Хроники Средиземья.

Глава XI. КЛИНОК В НОЧИ.

Пока они готовились ко сну в пригорянском трактире, над Забрендией стояла недобрая ночь: туман вперемешку с мраком. Глухо было в Кроличьей Балке. Толстик Боббер приоткрыл дверь и осторожно высунул нос. Весь день ему было как-то страшновато, а под вечер он даже и лечь не решился. В недвижном воздухе таилась смутная угроза. Он всмотрелся в туманную тьму и увидел, что калитка сама собой беззвучно растворилась — а потом бесшумно закрылась. Ему стало страшно, как никогда в жизни. Он, дрожа, отпрянул и отчаянным усилием стряхнул с себя тяжелое оцепенение. Потом захлопнул дверь и задвинул все засовы.

Ночь становилась все темнее. Послышался глухой перестук копыт: лугом подводили лошадей. У ворот перестук стих, и темноту продырявили три черных пятна: одно приблизилось к двери, два других стерегли углы дома. Пятна притаились, и тишь стала еще глуше; а ночи не было конца. Деревья у дома словно замерли в немом ожидании.

Но ветерок пробежал по листьям, и где-то крикнул первый петух. Жуткий предрассветный час миновал. Пятно у двери шевельнулось. В беззвездной и безлунной мгле блеснул обнаженный клинок. Мягкий, но тяжелый удар сотряс дверь.

— Отворить, именем Мордора! — приказал злобный призрачный голос. От второго удара дверь подалась и рухнула — вместе с цепями, крюками и запорами. Черные пятна втянулись внутрь.

И тут, где-то в ближней рощице, гулко запел рожок. Он прорезал ночь, словно молния:

ВСТАВАЙ! НАПАСТЬ! ПОЖАР! ВРАГИ!

Толстик Боббер дома не сидел. Увидев, как черные пятна ползут к дверям, он понял, что ему или бежать, или погибать. И побежал — черным ходом, через сад, полями. Пробежал едва ли не лигу до ближнего дома и упал на крыльце.

— Нет, нет, нет! — стонал он. — Я ни при чем! У меня его нету!

Про что он бормочет, не разобрались, но поняли главное: в Забрендии враги, нашествие из Вековечного Леса. И грянул призыв:

НАПАСТЬ! ПОЖАР! ВРАГИ! ГОРИМ!

Брендизайки трубили в старинный рог, трубили сигнал, не звучавший уже добрую сотню лет, с тех пор как в свирепую зиму по льду замерзшей реки пришли с севера белые волки.

ВСТАВАЙ! ВРАГИ!

Откуда-то слышался отзыв: тревога по всей форме. Черные пятна выползли из дома. На ступеньки упал продырявленный хоббитский плащ. Стук копыт притих, потом ударил галоп, удаляясь во мглу-Повсюду звучали рожки, перекликались голоса, бегали хоббиты. Но Черные Всадники вихрем неслись к северу. Пусть себе галдит мелкий народец! В свое время Саурон с ним разберется. А пока что их ждали другие дела — дом пуст. Кольца нет, дальше! Они стоптали стражу у ворот и навсегда исчезли из хоббитских краев.

В предрассветный час Фродо внезапно очнулся от сна, словно кто-то его разбудил. И увидел: Бродяжник настороженно прислушивается, глаза его отливают каминным огнем, по-прежнему ярким, сидел он напряженно и неподвижно.

Потом Фродо опять уснул, но в сон его врывался гул ветра и яростный стук копыт. Ветер сотрясал гостиницу, а где-то в дальней дали звучал рог. Фродо стряхнул сон, открыл глаза и услышал исправный петушиный крик во дворе. Бродяжник отдернул занавеси и резко распахнул ставни, а потом окно. Серый рассвет хлынул в комнату, и утренний холодок забрался под одеяла.

Вслед за Бродяжником они прошли по коридору к своим спальням — и поняли, что его совет спас им жизнь. Окна были выломаны и болтались на петлях, ветер трепал изодранные занавеси; искромсанные диванные валики лежали на полу, среди разбросанного постельного белья; бурое покрывало в клочьях. Бродяжник тут же сходил за хозяином. Бедняга Лавр испуганно хлопал заспанными глазами, которые, по его уверению, он ни на миг не сомкнул — и все, мол, было тихо.

— То есть в жизни не видывал подобного! — возгласил он, в ужасе воздев руки к потолку. — Чтобы гостям было опасно спать в своих постелях, чтобы портили совсем почти новые валики, — это что же дальше-то будет?

— Ничего хорошего, — посулил Бродяжник. — Но тебе будет поспокойнее, когда ты от нас избавишься. Мы сейчас трогаемся. Завтрака не надо: на ходу что-нибудь перекусим.

Наркисс побежал распорядиться, чтоб седлали и выводили пони — и приготовили закуску. Вернулся он в полной растерянности. Пони исчезли! Ворота конюшни распахнуты настежь, а внутри пусто! Свели не только хоббитских пони — пропали все лошади до одной.

Фродо был вконец расстроен. Как же они проберутся к Разделу пешком, если их преследуют конные враги? Тогда уж чего там, лучше прямо на луну-или аж звездами! Бродяжник молча оглядел хоббитов, словно оценивая их силы и решимость.

— Все равно ведь пони от конников не спасенье, — сказал он, как бы угадав мысли Фродо. — И той тропой, которой я вас поведу, лучше пешком, чем на пони. Как с припасами? Отсюда до Раздела мы их не пополним, надо захватить с лихвой — можем ведь задержаться, можем пойти кружным путем. На спинах-то вы много унесете?

— Сколько понадобится, — храбро ответил Пин, хотя сердце у него екнуло. — Пропадать — так хоть не впроголодь!

— Я за двоих понесу, — хмуро вызвался Сэм.

— А чем бы делу помочь, господин Наркисс? — спросил Фродо. — Нельзя ли как-нибудь раздобыть пару пони — ну, пусть одного — для поклажи? Я понимаю, нанять вряд ли… А если купить? — В уме он опасливо пересчитал все их деньги.

— Сомневаюсь, — уныло сказал трактирщик. — Все пригорянские пони — два или три — были у меня в стойлах. Лошадей у нас в Пригорье раз-два и обчелся, а какие есть — те не на продажу. Ну да уж постараемся. Сейчас вот разыщу бездельника Боба, пусть пойдет поспрашивает.

— Да, пожалуй, — как бы взвешивая, проговорил Бродяжник, — пусть спрашивает. Один-то пони нам все-таки нужен. Но теперь и думать нечего выйти рано и незаметно. Искать пони — все равно что в походный рог трубить. Такой, верно, у них и был расчет.

— Есть одна малая кроха утешения, — сказал Мерри, — если трезво рассудить, то и не малая, и не кроха. Раз уж эдак вышло, то давайте как следует позавтракаем. Где там телепень Ноб?

Задержались они больше чем на три часа. Боб явился с известием, что никаких лошадей или пони на продажу нет — вот только Бит Осинник соглашается уступить одну дряхлую животину.

— Кожа да кости, — сказал Боб, — этому пони давно на живодерню пора, а Осинник за него, будьте уверены, запросит втрое — учуял, скалдырник, поживу.

— Осинник? — насторожился Фродо. — Может, здесь какой-нибудь подвох? Может, этот пони убежит к нему назад со всею нашей поклажей или они через него нас выследят — мало ли?

— Может быть, может быть, — сказал Бродяжник. — Хотя нет, едва ли. Не вернется к Осиннику никакое животное, единожды от него улизнувши. Наверно, он просто решил на прощанье урвать лишний клок — пони этот, я уверен, при последнем издыхании. Что ж, выбора у нас нет. Сколько он за него хочет?

Бит Осинник запросил двенадцать серебряков — в самом деле, втрое против здешней цены на крепкого пони. Купленная скотинка была костлявая, заморенная, забитая, но подыхать пока не собиралась. Лавр Наркисс заплатил за нее из своего кармана и предложил Мерри еще восемнадцать серебряков-возмещение за пропавших пони. Он был человек честный и довольно зажиточный, но тридцати серебряков ему было жалко до слез, тем паче что половину пришлось выложить паршивцу и сквалыге Осиннику.

Однако он не прогадал. Позднее оказалось, что свели только одну лошадь. Других просто спугнули, и они потом отыскались на лугах Пригорья. Правда, пони Мерри Брендизайка удрали к Тому Бомбадилу. Там они паслись и нагуливали жир как ни в чем не бывало, но, когда Том узнал, что стряслось в Пригорье, он отправил их обратно к Наркиссу, и тот нежданно-негаданно заполучил пятерых лошадок. В Пригорье им было, конечно, не так привольно, но все же Боб ухаживал за ними на славу, и они как-никак избежали страшного путешествия. Ну, зато и в Раздоле не побывали.

Но это было потом, а пока что денежки Лавра Наркисса то ли ухнули, то ли ахнули. Да и других забот хватало. Когда его жильцы проведали, что ночью был налет на трактир, поднялся страшный переполох. У гостей с юга увели несколько лошадок, и они во все горло поносили трактирщика, пока не обнаружилось, что один из их братии тоже исчез по ночному времени, а был это не кто иной, как косоглазый приятель Бита Осинника. Тогда все стало ясно.

— Коли-ежели подбираете по дороге конокрадов и мне их за своих выдаете, — громко сердился Наркисс, — так уж извольте сами за них расплачиваться, и нечего тут на меня орать. Подите вон, спросите у Осинника, куда это делся его дружочек!

Но оказалось, что тот, косоглазый, ни чей вроде бы не был приятель и никто не помнил, когда он к ним пристал.

После завтрака хоббитам пришлось заново уложить все мешки в расчете на пеший и очень долгий путь: снеди прибавилось изрядно. Выбрались они примерно к десяти часам. Пригорье давно уж проснулось и гудело, как растревоженный улей. Еще бы, явление Черных Всадников, вчерашнее исчезновение Фродо, а теперь кража лошадей и последняя сногсшибательная новость: оказывается, Бродяжник-Следопыт нанялся в провожатые таинственным хоббитам из Хоббитании. Возле трактира собралась уйма народу, подходили из ближних селений, переговаривались и терпеливо ждали выезда путников. Постояльцы торчали в дверях и высовывались из окон.

Бродяжник переменил план: решено было двинуться из Пригорья прямо по Тракту. Сворачивать сразу толку не было — за ними увязался бы длинный хвост: поглядеть, куда их несет, и проследить, чтоб ни на чью землю не залезли. Распрощались с Нобом и Бобом, расстались с Лавром Наркиссом, осыпав его благодарностями.

— Надеюсь, до лучших времен, — сказал Фродо. — Хотел бы я погостить у вас как следует, может, когда и удастся.

Тронулись в путь встревоженные и понурые, под недобрыми взглядами толпы. Кое-кто все-таки пожелал им удачи, но слышнее были худые напутствия. Правда, пригоряне знали, что Бродяжник шуток не любит, и, когда он поднимал на кого-нибудь глаза, тут же смолкали. Он шел впереди, рядом с Фродо, за ними — Пин и Мерри; а позади Сэм вел пони, нагруженного по силам, но изрядно — впрочем, глядел он уже куда веселее, видно, почуял перемену судьбы. Сэм задумчиво грыз яблоко. Яблок у него были полны карманы: Боб и Ноб позаботились на прощанье.

— Идешь с яблочком, сидишь с трубочкой, вот оно и ладно, — пробормотал Сэм. — Да ведь яблочек-то на весь путь разве напасешься?

Постепенно они перестали обращать внимание на любопытных, чьи головы то и дело выныривали из-за оград и дверей. Последний дом, ободранный и покосившийся, был, однако, обнесен прочным бревенчатым забором. В оконце мелькнула желтоватая и косоглазая физиономия.

«Вот оно что! — подумал Фродо. — Значит, здесь он прячется, тот южанин… Ну, по виду сущий орк, как их Бильбо описывал».

На забор, широко ухмыляясь, облокотился ражий детина с нахальной мордой — бровастый, глаза темные и мутные. Когда путники подошли, он вынул изо рта трубку и смачно сплюнул.

— Привет, долгоногий! Что, дружков нашел? — сказал он.

Бродяжник не ответил.

— Вам тоже привет, мелюзга бестолковая! — обратился он к хоббитам. — Вы хоть знаете, с кем спутались? Это же Бродяжник Оголтелый, понятно? Его еще и не так называют, говорить неохота. Ну, ночью сами поглядите, что почем! А ты, Сэмчик, смотри у меня, не обижай моего дохлого пони. Тьфу! — Он снова изрыгнул жирный плевок.

Сэм обернулся.

— А ты, Осинник, — сказал он, — спрячь-ка лучше свою поганую харю, а то ведь знаешь, что бывает! — Половина большого яблока с маху угодила Биту в нос, он мигом исчез и разразился из-под забора запоздалой руганью.

— Вкусное было яблоко, — со вздохом заметил Сэм.

Деревня кончилась. Сопровождавшие их дети и зеваки отстали и побрели назад, к Южным Воротам. Лиги две-три путники шли по Тракту, петлявшему направо и налево; потом дорога пошла под уклон, прорезая густой лес. Бурое Пригорье высилось позади; они свернули к северу узкой, еле заметной тропкой.

— Тут-то мы и скроемся от посторонних глаз, — сказал Бродяжник.

— Только не кратким путем, — усомнился Пин. — А то мы раз пошли наискосок через лес, так потом еле выбрались.

— Тогда меня с вами не было, — усмехнулся Бродяжник. — У меня все косые пути ведут прямиком куда надо.

Он еще раз оглядел пустой Тракт и углубился в кустистый пролесок, сделав знак быстро следовать за ним.

Здешних мест они не знали и оценить его замысел не могли: ясно было только, что он собрался сперва держать путь на Четбор (или, по-старинному, Арчет), но оставить его по левую руку, потом резко свернуть к востоку и Глухоманьем идти на Заверть. Так они срезали огромную излучину Тракта, который далеко стороной обходил Комариные Топи. Но зато и попадали в самые Топи, а как их Бродяжник описывал, так это, как говорится, спасибо за новости.

Ну а пока что идти было в охотку. Когда бы не давешние ночные тревоги, так и вообще бы лучше некуда. Мягко сияло солнце, пригревало и не жарило. Лес в долине был еще весь в многоцветной листве, мирный и пышный. Бродяжник уверенно вел их запутанными тропами, из которых они сами нипочем бы не сумели выбрать нужную. А он еще вдобавок хитрил и петлял, чтобы сбить погоню со следу.

— Осинник высмотрит, конечно, где мы свернули с дороги, — сказал он, — однако за нами не пойдет, просто подскажет кое-кому. Он тут неплохо знает все тропы, хоть и хуже меня. А те, кому он подскажет, наверняка неподалеку. Пусть они думают, что мы пошли прямо на Арчет, нам того и надо.

Бродяжник ли так их вел или еще почему-нибудь, но погони не было: замечали путников разве что птицы, лисы да шустрые белки. Они заночевали в лесу, а утром тихо-мирно продолжили путь. Из лесу они выглянули только на третий день, выглянули и спрятались. Пригорянские угодья они миновали-теперь начинались Комариные Топи.

Под ногами чавкало, следы наполнялись мутной водой, из осоки и камышей выпархивали мелкие птахи. Сначала хоббиты шли бодро и уверенно, потом стали прыгать, оскользаясь, с кочки на кочку. Здесь даже Следопыты пути не знали: как повезет. На них напустилась мошкара: она гудела над головой, заползала в волосы, забиралась в рукава, в штанины — и впивалась, кусала, жалила.

— Да этак меня просто съедят! — не выдержал Пин. — Это уж не Топи Комариные, а какое-то комариное царство.

— А ежели, скажем, хоббита поблизости нет, то из кого же они, гады, кровь пьют? — полюбопытствовал Сэм, ожесточенно хлопая себя по шее.

На редкость мерзостный выдался денек в этой тусклой глуши. И ночлег был холодный, сырой, неудобный; пискливые кровопийцы глаз не давали сомкнуть. Камыши и осока кишели стрекочущей тварью, какой-то дурной роднею сверчка. Всю ночь уши терзало тарахтенье: «Крровочки! Крровочки! Крровочки!» Под утро хоббиты просто ошалели.

Немногим лучше был и четвертый день; немногим легче четвертая ночь. Кровопросцы, как их обозвал Сэм, не стрекотали, но комарье по-прежнему колыхалось над путниками ненасытно звенящим облаком.

Когда Фродо улегся, донельзя усталый и почти без надежды уснуть, ему вдруг привиделся дальний отсвет на востоке: вспыхивало и гасло. А до рассвета было еще несколько часов.

— Что это за вспышки? — спросил он у Бродяжника, который стоял и всматривался в сырую тьму.

— Слишком далеко, не понять, — отвечал тот. — Очень странно: будто молния бьет и бьет в вершину холма.

Фродо лег, но долго еще видел яркие вспышки и темную фигуру Бродяжника. Наконец его сморил тяжелый сон.

На пятый день они оставили за собой топкую трясину и заросли камыша. Начался едва заметный, но долгий и утомительный подъем. С востока подступали крутые безлесные холмы. Правый, самый высокий и каменистый вздымался поодаль от прочих: круча с притупленной вершиной.

— Это Заверть, — сказал Бродяжник. — Древняя дорога — мы ее обошли слева — тянется у подножия горы. Завтра к полудню доберемся до нее, а там и на вершину подымемся. Да, вершины нам не миновать.

— Ты о чем? — спросил Фродо.

— Я о том, что путь наш выверен, никуда не денешься… Только вот неизвестно, что нас там ждет. С горы, однако, хорошо виден Тракт.

— Ты же ведь ожидал найти там Гэндальфа?

— Ожидал, но теперь на это надежды мало. Если он даже пойдет этим путем, то, может статься, в обход Пригорья и про нас не узнает. В один и тот же час мы туда вряд ли попадем, а не попадем — разминемся: ни ему нас, ни нам его ждать нельзя. Если Всадники не засекли нас в лесу, то обязательно пойдут к Заверти: оттуда все-все видно. И сейчас вот мы стоим, а нас видит разное зверье и птицы…

Хоббиты встревоженно поглядели на дальние холмы, а Сэм окинул взглядом бледное небо, словно ожидая оттуда угрюмого орла или мрачного коршуна.

— Ну, ты обнадежишь, Бродяжник, — покачав головою, пробормотал он.

— Стало быть? — спросил Фродо.

— Стало быть, так, — задумчиво и как бы нехотя выговорил Бродяжник. — Пойдем-ка мы прямиком по лесу на Буреломное Угорье и подберемся к Заверти. Есть там одна тропка с севера. И уж чему быть, того не миновать.

Они шли и шли почти без отдыха целый день напролет; ранний холодный вечер окутал их сыростью. Под ногами, однако, стало немного суше; позади сгущался туман. Стонали и всхлипывали незримые птицы, провожая красный диск солнца. Затем настала омертвелая тишь. Хоббиты с тоской припомнили бестревожные закаты за круглыми окнами далекой-далекой Торбы.

На закате они подошли к речке, которая кружила между холмами и терялась в затхлых топях, и шли берегом, покуда не стемнело. Тогда они наконец остановились и устроились на ночь близ чахлого ольшаника у берега реки. В мутном небе над ними нависали мрачные, безлесные взгорья. Они караулили посменно, а Бродяжник, похоже, и вовсе не спал. Луна убывала, и после полуночи холодный серый свет заливал окрестность.

Вышли с первым лучом солнца. Воздух был студеный, небо-бледно-голубое. Хоббиты чувствовали, что отдохнули, несмотря на полубессонную ночь. Они уже привыкли к долгим переходам и скудному рациону; в Хоббитании просто не поверили бы, что можно обходиться почти без еды. А Пин сказал, что Фродо все равно раздобрел чуть ли не вдвое.

— Какое там раздобрел, — вздохнул Фродо, прокалывая новую дырочку в ремне, — от меня уже вообще ничего не осталось. Если так дальше пойдет, то я, чего доброго, стану привидением.

— Осторожнее со словами! — неожиданно резко оборвал их Бродяжник.

Горы надвинулись, угрюмо и неуверенно, то вздымаясь на тысячу с лишним футов, то сходя на нет и ложбинами пропуская путников на восток. И всюду виднелись поросшие травой серо-зеленые останки древних стен и плотин, а кое-где руины старинных каменных построек. Во тьме они подошли к западным склонам и там и заночевали. Настала ночь на пятое октября: шесть суток, как они покинули Пригорье.

А утром и тропа каким-то чудом обнаружилась, давно уж ее видно не было. Они свернули по ней направо и пошли к югу. Хитрая была тропа: она равно таилась и от горных наблюдателей, и от соглядатаев снизу. Ныряла во всякую ложбину, пряталась под кручами, виляла меж валунов или тянулась под прикрытием камней, которые скрывали путников, точно высокие, надежные стены.

— Кто, интересно, проложил эту тропу? — полюбопытствовал Мерри, когда они углубились в очередной каменный проход. — Не слишком-то мне здесь нравится: напоминает Волглый Лог. На Заверти есть Могильники?

— Нету, — отвечал Бродяжник. — Дунаданцы на Буреломном Угорье не жили, а лишь держали оборону от чародейской напасти из Ангмара. Затем и была проложена эта тропа — скрытый подход к вершине. Когда-то на Заверти высилась дозорная башня под названьем Амон-Сул, или, на всеобщем языке, Ветрогорная. Враги сожгли и разрушили ее до основания, остался только неровный каменный круг, словно венец над взлобьем древней горы. А башня была высокая и горделивая; во дни Последнего Союза на ней стоял сам Элендил, поджидая Гил-Гэлада.

Хоббиты искоса поглядывали на Бродяжника. Видно, ему были ведомы не только потаенные пути, но и старинные были.

— А кто такой Гил-Гэлад? — спросил Мерри, но Бродяжник не отвечал: он задумался.

Ответил негромкий голос:

Все изумленно обернулись к Сэму.

— А дальше? — спросил Мерри.

— Дальше вот не помню, — признался Сэм. — От господина Бильбо я это слышал еще мальчишкой: он ведь знал, что я на эльфах вроде как помешался, и все-то мне про них рассказывал. Он меня и грамоте выучил, а стихов, какие сам сочинял, прочел без счету.

— Это не он сочинил, — сказал Бродяжник. — Это начало старинной «Песни о гибели Гил-Гэлада», Бильбо просто перевел ее с эльфийского языка на всеобщий.

— Там еще много было — и все про Мордор, — сказал Сэм. — Меня, помню, страх взял, я и не стал запоминать дальше. Почем было знать, что самому туда выпадет идти.

— Ну, покамест все же не в Мордор! — сказал Пин.

— Потише, — одернул его Бродяжник. — Осторожнее с этим словом.

Было уже за полдень, когда они подошли к южному сходу тропы и увидели перед собой в неярком и чистом свете октябрьского солнца серо-зеленую насыпь, вкруговую подводящую к северному склону горы. Решено было немедля взойти на гору. Куда уж тут скрываться, одна надежда, что никого кругом нет, ни недругов, ни соглядатаев. Склоны, сколько их было видно, пустовали. Если Гэндальф здесь и побывал, то никаких следов не оставил.

На западном склоне Заверти обнаружилась невидная лощина, а в глубине ее — сырое русло, густо поросшее высокой травой. Там они оставили Сэма, Пина, пони и всю поклажу. И полезли наверх, а через час или около того Бродяжник выбрался на вершину; Фродо и Мерри из последних сил поспевали за ним, одолевая каменистые кручи.

На вершине Заверти они нашли, как и предсказывал Бродяжник, древнее кольцо обомшелых руин. Но посредине плоской вершины сложенные пирамидою камни хранили черные следы недавнего пламени. Земля вблизи была выжжена дотла, траву кругом опалило, словно язык огня жарко облизал вершину; и царила мертвенная, непроницаемая тишь.

С редкозубого венца древней твердыни озирали они широко простертую даль: все больше однообразную пустошь, лишь кое-где к югу редкие рощи и проблески воды. Отсюда, с южной стороны, был хорошо виден извилистый Незапамятный Тракт, змеившийся от западных пределов холмами и низинами и пропадавший за первым темным восточным взгорьем. На всем Тракте, сколько его видать, не было ни живой души. Они посмотрели дальше — и увидели сумрачнобурые отроги Мглистых гор; за ними высокие серые склоны и, наконец, снеговые выси, поблескивающие в облаках.

— Вот и пожалуйста! — сказал Мерри. — Было зачем сюда торопиться — ни тебе деревца, ни ручейка, ни укрытия. И Гэндальфа, конечно, нет: что ему тут делать-то?

— Да, делать ему здесь нечего, — задумчиво согласился Бродяжник. — Хотя если он был в Пригорье дня через два после нас, сюда он мог добраться раньше нашего — и подождать.

Вдруг он резко нагнулся, разглядывая верхний камень в груде закопченных булыжников, плоский и белый, не тронутый огнем. Потом поднял его и повертел в пальцах.

— Ну-ка посмотри, — предложил он Фродо. — Что это, по-твоему?

На исподе камня Фродо заметил несколько глубоких царапин .

— Четыре палочки и две точки, — сказал он.

— Не совсем так, — улыбнулся Бродяжник. — Отдельный знак слева похож на руническое «Г». Может быть, это весть от Гэндальфа: царапины свежие. Однако же необязательно, ибо Следопыты тоже пишут рунами и нередко бывают в этих местах.

— Ну а если от Гэндальфа, что это значит? — спросил Мерри.

— «Гэ» — три, — ответил Бродяжник. — «Третьего октября здесь был Гэндальф» — три дня назад, значит. И еще это значит, что писал он второпях, застигнутый опасностью: написать длиннее и яснее не успел. Тогда дела наши плоховаты.

— Пусть так, а хорошо бы, это все-таки был он, — сказал Фродо. — Несколько спокойнее — знать, что он где-то рядом, впереди или хоть позади.

— Пожалуй, — согласился Бродяжник. — Я-то уверен, что он был здесь и что на него обрушилась какая-то напасть: вон как пламя прошлось по камням. Помнишь, Фродо, те вспышки на востоке? Мы как раз три дня назад их видели.

Наверно, его здесь окружили и застали врасплох; неизвестно только, чем это кончилось. Короче, его нет, поэтому нам надо пробираться к Раздолу на свой страх и риск.

— А далеко до Раздола? — спросил Мерри, усталыми глазами озирая неоглядные дали.

С вершины Заверти мир казался хоббитам удручающе огромным. Где-то далеко внизу нескончаемой узкой лентой тянулся пустой Тракт.

— В лигах не меряно, — отозвался Бродяжник. — Я знаю, сколько ходу по сносной погоде: отсюда до Бруиненского брода, до реки Бесноватой моих восемь дней. Наших не меньше четырнадцати — да и пойдем мы не по Тракту.

— Две недели! — сказал Фродо. — Всякое может случиться.

— Всякое, — подтвердил Бродяжник.

Они стояли у южного края-вершины, и Фродо впервые в полную силу почувствовал горький, бездомный страх. Ну что же это такое, почему нельзя было остаться в милой, веселой, мирной Хоббитании? Он повел взглядом по ненавистному Тракту — на запад, к дому. И увидел, что дорогою медленно ползут две черные точки, еще три ползли с востока им навстречу.

— Смотрите-ка! — воскликнул он, указывая вниз. Бродяжник тут же упал наземь, в траву за каменными зубьями, и потянул за собой Фродо. Рядом шлепнулся Мерри.

— В чем дело? — прошептал он.

— Пока не знаю, но готовьтесь к худшему, — ответил Бродяжник.

Они подобрались к закраине и снова выглянули из-за камней. Утренний свет потускнел; с востока надвигались тучи. Пять крохотных, еле заметных черных пятнышек — казалось бы, ничего страшного, — но Фродо и Мерри сразу почуяли, что там, на дороге, неподалеку от подножия Заверти, собрались они самые. Черные Всадники.

— Да, это они, — сказал Бродяжник, у которого глаза были куда зорче. — Враг рядом!

Они обследовали ближнюю лощинку и склон возле нее. У родника натоптано, круг от костра, примятая трава — чья-то наспех устроенная стоянка. За обломками скал на краю лощины Сэм нашел груду валежника.

— Это, поди, старина Гэндальф наготовил, — сказал он Пину. — Может, конечно, и не он, но у кого-то был расчет сюда вернуться.

— Что же это я, — встрепенулся Бродяжник, узнав про их открытия, — мне самому надо было первым делом здесь все проверить! — и поспешил к роднику.

— Проворонил, — сказал он, вернувшись. — Сэм и Пин успели все затоптать. Топливо-то заготовили Следопыты довольно давно — но есть тут и свежие следы сапог, несколько пар… — Он задумался, как бы что-то решая.

Хоббитам явственно припомнились Черные Всадники в длинных плащах и огромных сапогах. Если они эту лощину разведали, то лучше бы из нее поскорее убраться. Сэм беспокойно огляделся: враг, значит, неподалеку, мили, может, за две, а они-то с Пином разбегались!

— Давайте-ка отсюда удирать, господин Бродяжник, — просительно сказал он. — И час-то поздний, и вид у этой лощинки какой-то подозрительный…

— Да, лощинка ненадежная, — отозвался Бродяжник, подняв глаза к небу и соображая время. — И все-таки, знаешь, Сэм, вернее будет остаться здесь, хоть мне тоже здесь не нравится. Но до ночи мы ничего лучше не сыщем. По крайней мере хоть укрылись — у них ведь везде шпионы. Нам надо пересечь Тракт, а он под надзором. И за Трактом пустошь.

— Всадники же незрячие, — заметил Мерри. — При дневном свете они и пробираются-то нюхом — или как это лучше назвать, не знаю. А ты нас и на вершине вмиг положил плашмя, а теперь говоришь «увидят» — непонятно как-то получается.

— На вершине я был очень неосторожен, — ответил Бродяжник. — Я все искал — нет ли других вестей от Гэндальфа, и мы втроем долго проторчали на виду. Всадники незрячие, это верно; а черные кони видят, и кругом — на земле и в воздухе — снуют вражеские шпионы, кишат мелкие прислужники и подсказчики. Сколько их оказалось в Пригорье, помните? Всадники распознают мир по-своему: днем им приметны наши тени, а в темноте они различают черную тайнопись природы, нам неведомую. И теплую кровь они чуют все время, чуют с жадной и мстительной злобой. Есть ведь иное чутье, помимо обоняния и зрения. Мы же чуем, что они здесь, а они нас вдесятеро острее. И еще, — он понизил голос, — их притягивает Кольцо.

— Неужто же нет никакого спасенья? — затравленно озираясь, воскликнул Фродо. — Тронешься с места — увидят и поймают! Останешься на месте — учуют и найдут!

— Подожди, не надо отчаиваться, — сказал Бродяжник, положив руку ему на плечо. — Ты не один. Для начала запалим-ка этот сушняк: огонь будет нам охраной и защитой. Саурон прибирает огонь под свою руку, он все прибирает, — но пока что Всадники огня побаиваются и огонь — наш друг.

— Хорош, друг, — пробурчал Сэм. — Вот разожжем сейчас костер — и, стало быть, мы здесь, только еще покричать осталось, чтоб не пропустили.

Отыскав на дне лощины укромную полянку, они развели костер и наскоро приготовили еду. Вечерние тени сгустились; похолодало. И голод вдруг накинулся зверем: они же ничего не ели с утра, а ужин был поневоле скромный. Впереди лежала пустошь, где хозяйничали звери и птицы; печальные, заброшенные земли. Там только и бывали что мимоходом редкие Следопыты. Других странников совсем было немного, да и что это были за странники: ну, например, тролли — забредут иной раз из северных ложбин Мглистых гор. Нет, путешественники бывают только на Тракте, чаще всего это гномы, которые спешат по своим делам и с чужаками словом не обмолвятся.

— Не хватит у нас припасов, — сказал Фродо. — Хоть и скудно мы ели последние два дня, хоть и сегодняшний ужин — не пирушка, а все-таки переели, тем более — две недели впереди, если не больше.

— Лес прокормит, — обнадежил его Бродяжник. — Ягоды, коренья, травы, а то и дичи добуду. Не зима, еда найдется. На пропитанье хватит: затяните потуже пояса и надейтесь на будущие трапезы Элронда!

За ложбиной ничего было не видно, только серый, клубящийся сумрак. А небо расчистилось, и в нем тихо зажигались звезды. Фродо и прочие хоббиты жались к костру и кутались во что попало; только Бродяжник сидел поодаль, запахнувшись в свой дырявый плащ, и задумчиво покуривал трубку.

Пала ночь, и ярко вспыхивал огонь костра; а Бродяжник стал рассказывать им сказки и были, чтобы уберечь от страха. Ему памятны были многие древние легенды и повести стародавних лет, эльфийские и людские, о добрых и злых делах и небывальщине. «Сколько же ему лет, — думали они, — откуда же он все это знает?».

— Расскажи нам про Гил-Гэлада, — попросил Мерри, когда окончилась повесть о древнеэльфийских царствах. — Вот «Песня о гибели Гил-Гэлада» — ты ведь ее знаешь?

— Да уж, конечно, знаю, — отвечал Бродяжник. — И Фродо тоже знает: его эта древняя история прямо касается.

Мерри и Пин поглядели на Фродо, а тот смотрел в костер.

— Нет, я очень немного знаю — только то, что Гэндальф рассказывал, — задумчиво проговорил он. — Знаю, что Гил-Гэлад — последний из могучих эльфийских царей Средиземья. «Гил-Гэлад» по-эльфийски значит «звездный свет». Вместе с воинством друга эльфов Элендила он выступил в грозный поход и вторгнулся в край…

— Ладно! — прервал его Бродяжник. — Об этом, пожалуй, не стоит рассказывать, когда прислужники Врага рыщут неподалеку. Доберемся до чертогов Элронда — там и услышите всю повесть до конца.

— Ну, расскажи хоть что-нибудь про тогдашнее, — взмолился Сэм, — про эльфов расскажи, какие они тогда были. Про эльфов-то сейчас очень бы не худо послушать, а то уж больно темень поджимает.

— Расскажу вам про Тинувиэль, — согласился Бродяжник. — Коротко расскажу, потому что сказание очень длинное, а конец его забыт и никому теперь, кроме Элронда, неведомо даже, был ли у него конец. Красивая повесть, хотя и печальная, как все древние сказанья Средиземья; и все же на душе у вас, пожалуй, станет светлее.

Он задумался, припоминая, а потом не заговорил, а тихонько запел:

Бродяжник вздохнул и немного помолчал.

— На самом-то деле, — заметил он, — это вовсе не рассказ, а песнь: такие песенные сказания у эльфов называются «энн-сэннат». На нашем языке они не звучат — вы слышали дальнее, неверное эхо. А рассказывается о том, как Берен, сын Бараира, встретил Лучиэнь Тинувиэль. Берен был смертный, а Лучиэнь — дочь Тингола, который царствовал над эльфами в самые древние, самые юные века Средиземья; и прекрасней ее не бывало даже в тогдашнем юном мире. Ее прелесть была отрадней звезд над туманами Северного Края; и нежным сиянием лучилось ее лицо. В те дни Всеобщий Враг, кому и сам Саурон был лишь прислужником, царил на севере, в Ангбэнде, но эльфы Запада вернулись в Средиземье, чтоб войной отнять у него украденные волшебные алмазы Сильмариллы, и предки людей были заодно с эльфами. Однако враг одолел, и пал в битве Бараир, а Берен чудом спасся и, не убоявшись смертоносных ужасов, прошел сквозь горы к тайному царству Тингола в Нелдоретском лесу. Там он увидел и услышал Лучиэнь: она танцевала и пела на поляне возле чародейной реки Эсгальдуин; и назвал он ее Тинувиэль, что значит на былом языке «соловей». Много невзгод постигло их затем; надолго они расстались. Тинувиэль вызволила его из холодных застенков Саурона, и вместе они радостно встретили страшные испытания, а пройдя их, низвергли с трона самого Врага и сорвали с него железный венец с тремя Сильмариллами, ярчайшими из всех алмазов, и один из них стал свадебным выкупом Лучиэни, поднесенным ее отцу Тинголу. Однако же случилось так, что Берен не устоял перед Волколаком, ринувшимся на него из ворот Ангбэнда, и умер на руках у Тинувиэли. Но она избрала смертную участь, чтобы последовать за ним по ту сторону смерти; и если верить песенным сказаниям, то они встретились там, за Нездешними Морями, и, взявшись за руки, побрели по тамошним луговинам. Так вот и случилось, что одна-единственная из всех эльфов Лучиэнь Тинувиэль умерла и покинула здешний мир, и вечноживущие утратили самую свою любимую. Но это она сочетала людей с древними владыками эльфов. И живы еще потомки Лучиэни, и предречено в сказаниях, что не сгинут они понапрасну. Того же рода и Элронд из Раздела. Ибо от Берена и Лучиэни родился Диор, наследник Тингола, а его дочерью была Светлая Эдвин, которую взял в жены Эарендил, тот самый, что снарядил корабль в Нездешние Моря и выплыл из туманов нашего мира, блистая Сильмариллом в венце. А от Эарендила пошли князья Нуменора, нашего Западного Края.

И пока говорил Бродяжник, они неотрывно разглядывали его странное, горделивое лицо, смутно озаряемое алыми отблесками костра. Глаза его сияли, и голос звучал дивно и твердо. Над его головой стояло черное звездное небо. И вдруг высоко позади него полыхнула бледным светом вершина Заверти. Располневшая луна медленно ползла по темному склону, и звезды над ними поблекли. Рассказ был кончен. Хоббиты задвигались, потягиваясь.

— Смотри-ка! — сказал Мерри. — Луна встает, должно быть, уже поздно.

Все подняли глаза — и все увидели близ вершины горы черный комочек, явственный в лунном свете. Это, наверно, луна обозначила большой камень или выступ скалы.

Сумрак наливался ознобной темнотой. Сэм и Мерри поежились, встали и пошли подтащить топлива. Было как будто тихо и спокойно, но Фродо вдруг охватил цепкий ледяной страх, и он торопливо пододвинулся к огню. Откуда-то сверху прибежал Сэм.

— Вроде бы и никого, — сказал он. — Только я что-то испугался. Из лощины никуда не пойду. Подкрадываются, что ли?

— Ты кого-нибудь видел? — спросил Фродо, вскочив на ноги.

— Нет, сударь, никого не видел, даже и не смотрел.

— А я, пожалуй что, видел, — сказал Мерри. — Показались мне две или три черные тени. Как бы не сюда ползли.

— Ближе к костру, спиной к огню! — приказал Бродяжник. — Подберите жерди посуше и подлиннее!

Уселись молча и настороже, вглядываясь в немую темень. Ни шороха; Фродо мучительно захотелось крикнуть во весь голос, чтобы спастись от гнетущей тишины…

— Тише! — прошептал Бродяжник, и тут же Пин задохнулся приглушенным возгласом:

— Что это, что это там такое?

Они скорее почуяли, чем увидели, как из-за края лощины возникла тень: одна, другая, третья… Три, нет, уже четыре зыбкие фигуры застыли над ними на склоне холма: черные, словно дыры в темноте. Послышался змеиный шип, дохнуло могильным холодом. Потом тени качнулись и придвинулись.

Пин и Мерри в страхе бросились ничком на траву. Сэм беспомощно осел рядом с хозяином. А Фродо охватил невыносимый, леденящий ужас… и вдруг он понял, что надо всего лишь надеть Кольцо. Он не забыл Могильники, не забыл предупреждения Гэндальфа, но противиться не было сил. И язык отнялся. Сэм в испуге глядел на него снизу: хозяин в опасности, и никак ему не помочь — ну никак. Фродо закрыл глаза и попробовал устоять, одолеть… нет, невмоготу. Он потянул цепочку, нащупал Кольцо — и медленно надел его на указательный палец левой руки.

Все осталось, как было, в расплывчатой мгле; только черные тени вдруг надвинулись и прояснились. Перед ним возникли пять высоких воинов в серых плащах: двое стояли на гребне холма, трое приближались. Запавшие их глазницы светились острыми, беспощадными взглядами, на сединах — серебряные шлемы, в руках — стальные мечи. Они снова шагнули вперед, впиваясь в него ледяными глазами. Фродо в отчаянии обнажил свой кинжал — и кинжал зарделся, словно раскаленная головня. Двое замерли. Третий был выше всех, шлем его венчала корона. В одной руке он держал длинный меч, в другой — кинжал: клинки отливали мертвенным светом. Он ринулся к Фродо.

А Фродо, упав наземь, сам не зная почему, вдруг вскричал: «О Элберет! Гилтониэль!» — и ударил кинжалом в ногу подступившего врага. Яростный вопль всколыхнул темноту, и ледяное смертоносное жало вонзилось в плечо Фродо. Теряя сознание, он увидел, как из мглы вырвался Бродяжник с двумя факелами в руках. Последним усилием Фродо сорвал Кольцо с пальца и, обронив кинжал, упал навзничь.