Хроники Нарнии.

Глава 9. Побег.

Другие участники этих событий впоследствии признавали, что Джил в тот день превзошла сама себя. Едва охота выехала со двора, девочка стала носиться по всему замку и ко всем приставать с вопросами, столь невинно, столь по-детски, что никому и в голову не пришло бы заподозрить ее в хитрости. Язычок ее работал без устали, хотя назвать это разговором было невозможно, нет: она лепетала, хихикала, лебезила и ластилась ко всем — к молодым великанам, к привратникам, к горничным и камердинерам, к престарелым господам великанам, для которых радости псовой охоты остались в далеком прошлом. Она напрашивалась на ласки и поцелуи бесконечного числа великанш, многие из которых почему-то жалели ее и называли «несчастной малюткой», хотя ни одна не объяснила, почему. Особую дружбу Джил свела с поваром, на кухне, где обнаружила кое-что очень важное — дверь в посудомойне, через которую можно было выйти из замка, минуя внутренний двор и ворота. На кухне Джил притворялась страшно голодной и поедала все лакомые кусочки, которые повар и поварята с удовольствием уделяли ей. А наверху она допрашивала придворных дам, какие наряды следует надеть к праздничному ужину, и как долго ей позволят оставаться там, и будет ли она танцевать с малышами-великанами. А потом (ее бросало в жар всякий раз, как она вспоминала об этом), склонив голову на самый идиотский манер (только взрослым, будь то великаны или кто другой, может показаться, что так и должно быть), она встряхивала кудряшками и, захлебываясь, восклицала:

— Ах, когда же, когда же будет этот праздник? Почему так медленно тянется время?

И все дамы соглашались, что малышка необыкновенно мила, а некоторые прикладывали к глазам необъятных размеров носовые платки, будто собирались всплакнуть.

— Все малыши — такая прелесть, — говорили они друг другу, — Какая жалость…

Бяка и Зудень тоже старались, как могли, но у девочек такие штуки получаются лучше, чем у мальчишек. А у мальчишек лучше, чем у мокроступов.

За обедом случилось нечто такое, отчего всем троим еще больше захотелось сбежать из замка этих культурных великанов. Они сидели в большом зале за отдельным столиком возле камина. За большим же столом, шагах в двадцати от них, расположились с полдюжины пожилых великанов. Разговаривали великаны так громко и голоса их исходили с такой высоты, что обращать внимание на этот шум было все равно что на грохот и гудки уличного движения за окном. Все ели холодную оленину, которой Джил никогда еще не пробовала. Еда ей понравилась.

Вдруг Зудень вздрогнул и побледнел так, что его серо-землистое лицо стало совсем серым.

— Не ешьте больше, — прошептал он.

— В чем дело?

— Разве вы не слышали, о чем только что говорили эти великаны? «Прекрасная оленина», — сказал один. «Стало быть, олень лгал», — сказал другой. «Почему?» — спросил первый. «А вот почему, — ответил второй, — Говорят, когда его поймали, он просил: «Не убивайте меня, я жесткий, я вам не понравлюсь…»».

Смысл этого разговора дошел до Джил не сразу, а только после того, как глаза Юстейса округлились от ужаса, и мальчик проговорил:

— Это что же, мясо говорящего оленя?

Страшное открытие подействовало по-разному. Джил, мало знакомая с этим миром, просто пожалела бедного оленя и подумала, что гадкие великаны не должны были убивать его. Юстейса, бывавшего в этом мире прежде и дружившего, по крайней мере, с одним из говорящих животных, это известие поразило как известие об убийстве. А вот Зудень, лягва-мокроступ, родившийся в Нарнии, чуть не рухнул в обморок — для него это было то же, что людоедство.

— Мы прогневили Эслана, — сказал он, — Это нам за то, что мы пренебрегли знамениями. Я знаю, мы прокляты. Боюсь, ничего другого нам не остается, как взять вот эти ножи и вонзить себе в сердце…

Теперь уже и Джил постигла весь ужас случившегося. К еде они больше не притрагивались. И как только стало возможно, потихоньку вышли из зала.

Приближалось послеобеденное время, на которое они так надеялись, и все трое разволновались. Они слонялись по коридорам и ждали, когда же замок угомонится. Обед кончился, но великаны в зале засиделись. Один из них что-то рассказывал. Наконец, разошлись. Тогда наши герои отправились в кухню. Однако там все еще кипела работа; по крайней мере, в посудомойне. И продолжалось это мучительно долго: пока великанши-посудомойки перемыли всю посуду, пока вытирали руки, пока уходили одна за другой. Но вот на кухне осталась одна-единственная древняя старуха: она бродила из угла в угол, там подотрет, тут пододвинет, и в конце концов беглецы с ужасом убедились, что уходить она вовсе не собирается.

— Ну вот, дорогуши вы мои, — сказала она им. — Все дела я переделала. Давайте поставим чайничек. Выпьем по чашечке чая. Отдохнем маленько. Только будьте добрыми детками, посмотрите-ка, открыта ли в посудомойне дверь?

— Открыта, — сообщил Юстейс.

— Вот и хорошо. Я всегда ее держу открытой, чтобы киска могла выйти погулять.

Старуха примостилась на лавке, ногу положила на другую и зевнула:

— Уж и не знаю, смогу ли, а минут сорок хорошо бы подремать. Лишь бы эти лизоблюды-охотнички не воротились раньше.

Сначала беглецы возликовали, услышав, что старуха собралась вздремнуть минут на сорок, потом приуныли, услышав про охотников.

— А когда они вернутся? — спросила Джил.

— Кто же их знает? — Великанша опять зевнула. — Ну, теперь, дорогуши мои, не шумите.

Беглецы направились было в дальний конец кухни, чтобы прокрасться в посудомойню, а там и дальше, как вдруг великанша вздрогнула, открыла глаза и прихлопнула муху.

— Пусть старуха уснет как следует, — прошептал Юстейс. — Иначе нам крышка.

Все трое забились в дальний угол и оттуда следили за великаншей. А та все никак не могла угомониться. Всякий раз, стоило подумать, что посудомойка наконец заснула, она вновь начинала ворочаться. Но хуже всего было то, что охотники могли вернуться в любой момент.

«Нет, больше я не выдержу», — подумала Джил и, чтобы хоть чем-нибудь заняться, стала осматривать кухню. Прямо перед ними возвышался широкий чистый стол, на столе — два пустых блюда (великаньи блюда для великаньих пирогов). Джил даже подумала, что вполне могла бы улечься на таком. Еще там лежала раскрытая книга. Девочка влезла на скамью, привстала на цыпочки и прочла:

«Ласточки. Восхитительные мелкие пташки, используются в самых различных блюдах».

«Поваренная книга», — со скукой подумала Джил и оглянулась через плечо. Глаза великанши смежились, но по-настоящему старуха еще не уснула. Джил снова посмотрела в книгу. Рецепты на странице располагались в алфавитном порядке и — сердце у Джил екнуло, когда она прочла следующий:

«Люди. Изящные небольшие существа, издревле почитающиеся деликатесом. Традиционное блюдо Осеннего Пиршества; подается между рыбной и мясной переменами. Каждую тушку необходимо...».

Дальше читать не хватило сил. Она отвернулась. Великанша опять заворочалась и кашлянула. Джил поманила друзей и указала на книгу. Те тоже влезли на скамью и заглянули в огромные страницы. Пока Юстейс читал рецепт приготовления людей, Зудень обнаружил следующий:

«Лягвы-мокроступы. Некоторые полагают, что эти животные непригодны в пищу из-за жесткости мяса и неприятного запаха. Однако запах можно отбить следующим способом...».

И тут Джил отвлекла их от чтения. Они оглянулись. Старуха-великанша спала, приоткрыв рот, а носом издавала звуки, которые в тот момент показались нашим героям краше любой музыки, — посудомойка храпела. И тогда они — на цыпочках, на цыпочках, и не слишком быстро, затаив дыхание, прокрались через посудомойню (ну и воняет же в великаньей посудомойне!) и увидели бледный солнечный свет зимнего полдня.

Беглецы стояли у начала узкой неторной тропы, сбегающей по крутому склону к дороге. И — вот повезло! — внизу виднелся Гиблый Город, совсем невдалеке, правее замка. Скоро они уже шагали по широкой дороге, ведущей на равнину от главных ворот. Тут их могли бы заметить из любого окна, а окон на эту сторону выходило не два и не пять, а по меньшей мере, пять десятков. Кроме того, на долгом, вплоть до самого города, каменистом склоне, поросшем худосочной травой, даже лиса не нашла бы укрытия. Ко всему прочему, на беглецах была одежда, в которую их вчера переодели великаны (только лягва остался без обнов — все ему было не впору). Джил щеголяла ярко-зеленым платьем и алой мантией, отороченной белым мехом. Юстейс — алыми чулками, синей туникой, таким же плащом, мечом с золотой рукоятью и шляпой с перьями.

— Ну и пестрая вы парочка, — зудел Зудень. — Ничего, конечно, страшного, даже очень красиво, вот только, боюсь, самый никудышный стрелок по этакой цели не промахнется. А коль скоро зашла речь о стрелках: боюсь, плакали наши луки. А к тому же одежка-то ваша, боюсь, не слишком теплая?

— Да, я совсем замерзла, — откликнулась Джил.

Пока сидели в кухне, казалось, надо только выйти из замка — и худшее останется позади. Однако теперь стало ясно, что это всего лишь начало.

— Спокойнее, спокойнее, — приговаривал Зудень. — Не оглядывайтесь. Не спешите. Что бы там ни было, не бегите. Сделаем вид, что гуляем, — глядишь, никто ничего и не заподозрит. А ежели кто заподозрит, боюсь, нам будет плохо.

Путь до Гиблого Города оказался длиннее, чем хотелось бы. Но с каждым шагом расстояние все-таки сокращалось. И вдруг… Все застыли на месте.

— Что это? — спросила Джил.

— Охотничий рог, — прошептал Бяка.

— Все равно не бегите, — предупредил Зудень. — Ждите моей команды.

Джил оглянулась. Слева, из-за утеса прямо на беглецов выворачивала к замковой дороге великанья охота. И тут же раздался жуткий ор, клики и улюлюканье.

— Боюсь, они нас заметили. Бежим! — завопил Зудень.

Джил подобрала длинные юбки — нет ничего хуже длинных юбок, если нужно удирать, — и побежала. Да, теперь охота шла на беглецов. В этом не могло быть никаких сомнений: собаки лаяли, взявши след, а король ревел во всю глотку:

— Ловите, ловите их! А то не видать нам пирога с человечиной!

Джил все больше отставала от друзей; она путалась в платье, скользила на шатких камнях, волосы лезли в рот, дышать было трудно. Собаки нагоняли. Беглецы мчались к подножию холма, к первой ступени гигантской лестницы. Джил понятия не имела, что они будут делать, когда добегут до лестницы, и какая им польза карабкаться по ней наверх. Однако она и не думала об этом. Она, как преследуемое животное, знала одно: свора летит по пятам, надо бежать, покуда есть силы.

Мокроступ мчался впереди. Перед первой ступенью он остановился, огляделся и вдруг полез вниз головой в какую-то дыру или щель в основании уступа. Его длинные, как у паука, ноги исчезли в отверстии. Юстейс помедлил и полез следом. Джил, едва дыша и пошатываясь, добежала до этого места минутой позже. Грязная дыра, узкий провал в земле, уходил под каменную глыбу. Чтобы пролезть туда, пришлось лечь ничком. Не так-то все было просто и быстро. Джил боялась, что не успеет и собаки ухватят ее за ноги. Но успела.

— Быстрее, быстрее! Камней! Нужно заткнуть ход, — голос лягвы раздался где-то рядом.

В темноте блеклым пятном светилось отверстие, через которое они вползли, и на его фоне, как черные тени, мелькали то маленькие человеческие руки Юстейса, то большие лягушачьи — Зудня: оба трудились из последних сил, перекрывая ход. Джил не сразу поняла, зачем это нужно, а поняв, бросилась помогать, искала на ощупь и подавала камни. К тому времени, когда собаки залаяли, заскулили снаружи, лаз был накрепко забит камнями. Зато и тьма настала кромешная.

— Надо уходить, — прозвучал голос мокроступа.

— Давайте возьмемся за руки, — предложила Джил.

— Правильно, — поддержал Юстейс.

Взяться за руки в темноте тоже удалось не сразу. Собаки пыхтели по ту сторону каменной пробки.

— А можно ли тут стоять? — спросил Юстейс.

Оказалось, что можно. И тогда пошли в темноту, шаркая ногами и спотыкаясь. Зудень был первым и держал за руку Юстейса, а тот держал за руку Джил, которая предпочла бы оказаться в середине, а не замыкающей. Под ногами была россыпь камней. Потом Зудень наткнулся на сплошную скалу, и они двинулись вдоль стены направо. Дальше последовало множество поворотов и тупиков. Джил уже не могла бы сказать, в какой стороне находится лаз.

— Боюсь, — раздался голос Зудня, — одно другого стоит, и еще неизвестно, что лучше: вернуться назад (если, конечно, найдем дорогу) и стать начинкой пирога на потребу великанам или плутать в утробе этого холма, в котором, готов поспорить, полно драконов, бездонных провалов, воды и… о-о-о! Что такое? Берегитесь! Я…

Все произошло в мгновение ока — страшный крик, шуршание, пыль, стук и скрип камней. Джил скользила, скользила неудержимо, все быстрее и быстрее под уклон, который становился все круче и круче. Это был не просто склон, это была осыпь. На осыпи невозможно устоять: камушки под ногами катятся, валят на спину и несут вниз. Однако Джил и не пыталась встать. Она скользила на спине, и чем дальше, тем больше камней и земли увлекала за собой, так что целая лавина катилась с грохотом, в облаке пыли, вниз и вниз. Оттуда слышались проклятия, и Джил поняла, что многие камни, обогнав ее, попадают в Юстейса и Зудня. Скорость стала бешеной; Джил была уверена, что разобьется насмерть.

И все-таки она не разбилась. Синяки болели, что-то влажное, липкое сочилось по лицу — наверное, кровь. А земля, камушки и камни почти погребли девочку под собой, встать она не могла. Тьма — хоть глаз коли. И ни звука. Это была самая страшная минута в ее жизни. А что, если она осталась одна?.. А что, если остальные… Потом кто-то зашевелился рядом. Стали переговариваться слабыми голосами, и выяснилось, что все они живы и даже кости целы.

— Нам отсюда уже не выбраться, — произнес Бяка.

— А вы заметили, насколько здесь теплее? — спросил лягва. — Это значит, что мы провалились очень глубоко. Боюсь, не меньше, чем на милю.

Помолчали. Потом мокроступ добавил:

— Боюсь, мой огневой прибор потерялся.

Помолчали еще. Потом Джил сказала:

— Ужасно пить хочется…

Никаких предложений не последовало. Потому что предлагать было нечего. Потому что им было яснее ясного: тут уж ничего не попишешь. И поняв это, они даже не очень испугались — слишком уж устали.

Прошло немало времени, и вдруг неизвестно откуда раздался странный, очень странный голос. Впрочем, они сразу сообразили, что этот голос, тусклый, темный, почти черный (надеюсь, вам понятно, что я имею в виду), не может принадлежать тому единственному в мире, кого каждый из них втайне надеялся услышать, — это был не голос Эслана.

Голос спросил:

— Зачем вы здесь, обитатели Верхнего Мира?