецов, когда последние добрались до вершины.

Гленарван понимал, что нельзя было ни на минуту задерживаться. Как ни были они утомлены, надо бежать, чтобы не попасть в руки преследователей.

— Спускайтесь! — крикнул он. — Спускайтесь, а то нам перережут путь.

Но, когда несчастные женщины через силу поднялись на ноги, Мак–Наббс остановил их.

— Это излишне, Гленарван, — сказал он, — взгляните.

И действительно, в поведении туземцев произошло какое–то непонятное изменение. Погоня внезапно прекратилась у подножия горы, словно ее прекратило чье–то властное приказание. Дикари вдруг хлынули вспять, словно морские волны, разбившиеся о непреодолимый утес.

Все эти жаждавшие крови дикари, столпившись у подошвы горы, вопили, жестикулировали, размахивали ружьями и топорами, но не продвигались вперед ни на шаг. Их собаки неистово лаяли, остановившись, как и дикари, словно вкопанные.

Что же произошло? Какая неведомая сила удерживала туземцев? Беглецы глядели, ничего не понимая, трепеща, как бы племя Кай–Куму не сбросило с себя столь внезапно сковавших его чар.

Вдруг у Джона Манглса вырвался крик, заставивший товарищей оглянуться. Он указывал рукой на маленькую крепость, высившуюся на самой верхушке горы.

— Могила вождя Кара–Тете! — воскликнул Роберт.

— Так ли это, Роберт? — спросил Гленарван.

— Да, сэр, это действительно его могила, я узнаю ее…

Мальчик не ошибался. Футах в пятидесяти над ними у края вершины высился свежевыкрашенный частокол, и Гленарван узнал могилу новозеландского вождя. Счастливый случай привел беглецов на вершину Маунганаму.

Лорд Гленарван и его спутники, вскарабкавшись по последним уступам, поднялись к самой могиле вождя. Широкий вход в ограду был завешен циновками. Гленарван хотел было войти, но вдруг быстро подался назад.

— Там дикарь, — проговорил он.

— Дикарь у этой могилы? — спросил майор.

— Да, Мак–Наббс.

— Ну что же! Войдем.

Гленарван, майор, Роберт и Джон Манглс проникли за ограду. Там находился маориец в длинном плаще из формиума. Тень от ограды мешала разглядеть черты его лица. Он сидел спокойно и невозмутимо завтракал…

Гленарван хотел уже заговорить с ним, как туземец на чистейшем английском языке любезно сказал:

— Садитесь, мой дорогой лорд! Завтрак ждет вас.

То был Паганель. Услышав его голос, все бросились к милейшему географу обнимать его. Паганель нашелся! Для беглецов он олицетворял спасение. Каждому не терпелось расспросить его, каждый хотел узнать, каким образом и почему оказался он на вершине Маунганаму, но Гленарван одним словом пресек это несвоевременное любопытство.

— Дикари! — сказал он.

— Дикари! — повторил, пожимая плечами, Паганель. — Вот личности, которых я от души презираю.

— Но разве они не могут…

— Они–то! Эти болваны? Идемте посмотрим на них.

Все последовали за Паганелем. Новозеландцы находились на том же месте, у подошвы горы, издавая ужасающие вопли.

— Кричите! Завывайте! Старайтесь, дурачье, — сказал Паганель. — Попробуйте–ка, взберитесь на эту гору!

— А почему они не могут взобраться на нее? — спросил Гленарван.

— Да потому, что на ней похоронен их вождь, потому что на эту гору наложено табу!

— Табу?

— Да, друзья мои! И потому я забрался сюда, как в одно из тех убежищ, в которых в средние века несчастные находили себе безопасный приют.

Действительно, эта гора находилась под запретом и стала недоступной для суеверных дикарей.

Это не было для беглецов окончательным спасением, но во всяком случае благодетельной передышкой, которую следовало использовать. Гленарван, охваченный невыразимым волнением, молчал, а майор с довольным видом покачивал головой.

— А теперь, друзья мои, — сказал Паганель, — если эти скоты рассчитывают взять нас измором, то они жестоко ошибутся! Не пройдет и двух дней, как мы будем вне досягаемости этих негодяев.

— Мы убежим! — сказал Гленарван. — Но как?

— Как мы убежим, не знаю, но убежим! — ответил Паганель.

Тут все начали просить географа рассказать о его приключениях. Но как это ни странно, на этот раз словоохотливый ученый был очень скуп на слова. Он, такой любитель рассказывать, отвечал теперь друзьям неясно и уклончиво.

«Подменили моего Паганеля», — подумал Мак–Наббс.

В самом деле, в почтенном ученом произошла какая–то перемена: он усердно кутался в свою огромную шаль из формиума и словно избегал любопытных взглядов. Ни от кого не ускользнуло, что когда речь заходила о нем самом, то Паганель смущался, и все, из деликатности, делали вид, что не замечают этого. Впрочем, когда разговор не касался его личности, то к нему опять возвращалась его обычная жизнерадостность.

Что же касается его приключений, то вот что он нашел возможным рассказать товарищам, усевшимся вокруг него у ограды.

После убийства Кара–Тете Паганель, как и Роберт, воспользовался суматохой и ускользнул из «па». Но ему не так повезло, как юному Гранту, он угодил в другое становище маорийцев. Вождем этого племени был человек высокого роста, с умным лицом, более развитой, чем его воины. Он правильно говорил по–английски и приветствовал географа, потершись носом о нос.

Вначале Паганель не знал, пленник он или нет, но вскоре, заметив, что вождь любезно, но все же неотступно следует за ним, понял, как обстоит дело.

Вождь этот, по имени Хихи, что значит «луч солнца», отнюдь не был злым человеком. Видимо, очки и подзорная труба географа ставили на недосягаемую высоту Паганеля, и Хихи решил привязать его к себе — не только хорошим обращением, но и крепкими веревками из формиума, особенно на ночь.

Так длилось трое долгих суток. На вопрос, хорошо или плохо обращались с ним в этот промежуток времени, географ ответил: «И да и нет», не вдаваясь в дальнейшие подробности. Словом, он был пленником, и его положение было не лучше положения его несчастных друзей, разница была лишь в том, что ему не грозила немедленная казнь.

К счастью, однажды ночью он умудрился перегрызть свои веревки и убежать. Он видел издали, как происходит погребение Кара–Тете на вершине Маунганаму, и знал, что тем самым на эту гору налагался запрет. Не желая покидать края, где находились в плену его друзья, Паганель решил искать убежища на запретной горе. Ему удалось выполнить этот опасный замысел. В прошлую ночь он добрался до могилы Кара–Тете и здесь, «восстанавливая свои силы», ждал, не освободит ли какой–нибудь счастливый случай его друзей.

Таков был рассказ Паганеля. Может быть, он намеренно умолчал о каких–нибудь обстоятельствах своего пребывания у туземцев? Смущение географа не раз наводило слушателей на такое предположение. Но как бы то ни было, все единодушно поздравили его с чудесным избавлением.

Покончив с прошлым, занялись настоящим. Положение беглецов продолжало оставаться чрезвычайно опасным. Туземцы, не решаясь взобраться на вершину Маунганаму, рассчитывали уморить пленников голодом и жаждой. Вопрос был только во времени, а дикари умеют ждать.

Гленарван не скрывал от себя опасности положения, но решил выжидать какого–нибудь удобного случая либо создать его. Прежде всего следовало тщательно осмотреть гору Маунганаму, свою импровизированную крепость: не для того, чтобы защищать ее, — ведь приступа бояться было нечего, но для того, чтобы из нее выбраться. Поэтому Гленарван вместе с майором, Джоном Манглсом, Робертом и Паганелем тщательно обследовали гору: все ее тропинки, их направление, все склоны горы. Горный хребет длиной в милю, соединивший Маунганаму с горной цепью Вахити, полого спускался к равнине. Его узкое и причудливо–извилистое ребро представляло собой единственно доступную дорогу в случае бегства. Если беглецам под прикрытием ночной темноты удастся пробраться этим путем незамеченными, то возможно, что они ускользнут от маорийских воинов и достигнут глубоких долин гор Вахити.

Но эта дорога была небезопасна. В нижней части она была доступна ружейным выстрелам, а под перекрестным огнем стерегущих внизу дикарей никто не мог пробраться безнаказанно.

Когда Гленарван и его друзья отважились ступить на опасный участок хребта, то воины встретили их градом пуль, но ни одна не попала в цель. Ветер донес до них несколько пыжей, которые были сделаны из какой–то печатной бумаги. Паганель из любопытства подобрал их и, расправив бумагу, с трудом разобрал, что на ней было напечатано.

— Каково! — воскликнул он. — Знаете, друзья мои, чем эти негодяи набивают ружья?

— Нет, Паганель, — ответил Гленарван.

— Страницами, вырванными из Библии! Признаться, жаль мне миссионеров, просвещающих этих маорийцев. Нелегко им будет создать маорийские библиотеки.

— А каким текстом из Библии дикари забили пыжи и стреляли в нас? — спросил Гленарван.

— Текстом, который говорит, что мы должны уповать на бога, — ответил Джон.

— Прочти нам вслух, Джон, — сказал лорд Гленарван.

И Джон прочел вслух текст, который пощадил порох.

— Псалом девяностый: «Ибо уповающий на мя — спасется».

— Друзья мои, — сказал Гленарван, — отнесем эти слова надежды нашим мужественным спутницам, они вселят бодрость в их сердца!

Гленарван и его спутники поднялись на вершину горы по крутым тропинкам, чтобы обследовать могилу вождя. Взбираясь, они с удивлением почувствовали, что земля под их ногами время от времени вздрагивала, словно стенки котла, в котором кипит вода. Очевидно, в недрах горы скопилось большое количество паров, образовавшихся под действием подземного огня.

Это своеобразное явление не могло удивить людей, недавно проплывших между гейзерами Уаикато. Они знали, что центральная область И–ка–на–мауи подвержена землетрясениям. Это настоящее сито, сквозь скважины которого выбиваются наружу горячие ключи и серные пары.

Паганель, уже ранее наблюдавший гору Муанганаму, обратил внимание спутников на ее вулканическую природу. По мнению географа, Маунганаму была одной из тех многочисленных конусообразных гор центральной части острова, которым рано или поздно суждено превратиться в вулкан. Достаточно незначительного механического воздействия, чтобы в этой почве из беловатого кремнистого туфа образовался кратер.

— Что же, — заметил Гленарван, — здесь мы не в большей опасности, чем над паровым котлом «Дункана». Земная кора по крепости не уступит листовому железу.

— Согласен, — ответил майор, — но даже самый лучший паровой котел от долгого употребления в конце концов лопается.

— Но я не стремлюсь оставаться всю жизнь на этой горе, Мак–Наббс! — возразил Паганель. — Укажите мне безопасный путь, и я тотчас покину ее.

— Ах, почему Маунганаму не может сама нести нас, раз в ее недрах скрыта такая колоссальная механическая сила! — воскликнул Джон Манглс. — Под нашими ногами таятся, быть может, миллионы лошадиных сил, пропадающих неиспользованными. «Дункану» хватило бы тысячной доли их, чтобы увезти нас на край света!

Напоминание о «Дункане» навеяло на Гленарвана грустные мысли, ибо, как ни было тяжко его собственное положение, он нередко забывал о нем, горюя об участи своей команды.

Добравшись до вершины Маунганаму, где находились остальные спутники, Гленарван все еще погружен был в печальные думы. Леди Элен, завидев мужа, сейчас же пошла ему навстречу.

— Дорогой Эдуард, — сказала она, — выяснили ли вы наше положение? Надеяться нам на спасение или нет?

— Будем надеяться, дорогая Элен, — ответил Гленарван. — Дикари никогда не переступят запретной зоны, и у нас будет достаточно времени обдумать план бегства.

— А теперь — в могилу! — весело воскликнул Паганель. — Она наша крепость, наш замок, наша столовая, наш рабочий кабинет. В ней нас никто не потревожит. Миссис Элен и мисс Грант, разрешите оказать вам гостеприимство в моей прелестной обители.

Все пошли вслед за милейшим Паганелем. Когда дикари увидели, что беглецы опять кощунственно оскверняют своим присутствием священную могилу, то дали по ним множество залпов, разразившись ужасающими воплями, звучавшими даже едва ли не громче этих выстрелов. К счастью, пули не долетали далеко, они достигали лишь половины горы, а вопли терялись в пространстве.

Элен, Мери Грант и их спутники, видя, что суеверие маорийцев превосходит их гнев, спокойно вошли за ограду склепа.

Это место погребения новозеландского вождя было огорожено частоколом, окрашенным в красную краску. Символические фигуры, настоящая татуировка по дереву повести–авали о высоком происхождении и славных подвигах усопшего. Между столбами частокола висели четки из амулетов, раковин и обточенных камешков. Внутри ограды земля была покрыта ковром зеленых листьев. В центре невысокий холмик указывал, что тут недавно была вырыта могила.

Кругом разложены были доспехи вождя: заряженные ружья, его копье, его великолепный топор из зеленого нефрита, возле находился запас пуль и пороха, нужных, по верованию дикарей, Кара–Тете для охоты в «вечной жизни».

— Вот целый арсенал, который мы используем лучше, чем покойный! — сказал Паганель. — Какая удачная мысль осенила этих дикарей брать оружие с собой на тот свет!

— Э, да это ружья английского образца! — промолвил майор.

— Несомненно, — отозвался Гленарван. — И надо признаться, что обычай дарить дикарям огнестрельное оружие довольно нелеп, ибо дикари пускают его в ход против завоевателей, и они правы. Нам эти ружья очень пригодятся.

— А что нам пригодится еще более, — добавил Паганель, — это съестные припасы и вода, предназначенные для Кара–Тете.

Действительно, родичи и друзья покойного не поскупились. Количество продовольствия свидетельствовало о глубоком уважении, которое они питали к высоким качествам вождя. Съестных припасов могло хватить десяти человекам на полмесяца, а покойному вождю — на целую вечность. Пища была растительная, она состояла из папоротника, сладкого патата и картофеля, уже давно ввезенного в Новую Зеландию европейцами. В объемистых сосудах хранилась чистая вода, обычно употребляемая новозеландцами во время еды. Вблизи виднелась дюжина искусно сплетенных корзин, наполненных плитками какой–то зеленой камеди, неизвестной нашим путешественникам.

Итак, беглецы были обеспечены пищей и питьем по меньшей мере на несколько дней. Они отнюдь не заставили себя долго просить и начали разбирать припасы вождя.

Гленарван, отобрав нужные продукты, передал их мистеру Олбинету. Стюард, неизменно соблюдавший установленные формы даже при самых тяжелых обстоятельствах, нашел, что меню обеда несколько скудно. К тому же он не умел приготовлять эти коренья и в его распоряжении не было огня.

Но Паганель вывел его из затруднения, посоветовав закопать папоротник и патат прямо в землю. Действительно, температура верхнего слоя земли была очень высока, и если бы измерить ее термометром, то он, наверно, показал бы от шестидесяти до шестидесяти пяти градусов тепла.

Мистер Олбинет чуть не обварился, ибо когда он рыл яму, собираясь положить в нее коренья, то оттуда вырвался столб пара, взлетев со свистом вверх на целую сажень.

Стюард в ужасе упал навзничь.

— Заверните кран! — крикнул майор и, подбежав с двумя матросами к яме, с их помощью закидал яму кусками пемзы.

Паганель наблюдал за происходящим и что–то загадочно бормотал:

— Так… так… А почему бы и нет?

— Вас не обожгло? — спросил майор Олбинета.

— Нет, мистер Мак–Наббс, — ответил стюард, — я, право, не ожидал…

— …Такой удачи! — воскликнул весело Паганель. — Оказывается, здесь имеется не только пища и вода Кара–Тете, но и огонь в земле. Да, эта гора — настоящий рай! Я предлагаю основать здесь колонию, заняться землепашеством и ждать здесь конца наших дней! Мы будем Робинзонами горы Маунганаму! Поистине я затруднился бы сказать, чего нам еще не хватает на этой уютной вершине!

— Прочности самой вершины, — отозвался Джон Манглс.

— Ну! Не со вчерашнего же дня она существует, — возразил Паганель. — Уже с давних времен она оказывает сопротивление действию подземного огня, выдержит и то недолгое время, которое мы проведем на ней.

— Завтрак подан, — провозгласил мистер Олбинет таким торжественным тоном, словно выполнял свои обязанности в Малькольм–Касле.

Беглецы тотчас принялись за еду, которую с некоторых пор столь неукоснительно посылало им провидение при самых тяжелых обстоятельствах.

Путешественники не были слишком взыскательны в отношении выбора блюд, но мнения о съедобном папоротнике разделились. Одни находили, что он сладок и приятного вкуса, другим же он казался слизистым, безвкусным и удивительно жестким. Зато сладкий патат, испеченный в горячей земле, оказался превосходным. Паганель заметил, что усопший вождь был неплохо снабжен для загробной жизни.

Когда голод был утолен, Гленарван предложил немедленно обсудить план бегства.

— Как, уже? — жалобно воскликнул Паганель. — Вы собираетесь так скоро покинуть это чудесное место?

— Допустим, что мы в Капуе, господин Паганель, — ответила Элен. — Но вы знаете, что не следует подражать Ганнибалу69.

— Мадам, — ответил географ, — я никогда не позволю себе перечить вам, вы желаете обсуждать план бегства, будем же обсуждать его!

— Прежде всего, — сказал Гленарван, — я полагаю, что нам следует бежать до того, как нас вынудит к тому голод. У нас еще есть пока силы, и их надо использовать. Предлагаю этой же ночью под защитой тьмы пробраться сквозь расположение туземцев к восточной долине.

— Чудесно, если только маорийцы дадут нам пройти! — отозвался Паганель.

— Ну а если они не дадут, тогда что? — спросил Джон Манглс.

— Тогда мы прибегнем к сильно действующим средствам, — ответил Паганель.

— Следовательно, у вас имеются сильно действующие средства? — заинтересовался майор.

— В таком количестве, что я даже не знаю, что с ними делать, — заявил географ, не вдаваясь ни в какие пояснения.

Оставалось ждать наступления ночи, чтобы попытаться прорваться сквозь цепи маорийцев.

Дикари не двигались с места. Казалось, что их ряды не поредели, а даже пополнились запоздавшими товарищами. Горящие там и сям костры образовали словно огненный пояс вокруг горы. Когда соседние долины погрузились во тьму, то казалось, будто гора Маунганаму вздымается из огромного костра, а вершина ее теряется во мраке. Шестьюстами футами ниже слышались ропот, крики, шум вражеского бивуака.

В девять часов, когда на землю спустилась беспросветная тьма, Гленарван и Джон Манглс, прежде чем вести своих товарищей по столь опасному пути, решили произвести разведку.

Они начали бесшумно спускаться и минут через десять были уже на узком горном хребте, пересекавшем неприятельскую цепь на высоте пятидесяти футов.

Сначала все шло хорошо. Лежавшие вокруг костров маорийцы, казалось, не замечали двух беглецов, и те продвинулись еще на несколько шагов вперед. Но внезапно слева и справа загремели выстрелы.

— Назад! — крикнул Гленарван. — У этих разбойников глаза как у кошек и отменные ружья.

Гленарван и Джон Манглс поспешно поднялись обратно по крутому склону и успокоили своих друзей, испуганных стрельбой. Шляпа Гленарвана оказалась простреленной двумя пулями. Итак, отважиться идти по длиннейшему горному хребту между двумя рядами стрелков было невозможно.

— Отложим это дело до завтра, — сказал Паганель. — Поскольку нам не удалось обмануть бдительность туземцев, разрешите мне угостить их блюдом моего собственного изготовления.

Было довольно прохладно. К счастью, Кара–Тете захватил в могилу свои лучшие ночные одежды и теплые одеяла из формиума. Беглецы без стеснения укутались в них, улеглись и вскоре, охраняемые суеверием туземцев, спокойно уснули на тепловатой земле, содрогавшейся от клокочущих внутри нее газов.