Избранное (сборник).

Наши неудачи.

Вы не имеете права мучить родных неудачами, неидущей работой, разваленной жизнью. Только радовать. Вы должны радовать их успехами, карьерой, блеском и уважением начальства.

И высоким заработком.

Неудачи делают вас невыносимым. Невыносимым делают вас неудачи. Прежде всех не понимают жена, дети, мать.

Вам смотрят в затылок.

От этого ваши дела усугубляются. Ваши дела усугубляются, вы уже огорчаете всех.

Вы расстраиваете неповинных. Вы расстраиваете неповинных, а ваша голова…

Ваша голова, как любой другой орган, в такой обстановке отказывается работать.

От поисков идей, открытий у вас образуется пришибленный вид.

У вас образуется пришибленный вид, а попытки помочь по хозяйству лишь подчеркивают положение. У вас вырывают ведро.

У вас вырывают ведро и – «Твое место не здесь!».

А где ваше место? А где ваше место? И вы идете на улицу. Вы пытаетесь мужественно смотреть на прохожих. Но у вас срывается взгляд.

У вас срывается взгляд и перекошены брюки. Перекошены брюки, и старая знакомая давно уже вышла замуж – и ни в какое кино, и зачем ей это снова, зачем ей это снова?

А старый товарищ, а школьный товарищ бежит.

А школьный товарищ, а старый товарищ бежит каждый день, все увеличивая дистанцию.

От инфаркта, от родных, от новостей и прейскурантов.

Он бежит.

И говорить с ним…

И говорить с ним можно только на бегу под дождем, когда он в трусах, а вы в плаще, и все увидят, как счастье и несчастье бегут рядом.

Снова бегут рядом. А тот…

А тот один, кто буйным ветром занесен в Алма-Ату, – тот сидит там и стесняется…

Тот сидит там и стесняется писать.

Сюда оттуда.

Стесняется.

И когда вы не вдруг, а точно и буквально напились, обнаружив в себе, обнаружив слабость характера и неустойчивость позиции, развязка завитала и затряслась маманя. Маманя ночью под подушкой затряслась.

Рыдает мама, зажимает рот… Страшнее нет. Жена и дети – все скрывают слезы.

На вас без слез, на вас без слез вообще нельзя и незачем смотреть.

От вырезок о вреде водки вы напиваетесь страшнее, вернее, снова… и просите вас поддержать жену, чтоб выпить с вами… Жена. Она бледнеет. А вам надо. Вам надо с кем-то.

И вот уже не дома, на скамейке в парке какой-то девушке в немытых босоножках с низу ног вы повторяете рассказ с припевом: «Да, она меня не понимает» – и, сосчитав в кармане мелочь: «Я тебя озолочу!..».

И на вокзале в сопливой, гулкой, рваной тишине, меж телогреек и кирзой буфета, роняя капли, пишете в Алма-Ату.

И только когда быстро.

И когда жутко быстро…

И когда страшно быстро…

Когда мгновенно вдруг пришел ответ…

Пришел ответ, где то же, только ярче. Глубже и занятней.

Где их с беременной женой, ее ребенком, первым мужем и его женой хозяйка выгнала. Оне…

Оне живут у дворника и ездят на трамвае в кухню.

А туалет в горах, и банятся в четверг.

Восьмой четверг второго месяца нисана.

И, вашу боль поняв, проникшись вашим горем, он просит вас прислать пятерку на расходы и челюсть новую для сына, из пластмассы.

Вы чувствуете – вам немного лучше…

Вам немного лучше… А вот и лучше быстро, быстро лучше… Ах, ибо.

Ах, ибо ваши неудачи кому-то кажутся мечтой. Домой идите быстро.