Хрущев. Творцы террора.

Исторический экскурс: «красный террор».

В августе 1918 года, в самое опасное для Советской России время, произошли два террористических акта: убийство Урицкого и покушение на Ленина. Обе операции производили эсеры, но поначалу их приписали «классовым врагам». Тогда и был объявлен так называемый «красный террор». Продлился он недолго и вскоре — после того, как выяснилось, что за покушением стояли не «остатки свергнутых классов», а бывшие товарищи по революции, — был свергнут. Но поначалу большевики наговорили много такого, чего, чуть-чуть подумав, говорить бы не стали. Власти вскоре поумнели, однако слово — не воробей…

2 Сентября ВЦИК принимает резолюцию: «Ц. И. К. дает торжественное предостережение всем холопам российской и союзной буржуазии, предупреждая их, что за каждое покушение на деятелей советской власти и носителей идей социалистической революции будут отвечать все контрреволюционеры и все вдохновители их».

Один из самых известных публицистов того времени, Карл Радек, писал в «Известиях»: «Уничтожение отдельных лиц из буржуазии, поскольку они не принимают непосредственного участия в белогвардейском движении, имеет только средства устрашения в момент непосредственной схватки… Понятно, за всякого советского работника, за всякого вождя рабочей революции, который падет от руки агента контрреволюции, последняя расплатится десятками голов».

3 Сентября губернский военный комиссар в Москве пишет: «За каждую каплю пролетарской крови прольется поток крови тех, кто идет против революции… За каждую пролетарскую жизнь будут уничтожены сотни буржуазных сынков белогвардейцев…».

В органах тоже настроение соответствующее. Нарком внутренних дел Петровский 5 сентября издает «приказ о заложниках».

«Расхлябанности и миндальничанию должен быть немедленно положен конец… Из буржуазии и офицерства должны быть взяты значительные количества заложников. При малейших попытках сопротивления или малейшем движении в белогвардейской среде должен применяться безоговорочно массовый расстрел…».

Несколько позднее, 1 ноября 1918 года, председатель ЧК и военного трибунала 5-й армии Лацис писал в «Красном Терроре»: «Мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствии материала и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны решить судьбу обвиняемого».

Лацис — не председатель ВЧК и не нарком, но и его слово тоже было услышано. А уж на местах руководящие указания поняли по-своему.

Некие коммунисты из Витебской губернии требуют за каждого убитого советского работника расстрелять тысячу белых. Еще одна комячейка, на сей раз какого-то автопоезда — за каждого павшего расстреливать по 100 заложников, то есть совсем уже невиновных людей. «За каждого нашего коммуниста будем уничтожать по сотням, а за покушение на вождей тысячи и десятки тысяч этих паразитов» — это из постановления охраны Острогорской ЧК.

Чувствуете, как идея пошла в массы?

Правда, реализовывалась она несколько скромнее. Эмигрант Сергей Мельгунов кропотливо собрал множество свидетельств о «зверствах большевиков». Сюда вошли и факты, в том числе и почерпнутые из советских газет, и легенды — сюда вошло все. И, что особенно ценно, это свидетельство врага советской власти, который ни в коей степени не заинтересован в том, чтобы преуменьшать масштабы террора.

Начнем с Петрограда. «По постановлению Петроградской Чрезвычайной Комиссии, — как гласит официозное сообщение в "Еженедельнике Чрез. Ком." 20 октября (№ 5) — расстреляно 500 человек заложников… Один из очевидцев петроградских событий сообщает такие детали: "Что касается Петрограда, то, при беглом подсчете, число казненных достигает 1300, хотя большевики признают только 500"…» В Москве после покушения на Ленина было расстреляно 90 человек. Нижний Новгород — 41 человек. Смоленская область — 38 человек «помещиков», явно первых попавшихся. 21 октября в Пятигорске в порядке «красного террора» были расстреляны заложники и «лица, принадлежащие к контрреволюционным организациям». И дальше шли два списка: один в 59, другой в 47 человек.

Впрочем, и заложник заложнику рознь. Некоторые из них весьма своеобразны. «Всероссийской Ч. К. за покушение на вождя всемирного пролетариата среди других расстреляны: артельщик Кубицкий за ограбление 400 т. р., два матроса за то же, комиссар Ч.К. Пискунов, "пытавшийся продать револьвер милиционеру", два фальшивомонетчика…» Похоже, что во многих местах чекисты просто воспользовались «красным террором», чтобы почистить тюрьмы, и уж комиссар ЧК Пискунов явно не «классовый враг».

И это все, что касается «террора». Потому что Мельгунов путает собственно «красный террор» с чем попало: с «чрезвычайными мерами» военного времени, с местным самоуправством и с процветавшей на российских просторах революционной шизой. «Появляется объявление Чрезвычайной Комиссии: "контрреволюционные агитаторы… все бегущие на Дон для поступления в контрреволюционные войска… будут беспощадно расстреливаться на месте преступления". Угрозы стали сыпаться, как из рога изобилия: "мешочники расстреливаются на месте" (в случае сопротивления), расклеивающие прокламации "немедленно расстреливаются" и т. п… "Конфискация всего имущества и расстрел" ждет тех, кто вздумает обойти существующие и изданные советской властью законы об обмене, продаже и купле…"». Это все, в общем-то, нормальные меры военного времени, в большей или меньшей степени применяющиеся во всех государствах, на территории которых идет война.

А вот и образчики того, как развлекались местные власти — в качестве еще одной иллюстрации к первой части книги: «Характерно, что приказы о расстрелах издаются не одним только центральным органом, а всякого рода революционными комитетами: в Калужской губ. объявляется, что будут расстреляны за неуплату контрибуций, наложенных на богатых; в Вятке "за выход из дома после 8 часов"; в Брянске за пьянство; в Рыбинске за скопления на улицах и притом "без предупреждения". Грозили не только расстрелом: комиссар города Змиева обложил город контрибуцией и грозил, что неуплатившие "будут утоплены с камнем на шее в Днестре" (интересно бы узнать, хоть кого-то он утопил? — Е. П.)… Главковерх Крыленко… (будущий нарком юстиции! — Е. П.) 22 января объявлял: "Крестьянам Могилевской губернии предлагаю расправиться с насильниками по своему рассмотрению"…».

Больше всего, конечно, было разного рода шизы. «Приведу несколько примеров из зарубежной прессы, заимствовавшей их из советских газет юга России… Мировой судья Никифоров, служивший сторожем на заводе одесского О-ва парох. и торговли, расстрелян за то, что, "уклоняясь от мобилизации и отказываясь работать на благо Советской России, поступил на завод для шпионажа и агитации среди несознательного пролетариата"; старушка Сигизмундова, получившая из Варны письмо от сына офицера, расстреляна "за сношения с агентом Антанты и ее приспешника Врангеля". В Одессе в 1919 г. ген. Баранов в порядке "красного террора" расстрелян за то, что сфотографировал памятник Екатерины II, стоявший на площади против ЧК… Расстреливали за найденные при обыске офицерские пуговицы, "за преступное получение трупа сына". Среди расстрелянных найдем мясника с Миусской площади, осмелившегося публично обругать памятники Марксу и Энгельсу в Москве… Кронштадтских врачей расстреляли за "популярность среди рабочих"… Иваново-Вознесенские коммунисты официально грозили расстрелом за несдачу (или только незарегистрирование!) швейных машинок, а владикавказский комендант Митяев обещал "стереть с лица земли" всех, виновных в продаже спиртных напитков. Бакинский комиссар почт и телеграфа в официальном приказе грозил расстрелом в 24 часа телеграфисткам, несвоевременно отвечающим на сигналы или отвечающим грубо» [Мельгунов С. Красный террор в России. М., 1990. С. 113–114.].

В 1919 году Дзержинский, явно с подачи армейцев, осатаневших от постоянных измен «военспецов», предложил брать их семьи в заложники и применять к ним расстрел. Официально его идея не прошла, хотя по факту такая мера наверняка применялась. Лояльность «спецов» обеспечивали, как могли. Мельгунов рассказывает случай, когда за побег офицера к белым были расстреляны его мать и четыре девочки от трех до семи лет. Байка, скорей всего… Хотя… читайте «Железный поток»…

И все же как хотите, но как-то это все провинциально. Приведу еще один абзац из Мельгунова: «"В ответ на брошенные в Москве бомбы" [Речь идет о взрыве в Московском комитете партии в сентябре 1918 года. ] в Саратове Чрез. Комиссия расстреляла 28 человек, среди которых было несколько кандидатов в члены Учредительного Собрания из конст. — демократ. партии, бывший народоволец, юристы, помещики, священники и т. д. Столько расстреляно официально. В действительности больше, столько, сколько по телеграмме из Москвы пришлось из "всероссийской кровавой повинности" на Саратов — таких считали 60».

Да господин Мельгунов вообще представления не имеет, что такое массовый террор!

Но главное все же следует запомнить. Повторю еще раз слова товарища Лациса: «Не ищите на следствии материала и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны решить судьбу обвиняемого».

Нет, формально по ходу операции по приказу № 00447 материалы и доказательства искать следовало. Но те, кто ее задумывал, знали точно: в их регионах этого делать не будут. Так что фактически этот приказ и есть реализованный спустя двадцать лет после провозглашения, в обстановке строжайшей секретности, «красный террор».