Избранное (сборник).
Роману – 65.
– Ромочка! Неужели шестьдесят пять? – воскликнул он фальшиво.
Это ужасно!
Ужаснее может быть только семьдесят.
Чем устранить вздутие живота, тошноту, тяжесть в желудке, боль в голове, краткую потерю памяти, невроз, диарею, психосоматическое расстройство и вегетативное возбуждение и все, что я прочел на твоих этикетках?
Это устраняется только одним – естественным способом.
Мы еще о нем поговорим.
Шестьдесят пять.
Ты на вершине склона лет, Роман.
Зачем они так рано встретились, твои родители?!
Зачем им это надо было делать до войны?!
Сейчас повсюду 18–20—25. И поют, и танцуют, и пухлыми ручками всплескивают.
И шутят, шутят, шутят.
А тебе – шестьдесят пять.
Ты делаешь это же, но медленно.
Ты просишь всех не торопиться и дать тебе довести шутку до улыбки.
Но они спешат.
И мы шутим вслед.
Наше спасенье, Роман, в мудрости.
Это такое болезненное состояние, наступающее сразу после ума.
Оно длится недолго.
Оно любит позы.
Допустим, полулежа… Негромкий голос, слабая улыбка.
И паузы, в которых якобы что-то большее, чем тишина.
Последний зритель наступает довольно быстро, и приходится переключаться на семью.
Жена встревожена.
С ним этого никогда не было.
Конечно. Когда ему было шестьдесят пять?
В состоянии мудрости не нравится все, кроме себя и того восьмидесятилетнего, которого привели поздравить, если ему найдут бумажку, на которой он…
В состоянии мудрости раздражают радио, газеты, телевидение, политика.
И весь этот шум за окном, который только усиливается, если заткнуть уши.
Это шум в собственных ушах.
Рома! Этот шум – аплодисменты.
И крики «браво».
Давай «Авас»!
Давай «про раков»!
«Собрание на ликероводочном»!
Это шум былых аплодисментов, оставшийся в твоих-моих ушах…
И хоть врачи твердят «давление» и «позвоночник», но мы-то знаем…
И сердце, сердце в такт скандежу.
И крики: «Это полотенце! Этот доцент тупой…» Доцент – не мы.
Да, Роман, теперешние шутят хуже.
«У них нет вкуса. И как такое можно говорить? Над чем они смеются?».
Да, Роман, осталось только буркнуть животом: «Вот в наше время…».
И вспомнить, как нас слушал Райкин.
За кулисами.
Как он страдал.
«Над чем они смеются? Как они играют? Что там есть?».
И вот мы наконец его сменили… В этом.
Я с уважением отношусь к годам, премьерам, юбилеям.
Но как они мелькают!
Так значит, пусть они смешат.
Они хуже шутят, но лучше смешат.
Нам надо уважать хохот, производимый этой молодежью.
Нам надо уважать чужой успех.
Овации.
Аншлаги помещений.
Не лезть с советами.
Молчать.
Держаться в стороне.
Завидовать.
И подождать, пока они впадут в успех и сядут среди нас с аплодисментами в ушах от остеохондроза.
