Мемуары.

Америка.

Во время моего отсутствия на фирме под руководством Иоахима Барча выпускались киножурналы. Лучше всего показал себя Гуцци Ланчнер,[294] чьи фильмы «Крестьяне-горцы», «Бурный горный поток», а также «Пасхальный спуск на лыжах в Тироле» с чемпионом мира Хели Ланчнером и Трудой Лехнер получили высшие награды. Кроме того, из неиспользованного материала по Олимпийским играм было сделано около двадцати спортивных фильмов. Благодаря производству этих научно-популярных лент мне удалось обеспечить работой своих сотрудников до самого начала войны.

В турне по Америке меня сопровождали Вернер Клингенберг, работавший в немецком Олимпийском комитете секретарем доктора Дима, и Эрнст Егер, поездке которого со мной так долго противился Геббельс. Он согласился лишь в самый последний момент, правда, с неохотой и оговорками. Я не разделяла его недоверия к Егеру и была убеждена, что у меня никогда не было более преданного и верного сотрудника.

В начале ноября в Бремерхафене[295] мы поднялись на борт парохода «Европа». Для меня это плавание стало особым событием. Я впервые находилась на корабле подобного класса. Пересечь Атлантику было моей мечтой, я наслаждалась ветром, морем, а также роскошью, окружавшей нас на судне.

Когда из тумана показались очертания Манхэттена, наш корабль облепило множество небольших катеров с американскими журналистами, засыпавшими меня вопросами. У некоторых из них были с собой почтовые голуби. Они надеялись узнать нечто сенсационное и таким способом быстрее всех доставить новость в редакцию.

Журналисты снова и снова интересовались:

— Вы возлюбленная Гитлера?

Оставалось только смеяться в ответ на это:

— Нет, это ложные слухи. Я лишь делала для него документальные фильмы.

Меня окружили со всех сторон и беспрестанно фотографировали.

Тут один из репортеров с пафосом прокричал:

— Что вы скажете по поводу того, что немцы жгут еврейские синагоги, громят еврейские магазины и убивают евреев?

Я в испуге возразила:

— Это неправда, не может быть правдой!

На пароходе нам попадались американские газеты, в которых писалось много глупостей о Германии, поэтому я была убеждена, что это очередная клевета. Кроме того, в течение пяти дней мы читали только старые газеты и не имели никакого представления о последних событиях, в том числе об ужасной «хрустальной ночи».

Свои опровержения я потом прочла на первых страницах нью-йоркских газет: «Лени Рифеншталь говорит, что все написанное американскими газетами о нацистах — неправда». На той же самой странице, рядом было напечатано: «В Германии горят синагоги, еврейские магазины разгромлены, евреи убиты». Мой визит в Америку был отодвинут на задний план этими страшными событиями. Если бы я тогда поверила в то, что писалось в газетах, то никогда бы не ступила на американскую землю. Лишь спустя три месяца вернувшись в Германию, я узнала о том, чего не могла себе даже представить.

После возвращения мне удалось разыскать капитана Видеманна,[296] одного из адъютантов Гитлера, бывшего в Первую мировую войну его начальником. Поскольку у Видеманна была любовница-полуеврейка и из-за этого он относился к Гитлеру довольно прохладно, я надеялась выяснить через него всю правду. Рассказанное Видеманном потрясло меня. Вот что произошло:

7 Ноября молодой еврей застрелил секретаря немецкого посольства в Париже Эрнста фон Рата. Когда об этом стало известно, фюрер и все руководители партии находились в Мюнхене, готовясь отметить 9 ноября годовщину марша 1923 года к Залу полководцев. «Среди собравшихся здесь партийных деятелей, — сказал Видеманн, — это сообщение произвело эффект разорвавшейся бомбы». Накануне Гитлер в крайнем возбуждении выступил в погребке «Бюргерброй», потребовав мести за убийство. В отсутствие фюрера Геббельс в Берлине обратился к партийным функционерам с подстрекательской антисемитской речью. Вслед за этим во многих городах Германии толпа начала жечь синагоги, громить еврейские магазины и лавки. Евреев отправили в концентрационные лагеря. По словам Видеманна, Гитлер был возмущен самоуправством Геббельса[297] — не из сочувствия к евреям, а из опасения негативной реакции заграницы. «Мюнхенскому миру»[298] к этому времени исполнилось всего несколько недель. Но, как уже часто бывало, фюрер защитил своего министра.

В Нью-Йорке эти сообщения еще не вызвали антинемецких настроений. Ни о чем не подозревая, я с радостью принимала сыпавшиеся на меня похвалы. Кинг Видор,[299] известный режиссер, специально прибыл из Голливуда в Нью-Йорк, чтобы приветствовать меня. Даже пресса была более чем благожелательна.

Мы посетили знаменитый «Радио-мюзик-холл» — крупнейший кинотеатр Америки с его огромным зрительным залом на шесть тысяч человек. В перерыве директор вручил мне цветы и провел за сцену, где познакомил с всемирно известными «Девушками Цигфельда». Перед началом каждого сеанса они танцевали в ревю. Когда они услышали, что я тоже была танцовщицей, то захотели пожать мне руку и получить автограф. Я пребывала в отличном настроении и не подозревала, какие тучи сгущаются над моей головой. Пока все шло прекрасно. Директор, голландец по национальности, готов был немедленно подписать со мной договор: ему хотелось заполучить «Олимпию» для своего кинотеатра. Более фантастического старта для моего фильма в Америке трудно было придумать. Мы договорились встретиться в Голливуде, чтобы составить там текст договора в присутствии адвоката.

Из Нью-Йорка мы отправились в Чикаго. Здесь нас принимал президент МОК Эвери Брэндедж. В его доме фильм «Олимпия» был впервые показан с английскими субтитрами и с восторгом принят примерно сотней его гостей.

В Чикаго мы получили приглашение от американского автомобильного короля Генри Форда посетить его в Детройте. Очень скоро выяснилось, что он испытывал к Германии искреннюю симпатию, с похвалой отозвался о ликвидации у нас безработицы. Вообще, социализм, казалось, был очень близок его сердцу. Форд с гордостью рассказывал о том, как на его фирме благодаря внедрению конвейера удалось поднять в два раза минимальную дневную зарплату и что он сделал все, чтобы рабочие получали свою часть от прибыли. Он всегда старался производить дешевые машины, чтобы покупать их могли не только зажиточные люди. Так, уже в 1918 году, когда годовой выпуск машин перевалил за полмиллиона, его фирма смогла снизить цену с 950 до 515 долларов за автомобиль.

На прощание Форд сказал, обращаясь ко мне:

— Если вы, вернувшись домой, увидите фюрера, передайте ему, что я восхищаюсь им и буду рад познакомиться на будущем съезде партии в Нюрнберге.

В Калифорнии мы задержались на несколько дней, чтобы посмотреть фантастический Большой каньон. Там я купила у индейцев серебряные украшения с настоящей бирюзой в подарок друзьям.

Лос-Анджелесом, нашей следующей остановкой, я была разочарована. Город, который представлялся мне совсем другим, производил отталкивающее впечатление. Поэтому мы быстро поехали дальше и арендовали в Голливуде в Беверли-Хиллз просторное бунгало. Бассейн, сад, яркие цветы, апельсиновые и грейпфрутовые деревья привели нас в неописуемый восторг. Но лучше всего был чудесный климат. Здесь я чувствовала себя отлично.

К большому сожалению, мне не удалось встретиться со Штернбергом: он был в Японии. Жаль, я заранее обрадовалась предстоящему общению с ним. Зато здесь оказался Хьюберт Стоуиттс, дизайнер, который в свое время с таким вкусом обустроил мой дом. Большой эстет, он в тот раз отчего-то вознамерился следить за моей фигурой и буквально заставил сбросить лишний вес. Под его пристальным наблюдением я питалась одними салатами. Мне всегда нравилось вкусно поесть, а потому подобное «лечение» давалось не без труда. Зато вскоре я была вознаграждена тем, что за короткое время приобрела фигуру манекенщицы.

Однако вскоре отпускное настроение улетучилось без следа. В прессе появились статьи, в которых Антифашистская лига требовала объявить мне бойкот. Они гласили: «В Голливуде нет места для Лени Рифеншталь». На улицах были развешаны транспаранты с таким же текстом. Неудивительно, что из-за событий той ужасной «хрустальной ночи» Голливуд повернулся ко мне спиной. После симпатии, с какой меня встречали прежде, это оказалось очень тяжело. Я заранее так радовалась тому, что познакомлюсь с американскими коллегами и смогу посетить киностудии в Голливуде! Вскоре пришлось почувствовать последствия бойкота. Без предупреждения, отменили запланированную встречу с директором «Радио-мюзик-холла». Было заявлено, что он уволен, поскольку намеревался организовать премьеру «Олимпии» в Америке, в своем кинотеатре. Я решила немедленно возвращаться, поскольку в этих условиях мне не доставляло никакой радости оставаться в Голливуде.

Но в отличие от призыва Антифашистской лиги многие американцы засыпали меня просьбами не уезжать. Лига, говорили они, представляет всего лишь меньшинство, а у меня здесь много друзей. Нас буквально завалили приглашениями, и я позволила им уговорить себя. Так, одна зажиточная американка пригласила всю нашу компанию — а нас вместе со Стоуиттсом было четверо — на свою роскошную виллу в Палм-Спрингсе, где мы могли жить столько времени, сколько пожелаем. Мы пробыли там неделю.

Тогда Палм-Спрингс, где жили в основном голливудские звезды и богатые американцы, был еще небольшим городком. Здесь, посреди пустынного ландшафта, за высокими заборами процветал настоящий рай, созданный искусственным орошением. Более чудесных плавательных бассейнов я доселе еще не видела.

Неожиданно пришло приглашение от Гарри Купера.[300] Как я прочитала в прессе, он только что возвратился из турне по Германии и находился от страны в полном восторге. Сначала сообщили, что за мной заедут в гостиницу, однако потом пришел отказ. Куперу якобы неожиданно пришлось уехать в Мексику, и он сожалеет, что не сможет принять меня у себя дома. Я до сих пор уверена, что на него надавили.

По-другому получилось с Уолтом Диснеем, от которого тоже пришло приглашение. Рано утром он принял меня на своей студии, вместе мы провели целый день. Терпеливо, не без гордости, мультипликатор объяснял, как появляются его рисованные фигуры, показывал свою необычную технику и даже продемонстрировал наброски для нового фильма «Ученик волшебника». Я была захвачена увиденным: Дисней запомнился мне гением, чародеем, фантазия которого не знала границ. За ленчем он заговорил о кинофестивале в Венеции, где «Белоснежка и семь гномов» и «Олимпия» были конкурентами. Ему очень хотелось посмотреть обе части моего фильма.

— Проще простого, — мгновенно отреагировала я.

Копии находились в гостинице, за ними нужно было только съездить.

Но тут Дисней подумал, а затем проговорил:

— Боюсь, что я все-таки не смогу себе этого позволить.

— Почему? — спросила я с удивлением.

Дисней ответил:

— Завтра об этом будет известно всему Голливуду.

— Но у вас же есть здесь собственные просмотровые залы, — возразила я, — и об этом никто не узнает.

Дисней опечалено произнес:

— Мои киномеханики состоят в профсоюзе, от них-то все и узнают. Хотя я и независимый продюсер, но при этом отнюдь не владелец собственного проката и собственного кинотеатра. Может статься, что меня начнут бойкотировать. Риск слишком велик.

Каким могуществом обладала Антифашистская лига, я смогла убедиться три месяца спустя, когда, уже возвратившись из Америки, читала американскую прессу. Уолта Диснея вынудили заявить, что во время моего визита к нему он не знал, кто я такая на самом деле.

Тем удивительней было то, что многие американцы, на которых Антифашистская лига не могла воздействовать столь сильно, явно баловали нас. Мы жили в качестве гостей в крупных поместьях и знакомились с американским «диким Западом». На одном ранчо ковбой научил меня бросать лассо, а также дал первые уроки верховой езды. Однажды лошадь понесла, пытаясь сбросить меня. Но скачущему рядом ковбою в последний момент удалось схватить за узду взбесившегося коня, не дав мне рухнуть наземь. Свободная жизнь на таком «Диком Западе» мне понравилась.

Лишь позже я узнала, что на улицах Голливуда за мной постоянно следовали специально нанятые частные детективы, в задачу которых входило не допускать моих контактов с артистами или режиссерами. Любому актеру Голливуда, рискнувшему нарушить запрет Антифашистской лиги, пришлось бы расстаться с работой. Тем не менее журналисты настойчиво просили меня показать им фильмы об Олимпиаде. После некоторого колебания, не смотря на то что такая акция была небезопасна, я уступила просьбам.

На закрытом просмотре в Голливуде присутствовало примерно пятьдесят персон. Некоторые известные режиссеры, чтобы их не узнали, вошли в зал только после того, как погас свет. Как и в Европе, фильм здесь захватил зрителей — успех получился огромный. Даже отклики прессы, несмотря на бойкот, оказались необычайно благожелательными.

Так, Генри Мак-Лимор, корреспондент «Юнайтед пресс», писал в «Голливуд ситизен ньюс»:

А газета «Лос-Анджелес тайме» писала: «Фильм — это триумф киноискусства, настоящий эпос. Вопреки слухам он отнюдь не является пропагандистским, и в качестве пропаганды какой-либо нации его действие равно нулю».

После этого из разных уголков Америки посыпались предложения. Самое интересное пришло из Сан-Франциско, где тогда как раз проходила Всемирная выставка. Я согласилась, поскольку это было хорошей возможностью познакомиться с городом, который тогда считался красивейшим в Америке. Взяв напрокат машину, мы отправились по великолепной дороге вдоль побережья на север, через Санта-Барбару, — сама эта поездка произвела на меня неизгладимое впечатление.

Фильм «Олимпия» привел дирекцию Всемирной выставки в такой восторг, что мне тут же предложили контракт. С трудом верилось в такое счастье. Оставалось только дать документы на проверку адвокату. На радостях вечером я со своими спутниками немного выпила. Однако не успели мы вернуться в Голливуд, как пришла телеграмма из Сан-Франциско — снова отказ. После этого я потеряла всякую надежду найти в США прокатчика, который рискнул бы показать «Олимпию».

Выдающаяся солистка Венской оперы, Мария Ерица,[301] обладательница одного из красивейших в мире голосов, пригласила меня поужинать на ее вилле в феодальном стиле. Она была замужем за американским кинопродюсером мистером Шиханом, работавшим для киностудии «Метро Голд вин Майер». Мария попросила меня, если не трудно, захватить с собой два фрагмента «Олимпии», которые хотел увидеть ее муж, но только так, чтобы об этом никто не узнал. После ужина, на котором я была единственным гостем, Шихан вместе с киномехаником спустился в полуподвальный этаж, чтобы в одиночестве посмотреть принесенные мною фрагменты. Но я предусмотрительно взяла с собой полные копии обеих серий фильма. Только спустя четыре часа Шихан снова поднялся к нам наверх. Произошло то, что я и предполагала. Вопреки своему намерению он после первых роликов просмотрел весь фильм.

— Я не смог остановиться, — проговорил он восторженно. — Будет большой потерей, если этот действительно уникальный фильм, который мог бы принести огромные деньги, так и не увидят в США. Какая жалость!

— Ты в этом уверен? — спросила его жена.

— Разумеется, я бы с удовольствием показал фильм на киностудии «Метро Голдвин Майер», но, увы, дело это безнадежное, — ответил он, сознавая свое бессилие.