Кошкин стол.

Письмо Кассию.

Большую часть жизни я был убежден: я не могу дать Кассию ничего, что будет ему хоть чем-то полезно. И все эти годы даже не задумывался всерьез о том, чтобы с ним связаться. Главное, что было в наших отношениях, прошло полный круг за три недели плаванья. Ничто (кроме разве поверхностного любопытства) не толкало меня узнать его ближе. Вопросов к Кассию не осталось — по крайней мере, у меня. Я уже тогда знал, что он станет самодостаточным существом, никому ничего не будет должен. Его единственным направленным вовне жестом — за исключением наших приятельских отношений, носивших явно временный характер, — было участие по отношению к девочке. А когда Асунта исчезла в волнах, я увидел, как мой друг, будто бы опаленный недетской правдой, еще глубже ушел в себя.

Художник с опаленными руками. Какова была после этого его жизнь? Видимо, в поздние годы отрочества он ни на кого не полагался и ни во что не верил. Взрослые переносят это довольно легко — ведь они способны жить самостоятельно. Кассий же, подозреваю, в ту ночь на судне утратил причитавшиеся ему остатки детства. Помню, как он бесконечно долго стоял там, уже не рядом с нами, и обшаривал взглядом темно-синюю, сияющую внутренним светом воду.

Я знаю, что, не одари меня Рамадин тогда своей спокойной добротой, я бы теперь и не подумал о том, чтобы вновь приблизиться к Кассию. Он стал этаким воинствующим художником. Язвительность вошла у него в привычку. Но это не имеет значения. Когда — то он был двенадцатилетним мальчишкой, который с детской сострадательностью бросился на защиту слабого. Несмотря на анархию, чуть ли не въевшуюся ему в плоть, он хотел допустить к сердцу эту девочку. Странно. Он хотел защитить дочку Нимейера, как Рамадин хотел защитить Хезер Кейв. Почему все мы трое чувствовали потребность защищать тех, кто казался еще беззащитнее, чем мы сами?

Поначалу я думал, что если дам книге какое — нибудь заглавие вроде «Путешествие Майны», он услышит меня, где бы ни находился. Ведь он даже не знает моего подлинного имени. Если уж мое прозвище позволило мне достучаться до мисс Ласкети в ее нынешнем обиталище, может, я достучусь и до него. Не знаю, читает он книги или презирает это занятие. В любом случае это повествование написано для него. Для другого друга моей юности.