Героический эпос народов СССР.

Победа.

Сколько дней и ночей прошло, Сколько воды в ручьях утекло, Сколько дождей из туч пролилось, Сколько померкло и вспыхнуло звезд, - Можно ли точно число их назвать, Можно ль песчинки в морях сосчитать!
Разграбленный край молчаньем объят, Ветры степные печально гудят. Черные тучи в небе летят, Мертвые кости недвижно лежат. Дороги дикой травой заросли, Тропинки степным ковылем поросли, На месте улусов цветы зацвели. Тишина и безлюдье в степях живут, Ветров косяки на лугах пасут.
В какое-то время, в какой-то из дней Темное небо стало синей. Словно зарница в небе горит, - Вещая птица с хребта летит. Взмахнула вещунья нарядным крылом, Села, кружась, за ковыльным бугром, Встряхнулась и, девушкой славною став, Тонкие косы к груди прижав, Песню запела, взглянув на восток, Ту, что певала Чарых-Кеёк: "Брат мой, брат мой, Брат Хулатай, Землю родную оберегай, Реки от недругов оберегай! Знаю я, верю - время придет В море вот здесь превратится ручей, В степях привольно пастись будет скот, И радостной будет жизнь для людей!"
Так она пела, Чарых-Кеёк, Трогая нежно алый цветок. Взором окинув простор степной, Слушая лепет волны речной, Во всем узнавая свой край родной, Девушка шла чуть приметной тропой.
И вдруг помутился радостный взгляд - Увидела: кости повсюду лежат, Навстречу девице никто не идет, Ответную песню лишь ветер поет. Летят облака в голубой высоте, Золотистые кости лежат на хребте... Девушка, с горя забыв покой, Плачет и гладит их робкой рукой.
Покраснели глаза от беззвучных слез, Похолодели щеки и маленький нос. Плачет прекрасная Чарых-Кеёк. Ветер, притихнув, на травы лег, При виде слез он резвиться не мог.
Девушка силы в душе собрала, Гордую голову подняла. Встала, сидевшая с болью в груди, Встала, забывшая жизни красу, Видит - сияет ей свет впереди, Видит - цветы заалели в лесу. Слышится шелест нежных листков - Сколько костей, столько цветов.
Девушка молча взялась за дела, Травы целебные рвать начала, Корни душистые ловко копать И от земли поскорей очищать, Греть на ладонях, слезами кропить И на ветру мимолетном сушить.
Много трудов положила она. Из облаков выходила луна, Видела - в травах мелькает платок, Трудится девушка Чарых-Кеёк, Хочет поднять из мертвых костей К бою способных богатырей.
Нет, не напрасны усилья ее! Нет, не напрасны старанья ее! Тот, кто любовь в своем сердце хранит, Тот, кто заботу в душе несет, Тот свою думу в дела воплотит, Тот свое счастье всегда найдет!
Начали кости вокруг оживать, Крепкими мускулами обрастать, Губы начали воздух ловить, Воду живую глотками пить. Встают богатыри, пробуждаясь от сна. Говором счастья долина полна.
Рыдает от радости Чарых-Кеёк: "Брат мой, любимый брат Албынжи, На ноги встань, слово скажи! Широкие плечи мои болят, Глаза мои светлые не глядят, Умерших вас воскрешала я, Покою не зная, устала я...»
Встал Албынжи, головою тряхнул, На синее небо с любовью взглянул. Увидел травы родных степей, Услышал шорох нежных лесов, Услышал, как звонко поет ручей, Услышал ветра призывный зов. Не мог он стоять, на колени встал И горсти земли к лицу прижимал.
В пустое жилище они вошли, Килин-Арх подняли с земли, Жизни огонь в ее сердце зажгли. Алып-Хан-Хыс следом пришла, Принесла с собой радость родного угла.
...Так говорила Чарых-Кеёк: "Враг наш давнишний коварен, жесток. Возьмите вот этот волшебный ремень. Как с ночью борется ясный день, Как молния мглу пробивает лучом, Так этот ремень поступает с врагом.
Кинешь ремень на врага, Албынжи, Крикнешь вдогонку: "Крепче вяжи!" - И сразу увидишь - враг твой лежит, Желтым ремнем, словно цепью, обвит.
Слушай меня, мой желанный брат, Долго ты будешь идти на закат. Когда полоненная Юзут-Арх Будет валяться в твоих ногах, Когда она будет рыдать и стонать, Себя твоей матерью называть, Помни, что ложны все просьбы ее, Каменным сердце должно быть твое.
Только смотри - не убивай! Рук о страшилище не марай! Ноги и руки ремнем связав, Камни огромные к ним привязав, Дай ее в жертву пучине морской, Во имя радости нашей людской.
Умом недалек твой отец Хулатай. Жалости в сердце к нему ты не знай. Увидишь хребет плоский, как стол, С черной смолою стоит там котел. Огни под котлом, не сгорая, горят. Ключи смоляные в котле кипят. Кинь Хулатая ты в этот котел, Чтоб в страшных мученьях он разум обрел.
Потом ты гнездовье врага разруши, Предателей злобных жизни лиши, Невольникам слабым свободу дай, Пусть возвратятся в родимый край.
Дома тебя счастье найдет. В море вот здесь превратится ручей. Привольно в степях пастись будет скот И радостной будет жизнь для людей. Жеребенка ты вырастишь скакуном, Сироту воспитаешь богатырем, Пешему лошадь лихую дашь, Раздетому кров и одежду дашь".
Каждое слово ловил Албынжи, Каждый совет повторял Албынжи. И вдруг замолк дорогой голосок - Кукушкою стала Чарых-Кеёк, Взмахнула вещунья упругим крылом И закружилась над синим бугром. Взглядом ее Албынжи провожал, Наказы ее про себя повторял. Потом он сказал: "Алып-Хан-Хыс, Жена дорогая, брат Тюн-Хара, Для вас наступила счастливая жизнь, А мне собираться в дорогу пора".
Пойду я по следу врага искать. Шесть лет вам придется меня ожидать. А коль не вернусь я за этот срок, Значит, мой путь и тяжел и далек, Значит, врага я разбить не смог.
Так он сказал и, в волка превратясь, Вдаль побежал и скрылся из глаз.
Долго бежал он, стремглав, на закат. Видел - повсюду трупы лежат. Скот, что не мог за врагом идти, Злодеи кололи, бросая в пути. К согнутым соснам людей подтащив, На сучки подбородками нацепив, Под громкие крики и злобный смех Деревьев вершины пускали вверх. Албынжи зорким глазом все примечал, Каждого мертвого сосчитал, Каждый сожженный улус осмотрел И снова по следу врага летел.
У черного моря близ черной скалы, Где бьются о камни морские валы, Увидел и сердцем узнал Албынжи Злодейку коварную Хара-Нинжи. Алып-Ах-Пуур на дороге стоит, На нем Хочын-Арх, развалясь, сидит, А рядом на острых, как зубы, камнях Лежит полоненная Хан-Чачах.
Стоит белый волк и не хочет бежать. Злодеи устали его понукать. Хара-Нинжи его палкой бьет, А он, словно вкопанный, не идет.
Албынжи встряхнулся и стал пастушком, Идет, напевая, махая бичом: "Меня научила любимая мать, Как в длинной дороге волком управлять, А если он встанет нежданно в пути, Могу его сразу заставить идти! Хочын-Арх услыхала такие слова И тотчас голову подняла. "Пастушок мой, - сказала, - куда ты идешь? Какую ты песню так громко поешь?"
Сказал пастушок: "Моя милая мать Меня научила волком управлять".
"Да что ты! - воскликнула Хочын-Арх, И радость мелькнула в раскосых глазах. - А ну, научи нас, да только скорей, А то здесь сижу я уж много дней".
"Что же, могу! - пастушок отвечал. - Я раньше таким волком управлял. Только прошу мне шарик отдать, Чтоб мог я волка заставить бежать". Долго упрямилась Хочын-Арх. Напал на нее непонятный страх: "А может быть, он неведомый дух?! А может быть, он совсем не пастух?!" Глядит и не может никак понять, Но все же решила шарик отдать. "Возьми, - говорит, - вот этой рукой, А я подержусь за бочок другой".
Выдернул желтый ремень Албынжи, Кинул и крикнул: "Крепче вяжи!" Месяцем меч в руке засверкал, Каждым ударом врагов убивал, Без дыханья упала к ногам Албынжи Нечисть коварная Хара-Нинжи. Хочын-Арх, издыхая, лежит. Черная кровь, как смола, кипит.
Поднял Албынжи на могучих руках Сестру свою милую Хан-Чачах. Крепко в щеки ее целовал, Слова утешенья нежно шептал:
"Возвращайся, сестричка моя, домой, А я поеду дорогой прямой. Поеду по следу врага искать. Шесть лет ты будешь меня ожидать А коль не вернусь я за этот срок, Значит, мой путь и тяжел и далек, Значит, врага я разбить не смог...
...И снова вперед Албынжи спешит. Вдали за тасхылом улус лежит. Стоит там юрта из черных камней. У входа - груды белых костей. Албынжи тяжелую дверь распахнул И в темную юрту смело шагнул.
Увидел: за каменным длинным столом Сидит Юзут-Арх, обнявшись с отцом. Албынжи от злобы весь задрожал, Но ярость свою в крови удержал.
Юзут-Арх вскочила, косясь на дверь, Шатаясь, глядит, словно загнанный зверь. "Мой дорогой! Как ты нас разыскал! На чем же, нежданный, ты к нам прискакал? Здравствуй, сынок, приласканный мной! Со счастьем пришел ты иль с черной бедой? Вижу тебя по горящим глазам - Пришел ты со злобой, наверное, к нам".
Подошла к Албынжи и хотела обнять. "Тебя заждалась твоя бедная мать. Здравствуй, сынок, дай прижать к груди, Угощаться к столу поскорей подходи!"
Выдернул желтый ремень Албынжи, Кинул и крикнул: "Крепче вяжи!" Ударил проклятую прямо в висок И молча на берег морской поволок.
...Пучина морская волною шумит. Гадина злая змеею шипит: "Мой сын дорогой, пощади, не убей! Со мною ты будешь сильнее царей. Тебя я готова всегда почитать. Неужели ты руку поднимешь на мать!"
Албынжи ни слова в ответ не сказал. Он камни к ногам и рукам привязал. Он поднял ее высоко над собой И кинул в объятья волны морской.
И только утих отдаленный гул И лишь Албынжи назад повернул, Навстречу ему бежит Хулатай: "Мясистая пятка! Жену мне отдай. Куда ты девал ее - отвечай!"
Выхватил желтый ремень Албынжи, Кинул и крикнул: "Крепче вяжи!" Хара-Хулата быстро поймал, Как мешок, Хулатая к хвосту привязал. При этом сказал: "Вот тебе мой ответ!" И молча поехал на черный хребет.
...Огромный котел на хребте стоит. Как облако, пар над котлом висит. Огни под котлом, не сгорая, горят. Ключи смоляные в котле кипят. Сказал Албынжи: "Несчастный отец! Твоему позору пришел конец. Ты прожил разгульную, буйную жизнь, Теперь уму-разуму поучись!"
...В горячей смоле Хулатай кипит. Камни молчат, и ветер молчит. Летят облака в голубой высоте. Никто не плачет на черном хребте. Лишь только конь - друг боевой Гривастой сурово поник головой. Звонким копытом о камень бьет. Глядит на котел и призывно ржет.
Албынжи отвернулся, чтоб слезы сдержать. На камень присел - нет силы стоять. Взглянул направо - скалу увидал. Таких он не видел огромных скал.
Со злостью он быстро скалу обхватил И начал шатать из последних сил. Поднял над собой, перевернул И медной вершиной в землю воткнул.
"Я победил! - Албынжи закричал, И глянул в огромный черный провал, Где тысячи тысяч несчастных людей Мучил в неволе враг-лиходей. - Выходите, свободные, на простор! Любуйтесь красою высоких гор, Вдыхайте запах степных цветов, Слушайте говор прохладных ручьев! В родные края уводите стада, Теперь вас не тронет враг никогда!
Много я выстрадал в битве с врагом. Как ясных звездочек в небе ночном, Наших страданий не сосчитать... Но горю больше у нас не бывать! Теперь вы свободны, друзья мои, Теперь вы владельцы рек и земли! Разъезжайтесь по водам и землям своим, Ведите свой скот к улусам родным!"
Только он кончил - послышался зов, Вышла женщина из рядов. "Албынжи, - сказала, - спаситель мой, Горя немало у меня за спиной. Довези несчастную в край родной!"
Узнал он Ай-Арх, быстро шагнул, Ласково руки к ней протянул: "Ай-Арх, в краю твоем звонкие песни. Горе твое никогда не воскреснет!"
Арган, испытавший неволи муку, Подошел и пожал у спасителя руку: "Как будто мне сон небывалый приснился! Могу ли уйти я туда, где родился?"
Албынжи оглядел всех счастливым взглядом И от слов его люди узнали радость: "Летите, люди, как птицы степные, На крыльях счастья в улусы родные!"
Как море, на волю хлынул народ. У каждого сердце в груди поет. Горят благодарностью лица людей, Слышатся возгласы пылких речей: "Спасибо тебе, золотой человек!" "Заботу твою не забудем вовек!" "Приезжай к нам в улус, мы тебя угостим! Все, что имеем, тебе отдадим!"
...На медной скале написал Албынжи: "Сам прочитай и другому скажи: Тому, кто захочет наш край покорить, На нашей земле не придется жить, Тот же, кто с дружбою к нам придет, В наших улусах любовь найдет!"
...Ветром летел Албынжи домой. Знал он, что ждет его счастье, покой, Радость и ласка родных и друзей, Светлый поток лучезарных дней.
Вот он - последний крутой перевал. Отсюда родимый он край увидал, Долго смотрел, но не узнавал, Будто в другое место попал. На месте ручья - море шумит. Стая гусей над волнами летит. На лугах привольно пасется скот. Весело песню пастух поет.
...С почетом героя встречал народ. Каждый ему угощенья несет, Песни хвалебные каждый поет. В разгаре пира в один из дней Послышался топот могучих коней. Все вышли из юрты, на запад глядят - Скачет с хребта Хара-Хулат.
"Гляди, Хулатай! - кто-то сказал. - Он, кажется, зайца зубами поймал!" Когда Хулатай до толпы доскакал, Насмешник, который про зайца сказал, Язык прикусил и совсем замолчал.
Когда-то был Хулатай молодым, - А теперь он стал старцем седым, Похудел Хулатай, бородою оброс, Поблекли глаза от горючих слез.
Взглянув на людей, зарыдал Хулатай: "Много беды испытал Хулатай, С малых лет и до самых седин Я жил, как бездомный, безродный сын. В бесславных делах пролетели года, Теперь их назад не вернешь никогда!"
Албынжи его в юрту с почетом завел, Усадил на почетное место за стол. И только начал отца угощать - Новый гость появился опять. Рослый, плечистый, красавец лицом, Стоит, смущаясь, как перед отцом. "Ай-Мерген! Ай-Мерген! - пронеслось по рядам. - Он сватать невесту приехал к нам!"
Не сел с гостями за стол Ай-Мерген. Он девять бочонков вина прикатил, В пеструю чашу напитки слил, Поставил средь юрты: "Кто хочет - пей! Чтоб сердце стучало в груди веселей!" А сам, наполнив чашу вином, Встал, поклонившись, перед столом.
"Тебя я прошу, мой отец Хулатай, Дочь Хан-Чачах за меня отдай!"
Хулатай посмотрел на Алып-Хан-Хыс, А та опустила голову вниз, Тогда Ай-Мерген поклонился ей: "Неужели не сбыться мечте моей! Неужели нет счастья мне в этих краях! Отдай мне в невесты дочь Хан-Чачах!"
Тогда Албынжи слово сказал: "Когда-то я пешим в степи шагал И друга нежданного там повстречал. Сказал он мне: "Пешему плохо жить, Несладко по свету бродягой ходить. Хочу я с тобой поделиться конем. Садись на буланку - поедем вдвоем".
И я восхитился его добротой. Я видел - родился он с чистой душой. Я понял, что с горем давно он знаком, Раз честно делился в степи с бедняком. А звали его - богатырь Ай-Мерген. Не так ли, скажи мне, мой друг Ай-Мерген? Коль сватают дочку: молчать нельзя, Так что же ему мы ответим, друзья? Будь счастлив с женою, родной человек! В любви и покое промчится твой век. Пусть дети мужают, душою чисты, Пусть горя не знают, как знал его ты".
С такими словами он выпил вино, Чтоб знал весь народ, что согласье дано.
Сколько радости было кругом, Сколько вина пролилось за столом, Сколько песен пропел народ - Разве все это мой разум сочтет! Глазами старца смотрел Хулатай - От счастья ликует родимый край. Победы творец Албынжи-богатырь Охраняет народа счастливый мир. Он каждому роду главою стал, Он мысли и правде просторы дал, Он славой народ свой навек увенчал. Жеребенка он вырастил скакуном, Сироту воспитал он богатырем, Пешему лошадь лихую дал, Раздетому кров и одежду дал.
На душе Хулатая, как днем, светло. Он с Хара-Хулата снимает седло. Он гриву старческой треплет рукой: "Прощай, быстроногий мой друг боевой! Меня ты, как ветер, по свету носил. Стремленьем одним ты со мною жил. И волю свою ты давно заслужил.
Все травы твои на цветущих лугах, Все воды твои в ручьях и морях. Твоя трудовая окончилась жизнь. Не зная седла, на приволье пасись".
Потом он свой меч в руки слабые взял: "Не раз ты меня в боях выручал. Как молния, ты над врагами сверкал. Хозяин твой был беспокоен, суров. Как часто искал он ненужных боев! Как часто тебя заставлял он сверкать В часы, когда должен был ты отдыхать. Прости, старый друг, и навеки прощай! Тобою теперь не взмахнет Хулатай".
Потом он свой панцирь в сундук положил: "Не раз ты меня от стрелы защитил, Не раз ты меня от меча уберег, Не раз мне от смерти укрыться помог. Носить мне тебя не хватает сил. Твой верный хозяин одежду сменил. Но знай же - настанет счастливый срок, Придет богатырь и могуч, и высок, И светел душою, как горный ручей, И славен умом и отвагой своей. Тебя в сундуке он не станет хранить, Тебя он со славою будет носить".
...Дружит с землею радостный труд. ...Года чередою идут и идут.