Герцог Бекингем.
Бекингем и «французский брак».
Теперь все зависело от Франции, то есть от предполагавшегося англо-французского союза, тесно связанного с перспективой брака принца Карла и принцессы Генриетты Марии. Именно этому делу Бекингем отдавал с тех пор все свои силы.
Еще в феврале 1624 года во Францию был послан виконт Кенсингтон, чтобы разведать, какие настроения у Людовика XIII и его матери. Мы уже знаем, каким совершенным изяществом и великим обаянием отличался этот человек[50], друг Бекингема. Он имел успех у женщин и свободно говорил по-французски. Во Франции ему оказали сердечный прием; он не замедлил стать любовником красавицы герцогини де Шеврез, близкой подруги королевы Анны Австрийской, и был принят при дворе, что значительно облегчало его задачу.
Через несколько дней после приезда он написал главному адмиралу письмо, полное ликования: «Я видел королеву и Мадам [Генриетту Марию] у герцога де Шеврез. Мне сказали, что Мадам редко бывает столь весела, как в этот вечер, и что нетрудно угадать причину ее веселья. Клянусь Вам, что эта юная принцесса нежна и мила. Она невысокого роста, но идеально сложена, и все утверждают, что ее сестра [Кристина, принцесса Пьемонтская] была в ее возрасте не выше ее… Я имел честь быть представлен королеве-матери [51], которая, как я думаю, является единственной правительницей этого королевства [52]. Она объявила мне, что прекрасно понимает, что испанский король претендует на создание всемирной монархии, и у нее нет более горячего желания, нежели выдать свою дочь за нашего принца… Что до королевы [Анны Австрийской], то она настолько француженка, что, как мне сказали, желает этого брака еще в большей степени, нежели желала раньше брака собственной сестры [53]. Все здесь мечтают о союзе с нами…» {263}
Любезный Кенсингтон позволил себе несколько увлечься. Он весьма скоро убедился, что за прекрасными словами скрываются серьезные проблемы, исходящие как от короля Людовика, так и от его министров. Однако в Лондоне Карл, который до этого времени сдержанно относился к женитьбе (похоже, он не сохранил особо приятных воспоминаний о четырнадцатилетней девочке, которую видел год назад, инкогнито проезжая через Париж), вдруг воспылал желанием как можно скорее заполучить ее в супруги, каковую его посланец описывал как «самое очаровательное создание во всей Франции». Вдобавок тот же Кенсингтон утверждал, что она «краснеет, тайком любуясь портретом принца».
До этих пор Яков I не проявлял особого интереса к идее «французского брака». Ему все еще было жаль инфанты и несбывшейся мечты о союзе с Испанией. Поговаривали даже, что скоро вернется Гондомар, причем, несомненно, с новыми предложениями Филиппа IV, и кто знает: вдруг он предложит освободить Пфальц? Бекингем забеспокоился: с этого момента «французский брак» стал для него делом чести. Он убедил себя (или сделал вид, что убедил) в том, что неудача в этом вопросе приведет к его опале.
После того как Кенсингтону оказали в Париже радушный прием, встал вопрос о посылке второго посла, не столько светского человека, сколько политического деятеля. Им стал Джеймс Хей, граф Карлайл, тот самый личный друг короля Якова, который в 1620 году под именем виконта Донкастера пытался осуществить английское посредничество в чешской войне. Карлайл приехал в Париж в апреле 1624 года.
Французское правительство, со своей стороны, сделало жест доброй воли, заменив в Лондоне не питавшего к англичанам посла Тилльера. Вместо него приехал Антуан Коэффье-Рузэ, маркиз д'Эффиа, государственный советник, дипломат высокого уровня, славившийся своей ловкостью. Приехав в Англию, д'Эффиа завоевал симпатию Бекингема, осыпая его всяческими любезностями: «Герцог воистину правит в этой стране. Можно сказать, что король по-настоящему любит его, позволяет ему все, что угодно, и смотрит на все его глазами» {264}. Вскоре Бекингем сошелся с д'Эффиа столь же близко, как раньше с Гондомаром: было ли это с его стороны наивностью или хитрым ходом? Можно найти подтверждение каждому из этих предположений: согласно одному свидетельству, он в частной беседе насмехался над французским послом… Не подлежит сомнению лишь то, что, поступая подобным образом, Бекингем давал повод для обвинений в том, что он предает интересы Англии в угоду французским амбициям.
Яков I тоже был очарован д'Эффиа, которого брал с собой на охоту и вел себя с ним как с товарищем, – совсем как с Гондомаром за несколько лет до того. В Париже тем временем продолжались переговоры. Они велись по двум направлениям: во-первых, собственно о браке, во-вторых, о политическом и военном союзе. В понимании короля Якова и особенно Бекингема, который все больше руководил играми английской политики, эти два аспекта были неразрывно связаны и их нельзя было разделять. Французская же сторона не спешила вступать в политический союз.
С самого начала возникло серьезное осложнение: оно опять касалось судьбы английских католиков. Людовик XIII был искренним и глубоко верующим католиком. Он не мог себе представить, что отдаст сестру замуж за принца-протестанта, не потребовав выполнения тех же условий, которые годом раньше выдвигал король Испании. В течение десяти месяцев дискуссия велась вокруг двух противоположных позиций: Франция требовала полной свободы для всех английских католиков, Яков I настаивал на милостивых послаблениях, зависящих от его воли. Поначалу английские участники переговоров, в первую очередь Карлайл, утверждали, что король не имеет юридического права изменять существующие законы без голосования в парламенте, а парламент настроен против каких бы то ни было смягчений законов. Затем постепенно они стали предлагать идею письменного обязательства в виде отдельного документа («частного письма»), в котором Яков I даст обещание прекратить уголовные дела против английских католиков, освободить заключенных и дать указание судьям не заводить новых дел. Французское правительство, которое с 16 августа 1624 года возглавлял кардинал Ришелье, умевший стоять на своем в переговорах, долгое время утверждал, что подобная мера недостаточна, но в конечном счете согласилось уступить при условии, что «частное письмо» будет подписано королем, принцем Карлом и государственным секретарем, что придало бы ему официальный характер и рано или поздно сделало бы достоянием гласности. Что касается будущей английской королевы, то само собой подразумевалось, что она и ее окружение должны обладать полной свободой отправления культа и располагать штатом католических священников под руководством епископа, причем часовня должна оставаться доступной для английских католиков. Кроме того, предполагалось, что ее дети станут воспитываться матерью до двенадцати лет {265}.
Обсуждение этих пунктов заняло все лето и всю осень. Поначалу Яков I не желал ничего слышать о свободе для английских католиков. Впрочем, он допускал возможность «терпимости» или «милости» в их отношении по его собственной воле без изменения существующих законов. Затем, постепенно, под давлением Бекингема и Карла, он пошел на уступки. Один инцидент прекрасно иллюстрирует положение дел. 13 августа, когда Бекингем и д'Эффиа скакали в Дерби, где находился король, им встретился по дороге гонец, везший во Францию письмо государя. Бекингем, не колеблясь, остановил гонца и отобрал письмо. Приехав в Дерби, он привел д'Эффиа к Якову и заставил короля прочитать письмо. Как он и предполагал, речь шла о полном отказе менять законы против католиков. Тогда д'Эффиа объяснил, что подобная позиция может положить конец всем надеждам на брак, а значит, и на союз с Францией, и Якову, вопреки собственной воле, пришлось переписать письмо, составив его в более примирительном тоне. Именно на примере подобных случаев можно видеть, что старый король уже перестал быть хозяином своих политических действий и Бекингему удавалось почти во всех случаях навязывать ему свою волю.
Вдобавок папа римский не желал быть более сговорчивым в случае брака Генриетты Марии, нежели в случае брака инфанты. Ришелье послал в Рим своего друга отца Берюля, главу ораторианцев и будущего кардинала. Берюль, столь же тонкий дипломат, сколь благочестивый священник, сумел добиться результата, и 21 ноября разрешение было наконец подписано папой Урбаном VIII. Яков I ратифицировал брачный договор 12 декабря в Кембридже. Там же, в присутствии только принца Карла, Бекингема и государственного секретаря Конвея, он подписал «частное письмо» о терпимости к католикам, чем вызвал большое недовольство других членов Тайного совета. Кенсингтон, в благодарность за его дипломатическую службу, получил титул графа Холланда.
24 Декабря хранитель печати Уильямс отдал распоряжение об освобождении находящихся в тюрьмах католических священников. Архиепископы Кентерберийский и Йоркский прекратили все начатые в церковных судах следствия против рекузантов, а новый лорд-казначей получил приказ возместить штрафы, взимавшиеся по религиозным поводам, начиная с Троицына дня. Король Яков сдержал слово, данное в «частном письме», однако все это делалось потихоньку, без огласки, можно сказать, подпольно. Нужно было опасаться реакции общества, однако рано или поздно тайное становится явным и в результате французский брак принца все больше терял популярность.
