Дед Снегур и Морозочка.

Глава 25.

«Мама! Я больше не могу. Не думал, что будет так тяжело! Я устал! Измучен! Я не способен более находиться под прессингом. На меня давят! Мне не дают вздохнуть! Придумывают постоянные задания! Считают, что я должен без конца работать. Я не выдержу! Я хочу быть самим собой! Я постоянно играю чужую роль! Не могу больше притворяться! «Викарил» не действует! Я не сплю! Боюсь себя! Мама! Я должен умереть. Мама! Прости меня! Я себя потерял! Кто я? Я не хочу быть марионеткой! Спаси меня, увези отсюда! Мама, я не хочу жить! Прощай, Тимоша».

– Видите, что она сотворила с моим мальчиком? – выдохнула Вера Кирилловна. – Тимофей, как любой актер, излишне эмоционален. Сначала он подчинялся Эстер, но потом морально и физически сломался.

Я покосилась на предсмертную записку.

– Можете дать мне ее на время?

– Ладно, – с неохотой согласилась старуха, – но зачем?

– Хочу, чтобы это послание увидел Чеслав, – объяснила я.

– Оно подлинное, – поспешила сказать Вера Кирилловна, – я великолепно знаю почерк Тимоши.

– Теперь люди редко пишут от руки, – заявила я. – Даже не имеют дома ручек и карандашей, пользуются ноутбуками.

– Тим не владел компьютером, – угрюмо пояснила дама.

– Неужели? Он в сети имел сайт, регулярно общался с фанатами, – напомнила я.

– Извините, слово «сайт» мне непонятно, – вздернула подбородок Вера Кирилловна, – но я знаю, что в Интернете от лица Тимофея работала Эстер.

– Она просто черный демон артиста Моркова, – вздохнула я.

Вера Кирилловна схватила со спинки дивана шерстяную шаль и закуталась в нее.

– Эстер любила Тимофея, она желала ему лучшего, но сильно перегибала палку. Как человек она мне никогда не нравилась, я боюсь людей с менталитетом асфальтоукладочного катка, стараюсь держаться подальше от тех, кто хочет добиться успеха любой ценой. В моем понимании цель не всегда оправдывает средства. Но люди искусства невероятно амбициозны, они желают взлететь на вершину славы. Не верьте артисту, если тот утверждает: меня не волнуют ни известность, ни деньги. Те, кто не помышляет об успехе и солидных гонорарах, не идут в творческие вузы. Актеру необходимо реализоваться, сделать это он способен лишь на сцене, а заработная плата лучшее мерило успешности. Ты стоишь столько, сколько тебе платят. В конечном итоге Тимофей и Эстер желали одного и того же, просто у нее были незаурядные организаторские способности, воспаленная фантазия и гипертрофированная жажда денег. Ей хотелось всего и желательно побольше. Эстер сумела продвинуть мужа во множество проектов, но кризис грянул не вовремя, киношники стали сворачивать съемки. Вот почему она придумала историю с Кротовой. А у Тима не выдержали нервы, он покончил с собой.

– Вы уверены? – спросила я. – Вдруг вашего сына убили?

Вера Кирилловна отмахнулась.

– Чушь. Тима любили, он не имел кровных врагов, не крутил романов с женщинами, не брал денег в долг, никого не обманывал. Но психику Тимоши еще в детстве подкосила история с Агатой. После смерти любимой сестры мальчик очень изменился, мы даже лечили его у психотерапевта. Ларион неоднократно повторял: «Берегите Тима от излишней эмоциональной нагрузки, ему лучше пойти учиться на художника, актерская профессия сопряжена со стрессом».

Но никакой уверенности, что Тимошу примут в Строгановку, у нас с Николаем Ефимовичем не было. Сын неплохо рисовал, наверное, следовало попытаться развить у него талант, только учтите: Тима справил восемнадцатилетие в июне, если он в сентябре не стал бы студентом, то попадал в армию. А в театральный институт его брали без проблем. Мы с мужем побоялись рисковать. Тимофей погрузился в актерство, а это очень трудный хлеб.

– Не знаете, зачем Эстер ездила в Алаево? – спросила я.

– Куда? – напряглась Морковкина. – Понятия не имею, она мне ничего не говорила. Вы уж извините, после мигрени я всегда чувствую себя нездоровой, мне необходимо лечь, я сутки ничего не ела. Альбина!

– Слушаю! – всунулась в гостиную прислуга.

– Свари каши, геркулесовой, – велела хозяйка.

– Ладно, – пообещала домработница и исчезла.

– Вы меня простите? – прошептала Вера Кирилловна. – Я могу оправдаться лишь тем, что спектакль с Кротовой придумала Эстер, а у меня не хватило сил отказаться от участия в нем.

– Ваш муж принес в экспертную лабораторию щетку с прядью волос Елены Кротовой, – наконец-то озвучила я вертевшийся на языке вопрос, – почему он пошел на такой шаг? Зачем ему понадобилась идентификация личности погибшей невестки? Из вашего рассказа явствует, что Елена со свекром никогда не встречалась.

На лице Морковкиной возникло выражение бескрайнего удивления.

– Коля ходил в милицию?

– Да, – подтвердила я.

– Невероятно, – решительно возразила Вера Кирилловна, – это ошибка. Ну кто мог наболтать вам подобную глупость?

– В архиве сохранился результат анализа, – пояснила я, – там же нашлись и сведения о том, кто предоставил генетический материал для идентификации.

– Не понимаю, – растерялась актриса.

Я попробовала доходчиво растолковать ситуацию:

– Елена упала в пропасть, Тим опознал жену. Но, похоже, у Николая Ефимовича возникли некие сомнения. Эксперт взял у трупа анализ на ДНК, сравнил его с результатами исследования волос со щетки, которую предоставил ваш муж, и сделал вывод: они совпадают, значит, женщина, которая пользовалась щеткой, и покойная – одно и то же лицо.

– Разве такие бумаги хранят? – вскинулась Вера Кирилловна.

– Конечно, – кивнула я. – Понимаете, в МВД работают «Плюшкины»: складывают все бумажки в папочку, ее кладут в ящик, его отправляют на полку и берегут на всякий случай.

Вера Кирилловна встала.

– Муж ничего об этом не рассказывал, он оберегал меня от стрессов. Увы, его теперь не спросишь. Мне надо лечь, голова тяжелая, и подташнивает.

Я попрощалась с Верой Кирилловной и рванула в офис, но не нашла Чеслава в кабинете, на месте обнаружился лишь Димон, который рассматривал на мониторе некую карту.

– Это надо срочно отдать эксперту, – налетела я на него, протягивая письмо Тимофея, – где босс?

– Уехал, – протянул хакер, забирая листок.

– Куда? – не успокаивалась я.

– В тридевятое царство, в тридесятое государство, – принялся дурачиться Коробков, – желает привезти подарок любимой доченьке. Аленький цветочек купит или Буратино притащит. На мой вкус, предпочтительнее цветок, от мальчиков, даже деревянных, сплошные неприятности.

Я села возле Димона.

– А если всерьез?

– Тогда понятия не имею, – хмыкнул Коробок, – шеф умотал, я старший пионер в отряде. Интересненько! Она там не была! Стопудово!

– Кто и где? – машинально спросила я.

Димон ткнул пальцем в экран.

– Анализ почвы, обнаруженной на подошвах сапог Эстер, спел любопытную песню. Я обожаю зимнюю обувь, она в основном имеет ребристую подошву, в нее забивается масса интересного. Так вот, земелька с ног красавицы наполнена хрен знает чем, сплошная таблица Менделеева, и какой вывод можно сделать?

– Не знаю, – огрызнулась я.

– Лапочка, все просто: такая грязюка характерна для мегаполиса с огромным количеством машин, – вещал Димон, – не советую тебе жить вблизи МКАД, Третьего транспортного кольца и крупных проспектов, через пару лет превратишься в мутанта. А вот в Алаеве иная картинка, там пока экологию не порушили, грязь на ботиночках милая, патриархальная.

– И что? – вздохнула я.

– Если Эстер приехала из Хмарска, то анализ с подошв никак не может быть московским, – пропел хакер.

– Глупости, – фыркнула я, – она просто сапоги не вымыла, вот и весь ответ.

– Не пойдет, кукушечка, – возразил Димон, – если я приму твою версию об изгвазданных ботфортах, значит, дело было так. Эстер вышла из дома и поехала на вокзал. Топ, топ, топ, на лапках остались комочки грязи с московского тротуара, ошметки с перрона. Теперь подумаем о поезде. Пол в нем покрыт синтетическим паласом! Топ, топ, топ, новый слой торта: волокна, частички, может, крошки от обеда. Топ, топ, топ, мы прибыли в Хмарск, сели в автобус, приплюхали в Алаево, к нам на лапки наварилась местная земелька. В Москве льют на улицы реагент, в Алаеве денег на химию нет, там по старинке тротуарчики песочком посыпают. Потом Ротшильд вернулась в Москву и умерла. Но почему в анализе нет ничего, говорящего о поезде, Хмарске и Алаеве? Исключительно московское блюдо: наша столичная грязь, плюс немного «красоты» из зала ожидания на вокзале. Твой вывод?

– Она сменила обувь, – нашла я достойный ответ.

– Мило! – покачал головой Димон. – Вот только у Эстер при себе была лишь небольшая сумка с дамской ерундой, никаких туфель-валенков. Еще одна попытка?

– Она вымыла сапоги в туалете, – выпалила я, – прямо в поезде, перед выходом.

– Тогда откуда слой московской грязюки? – не отступил Коробок. – Ваш ход, королева.

– Хочешь убедить меня, что Эстер не ездила в Алаево? – прищурилась я.

– Робин Гуд попал в цель, – восхитился Димон. – Правда, сначала он угодил в глаз несчастному, на макушке которого установили яблоко, но это, право, чепухня!

– Ты ошибаешься, – решительно отвергла я версию Коробкова, – Ротшильд ездила в Алаево, и я точно знаю зачем: она убила Софью.

– Интересная версия, – потер руки Коробок, – не особенно, правда, монтируется с образом милой девочки из хорошей семьи, да Эстер и не производила впечатления преступницы, но я открыт к обсуждению любых предположений. Говорите, доча, не стесняйтесь, папа поймет.

– Жена Тима вовсе не Эстер, никакая она не Ротшильд. – И я принялась пересказывать свою беседу с Верой Кирилловной.

Димон сопел, крякал, пил воду и в конце концов спросил:

– Полагаешь, она помчалась в Алаево, чтобы замести следы своей акции?

– Да, – подтвердила я.

– Зачем? – последовал следующий вопрос.

Я растерялась.

– Наверное, испугалась, что представители СМИ направятся в небольшой городок, начнут активно копать и афера откроется. Эстер, по заверению свекрови, гениальная пиарщица, она решила найти повод, чтобы имя мужа украсило первые страницы газет, и добилась своего.

– Глупость, – буркнул хакер, – журналисты совсем не идиоты.

– Просто ты далек от мира так называемых творческих людей, – заявила я. – Поговори с Мартой, она тебе расскажет кучу историй, когда СМИ оказывались в дураках. Впрочем, я сама могу привести пример. Один наш эстрадный певец, некогда популярный, а ныне подзабытый, «проболтался», что они с женой ждут ребенка. Момент для раскрытия тайны оказался на редкость удачен, информация протекла в начале января, в дни, когда тусовочная, клубная и светская жизнь столицы замирает и бедные писаки рады любой новости. А тут такая конфета, супругам сорок с лишним, и они наконец-то обзаведутся потомством. И началось! Правда, будущие родители никаких комментариев не давали, они загадочно закатывали глаза и таинственно заявляли: «Не хотим говорить о личной жизни».

Зато беременность обсуждали посторонние люди во время теле– и радиошоу, приглашали акушеров, которые просчитывали риск столь поздних родов, приглашали других звезд, имеющих маленьких детей. В результате певец снова стал желанным гостем на всех мероприятиях, у него возросло количество концертов, взлетел гонорар. Спустя девять месяцев кое-кто робко спросил: «Почему же N никак не родит?».

И здесь сладкая парочка взорвала гранату, объявив: они никогда не собирались заводить детей, беременность придумали подлые папарацци, нет для них ничего святого. Журналисты сначала обиделись, а когда сообразили, сколь ловко их надули, разозлились и стали мстить певцу, еще двенадцать месяцев его имя склонялось во всех изданиях, сопровождаемое неприятными эпитетами. Но эстрадный соловей прекрасно понимал: худая слава тоже слава, он снова на коне, о нем судачит вся страна, а зритель хочет посмотреть на того, о ком постоянно говорят. Так что ради пиара кое-кто готов на все.

– М-да, – крякнул Димон, – пусть Эстер придумала крутую феньку с ожившей женой, но она не ездила в Алаево.

– Есть заказ в фирме консьержей, – напомнила я.

– Ботинки не лгут, – не успокаивался Димон.

– Ладно, – кивнула я, – необходимо опросить проводницу вагона и водителя автобуса, на котором красотка ехала в Алаево. Если они подтвердят, что видели ее, тогда ты успокоишься? Ротшильд убийца, она убрала Соню, чтобы та не рассказала об обмане.

– Грязь с подметок свидетельствует, что Эстер не покидала Москву, – бубнил Димон.

– Твоему упрямству позавидуют все ослы Востока, – вскипела я.

– Улики не лгут, – серьезно ответил хакер. – Их можно не найти, потерять, неверно трактовать, но они самые честные свидетели.

Я набрала полные легкие воздуха, чтобы разразиться длинной тирадой, но тут у Коробкова затрезвонил мобильный. Наш компьютерный гений схватил трубку и стал издавать нечленораздельные звуки. Я с нетерпением ждала, когда он перестанет мычать на разные лады, и, едва Димон отсоединился, спросила:

– Кто это был?

– Леня Ярошенко, – не торопясь загудел Димон. – Медики закончили вскрытие тела Эстер.

– Ну! – запрыгала я. – И какова причина смерти?

– У нее было больное сердце, – нараспев произнес Коробков, – она страдала нарушением ритма.

– Дальше, – в нетерпении приказала я.

– Ей вшили кардиостимулятор, который заставляет сердце работать правильно, но он сломался, – пояснил Дима.

– Вот! Я была права! – перебила я Коробкова. – Эстер слетала в Алаево и убила Софью. Но она не профессиональный киллер и явно нервничала, вероятно, выпила какие-то лекарства или… ну не знаю почему, но прибор отказал. Женщине стало плохо, она села в зале ожидания на скамью и умерла.

– Не-а, – замотал головой Димон, – понимаешь, кардиостимулятор хорошая вещь, но он не стопроцентно надежен. Людям с таким аппаратом не советуют, например, жить около линий высоковольтных передач, электроток может нарушить ритм.

– Жить в зоне ЛЭП никому не полезно, – ответила я, – просто тебе не нравится, что я опять права, осталось лишь оспорить факт ее кончины.

– Она покойница, – не стал отрицать очевидное Димон, – но ее, похоже, убили. Кстати, когда я понимаю, что ты верно разгадала загадку, всегда это признаю. Так вот, ты права, Эстер не Эстер, ее имя Елизавета Лапкина.

– Как ты это узнал? – поразилась я.

– Леня сказал, – пожал плечами Димон, – ты же слышала, я разговаривал с Ярошенко.