Сексуальная жизнь в древнем Китае.

Глава 3. Империя Цинь и династия ранняя Хань. 221 Г. до н. э —24 г. Н. Э.

III в. до н. э., когда уездные правители в ходе непрекращающихся войн за свою гегемонию истощили военные и экономические ресурсы, на западной окраине империи, на территории современных провинций Шэньси и Ганьсу, возвысилось новое государство, называвшееся Цинь. Во главе его встал человек способный и решительный, приверженный принципам авторитарного учения легистов[39] ему удалось создать безупречно организованное и отвечающее его целям государство. Цинь свергла Нань-вана, последнего и совершенно беспомощного правителя Чжоу, и подчинила все прочие государства, как древние, так и недавно образовавшиеся. В 221 г. до н. э. правитель заново объединенного и увеличившегося в размерах Китая провозгласил себя первым императором династии Цинь — Цинь Ши-хуан-ди.

Он провел ряд радикальных политических и экономических реформ: на место феодальной иерархии пришла бюрократия, контролируемая государством; земля была перераспределена между крестьянами; государство разделено на административные единицы. Ему хотелось одним ударом сокрушить все, что хоть чем-то могло напомнить народу о былом порядке вещей, и потому — чтобы «люди не обращались к прошлому для критики настоящего» — Цинь Ши-хуан-ди приказал уничтожить все книги предыдущей династии, сделав исключение только для книг по гаданию, медицине и сельскому хозяйству.

Большинство из проведенных реформ благотворно сказались на состоянии общества, хотя преобразования были излишне радикальными. Более того, ниспровергнув старые влиятельные семейства, Цинь Ши-хуан-ди открыл дорогу новым людям, выходцам из простого народа, которые не могли поддерживать его авторитарный режим. Именно они взбунтовались против слабоумного наследника первого императора, которого и свергли в 207 г. до н. э. После недолгой, но кровопролитной войны один из влиятельных военачальников низкого происхождения по имени Лю Бан провозгласил основание династии Хань, которая, с кратким перерывом, правила Китаем более четырехсот лет — с 206 г. до н. э. по 220 г. н. э.

В целом этот период был одним из самых блистательных в китайской истории. Он явился своеобразным порогом перехода от древности к новому времени. Именно тогда китайское государство обрело свою законченную форму.

Это было время невиданных территориальных экспансий. Новая империя покорила все земли, которые составляют южную часть современного Китая, до самых границ с Индокитаем и Бирмой. На западе удалось раздвинуть границы до Тибета; на севере императорские войска подчинили Маньчжурию и Корею, а на северо-западе — проникли в самое сердце Центральной Азии. Следствием этой экспансии явилось установление активного культурного обмена между Китаем и внешним миром, включая Иран и Римскую империю.

При ханьском дворе преобладал даосский культ, целью которого было повысить престиж императора, считавшегося правителем мира, обеспечить ему сверхчеловеческую магическую власть и долголетие. Правители окружали себя даосскими магами и алхимиками, прибегая к их помощи для поиска эликсира жизни, а также островов бессмертных. Именно в этот период даосский пантеон обогатился новыми божествами, считавшимися защитниками правителя, а также вошли в практику величественные религиозные церемонии. Мужское и женское начала вселенной стали персонифицировать в образах мифической пары Фу-си и Нюй-ва — мужчины и женщины, у которых вместо ног были рыбьи хвосты. По всей видимости, переплетенные рыбьи хвосты подразумевали сексуальный союз. В руках у этой пары были некие измерительные инструменты, которым до сих пор не найдено удовлетворительного мнения.

Для ханьских правителей даосизм был религией для личного пользования; но чтобы придать прочную идеологическую основу огромной империи, требовалась более практичная идеология. Школа легизма, которой столь многим была обязана династия Цинь, упрочившей свои позиции империи представлялась излишне грубой и примитивной. И тогда выбор пал на конфуцианство как на систему, способную обеспечить политическую стабильность и в то же время приспособиться к новой экономической и социальной ситуации. Было решено принять за образец идеализированное государство Чжоу, каким его представлял себе Конфуций.

Пришлось потратить немало усилий, чтобы заново собрать рассеянные по стране или уничтоженные по приказу императора Цинь чжоуские тексты. Ученые приступили к работе над текстами, стараясь приспособить их к идеалам конфуцианской школы. Эти переписанные заново чжоуские тексты продолжали считаться классическими сочинениями конфуцианства (см. с. 28, примеч. 1) и почитались таковыми до середины XIX в. Только тогда некоторые здравомыслящие китайские ученые впервые усомнились в их подлинности. С той поры одна из основных задач синологии, как западной, так и восточной, состояла в критическом анализе этих текстов.

Особенно тщательно ханьским конфуцианцам пришлось толковать те места в древних текстах, которые касались взаимоотношений между полами. Чтобы привести чжоуские тексты в соответствие с нормами конфуцианской морали, им пришлось прибегать ко всевозможным ухищрениям. Возмущение вызывали брачные обычаи простолюдинов, какими они предстают в «Книге песен»; потому ханьские интерпретаторы стали утверждать, что если молодые юноши и девушки забавлялись и совокуплялись во время весенних празднеств, то это происходило под наблюдением и по указанию специального чиновника, именовавшегося мэйши («посредник»). В обязанности этого чиновника входило регистрировать имена и возраст всех юношей и девушек и следить за тем, чтобы юноши вступали в брак не ранее тридцати, а девушки — не ранее двадцати лет. Ежегодно весной мэйши собирал всех мужчин и женщин брачного возраста своей округи и велел им выбрать подругу или друга и совокупиться до вступления в брак. Те же, кто не выбирал себе партнера, подвергались наказаниям[40] Все это представляется маловероятным: чиновника мэйши следует считать изобретением ханьских ученых, желавших придать сексуальным нравам простого народа хотя бы слегка официальный характер. Однако после того как конфуцианство стало государственной идеологией, даже эта смягченная версия династии Хань показалась комментаторам слишком либеральной — ее снабдили сомнительным примечанием, что текст был изменен во времена узурпатора Ван Мана: он оказался удачным козлом отпущения![41].

Хотя сами правители Хань более благоволили к даосизму, они всячески поощряли конфуцианское учение. Оно не только обеспечивало империи прочную идеологическую основу, но и отвечало запросам утвердившейся феодальной системы. Беспрецедентная территориальная экспансия увеличила потребность в чиновном персонале. Династия Хань сохранила циньскую систему деления государства на отдельные административные единицы: «владения» (цзюнь), каждое из которых управлялось верховным начальником, и «уделы» (го), выдаваемые членам императорской семьи и заслуженным государственным деятелям. Каждая из этих единиц подразделялась на «уезды» (сянъ), во главе которых стоял «управляющий» (лин). У всех этих чиновников имелся достаточно разветвленный штат подчиненных. Для обеспечения функционирования этой новой усложненной бюрократической машины требовалось множество людей, умеющих читать и писать, а также разбирающихся в законах и предписаниях. И конфуцианские ученые оказались единственным сословием, откуда можно было вербовать компетентных чиновников. Именно с этого времени ученые-чиновники начали играть ведущую роль в китайской гражданской и военной бюрократии.

Китайские ученые демонстрировали безупречное умение претворять в жизнь систему, разработанную учениками Конфуция. Они подтверждали, что основу государства составляет семья, что в ней мужчина является господином, а женщина, хотя биологически она и незаменима в деле продолжения рода, играет лишь второстепенную роль.

Эти принципы отчетливо сформулированы в «Ли цзи» («Книге ритуалов»), обширном собрании разнородных текстов, которые сильно разнятся по времени их создания, но все посвящены ритуалам и нормам поведения. По поводу брака в этом сочинении Конфуцию приписываются следующие слова:

Благодаря этой весьма возвышенной концепции брака, любая женщина, будь она даже бедной, глупой или уродливой, могла претендовать на то, чтобы обрести супруга. В высших слоях общества глава семьи был обязан обеспечить мужа для всех женщин, находившихся у него в услужении. В среде низших сословий и крестьянства обязанность подыскать пару всякой девушке или женщине ложилась на плечи всей общины. Как мы уже видели на примере мэйши, власти следили за выполнением этой обязанности.

Когда в моральной распущенности стали видеть страшную угрозу устойчивой семейной жизни и успешному продолжению рода, конфуцианцы начали придавать большое значение старинному принципу изолированности полов. В «Ли цзи» мы находим следующее разъяснение:

Физический контакт между женой и мужем, по общепринятым правилам, должен был ограничиваться исключительно супружеской постелью. Как только они вставали с ложа, то должны были всячески избегать прямого или косвенного контакта, следить за тем, чтобы не коснуться руками, передавая какую-то вещь, не воспользоваться одной и той же чашкой или тарелкой во время еды или питья. Следует заметить, что постель у них была значительно больше, чем требовалось для сна: это было весьма просторное ложе, в сущности, маленькая комната с четырьмя колоннами, соединенными решеткой, а изнутри закрытая занавесками. В комнате помещались полочка с зеркалом и туалетными принадлежностями, вешалка для одежд и т. п. Даже в постельном интиме муж и жена не должны были называть друг друга по имени. Эти правила распространялись не только на поведение мужа и его главной жены, но и на всех его жен и наложниц.

И все же из всех этих правил вовсе не следует, что конфуцианцы считали половой акт греховным, а женщину — источником этого греха, как то было свойственно средневековой христианской церкви, твердившей о «мерзостях плоти». Если конфуцианцы и испытывали ужас перед сексуальным разгулом, то прежде всего из боязни, что распущенность нравов может разрушить сакральный порядок в жизни семьи и в конечном счете положить конец процессу продолжения рода. По их представлениям, в половом акте присутствует момент вечного и самопроизвольного обновления вселенной, момент возвышенного процесса, который не следует оскорблять никчемными любовными играми. Для конфуцианцев ставить женщину ниже мужчины было столь же естественным, сколь считать Землю ниже Неба, но это вовсе не означает, что они испытывали к женщине хоть малейшую неприязнь или презрение.

Более того, у женщин были и свои собственные права, и среди прочих — право на удовлетворение их сексуальных потребностей. Хотя физический контакт ограничивался исключительно супружеской постелью, там муж был обязан одарять каждую из своих женщин вниманием, от чего он был избавлен сразу после того, как покидал это ложе. Если он в сексуальном отношении игнорировал какую-то из своих женщин, это считалось, по «Ли цзи», серьезным прегрешением: ни возраст, ни внешность не принимались в расчет и не позволяли мужу избежать строго предписанного протокола, предусматривавшего очередность и частотность половых отношений с женами и наложницами. Приведу один пример:

Существовал ряд второстепенных правил: например, в случае, если главная жена отсутствовала, то наложница не могла оставаться с мужем всю ночь, а должна была покидать спальные покои сразу после завершения полового акта.

Только траур по родителям (в течение трех месяцев и более) мог быть для мужа уважительной причиной воздержания от сексуального союза с женами и наложницами. Полное же прекращение соблюдения супружеских обязанностей разрешалось лишь по достижении семидесятилетнего возраста (в некоторых текстах указывается шестьдесят лет). С этого возраста и предписания об изолированности полов утрачивали свою силу: муж с женой могли касаться друг друга даже за пределами спальни, а также хранить свои вещи в одном и том же ящике.

Строгость, с которой в конфуцианских текстах регламентируются отношения между мужчиной и женщиной, наводит на мысль, что в то время царила некоторая распущенность нравов и что в качестве сдерживающей меры, хотя бы частичной, ханьские ученые настаивали на изолированности полов. Такая распущенность вполне объяснима: прежние понятия о верности распались, шел процесс становления нового класса, во власти которого оказались социальные позиции и богатства, но который не унаследовал ни моральных традиций, ни ограничений феодальной аристократии, новые же учения еще не успели укорениться.

И эта моральная неопределенность отчетливо ощущалась в сексуальной жизни знатных господ. При императорском дворе, благодаря сильной личности первых ханьских императоров и соблюдению правил благопристойности, не возникало никаких эксцессов, но при дворах удельных князей и в их имениях процветали разгул и разврат. При династии Чжоу местных феодалов сдерживали хотя бы старые традиции, ритуалы и церемонии. Жены, которых феодалы брали из княжеских семей в других государствах, были взращены в такой же атмосфере и ощущали себя в новом статусе вполне уверенно. Как мы видели в гл. 2, самым страшным наказанием для жены было принудительное возвращение в родительский дом. Отныне все обстояло иначе: в сущности, любая женщина, обладавшая привлекательностью, рассматривалась как потенциальная супруга для князя и после замужества положение ее, равно как и ее родителей, зависело исключительно от благосклонности мужа. Главным образом это обстоятельство и позволяет объяснить причину неизбежных драм, которые возникали в уединении женских покоев при княжеских дворах.

Но уже родственники императора Сяо-цзуна (156–140 гг. до н. э.) обнаружили признаки одновременно и деградации, и садизма. Они вступали в кровосмесительные отношения с сестрами и другими родственниками, а над своими женами издевались, насколько им позволяла фантазия. Нередко их жены и наложницы сами вели себя не лучше. В гл. 53 династийной «Истории Ранней Хань» в мрачных тонах рисуется сексуальная жизнь при дворе этих князей.

Князь Дуань страдал «ослаблением сексуальной потенции» (инь вэй), и ему становилось плохо всякий раз, когда нужно было приблизиться к женщине. При этом у него имелся юный возлюбленный, которого он убил собственноручно, обнаружив, что тот вступает в запретные сношения с дамами из его гарема.

Князь Цзянь был садистским ублюдком, который развлекался со своими сестрами и ради забавы заставлял топить в озере при своем дворце мальчиков и девочек. Когда дам из гарема уличали в каких-то прегрешениях, он приказывал им весь день оставаться голыми во дворе и отбивать время на барабане, голыми сидеть на деревьях или же велел морить их голодом до смерти. Других же женщин он заставлял раздеваться догола и становиться на четвереньки, чтобы псы или бараны совокуплялись с ними.

У Цюя, правителя Гуанчуани, были две любимые жены, которых звали Ван Чжао-пин и Ван Ди-юй. Когда он заболел, наложница по имени Чжао-синь ухаживала за ним и снискала его благосклонность. Однажды, когда князь вместе с Ди-юй отправился на охоту, он обнаружил в рукаве своей жены кинжал. Под допросами с применением розог Ди-юй призналась, что они с Чжао-пин замыслили из ревности убить Чжао-синь. Цюй допросил Чжао-пин, и та после пыток каленым железом призналась в заговоре. Тогда князь призвал всех трех женщин и собственноручно отрубил Ди-юй голову, после чего велел Чжао-синь убить Чжао-пин. Он объявил Чжао-синь своей главной женой. Чжао-синь взревновала к наложнице Тао Ван-цин и оклеветала ее, заявив, что та предстала обнаженной перед художником, который рисовал ее портрет. Когда же вскоре после этого она обвинила Ван-цин в прелюбодеянии, князь велел выпороть Ван-цин, а других женщин гарема колоть ее раскаленными иглами. Ван-цин бросилась к колодцу, чтобы там утопиться, но Чжао-синь велела ее схватить и сама убила ее, воткнув металлический стержень ей во влагалище.

Затем она отрезала нос, язык и губы у своей жертвы, а труп велела сжечь. Впоследствии князь выказал расположение к другой наложнице, по имени Юн-ай, и Чжао-синь ее тоже оклеветала. Чтобы избежать пыток, Юн-ай бросилась в колодец, но Чжао-синь велела ее оттуда вытащить и пороть, пока та не признается в прелюбодеянии. После этого ее нагую привязали к столбу и жгли раскаленным железом, вырвали глаза и по кусочку срезали мясо с ягодиц, затем Цюй велел залить ей в рот расплавленный свинец. А Чжао-синь приказала убить еще четырнадцать женщин. Еще же Цюй любил устраивать оргии и попойки, во время которых музыканты играли голыми.

Хай-ян, сын Цюя, вел себя не лучше, чем его отец. У него также имелись многочисленные кровосмесительные любовные связи. Он велел изобразить на стенах зала совокупляющихся голых мужчин и женщин и приглашал туда для попоек своих мужских и женских родственников. В позднейших китайских сочинениях — совершенно безосновательно — ему приписывается изобретение эротической живописи.

Часто, когда императорам становилось известно о подобных эксцессах удельных правителей, им приходилось прилагать немало усилий, чтобы утихомирить последних. Император Сяо-цзин разжаловал князя Цюя за вышеупомянутые преступления и приказал публично казнить его фаворитку Чжао-синь. Впрочем, и сами императоры были личностями достаточно противоречивыми, и нет сомнений, что в частной жизни они не слишком строго придерживались тех строгих конфуцианских предписаний, которые официально провозглашали.

Три первых императора — Гао-цзу (так называемый Лю Бан, основатель династии, на троне 206–195 гг. до н. э.), Хуй-ди (на троне 194–188 гг. до н. э.) и Вэнь-ди (на троне 179–157 гг. до н. э.) были несомненно бисексуалами: помимо регулярных сношений с бесчисленными дамами из гарема, у всех троих были связи с молодыми людьми. В правление Хуй-ди таких мальчиков одевали как чиновников, украшая их шапками из золоченых перьев фазана и поясами, усыпанными драгоценными камнями; они накладывали на лицо пудру и румяна и постоянно пребывали в спальных покоях императора. Гомосексуальные наклонности императора Вэнь-ди стимулировались его даосскими увлечениями. Как-то ему приснилось, что некий лодочник перевозит его в обитель бессмертных. Впоследствии он познакомился с молодым и красивым лодочником по имени Дэн Тун, который напомнил ему человека из сна, и тогда он сделал его своим фаворитом, осыпав почестями и одарив богатством. Этот же император усиленно искал эликсир жизни и вместе с другими последователями даосизма предавался разным экспериментам.

У императора У-ди (на троне 140–87 гг. до н. э.) с детских лет был приятель по имени Хань Янь, человек очень способный, который оставался его любовником в течение многих лет, пока его не оклеветали и он не погиб. У того же императора постоянно имелось рядом двое любовников; один из них вступил в незаконную связь с дамами из гарема, и тогда другой его убил. Император пришел в страшную ярость, но когда убийца объяснил ему причину, У-ди заплакал, и с той поры император испытывал к нему еще большую любовь. Другим его любовником был Ли Янь-нянь, актер, которого за какую-то провинность оскопили. В результате этого унижения он приобрел прекрасный голос, чем и снискал симпатии императора. В то же время император был страстно привязан к сестре этого актера, госпоже Ли, после кончины которой оставался безутешным. Тогда он и сложил знаменитое стихотворение:

Император даже поручил одному из своих даосских чародеев по имени Шао-вэн попытаться вызвать ее дух и был уверен, что на короткое мгновение увидел ее изображение на шелковой ширме.

У Ай-ди, последнего императора династии Ранняя Хань (на троне 6–1 гг. до н. э.), имелось несколько юных любовников, самым знаменитым из которых был Дун Сянь. Однажды, когда император делил ложе с Дун Сянем, последний заснул, прижав рукав императора. Поскольку императора вызвали для участия в торжественной аудиенции, он достал меч и отрезал свой рукав, чтобы не потревожить сон возлюбленного. С той поры термин дуаньсю («отрезанный рукав») стал в литературе эвфемизмом для обозначения педерастии[43]…

Жизнь народа в целом в эту эпоху претерпела значительные изменения, особенно в городах. Благодаря торговле с иноземными странами китайцы познакомились со многими предметами роскоши, которые перестали быть исключительной привилегией знатных лиц и стали доступны высшим слоям чиновников и торговцев. Жилые строения стали лучше и значительно больше. Дома состоятельных семей были в основном двухэтажными, крышу поддерживали резные колонны; оштукатуренные стены украшали росписью. Из мебели продолжали довольствоваться низкими сиденьями и низкими столиками. Внутреннее помещение дома разделялось только ширмами. Шкафов тогда еще не существовало. Одежду, книги и прочие вещи хранили в корзинах и ящиках, которые часто покрывали лаком и тщательно украшали.[44].

Мужчины и женщины носили такие же одежды, как и ранее, но старались разнообразить их ткани и цвета. Верхнюю часть платья закрепляли при помощи изящно выточенной нефритовой, золотой или серебряной застежки; подпоясывались длинными шелковыми лентами, концы которых волочились по полу. Очевидно следуя моде, которая пришла из Центральной Азии, мужчины носили шаровары. Женщины набрасывали на плечи широкую накидку, которой, выходя из дому, покрывали и голову. Обычно они выбривали брови (цзяомэй) и на их месте рисовали другие синей или черной тушью.[45] Форма этих нарисованных бровей менялась в зависимости от моды. В правление императора У их рисовали в виде китайского иероглифа, означающего цифру «восемь», то есть в виде двух разлетающихся в разные стороны наклонных линий. В следующем веке, при супруге императора Мин-ди (она была императрицей с 77 г. н. э.) линия нарисованных бровей стала более вытянутой и округлой. Вот что говорится в одной из «уличных песенок» (дунда) того времени:

Женщины пудрили себе лицо, шею и плечи; щеки густо покрывали румянами, ставили мушки в уголке рта или на лбу,[46] а губы красили красной помадой. Прическа крепилась при помощи длинных шпилек из слоновой кости, золота или серебра, причем головки их были удивительно изящными. В качестве украшений женщины носили серьги, браслеты и перстни, часто из зеленой яшмы.

У императора, князей и высокопоставленных чиновников часто имелись собственные женские музыкальные труппы. В армии по указу императора У-ди появились маркитантки, их называли «инцзи» — лагерные девки».

Изменившаяся экономическая ситуация привела к появлению публичных домов.[47] С одной стороны, существовал процветающий класс торговцев, которые жаждали развлечений, но не имели средств, чтобы содержать своих танцовщиц, а может быть, не осмеливались этого делать, поскольку представители правящего класса усмотрели бы здесь посягательство на их привилегии. С другой стороны, перемены в обществе привели к разрушению семей горожан и крестьян, так что появилось множество неприкаянных женщин, нуждавшихся в средствах к существованию. Тогда и возникли первые лупанарии, которыми на коммерческой основе заведовали частные лица. Такие дома назывались чанцзя или чашу, «дома певичек»; по всей видимости, они были достаточно роскошными. В последующий период подобные заведения стали называть цинлу, «зелеными теремами», поскольку стены в них были покрыты зелёным лаком, как в богатых жилищах. Любители наслаждений могли отправиться туда, чтобы выпить, перекусить, заставить девушек потанцевать и попеть, а потом провести с ними ночь. Нужно воздать должное китайцам: они всегда были людьми утонченного вкуса, вплоть до начала XX в. образованные люди очень редко отправлялись в публичные дома в поисках исключительно сексуального удовольствия.

В одном из известных стихотворений того времени описывается печаль девушки из публичного дома, которую богатый бездельник взял к себе в наложницы, а потом бросил. Помимо прочего, стихотворение интересно еще и как свидетельство того, что при династии Хань мужчины среднего класса уже могли позволить себе держать наложниц и нередко выкупали их из публичных домов — этот обычай сохранялся на протяжении всех последующих эпох. Привожу перевод этого стихотворения:

Сохранилось немало любовных стихотворений, которые считаются относящимися к этому периоду, хотя точно датировать их очень трудно: некоторые могли быть написаны позднее в подражание более древним образцам. Во многих из них описывается тоска в разлуке. Военным чиновникам часто приходилось отсутствовать в течение длительного времени, а при новой административной системе чиновники были обязаны занимать временные должности в разных провинциальных центрах. У большинства из них не было средств, чтобы забрать с собой всех жен и свою семью, и обычно их оставляли в родных краях под присмотром главной жены, а с собой брали только одну или двух наложниц. Подобная практика сохранялась и в последующие века. Это нередко являлось причиной острых конфликтов, которые описываются в романах эпох Тан, Сун и более поздних.[48].

Но если в городах жизнь изменилась, то образ жизни провинциальной аристократии и крестьян оставался почти прежним. В династийной истории Ранней Хань содержится описание простых удовольствий, которые получал владелец поместья (ок. 50 г. до н. э). Оно включено в биографию Ян Юня (гл. 66), придворного чиновника, впавшего в немилость и удалившегося в свое имение.

Лично я являюсь владельцем поместья, и мои обязанности заканчиваются летом и зимой с завершением сельскохозяйственных работ, и тогда я приказываю зажарить барашка или велю отправить в печь козленка, выпиваю кружку хорошего вина, чем и утешаюсь. Я — уроженец Цинь, и хорошо знаю музыку этого царства; моя жена родом из царства Чжао, и она прекрасно играет на цитре. А еще у меня есть несколько рабынь и служанок, которые умеют петь. Когда же у меня от вина начинают краснеть уши, я вздымаю очи к Небу и, отбивая ритм по глиняному кувшину, начинаю кричать: «У-у». А потом я пою такую песню:

Конфуцианцы ввели суровые предписания относительно изолированности полов, но не смогли тщательно регламентировать повседневную жизнь простого народа. Из литературы той эпохи мы знаем, что у мужчин и женщин было достаточно возможностей встречаться и что о вопросах пола писали и говорили вполне откровенно. Яркий пример жизни и нравов того времени представляет собой карьера знаменитого поэта Сыма Сян-жу (ум. 117 г. до н. э.).

Сыма Сян-жу, уроженец Чэнду в провинции Сычуань, был романтичным юношей, которого влекли книги, фехтование на мечах и женщины. Он получил низкую чиновничью должность при дворе одного князя, но потом впал в немилость. Тогда он вернулся в родные края и некоторое время проживал у правителя уезда Линьцзюн. Правитель уезда однажды пригласил его на торжественный прием, который давал один богатый человек, и пока они выпивали и пели, дочь хозяина, молодая вдова по имени Вэнь-цзюнь, скрывалась за ширмой. Увидев поэта, она влюбилась в него и в ту же ночь бежала вместе с ним из дому. Они направились в Сычуань, но из-за отсутствия денег были вынуждены вернуться в Линьцзюн, где открыли винную лавку. Вэнь-цзюнь обслуживала посетителей, а муж ее в облачении грузчика выполнял более грубые работы. Тесть не мог вынести такого позора для семьи и дал им денег, чтобы они смогли приобрести достойное жилье в Чэнду, на родине Сыма Сян-жу. Несколько позже его снова призвали ко двору.

Среди дошедших до нас немногочисленных литературных произведений Сыма Сян-жу имеется поэтическое эссе под названием «Мэй жэнь фу» («Ода прекрасной даме»), В предисловии поэт рассказывает, что князь обвинял его в распутстве и чрезмерной приверженности к женской красоте. На это Сыма Сян-жу возразил ему, что в сексуальной жизни он более умерен, чем конфуцианцы: те отказываются присутствовать на любом сборище, если там прислуживают женщины, и удаляются, едва заслышав смех или пение, — они не способны доказать, что у них нет склонности к разгулу, по той простой причине, что избегают любого искушения. Сам же поэт, напротив, еще будучи холостым, в течение трех лет жил по соседству с очаровательной девушкой, которая делала все возможное, чтобы его соблазнить, и даже взбиралась на стену, сладострастно на него взирая, но он ни разу с ней не заговорил. Поэтому он считает себя более сдержанным, чем конфуцианские начетчики.[50] При всем том, замечает он, воздерживаться от плотских контактов очень вредно для здоровья. Далее Сыма Сян-жу повествует о том, как однажды зимним днем ему случилось проходить мимо большого красивого дома, казавшегося заброшенным. Когда он вошел в дом, то увидел следующее:

Это произведение обладает не только литературными достоинствами — а речь идет об одном из самых первых образцов намеренно эротических сочинений в прозе, — но представляет интерес и в других отношениях. Из него явствует, что в то время любили подтрунивать над строгими предписаниями, которые конфуцианцы накладывали на половые отношения, и именно это впоследствии вызывало гнев конфуцианских авторов. Один из издателей эпохи Сун ехидно замечает: «Очевидно, Сыма Сян-жу страдал от порока похоти[52] и в данном стихотворении он сам себя порицает за этот порок, но в конечном счете от него-то он и умер… Разве не должен его пример послужить другим предостережением?» (см.: «Гу вэнь юань», сунское изд., переизд. в СБЦК, гл. 3, с. 12). Помимо прочего, мы получаем из эссе ценные сведения о том, каким было любовное ложе в ту эпоху. Постельная курильница цза представляла собой бронзовую коробочку с резной крышкой, внутри коробочки находилось несколько тлеющих угольков, а в верхней части — благовонный порошок; она предназначалась для того, чтобы окуривать покрывала, одновременно их подогревая. Позднейшие комментаторы расходятся во мнениях относительно точного значения термина цзюэчжэнь, «подушки с рожками»; большинство считают, что подушки имели форму полумесяца и что их торчащие кончики напоминали коровьи рога. Следует отметить, что в этом эссе откровенно говорится о половом акте. Это скромно сводится к одному-единственному слову, цинь, «быть в интимных отношениях» — что по странному стечению обстоятельств совпадает с выражением, которое в настоящее время сохранилось в английском языке только в юридических документах («to be intimate»).

Однако для интересующей нас темы наиболее важными являются две последние строки приведенного текста. Выражение «успокоить кровь в жилах» (динме) в позднейшей литературе часто служит для передачи благотворного воздействия полового акта; нередко использовался также синоним динцин, «успокоить страсть». Древние китайцы считали, что наряду с другими положительными свойствами половой акт благотворно воздействует на кровообращение и успокаивает нервную систему.

В этом отношении конфуцианство смыкается с даосизмом. Теперь обратимся к «сексуальным пособиям» и рассмотрим даосский взгляд на половые отношения.

В то время были широко распространены иллюстрированные «пособия по сексу». Подобные сочинения выполняли роль наставлений для главы семейства и считались абсолютно серьезными «пособиями», лишенными даже малейшей фривольности. Они учили мужчину, как можно благополучно и счастливо дожить до глубокой старости, поддерживая гармоничные сексуальные отношения с его женщинами, и получить от них здоровое потомство. В свою очередь, даосы, проповедовавшие искусство продления жизни, использовали подобные книги в качестве руководств по сексуальной практике.

Как и в большинстве династийных историй, в «Истории Ранней Хань» есть библиографический раздел, где приводится список названий важнейших сочинений, имевших в то время хождение и распределенных в соответствии с их содержанием. Библиография «Истории Ранней Хань» начинается с раздела классических книг, за ними следуют сочинения, имеющие отношение ко всем областям современного знания, и наконец, после раздела, посвященного медицине, помещена категория фанчжун (букв.: «внутри спальных покоев»), как обозначалось «искусство спальных покоев». (Существуют и другие термины: фаннэй, «внутренность спальной комнаты», фанчжун шу, «искусство спальной комнаты», и фан-ши, «дела спальных покоев».) Ниже приведен список из восьми произведений, которые в рукописном виде составляют 86 свитков. Здесь следует отметить, что в ту эпоху книги писали на длинных горизонтальных полосках бумаги или шелка; обычно одна глава занимала один свиток. Мы приводим список из восьми книг в их изначальной последовательности:

В конце этого списка издатель добавил следующие слова:

В одном из старинных текстов говорится: «Древние использовали сексуальное наслаждение, чтобы при помощи его управлять всеми мирскими делами». Тот, кто управляет своим сексуальным наслаждением, испытает спокойствие и достигнет преклонного возраста. Напротив же, если он отдастся на волю своего наслаждения, невзирая на правила, предписанные в нижеперечисленных трактатах, то заболеет и даже причинит вред своей жизни.

Ни одно из сочинений, упомянутых в этом списке, не сохранилось. Тем не менее уже сами названия и имена авторов говорят об их содержании.

Прежде всего, следует отметить, что в названиях сочинений 1–6 использован термин инь дао, «темный, скрытый путь», подразумевающий сексуальные отношения. С глубокой древности термин инь применялся исключительно для женского существа, а также для женских детородных органов; но похоже, что первоначально им обозначали как мужские, так и женские органы, и потому термин инь может соответствовать нашему прилагательному «сексуальный». Типичный пример тому — выражение инь вэй, «вялость силы», которое, как мы видели выше, прилагалось к князю Дуань. Дао, букв. «Путь», в данном случае означает «принципы», «учение», а инь дао в названиях этих сочинений подразумевает «принципы сексуальной жизни».

Из исторических материалов известны некоторые детали о наставнике Жун-чэне, авторе первого сочинения. В династийной «Истории Поздней Хань» («Хоу Хань шу»), во втором разделе гл. 112, в биографии чудотворца по имени Гань Ши и двух других говорится, что они «достигли совершенства в сексуальном союзе с женщинами, [как этому учил) Жун-чэн». В комментарии добавляется, что эти трое людей дожили до преклонного возраста, сохраняя юношескую внешность. В той же главе «Хоу Хань шу» содержится биография Хуа То, который жил примерно в начале II в. н. э. В конце его биографии добавлено примечание о трех даосских наставниках, которые были современниками Хуа То. Об одном из них, по имени Лэн Шоу-гуан, говорится: «Практикуя сексуальные отношения с женщинами в соответствии с наставлениями Жун-чэна, он дожил до пятисот лет». В комментарии к этому месту цитируется книга под названием «Ле сянь чжуань» («Биографии бессмертных»)[53]..

Как уже упоминалось в гл. 2, именно в таком половом акте китайцы видели особую ценность.

Наставник У-чэн, которому приписывается авторство сочинения 2, считается учителем легендарного императора Яо. Именно этот император и его наследник Шунь названы авторами сочинения 3.

Авторами сочинения 4 объявлены Тан и Бань Гэн, два правителя династии Инь.

Тянь-лао, предполагаемый автор сочинения 5, считается учителем мифического Желтого Императора, Хуан-ди.

В сочинении 6 упоминается Тянь-и, звездное божество, которое в ханьской литературе считалось ведающим инь дэ, что одновременно подразумевает «магическую сексуальную силу» (ср. наш анализ термина нюй дэ на с. 27) и «посмертно получаемые заслуги»; разумеется, в данном случае имеется в виду первое значение.

Сочинения 7 и 8 говорят сами за себя. Три Правителя в сочинении 7 — это, вероятно, три основателя династий Ся, Инь и Чжоу. Неизвестно, что имеется в виду под сань цзя, «тремя школами».

Все вышеизложенное позволяет говорить о том, что при династии Ранняя Хань в обращении имелись «пособия», которые составляли особый раздел медицинской литературы. Далее мы увидим, как сведения, дошедшие до нас от Поздней Хань, проливают свет на содержание и использование этих «пособий».