Герцог Бекингем.
Женитьба брата. Тучи над головой Фрэнсиса Бэкона.
Подобно всем своим современникам, Джордж Вильерс обладал сильным чувством семейной солидарности. Он любил и почитал свою мать, которой был многим обязан, и хорошо понимал, что благосклонность к нему короля идет на пользу всему семейству. Впрочем, король и сам располагал к такому настроению, ибо в его любви к Джорджу и вправду было нечто супружеское, и она распространялась на всех Вильерсов. Летом 1615 года, когда молодой человек стал камергером, король, путешествуя по центральной Англии, остановился вместе со свитой в Гоудсби, где его «с великолепием» {51} приняла мать Джорджа леди Комптон: то была исключительная милость монарха, сразу показавшая придворным, что молодого Вильерса ожидает необычайная карьера.
В 1616 и 1617 годах почести и материальные выгоды дождем сыпались на братьев и сестру Джорджа. Эдвард Вильерс, приходившийся фавориту всего лишь сводным братом, стал рыцарем и начальником Монетного двора, а в 1618 году получил хорошую должность в опекунском суде. Кристофер, «неумный и не имевший никаких достоинств», был возведен в ранг камергера, получал ежегодное жалование в двести фунтов стерлингов и был назначен хранителем королевского гардероба. Сьюзан вышла замуж за сэра Уильяма Филдинга, а это была выгодная партия с хорошими видами на дальнейшее возвышение. «Клан Вильерсов» все более вторгался в придворную жизнь по мере того, как укреплялась на небосводе звезда Джорджа.
Однако наибольшую выгоду из возвышения того, кто в январе 1617 года стал Бекингемом, извлек его старший брат Джон, тот самый, которого считали неуравновешенным и даже умственно отсталым. В июне 1616 года он получил звание рыцаря, затем стал хранителем гардероба принца Карла. Но главное: матушка вбила ему в голову желание заключить выгодный брак с Фрэнсис Кок, дочерью бывшего верховного судьи Эдварда Кока и его невероятно богатой супруги леди Хаттон. Эта история, подробно изложенная в хрониках 1616-1617 годов, стала серьезным этапом в карьере Бекингема и потому достойна подробного описания.
Итак: действующие лица.
С одной стороны, леди Комптон – именно такой титул носила в то время мать Джорджа и Джона. Ей было сорок два года, она отличалась властностью, которая увеличивалась по мере роста могущества ее любимого сына. Кроме того, она любила деньги и не стеснялась – как мы увидим, с годами она стеснялась все меньше и меньше – брать плату за свои услуги по заступничеству перед королем. Брак между Джоном и Фрэнсис Кок стал для нее делом принципа, и она повела интригу с упорством и удивительным отсутствием какой бы то ни было деликатности.
С другой стороны, супружеская пара Коков. Впрочем, можно ли действительно говорить о супружеской паре? Муж, сэр Эдвард, был юристом, человеком честолюбивым и желчным, обладавшим способностью раздражать короля и ссориться с его окружением. В 1613 году он получил пост верховного судьи и стал членом Тайного совета, однако в ноябре 1616 года угодил в опалу из-за своей недисциплинированности, из-за чего сильно переживал «со слезами и скрежетом зубовным». Что касается его жены, леди Хаттон, то она обладала огромным состоянием, унаследованным от первого мужа, сэра Уильяма Хаттона, чье имя она продолжала носить. Ее стычки с Коком были достоянием гласности и смаковались светскими хронистами. Однажды, устроив у себя прием, она запретила мужу являться перед гостями и объявила, что, стоит ему показаться в дверях, она сразу же выйдет в противоположную дверь. Супруги жили порознь, и было бы излишним подчеркивать, что леди Хаттон зорко следила за тем, чтобы ни один шиллинг из ее состояния не достался мужу, который не имел к ее деньгам ни малейшего доступа.
Упомянем еще одно, четвертое, действующее лицо, стоявшее за кулисами, но всегда присутствовавшее и активно действовавшее. Это – Фрэнсис Бэкон, хранитель печати, друг леди Хаттон, которой он, вроде бы, приходился кузеном, и враг Эдварда Кока.
Что до жениха и невесты, Джона Вильерса и Фрэнсис Кок, то они были в этой игре всего лишь пешками. Их мнения никто не спрашивал, и в конечном счете они стали жертвами чужих интересов.
В брачной интриге, затеянной летом 1616 года, инициатива, судя по всему, исходила от Кока, готового использовать все возможные средства, чтобы вернуть благосклонность короля и снова занять пост верховного судьи. Леди Комптон, подыскивавшая для своего сына Джона супругу с хорошим приданым, остановила взгляд на Фрэнсис Кок, которой в то время было около шестнадцати лет. То была одна из самых блестящих партий во всей Англии. Взаимопонимание между отцом девушки и матерью молодого человека установилось очень быстро, несмотря на то, что финансовые требования леди Комптон (не менее тридцати тысяч фунтов стерлингов приданого) несколько ужасали прижимистого магистрата. Однако в конце концов он уступил, зная, что возвращение должности в правительстве стоит таких денег.
Однако Кок не распоряжался деньгами. Они лежали в сундуках жены. И едва Кок пожелал для дочери этого брака, леди Хаттон твердо решила, что свадьбе не бывать. Вдобавок она терпеть не могла леди Комптон по причинам, которые нетрудно угадать: обе были властолюбивыми и алчными женщинами.
Став графом Бекингемом в январе 1617 года, Джордж Вильерс, должным образом наставляемый матушкой, также счел вопрос о браке Джона и Фрэнсис делом принципа. Ему легко удалось получить согласие короля. Однако сопротивление возникло с той стороны, откуда его никто не ожидал: со стороны Фрэнсиса Бэкона.
Бэкон понял смысл маневра Кока: дочь (и причитающееся ей приданое) в обмен на возвращение в Тайный совет. Хранитель печати решил этому воспрепятствовать. Ему помог скандальный случай, произошедший летом 1617 года: леди Хаттон, желая удалить Фрэнсис от отцовского влияния, спрятала ее у одного из родственников и объявила, что она – невеста графа Оксфорда, который, проживая в Италии, ничего об этом не знал. Кок рассвирепел и приказал увести дочь силой. В доме, где она скрывалась, взломали дверь и учинили «варварское насилие». Леди Хаттон тотчас подала жалобу в Тайный совет. Она сравнивала себя с «коровой, у которой отняли теленка». Бэкон же решил воспользоваться случаем, чтобы помешать браку Вильерса.
В письме от 12 июля, адресованном Джорджу – тот находился вместе с королем в Шотландии, – Бэкон излагает свою позицию: «Мой дражайший господин, я пишу Вам по поводу дела, которое в величайшей степени затрагивает Вашу Милость. Любовь моя к Вам столь сильна, что я ставлю ее выше моих собственных интересов [sic!]. Похоже, что секретарь Уинвуд [20] официально занимается подготовкой бракосочетания Вашего брата с дочерью сэра Эдварда Кока. У меня есть все основания считать, что он делает это из склонности к интригам, а не из чувства привязанности к Вашей Милости. Говорят, что сэр Эдвард Кок согласен на выгодные для Вашего брата условия этого брака, однако Ваш брат может обрести такие же условия в другом месте. Кроме того, мать невесты не дала своего согласия, а без него дело не может быть решено. Уверяю Вас, что подобный брак оказался бы вредоносным как для Вашего брата, так и для Вас самого. Он может повредить Вашей службе у Его Величества, ибо всем известно, какие неудобства возникли в свое время по вине сэра Эдварда Кока…» {52}
Джордж, которому Бэкон впервые посмел перечить, ответил сурово: «Милорд, Вы вредите себе, пытаясь воспрепятствовать браку моего брата. Я узнал от моих друзей в Лондоне, что Вы ведете себя в отношении меня весьма враждебно и оскорбительно. Из этого я заключаю, что я Вам более не нужен и Вы не считаете меня более полезным для себя. Винить в этом я могу только себя самого, верный друг Вашей Милости, Джордж Вильерс» {53}.
Король, по словам очевидца, «окружил себя грозовыми тучами», рассердившись на хранителя печати. Бэкон сразу же понял, что накликал на себя беду, и отправил Джорджу письмо с извинениями: «Милорд, моя любовь к Вам столь сильна, что я готов отдать за Вас жизнь. Клянусь, что я озаботился женитьбой Вашего брата исключительно из почти отеческой заботы о Вас (я пользуюсь здесь словом, которое Вы сами не раз употребляли, говоря со мной). Если я ошибся, то нижайше прошу у Вас прощения…» {54} Отметим, между прочим, приниженный тон, к которому прибегает знаменитый философ, королевский министр, человек пятидесяти шести лет, обращаясь к двадцатипятилетнему фавориту. Этот тон показывает, какое место эти два человека занимали в иерархии власти начала XVII века.
5 Сентября Бекингем написал Бэкону весьма сухое письмо: «Милорд, я получил от Вашей Милости столько посланий, что не могу ответить на них в одном письме. Вы опасаетесь, что я настроен против Вас, однако Вы можете быть уверены, что я, как и Вы, не прислушиваюсь к враждебным наговорам против людей столь достойных, как Вы. Вам известно, что Его Величество мудр, всегда спокоен и никого не осуждает без серьезных на то оснований» {55}.
Однако Джордж, который умел изобразить, что сердится, если подозревал, что ему пытаются противодействовать, был по характеру человеком великодушным и разумным. Вернувшись в Лондон, он понял, что Бэкон вовсе не намерен вредить ему, и вскоре они помирились, тем более что брак в конце концов был заключен по приказу короля, и леди Хаттон пришлось дать свое согласие на замужество дочери и на требуемое приданое в тридцать тысяч фунтов стерлингов. Церемония бракосочетания состоялась в королевской часовне в Хемптон-корте 29 сентября 1617 года в присутствии короля, королевы и принца Карла, однако – знаменательная деталь! – в отсутствие леди Хаттон.
Можно было бы вслед за Шекспиром сделать вывод, что «все хорошо, что хорошо кончается», поскольку Эдвард Кок вернул себе должность верховного судьи и место в Тайном совете, Бэкон вскоре получил высокий пост лорда-канцлера королевства, Джон Вильерс стал виконтом Пербеком, а леди Комптон была удостоена незаслуженной чести именоваться графиней Бекингем, получив этот титул в сугубо личное пользование (ее муж остался просто Томасом Ком- птоном).
Однако радоваться такому исходу событий означало бы забыть о несчастной судьбе двух невезучих героев драмы, втянутых в нее вопреки собственной воле: о Джоне Вильерсе и Фрэнсис Кок, которые терпеть не могли друг друга, открыто друг другу изменяли и весьма печально окончили свои дни – он, впав в безумие, а она, как наложница другого человека, мать незаконного ребенка, осуждаемая за адюльтер.
Это дело, занимавшее английское общество в течение всего лета 1617 года, сделало еще раз очевидным влияние Бекингема на настроение короля и явилось строгим напоминанием всем, в том числе и хранителю печати, что отныне ничто не может совершаться без его участия и тем более вопреки его желанию.
