Истории из века джаза.

Глава 4.

— Здравствуйте, Монро, — кивнул режиссер. — Рад вас видеть.

Стар прошел мимо, направляясь к построенной для завтрашних съемок декорации — роскошной комнате в конце павильона. Режиссер Ред Райдингвуд поспешил за ним, однако как он ни пытался идти быстрее, Стар оставался на шаг-другой впереди, и Райдингвуд расценил это как признак недовольства. Он и сам часто прибегал к таким маневрам: когда-то он руководил собственной студией и каких только приемов не использовал, так что пусть Монро хоть из кожи лезет — все равно ничем не удивит. Работа режиссера — ставить сцены, и никакому дельцу, пусть и самому успешному, его тут не переплюнуть. Голдвина, который однажды вмешался, Райдингвуд в тот раз вынудил поактерствовать на виду у полусотни зрителей — и получил ожидаемое: на режиссерскую власть больше никто не посягал.

На пороге роскошной комнаты Стар остановился.

— Декорация негодная, — заявил Райдингвуд. — Никакой выдумки. Делайте что хотите с освещением…

— Зачем вы меня вызвали? — Стар повернулся к режиссеру. — Нельзя было согласовать с художниками?

— Я не просил вас приходить, Монро.

— Вы хотели работать сами по себе.

— Прошу прощения, Монро, — терпеливо повторил Райдингвуд, — я не просил вас приходить.

Стар развернулся и шагнул дальше, к кинокамере. Глаза и раскрытые рты посетителей на миг отвлеклись от героини фильма, обратились к Стару и, не сочтя его достойным внимания, вернулись к актрисе. Посетителям — членам католического братства «Рыцари Колумба» — был не в новинку хлеб, пресуществленный в плоть, но мечту во плоти они видели впервые.

Стар остановился за стулом актрисы. Низко декольтированное платье открывало яркую экзему на груди и спине; перед каждым дублем обезображенную кожу покрывали кремом и удаляли его сразу после съемки. Волосы актрисы цветом и липкостью напоминали полузасохшую кровь, зато в глазах мерцал звездный свет.

Стар не успел заговорить, сзади донесся услужливый голос:

— Ослепительна, просто ослепительна! Голос принадлежал ассистенту режиссера, рассчитывавшему тонко польстить сразу всем: актрисе, которой не придется поворачивать голову (а значит, напрягать больную кожу), чтобы услышать комплимент; Стару, сумевшему добиться с ней контракта, и даже косвенно Райдингвуду.

— Как дела? Все хорошо? — улыбнулся Стар актрисе.

— О, все замечательно, только вот эти …ые журналисты!

Стар слегка подмигнул.

— Мы их близко не подпустим.

Имя актрисы успело стать равнозначным слову «стерва». Ей, видимо, нравилось подражать героиням из комиксов про Тарзана — повелительницам туземных племен, только туземцами она считала весь мир. На студии к ней относились как к неизбежному злу, которое стоит потерпеть ради одного-единственного фильма.

Райдингвуд вслед за Старом подошел к выходу из павильона.

— Все будет как надо, — заявил он. — Лучшего от нее не добьешься.

Актриса их уже не слышала; Стар, резко остановившись, сверкнул глазами на Реда.

— Вы снимаете несусветную дрянь. Я смотрю материал ежедневно, она похожа на красотку из продуктовой рекламы.

— Я стараюсь выжимать что могу…

— Пойдемте со мной, — бросил Стар.

— С вами? Объявить тут перерыв?

— Оставьте все как есть. — Стар толкнул уплотненную для шумоизоляции входную дверь.

Машина с водителем уже стояла наготове: минуты у Стара обычно были наперечет.

— Садитесь, — кивнул он.

До Реда наконец дошло, что с ним не шутят. Он даже внезапно понял, в чем дело. Актриса взяла его в оборот с первого же дня, от ее хлесткого языка не было спасения — и режиссер, оберегая свой душевный покой, позволил ей отыгрывать роль как попало, лишь бы не связываться.

Стар только подтвердил его мысли.

— Вам с ней не совладать. Я объяснял: мне нужна героиня мерзко-подлая. А у вас она нудно-ленивая. Боюсь, придется отказаться.

— От картины?

— Нет. Я передаю фильм Харлею.

— Хорошо, Монро.

— Не обессудьте, Ред. Когда-нибудь еще попробуем.

Машина подкатила к конторе Стара.

— Доснять начатый дубль? — спросил Ред.

— Им есть кому заняться, — бросил Стар. — Харлей уже на площадке.

— Какого черта…

— Он вошел, когда мы выходили. Сценарий я ему отдал вчера вечером.

— Послушайте, Монро…

— Ред, я сегодня занят, — отрезал Стар. — Вкус к фильму у вас пропал три дня назад.

Вот уж пилюля так пилюля, пронеслось в голове Райдингвуда. Теперь его положение пошатнется — незначительно, но третью женитьбу придется отложить. И ведь даже скандал не затеешь: несогласие со Старом обычно не афишируют. Стар — один из столпов киношного мира, и правда на его стороне. Всегда или почти всегда.

— А пиджак? — вдруг спохватился Ред. — У меня пиджак остался в павильоне. На стуле.

— Знаю. Вот, возьмите.

Стар так старался быть терпимым к просчету Райдингвуда, что успел забыть о пиджаке, который держал в руках.

«Проекционный зал мистера Стара» походил на миниатюрный кинотеатр с четырьмя рядами мягких кресел. Вдоль переднего ряда тянулись столы с затененными лампами, кнопками и телефонами; у стены стояло пианино, забытое там с первых дней звукового кино. Хотя в зале сделали ремонт и сменили обивку всего год назад, помещение уже успело обветшать от постоянного использования.

Стар приходил сюда в полтретьего и затем в полседьмого — просматривать кадры, отснятые за день. Обстановка часто бывала напряженной: здесь Стар оценивал свершившийся факт — сухой остаток того, что достигалось месяцами закупок, планирования, сочинения и переписывания, актерских проб, строительных и осветительных ухищрений, утомительных репетиций и съемок; здесь материализовывался результат гениальных предчувствий и отчаянных замыслов, творческого бессилия, заговоров и рабочего пота. Сюда стекались донесения с линии огня — и сложный рабочий процесс замирал в ожидании.

Кроме Стара, на просмотрах бывали продюсеры обсуждаемых картин, координаторы съемок и главы всех технических отделов. Режиссеры не приходили: официально их работа считалась законченной, а деликатничать с оценками в проекционном зале, где с серебристых бобин потоком разматывались живые деньги, никто не собирался — и режиссеры по негласной традиции старались держаться подальше.

Стара уже ждали; при его появлении шепот стих, и как только он сел в кресло, подтянув к подбородку острое колено, свет погас. В заднем ряду чиркнула спичка — и все замерло.

На экране отряд франкоканадцев выгребал на узких каноэ против бурного течения. Сцену снимали в студийном бассейне; в конце каждого дубля, после режиссерской команды «Стоп!», вмиг расслабившиеся актеры со смехом утирали лбы, поток воды останавливался — и иллюзия исчезала. Стар по большей части молчал — лишь отметил, что к технической стороне претензий нет, и назвал номер выбранного дубля.

В следующей сцене, все на той же реке, девушка-канадка (Клодетт Колбер) разговаривала со следопытом (Рональдом Колманом), глядя на него сверху вниз из каноэ. После первых кадров Стар вдруг спросил:

— Бассейн уже размонтировали?

— Да, сэр.

— Монро, он нужен для…

— Смонтировать заново, — отрезал Стар. — Немедленно. Второй эпизод надо переснять.

Мгновенно включился свет; руководитель съемок, соскочив с кресла, вытянулся перед Старом.

— Сцена сыграна прекрасно — и все насмарку! — с холодным гневом произнес Стар. — Кадр не отцентрирован. Камеру поставили высоко: идет диалог, а видна одна макушка Клодетт. Этого мы и добиваемся? Ради этого зритель и приходит в кино — посмотреть на макушку красивой актрисы? Скажите Тиму, с тем же успехом можно было снять дублершу.

Свет вновь погас. Руководитель съемок примостился рядом с креслом Стара, чтобы не мешать. Ленту пустили заново.

— Теперь видите? — спросил Стар. — И еще волосок попал в кадр, вот там справа. Выясните, он в проекторе или на пленке.

В самом конце сцены Клодетт Колбер медленно подняла голову, явив миру огромные влажные глаза.

— Вот что зритель должен видеть с самого начала, — указал Стар. — И ведь сыграно великолепно. Сверьте расписание и доснимите сцену сегодня вечером или завтра.

Уж Пит Заврас не допустил бы такого промаха. Поди найди в Голливуде хоть полдюжины операторов, на которых можно положиться…

Дали свет, координатор с продюсером фильма вышли из зала.

— Монро, есть фрагмент сцены, поступил вчера поздно ночью.

Зал погрузился в темноту, на экране возникла голова Шивы среди толпы богопоклонников — гигантская и невозмутимая, словно ей и не кружиться в потоке наводнения всего через пару часов.

— Когда будете переснимать, — вдруг сказал Стар, — посадите на идола пару ребятишек. Выясните, не обвинят ли нас в неблагопристойности, хотя, думаю, никто не возразит. Детям все можно.

— Хорошо, Монро.

Серебристый пояс с прорезанными звездами… Смит, Джонс или Браун… В рубрику «Объявления»: женщине в серебристом поясе, присутствовавшей…

Со следующим фильмом — гангстерской историей — место действия перенеслось в Нью-Йорк, Стар сделался нетерпелив.

— Сцена откровенно испорчена, — раздался в темноте его голос. — Написана дурно, актеры подобраны отвратительно, смысла никакого. Типажи не те, вместо решительности — сплошной сироп. В чем дело, Ли?

— Сцену писали сегодня утром прямо на площадке, — ответил Ли Кэппер. — Бертон хотел все доснять в шестом павильоне.

— Никуда не годится. Как и следующая сцена. На такую халтуру даже пленку жаль тратить. Героиня не верит тому, что говорит, Кэри тоже. «Я тебя люблю» крупным планом — да вас освистают в первый же сеанс! И на девице слишком много наверчено.

В темноте прозвучал сигнал, проектор замолк, включился свет. Стар сидел с каменным лицом.

— Кто писал сцену? — спросил он чуть погодя.

— Уайли Уайт.

— Трезвый?

— Конечно.

Стар помолчал.

— Сегодня же засадите за эту сцену четверых. Посмотрите, кто свободен. Сидни Ховард не появился?

— Приехал сегодня утром.

— Поговорите с ним. Объясните, чего я хочу. Героиня в смертельном ужасе, она тянет время — только и всего. У людей не бывает по три эмоции сразу. И еще, Кэппер…

Художник-постановщик подался вперед из второго ряда.

— Да.

— С декорацией что-то не то.

В зале переглянулись.

— Что именно, Монро?

— Это я у тебя спрашиваю. Слишком громоздко, глаз мечется. И выглядит все дешевкой.

— Денег-то как раз не жалели…

— Я знаю. Дело в какой-то мелочи. Вернись туда сегодня и посмотри. Может, мебели слишком много или она неподходящая. А может, окна не хватает. Или надо усилить перспективу.

— Проверю. — Кэппер взглянул на часы и стал пробираться к выходу. — Займусь прямо сейчас. За ночь что-нибудь придумаю, утром сделаем.

— Хорошо. Ли, обойдешься пока другими декорациями?

— Думаю, да.

— Ответственность на мне. Эпизод с дракой готов?

— На подходе.

Стар кивнул. Кэппер поспешил прочь, в зале вновь погас свет. На экране четверо персонажей мутузили друг друга в винном погребе. Стар засмеялся:

— Взгляните на Трейси — как налетел на того парня! Уж точно драться ему не в новинку!

Актеры сходились вновь и вновь, драка повторялась. В конце они неизменно взглядывали друг на друга с улыбкой, порой дружески похлопывали противника по плечу. Опасность грозила лишь одному — постановщику боев, профессиональному боксеру: ему ничего не стоило уложить разом всех троих, однако актеры, им же и обученные, под горячую руку могут сбиться с отработанного порядка и начать крушить все подряд. Самый молодой из троих боялся, что ему попортят лицо, и режиссер прикрывал его увертки продуманными ракурсами.

А позже двое все встречались и встречались в дверях, узнавали друг друга и расходились. Встречались, замирали, расходились.

Потом девочка читала под деревом, на котором устроился мальчик с книгой; девочка изнывала от скуки и хотела поговорить, мальчик не обращал внимания и ронял ей на голову яблочный огрызок.

— Длинновато — да, Монро? — раздался голос из темноты.

— Нисколько, — ответил Стар. — Чудный эпизод, хорошо смотрится.

— Мне казалось, что затянуто.

— Порой и десяти футов много, а когда-то и две сотни — слишком коротко. Пришлите ко мне монтажера: я с ним поговорю, пока он не взялся за эту сцену. Зрители ее запомнят.

Пророчество изречено. Споры и вопросы бесполезны. Стар должен быть всегда прав — не «часто», а «всегда», — иначе вся постройка расползется, как сливочное масло в тепле.

Прошел еще час. Обрывки грез повисали в дальнем конце зала, их рассматривали, оценивали и отправляли дальше — либо служить мечтой для толп зрителей, либо сгинуть в небытии. В конце, как обычно, настал черед проб: хара́ктерный актер и девушка. После рабочего материала, идущего с жестким ритмом, пробы казались гладкими и отточенными; зрители в зале расслабились, Стар спустил ногу на пол. Мнения приветствовались. Кто-то из техотдела заметил, что не прочь сойтись с девушкой поближе, другие не выказали интереса.

— Она уже мелькала в пробах два года назад. Должно быть, крутится рядом с киношниками, да без толку. А старик недурен. Может, сыграет старого русского князя в «Степях»?

— Он по рождению и есть старый русский князь, — заметил шеф по отбору актеров. — Только он из красных, поэтому титула стыдится. Говорит, что князя играть точно не станет.

— На другое он не способен, — ответил Стар.

Включили свет. Стар, закатав жевательную резинку в обертку, сунул ее в пепельницу и вопросительно взглянул на секретаршу.

— Комбинированные съемки во втором павильоне, — напомнила она.

Комбинированные съемки — когда объект снимают на фоне движущегося изображения, проецируемого на задник хитроумным устройством, — задержали Стара не надолго. После этого он заглянул в кабинет Маркуса, где обсуждали идею снять «Манон» со счастливым финалом, и Стар лишь повторил ранее сказанное — что «Манон» и без счастливого финала благополучно делает сборы уже полтора века. Он упорно стоял на своем (в это время суток он бывал особенно убедителен), и противники перевели разговор на другое: не отрядить ли дюжину знаменитостей на благотворительный концерт для тех жителей Лонг-Бич, кто после землетрясения остался без крова. Следуя порыву, пятеро из них тут же собрали пожертвований на двадцать пять тысяч — однако щедрый жест, лишенный того сострадания, какое испытывает бедняк к бедняку, мало походил на милосердную помощь.

Позже, в кабинете, Стара ждало сообщение от окулиста, к которому он отправил Пита Завраса: зрение у оператора оказалось 19/20 — почти идеальное; письменное заключение оформлено, Пит пошел делать копию. Стар торжествующе прошелся по кабинету, сопровождаемый восхищенным взглядом мисс Дулан. Заглянул принц Агге — поблагодарить за прогулку по съемочным площадкам; во время беседы позвонил продюсер очередного фильма и в завуалированной форме сообщил, что сценаристы, супруги Тарлтон, «обо всем прознали» и собираются уходить.

— Хорошие сценаристы, — объяснил Стар принцу Агге. — Здесь такие редкость.

— Как, вы ведь можете нанять любого! — удивился тот.

— Мы и нанимаем, однако стоит им сюда попасть — они резко портятся, так что работаем с кем можно.

— Например?

— С теми, кто примет нашу систему и не сопьется. Здесь кого только нет — отчаявшиеся поэты, драматурги-однодневки, студентки колледжей. Мы даем им сюжет на двоих, а если дело замедляется — ставим еще двоих, отдельно. У меня бывало по три независимых пары сценаристов на одном сюжете.

— И им это нравится?

— Если узнают — нет. Никто из них не гений, другими путями толку не добиться. Эти Тарлтоны — муж и жена с восточного побережья, неплохие драматурги-соавторы. Обнаружили, что работают над сценарием не одни, и пришли в ужас — наверняка скажут, что система нарушает их чувство единства.

— А чем создается единство?

Стар помолчал, не меняя серьезного выражения лица, лишь чуть блеснули глаза.

— Единство — это я, — ответил он. — Приезжайте еще.

Он встретился с Тарлтонами. Говоря о том, что доволен их работой, Стар обращался к миссис Тарлтон, словно за машинописными буквами сумел различить ее почерк. Доброжелательным тоном он сообщил, что снимает их с фильма и переводит на другой — где больше свободы и меньше спешки. Как он частично и предвидел, сценаристы запросились остаться на том же проекте: здесь был шанс скорее попасть в титры, пусть и вместе с другими. Стар отозвался о системе как о прискорбно грубой, нацеленной на выгоду; он не упомянул лишь о том, что сам ее и изобрел.

После отбытия сценаристов на пороге возникла торжествующая мисс Дулан.

— Мистер Стар, та женщина, с серебристым поясом, ждет на проводе.

Стар в одиночестве прошел в кабинет и, сев за стол, с замиранием сердца поднял трубку. Он не знал, чего хочет, не обдумывал никаких планов — не то что с делом Пита Завраса. Изначально он собирался лишь узнать, не принадлежат ли незнакомки к актерскому цеху: девушка ведь могла профессионально загримироваться под Минну Дэвис, как он сам когда-то велел загримировать молоденькую актрису под Клодетт Колбер и снять в тех же ракурсах.

— Здравствуйте, — произнес он.

— Здравствуйте.

Пытаясь в коротком удивленном слове расслышать отзвук вчерашнего трепета, он почувствовал накатывающий ужас, который пришлось стряхнуть усилием воли.

— Вас не так-то легко найти. «Смит» — и недавний переезд, большего мы не знали. И серебристый пояс.

— Да, — ответил голос — озадаченный, слегка нервный. — На мне вчера был серебристый пояс.

И теперь — что?..

— Кто вы? — В голосе послышалась нотка задетой обывательской гордости.

— Меня зовут Монро Стар.

Пауза. Его имя никогда не указывали в титрах — ей могло потребоваться время, чтобы соотнести.

— А, конечно. Вы были мужем Минны Дэвис.

— Да.

Что за игры?.. Вновь нахлынуло ночное видёние — четкое, вплоть до оттенка светящейся, словно фосфоресцирующей кожи, — неужели все кем-то спланировано?.. Не Минна и все же Минна…

Порыв ветра взметнул занавеси, зашелестели на столе бумаги, и сердце слабо сжалось от ощутимой яркости царящего за окном дня. Что будет, если выйти сейчас, увидеть ее вновь — лицо, словно скрытое звездной вуалью, и твердые губы, созданные для дерзкого и беспомощного человеческого смеха…

— Я хотел бы с вами встретиться. Приглашаю вас на студию — придете?

Опять молчание — и отказ.

— Думаю, мне не стоит этого делать. Извините.

Извинение было явно формальным — отставка, пощечина напоследок. На помощь Стару пришло банальное тщеславие, придавшее ему настойчивости.

— Мне нужно вас видеть. Есть причина.

— Ну… боюсь, что…

— Может, я приеду к вам?

Вновь пауза — уже не от сомнений, просто чтобы подобрать слова.

— Вам не все известно, — наконец произнесла она.

— Да, вероятно, вы замужем. — Он сделался нетерпелив. — Не имеет значения. Я приглашаю вас открыто — берите с собой мужа, если есть.

— Это… совершенно невозможно.

— Почему?

— Я и на разговор-то зря согласилась, но ваша секретарша настаивала… Я подумала — может, я вчера что-то обронила в реку и вы нашли…

— Мне очень нужно вас увидеть, на пять минут.

— Предложить сняться в кино?

— Нет, об этом я не думал.

Повисла длинная пауза — он даже решил, что девушка обиделась.

— Где с вами встретиться? — вдруг спросила она.

— Здесь? Или приехать к вам?

— Нет, где-нибудь на улице.

Стар вдруг растерялся. Дома, в ресторане… Где люди встречаются? Дом свиданий? Коктейль-бар?

— Я приду в девять, — добавила она.

— Я не могу, к сожалению.

— Значит, забудьте.

— Тогда хорошо, в девять, но можно ближе к студии? На бульваре Уилшир есть закусочная…

Было без четверти шесть. В приемной ждали двое посетителей, встречу с которыми Стар откладывал день за днем: к этому часу накапливалось утомление, а дело было не таким важным, чтобы себя пересиливать, но и не таким мелким, чтобы вовсе отказаться от разговора. В очередной раз передвинув встречу, Стар посидел недвижно за столом, думая о России — не столько о самой стране, сколько о фильме на русском материале, который сейчас поглотит безысходные полчаса его времени. Он знал, что Россия богата сюжетами — даже если не считать главного из них, — и по его указанию целая бригада сценаристов и историков разрабатывала тему уже год, однако ни один сюжет не давал желаемого тона. Стар видел явную параллель с историей первых тринадцати штатов Америки — а в сюжете то и дело всплывали ненужные мотивы, грозящие лишними осложнениями. Он не собирался очернять Россию и честно хотел остаться к ней справедливым, но фильм при этом неотвратимо превращался в головную боль.

— Мистер Стар, к вам мистер Драммон, мистер Кирстофф и миссис Корнхилл по поводу русской картины.

— Хорошо, пусть войдут.

По окончании встречи, с полседьмого до полвосьмого, он просматривал рабочий материал, отснятый после обеда. Если бы не свидание с девушкой, он провел бы остаток времени в проекционном зале или звуковой лаборатории, но из-за землетрясения ночь выдалась тяжелой, и Стар решил пойти поужинать. В приемной он наткнулся на Пита Завраса с забинтованной рукой на перевязи.

— Вы — Эсхил и Еврипид кинематографа, — просто сказал оператор. — И еще Аристофан и Менандр.

Он поклонился.

— Кто это? — улыбнулся Стар.

— Мои соотечественники.

— Я не знал, что в Греции снимают кино.

— Смеетесь, Монро. Я хотел сказать, вам никто в подметки не годится. Вы меня спасли, стопроцентно.

— Как самочувствие?

— Рука — пустяки: ощущение, как от поцелуйчиков по коже. Ради такого исхода стоило и прыгнуть.

— А почему именно здесь?

— Здесь дельфийский оракул. Эдип, разгадавший загадку. Добраться бы до того подлеца, который пустил сплетню…

— Рядом с вами пожалеешь о собственной необразованности.

— Что проку, — отмахнулся Пит. — Получить диплом бакалавра в Салониках, чтобы оказаться не у дел…

— Ну, пока еще нет.

— Задумаете перерезать кому-нибудь глотку — мой телефон у вас есть.

Стар зажмурился и вновь открыл глаза: силуэт Завраса расплывался в солнечном свете. Опершись сзади о стол, он произнес как можно непринужденнее:

— Удачи, Пит.

Комната резко потемнела; Стар заставил себя в несколько привычных шагов добраться до кабинета и, лишь когда захлопнулась дверь, нащупал таблетки. Стукнул о стол графин, звякнул стакан. Опустившись в кресло, Стар выждал, пока подействует бензедрин, и только тогда пошел ужинать.

На обратном пути он заметил чей-то приветственный жест — и, различив в открытом авто молодого актера с девушкой, проводил их взглядом до ворот, уже сливающихся с летними сумерками. Приятные мелочи радовали его со временем все меньше, ему даже стало казаться, что острота ощущений ушла вместе с Минной: способность к сильным эмоциям притупилась настолько, что сама скорбь по умершей жене грозила вскоре угаснуть. Минна для него по-детски связывалась с небом над головой, и, вернувшись в кабинет, Стар впервые за год велел подать автомобиль с откидным верхом — слишком гнетущим выглядел огромный лимузин, тащивший на себе тяжкую память о бесчисленных совещаниях и усталой дреме.

Выходя со студии, Стар еще чувствовал напряжение, но в открытой машине летний вечер обступил его плотнее, и мало-помалу Стар начал замечать окружающее. Над дальним концом бульвара висела низкая луна — одна из кажущихся многих, словно в знак надежды сменяющих друг друга каждый вечер из года в год. Со смертью Минны голливудские огни горели по-иному: с открытых лотков, полных лимонов, грейпфрутов и зеленых яблок, косыми лучами струилось на улицу туманное сияние; на дороге мигнул лиловый стоп-сигнал передней машины — и на следующем перекрестке мигнул снова. Лучи прожекторов бороздили небо, на безлюдном углу двое загадочных незнакомцев вращали светящийся цилиндр, выписывающий по небесам причудливые дуги.

В закусочной у конфетной витрины стояла женщина — высокая, ростом почти как Стар, и растерянная. Ей явно было не по себе, и не окажись Стар таким серьезным и вежливым, она бы не выдержала. Поздоровавшись и едва обменявшись взглядом, они молча вышли на улицу, и еще чуть ли не в дверях Стар понял: обычная американка. Хорошенькая, но не более. Не красавица. Не Минна.

— Куда мы едем? — осведомилась она. — Я думала, машина с шофером. Впрочем, не обращайте внимания, я умею боксировать.

— Боксировать?

— Невежливое начало, да? — натянуто улыбнулась девушка. — А ведь про вашего брата болтают сущие ужасы.

Мысль о том, что его принимают за злодея, Стара развеселила — но лишь на миг.

— Зачем я вам понадобилась? — спросила она, садясь в машину.

Стар не пошевелился и чуть было не велел ей выйти — однако незнакомка уже расслабилась на сиденье, и он понял, что сам виноват. Стиснув зубы, он обошел машину и сел на водительское место. Уличный фонарь теперь освещал ее лицо, и Стару даже не верилось, что вчерашней ночью он видел ту же девушку. Никакого сходства с Минной.

— Я отвезу вас домой. Где вы живете?

— Домой? — удивилась она. — Я не спешу. Простите, если обидела.

— Вовсе нет. Спасибо, что пришли. Просто я осел. Вчера мне померещилось сходство между вами и одной женщиной из прошлого. Ночь, глаза слепило прожектором…

Девушка почувствовала себя задетой: ей попеняли, что она не похожа на другую.

— И всего-то? — бросила она. — Надо же!

С минуту они ехали молча.

— Вы ведь были женаты на Минне Дэвис, да? — осенило ее. — Извините, что спрашиваю.

Он гнал машину как мог, стараясь лишь, чтобы это не бросалось в глаза.

— Мы внешне разные, если вы о ней, — продолжила девушка. — Вы, наверное, имели в виду мою подругу, она больше похожа на Минну Дэвис.

Ему было уже безразлично, хотелось лишь поскорее отделаться и забыть.

— Может, она вам и нужна? — не отступала его спутница. — Мы живем по соседству.

— Вряд ли. Я запомнил ваш серебристый пояс.

— Значит, то была я.

Они уже свернули к северо-западу от бульвара Сансет и теперь взбирались вверх по каньону среди холмов. Бунгало по краям петляющей дороги светились огнями, электричество просачивалось в вечерний воздух, как радиосигналы.

— Видите огонек на вершине, самый последний? Дом Кэтлин. А я живу на той стороне. — Девушка помолчала минуту и добавила: — Остановите здесь.

— Вы же сказали — на той стороне.

— Хочу зайти к Кэтлин.

— Боюсь, я…

— Мне нужно сюда, — сказала она нетерпеливо.

Стар вышел из машины и безотчетно шагнул за ней к небольшому новому домику, почти скрытому под ветвями одинокой ивы. Позвонив в дверь, девушка обернулась попрощаться.

— Простите, что разочаровала.

Ему сделалось ее жаль — и себя вместе с ней.

— Я сам виноват. Доброй ночи.

В открывшемся дверном проеме возник треугольник света, женский голос произнес: «Кто здесь?» — и Стар поднял глаза.

В дверях стояла она: лицо, фигура, улыбка на фоне льющихся из двери лучей. Лицо Минны — та самая кожа, светящаяся, словно фосфоресцирующая, и горячий изгиб дерзких губ, и разлитая поверх всего та ликующая радость, что пленяла целое поколение зрителей.

Сердце рванулось из груди, как прошлой ночью, только в этот раз не спешило возвращаться, омытое благословенным умиротворением.

— А, Эдна, ко мне сейчас нельзя, — прозвучал тот же голос. — Я делала уборку, весь дом пропах нашатырем.

Эдна громко расхохоталась.

— Кэтлин, он тут явно по твою душу.

Глаза Стара и Кэтлин встретились и схлестнулись, на секунду замерев в любовном слиянии — неповторимом, возможном лишь в первый миг встречи. Взгляд длился, медлительный как объятие и требовательный как зов.

— Он мне позвонил, — объявила Эдна. — Похоже, решил…

Стар прервал ее, шагнув в полосу света.

— Я опасался, что вчера на студии мы обошлись с вами невежливо.

Подлинно сказанное не вмещалось ни в какие слова. Она слушала без стыда, жизнь пылала в обоих ярким пламенем — Эдна казалась частью сумрака где-то вдалеке.

— Вовсе нет, — ответила Кэтлин. Прохладный ветер играл каштановыми локонами над ее лбом. — Мы ведь зашли без спроса.

— Приглашаю вас обеих на студию — пройтись, посмотреть.

— Кто вы? Важная персона?

— Он муж Минны Дэвис, продюсер, — колко вставила Эдна, словно пересказывая редкостную шутку. — Он много чего мне наговорил. Уж точно положил на тебя глаз.

— Замолчи, Эдна, — резко оборвала ее Кэтлин.

Словно устыдившись собственной грубости, Эдна пробормотала: «Позвони мне, ладно?» — и шагнула к дороге, унося с собой тайну — замеченную ею искру, мелькнувшую между двоими во тьме.

— Я вас помню, — сказала Кэтлин Стару. — Вы нас спасали из наводнения.

Что дальше? Эдны теперь не хватало — слишком ничтожна была вещественная опора, слишком многое между ними произошло. Оба парили в небытии: его мир остался где-то вдалеке, ее мир и вовсе вмещал лишь голову идола и полураскрытую дверь.

— Вы ирландка? — попытался он выстроить мир для нее.

Она кивнула.

— Я долго жила в Лондоне. Не знала, что это заметно.

На дороге показался зеленоглазый автобус; они подождали, пока он проедет.

— Вашей подруге я, кажется, не понравился. Наверное, из-за слова «продюсер».

— Эдна здесь тоже недавно. Глупышка, но беззлобная. Уж я-то не стала бы вас бояться.

Она вгляделась в его лицо и, как все, заметила усталость, но тут же о ней забыла — из-за исходящего от Стара ощущения тепла, каким веет от яркой жаровни в прохладную ночь.

— Вам, должно быть, отбоя нет от девушек, что рвутся в актрисы.

— Все давно отчаялись и махнули рукой.

Это было неправдой — он знал, что претендентки по-прежнему осаждают его порог, но их суетливые голоса давно слились для него в невнятный гомон, неотличимый от городского шума. В их глазах он был могущественнее любых королей: монарх способен сделать королевой лишь одну, Стар — как они надеялись — многих.

— С такой жизнью недолго стать циником, — заметила Кэтлин. — Вы не собирались снимать меня в кино?

— Нет.

— Вот и хорошо. Я ведь не актриса. В Лондоне ко мне как-то подошли в отеле «Карлтон» и пригласили на пробную съемку, но я поразмыслила и отказалась.

Все это время они стояли почти недвижно, словно ему через миг уходить, а ей — возвращаться в дом.

— Чувствую себя как сборщик налогов, — рассмеялся вдруг Стар. — Застрял на пороге и не даю закрыть дверь.

Кэтлин тоже улыбнулась.

— К сожалению, в дом вам нельзя. Может, я возьму жакет и посидим здесь?

— Не стоит. — Он и сам не понимал, что за чувство подсказывало ему уйти. Увидит он ее, нет ли — так будет лучше. — Придете на студию? Не обещаю быть вашим гидом, но если захотите у нас побывать — непременно звоните.

Тонкая, как волосок, складка пролегла между ее бровей.

— Не знаю. Но все равно спасибо за приглашение.

Он понял, что ее что-то держит и она не придет. Внезапно она от него ускользнула; оба почувствовали, что миг исчерпан. Ему пора уходить — в никуда, с пустыми руками. Обыденно говоря, он не знал ее телефона или даже фамилии, и сейчас казалось немыслимым о них спрашивать.

Она проводила его до машины; ее лучистую красоту, неизведанную и новую, Стар ощущал чуть ли не кожей — хотя когда они вышли из тени, их разделяло полшага пространства, залитого лунным светом.

— Неужели все? — вырвалось у него.

На ее лице отразилось сожаление, однако губы чуть дрогнули, изогнувшись в тайной улыбке — словно колыхнулся занавес у запретного порога.

— Надеюсь, мы еще увидимся. — Ответ прозвучал почти как дань вежливости.

— Будет печально, если нет.

На миг повеяло отчуждением, но когда Стар развернул машину в ближайшем проулке и тронулся в путь, Кэтлин еще стояла у дома — и он помахал ей рукой, вдруг ощутив прилив сил и порадовавшись тому, что в мире еще есть красота, не рассортированная по студийным картотекам.

Дома, пока дворецкий заваривал чай в русском самоваре, на Стара навалилось одиночество — тяжкой отрадой вернулась старая боль. Два сценария, оставленные на вечер, ждали своего часа; когда-нибудь он воплотит их на экране, реплику за репликой, а пока, раскрывая первый из них, он чуть помедлил, вспомнив Минну, и потянулся к ней мыслью — все пустяк, с тобой никто не сравнится, прости…

Вот таким, в общих чертах, был один день из жизни Стара. Болезнь он держал в тайне, и я не знаю, давно ли она началась — отец лишь упомянул, что Стар раза два терял сознание в тот месяц. Про обед мне рассказал принц Агге, впечатленный намерением Стара сделать неокупаемую картину — намерением необычайным, если учесть личности партнеров и тот факт, что Стар владел большой долей акций и по контракту его доход напрямую зависел от прибыли фирмы.

Многое рассказал Уайли Уайт — и я ему верю: настрой Стара он чувствовал остро, испытывая к боссу нечто среднее между завистью и восхищением. Что до меня — я тогда была влюблена в Стара по уши, так что о моей объективности судите сами.