Хроники Нарнии.

Глава 6. Тайное братство.

И началась самая счастливая пора в жизни Каспиана. Однажды чудесным летним утром барсук с гномами вывели королевича из пещеры и все вместе двинулись по мокрой от росы траве куда-то вверх. Миновали горную седловину и очутились на залитом солнцем южном склоне, откуда открывался вид на зеленые пажити Арченланда.

— Мы идем к Пузатым медведям, — наконец-то пояснил Трампкин.

Вышли на лужайку близ ветхого, замшелого дуба; Землерой трижды постучал по стволу. Никакого ответа. Барсук постучал снова; на сей раз изнутри дерева донесся сонный голос: «Кому не спится в такую рань?» Барсук постучал опять; дерево вдруг содрогнулось от кроны до самых корней, в стволе распахнулась дверца, и наружу выбрались три бурых (и вправду пузатых) медведя. Пока звери моргали, приноравливаясь к свету, им растолковывали, что, как и почему, а они спросонья лишь ошалело крутили головами. Когда же, после долгих объяснений, поняли, что к чему, то склонились перед Каспианом и признали его королем Нарнии. Каждый из медведей чмокнул королевича в щеку и потерся об него носом и каждый предложил его величеству отведать медку. Каспиан не стал отказываться, чтобы невзначай не обидеть зверей (хотя ему не очень-то хотелось меда, да еще без хлеба).

Когда королевич откушал и вымыл руки и лицо, липкие от меда, отправились дальше. Долго ли, коротко, но дошли до буковой рощи; Землерой остановился и позвал: «Балаболка! Балаболка!» И на его зов примчалась, изящно перепрыгивая с ветки на ветку, огненно-рыжая белка — самая красивая белка из всех, которых Каспиану доводилось видеть. Для белки она была на редкость крупной, почти с терьера, куда крупнее тех зверьков, что иногда попадались королевичу в саду замка; и одного взгляда было достаточно, чтобы понять: она умеет говорить. Как не замедлило выясниться, насчет «умеет» — это слабо сказано. Балаболка тараторила без передышки, словно доказывая, что прозвище ей дали не зря. Но вот кому-то удалось вставить словечко, белка спохватилась, вспомнила о радушии, предложила Каспиану орешков; королевич вновь не стал отказываться, и Балаболка ускакала. Королевич повернулся было посмотреть ей вслед, но Землерой шепнул ему на ухо: «Отвернитесь, мой повелитель. Следить за белкой — дурной тон. Она решит, что вы хотите узнать, где она хранит свои припасы». Каспиан послушался. Вскоре Балаболка вернулась с орехами, подождала, пока королевич перекусит, а затем предложила свою помощь. «Вам ведь надо известить других, верно? Я доберусь раньше вашего — по деревьям всяко выйдет быстрее, чем понизу». Землерой с гномами одобрительно закивали и принялись называть имена, одно диковиннее другого. Всем, кого она отыщет, Балаболке велели говорить, что на третий день, считая от сегодняшнего, на Веселой Лужайке ровно в полночь состоится Большой Совет. «Пузанам тоже передай, — прибавил Трампкин. — Мы у них были, да предупредить забыли».

После белки навестили Семерых Братьев из Гремящего Леса. Трампкин, шагавший впереди, повел обратно к седловине. По северному склону спустились к подножию горы и двинулись на восток, по дорожке, что вилась среди камней и сосен. Вскоре Каспиану почудилось, будто земля дрожит под ногами, — как если бы кто-то под землей стучал молотом по наковальне. Трампкин подошел к камню размером с крышку от кадки и топнул по нему ногой. Ничего не случилось. Но только Каспиан собрался спросить, что они будут делать дальше, как камень вдруг отодвинулся; из открывшейся дыры в земле повалил дым, и пахнуло жаром. Когда дым немного рассеялся, в дыре показалась голова гнома, очень похожего на Трампкина. Снова начались объяснения. Разговор затягивался; гном расспрашивал Трампкина, то и дело недоверчиво поглядывая на Каспиана. Но вот он кивнул и жестом пригласил следовать за собой. В дыре оказалась лесенка, спустившись по которой, Каспиан увидел блики пламени. Подземная кузня! И другие гномы! Двое раздували меха, третий держал в щипцах на наковальне раскаленный добела брусок, четвертый с размаху бил по этому бруску молотом; еще двое, вытирая на ходу руки грязной тряпкой, встретили гостей у ручья, что протекал вдоль стены пещеры. Понадобилось повторить объяснения со всеми подробностями, чтобы гномы признали Каспиана за своего. Наконец они хором вскричали: «Да здравствует король!» и принялись одаривать гостей богатыми дарами, — и Каспиану, и Трампкину, и Никабрику досталось по мечу со щитом и по кольчуге; барсук же отказался от оружия и доспеха: мол, коли зверь не может защитить себя когтями и клыками, оружие ему и подавно без надобности. Каспиан никогда прежде не видел столь искусной работы. По сравнению с гномьим клинком его собственный, выкованный человеком, выглядел грубо вытесанной дубинкой. На прощание гномы (все, как один, рыжие) пообещали прийти на Большой Совет.

Неподалеку от пещеры Семерых Братьев, в каменистом распадке, нашлось прибежище черных гномов. Они долго с подозрением присматривались к Каспиану, но в конце концов старейший из пятерых изрек: «Супротив Мираза, говорите? Коли так, пускай себе правит». А второй по старшинству спросил: «Свести вас с людоедом да с ведьмой, что чуток подале живут?».

— Спасибо, не стоит, — поспешно отказался Каспиан.

— Думаю, без них обойдемся, — поддержал Трампкин. Никабрик принялся было спорить, но Трампкин с Землероем его утихомирили. А Каспиана пробрала дрожь: выходит, в Нарнии встречаются не только добрые существа из старых сказок, но и жуткие твари, о которых и вспоминать-то боязно…

— Еще не хватало, якшаться со всяким сбродом! — ворчал Землерой, выбираясь из пещеры черных гномов. — Эслан с такими дружбу не водит.

— Эслан! — Трампкин фыркнул. — Мне, конечно, до него далеко, но я с такими тоже не связываюсь.

— А ты веришь в Эслана? — спросил Каспиан у Никабрика.

— Я готов поверить во что угодно, — отвечал тот, — лишь бы избавиться от проклятых тельмаринцев. Во что угодно! Хоть в Эслана, хоть в Бледную Ведьмарку.

— Тихо! — одернул Трампкин. — Болтай, да не забалтывайся! Рядом с нею Мираз — дитя несмышленое.

— Уж гномы-то с нею всегда ладили, — пробурчал Никабрик.

Спустились ниже по склону и очутились в широкой лесистой долине, по дну которой бежал бурливый поток. На берегу росли дикие розы и наперстянки, над цветами жужжали пчелы. Трампкин остановился и крикнул: «Гленсторм! Гленсторм!» Прислушавшись, Каспиан различил топот копыт. С каждым мгновением топот становился все громче, и вот из зарослей вырвался могучий кентавр, за которым следовали трое других, помоложе. Это и был Гленсторм со своими сыновьями. Бока Гленсторма отливали золотом в лучах солнца, густая рыжая борода словно светилась собственным светом. Объяснять ничего не пришлось: Гленсторм был провидцем и умел гадать по звездам, а потому прекрасно знал, за чем к нему пожаловали.

— Да здравствует король! — вскричал он. — Веди нас в бой, государь! Когда выступаем?

По правде сказать, ни Каспиану, ни кому-либо из его спутников мысль о войне в голову не приходила. Они помышляли (и то мельком) разве что о набеге на ферму или о нападении на охотников, рискнувших забраться в лесную глушь. Какая война? Живи себе в лесу или в пещере, храни дух древней Нарнии, ругай тельмаринцев… Но воевать?

— Выступаем? — переспросил Каспиан. — На войну с Миразом? — Он беспомощно оглянулся на вдруг помрачневшего Трампкина.

— Куда же еще? — удивился Гленсторм, — Недаром ваше величество в кольчуге и мечом подпоясаны.

— Зачем торопить события, Гленсторм? — тихо произнес Землерой.

— Время приспело, — торжественно откликнулся кентавр. — Об этом мне поведали небеса. Или ты забыл, барсук: тебе хранить знания, а мне — читать по звездам? Тарва и Аламбиль повстречались на небосводе, и одному из сыновей Адама вновь предначертано освободить Нарнию. Час пробил! Наш Большой Совет должен стать военным советом! — В голосе Гленсторма звучала такая сила, что ни Каспиан, ни спутники королевича ни на миг не усомнились в правоте кентавра. Звезды велят воевать — так что ж!

Близился полдень, а потому приглашение к столу прозвучало как нельзя кстати. Кентавры накормили гостей овсяными лепешками, яблоками, зеленью и сыром; жажду утолили вином.

Отдохнув, отправились дальше. Как пояснил Трампкин, по прямой рукой подать, но лучше идти в обход, чтоб ненароком не столкнуться с людьми — уже начинались населенные места. Обход получился долгим и утомительным. Наконец вышли к полям, разделенным живыми изгородями. Землерой встал на четыре лапы у поросшего травой холмика и кого-то окликнул; в следующий миг из норы, что скрывалась под холмиком, появилась остренькая мордочка. К великому удивлению Каспиана, это оказалась мышь, и не простая, а говорящая! Разумеется, она была крупнее своих бессловесных собратьев, ростом в целый фут (когда становилась на задние лапки) и с ушками, длиной почти не уступавшими кроличьим. Звали мышь — точнее, мыша — Рипичипом и был он отважен и весьма воинственен. На боку Рипичип носил крохотную шпагу, а усики подкручивал с таким видом, будто это не усики, а громадные усищи.

— Нас тут дюжина, государь, — сказал он с изящным поклоном, — и все мы с радостью отдадим жизнь за ваше величество.

Каспиан с громадным трудом удержался от смеха. Да все мышиное войско запросто поместится в бельевой корзине!

Не станем перечислять всех, у кого Каспиан побывал в тот день, — слишком их было много; упомянем разве что крота Шустрые Лапки, троих братьев-барсуков из рода Твердокусов, зайца Камилло и ежа Колючку. Когда с визитами было покончено, прилегли отдохнуть у родника на полянке, опоясанной высокими вязами. Солнце клонилось к закату, и деревья отбрасывали длинные тени; дневные цветы складывали лепестки, птицы не спеша устраивались на ночлег. Перекусили тем, что было с собой; Трампкин разжег трубку (Никабрик не курил, что для гнома довольно необычно).

— Осталось лишь пробудить деревья и воды, — проговорил барсук. — Ах, если бы мы только могли!

— А что, не можем? — удивился Каспиан.

— Нет, — ответил Землерой коротко, но потом прибавил: — Мы над ними не властны. С тех пор как в Нарнию пришли люди и стали вырубать леса и осквернять воды, дриады и наяды впали в беспробудный сон. Кто знает, очнутся ли они хоть когда-нибудь… А с ними мы были бы непобедимы! Ведь тельмаринцы боятся леса; когда деревья просто сдвинулись бы с места, наши враги без оглядки бежали бы из Нарнии и никогда бы сюда не вернулись!

— Ну и фантазеры вы, животные! — хмыкнул Трампкин. — Вон чего выдумал! А почему только лес да воды? Почему не оживить камни, чтоб они сами в Мираза полетели?

Барсук проворчал что-то неразборчивое, и наступила тишина. Каспиан мало-помалу погружался в дремоту, как вдруг ему послышалась далекая музыка. Он недоуменно покрутил головой и перевернулся на другой бок. Но едва ухо королевича коснулось земли, он различил глухой стук барабанов. Каспиан поднял голову, и стук мгновенно стих, зато вернулась музыка, и слышно было уже отчетливее. Похоже на флейты…

Королевич огляделся. Барсук тоже не спал: сидел и смотрел в лес. Поляна серебрилась в лунном свете, хотя, когда Каспиан засыпал, луны не было и в помине. Должно быть, он проспал дольше, чем ему казалось. А музыка слышалась все ближе, она одновременно звала в пляс и навевала грезы. Точно флейты! Теперь к музыке примешивались и другие звуки, будто ломилось сквозь лесную чащобу стадо овец или коз… И вдруг на поляну высыпали существа, о встрече с которыми Каспиан мечтал всю свою жизнь. Немногим выше гномов, совсем не такие коренастые, прыгучие, вертлявые; у каждого торчат из кудрей маленькие рожки, до пояса люди, а вместо ног козлиные копытца…

— Фавны! — крикнул Каспиан, вскакивая. В следующий миг его окружили со всех сторон. Знакомство состоялось мгновенно, фавны приняли Каспиана, и он сам не заметил, как присоединился к танцу. Следом за королевичем пустился плясать и Трампкин, и даже Землероя вовлекли в хоровод, хотя из него танцор был, конечно же, никудышный. Только Никабрик остался сидеть где сидел, будто не желая участвовать в чужом веселье.

Флейты не смолкали, перед глазами Каспиана мелькали лица, веселые и в то же время печальные. Он не успевал запоминать имена; впрочем, вскоре выяснилось, что имена повторяются — Ментий, Обентий, Думнус, Волунс, Болтин, Гирбий, Нимиен, Навсий, Оскунт… Этих фавнов привела Балаболка.

На следующее утро Каспиан решил было, что ему все просто-напросто приснилось. Но сон оказался явью: трава на поляне была вытоптана множеством козлиных копытец.