Мемуары.

Премьера «Долины».

В Штутгарте в феврале 1954 года, после беспримерной двадцатилетней одиссеи, в «ЭМ-театре» наконец-то состоялась премьера «Долины». Компания «Аллианц-прокат» сделала все возможное, чтобы придать этому шоу праздничный блеск. Когда в зале потух свет, я, незамеченная, присела на крайнее место в ряду, чтобы прочувствовать свой фильм как зритель, в первый раз за все время его создания освободившись от всех проблем. В то время как перед глазами проходили начальные кадры, на меня нахлынули воспоминания о печальной истории этой кинокартины. Оправдали ли себя жертвы, выстоит ли «Долина» перед публикой и что скажут критики? Чем дольше шел фильм, тем больше я сомневалась, внезапно поняв, что тема и стиль уже давно изжили себя. Но тем не менее в ленте присутствовали на редкость выразительные моменты, черно-белые графические эффекты. Меня одолевали противоречивые чувства: оформление кадров вызвало мое одобрение, также и музыка, и природный талант крестьян из Зарнталя, и игра Педро. Но когда я в очередной раз взглянула на экран, мне стало страшно. Без сомнения, я неправильно распределила роли, и как только могла так ошибиться! Изначально у меня возникло намерение предложить роль Марты Бригитте Хорней[419] и Хильде Краль, но, к сожалению, моим замыслам тогда не суждено было осуществиться. Пришлось играть самой. И я сумела бы справиться со своей задачей лучше, если бы меня в тот момент не скрутили болезни и удары судьбы.

Как воспримет фильм публика и пресса? Я попыталась отогнать плохие мысли. Когда зажегся свет, на меня обрушился гром оваций. То и дело приходилось выходить раскланиваться на сцену. Господа из «Аллианц-фильма» выглядели довольными. Казалось, пришел успех. В прессе встречались разнообразные отзывы. Хорошая критика чередовалась с не очень лестной, однако отличалась объективностью. Но мои противники не дремали. Из-за злобных наладок некоторых газет успех оказался подпорчен — прежняя ложь из «Ревю», уже осужденная по закону, опять вытаскивалась на свет: «Цыгане „Долины“ из концлагеря», «Посвящение мертвым Аушвица» или «Лени Рифеншталь переживает в Польше убийство евреев немецкими солдатами». Все та же клевета… Как и после повторной премьеры «Голубого света», многие владельцы кинотеатров теперь отказались демонстрировать «Долину». Хотя я поклялась себе никогда больше не связываться с судами, устоять перед требованием прокатчиков заставить газеты писать опровержения либо подавать на них в суд на этот раз не смогла. Мои адвокаты во всех случаях добивались появления извиняющихся публикаций, но, как и всегда в таких случаях, ущерб уже невозможно было возместить. И все это, безусловно, испортило успешную премьеру фильма в Австрии. Меня вызвали телеграммой в Вену. Руководство «Интернационал-проката», получившего права на показ киноленты в Австрии, ужасно волновалось. Союз узников концлагерей угрожал массовым поджогом кинотеатров. Я предложила господину Цореру, владельцу «Интернационал-проката», пригласить в наш офис представителей Союза узников концлагерей, дабы ознакомить их с судебной документацией, подтверждающей мою невиновность. Мое предложение безоговорочно отклонили. Но никто по-прежнему не знал, что делать. Я вызвалась лично встретиться с представителями этого Союза.

Господин Цорер испуганно воскликнул:

— Вы не должны рисковать.

— Почему нет? — спросила я. — Не вижу никакой другой возможности, или вы знаете лучшую?

Я решилась на проведение этой встречи, для чего попросила срочно прислать из Мюнхена снимающие с меня вину документы и переписку с Манфредом Георге. Это привело к бурным дебатам с Союзом узников в их же офисе. Из фирмы «Интернационал-прокат» никто не удосужился меня проводить — я пошла одна. Уже с порога началась ругань — такая громкая и ожесточенная, что несколько минут я не могла начать говорить. По моей оценке, в комнате находилось приблизительно четырнадцать — шестнадцать человек, среди которых не было ни одной женщины. Когда стало чуть тише, мне наконец дали слово. Я говорила, по крайней мере, с полчаса, рассказала кое-что из моей жизни, после чего почувствовала, что присутствующие начали мне верить. Особенно подействовали на мнение представителей Союза письма от Манфреда Георге, а также то, что я не стала отрицать, что в свое время находилась под большим влиянием Гитлера. Обстановку разрядила оживленная дискуссия, длившаяся несколько часов. И все больше стихала враждебность.

На следующий день в венских газетах появилось сообщение:

Господа из «Проката» вздохнули с облегчением. Мое турне по Австрии совместно с Францем Эйхбергером, исполнившим роль Педро, прошло с шумным успехом — не только в Вене, но также в Линце,[420] Граце и особенно в Штайре.[421].

Замечания критиков по поводу фильма превзошли самые смелые мои ожидания. Самыми точными я сочла слова одного из них: «Опера нашла свое поэтическое воплощение в кино».