Хрущев. Творцы террора.

* * *

…Что было потом?

Каганович вспоминал:

«Даже, по-моему, после выборов это было или до… (т. е. в самом конце съезда. — Е. П.)В кулуарной комнате съезда, куда мы обычно выходили, собрали вдруг Президиум ЦК — кто стоя, кто сидя — комната маленькая. Раздали нам красные книжки.

Хрущев сказал:

— Надо выступить на съезде.

Мы говорим, что условились на пленуме ЦК — после съезда, в спокойной обстановке выработаем резолюцию. Съезд уже кончился. Мы выступали с речами едиными, мирно, без раскола.

— Надо сейчас, — говорит Хрущев.

Полистали, посмотрели, даже как следует не прочитали, не успели. А съезд ждет. Перерыв сделали. На пятнадцать минут. Мы идем заседать — заседание комиссии Поспелова.

Хрущев потом написал: предложили, чтобы я сделал доклад. Это он врет. Он сам сказал: "Я сделаю доклад". Возражали. Возражал я, Молотов, Ворошилов. Не скажу, чтобы мы активно выступили против… Невозможно было. Факты были, факты есть, съезд ждет… Но активно не решились, невозможно это. Может, это ошибка наша была. Расколоть съезд не хотели. Из-за стремления к единству не хотели расколоть съезд».

Но и Лазарь Моисеевич лукавит. Текст на ознакомление раздали 23 февраля, можно было успеть его прочесть. И успели. Таубман пишет: «Одна копия, сохранившаяся в архивах, испещрена карандашными пометками разных цветов. После описания пыток партработника Роберта Эйхе и его отчаянной мольбы, обращенной к Сталину, кто-то приписал на полях: "Вот он, наш дорогой отец!" Другой комментарий добавляет к последней фразе предупреждение: "Это не должно выйти за границы партии, тем более — просочиться в прессу", слова "не следует обнажать наши раны"» [Таубман У. Хрущев. С. 310.]. Наверняка писал кто-то из «молодых» членов Президиума: испытанных бойцов сталинского Политбюро, знавших, что незадолго перед тем Эйхе хладнокровно перебил не меньше десяти тысяч человек, разжалобить было бы куда труднее. (А может быть, Каганович правду говорит, а доклад с пометками — просто очередная хрущевская фальшивка, и вопрос действительно решали в последний момент.).

Все было рассчитано точно. Получив предварительное согласие Президиума и ЦК, Хрущев мог уже говорить все, что угодно. «Сталинцы», даже выступив против, остались бы в абсолютном меньшинстве — ведь факты-то были приведены правильно, дело было в интерпретации.

Впрочем, лукавит и Молотов, когда утверждает, что «партия его не поняла бы», если бы он выступил на съезде. Несколько ниже мы увидим, что прекрасно бы поняла, и Никита Сергеевич лишился бы, может статься, своего поста. Однако до доклада они не решились выступить против Хрущева, а после его можно было опровергнуть лишь одним способом — рассказать съезду, что на самом деле произошло в 1937 году и за что Сталин расправился с партаппаратом. Если бы Берия был жив, с него бы сталось и это сделать… но ни у кого из «сталинцев» на это мужества не хватило.

Во время доклада Хрущев по очереди обращался к Молотову, Маленкову, Кагановичу, Ворошилову — требуя, чтобы они объяснили свое поведение в 1937 году — но те сидели молча. Два месяца спустя, на торжественном первомайском обеде, в присутствии иностранных дипломатов, выпивший Хрущев снова обрушился на Сталина. Югославский посол Мичунович вспоминал о Молотове: «Временами мне казалось, что Хрущев поворачивает нож у него в открытой ране» [Таубман У. С. 317.].

«Сталинцы» попытались, правда, дать бой в 1957 году, почти сняв Хрущева на Президиуме ЦК — но это было уже махание кулаками после драки, и в результате с верхушки власти слетели они сами.