Дед Снегур и Морозочка.

Глава 23.

– Точно, – подтвердил Димон.

– Когда? – завопила я. – Что случилось?

– Ее нашли в зале ожидания на вокзале, – зачастил хакер, – Эстер вернулась из Хмарска, села отдохнуть и скончалась.

– Причина смерти? – не успокаивалась я.

– Ее назовут после вскрытия, предварительный диагноз – инфаркт, – пояснил Коробок.

– Эстер еще молодая, – возразила я.

Димон крякнул.

– Данный аргумент не работает.

– Кто знает о смерти вдовы Тимофея? – спросила я.

– Леня Ярошенко, Чеслав, милиционеры из вокзальной службы, – перечислил Димон, – а что?

– Вере Кирилловне сообщили?

– Пока нет, – вздохнул хакер, – у нее телефон не отвечает.

Я рассказала про мигрень и заботливую Альбину, которая тщательно оберегает покой хозяйки.

– Вот бедная тетка, – искренне пожалел старуху хакер, – сначала сына потеряла, теперь невестку. Но ей все равно предстоит услышать правду.

– Сейчас я поеду к Вере Кирилловне и попытаюсь убедить домработницу разбудить хозяйку, – вздохнула я.

– Здрассти вам, – всплеснула руками Альбина, увидев меня на пороге, – я непонятно объяснила? Плохо Вере Кирилловне.

– Впустите меня, пожалуйста, – тихо попросила я, – неприятно приносить дурные вести, но, к сожалению, сегодня я исполняю эту роль.

Альбина испуганно перекрестилась.

– Все самое ужасное она уже услышала, узнала про смерть сына. Что еще стряслось?

– Пожалуйста, – взмолилась я, – дело очень серьезное, сегодня внезапно скончалась невестка Морковкиной Эстер.

На Альбину новость особого впечатления не произвела.

– Жаль, конечно, – равнодушно сказала она, – но я ее совсем не знала.

– Сын с женой не навещали мать? – спросила я и без приглашения сняла куртку.

– Видно, от вас не отделаться, – уныло констатировала Альбина, – уличную обувь скидывайте, тапочек не дам, не заведено лишних. Вере Кирилловне некогда гостей принимать, она работает, иногда утром уйдет и только вечером еле живая заявится. После смерти Николая Ефимовича ей на жизнь зарабатывать надо.

– Мяу, мррр, – послышалось из коридора, и в прихожую вплыл черный кот в белом кожаном ошейнике, щедро украшенном стразами.

– Какой огромный! – восхитилась я.

– Пятнадцать кило, – гордо сказала Альбина, – зовут Иван Николаевич, не вздумайте «Ванькой» назвать, ни в жизни не подойдет. Его Николай Ефимович жене котенком подарил на годовщину свадьбы, Ивану Николаевичу пятнадцать лет, он тут хозяин, а мы у него в прислугах ходим. Вера Кирилловна за котом лучше, чем другие за детьми, следит, питание ему покупает самое дорогое, витамины, раз в месяц ветеринар приезжает. Когда я сюда нанималась, хозяйка сразу спросила: «Животных любишь?» – а уж потом заявила: «Аля, если не домоешь пол, я не замечу, вижу плохо, на невкусные котлеты тоже не рассержусь, но вот коли узнаю, что ты Ивана Николаевича обидела или забыла ему лекарства дать, враз выгоню».

Кот хозяйке всего дороже. Но и он ее обожает, замечательный мальчик, аккуратный, ласковый, настоящий князь. Вы гляньте, какая у него шуба! А хвост! Вот только лет ему много. Вера Кирилловна иногда плачет, боится, что Иван Николаевич умрет, припасла ампулу с сильным снотворным, сказала: «Если ему плохо станет, он страдать не должен, последнее, что я могу для него сделать, это подарить тихую безболезненную смерть». Но я надеюсь, что Иван Николаевич еще поживет с нами.

Альбина с нескрываемой любовью посмотрела на котяру, тот приблизился к домработнице и принялся тереться о ее ноги. Я решила сказать женщине приятные слова:

– Похоже, Иван Николаевич благодарит вас за заботу, наверное, за пятнадцать лет вы стали ему кем-то вроде сестры.

Альбина наклонилась и погладила кота по круглой голове.

– Я у Веры Кирилловны не так давно служу, нанялась после смерти ее мужа.

– Правда? – удивилась я. – Мне показалось, что вы управляетесь у актрисы с хозяйством не одно десятилетие, о покойном Николае Ефимовиче как о хорошо знакомом человеке говорили.

Домработница улыбнулась.

– Вера Кирилловна часто про мужа рассказывает, похоже, она очень о нем тоскует.

Мирный разговор прервал крик:

– Аля, принеси чай и таблетки.

– Очнулась! – обрадовалась Альбина. – Сейчас горячего хлебнет, лекарство примет и попробует вниз спуститься.

– Давайте помогу вам завтрак подать? – оживилась я.

– Хозяйке это не понравится, – загудела домработница, направляясь в глубь квартиры, – Вера Кирилловна никогда перед посторонними без макияжа не появляется, она же актриса.

Но я нагло шла за прислугой и очутилась в большой гостиной, объединенной с кухней. Место, где следует готовить еду, было спрятано в просторной нише, очевидно, изначально кухонька имела размер не более четырех метров. Многие приезжие, очутившись в московских квартирах, построенных еще до революции, громко выражают свое удивление: «Ну надо же, как неудобно жили в царские времена все эти обеспеченные люди. Огромные апартаменты, множество комнат, а кухня – крохотулька, обеденного стола не уместить, как же баре ели, неужели по очереди? И хозяйке некомфортно у плиты, жарко, душно, ну почему вместо нормального окна тут узкая форточка?».

Милые мои, в начале двадцатого века богатые хозяева вкушали пищу в столовой, тарелки им туда подавала горничная, а суп варила кухарка, о том, чтобы создать ей комфортные условия труда, никто не заботился. Барыня никогда не заглядывала на кухню, она составляла меню в своем будуаре.

Вот у советских людей, которые считали огромной удачей получить на трех членов семьи две комнаты, уголок с плитой и холодильником служил симбиозом гостиной-столовой, а порой и спальней. Мы старались впихнуть в малогабаритную кубатуру плиту, холодильник, стиральную машину, да еще оставить местечко, где можно раскатать матрас для гостя. Разбить стену и объединить кухню с комнатой при социалистическом режиме решались единицы москвичей, только после перестройки народ стал массово перекраивать квартиры. Но, похоже, Морковкины совершили глобальную перепланировку давно, здесь имелась совершенно немыслимая для советского быта вещь: лестница, уходящая под потолок. Ступеньки и перила были выполнены из цельного дубового массива, толстые латунные прутья придерживали красную ковровую дорожку с незатейливым орнаментом по краям. Лестницу установили очень давно, нынче такого дерева днем с огнем не сыскать. Представляю, как столбенели люди, пришедшие сюда впервые, году этак в семидесятом. Двухэтажная квартира! Это было намного престижнее дачи и личного автомобиля.

В тот момент, когда я, задрав голову, изучала интерьер, послышался скрип, показались ступни в розовых туфлях с бантиками, затем край атласного халата, следом стройная фигура молодой женщины с безупречной осанкой, увенчанная головой пожилой дамы с редкими седыми волосами.

– Аля, – простонала хозяйка, осторожно спускаясь в кухню, – черный чай, две дольки лимона, таблетку… Ой!

Вера Кирилловна шарахнулась к стене.

– Простите, не хотела вас пугать, – затараторила я, – не узнали? Таня от Чеслава.

– Я ее не пускала, – поспешила оправдаться Альбина, – да она наглая! Отпихнула меня и вошла!

– Рада вас видеть, – дрожащим голосом сказала хозяйка, – минуточку.

Пожилая дама с завидной скоростью юркнула на второй этаж.

– Говорила тебе, – пригорюнилась Альбина, – злиться она будет.

– По-моему, Вера Кирилловна не выразила недовольства, – не согласилась я.

Альбина громко вздохнула и загремела посудой, я примолкла и не произнесла ни звука до того момента, пока сверху не прозвучало:

– Добрый день или вечер.

Я задрала голову. Хозяйка снова спускалась по лестнице. За короткий срок Вера Кирилловна ухитрилась измениться до неузнаваемости: на ней теперь ладно сидели узкие черные брючки, ярко-красный пуловер, а на голове магическим образом отросли красиво уложенные белокурые локоны. Если парик очень шел даме, то со свитером она просчиталась, «пожарный» цвет подчеркивал желтизну кожи, темные круги под глазами, привлекал внимание к морщинам, Вера Кирилловна не успела наложить макияж.

– Когда валяешься больше суток с мигренью, – завела беседу вдова, – перестаешь понимать, который час и день. Хорошо хоть я месяц помню. Декабрь.

– Не наговаривайте на себя, – подала голос Альбина, – память у вас лучше моей!

– Думаешь, если подлижешься ко мне, я не стану тебя ругать? – прищурилась хозяйка. – Выставила меня лахудрой перед гостьей. Простите, Танечка, я очень вам рада, но, к сожалению, я уже давно не в том возрасте, который позволяет показываться людям, вскочив с кровати. Увы, чем старше становишься, тем больше ухищрений следует применять, чтобы достойно выглядеть.

– И вам это с блеском удается, – сделала я Вере Кирилловне комплимент и, кстати, почти не покривила душой.

Фигуре пожилой дамы позавидуют многие девушки, волосы сейчас выпадают и у тридцатилетних, а лицо можно легко загримировать. При специальном освещении пожилая актриса запросто может сыграть роль одной из чеховских сестер.

Вера Кирилловна погрозила мне пальцем.

– Ай-ай, нехорошо обманывать. Что за причина привела вас в мой дом?

Я опустила глаза.

– Увы, я принесла очень плохие вести.

Вера Кирилловна села в кресло и внезапно воскликнула:

– Иван Николаевич? Где мой кот?

– Мяу, мррр, – донеслось из коридора.

Старуха прижала руки к груди.

– Фу, я очень боюсь его потерять. Танечка, после пережитого мною за последние часы ужаса никакое известие не покажется мне ужасным. Говорите.

Я набрала в грудь побольше воздуха и выпалила:

– Эстер умерла.

Вера Кирилловна вцепилась в ручки кресла и повторила:

– Эстер умерла.

– Да, – подтвердила я, – сердечный приступ.

– Это точно? – поинтересовалась свекровь. – Ошибки нет?

– Нет, – с сожалением ответила я.

– Слава богу! – закричала Вера Кирилловна. – Господи, спасибо! Услышал мои молитвы.

Альбина уронила на пол корзиночку с печеньем, и хозяйка опомнилась.

– То есть, я хотела сказать, какая трагедия! Бедная девочка!

– Охо-хо, – закряхтела домработница, подбирая галеты.

– Немедленно уходи к себе, – приказала Вера Кирилловна.

Прислуга послушно ретировалась, актриса выпрямилась, сложила руки на коленях и с детской прямотой спросила:

– Вас обескуражила моя реакция?

– У свекрови с невесткой не всегда складываются хорошие отношения, – дипломатично ответила я.

В глазах Веры Кирилловны промелькнула злость.

– Эстер демон, я рада, что ее больше нет. Извините, не могу сейчас скрывать истинные чувства. Конечно, ради памяти сына я устрою негодяйке помпезные похороны и даже постараюсь всплакнуть у могилы. Но это исключительно для прессы. Я ведь могу быть с вами откровенна?

– Было бы хорошо услышать правду, – кивнула я, – а то у нас возникли вопросы, на которые никак не найти ответа. Ну допустим, такой. Почему вы безоговорочно узнали на даче Елену Кротову? Раньше говорили, что никогда не видели девушку, значит, не могли ее опознать. Кстати, Кротова от рождения мулатка.

– Не может быть! – дернулась Вера Кирилловна. – Неужели? Ой!

– Сколь веревочке ни виться, а кончик появится, – вспомнила я пословицу.

– Эстер точно умерла? – спросила Вера Кирилловна.

– Абсолютно, – подтвердила я.

– Тогда я расскажу вам правду, – торжественно объявила актриса, – слушайте внимательно. История покажется вам фантастической, но в жизни случаются такие события, до которых и Шекспиру не додуматься. У вас есть дети?

– Нет, – призналась я, – мы с мужем целыми днями пропадаем на службе, бабушек-дедушек не имеем, младенца оставить не с кем.

– Как правило, бремя воспитания ребенка ложится на плечи матери, – объявила Вера Кирилловна.

– Я слишком увлечена делом, – честно ответила я, – очень люблю мужа и боюсь, что с появлением малыша это чувство станет меньше. Хотя знающие люди уверяют, что любовь не оскудевает, просто она разная: к супругу, родителям, чадам.

– Враки, – решительно ответила Вера Кирилловна, – любовь одна, это большой пирог, от которого вы отрезаете куски: краешек маме, ломтик папе, серединка сыну, корочка мужу. Не верьте тем бабам, которые утверждают: «Обожаю всех детей одинаково». Они лгут. Ребята хоть и воспитываются вместе и имеют одинаковые блага, получаются разными, и относиться к ним вы будете без уравниловки. У мамы всегда есть любимчик, просто женщины считают, что выделять одного из членов семьи нехорошо, и маскируют свои чувства. Часто любимцу достается больше колотушек, чем конфет, мать таким образом пытается завуалировать свои подлинные чувства, но парадоксальным образом ребенок ощущает, что она его обожает. Детей трудно обмануть, никакие улыбки, подарки и конфеты не помогут, если в вашем сердце зияет пустота.

– Значит, вы относились к Агате и Тимофею не одинаково? – бестактно спросила я.

Вера Кирилловна начала теребить рукав пуловера.

– Не судите да не судимы будете. Дети всегда чувствовали мою любовь.