Хрущев. Творцы террора.

* * *

Официальная версия такая: на этом пленуме несколько «старых большевиков» выступили против развязываемого Сталиным террора и были за это уничтожены. Первый из них — Григорий Каминский, нарком здравоохранения. С этим все ясно. Его использовал Хрущев в своей антибериевской кампании, пользуясь тем, что Каминский в начале 20-х был Первым в Азербайджане. Развивая хрущевскую легенду, из Каминского и сделали одного из «героев» — противников террора.

А вот другой — персонаж куда более интересный. Это Осип Пятницкий, фигура хотя и забытая, но в то время очень крупная. По взглядам он даже и не «ястреб», это «динозавр» «мировой революции». В 1935 году, когда Сталин потребовал от Коминтерна поддержки антифашистской политики Народного фронта, в котором коммунисты должны были блокироваться с социалистами, Пятницкий выступил резко против. Человек он был несгибаемый и влиятельный. Из Коминтерна его надо было убирать, но просто «убрать» не получалось, и большевик-ортодокс получил один из важнейших в партии постов — начальника политико-административного отдела ЦК, структуры, которая контролировала органы советской власти и госаппарата.

Еще раз напоминаю: стенограммы июньского пленума пока что никому найти не удалось, и о его первых четырех днях можно судить только по смутным воспоминаниям, перемешанным с выдумками. Из этих воспоминаний вот какая сформировалась легенда.

«Еще большим диссонансом прозвучало выступление члена ЦК ВКП(б)… Пятницкого. Он заявил, что категорически против предоставления органам НКВД чрезвычайных полномочий и при этом характеризовал Ежова как жестокого и бездушного человека. Пятницкий обвинил карательные органы в фабрикации дел и применении недозволенных методов ведения следствия. Он настаивал на усилении контроля партии над деятельностью органов государственной безопасности и предложил создать для этого специальную компетентную комиссию ЦК ВКП(б).

Пятницкий высказался и против применения высшей меры наказания Бухарину, Рыкову и другим деятелям так называемого "правотроцкистского блока". Он предложил ограничиться исключением их из партии и этим отстранить их от политической деятельности, но сохранить им жизнь для использования их опыта в народном хозяйстве» [Пятницкий В. Осип Пятницкий и Коминтерн на весах истории. Минск, 2004. С. 424–425.].

Как видим, в этом крохотном отрывке собраны все штампы как хрущевских, так и перестроечных времен. Хотя требование контроля партии над НКВД — весьма любопытно. Как мы помним, партийный контроль был единственным видом контроля, который признавал Дзержинский, отчаянно отбиваясь от надзора со стороны наркомата юстиции. И вдруг оказывается, что за эти пятнадцать лет он как-то уплыл из партийных рук — по-видимому, в связи с усилением прокуратуры. Что касается «защиты» Бухарина и Рыкова от злодея Сталина — то это уже чистейшей воды легенда. Этот вопрос обсуждался на предыдущем пленуме, февральско-мартовском, и несколько ниже я расскажу о том, как это проходило и какова была позиция Сталина. К июню оба уже плотно сидели в НКВД и Бухарин начал давать показания, так что этому вопросу было на июньском пленуме попросту не место.

Но есть и еще одно свидетельство, чрезвычайно интересное. В апреле 1963 года «старый большевик» А. С. Темкин, сидевший в свое время в одной камере с Пятницким, вспоминал: «Тов. Пятницкий, говоря о Сталине, рассказывал, что в партии имеются настроения устранить Сталина от руководства партией. Перед июньским пленумом 1937 года состоялось совещание — "чашка чая", как он мне сказал, — с участием его, Каминского и Филатова (эти имена я помню). О чем они говорили, он мне не рассказывал, Сталин узнал об этой "чашке чая" (как говорил тов. Пятницкий) от ее участников. Он называл Филатова» [Цит. по: Старков Б. Арьергардные бои старой партийной гвардии. // Они не молчали. М., 1991. С. 224.]. А сын Пятницкого, Владимир, в своей книге, посвященной отцу, писал, что на пленуме «пошли разговоры о "чашке чая" — совещании, на которое якобы перед пленумом Пятницкий созвал многих секретарей обкомов, старых большевиков и своих соратников по Коминтерну. Предполагалось, что именно там и была достигнута предварительная договоренность о единой позиции по отношению к сталинскому террору» [Пятницкий В. Указ. соч. С. 432.].

Сведения эти, конечно, зыбкие, неполные, но если применить к ним принцип «нет дыма без огня» и допустить, что Пятницкий действительно проводил какие-то совещания с некоторыми членами ЦК, коминтерновцами и первыми секретарями, на которых они договаривались о некоей «единой позиции» по отношению к Сталину и сталинцам, то… а о чем еще они могли там договариваться, как не о совместной акции! Не о противодействии же «сталинскому террору», которого не было?

Еще один косвенный аргумент в пользу того, что Пятницкий принадлежал к команде «второго раскола» — то, что следователь, который вел его дело, в середине 50-х годов был арестован. Хрущев арестовывал далеко не всех тогдашних следователей НКВД, а тех, кто вел дела его сотоварищей. Да и ощущается в этом деле почерк Коминтерна — одной из самых кровавых террористических организаций XX века. Так они и действовали — практически никогда не достигая цели, но всегда беспощадно.

Потому что цели и на этот раз достичь не удалось. Казалось бы, все получилось, народ в страхе безмолвствует, правительство насмерть повязано с «внутренней партией» беспримерным террором. Однако случилось то, что и должно было случиться: авторитет вождя был настолько велик, что сработал механизм «добрый царь — злые бояре».

А кроме того, Сталин очень не любил, когда притесняли его подданных. А когда их стали убивать, то, как сказал впоследствии Молотов, вождь «озверел». На кого — вопрос риторический: уж явно не на народ. У него оставался еще один, последний выход, запретный, «красная кнопка»: уничтожить тех, кто, казалось бы, нерасторжимо привязал его к себе самой прочной связью — совместно пролитой кровью. Тем более никаких моральных преград теперь не было: по отношению к организаторам массового террора моральные нормы не применимы.