Истории из века джаза.

Спустя несколько часов.

Маленькая гостиная на первом этаже, почти полностью занятая очень удобной кожаной тахтой. В потолке две неяркие лампы, а посредине, над тахтой, висит писанный маслом портрет очень старого, очень почтенного джентльмена, одетого по моде 1860-х годов.

За сценой звучит музыка фокстрота.

Розалинда сидит на тахте, слева от нее – Хауорд Гиллеспи, нудный молодой человек лет двадцати четырех. Он явно страдает, а ей очень скучно.

Г и л л е с п и (вяло). В каком смысле я изменился? К вам я отношусь все так же.

Р о з а л и н д а. А мне вы кажетесь другим.

Г и л л е с п и. Три недели назад вы говорили, что я вам нравлюсь, потому что я такой пресыщенный, такой равнодушный, – я и сейчас такой.

Р о з а л и н д а. Только не по отношению ко мне. Раньше вы мне нравились, потому что у вас карие глаза и тонкие ноги.

Г и л л е с п и (беспомощно). Они и сейчас карие и тонкие. А вы просто кокетка, вот и все.

Р о з а л и н д а. Кокетки меня интересуют только те, что в модных журналах. Мужчин обычно сбивает с толку то, что я вполне естественна. Я-то думала, что вы никогда не ревнуете. А вы теперь глаз с меня не спускаете, куда бы я ни пошла.

Г и л л е с п и. Я вас люблю.

Р о з а л и н д а (холодно). Знаю.

Г и л л е с п и. И вы уже две недели не даете себя поцеловать. Мне казалось, что после того, как девушку поцелуешь, она… она завоевана.

Р о з а л и н д а. Это в прежнее время так было. Меня каждый раз надо завоевывать сызнова.

Г и л л е с п и. Вы шутите?

Р о з а л и н д а. Как всегда, не больше и не меньше. Раньше были поцелуи двух сортов: либо девушку целовали и бросали, либо целовали и объявляли о помолвке. А теперь есть новая разновидность – не девушку, а мужчину целуют и бросают. В девяностых годах, если мистер Джонс похвалялся, что поцеловал девушку, всем было ясно, что он с ней покончил. Если тем же похваляется мистер Джонс выпуска тысяча девятьсот двадцатого года, всем понятно, что ему, значит, больше не разрешается ее целовать. В наше время девушка, стоит ей удачно начать, всегда перещеголяет мужчину.

Г и л л е с п и. Так зачем вы играете мужчинами?

Р о з а л и н д а (наклонясь к нему, доверительно). Ради первой секунды – пока ему только любопытно. Есть такая секунда – как раз перед первым поцелуем, – одно шепотом сказанное слово, что-то неуловимое, ради чего стоит все это затевать.

Г и л л е с п и. А потом?

Р о з а л и н д а. А потом заставляешь его заговорить о себе. Скоро он уже только о том и думает, как бы остаться с тобой наедине, – он дуется, не пробует бороться, не хочет играть – победа!

Входит Досои Райдер – двадцати шести лет, красив, богат, знает себе цену, скучноват, пожалуй, но надежен и уверен в успехе.

Р а й д е р. По-моему, этот танец за мной, Розалинда.

Р о з а л и н д а. Как приятно, что вы меня узнали, Досон. Значит, я не слишком накрашена. Познакомьтесь: мистер Райдер – мистер Гиллеспи.

Они пожимают друг другу руки, и Гиллеспи уходит, погрузившись в бездну уныния.

Р а й д е р. Что и говорить, ваш вечер – большая удача.

Р о з а л и н д а. Да, кажется… Не берусь об этом судить. Я устала… Посидим немного, вы не против?

Р а й д е р. Против? Да я в восторге. Вы же знаете, я ненавижу торопиться и торопить других. Лучше видеться с девушкой вчера, сегодня, завтра.

Р о з а л и н д а. Досон!

Д о с о н. Что?

Р о з а л и н д а. Интересно, вы понимаете, что влюблены в меня?

Р а й д е р (поражен). О, вы замечательная девушка.

Р о з а л и н д а. А то ведь со мной, знаете ли, сладить трудно. Тот, кто на мне женится, не будет знать ни минуты покоя. Я скверная, очень скверная.

Р а й д е р. Ну, этого я бы не сказал.

Р о з а л и н д а. Правда, правда – особенно по отношению к самым близким людям. (Встает.) Пошли. Я передумала, хочу танцевать. Мама там, наверное, уже голову потеряла.

Уходят. Входят Алек и Сесилия.

С е с и л и я. Вот уж повезло – в перерыве между танцами оказаться с родным братом.

А л е к (мрачно). Пожалуйста, могу уйти.

С е с и л и я. Ни в коем случае. С кем же мне тогда начинать следующий танец? (Вздыхает.) С тех пор как уехали французские офицеры, балы уже стали не те.

А л е к (хмурясь). Я не хочу, чтобы Эмори влюбился в Розалинду.

С е с и л и я. Да? А мне казалось, что ты именно этого хочешь.

А л е к. Я и хотел, но как посмотрел на этих девиц, что-то засомневался. Эмори мне очень дорог. Он уязвимая натура, и я вовсе не хочу, чтобы сердце у него оказалось разбитым из-за девушки, которой он безразличен.

С е с и л и я. Он очень красивый.

А л е к (все еще хмурясь). Замуж она за него не выйдет, но разбить человеку сердце можно и без этого.

С е с и л и я. Чем она их привораживает? Хорошо бы узнать секрет.

А л е к. Ах ты, хладнокровный котенок. Счастье еще, что у тебя нос курносый, а то никому бы спасения не было.

Входит миссис Коннедж.

М и с с и с К о н н е д ж. Господи, да где же Розалинда?

А л е к (в тоне милой шутки). Да уж, ты знала, у кого спросить. С кем же ей быть, как не с нами!

М и с с и с К о н н е д ж. Отец созвал восемь холостых миллионеров, специально чтобы представить ей.

А л е к. Ты их построй по ранжиру, и шагом марш по всему дому.

М и с с и с К о н н е д ж. Я не шучу – с нее станется в вечер первого бала удрать с каким-нибудь футболистом в кафе «Кокос». Ты пойди влево, а я…

А л е к (непочтительно). А может, тебе лучше послать дворецкого поискать в погребе?

М и с с и с К о н н е д ж (на полном серьезе). Неужели ты думаешь, что она там?

С е с и л и я. Да он шутит, мама.

А л е к. Мама уже представила себе, как она пьет пиво прямо из бочки с каким-нибудь чемпионом.

М и с с и с К о н н е д ж. Пойдемте же, пойдемте ее искать.

Уходят. Входят Розалинда и Гиллеспи.

Г и л л е с п и. Розалинда, я вас спрашиваю еще раз – неужели я вам совершенно безразличен?

Быстро входит Эмори.

Э м о р и. Этот танец за мной.

Р о з а л и н д а. Мистер Гиллеспи, это мистер Блейн, познакомьтесь.

Г и л л е с п и. Мы с мистером Блейном встречались. Вы ведь из Лейк-Джинева?

Э м о р и. Да.

Г и л л е с п и (хватаясь за соломинку). Я там бывал. Это… это на Среднем Западе, так, кажется?

Э м о р и (с издевкой). Более или менее. Но меня всегда больше прельщало быть провинциальным рагу с перцем, чем пресной похлебкой.

Г и л л е с п и. Что?!

Э м о р и. О, прошу не принимать на свой счет.

Гиллеспи, отвесив поклон, удаляется.

Р о з а л и н д а. Очень уж он примитивен.

Э м о р и. Я когда-то был влюблен в такой вот примитив.

Р о з а л и н д а. В самом деле?

Э м о р и. Да-да, ее звали Изабелла – и ничего в ней не было, кроме того, чем я сам ее наделил.

Р о з а л и н д а. И что получилось?

Э м о р и. В конце концов я убедил ее, что мне до нее далеко, – и тогда она дала мне отставку. Заявила, что я все на свете критикую и к тому же непрактичен.

Р о з а л и н д а. В каком смысле непрактичен?

Э м о р и. Ну, понимаете, вести автомобиль могу, а шину сменить не сумею.

Р о з а л и н д а. Что вы намерены делать в жизни?

Э м о р и. Да еще не знаю, избираться в президенты, писать…

Р о з а л и н д а. Гринич-Виллидж?

Э м о р и. Боже сохрани, я сказал «писать», а не «пить».

Р о з а л и н д а. Я люблю деловых людей. Умные мужчины обычно такие невзрачные.

Э м о р и. Мне кажется, что я вас знал тысячу лет.

Р о з а л и н д а. Ой, сейчас начнется рассказ про пирамиды!

Эмори. Нет, у меня была в мыслях Франция. Я был Людовиком XIV, а вы – одной из моих… моих… (Совсем другим тоном.) А что, если нам влюбиться друг в друга?

Р о з а л и н д а. Я предлагала притвориться влюбленными.

Э м о р и. Нам бы это легко не прошло.

Р о з а л и н д а. Почему?

Э м о р и. Потому что именно эгоисты, как ни странно, способны на большую любовь.

Р о з а л и н д а (поднимая к нему лицо). Притворитесь.

Долгий, неспешный поцелуй.

Э м о р и. Милых вещей я говорить не умею. Но вы прекрасны.

Р о з а л и н д а. Ой, только не это.

Э м о р и. А что же?

Р о з а л и н д а (грустно). Да ничего. Просто я жду чувства, настоящего чувства – и никогда его не нахожу.

Э м о р и. А я только это и нахожу кругом и ненавижу от всей души.

Р о з а л и н д а. Так трудно найти мужчину, который удовлетворял бы вашим эстетическим запросам.

Где-то отворили дверь, и в комнату ворвались звуки вальса. Розалинда встает.

Слышите? Там играют «Поцелуй еще раз».

Он смотрит на нее.

Э м о р и. Так что?

Р о з а л и н д а. Так что?

Э м о р и (тихо, признавая свое поражение). Я вас люблю.

Р о з а л и н д а. И я вас люблю – сейчас.

Поцелуй.

Э м о р и. Боже мой, что я наделал?

Р о з а л и н д а. Ничего. Не надо говорить. Поцелуй меня еще.

Э м о р и. Сам не знаю, почему и как, но я полюбил вас с первого взгляда.

Р о з а л и н д а. И я… я тоже, сегодня такой вечер…

В комнату не спеша входит ее брат, вздрагивает, потом громко произносит: «Ох, простите» – и выходит.

(Едва шевеля губами.) Не отпускай меня. Пусть знают, мне все равно.

Э м о р и. Повтори!

Р о з а л и н д а. Люблю – сейчас. (Отходят друг от друга.) О, я еще очень молода, слава богу, и, слава богу, довольно красива, и, слава богу, счастлива… (После паузы, словно в пророческом озарении, добавляет.) Бедный Эмори!

Он снова ее целует.